Семен Дубнов. Яков Франк и его секта христианствующих

Семен Дубнов.

ЯКОВ ФРАНК И ЕГО СЕКТА ХРИСТИАНСТВУЮЩИХ ^{^[1]}

II. Франк и франкисты

Это — глубоко интересная и замечательная личность. Ореол таинственности окружал эту удивительную, не вполне разгаданную личность до самого недавнего времени, да и поныне поэтический туман, облекавший ее, не совсем еще рассеялся, хотя и значительно разрядился. «Еврейский Калиостро» — как весьма метко охарактеризовал Грец личность Франка — не уступает в этом отношении своему прототипу. Мелкий торговец Янкел Лейбович, энергический агитатор-мистик, сделавшийся предметом особого религиозного культа, предводитель и повелитель многочисленной мистической армии и, наконец, князь и владетельный барон Офенбахский фон-Франк, обладатель великолепного замка, громадной свиты и отец очаровательной дочери, на происхождении которой лежит глубокая политическая тайна, — навряд-ли кто сразу поверит, что все это — метаморфозы одной и той же личности... Это — одна из тех полу-загадочных натур, которые окрыляют фантазию поэта, оживляют кисть художника и дают романисту или драматургу материал для грандиозной постройки. Некоторые попытки в этом роде, действительно сделаны. Август Буккер делает Франка и его дочь, Еву, героями своего фантастического романа Des Rabbi Vermachtniss» («Завещание Раввина»). Шенк-Ринк в своем описании «DiePolen in Offenbach» (Frankfurt, 1866) также окружает личности Франка и его дочери фантастическим туманом, тем, что романтики называют «nimbus poeticus», и приписывает им какие-то грандиозные мировые замыслы.

Историческое исследование, однако, если не совсем уничтожило, то до минимума разредило, сделало совершенно прозрачным густой туман, окружавший личность Франка. Несколько темными остались только некоторые моменты жизни Франка, в особенности конец его карьеры. Да в таких историях, в мистико-религиозных движениях, нельзя и требовать совершенной ясности в характерах действующих лиц, как близко ни было к нам время появления подобных героев. Перед подобными личностями самые проницательные современники часто становятся в тупик. Только внимательное, историческое и психологическое, изучение их действий может нам представить нравственный их облик в более или менее определенных чертах.

Для историка-прагматика, франкистская агитация, кроме важности, которую она имеет сама по себе в истории мистического сектантства среди евреев, представляет еще глубокий интерес по другой причине. Эта агитация вызвала к жизни такие характерные явления, которые проливают яркий свет на целую эпоху в истории польско-русских евреев. Два крупных религиозных диспута, масса королевских и церковных декретов, сожжение Талмуда, массовое крещение — вот замечательнейшие эпизоды франкистского движения. Последнее, поэтому, является не чем-то замкнутым, изолированным от общего течения современной еврейской жизни, но есть знамение времени, представляющее много важных и любопытных иллюстраций к истории духовной и социальной жизни тогдашнего еврейства, — и потому именно и заслуживает самого внимательного исследования.

Яков Лейбович родился в 1720 году, в маленьком галицийском городе Бучаче. Отец его, рабби Иегуда-Лейб, был одно время раввином в Черновцах, городке, принадлежавшем тогда Валахии, где Яков получил первоначальное воспитание. Началось воспитание ребенка, конечно, по традиционной системе. Отцу хотелось непременно сделать из своего сына ученого раввина, но вскоре ему пришлось убедиться, что это желание невыполнимо. Сын, юркий и хитрый мальчишка, и слышать не хотел о талмуде. Он обнаружил такую невнимательность и неспособность к хедерной науке, что отец вынужден был прекратить с ним всякие учебные занятая, когда мальчику минуло 13 лет. Но мальчик очень любил читать каббалистические книги, и собственные усилия помогли ему ознакомиться с главными творениями каббалистической литературы. Предметы, питающие чувство и воображение, Яков всегда предпочитал предметам, дающим пищу уму, да еще такую сухую, неудобоваримую пищу, как талмудическая казуистика. Но при этом мальчик не доходил до аскетизма: последний был совершенно не в его характере. Наоборот, Яков любил внешний блеск и впоследствии часто рассказывал, как ему удалось однажды, еще ребенком, ловко обмануть своего отца для получения нового платья. Эти черты сохранились во Франке во всю его жизнь, и они то придают всей его деятельности особенную окраску, отличающую его от всех его предшественников на поприще религиозных мистификаций... Своим незнанием по части раввинской мудрости он не только не стеснялся, но даже вменял себе это незнание в особую заслугу. «Я — неуч, амгаарец (невежда)» — писал он позже, во время заключения в Ченстохове^[2]. «Когда мне велели ехать в Польшу, я сказал: пусть едет р. Иссохер или р. Мордхе, ибо они — люди ученые, а я большой простак»^[3]. Такие выходки были, впрочем, совершенно в духе всей его последующей Анти-талмудической агитации.

Тринадцати лет, освободившись из под школьной опеки и предоставленный самому себе, Яков Лейбович уехал в Букарешт, где несколько лет находился в услужении у одного торговца, польского еврея, Мордухая Моргулиса. Потом он со своим принципалом отправился в Салоники, где занимался торговлей драгоценными камнями и металлами; часто ездил он по делам торговли в Никополь и Смирну. Нет сомнения, что это пребывание в Салониках, в этом гнезде саббатианства и самого дикого мистицизма, имело решительное влияние на характер и умственный склад Франка. Здесь, в резиденции саббатианцев, Франк сблизился с представителями самого крайнего мистико-мессианскаго направления. В это время (после 1740 года) Берахий умер и династия саббатианская прекратилась по мужской линии^[4]; осталась вдова Берахия и дочь, молодая девушка. Саббатианцы не замедлили посадить их на мессианский престол, причем вдова называлась у них символически «гевира» или «матрониса» (госпожа, матрона, по аналогии с женскою половиною Бога — Шехиною, также называвшеюся «матрониса»), а молодая девушка носила имя «наара кадиша» (пресвятая дева, нареченная Бога). Культ самого безумного мистического мессианизма исповедовался в среде турецких саббатианцев. Франк, по характеру предрасположенный ко всему мистическому, в особенности ко всякой материализации Божества, не замедлил, конечно, сделаться самым ревностным последователем саббатианизма. Как правоверный саббатианец, он не задумался принять магометанство, чтобы по внешнему, номинальному исповеданию уподобиться творцу секты; на самом же деле, он продолжал оставаться в душе сектантом-мессианистом, как и все его единомышленники. От этих последних Франк унаследовал то полное равнодушие ко всякой религиозной форме, которое впоследствии его отличало и благодаря которому он менял религии с такою же легкостью, с какою менял платье.

