Как предупредить беду: они хотят быть нужными нам

Этот текст я записал по просьбе журналистов более года назад, когда всех лихорадили сообщения о "Синих китах" и участившихся случаях самоубийств среди подростков.

Спустя время полезно еще раз перечитать его... теперь в спокойном уже состоянии... Проблемы то остались на своих местах ... 

Если пацан играл в футбол во дворе, он придёт разгорячённый, радостный, скажет: «Мама, я есть хочу». А здесь он другой. Это дети, которые тихо пробегают, пряча глаза, потому что не хотят, чтобы увидели их слёзы, не хотят, чтобы увидели их плохое настроение, эти дети не высыпаются, они приходят заспанные в класс, и их никто не спросит: «А что с тобой? Что случилось?». Их просто ругают. Их не спросят: «Наверное, у тебя что-то случилось?».

То есть первые пропуски уроков, понижение успеваемости, их стремление не показываться на глаза, какие-то непонятные действия… Здесь не надо быть специалистом-диагностом, это просто по-человечески понятно!

Это может случиться в любой семье, если подросток остаётся один на один с проблемами взрослого мира. У меня есть клиенты как и из лучших гимназий, так и из школ на окраине. Престижная школа - это не показатель. Есть и полные семьи, где родители с двумя высшими образованиями, которые сокрушаются: «Как же так, он хорошо учился, он ходил на все кружки». Да, а что было у него в душе?

Мама привела ко мне сына, всего забинтованного, он всё время ломает руки, ломает ноги – экстрим, горные велосипеды, – в общем, попадает в угрожающие жизни ситуации. И в очередной раз она узнала, что он ещё и употребляет наркотики, это было последней каплей, и она его привела. Сам парень говорит: «У меня всё в порядке, меня мама привела». Мама наедине мне рассказала, что, оказывается, в семье произошла трагедия: было убийство, один родственник убил другого родственника, это была жуткая семейная тайна за семью замками, и сын ничего про это не знает, потому что ему никто про это ничего не рассказал. И вот этот взрослеющий мальчик попадает во все мыслимые и немыслимые ситуации, которые связаны со смертью.

Это описанный психологический механизм. Если семье не хватает смелости посмотреть прямо на свою беду, что-то признать, поговорить, то обычно появляется кто-то, обычно самый младший в семье, кто сделает всё возможное, чтобы позвонить во все колокольчики и сказать: «Здесь что-то нехорошее, есть что-то, что я не понимаю, но чувствую своим внутренним компасом». Спрашивают родители: «А на какую тему с ним говорить?» А он своим поведением показывает, на какую, это что-то про смерть. И когда я рассказал об этом маме, она сказала: «Нет, я не готова…» И они ушли. И я не знаю, жив ли сейчас этот мальчик. Я предполагаю, что он, идя по лезвию ножа, когда-то не подрасчитает и погибнет. Это драматический исход. но ожидаемый. Это будет закономерным итогом некоего внутреннего решения семьи.

Раньше дети в таких критических ситуациях писали записки на тетрадных листах в клеточку, у меня есть в архиве подобные - «я маленькая серая мышка» и так далее. А сейчас это социальные сети.

Конечно, нужно понимать, что это подростковый возраст и они учатся справляться со взрослыми проблемами, в том числе обращаться с темой смерти, но если на странице изо дня в день такие ужасающие картинки, то это повод отложить все свои взрослые дела, отпроситься с работы, взять отгул и спросить ребёнка: «Как твои дела, как ты живёшь, что происходит в твоей жизни? Я не видела тебя уже целый год (не считая пяти минут утром и вечером)».

Мамы спрашивают: «Как наши дети клюнули на такое?» А потому что эти группы оказались единственным местом, где им сказали, что они нужны. Администраторы группы с ними разговаривали каждый день. Они писали, отвечали, говорили: «Ты нам нужна, ты только должна доказать». И всё, и дети откликаются, как мотыльки летят на эту свечу, потому что они кому-то нужны. Вдруг появляется кто-то, да ещё в ореоле такой таинственности, избранности – и всё, они туда потянулись. Я стучусь, меня рассматривают, включают в группу, то есть я становлюсь частью чего-то "большого и важного". Другой вопрос, если бы это было позитивное начало, позитивная группа, но это не так… И если бы на их месте был взрослый человек, он бы сказал админу: «Пошёл ты со своими предложениями и условиями». А у детей не было другого выхода, они соглашаются делать то, что от них требует администратор группы, ради того, чтобы стать частью этой группы, в которой их приняли.

