Михаил Кравцов. Раби Шимон в Талмуде и Мидрашим

Михаил Кравцов.

С некоторой натяжкой эту статью можно назвать жизнеописанием раби Шимона бен Иохая, составленным из свидетельств Талмуда и Мидрашим. Но это ни в коей мере не реконструкция биографии раби Шимона и даже не попытка такой реконструкции. У статьи более скромные задачи: послужить агадической иллюстрацией к переводам из Зогара и быть своего рода введением в эти переводы. Знакомство со свидетельствами Агады позволит читателю не только уяснить себе некоторые высказывания Зогара, которые без этого остались бы непонятными. Гораздо важнее то, что знакомство с Агадой даст возможность читателю воспринять тексты Зогара более выпукло, сопоставляя между собой параллельные места Агады и Зогарa. И, размышляя над этими параллельными местами, читатель придет к выводу, что рассказы о раби Шимоне в Зогаре — это ни в коем случае не версия талмудической Агады. Зогар не просто по-иному излагает известные уже сюжеты. Это, собственно говоря, уже совершенно иные сюжеты, возникшие в контексте иного, чем Агада, восприятия мира.

Шимон бен Иохай

Например, в Талмуде и Мидрашим содержится несколько версий рассказа о бегстве раби Шимона в пещеру. При всем различии этих версий они глубоко схожи между собой. Эго всегда именно рассказ, связное повествование о событии, где на первый план выступают подробности и детали сюжета. Общий смысл такого рассказа спрятан внутри тех рассуждений, среди которых рассказ помещен. Совсем по-иному на подробности действия смотрит Зогар. Для него сюжет рассказа — некий рудимент, трансформированный иногда до неузнаваемости силой общего преображения мира Агады в лучах Тайны. На первый план вырывается смысл события, его глубинная страсть, и меняется тон повествования, совершенно отличный от констатирующего, бесстрастного тона Агады. Бегство в пещеру раскрывает себя как один из символов изгнания народа из Святой Земли, удаления Шехины от своего Господина. Тайна Торы прячется в пещере, а затем выходит оттуда — и это однозначно с изгнанием и избавлением народа. Рассказ об очищении Тверьи, столь подробный в Агаде, упоминается в Зогаре лишь между прочим, почти намеком при обсуждении проблем сотворения человека и объяснении тайн выхода из Египта — аспектов, имеющих мистическое отношение к существу сакрального очищения и нечистоты.

Две различные способности умственного созерцания должны мы обнаружить в самих себе, пытаясь достичь адекватного понимания этих источников: Талмуд и Мидрашим взывают прежде всего к дискурсивному постижению текста (отсюда выражение Талмуда — приди, послушай.!), а Зогар апеллирует сразу к силе духовной интуиции (и там постоянно говорится: приди, взгляни!).

Есть и иная причина того, почему уместно подобное введение к переводам из Зогарa. Агада из Талмуда и Мидрашим была очень хорошо знакома евреям, когда в XIII веке просиял Зогар. И поэтому то, что рассказал Зогар, воспринималось на фоне уже известных историй, которые казались чем-то безусловно подлинным, издревле известным по сравнению с новшествами Зогара, лишь претендующего пока на глубокую древность. А когда Зогар доказал традиционному иудаизму свою авторитетность и образ раби Шимона из Талмуда включил в себя отблеск Зогара, соотношение между двумя этими источниками оставалось в какой-то степени прежним: вначале учили Талмуд как знание открытое и лишь потом, насытившись явным, приступали к изучению Зогара, книги Тайн.

Из многих сотен свидетельств о раби Шимоне, имеющихся в ранней раввинистической литературе, мы выбрали те, которые прямо или косвенно имеют отношение к переводам из Зогара. При этом те свидетельства, которые относятся к жизнеописанию раби Шимона, почти полностью вошли в нашу подборку. Рассуждения, которые читатель встретит в статье, служат лишь для минимального увязывания материала в плавный рассказ и не теряют агадического ракурса.

Рассказывают, что однажды к раби Йегошуа пришел некий ученик и спросил его: «Вечерняя молитва — обязательна или нет?» Тот ответил ему: «Нет». Тогда пошел этот ученик к рабан Гамлиэлю и задал ему тот же вопрос. Рабан Гамлиэль ответил, что обязательна. Сказал ученик: «А вот раби Иегошуа говорит, что необязательна». Сказал рабан Гамлиэль: «Подожди до завтра, когда соберутся мудрецы в доме Учения».

Эго происходило во втором веке н. э. в городе Явне, где рабан Йоханан бен Закай основал после разрушения римлянами иерусалимского Храма (70 г. н. э.) знаменитую школу, которую в научной литературе принято называть Академией. В то время, о котором ведется наш рассказ, главой Академии, Наем (князем) был рабан Гамлиэль бен Шимон, а главой Бейт-Дина (религиозного суда) — раби Иегошуа бен Ханания.

На другой день собрались мудрецы в доме Учения. Встал тот ученик и задал свой вопрос. Ответил ему рабан Гамлиэль и сказал: «Вечерняя молитва — это обязанность». Спросил рабан Гамлиэль у мудрецов: «Кто-нибудь хочет возразить мне?» Сказал раби Иегошуа: «Нет». «А не от твоего ли имени утверждают обратное? Встань, Иегошуа, на ноги свои, и будут свидетельствовать против тебя». Встал раби Иегошуа и сказал: «Если бы я был жив, а он — мертв, то живой смог бы опровергнуть слова мертвого. Но раз и он жив и я жив — как может живой опровергнуть живого?». Сидел рабан Гамлиэль и толковал Писание, а раби Иегошуа стоял перед ним. Начали роптать присутствующие в доме Учения: «До каких пор, — сказали они, — он будет мучить раби Иегошуа? И в прошлом году он его мучил, и недавно опять мучил, и вновь мучит. Сместим его с княжества». Сместили его и посадили на его место раби Эльазара бен Азарию, потомка великого Эзры.