По внешности Яков Франк был очень некрасив, даже безобразен, по свидетельству некоторых современников он не имел никакого дара слова, и даже произношение у него было неясное, но в выражении его лица было нечто строгое, повелительное и внушавшее страх. В кругу салоникских своих собратьев он старался играть начальническую роль, что ему, конечно, не легко удавалось. Основываясь на весьма распространенной теории о «переселении душ» или «сродстве» (метампсихозе), Франк уверял, что он чувствует в себе сродство с душою Саббатая Цеви. Он даже пошел на могилу пророка Натана, чтобы сообщиться с ним духовно. В 1762 году, Франк женился в Никополе, на одной очень красивой девушке, по имени Хана. Верный тактике своих предшественников на поприще мистификаций, Франк старался эксплуатировать для своих целей и красоту жены. «Она (жена Франка) — так рассказывает Эмден — была женщина замечательной красоты... и предалась, как непотребная, той безбожной шайке (саббатианцев), а также имела преболюдейные связи (вероятно, уже позже, в Польше) со священниками и панами». От Ханы у Франка родились два сына, Иосиф и Яков, а потом и одна дочь — Ева.

Но в Турции Франку решительно не везло по части мистификации; его робкие попытки стяжать себе славу чудодея и святого вызвали ожесточенное сопротивление. Впоследствии он рассказывал, что салоникские евреи наняли одного турка, чтобы его убить, но турецкая администрация ему покровительствовала и даже сам султан окружал его всякими почестями. Но он, будто, слышал тайный, внутренний голос, который велел ему идти в Польшу. Однажды — уверял он — к нему явился во сне сам Саббатай Цеви и приказал идти в Подолию), обещая ему громадный успех^[5]. Тайного голоса он, конечно, не слышал, но что он узнал о существовании в соседней Подолии тайной и преследуемой саббатианской секты — это не подлежит сомнению. Он мог также узнать о том, что секта эта не имела никакого предводителя. Удобная почва и момент удобный — почему бы не воспользоваться?... И в ноябре 1755 года мы уже застаем Якова Франка в Польше.

Здесь кстати заметить, что прозвище Франк Яков Лейбович получил в Турции, где этим именем называли всякого выходца из Европы. Это общее, родовое прозвище сделалось впоследствии личной фамилией наделавшего так много шуму агитатора.

Франк появился прежде всего в Подолии. Как и следовало ожидать, он был принят с распростертыми объятиями. Преследуемые подольские саббатианцы искали себе пастыря, а Франк искал паствы, и каждая сторона нашла в другой искомое. Франк разъезжал по подольским и галицийским городкам, служившим тогда главными центрами тайных саббатианцев, как-то: Рогатин, Буйск, Надворна, Ласкорун и др., всюду вербуя многочисленных приверженцев. Уже одно его долгое пребывание в Салониках внушало польским саббатианцам уважение к нему, как к каббалистическому авторитету. Кроме того Франк привлекал к себе бедных щедрой раздачей милостыни, (так как он владел порядочным состоящем, приобретенным ли в торговле, или составленным из пожертвований его богатых последователей). Но главная пружина, пущенная им в ход, это — чудодействия и каббалистические толкования, средства уже испытанные и верные в подобных случаях. Прежде всего он открыл своим слушателям, что в нем воплотилась душа саббатианского мессии Берахия, (последний же, как известно, считался воплощением одного из трех лиц Божества); как отпрыск Божества, он, Франк, имеет власть над невидимыми силами вселенной и может совершать чудеса, предсказывать будущее и т. п. Он и старался уверять в этом своих слушателей на деле, что ему было тем легче, чем легковернее и предубежденнее была толпа, его слушавшая. Он представлял им разные фокусы, вроде тех, с какими дебютировал многоумный Лейбеле Просниц (срав. выше, гл. III). Каббалистическими толкованиями и сочетаниями Франк пользовался в самых обширных размерах. Кто знает, какое действие производят подобные толкования в устах цадиков в настоящее даже время; кто знает, как одна ловкая буквенная комбинация, мистически приправленная, способна и по cиe время восхищать верующих и внушать им непоколебимую веру в самые даже нелепые выводы, кaкие могут быть сделаны из этой комбинации, — тот поймет, какое поразительное действие на умы слушателей должны были иметь подобные приемы сто лет тому назад. Для человека, мало-мальски знакомого с современным цадикизмом, быстрый успех Франковой агитации нисколько не покажется удивительным, или неестественным.

Яков Франк применял к себе стих Писания: «Как хороши шатры твои, о Яков!» — Он говаривал, что подобно тому, как евреи, по выходе из Египта, блуждали сорок лет в пустыне, пока прибыли в обетованный Ханаан, точно так же польские саббатианцы должны были сорок лет (с 1715 года — времени провления первого основателя саббатианской секты в Польше, Хаима Малаха^[6] — по 1755 год, когда явился он сам, Франк) блуждать и оставаться без предводителя, пока вот, в его лице, не явился для них новый Иисус Навин.

Подобными толкованиями он магически влиял на умы темной и предубежденной массы. Он прослыл святым мужем, душа которого родственна или вполне тождественна с душою Берахия. Между саббатианцами давно уже были в ходу тайные молитвы, обращаемые к Саббатаю Цеви и его мессианским наследникам. Такие молитвы произносились и в честь Франка, на тайных сходбищах его адептов. Приведу, для примера, в сокращении, одну из таких молитв, очень характерную^[7]. «Да будет воля Твоя, Господи! Да осчастливишь нас учением твоим и привяжешь нас к заповедям твоим... Укрепи веру Твою в сердцах наших, и да будут все деяния наши направлены согласно Торе, внушенной наитием Твоим^[8], только во имя Твое SS^[9], дабы познать величие Твое, что Ты — истинный Бог и властелин Mиpa, что Ты наш мессия, который жил в мире плотском, упразднил Тору творения, и взошел на место свое для искоренения всех миров... Ты — Бог, Саббатай Цеви, в руке твоей оставляю я дыхание и душу свою SS»... Сборища, где произносились эти молитвы, происходили чаще всего в доме Франка.