Родители говорят: «Ну да, я оплеуху ему дал, но он же заслужил», «Ну сказала я ему, чтоб глаза мои его не видели». Поймите, что психика ребёнка, душа ребёнка понимает слова буквально.

Школа. С этим приходят каждую неделю две-три семьи. Учительница говорит: «Ты обязан, ты должен» – начинает снежный ком накручиваться, а если кто-то из одноклассников еще вслух скажет «ты дебил» – это ситуация унижения, страшного оскорбления, давления школьной системы. Ему стыдно, ещё больше ничего не понимает. Это не его вредный характер, это чудовищный стресс, с которым он не может справиться без помощи.

Первая стратегия защиты – бегство, он не хочет, чтобы его снова оскорбляли, в итоге ещё больше отстаёт. Вторая стратегия – выпустить иголки. Огрызается. Но он проигрывает учителю, потому что у того власть. Всё приводит к тому, что вектор агрессии разворачивается, начинается аутоагрессия – причинение вреда себе. Он назло режет себе вены, он назло причиняет себе боль – «вот они потом поплачут ещё все». Он не хотел умирать, он просто своим уходом хотел решить все проблемы.

Наркотики. У нас же в городе ведь никуда не делись потребители наркотиков. И те, кто в 90-е были подростками-наркоманами, они сейчас выросли, родили детей, но продолжают употреблять наркотик. У нас же как не было реабилитационной службы для них людей, так и не стало. Ребёнок всё видит: папа приходит со странными глазами, закрываются с мамой с ванной, что-то они там делают, потом папа "никакой", а ребёнок рассказать об этом никому не может, к кому он обратится?

Или сокращения на работе, останавливаются предприятия, отпуска неоплачиваемые – это жуткие стрессы в семье. Семья-то выживет, ну мы же понимаем, что всё равно это как-то разрешится, но для ребёнка это катастрофа! Он чувствует, что родители страдают, что отец в панике, и вообще сейчас до ребёнка руки у него не доходят.

В крайних случаях ребенок может стать жертвой сексуального злоупотребления, насилия, у нас в городе тоже с этим большая проблема. И если ребёнок это проживает и это никто не замечает, то рано или поздно всё может закончиться суицидальной попыткой. И эти группы в социальных сетях им кажутся единственным спасением, сплочением единомышленников, пусть даже для этого придётся умереть.

Вспомните трагическую историю подростков из Пскова, влюбленные девушка и парень покончили с собой на глазах оцепления спецслужб. Всё в них кричало о потребности внимания, они всё делали, чтобы их видели и их заметили, они хотели быть увиденными и услышанными. Я потом посмотрел эту запись в интернете. Они не хотели умирать, они переживали, почему так мало людей смотрят трансляцию в интернете, они ждали… А в кустах сидела полиция, ни один психолог с ними не поговорил… В их городе, возможно, тоже нет службы психологической помощи в таких ситуациях, как и у нас в Нижнем Тагиле отключён такой кризисный телефон, который работал до этого почти 20 лет.

Детям некуда было податься. Их можно было спасти, с ними никто даже не попытался разговаривать. Они ждали. А им никто из взрослых не сказал: “Слушайте, вы очень красивые ребята, вы любите друг друга, и вы важны нам. Вы сейчас в жуткой ситуации, мы вас видим”. Только потом мы узнали, что перед этим у них была ссора с родителями, перед этим их ругали, перед этим их хотели разлучить. Дети говорили: “Если мы сейчас сдадимся, нас же разлучат, ты будешь сидеть в мужской колонии, я – в женской. А тут хотя бы последние два часа мы будем вместе, хотя бы мы нужны друг другу”. Вот чего они хотели. Быть нужными».