Глава 10 Аналитическая дистанция

Строго говоря, проблема аналитической дистанции относится к разделу переноса и контрпереноса. Но поскольку аналитическую дистанцию выделяют в специальную тему, которую часто обсуждают, хотя, тем не менее, по ней написано мало, я вынес ее в отдельную главу.
Прежде всего, дистанция относится к концепции, выражающей пространственное разделение двух объектов. Только там, где существует дистанция, возможна ситуация встречи наедине (vis-a-vis). Два объекта, занимающие одно и то же место, не могут быть рядом: они сливаются друг с другом. Только реальное нахождение рядом двух людей в пространстве, даже если оно очень маленькое, позволяет им вообще выйти на границы друг друга. Пока нет чисто пространственной ситуации vis-a-vis, как, например, в ситуации беременной и ее плода, невозможно сопоставление, выводящее на границы друг с другом, и дифференциация, обеспечивающая независимое развитие обеих сторон. Следовательно, конкретная пространственная дистанция является необходимым условием для запуска автономного процесса созревания и развития индивидуума.
В области психических процессов эта проблема становится несравнимо более сложной. Психику невозможно описать в пространственных терминах. Лингвистически пространственные концепции в этой сфере используются просто как аналогии или метафоры. Например, если мы говорим о глубоких уровнях или слоях бессознательного, то, несомненно, используем пространственную концепцию, но нужно всегда помнить, что это только метафоры. В психике нет верха и низа, следовательно, нет глубины или высоты. Этими терминами мы обозначаем качество психического переживания, насколько оно доступно сознанию. Таким образом, в «аналитической дистанции» нужно разделять две реальности: реальность конкретной физической эмпирической дистанции и реальность поля, которое гораздо труднее описать, где концепция аналитической дистанции выступает в качестве метафоры чего-то чисто психического. В последнем случае пациенту дается свободное пространство, описанное Хейером (1964), как невидимое метафорическое пространство, делающее возможным появление бессознательного материала.
Давайте сперва кратко рассмотрим конкретную физическую дистанцию. Первоначально классический психоанализ задавал очень значительную реальную дистанцию, помещая аналитика позади пациента. Пациент не мог видеть аналитика и говорил, в другом направлении, что несколько напоминало футболиста, забивающего гол в свои собственные ворота. От аналитика требовалось избегать любого личного контакта с пациентом и, насколько возможно, полностью исключить влияние своих собственных переживаний. Это гарантировало пациенту возникновение проекций. Если строго следовать этим принципам, то создается значительная дистанция, В течение такого лечения, а иногда даже после него, аналитик остается призраком очень дистанцированного отца (или матери), никогда не существовавших в реальности, но которых пациент, конечно, всегда мог себе представить. Сегодня аналитики вряд ли работают, используя такую суровую классическую дистанцию. Понимание ошибочности принципа аналитической нейтральности и идеи чистого экрана для проекций, а также современные изменения во фрейдистском психоанализе при применении его к терапии психозов, пограничных расстройств, групп, семей и т.п., весьма смягчили строгость первоначальных правил и в теории, и в практике.
С самого начала понимание Юнгом анализа, как диалектического процесса между аналитиком и пациентом, делало аналитика видимым и прозрачным для пациента, что предотвращало появление подобной почти шизоидной дистанции между двумя людьми. Безусловно, взгляды юнгианских аналитиков на оптимальную дистанцию между терапевтом и пациентом сильно менялись, и единственным общим правилом (consensus omnium) остается избегать слишком сильного слияния. Больше никаких общих правил не было найдено. Мне кажется бесполезным обсуждать, можно ли, например, гулять или ходить в театр с пациентом, касаться его телесно или позволять ему дотрагиваться до себя и т.п. Такие обобщения бесполезны. Что для одной ситуации будет ошибочным, например, прервать анализ или ускорить его завершение, может оказаться единственно возможным и правильным выходом в другой ситуации. Здесь мне кажутся уместными слова Христа из апокрифического Евангелия, цитированные Юнгом: «Человек, если ты знаешь, что творишь, то деяния твои благословенны» (1969, «Психология и религия» пар. 133). Но так как мы не знаем этого в большинстве случаев, лучше быть чрезвычайно осторожным в отношении сокращения дистанции. Позвольте мне привести пример.
У меня был пациент, который после длительного анализа оказался в ситуации, переживаемой им как глубокий кризис. В конце одной из аналитических сессий, прошедшей драматически, я спонтанно положил свою руку на плечо этого рыдающего мужчины, который был одного возраста со мной. Однако я упустил существование его сильной подавленной гомосексуальной проблемы, которую он еще не вынес на анализ. Впоследствии оказалось так, что мои действия повлияли на усиление его гомоэротических и гомосексуальных страхов и, следовательно, его сопротивление возросло так сильно, что нам так и не удалось прояснить эту проблему.