Адепты его называли себя «зогаристами», так как признавали «Зогар» за единственную, истинную Тору, долженствующую служить практическим кодексом. Немного позже они выступили в роли «контраталмудистов». Вражда к талмуду лежала в основе учения Франка и его приверженцев. Между последними был очень распространен следующий миф, которому все, безусловно, верили. На том основании, что автором «Зогара», по общему мнению, был р. Симон бен Иохаи, танаит 2-го века по P. X., пущена в ход басня, что этот самый Симон во главе целой партии еще тогда, 16 веков тому назад, образовал твердую оппозицию против талмудистов, создававших множество законов и извращавших смысл Писания... Зогар — вот, истинное толкование св. Писания, проникающее в глубокий его смысл; талмуд — толкование ложное. С этим лозунгом выступили франкисты на путь агитации.

Талмуду и религиозному формализму была объявлена война. Но не одному только талмуду: многие принципы нравственности подверглись атаке франкистов.

Это уже — горькие плоды того возмутительного порядка вещей, при котором обязанности нравственные отождествляются с обязанностями религиозно-обрядовыми. Это — неизбежный гибельный результата того круга понятий, согласно которому внешняя религиозность — все, а нравственность междучеловеческая — только незначительный к нему привесок, который держится лишь до того времени, пока все чудовищное и искусственно нагроможденное здание не рухнет. Пусть поколеблется здание — и привесок первый поплатится, первый отлетит...

Так было и здесь. Религиозный формализм, среди польских евреев, разросся в 16 и 17 веках до таких колоссальных размеров, что необходимо должен был заслонять собою все идейное, все нравственное в религиозной системе. Из за сложной, чудовищной обрядности не было видно этой маленькой этики, принципы которой до нельзя просты и немногочисленны... Нравственность все более отодвигалась на задний план. И вот, когда все громадное раввинистское здание было потрясено, первой попала под удар эта маленькая, как бы всуе торчащая пристройка — нравственность. Освободившись вдруг от ужасно жмущей и режущей узды, толпа разрушала все без разбора, все, что лежало на пути. Франк знал наклонности массы при подобных движениях и, имея в виду личный успех и влияние, вполне потворствовал им. Кровосмешение, прелюбодеяние и полная половая распущенность допускались в кружках франкистов. Это был тот же самый мистико-эротический культ, который после смерти Саббатая Цеви господствовал в Салониках (см. выше гл. I), с тем только различием, что среди салоникских саббатианцев «тот культ явился результатом безумного мистического бреда, результатом до нельзя напряженного воображения, между тем как среди франкистов это было последствием ожесточения против всего формалистического, регулирующего...

В свите Франка были также некоторые раввины и проповедники (maggidim), как например: Иегуда Лейб Крыса, раввин в Надворне, и Нахман бен Самуил Леви, раввин Буйский. Самым ревностным и деятельным сотрудником Якова Франка был Элиша Шор из Рогатина, человек уже пожилой и насчитывавший в своей фамилии множество авторитетнейших раввинов. По его следам пошли его сыновья, вноследствии игравшие выдающуюся роль в секте, и дочь, Хая, пользовавшаяся между франкистами славой пророчицы и знавшая наизусть весь Зогар.

Нечего говорить, как все это переполошило раввинов и ортодоксов... Собирались, совещались и радели, как бы истребить это саббатианское отродье, как бы их выжить или, по крайней мере, зажать рот, изрыгающий столь безбожную хулу на Талмуд. Удобный случай вскоре представился — и ортодоксы не преминули им воспользоваться.

Однажды, во время ярмарки в местечке Ласкорунь, (в Подолии), Яков Франк и двадцать из его приверженцев собрались в гостинице, содержавшейся также одним франкистом. Вероятно, в этом доме был назначен сборный пункт для важных переговоров по делам секты, а ярмарочное время выбрано, как удобный момент, для сообщения между собою представителей различных фракций по общим сектантским делам. Заседание происходило не только при закрытых, но при совершенно запертых дверях, и, вообще, обставлено было большой таинственностью. Это, конечно, обратило внимание ярмарочного люда, состоявшего преимущественно из евреев. Вокруг гостиницы собралась масса любопытных. Франкисты никого не впускали и на настойчивые вопросы отвечали, что собрались для распевания каббалистических гимнов. Но в толпе, осаждавшей дом, ходил слух — не совсем невероятный, — что безбожные сектанты устроили мистический сеанс с эротическими опытами: говорили, что собравшиеся пляшут вокруг одной полунагой женщины и целуют ее; что эти таинственные манипуляции должны представлять символически акт совокупления двух лиц Божества, мужеского и женского (siwug Malka Kadischa im SchcMnta)... Благомыслящие евреи решили воспользоваться удобным моментом, чтобы проучить богохульников. Они сейчас же донесли полиции местечка, что один турок (т. е. Франк, считавшийся турецким подданным и, номинально, магометанином), собрал в гостиницу много евреев, которых обращает в магометанство и хочет выселить в Турцию и что на сходбище творятся разные безобразия и т. д. Нагрянула полиция, вломилась в гостиницу и арестовала франкистов. Впрочем, самого Франка на следующий день выпустили из заключения и, как иностранного подданного, выслали за границу; над остальными же нарядили строгое следствие.