Эта история, рассказанная в трактате Берахот (276—28а), приводится нами здесь лишь по одной причине: в конце ее сообщается, что учеником, чьи вопросы привели к таким последствиям, был раби Шимон бен Иохай.
Но попробуем бросить хота бы поверхностный взгляд на сам предмет спора, который вели еврейские мудрецы во втором поколении после разрушения Храма. По мнению Зогара, вечерняя молитва становится необходимостью в те периоды истории, когда Шехина, душа еврейской общины, находится в изгнании, в глубокой ночной темноте, удаляется от своего Источника. И молитва эта служит для Нее поддержкой и приоткрывает свет дневного Светила.

Можно предположить, что раби Иегошуа (левит, который помнил еще службу в Храме, и с именем которого Мидраш (Берешит Раба, 64, 8) связывает историю о попытке восстановления Храма во времена императора Траяна) созерцал Общину Исраэля как бы вне пределов изгнания — и поэтому не усматривал в вечерней молитве обязательности. Рабан Гамлиэль, руководитель общины в разрушенной Земле — таких, как он, именуют обычно парнес (кормилец) — вынужден был обращать свой взор в глубины изгнания, и для него важно было снабдить сынов Исраэля всем тем, что послужит им пропитанием и поддержкой в длительном пути. Поэтому он и настаивал ка том, чтобы галаха, касающаяся вечерней молитвы, формулировалась как строгое предписание.

Один из них как бы смотрит назад и видит Храм, непрерывность и единство традиции, а другой — вглядывается в темноту и продолжительность изгнания. И мудрецы, стоящие вокруг них, соглашаются с мнением раби Йeгoшya: они избирают своим парнесом священника, потомка восстановителя Храма.

Какая сила безусловнее проявляет себя в среде преданных Торе и пока еще находящихся на своей Земле евреев, сила избавления или сила изгнания? Возможно, что именно на этот вопрос искал ответа раби Шимон бен Йохай. И увидел, что окончательного ответа не существует: в конце приводимой нами истории рассказывается, что рабан Гамлиэль примирился с раби Йегошуа и у общины стало два парнеса — одну субботу читал проповедь раби Эльазар, а две субботы толковал Тору рабан Гамлиэль. И два противоположных аспекта: света и тьмы — как; бы одновременно существовали в общине, порождая разницу в восприятии Торы и споры среди мудрецов. И эти споры будут продолжаться до конца времен, до окончательного избавления: «Раби Шимон говорит: Элиягу придет, чтобы уравнять разницу во мнениях» (Эйдиот, 8,7).

Такая двойственность присутствует в Талмуде как нечто изначальное, как две стороны безусловно единой традиции, суть противостояния которых коренится в самом Завете: Смотри, дал Я перед тобой сегодня жизнь и добро, и смерть и зло (Деварим, 30,15). И все те венцы, которыми величаются идущие по пути Торы: венец священства, венец царства и венец ведения — приобретаются лишь на определенных условиях. «Сравнивал раби Иоханан. Написано: Зар (чужой), — а читается Зер (корона). Если заслужил, то делается короной, а если не заслужил, то становится чужой (Зара) для него» (Йома, 726).

Раби Шимон бен Йохай — один из тех мудрецов, которые за этой двойственностью искали единство и обрели его, поднявшись мыслью туда, где противостояние разрешается. «Раби Шимон говорит: Есть три венца. Венец Торы, венец священства и венец царства. А венец доброго имени возносится над ними всеми» (Авот, 4,13). Доброго (Тов) — имеющего природу света, который был сотворен в первый день. И увидел Бог, что свет хорош (Тов) (Берешит, 1,4). «В свете, сотворенном Святым, благословен Он, в первый день, человек видит и прозревает от одного предела вселенной до другого». (Шемот раба, 35,1). Но этот свет был, по преданию, сокрыт, и лишь немногие удостаиваются видеть его при жизни. «Сказал он ему: вовсе не достигли мы предела мысли раби Шимона» (Минхот, 4а). И поэтому, очевидно, законодательные мнения раби Шимона очень редко становятся общепринятыми.

Точно такая же судьба и у галахических решений раби Мейера, старшего товарища раби Шимона. «Почему не приняли галаху раби Мейера? Потому что не могли Собратья его постичь предела его мысли». (Эрувин, 136). Возможно, здесь ответ на тот вопрос, который многие задавали при появлении Зогара: если раби Шимон бен Иохай столь умудрен в тайнах, почему Галаха редко идет вслед за ним?

Но в неразрешенных ситуациях, когда другие мнения неприемлемы, мнение раби Шимона становится проблеском запредельной надежды: «Пойдем и обопремся на мнение раби Шимона» (Хулин, 36а), «Достоин он, раби Шимон бен Иохай, чтобы опереться на него в трудную минуту» (Берахот, 9а). Любопытно, что традиция точно так же отнеслась к галахическим мнениям Зогара.

