А. Кистяковский.
В числе имеющихся у нас дел генеральная малороссийского войскового суда, относящихся до ведовства и колдовства, находится одно интересное во многих отношениях дело о продаже души черту. Возникло оно в г. Глухове, в генеральной войсковой канцелярии, в сентябре 1749 года, и озаглавливается так: Дело о колоднике Ивану Роботе, отступившему от Бога и предавшему себя демону.
Состоит это дело, кроме недостающей промемории [памятной записке] или отношения генеральной войсковой канцелярии в духовную митрополии киевской консисторию, писанной в сентябре того же года, из следующих документов: 1) ответной на нее промемории киевской консистории 22 ноября 1749 года, 2) возвращаемой при ней подлинной росписи Ивана Роботы, которою он записал душу и тело свое демону, 3) указа генеральной войсковой канцелярии в войсковой генеральный суд от 28 марта 1750 года, 4) прошения в этот суд Ивана Роботы о скорейшем рассмотрении его дела от 25 мая того же года, 5) показания его в том же суде 5 июня 1750 г., 6) полуистлевшего решения войскового генерального суда об Иване Роботе, 7) двух рапортов в этот суд полтавской полковой канцелярии об исполнении его решения, 1750 года августа 14 дня и 1751 г. сентября 15 дня и 8) подписки отца подсудимого Федора Роботы в принят им сына из полковой тюрьмы 1751 г. сентября 15 дня.
Было бы утомительно для читателей перечитывать все эти документы, с небольшими вариациями передающие несложное дело о богоотступнике Иване Роботе. Мы передадим сущность и ход этого дела, приводя лишь наиболее характерные места документов.
В г. Глухове, в глуховской войсковой канцелярии служил канцеляристом Иван Робота. Был он сын значкового товарища Федора Роботы, а учился пред тем в киевской академии риторики, также был обучен и латинскому языку. Какого состояния был его отец и как учился сын в академии, из дела не видно; но можно по существу дела заключить, что ни отец его не обладал состоянием, ни сам сын не просветился, как должно, в тогдашнем святилище наук. Уже три года служил он здесь и имел от роду 22 года. Положение канцеляристов всегда и везде самое печальное: в собственном смысле они питаются от крупиц, падающих от трапезы их господ-начальников. Таково было положение и Ивана Роботы. Нужда одолевала его, помощи не было ни откуда. В то темное по понятиям время в кругу людей и выше его господствовало поверье, что там, где уже никто не поможет, пособит бес. Одного хотел Робота — «споможения», прибавки, так сказать, к жалованью, которой тщетно подчас алчут и нынешние канцеляристы. Но вспоможение от демонов можно получить не иначе, как записав им душу. Для большей, видно, крепости решился бедный канцеляриста, конечно после тяжкого раздумья, записать демону не только душу свою, но и тело. Но и расписка должна быть не простая: ее надо было писать своею кровью, а кровь добыть из собственного мизинца. Входя в душу темного человека того времени, можно представить себе весь ужас его положения, его мук, страданий и борьбы с самим собою, пока он покончит с таким ужасным делом. А тут надо нести расписку в поле, куда-либо на перекресток, в темную при том ночь... туда, где нет людей, где черти сбираются, «на вкулачки бьются». Всё это, видно, и проделал канцелярист, искавший «споможения»
3-го сентября казак сотни глуховской Федор Рудковский представил в генеральную войсковую канцелярию донесение, а при том донесении и карту, которую хожалый Давид Винда с товарищами нашли за городом. В карте значилось от слова до слова так: «темнозрачному адских пропастей начальнику и служителям его демонам вручаю душу и тело мое, ежели по моему требованию чинити мне споможение будут.... Кровью своею подписался Иван Робота».