Этот случай сделался вскоре общеизвестным. Конечно, и раньше франкисты выкидывали подобные штуки, что было известно многим, но случай в Ласкоруне, как по публичности его обстановки — на многолюдной ярмарке, так и по серьезному финалу, обратил на себя всеобщее внимание. Ужас охватил благочестивых евреев. «Надо представить себе — говорит Грец, — что за впечатление могло произвести такое презрение к иудаизму на польских евреев. В Польше, где ничтожнейшие религиозные обряды соблюдались под страхом строжайшей кары, где нарушитель малейшего обычая клеймился как безбожный преступник — и вдруг оказывается, что в этой среде, насквозь пропитанной набожностью, нашлось значительное количество людей, с талмудическим образованием, которые бросают перчатку всему раввинскому иудаизму!» Поднялась суматоха невообразимая. Раввины решились прибегнуть к чрезвычайным мерам: решено произвести самые тщательные розыски сектантов и потом провозгласить cтрогий херем; отступники призывались к покаянию. В виду важности дела, не жалели денег и на подкуп разных чиновников, которые обещали свое содействие в преследовании сектантов. Эти религиозные и административные мероприятия, видимо, подействовали и многих сектантов прижали к стене. Наиболее пострадавшие поспешили принести повинную. Пред раввинским собранием, состоявшимся в это время в Сатанове, предстала масса мужчин и женщин, принадлежавших к франкистской секте и пожелавших «покаяться». Ужасна была исповедь этих несчастных. Они признались, что не только творили противу-талмудическое, но нарушали самые элементарные принципы нравственности и целомудрия, что всем этим нарушениям находили объяснения в «Зогаре» и книгах лурианской школы. Особенно усердствовали в деле покаяния женщины: они жаловались на неверность и распущенность супругов, признавались в вынужденном нарушении шестой заповеди, а многие из них прямо требовали развода от своих мужей.

На основании всех этих показаний, раввинский собор в Бродах произнес при трубных звуках и зажженных свечах, строгий и тяжкий херем над всеми прикосновенными к делу франкистов (20 сивана 1766 г.). Запрещено родниться с франкистами, ибо дети их рассматриваются, как незаконнорожденные; запрещено допускать к должности раввина или учителя всякого, кто хоть раз подвергся подозрению в франкизме; всякий обязан тайных сектантов, как скоро таковых найдет, передавать в руки раввинов. Этот херем был провозглашен во многих еврейских общинах, и окончательно утвержден раввинским «синодом четырех стран» в г. Константинове, в день еврейского нового года (сентябрь 1756). Формула херема была напечатана и разослана повсюду. В ней есть один пункт очень важный и обращающий на себя особое внимание. «Никому ранее достижения тридцатилетнего возраста не позволяется изучать «Зогар» и всякие другие каббалистические книги, печатные или рукописные; и даже достигшие означенного возраста могут взяться за изучение каббалы лишь в том случае, если они предварительно «наполнили чрево свое» талмудом и раввинскими кодексами».

Это напоминает про другое, аналогичное по форме, но далеко не однородное по содержанию, раввинское постановление. Пять веков прошло с тех пор. В 1272 году, во время самого сильного разгара борьбы из за философии Маймонида, раввинский собор в Монпелье (в Южной Франции) постановил: что никто не имеет права изучать философию до достижения сорокалетнего возраста, и то под условием, чтобы он обладал обширными талмудическими познаниями. Это постановление ознаменовало собою ту эпоху, когда стала наступать реакция светлому философскому направлению еврейско-испанской школы. Юная каббала тогда еще робко и едва заметно выступала; «Зогара» еще не было: это было накануне его появления... Тогда раввины изгнали философию и радушно приютили каббалу... Прошло пять столетий, и раввины узрели, какую змею они отогрели за своей пазухой. Но было уже поздно: змея давно уже впустила свой смертельный яд в организм народа, который метался в лихорадочном бреду... И вот раввины суетятся, постановляют относительно каббалы тот же самый приговор, что некогда постановили относительно философии. Они изгоняют первую... Но решаются ли они теперь приютить последнюю, столь жестоко и несправедливо обиженную ими некогда? — Увы! они не могли этого сделать: для этого они слишком выродились умственно, даже в сравнении с раввинами конца XIII века... Один якорь спасения для них остался: «талмуд и раввинские кодексы», которыми следовало «наполнять чрево», как противоядием против каббалы.

Раввинская контр-агитация не ограничилась одними религиозными мероприятиями. Представители польского раввината (Авраам из Замостья, секретарь «Синода четырех стран», Авраам Лиса и др.) завязали деятельную переписку с колоссом тогдашнего раввинского миpa и ярым врагом мистицизма Яковом Эмденом, жившим в Альтоне^[10]. Последний, только что окончив свою долгую и ожесточенную борьбу с Эйбешицом, горячо откликнулся на призыв польских раввинов к помощи. На предложенный ему раввинами вопрос: позволительно ли преследовать франкистов, он отвечал, что их можно даже казнить смертью... Но Яков Эмден, уже наученный и даже надломленный долгою борьбой против всякого сектантства, хорошо понимал, что все это — только паллиативы, что источник зла заключается в Зогаре и лурианских книгах, авторитет коих признан даже раввинами-ортодоксами. И вот, в это время, в уме строгого раввина назревает тот план, который он 12 лет спустя развил в знаменитой своей критике каббалы («Mitpachat Seforim», Altona, 1763). В своих письмах он уже теперь, конечно с большей осторожностью, намекает, что на происхождение «Зогара» не следует смотреть совсем доверчиво, что в нем есть части подложные, не принадлежащие р. Симону бен Иохаи; книги же лурианской школы все подложные и написаны саббатианцами... А ведь было время, когда сам Эмден фанатически преследовал всякие нарекания на «Зогар»; теперь он сам должен был стать в резкую оппозицию к «зогаристам». «Вера наша в большой опасности» — так оправдывает он этот поворот в своих взглядах...

И вот, польские раввины, наученные советами Эмдена, вступают на путь практической борьбы с франкистами.

III

Успех им начал улыбаться. Нашлись нужные люди, которые донесли духовной администрации подольской, что вот среди евреев формируется втайне новая секта, проповедующая безумные и вредные идеи. Это дошло до ушей тогдашнего каменец-подольского епископа, Николая Дембовского, ревностного стража католической церкви. Владыка ужасно разгневался, что в его епархии могли твориться такие безобразия, и готов был самым решительным образом расправиться с сектантами, предавая их инквизиционному суду.