Где источник этого величия мысли, этой высоты прозрения? Главным образом, в особом отношении к заповеди изучения Торы. Раби Шимон в Талмуде (точно так же, как и раби Шимон в Зогаре) — это человек, погруженный в Тору целиком, без остатка. «Собратья, занимающиеся Торой, прерываются для чтения Шема, но могут не прерываться для молитвы. Сказал раби Иоханан: Имеются в виду лишь такие, как раби Шимон бен Иохай и Собратья его, для которых Тора — это их ремесло» (Шабат, 11а). Изучение Торы для раби Шимона — это наиболее прочная связь со Всевышним, и поэтому в сравнении с Торой любая вещь в мире теряет свое значение. «Ибо от Тебя — все, и из руки Твоей мы даем Тебе (1 Диврей, 29,14). Раби Шимон говорит: тот, кто идет по дороге и учит, и прерывает учение свое, говоря: как прекрасно дерево это, как прекрасна пашня эта! — его сравнивает Писание с приговоренным к смерти» (Абот, 3, 7). Но мало уметь отрешаться от красот мира. Преданность вечному должна быть совершенной, вытесняя всякую повседневную заботу, все преходящее. «Раби Шимон бен Йохай говорит: Следует ли человеку пахать во время пахоты, сеять во время сева, жать во время жатвы, молотить во время молотьбы, провевать во время ветра? Когда же Тору учить? Но вот как. Если сыны Исраэля выполняют волю Всевышнего, то работа их выполняется другими, как сказано (Ишая, 61, 5): И встанут чужие и будут пасти овец ваших и т. д. К если сыны Исраэля не выполняют волю Всевышнего, то сами делают работу свою, как сказано (Деварим, 11,14): И соберешь пшеницу твою и т. д. И еще: чужая работа выполняется ими, как сказано (Там же, 28,48): И будешь работать на врагов твоих и т. д.» (Берахот, 35б). То есть раби Шимон требует от человека столь высокой степени отрешенности от мира, такого погружения в Тору, которое возможно лишь при полном уповании на Всевышнего, об этом сказал царь Давид (Тегилим, 25,15): Глаза мои постоянно к Господу, ибо Он избавляет от ловушки ноги мои. И редко сынам человеческим удается достигнуть этого. «Сказал Абая: Многие делали так, как раби Шимон, и не получалось у них» (Берахот, там же).

О том, как раби Шимон изучал Тору и как обучал других, написано в трактате Гитин (б7а): «Раби Шимон перемалывает (то есть учит) много, а выбрасывает (то есть забывает) мало. Наставник забывает мало, а то, что выбрасывает это отруби. 14 так сказал раби Шимон своим ученикам: Сыны мои, учите мои правила толкования, ибо мои правила толкования — это возношение от возношений (то есть самое отборное) из правил раби Акивы».

Нелегко понять из Талмуда, в чем состояли эти методы толкования. И даже тогда, когда там имеются намеки на особенности подхода раби Шимона к проблемам Торы, остается неясным, указывают ли они на то, что он назвал своими методами толкования. Мы упомянем лишь две такие особенности. Первая — это поиск смысла, когда вывод делается не из толкования отдельных слов Писания, а отыскивается внутренняя идея, которая за словами Писания стоит. И для составителей Талмуда очевидно, что толковать таким образом — это манера раби Шимона. И в тех случаях, когда полученный таким способом вывод приводится в Мишне или Барайте анонимно, Талмуд поясняет: «Это раби Шимон, ибо именно он истолковывает смыслы Писания» (Иомаб 436; Бава Меция, 115а; Сангедрин, 166).

Вторая особенность — это формулировка общих положений, например: «Раби Шимон говорит: Три меры в первинках и т.д.» (Бикурим 3,10), «Четыре общих правила приводил раби Шимон о жертвоприношениях и т. д.» (Зевахам 1196).

Вернемся к тому высказыванию раби Шимона, где он говорит, что его методы — это самое отборное из методов раби Акивы. Здесь, возможно, следует искать ответ на другой вопрос, который задавали при появлении Зoгapa: если Зогар написан раби Шимоном бен Иохаем, то почему этот раби не перечислен в Талмуде среди тех, кто был посвящен в тайны учения Меркавы?

Учитель раби Шимона, раби Акива был, как известно, одним из тех, кто владел тайнами устройства Колесницы, Меркавы (Хагига 146). И был среди тех, о ком сказано: «Четверо вошли в Пардес» (Хагига, там же). Одно из объяснений слова Пардес (сад) следующее: это слово обозначает постижение смыслов Писания и буквенный состав его намекает на четыре уровня толкования. Буква Пэ — на Пешат (простой смысл), Реш— на Ремез (намек), Далет — на Дераш (притчу), Самех— на Сод (тайну). Поэтому, если придерживаться такой интерпретации, раби Шимон владел теми методами толкования, которые позволили раби Акиве войти в Пардес.

Есть и другое объяснение слова Пардес. Раши (комментатор XI века) пишет, «Вошли в Пардес — поднялись на небо благодаря знанию Имени» (Хагига, там же). (Не правда ли, невольно вспоминается «доброе имя», возносящееся над всеми венцами, о котором говорил раби Шимон?) Тахсое объяснение указывает на мистическую практику времен Талмуда, на «деяние сходящих к Меркаве», которому посвящены оставшиеся от той эпохи трактаты Гейхалот (Дворцы). Эго система медитаций над святыми Именами и именами Ангелов, позволяющая душе подниматься к Престолу Славы (что одновременно является, конечно, и способом толкования первой главы книги пророка Иехезкэля, где описывается Меркава). То, что этой практикой владел и раби Шимон, видно из Талмуда (Сука, 456 и Сангедрин, 976): «Сказал раби Иермия от имени раби Шимона бен Иохая: Видел я сынов восхождения, и мало их. Если их тысяча — я и сын мой из них. Если их сто — я и сын мой из них. Если двое их — это я и сын мой».