Виновный был налицо тут же в войсковой канцелярии. Его потребовали к допросу. Он «потаился»,—письмо, говорить, и подпись не моей руки; но тут было много бумаг, его рукою писанных. Шесть «поветчиков» сличали почерк росписки с письмом Роботы,—«письмо явилось быть сходно». Роботе пригрозили «жестоким боем», и он повинился. Тогда его заковали в кандалы и под караулом отправили при особой промемории в киевскую консисторию «для учинения с ним по указам и правилам св. отцов». Суеверный невежа становится преступником, простое недомыслие трактуется, как сознательное отречение от Бога, и это последнее судится но указам и по правилам св. отцов. Промеморию подписали Иван Челищев и Яков Якубович, как члены главного управления страны, старший канцелярист Василий Туманский и канцелярист Стефан Юзефович.
В консистории Робота отрекся от своего показания, заявив, что оно вынуждено было у него страхом «боя». Консистория со всем делом возвратила его в ту же войсковую канцелярию, для «учинения о его разном показании надлежащая по указам рассмотрения». Оба учреждения держались строго в пределах своей компетенции: войсковая канцелярия путем увещеваний и угроз исторгла было у своего подчиненная признание его вины, но назначить по этому наказание не считала себя в праве; в свою очередь консистория, не видя добровольная признания, ни сторонних улик, не решалась входить в дальнейшее расследование и полагать какое-либо решение. В виду уклончивая ответа консистории, войсковая канцелярия решилась оставить ее в покое и передала дело о «колоднике Иване Роботе» в войсковой генеральный суд. Тут сделан был ему передопрос. Робота ни в чём не изменил своего объяснения, данного в консистории: он стоял на том, что сознание её в войсковой канцелярии было вынужденное, что дал он его, «боясь бою», что на самом деле «карты до тёмнозрачного адских пропастей начальника и служителей его демонов никогда никак он, как не писал, так и кровью своею на той карте демонам не подписывался»; теперь он даже утверждал, что «та картка, по свидетельствовании её обретающимися в генеральной войсковой канцелярии канцеляристами, совершенно с письмом его не сходна и кто ее писал и чрез то подлогом написанная и подпись руки его кровью его изобидел,—не ведает». Тем не менее войсковой суд, не обращаясь уже к компетенции суда духовная, собственною властью 3-го августа постановил: «колодника Ивана Роботу... в находящийся в полтавском полку мужеской нефорощанский монастырь при письменном виде отправить с требованием, дабы там его определили какому искусному старцу, велено было содержать под добрым присмотром, с надлежащим духовным истязанием, воздерживая от всяких непотребных поступков чрез полный круглый год не отпуская,... по прошествии такого полного года, буди оному Роботе, по духовному же рассуждению, более в той обители к исправлению своего жития быть не доводитимется, то оного Роботу с той обители в полковую полтавскую канцелярию было прислано, а в полковой канцелярии, за присылкою означенного Роботы, сыскав отца его, полку полтавского значкового товарища Фёдора Роботу, отдать оного ему с подпискою, что он объявленного сына своего имеет содержать впредь под надлежащим родительским страхом».
Осужденный Робота 11-го августа был доставлен по назначению и «за скудостью в том монастыре монахов искусных старцев» принят в келью к самому архимандриту и начальнику монастыря Гавриилу Яновскому, который донес о том как полковой канцелярии, так и киевскому митрополиту.
Спустя год с небольшим, именно 24 августа 1761 г., игумен нефорощанского монастыря доставил Ивана Роботу в канцелярию полтавского полка с заявлением, что он прожил, по решению войскового суда, в монастыре целый круговой год и что «по духовному рассуждению, более ему там содержаться быть не доводится». «Сыскан» был отец его Фёдор Робота и «ему сын его Иван отдан с подпискою, что имеет он его впредь содержать под надлежащим родительским страхом. Сент. 16 дня 1751 г.»