Но дипломатии Франка удалось смягчить гнев епископа и даже обратить этот гнев на милость. Франк в это время жил в пограничном городе Хотине (Бессарабской губернии, тогда принадлежавшей Турции), так как при ласкорунской катастрофе он был выслан за рубеж, — но имел непрерывный письменные сношения со своими в Подолии. Узнав о доносе и об опасности, грозящей сектантам со стороны епископа, Франк отправил им письмо, в котором советовал им, в видах самозащиты, явиться к епископу и сообщить ему следующее: 1) что они, франкисты, верят в тройственность Божества, и 2) что они отвергают талмуд, как творение, полное заблуждений и богохульства. Это «in hoc vinces», подсказанное Франком, действительно, было как нельзя более практично. Франк, однако, не удовольствовался письменным увещеванием. Опасаясь, что последователи его, пожалуй, и не решатся сделать такое признание, так резко порвать с прошлым, он вскоре затем лично явился в один польский городок, куда пробрался тайно с некоторыми приверженцами, и устно повторил свое предложение, настаивая на всей его важности и своевременности. Он даже настаивал на том, что необходимо, чтобы некоторые сектанты, человек двадцать по крайней мере, сейчас же крестились в католичество, с целью доказать на деле правдивость своих уверений. Сектанты слушали своего учителя, но поступать по его совету не могли решиться. Какими бы врагами раввинистов они ни были, как ни искренно верили они в тройственность Бога, подтверждаемую каббалой, — но так вдруг, и совсем, порвать с иудейством — это пока им казалось невозможным.

Между тем евреи пронюхали, что Франк очутился опять в Польше и мутит умы Они подстерегли франкистов на одном собрании и, нагрянув внезапно, арестовали всех, с помощью полиции, и отправили в тюрьму. Это, конечно, еще более ожесточило франкистов. В их сердцах возгорелась жажда мести к своим преследователям, — и предложение Франка, по крайней мере первые два пункта его, стало им теперь казаться довольно подходящим. Призванные пред трибунал епископа, они разъяснили ему, что они по духу — почти христиане, что они презирают Талмуд, верят в божественную Троицу, и за эту веру свою преследуются своими единоверцами. Касательно последних они, конечно, не скупились на самые ужасные обвинения, не исключая обвинения в употреблении христианской крови для пасхальных опресноков... В это время, кстати, был один случай подобного обвинения в городе Ямполе, еврейские представители которого держались под арестом пока дело расследовалось.

Дембовский почуял, что здесь пахнет чем то в роде обращения в лоно церкви, и конечно возрадовался душевно. Он распорядился об освобождении всех франкистов из заключения, где они сидели по ласкорунскому делу; разрешил им проживать и свободно промышлять во всей каменецкой епархии и обещал им свое покровительство. Дембовский верил, что сектантам удастся привлечь на свою сторону многих евреев, и тогда, думалось ему, он уже устроить разом торжественное обращение.

Очутившись на свободе, франкисты подняли голову и из преследуемых обратились в преследователей. В 1757 г. они обратились к Дембовскому с прошением, в котором изъявили желание иметь публичный диспут с раввинами; уверяя, что им таким образом удастся неопровержимыми данными из «Зогара» и других авторитетных книг, доказать своим противникам истинность догмата о Троице, о вочеловечении божием и т. д.— почему и просят епископа принять меры к устройству такого диспута. При прошении была приложена «исповедь», profession de foi, выработанная одним из деятельных сподвижников Франка, бывшим раввином (как полагают, Элишею Шором). «Исповедь» эта заключала следующие девять пунктов:

1) «Истинный израильтянин обязан не только любить и почитать Бога, но постоянно вдумываться в Его внутреннюю сущность и пытаться оную постигнуть;
2) хотя Пятикнижие и Пророки имеют целью объяснить откровение Божие, но они в простой как бы форме заключают столько глубоких, сокровенных мыслей, полных тайны, что могут быть вполне поняты лишь человеком одаренным свыше и отнюдь не в буквальном смысле;
3) правда, за объяснение смысла Писания взялся Талмуд, но он только извратил его смысл и везде противоречит св. Писанию. Талмуд изобрел массу предрассудков, он враждебен всему христианскому и даже разрешает убивать нееврея. Единственный верный комментарий к Писанию это — Зогар;
4) мы, сектанты, верим в единого Творца вселенной, который управляет всем, великим и малым, и за всеми наблюдает;
5) но мы верим также что Бог этот, оставаясь единым в сущности, является в трех тождественных и нераздельных лицах^[11] (parzufim), что и доказывается из Пятикнижия и Пророков. Например, первый стих «Бытия»: «В начале создал Элогим (форма множественного числа по-еврейски) небо и землю», Зогар объясняет так: «создали двое и третий, связующий их воедино»...
6) Мы веруем, что Бог воплотился в человеческий образ и (одно время?) исполнял все отправления человеческие: ел, пил, спал и тому подобное, но все сие совершал без греха;
7) Иерусалим и храм никогда не возобновятся;
8) Meccия не придет избавить и возродить Израиля политически, но явится вторично с целью искупления грехов человеческих;
9) этот Meccия есть сам Бог, который снимет проклятие с Израиля и обратит их на путь истины».

Епископ Дембовский очень радушно принял это предложение франкистов и обещал устроить все по их просьбе. Прежде всего он распорядился о напечатании «исповеди» франкистов на польском и еврейском языках и о распространении её. Много экземпляров этой брошюры разослал он разным раввинам каменецкой и львовской епархий, (Дембовский в это время исполнял также должность apxиепископа львовского). Вместе с тем он разослал раввинам приказ: выбрать из своей среды депутатов, которые должны явиться на религиозный диспут, имеющий быть в Каменце, в августе тоже же 1757 года. Этот приказ разослан 20 июня 1757 г., и раввинам предписывалось обдумать в этот срок пункты, выставленные сектантами, и представить на них, в случае непризнания их, свои возражения. В противном случае, т. е. если раввины всего этого не исполнять, или не явятся к сроку, он, Дембовский, подвергнет их за каждый просроченный день денежному взысканию) и прикажет сжечь Талмуд, как книгу лживую и вредную, принимая их молчание за подтверждение обвинений, выставленных сектантами.