И Гемара, рассуждая об этом, поясняет нам, что раби Шимон говорит не просто об обладании тайной, а об особом посвящении в нее. «А разве настолько их мало? А вот ведь сказал Рава: Восемнадцать тысяч поколений было перед Святым, благословен Он, о чем сказано (Иехезкэль, 48,34): Вокруг восемнадцать тысяч. Нет противоречия: они вглядывались в светящееся зерцало, а эти не вглядывались в светящееся зерцало. А разве те, что вглядываются в светящееся зерцало, малочисленны? А вот сказал Абая: В мире не меньше тридцати шести праведников, приемлющих лик Шехины ежедневно, как сказано (Ишая, 30,18): Блаженны все, кто уповает на Него. На Него — в численном значении тридцать шесть. Нет противоречия: эти входят, прося позволения, а они входили, не спрашивая» (Сука, там же).

Известно, что в покои Царя без разрешения входит лишь тот, кто числится среди домочадцев Его (см. Раши на Берахот, 346). И эта близость к Царю позволяет раби Шимону произносить такие речи, которые в иных устах показались бы дерзкими:

«Сказал раби Шимон: Четверо ненавистны Святому, благословен Он, и я их не люблю...» (Нида, 15,5; Ваикра раба, 21,7).

«Сказал раби Иермия от имени раби Шимона бен Иохая: Могу я избавить весь мир от суда с того дня, когда я был сотворен, до нынешнего. А если сын мой Эльазар со мной — со дня, когда был сотворен мир, до нынешнего. А если будет Йотам бен Узиягу с нами — от дня сотворения мира до конца времен» (Сука, 45б). (В Берешит раба, 25,2 это высказывание воспроизводится иначе: «Если захочет Авраам приблизить от своего времени до моего, то я приближу от себя до царя Машиаха. А если не захочет, то пусть поможет мне Ахия Гашилони, и мы приблизим от Авраама до Царя Машиаха» ).

«Так говорил раби Шимон бен Иохай: Мир не устоит, если в нем. меньше тридцати праведников, таких, как Авраам. Если их тридцать, то я и сын мой — двое из них. Если их двадцать — я и сын мой из них. Если десять — я и сын мой из них. Если их двое— это я и сын мой. А если один — это я» (Берешит раба, 25,2).

Составить связную биографию раби Шимона на сновании свидетельств Талмуда и Мидрашим едва ли возможно. Из истории, приведенной в начале этой статьи, мы узнаем, что в юности он учился в Академии Явны. Мидраш сообщает (Ваикра раба, 21,7), что тринадцать лет раби Шимон находился в Бией — Браке и учился там у раби Акивы. Он входит в число пяти избранных учеников Акивы, про которых сказано: «Они поднялись и наполнили всю землю Исраэля Торой» (Берешит раба, 61,3; Йевамот, 626). Когда раби Акива был брошен римскими властями в тюрьму, раби Шимон приходил к нему и тот занимался с раби Шимоном, обучая его Торе и правилам мудрой жизни (Песахим, 112а). После гибели раби Акивы те же пять учеников, а среди них и раби Шимон, приобрели достоинство раби, в которое их посвятил Йегуда бен Бава: «Однажды вынесли римские власти приговор, что всякий посвящающий будет убит, и всякий посвященный будет убит. И город, где посвящают, будет разрушен, а пригороды— выкорчеваны. Что сделал Йегуда бен Бава? Пошел и сел между двумя горами и между двумя городами, и между двумя пригородами: между Ушом и Шефарамом. И посвятил пять мудрецов, и вот они: раби Мейер, раби Йегуда, раби Шимон, раби Йосе и раби Эльазар бен Шамуа. Когда враги обнаружили их, сказал: Сыны мои, бегите! Сказали ему: Раби! Что с тобой будет? Сказал им: Я перед ними, словно камень, который не сдвинуть (то есть — стар, не могу бежать). Сообщают: не сошел он с того места, как вонзились в него триста копей и изрешетили его» (Сангедрин, 14а).

Какое-то время, еще до гибели раби Акивы, раби Шимон жил в Сидоне (Нида, 526). После гибели своих учителей он, очевидно, поселился в Тверьи или недалеко от нее, и там произошли события, описанные в знаменитей истории о его бегстве в пещеру, которая многократно упоминается в Талмуде, Мидрашим и Зогарe. Мы расскажем ее так, как она дана в разных местах Агады (Шабат, 336—34а; Берешит раба, 79, 6; ШохерТов, 17), лишь изредка отступая от источников, чтобы прокомментировать рассказанное. Иногда, если источники сильно расходятся между собой в изложении какого-либо события, мы приводим обе версии.

Сидели однажды раби Иегуда, раби Йосе и раби Шимон бен Йохай. И был с ними Йегуда бен Герим. Сказал раби Йегуда: «Как прекрасны дела римлян! Они построили рынки, построили мосты, построили бани». Раби Йосе промолчал. Ответил раби Шимон: «Все, что они делают — лишь для себя самих делают. Рынки — для того, чтобы посадить там блудниц. Бани — чтобы ублажать свою плоть. Мосты — чтобы взимать за них пошлину». Пошел Йегуда бен Герим и пересказал их слова, и дошло до властей.

Во избежание недоразумения, мы должны объяснить здесь, что Талмуд не обвиняет Йегуду бен Герим в доносительстве. Его вина в том, что он вынес эти слова наружу, сделал их достоянием многих, и Гемара приводит этот случай как пример злоязычия. В другом месте Талмуда Йегуда бен Герим изображается почтенным человеком, усердным учеником раби Шимона, к которому тот относится с уважением. О нем и его товарище, Ионатане бен Амае, раби Шимон так говорит своему сыну: «Сын мой, эти сыны Адама — значительные люди. Подойди к ним, пусть они тебя благословят» (Моэд Катан, 9а).