Так закончилось это курьезное дело о «колоднике Иване Роботе», студее высшего училища, чиновнике высшего учреждения. Молодой, едва начавший служебную свою карьеру человек, как ее все тогда начинали, обвиняется в самом тяжком и позорном, по тогдашним понятиям, преступлении — в преданию себя «в помощь демонам», а это преступление ни что иное, как поголовное суеверие и невежество того времени. Хотя не подлежать сомнению, что сами законы, по которым судился Робота, и сами его судьи и начальники не стояли в понятиях выше его, но потому он и судится, и осуждается. Действительно ли он, под двойным гнетом нужды и суеверия, «предал себя в помощь демонам, ежели они ему вспоможение чинить будут» в скудном, конечно, его содержании, или кто-нибудь поступил с ним «подлогом написания» роковой картки, судить теперь трудно, а тогдашние судьи были, конечно, убеждены в правоте своего суда, и мы должны тем более им верить, что, сравнительно с тогдашними законами о ведовстве и колдовстве, они судили милостиво и снисходительно. Тем не менее юноша, пред которым еще не начинала улыбаться фортуна, губит свою карьеру, быть может и самую жизнь. «Чрез девать месяцев, - писал он в суд войсковой задолго до решения своей участи, - я бедный в невинности содержусь под караулом, дневного пропитания жажден, прихожу в немалое изнеможение». Почти год тюремного заключения, с пересылкою из инстанции в инстанцию, и монастырское заключение свыше года решили участь его навсегда. Он опозорен, обесславлен, лишен карьеры, службы, средств пропитания и, как негодный для общества, сдается под начал родительский для содержания под надлежащим страхом. Последующая судьба его не известна, но дорисовать ее не трудно. И всему виною одно нелепое верование, что можно от бесов вспоможение получать.
И до сих пор еще среди малороссийского народа не вымерло это верование, и до сих пор еще многие простолюдины верят в возможность для человека вступать в непосредственные отношения с чертом, убеждены даже, что есть люди, которые действительно состоять в таких отношениях и назовут вам таких людей. Существует также верование, что к некоторым женщинам летает нечистая сила, в образе змия, который состоит с ними в любовных отношениях. Сильно держится верование, что черт, тому или другому богатому человеку, гроши носить. Всё это такие же верования, как и то, из которого возникло дело Ивана Роботы. Каждое из таких верований составляет только частичное проявление общераспространенных в стародавние времена антропоморфических представлений о злых духах, демонах, чертях, как существах таких, которые могут вступать с человеком в обыкновенные житейские отношения: любовные, брачные, семейные, деловые, договорные.
Общераспространенное верование, что договор с чертом должен быть подписан кровью, добытою из мизинца, в свою очередь указывает на глубочайшую древность общего верования о возможности для человека деловых и семейных отношений с чертом и перенесено на эти отношения из обыкновенных между людьми отношений. Употребление крови играет вообще большую роль в сношениях, союзах и сделках первобытного человека. Междуплеменные и брачные союзы, договорный отношения и простые сделки многих диких и полудиких племен, ныне живущих, скрепляются и теперь тем или другим видом употребления крови. Есть данные подтверждающие, что в народы, стоящие на той или другой степени цивилизации, переживали некогда действительное употребление крови в всевозможных междуплеменных в бытовых сделках и сношениях.
Вследствие антропоморфические представлений о черте и о взаимных отношениях между ним в человеком, употребление крови не могло не быть перенесено и в верования о договорах с дьяволом, и в практику этих верований. Представление об употреблении крови в отношениях человека с человеком давно исчезло у цивилизованных народов. Но то, что оно сохранилось среди этих народов в низших их классах в применении к договорам с чертом, и указываете на то, что оно некогда имело соответствующую ему действительность среди народа в обыкновенных договорах в сделках.
На расписке, составляющей предмет нашего дела, написано: «Кровью своею подписания. Иван Робота». Мы внимательно исследовали, действительно ли эти слова написаны кровью, и убедились, что они написаны теми же самыми чернилами, как в вся росписи». Мы думаем, что выражение: кровью своею подписался—имеет такое же значение, как «руку приложил». Это формула ныне не соответствующая действительности, но указывающая на то, что в стародавние времена действительно совершалось то, что она обозначаете ныне.
Публикуется по Кистяковский А. Ф. К истории верования о продаже души черту / / Киевская старина. 1882. Т. 3 (№ 7). С. 180-186.
© Psyoffice.ru