Ужас неописуемый объял раввинов. Их приглашают на религиозный диспут! Их враги-безбожники, следовательно, восторжествовали!... Они бросились туда-сюда, посылали прошения в Варшаву, ссылались на свои старые привилегии, обеспечивающие им религиозную свободу, истратили не мало денег на подкуп влиятельных чиновников. Ничего не помогло. Авторитет львовского и каменецкого архиепископа был слишком непоколебим в глазах всего духовенства, которое, сверх того, само искренне обрадовалось случаю возвратить «заблудшую овцу» etc. Раввины увидели себя в безвыходном положении. С одной стороны, в их среде не было ни одного человека, который мог бы свободно объясняться на польском или на каком либо ином европейском языке (что, ведомо, раввину не подобает), а между франкистами ораторов и сведущих во «внешних науках», вероятно, очень много. С другой стороны, что им, на самом деле, отвечать на доводы сектантов, ссылающихся на «Зогар», — книгу, которую они, раввины, сами признают священной, и от какового мнения они, как рабы авторитета, не могут отказаться?... Не мудрено тут совсем растеряться. Главные вожди и законодатели польского еврейства, представители всесильного «Синода четырех стран» также опустили руки, чувствуя все свое бессилие, все свое скудоумие и невежество в делах, выходящих из сферы обрядовой казуистики, в делах, лежащих вне «четырех локтей Галахи»... Они стали строить несбыточные планы: хотели апеллировать на распоряжение Дембовского к самому папе, и даже подыскивали в Амстердаме образованного испанского еврея, знающего по-итальянски, в качестве адвоката. С Эмденом они то и дело совещались письменно, рассылали жалобные письма представителям еврейских общин в Риме и Амстердаме. Предстоящий религиозный диспут они называют не иначе, как «gzeirat ha'sehmad» (роковое предписание о насильственном крещении)...

А ведь было время, когда религиозные диспуты, при гораздо более мрачной обстановке, не внушали такого страха раввинам, не заставляли их опускать в отчаянии руки.

Это было в беспросветную ночь средних веков, когда все в Европе было околдовано глубоким сном... но не спали одни евреи. Одни евреи поддерживали тогда светильник науки, и, может быть, они одни были тогда единственные люди между отупевшими от религиозного дурмана «рабами Господними»... Когда, в 1263 году, с обвинениями против евреев выступили в Испании апостат Павел Христиан и Доминиканец Пеньяфорт, — как блестяще отстоял дело евреев знаменитый Нахманид! Как победоносно разбил он доводы противников, на религиозном диспуте, в речи, произнесенной без приготовлений, почти экспромтом!... Даже позже, когда, благодаря внешним преследованиям светоч знания стал меркнуть между испанскими евреями, раввины не ретировались трусливо от религиозных диспутов, хотя от исхода диспутов иногда зависела судьба и честь еврейской нации. На религиозный диспут с евреем-апостатом и ученым Гиеронимо-де-Санто-фе (в 1412 году, в Аррагонии) еврейство выставило таких оппонентов, как теолог-философ и раввин Иосиф Альбо, ученый и лингвист Дон Видал Феррер, Зерахия Саладин, переводчик арабских философов и т. п. Все это были люди, способные говорить и диспутировать на отечественном, а нередко и на латинском языке, тогда общеевропейском; люди с солидными философскими познаниями, знакомые и с христианским богословием. Вот эти раввины не трусили, не ударяли лицом в грязь, не прятались, даже в виду пылающего костра инквизиции... А теперь? — Теперь на религиозный диспут должны предстать раввины, «лучшие во Израиле», которые будут стоять немыми истуканами, так как они никого не понимают, и их жалкий жаргон никому непонятен. То будут странные, длиннополые, неуклюжие фигуры с понурыми головами, с тем выражением униженности и загнанности в лице, которое для одних делает людей такого типа посмешищем, а других, более знакомых с генеалогией этого типа, наводить на самые грустные, тяжелые мысли...

Продолжаем рассказ.

Из суетни раввинов, конечно, ничего не вышло, и в конце концов они поневоле послали своих депутатов в Каменец; а в добавок еще были оштрафованы за несколько просроченных ими дней. — Со стороны франкистов. или «контраталмудистов», как их официально называли, явилось слишком тридцать человек; со стороны же раввинистов — всего несколько, четыре или пять. Между первыми выдавались: Лейб Крыса из Надворна, Шлиома (бен Элиша) Шор из Рогатина и Нахман Бусский (сам Франк на диспуте блистал своим отсутствием; он в это время был, как полагают, вне пределов Польши); из раввинов явились: Мендель Сатанов, тот самый, который раньше вынудил у многих франкистов покаяние, Лейб, раввин в Меджибоже, Бер, раввин в Язловице, и Иося Кремениц, раввин Могилевский. На диспуте присутствовали Дембовский и другие представители католического духовенства. Прения происходили в следующем порядке^[12].

Программа была разослана заранее. Тезисы предлагались контраталмудистами, талмудисты возражали или соглашались, что и подписывалось под каждым пунктом каждою из сторон.

По 1-му пункту. Контраталмудисты: «Мы верим во все, чему Бог научил в Ветхом Завете и во что приказал верить», — Талмудисты: «И мы верим». Следуют по 5 подписей с каждой стороны.

По 2-му пункту. Контраталмудисты: «Моисеевы и пророческие книги подобны богато-убранной невесте с закрытым лицом; кто его не откроет, не может увидать её красоты. Эти книги полны премудрости Божией, тайн будущего, и потому без особенной милости свыше ум человеческий, с пользой для себя, не может их постичь». — Ответ талмудистов: «С этим и мы вполне согласны»^[13]. Следуют подписи.

По 3-му пункту. Контраталмудисты: «Ветхий завет в разное время толковали раввины, и их толкования называются Талмудом, который заключает в себе басни, выдумки и вещи невероятный и богопротивные». — Ответ талмудистов: «Пусть нам контраталмудисты это докажут». Etc.

Франкисты приводят в подтверждение своих слов несколько нелепых, но совершенно невинных басен из Агады, да еще в извращенном виде. Раввины, по-видимому мало понимая толку в предложенных им вопросах, (вероятно, они сообщались через переводчиков), отвечают как попало. Но все таки их ответы отличаются сравнительно большею толковостью, чем вопросы контраталмудистов. Но вот вопрос о вредности Талмуда переносится на более серьезную почву.

Контраталмудисты: Что талмудические толкования богопротивны и вредны, — это доказывается теми предписаниями, которые Талмуд и «Шулхон-Орух» делает обязательными относительно акумов и нохрим, что относится, вообще, ко всему не-еврейскому миру. (Следует ряд избитых мест из Талмуда и Шулхон-Оруха, где говорится о не-евреях в смысле для них неблагоприятном)... Талмудисты на это возражают, что все эти предписания относятся лишь к язычникам-политеистам, но отнюдь не к христианам, верующим в единобожие. (Приводятся некоторые места Талмуда, где говорится о не-евреях в благоприятном смысле, что раввины и относят к христианам).