Дошло до властей. Распорядились они: «Йегуда, который говорил почтительно — будет почтен. Йосе, который промолчал — оправится в изгнание в Ципорию. Шимон, который хулил — будет убит». Пошли раби Шимон и его сын и спрятались в синагоге. Каждый день приносила им жена раби Шимона хлеб и кувшин воды, и ели. Когда опасность усилилась, сказал он своему сыну: «Женщины легкомысленны. Вдруг мы чем-нибудь обидим ее, и она расскажет о нас». Пошли и спрятались в пещере. Случилось чудо: были сотворены для них рожковое дерево и источник воды. Чтобы одежды не ветшали, они снимали их и зарывались по шею в песок. Все время учили Тору, а во время молитвы одевались и укутывались, и молились, а потом вновь снимали одежды. Просидели они в пещере двенадцать лет. Пришел пророк Элиягу и встал у входа в пещеру. Сказал он: «Кто сообщит сыну Йохая, что умер император и отменены приговоры его?» Вышли они из пещеры.

Иначе о выходе из пещеры рассказывает Мидрашим. Однажды раби Шимон сидел у входа в пещеру и увидел охотника, который ловил птиц. (В другом источнике: увидел Повелителя, который судил птиц). Услышал раби Шимон голос с неба, говорящий: «Милость!» И спаслась одна из птиц. А когда услышал: «Наказание!» — была поймана птица. Сказал раби Шимон: «Даже птица без воли небес не бывает уловлена, тем более — душа человеческая». Вышли они из пещеры.

Увидели людей, которые пахали и сеяли. Сказали: «Оставили эти люди жизнь вечную и занялись делами преходящими!» Всякое место, на которое они бросали взгляд, тут же сгорало. Раздался голос с неба: «Чтобы мир Мой разрушить, вышли вы из пещеры? Ступайте назад в пещеру». Вернулись они и находились в пещере двенадцать месяцев. Под конец возроптали они: «Даже наказание грешников в Преисподней длится лишь двенадцать месяцев!» Раздался голос с неба и сказал: «Выходите из пещеры своей». Вышли они. И все то, что сжигал раби Эльазар, исцелял раби Шимон. Сказал раби Шимон сыну: «Сын мой, достаточно для вселенной меня и тебя». А это было время наступления субботы. Увидели они старика, который бежал с двумя связками миртовых веток в руках. Спросили его: «Зачем тебе эти ветки?» Ответил он: «Чтобы почтить субботу». «Но ведь хватило бы и одной связки». «Одна— ради завета Помни (Шемот, 20, 8), а другая — ради завета Храни (Деварим, 5,12)». Сказал раби Шимон своему сыну: «Погляди, сколь любезны заповеди Исраэлю!» Успокоились их сердца.

Услышал о нем раби Пинхас бен Иаир, зять его (по Зогарy — тесть его), и вышел к нему навстречу. Повел их раби Пинхас в баню на один из горячих источников Тверьи, и помогал раби Шимону мыться, Увидел он ссадины от песка (по Мидрашим — коросту от экземы) на теле раби Шимона и заплакал. Упали слезы на раны, и вскрикнул раби Шимон. Сказал раби Пинхас: «Увы мне, что вижу я тебя в таком состоянии!» Сказал ему раби Шимон: « Счастлив ты, что видишь меня в таком состоянии. Ведь если бы не в таком состоянии ты увидел меня, не был бы я таким». Ибо раньше, когда затруднялся раби Шимон в каком-нибудь вопросе Торы, давал ему раби Пинхас двенадцать объяснений. Ныне же, когда затруднялся раби Пинхас, раби Шимон находил для него двадцать четыре объяснения.

Случилось чудо, и исцелились они. Сказали: «Сколько блага принесла нам Тверья! Надо и нам что-нибудь сделать для нее». Спросили они у жителей города: «Есть ли в Тверьи что-нибудь, требуюгцее исправления?» Ответили им: «Есть места, которые считаются нечистыми, и это затрудняет священников, когда они должны проходить через город». (Иными словами, внутри города есть могилы, точное местонахождение которых неизвестно, и священники, которым Торой запрещено посещать кладбища, вынуждены обходить Тверью стороной.) Еще спросил раби Шимон: «Знает ли кто-нибудь такое место в городе, которое наверняка чисто?» Сказал ему некий старец: «Здесь есть место, где бен Закай рубил люпин, полученный им как приношение». (То есть место наверняка чистое, так как рабан Иоханан бен Закай, священник, складывал там теруму, долю священника от урожая, которая должна сберегаться в чистоте.) Стал делать так же и раби Шимон: рубил люпин в различных местах Тверьи. То место, на котором было это делать нелегко — очищал. А место, где это удавалось без труда — помечал. Эго было чудо, о котором Мидраш повествует иначе: Собирал раби Шимон люпин, рубил его и разбрасывал куски по стогнам Тверьи. Там, где был закопан мертвец — он поднимался, и его уносили на кладбище и хоронили. А там, где куски люпина оставались без движения, — это место отмечалось как чистое.

Сказал тот самый старец: «Очистил сын Иохая кладбище». Ответил ему раби Шимон: «Если бы ты не был с нами, или же был с нами, но не был бы одним из нас — изрядной шуткой явились бы слова твои. А ныне, когда ты был с нами, и когда ты один из нас, то могут сказать: Вот, даже блудницы помогают одна другой прихорашиваться. Не тем более ли должны поддерживать друг-друга еврейские мудрецы?» Взглянул на него раби Шимон, и превратился тот в кучу костей.

Об этом же иначе рассказывает Мидраш.

Когда раби Шимон очистил Тверью, увидел его некий кути (самаритянин). Сказал он себе: «Не пойти ли и не посмеяться над этим старым евреем?» Притащил он с кладбища труп и закопал его в том месте, которое очистил уже раби Шимон. Утром сказал он жителям города: «Вот, вы говорите, что сын Иохая очистил Тверью? А я вам покажу, что остался там мертвец». Проведал раби Шимон духом святым, что этот кути сам подбросил туда труп. Сказал он: «Повелеваю: верхний пусть опустится, а нижний пусть поднимется». Так и случилось.