Возможно, второй пример даже лучше прояснит, что имелось в виду в предостережении: «Если ты знаешь...». Одна очень опытная пожилая коллега (кстати, фрейдистка) однажды рассказывала в маленьком кругу профессионалов о своей работе с шизофренической пациенткой: «В очень специфический момент аналитик прилегла позади пациентки на кушетку, чтобы та ощутила некоторое физическое тепло. Это позволило психотической пациентке впервые в ее жизни почувствовать реальные отношения с другим человеком. И с этого момента в ее лечении анализ принял правильное направление». Присутствующий там молодой аналитик, только что завершивший обучение, был очень впечатлен успехом этой терапевтической интервенции. Оказавшись в роли гетевского ученика - колдуна, он прилег на кушетку к суровой истеричке, подобным образом выражавшей свои трудности во взаимоотношениях. Конечно, результат был драматическим, и молодой аналитик смог освободиться из объятий пациентки, только отскочив назад в кресло. Я не знаю, что произошло дальше с этой терапией, но в любом случае приходит на ум старая латинская поговорка: quord licet Jovi, поп licet Bovi.
Из приведенного примера видно, что аналитик должен рассматривать не только ситуацию пациента, но и его типологию и психологическую структуру, он должен уметь все это учитывать. Как и везде, в анализе все зависит не столько от того, что мы делаем, как от того, как мы это делаем, что всегда обусловлено всем психологическим фоном и бессознательным вовлеченных людей. Было бы неправильным продлевать сессии, потому что вам трудно сказать «нет» и из-за ваших трудностей сепарации (отделения, расставания). И было бы неправильным не продлевать сессии из-за вашей слишком сильной обусловленности персоной, таким образом, не давая пространства живому процессу анализа.
Важен общий результат конкретной аналитической дистанции, потому что она содержит весьма показательное отражение проблемы метафорической дистанции. Следовательно, мы должны сперва обсудить в более подробных деталях проблемы психической дистанции, и, чтобы сделать это, лучше всего обратиться к vas hermeticum алхимиков, уже упомянутой во Введении.
Лао-цзы говорил, что кувшин обретает ценность и функциональность не из-за глины, из которой он сделан, но благодаря пустоте, которую она окружает. Эта истина подходит и для таинственного vas hermeticum алхимиков, и для метафорического пространства, порождаемого в анализе. Для пациента на аналитической сессии должно существовать пустое пространство, в которое, насколько возможно, свободно и беспрепятственно просачиваются его фантазии и в котором могут быть обнаружены символы бессознательного. Внутри этого пространства происходит алхимическая трансформация, и возникает aurum non vulgum из massa confusa (чистое золото из бесформенной массы), что соответствует трансформации либидо посредством символов, хорошо описанной Юнгом в работе «О психической энергии» (C.W. 8). Концепция vas hermeticum играет важную роль в алхимии. Это слово буквально означает реторту, контейнер для трансформируемых веществ, но описания различных алхимиков природы этого сосуда сразу исправляют наше представление:
Это нечто вроде матрицы или матки, из которой должен родиться волшебный камень filius philosophorum. Следовательно, необходимо, чтобы сосуд был не просто круглой ,но яйцеобразной формы. Естественно представлять его в виде реторты или бутылки. Но сосуд является мистической идеей, истинным символом, как и все центральные идеи в алхимии. Поэтому мы читаем, что этот сосуд vas является водой или aqua permanans, которая есть ничто иное, как Меркурий философов (но он не только вода, но одновременно и противоположное — огонь) (Юнг, Философия алхимии, C.W. 12 пар. 338).
Следовательно, этот сосуд говорит нам о духовном или психологическом процессе в бессознательном. Я писал об этом, обсуждая арабскую сказку «Рыбак, который нашел бутылку» (Дикманн 1977).
Отношение этого сосуда к противоположным элементам — огню, и воде, и, в особенности к алхимическому Меркурию — представляет более дифференцированную и сложную проблему. Юнг следующим образом характеризовал образ Меркурия:
1) Меркурий состоит из всех мыслимых пар противоположностей. Поэтому он совершенно очевидно символизирует дуальность, в то же время он выражает единение неисчислимых противоречий, которые могут описываться очень разными и независимыми фигурами.
2) Он является и материальным, и духовным.
3) Он является процессом ,посредством которого низшее и материальное трансформируется в высшее и духовное, и наоборот.
4) Он бес, спасительный психопомп, неуловимый трикстер, отражение Бога в физической природе.
5) Он также является покровителем мистического искусства, называемого opus alchemicum.
6) Он символизирует Самость и процесс индивидуации, а также из-за своих бесчисленных имен — коллективное бессознательное (Юнг C.W. 13 пар 284).
Можно легко применить это описание Меркурия к аналитическому пространству, возникающему благодаря дистанции. Сперва Юнг говорит о Меркурии, как о состоящем из всех мыслимых пар противоположностей, распадающихся на множество независимых фигур, хотя, тем не менее, он всегда воспринимается как их единство.