Этим ответом раввины уже подписали свой роковой приговор. Раз допустив таинственный смысл в Писании, они ухе должны были соглашаться с своими противниками и относительно истинности Зогара и каббалы... Sancta simplicitas!

По 4-му пункту. Контраталмудисты: «Мы, на основании св. Писания, верим, что Бог — один, без начала и конца. Он — сотворитель всего видимого и невидимого». Талмудисты (подписывают): «И мы верим также».

По 5-му пункту. «Но согласно тому же св. Писанию, мы веруем, что Бог один, но в трех лицах, равных и нераздельных». Талмудисты: «Мы уже на этот вопрос отписали в своем ответе, который Шимон Гершонович подал в 1767 году, 23 марта, и который мы повторили в июле, 20 числа *, а потому, не входя в другие подробности, тем и кончаем.

Затем следуют прения по пунктам 6-му, 7, 8 и 9-му, содержание коих уже изложено выше (в «Исповеди» франкистов). По всем этим пунктам следуют такие же ответы, как и по 5-му пункту.
Диспут кончился. Как и следовало ожидать, раввинисты потерпели полнейшее поражение. Епископ Дембовский обнародовал, 14 октября 1767 г., следующее распоряжение: «Так как контраталмудисты изложили главные пункты своей веры и доказали их истинность, то разрешается им устраивать, где пожелают, религиозные прения со сторонниками Талмуда (с целью убедить сих последних). Талмудисты уплачивают своим противникам 6000 злотых убытков и проторей и, сверх того, дают 154 золотых на ремонт каменецкого католического собора. Экземпляры Талмуда конфискуются, привозятся в Каменец и публично сжигаются рукой палача».

Исполнение этого сурового распоряжения не заставило себя долго ждать. Изо всех городов, принадлежавших к каменецкой и отчасти также львовской епархиям, свозились в резиденцию епископа кипы талмудических экземпляров которые бросались в громадный ров и сжигались. Агенты духовенства, полиции и сами франкисты разыскивали талмудические экземпляры во всех еврейских домах; целые обозы, нагруженные «Талмудом» тянулись то и дело по дороге в Каменец. Многие книги привязывались к хвостам лошадей и были влекомы до места «казни», поругания ради нечестивых... Казалось, что воскресли мрачные времена Пфеферкорна и Пия V... Напрасно евреи толкались к королю и к его первому министру Брилю: последние так были поглощены внешними политическими усложнениями, (это было в начале «семилетней войны»), и все возраставшими внутренними неурядицами в Польше, что на жалобы евреев не обратили даже внимания. У Бриля хотя был один фаворит еврей, его постоянный фактор Барух Яван, но ходатайства и этого человека ни к чему не привели. Дембовский действовал безаппеляционно.

Трудное то было время для польских евреев. Не найдя защиты в земной власти, они обратились к власти небесной. День, в который было сожжено более тысячи экземпляров Талмуда (канун 1-го кислева, 1757), назначен был днем строгого поста и плача, по поводу «Sereifat ha'tora" (сожжения Торы)... Франкисты же торжествовали победу. Так как от многих из них убежали жены, то сектанты пожаловались Дембовскому, что это была интрига раввинов, насильственно отнявших у них жен, из опасения, что последние, вслед за своими мужьями, «пристанут к христианам». Дембовский отдал приказ о немедленном возвращении жен франкистам. Многие женщины, действительно предубежденные против своих мужей, считая их уже не-евреями, не хотели возвратиться, и их насильно приводили в дома супругов. Некоторые самоотверженные женщины предпочли возвращению к мужьям заточение в тюрьму и даже смертную казнь (если верить Эмдену «Шимуш» р. 4).

Счастье, однако, недолговечно. Это всего чаще испытывали на себе франкисты. Своенравная фортуна опять улыбнулась раввинистам, как бы сжалившись при виде их горестного положения.

Епископ Дембовский вдруг умер (17 ноября 1757). Франкисты лишились своей главной опоры, прежде чем успели хоть вдоволь насладиться своим торжеством и начать свою прерванную деятельность. Со смертью Дембовского, преследования против талмуда тотчас прекратились. Евреи верили, что внезапная смерть Дембовского вызвана их усердными молитвами и постами; и даже серьезный Эмден позволяет себе рассказывать разные. небылицы, вроде того, что незадолго перед смертью к епископу явились сожженные талмудические книги, в образе страшных и грозных привидений; епископ испугался и тотчас заявил, что раскаивается во всех своих преступных деяниях против талмуда. В массе еврейской подобных сказок курсировало множество: бедные хоть на этом душу отводили... Но «отведши душу», они вспомнили и про расплату со своими ярыми врагами. Личные преследования, доносы и подкуп сделали свое — и франкисты опять очутились беззащитными, среди массы,несравненно более многочисленной и враждебно, мстительно против них настроенной. Многие сектанты были опять заключены в тюрьму. В знак того, что они не принадлежат ни еврейству, ни христианству, им отрезали половину бороды и обрили переднюю часть головы. Они как бы стояли вне закона; в каменец-подольской губернии житья им не было, и многие удалились в соседнюю Бессарабию, (тогда принадлежавшую Турции). Но и там не нашли они покоя: польские раввины снеслись по этому поводу с константинопольским хахамом-баши, и последний лишил их своего покровительства. Один из главных вождей секты, старик Элиша Шор, был убит во время одной свалки. Преследуемые и гонимые, повсюду, франкисты обратились к королю, Августу III и, представив ему привилегии, пожалованные им Декбовским, просили покровительства. Из уважения к памяти покойного епископа, а может быть и вследствие личного сочувствия сектантам, Август дал им охранительную грамоту (11 июня 1758), согласно которой «контраталмудистам» разрешается возвратиться в Польшу и везде свободно проживать^[14].

Обнищавшими, ободранными и жалкими вернулись многие сектанты к прежним местам своего жительства, но успокоения не находили. Королевский указ так и остался мертвой буквой, так как за исполнением его некому было наблюдать. Кагал же преследовал несчастных беспощадно. С франкистами, в силу произнесенного над ними херема, запрещалось иметь какие бы то ни было сношения, так что несостоятельные между ними должны были питаться милостынею, присылавшейся им их явными или тайными единомышленниками... В этом критическом своем положении, сектанты обратились с посланием к Франку, жившему тогда в Турции, прося его советов и указаний. Получив это послание, Франк немедленно оставил Турцию и отправился в Польшу, на помощь своим угнетенным последователям.