Пошел раби Шимон домой, чтобы встретить там субботу. И услышал он, как Накай-писец говорит: «Не доверяйте тому, что очистил сын Иохая Тверью. Болтают, что уже нашли там мертвеца». Сказал раби Шимон: «Клянусь всеми галахот, которые у меня под рукой— а их больше, чем волос на моей голове! — что чиста вся Тверья, кроме таких-то и таких-то мест. А ты, не был ли и ты с нами, когда мы очищали город? Сломал ты ограду мудрецов, о тебе сказано (Ко?елет, 10, 8): А ломающего заграждение укусит змея» Тут же превратился тот в кучу костей.

Сведения о дальнейшей жизни раби Шимона весьма скудны. Известно, что он преподавал Тору и будущий составитель Мишны раби Йегуда бен Шимон учился у него в городе Текоа (Шабат, 1476). Была у раби Шимона школа и в городе Мероне, а так как возле Мерона, по преданию, он похоронен, то существование этой школы относится к последним годам его жизни. Очевидно, что об этом времени повествует следующий рассказ, который сообщает Шемот раба (52, 3):

Случилось, что один из учеников раби Шимона бен Иохая вышел за пределы земли Исраэль и вернулся оттуда разбогатевшим. Увидели его ученики раби Шимона и позавидовали ему. И захотели тоже покинуть святую Землю, чтобы разбогатеть. Узнал об этом раби Шимон бен Иохай и повел их в некую долину близ Мерона. Помолился он и сказал: «Долина, долина, наполнись золотыми динарами!» И стали выходить перед ними из земли золотые динары. Сказал раби Шимон: «Если золота ищите вы — вот вам золото, берите его. Но знайте: всякий, кто получает награду ныне, тот расходует свою долю в будущем мире. Ибо лишь в грядущем мире получают награду за Тору: И радуется в день последний (Мишлей, 31,25)».

Посещение раби Шимоном Рима с целью отменить закон, направленный против соблюдения евреями Торы (Мейла, 17а—176), состоялась, как объясняют комментаторы, тоже после выхода раби Шимона из пещеры. Б этой истории говорится, что однажды римские власти постановили, чтобы евреи не соблюдали субботы, не обрезали своих сыновей и чтобы вступали в близость с неочистившимися от месячной нечистоты женами. Пошел в Рим раби Реувен бен Ицтровили. Побрился он и подстригся, и сел среди римлян. Сказал им: «Если есть у вас враг, то что вы предпочтете: чтобы обеднел он или чтобы разбогател?» Ответили ему: «Ну, конечно, чтобы обеднел». «Если так, то пусть евреи не работают в субботу». «Хорошо сказано»,— сказали они и отменили постановление о субботе. Опять спросил он: «А что лучше: чтобы враг ослабел или чтобы он окреп?» «Чтобы ослабел, разумеется». «Тогда пусть евреи обрезают детей своих на восьмой день». «Ты прав», — сказали они и отменили постановление об обрезании. Спросил он опять: «А что лучше: чтобы враг расплодился или чтобы был малочисленным?» «Чтобы был малочисленным». «Тогда пусть евреи не спят в нечистоте с женами». Сказали они: «Прекрасно!» — и отменили последний указ. Потом прознали они о том, что он еврей, и вновь ввели эти постановления в силу.

Сказали мудрецы Исраэля: «Кто пойдет и избавит нас от этих указов? Пусть идет раби Шимон бен Иохай, поскольку он к чудесам привычен (вариант перевода: обучен чудесам). А кто пойдет вместе с ним? Раби Эльазар сын раби Йосе». Сказал им раби Йосе: «Если был бы жив мой отец Халафта, посмели бы вы сказать ему: отдай внука своего на заклание?» Сказал раби Шимон: «А что, если был бы жив Йохай, вы посмели бы сказать: отдай сына своего на заклание?» Сказал раби Йосе: «Я пойду вместо моего сына, а то боюсь, что накажет его раби Шимон». Пообещал раби Шимон, что не станет его наказывать. Но тем не менее, наказал. И так это произошло:

Когда они были в пути, возник у них вопрос: откуда мы учим, что кровь грызунов нечиста? Усмехнулся раби Эльазар, сын раби Йосе и сказал: «И это вам нечистое (Ваикра, 11,29)». Сказал ему раби Шимон: «По изгибу твоих губ вижу, что воображаешь ты себя большим мудрецом. Ох, не вернется сын к отцу!»

И рассказывается в Тосфот (комментарий к Талмуду), что заболел в пути Эльазар и был близок к смерти. И вспомнил раби Шимон о своем обещании, данном раби Йосе, помолился за раби Эльазара, и тот выздоровел.

Тут следует несколько отступить в сторону и объяснить, как следует с точки зрения Агады воспринимать этот рассказ о болезни раби Эльазара. Не суровость раби Шимона явилась причиной этого наказания, а нарушение раби Эльазаром закона о почитании учителя. Вот что о подобном случае сообщает нам трактат Эрувин (63а): «Был ученик у раби Элиэзера, обучавший галахе в присутствии своего учителя. Сказал раби Элиэзер своей жене: «Удивлюсь я, если он переживет этот год». И действительно, не прошло и года, как умер тот. Сказала жена раби Элиэзеру: «Ты что, пророк или сын пророка?» Ответил он: «Не пророк я и не сын пророка. Но известно мне от наставников моих: Всякий, кто обучает галахе в присутствии учителя, заслуживает смерти».

Но вернемся к нашей истории. Когда раби Шимон и раби Эльазар приблизились к Риму, вышел к ним навстречу Бен-Тамлион (имя беса) и спросил: «Хотите ли вы, чтобы я пошел с вами?» Заплакал раби Шимон и сказал: «Служанке Авраама трижды Ангел попался навстречу, а мне вышел навстречу бес. Ладно, пусть чудо придет откуда угодно». Опередил их бес и вошел в дочь императора. Когда они пришли во дворец, то сказал раби Шимон: «Выйди, Бен-Тамлион! Выйди, Бен-Тамлион!» Вышел бес из дочери императора, и она исцелилась. Сказал император: «Просите у меня всего, чего хотите». Ввел он их в царскую сокровищницу, чтобы взяли они себе из нее все, чего захотят. Нашли они документ, в котором был императорский указ о евреях, и разорвали его. И именно об этом говорил раби Эльазар сын раби Иосе: «Видел я там завесу Храма, и было на ней несколько капель крови».

Талмуд изображает раби Шимона бен Иохая суровым праведником.

«Сказал раби Иоханан от имени раби Шимона: Запрещено человеку, чтобы наполнял смех уста его в этом мире, как сказано (Тегилим, 126,2): Тогда наполнятся смехом уста наши, а язык наш — пением. Когда это случится? В будущем, когда скажут в народах: великое сделал Тосподъ с этими (там же)» (Берахот, 31а).

«Сказал раби Иоханан от имени раби Шимона: Лучше человеку броситься в печь огненную, чем на глазах у многих покрыть позором ближнего своего...» (там же, 43 б ).

«Сказал раби Иермия от имени раби Шимона: Любая заповедь может быть выполнена человеком только в сторону ее роста...» (Сука, 45б).

«Раби Шимон говорит: Если человек все свои дни был совершенным праведником, а в конце дней взбунтовался, — он потеряет первоначальное, как сказано (Иехезкэль, 33,12): Праведность праведника не спасет его в день прегрешения. А тот, кто был совершенным грешником всю свою жизнь, а в конце раскаялся, — не напоминают ему уже грехи его, как сказано (там же): И нечестивец не преткнется на нечестии своем в день возвращения его от греха своего» (Кидушин, 406).

«Сказал раби Йоханан от имени раби Шимона: Даже добродетели нечестивцев — это злодеяния для праведников» (Гораот, 106).

Был раби Шимон жесток к самому себе, если считал, что поступил недостойно. Рассказывают (Назир. 526), что однажды обсуждалось среди мудрецов: пересмотрел ли раби Акива свои взгляды на некоторый вопрос, связанный с ритуальной чистотой? Одни говорили, что пересмотрел, а другие, что не пересмотрел. И тогда сказал раби Шимон с иронией: «До последних дней раби Акива признавал это нечистым. Не знаю, может быть, когда умер, тогда пересмотрел?» И сказав так, понял он, что допустил непочтительность по отношению к покойному учителю. «И почернели зубы раби Шимона от множества постов».

И был раби Шимон суров с другими.

«Шел раби Шимон по дороге возле Бейт-Нетуфа и увидел человека, который собирал самосейки седьмого года (то есть субботнего года, когда, по заповеди Торы, не возделывают землю). Сказал ему раби Шимон: «Не самосейки ли это седьмого года?» Ответил тот: «А не ты ли сам разрешил их? Вот ведь, учили мы: Сказал раби Шимон, что все самосейки разрешены, кроме капусты, так как нет травы в поле, подобной ей». Возразил ему раби Шимон: «А разве мои Собратья не оспорили меня? Сломал ты ограду мудрецов, а ломающего заграждение укусит змея (Когелет, 10, 8)». Так и случилось» (Берешит раба, 79,6).

Отступим немного в сторону и вдумаемся в слова раби Шимона, направленные против тех, кто нарушает согласие в Исраэле. Тут уместно вспомнить о речах Моше, порицающего Кораха и его сообщников (Бамидбар, 16,29—30): Если смертию всех людей умрут эти и воздаянием всякого человека воздастся им, то не Господь послал меня. А если творение сотворяет Господь, и разверзнет земля уста свои, и поглотит их и все, что есть у них, и спустятся они живыми в ад и т. д. И это не проклятие, а слова умудренного знанием человека. «Если я правильно понимаю устройство мира, — как бы говорит он, — и этот мир сотворен Всевышним по тем законам, которые открылись мне на горе Синай, то сообщество этих людей, которые нарушают согласие среди Исраэля, будет поглощено землей, ибо там, где нет согласия, открывается ад». И Моше здесь — провозвестник и свидетель, а не судья и тем более не палач.

Особый счет предъявляется к тем, кто приближен к святости, и особо осмотрительно надо вести себя в присутствии Царя. «Сказали: Человек, не понимающий того, что показывают ему намеком, смеет изображать что-то перед царем? вывели его и убили» (Хагига, 5б). Столь же осмотрительным следует быть и в присутствии праведника. «Учил раби Шимон: Всюду, где ходят праведники, — Шехина рядом с ними» (Берешит раба, 86,7),

И вот еще два рассказа, в которых раби Шимон проявляет, казалось бы, противоположные качества души:

Первый из них (Недарим, 66б) повествует о том, как раби Йегуда и раби Шимон были в гостях у человека, склонного к беспорядочным клятвам и обетам. «Клянусь, — воскликнул он, обращаясь к своей жене, — что не будешь ты мне мила до тех пор, пока не накормишь своим кушаньем раби Иегуду и раби Шимона!» Раби Йегуда отведал, говоря: «Если уж Тора для того, чтобы установить мир между мужем и женой, разрешила смывать горькой водой Святое Имя (имеется в виду обряд, совершаемый над женщиной, которая подозревается в прелюбодеянии), то как я посмею нарушить в этой семье мир!» А раби Шимон и не притронулся. Вскричал хозяин: «Да сгинут дети этой женщины, когда она станет вдовой, если сойдет раби Шимон со своего места, не отведав!» И после этого не стал пробовать. Чтобы не приучались бессмысленно клясться.

В другой истории, которую мы перескажем вольно (Шир-га-Ширим раба, 1,31), рассказывается о муже и жене, которые прожили вместе десять лет, но детей у них не было. И по существующему закону (а он выводится из Торы, из рассказа о том, как Сара привела Аврааму наложницу после десяти лет бездетного брака) мужу следовало развестись с ней и вступить в новый брак: может быть тогда удастся ему выполнить заповедь «Плодитесь и размножайтесь» (Берешит, 1,28). А они любили друг друга, и разводиться им не хотелось. И тогда пришли они к раби Шимону и попросили у него совета. И раби Шимон посоветовал им развестись, но после развода устроить такую же трапезу, какая была у них во время свадьбы. И когда пировали они за этой трапезой, разомлело сердце мужчины от выпитого вина и от любви к своей бывшей жене, и велел он ей, чтобы она, когда будет уходить в дом отца своего, забрала с собой свои самые любимые вещи. И захмелел муж от вина и печали и уснул. Тогда женщина завернула его в покрывало и перенесла в дом своего отца. Когда он проснулся, то очень удивился, что находится не в своем доме. «Ты сам велел мне забрать из твоего дома самое для меня драгоценное, — сказала ему женщина. — А что в твоем доме для меня драгоценней, чем ты?» И нечего ему было возразить ей, и вновь стали они мужем и женой. Этого и хотел раби Шимон, и видел он, что они любят друг друга и не могут расстаться. Поэтому он и заповедал им устроить пир после развода.

Вот почти все, что можно рассказать о жизни раби Шимона, черпая сведения из вавилонского Талмуда и больших Мидрашим. Но этого достаточно, чтобы обрисовать образ этого великого праведника.

Говорят, что в его время не показывалась на небе радуга: при жизни подобных людей нет нужды в этом знаке, так как вселенная защищена от гибели их присутствием.

«Поколениям вселенной (Берешит, 9,12), Сказал раби Юдин: Слово поколениям написано без двух букв Вав. Это значит, что исключаются два поколения: поколение царя Хизкиягу и поколение мужей Великого Собрания, — когда не показывалась на небе радуга. Раби Хизкия вместо поколения мужей Великого Собрания называл поколение раби Шимона бен Иохая» (Берешит раба, 25,2).

К рассуждениям о радуге примыкает рассказ, действие которого происходит уже после смерти раби Шимона. Он передается по-разному в различных источниках. Приведем одну из его версий (Берешит раба, 25,2; Шохер Тов, 36).

Элияху — пусть он будет помянут к добру! — занимался Торой с раби Йегошуа бен Леви. И находились они неподалеку от могилы раби Шимона. Попалась им одна из галахот раби Шимона, и раби Йегошуа не мог уразуметь ее. Сказал Элиягу: «Пойдем и спросим автора этой Ралахи». (Шохер Тов: «Пойдем, и я подниму его тебе»). Вошел Элиягу. Спросил его раби Шимон: «Кто это с тобою?» Ответил тот: «Эго величайший человек поколения, раби Йегошуа бен Леви. Заслуживает он того, чтобы видеть тебя». «А видна во дни его радуга?» Ответил тот: «Да». Сказал раби Шимон: «Если бы он был праведником, то не показывалась бы радуга» (Берешит раба: «Если радуга показывается при нем, то недостоин он лицезреть меня» ). Говорят, однако, что во дни раби Йегошуа радуги не было.

Другую версию (Кетувот, 776), хотя она, в основном, повествует о раби Йейэшуа бен Леви, мы также приведем полностью. Поскольку она весьма занимательна.

Когда заболел раби Йегошуа бен Леви, сказали Ангелу Смерти: «Иди и исполни его желание». Пошел тот и показался перед раби. Сказал ему раби: «Покажи мне мое место в будущем мире». Сказал тот: «С удовольствием». Сказал раби: «Дай мне твой нож, чтобы не боязно было мне в пути». Отдал ему Ангел. Когда пришли они, поднял его Ангел над стеною, чтобы он мог разглядеть свое место. Прыгнул раби Йегошуа и упал по другую сторону стены. Схватил его Ангел Смерти за край одежды. Сказал раби: «Клянусь, что вернусь я к тебе». Сказал Святой, благословен Он: «Если просил он когда-нибудь, чтобы освободили его от клятвы, то пусть не входит. А если нет, то пусть войдет». Сказал Ангел Смерти: «Отдай мне мой нож». Не отдал ему. Раздался голос с неба и сказал: «Отдай, он нужен ему для других». Стал Элиягу провозглашать перед ним: «Освободите место для сына Леви! Освободите место для сына Леви!» Пошел он и встретил раби Шимона бен Йохая, который сидел на тридцати тронах из червонного золота. Спросил его раби Шимон: «Это ты сын Леви?» Ответил он: «Да». Спросил у него: «А показывалась радуга в твои дни?» Ответил ему: «Да». «Если так, то ты не сын Леви». Но ведь не было радуги в его дни! Он не хотел сам себя хвалить, поэтому и ответил так.

Даже самые яркие истории о раби Шимоне, содержащиеся в Талмуде и Мидрашим, меркнут перед тем, что написано о нем в Зогаре. И мы надеемся, что читатель, сопоставив свои впечатления об образе раби Шимона, отраженном в двух зеркалах — в агаде Талмуда и в притче Зогара, — с готовностью повторит слова персидского Шавор-царя, друга многих еврейских мудрецов и знатока Торы:

«Эго склонило наше сердце к раби Шимону» (Бава Мециа, 119а).