В январе 1759 года явился он в Польшу, после долгого отсутствия. С его появлением, жизнь опять проснулась в среде гонимых сектантов. Присмотревшись и ознакомившись с положением последних, Франк решил, что теперь уже недостаточно, в интересах самозащиты, заявить духовенству,что «коитраталмудисты» верят в Троицу и т. д.; но следует также заявить, по крайней мере прозрачно намекнуть, что сектанты не прочь и христианство принять. Духовенство, конечно, с радостью ухватится за такое предложение и, в ожидании обращения, наделить сектантов различными льготами, а между тем они под шумок будут делать свое; да и врагам отомстят. Предложение Франка было единогласно одобрено его последователями, и 20 февраля 1759 года, шесть франкистов-депутатов подали прошение новому архиепископу львовскому, Братиславу Лубинскому, где выражают готовность «пристать к лону церкви», слезно жалуются на своих единоплеменников-преследователей, на которых мимоходом взводят разные обвинения, и просят, чтобы им, сектантам, указали «на поле, на котором они могли бы дать решительное срежете врагам истины», т. е. чтобы им разрешили вторично устроить религиозный диспут с раввинистами. — Но франкисты ошиблись в расчете: Лубинский принял их прошение и депутацию довольно хладнокровно, похвалил их усердие в деле богоугодном, но просил доказать на деле сочувствие свое к христианству. Прошение их Лубинский напечатал, дабы с одной стороны возвестить торжество церкви, а с другой — огласно заставить франкистов сдержать свое слово.

Прошло несколько месяцев. Тяжелое положение франкистов не облегчилось. Перейти сейчас же в христианство, не упрочив предварительно своего положения, они тоже считали непрактичным. И вот, по совету Франка, они шлют, 16 мая 1759 г., два прошения: одно королю, а другое — архиепископу Лубинскому, назначенному в это время на высокий пост государственного примаса и архиепископа гнезненского. Приводим, в переводе, тексты обоих этих прошений, замечательных как по содержанию, так и по тону. Эти и следующие документы служат главными «pieces justifiqatives» к истории франкистского движения вообще, и впервые найдены и обнародованы архивариусом Ватикана Тейнером, в 1864 году. По вычурности слога этих прошений, можно подумать, что они составляют перевод с древнееврейского оригинала. Вот текст прошения к королю^[15]:

Пресветлейшему, могущественнейшему и непобедимому Августу III, милостью Божией королю польскому, великому князю литовскому, курфюрсту саксонскому, счастливому победителю, благочестивому, достославному и милостивейшему государю нашему. — От еврейского народа (?), вернувшегося, по милости Божией, к Царю своему — к Мессии, который, по бесконечной благости Своей, восприял страдания за весь мир — Прошение.

Последствием правления, полного кротости, плодом мудрости правительства вашего величества в сей правоверной стране, было то, что мы, неверившие и ослепленные иудеи, познав истину, скрытую в завете Моисея и пророков, воодушевились желанием устремиться, яко раненая лань, к тому источнику учения, который текст из лона Мессии, распятого на кресте. Мы благоговеем перед всемогуществом Божием. и перед проявлением Его милосердия: поелику мы упорствовали в своих заблуждениях, Он нас оставлял и расстраивал умыслы наши, как, необузданный ветер разбивает скалы. Но Святой Дух, нашептывая (нам) подобно тихому зефиру, отнял у нас это очерствелое сердце, взамен коего дал нам другое, более чувствительное... (следуют обычные комплименты и благопожелания королю).

Вашему Величеству уже известно, каким долгим, трудным и полным превратностей путем вела нас рука Божия к (достижению) милости Его. Покойный епископ каменецкий, Дембовсткий, память коего да будет благословенна, — этот добрый отец наш и руководитель, (о смерти) которого мы никогда не перестанем жалеть, — много и ревностно для нас потрудился. После его смерти, мы были вынуждены, для обеспечения себя со стороны наших врагов, прибегнуть к милости Вашего Величиства. И Господь, узрев обращение наше в это время, так тронул ваше сердце, что Ваше Величество пожаловали нам, 11-го июня 1758 года, конфирмацию на декрет покойного епископа и королевское покровительство. Но сия привилегия не была уважена нашими соплеменниками-врагами, которые непослушны даже Богу, за что, конечно, и будут Им наказаны; но мы молим Спасителя нашего, могущего все направить к хорошему концу: да раскроет Он им их ослепление, и да приимет Он их в милость Свою.

Теперь настало то время, когда мы должны быть просветлены, настало время выхода нашего из Египта, — и сердце наше находится под обаянием обращения, точно (под обаянием) Цветов, наполняющих благоуханием воздух, которым мы дышим. Мы ищем убежища в церкви Мессии, который должен заботиться о спасении наших душ, как мать о детях своих, а затем мы ставим себя под покровительство Вашего Величества, которого умоляем, со слезами на глазах, во имя любви к нашему благу, о следующем:

1) Да благоугодно будет Вашему Величеству издать, за собственноручной подписью, предписание, для обнародования во всей Польше и в. к. литовском, о том, чтобы те из наших единомышленников, которые, опасаясь преследования со стороны наших противников, вынуждены скрываться в различных городах, чтобы эти наши единомышленники могли исповедать открыто (свою веру), без боязни.

2) Чтобы все, которые откроются (в качеств наших единомышленников), имели поддержку и защиту в лице церковных и светских представителей;

3) Чтобы в местах, где у нас отняли наших жен и детей, нам таковых возвратили;

4) Чтобы они (единомышленники наши) могли свободно приблизиться (к церкви?) и до конца выслушать слово правды;

5) Чтобы нам разрешили водворяться на жительство на королевских землях, где нам удобнее зарабатывать себе хлеб честным и законным промыслом. Как писано: „Дети Иуды и чада Израиля соберутся и выберут себе главу, и выйдут из земли, ибо то есть великий день (для) Израиля. Мы под этим подразумеваем видимого главу церкви на земле, нашего святейшего отца — папу. «По всем этим пунктам мы обратились с прошением к его высочеству примасу, как к верному советнику Вашего Величества и главному пастырю, бодрствующему над стадом благоверных. Бог, верный своим обещаниям, сказал Соломону, что Он воскресит Его Престол, и Давиду обещал, что Он не лишит его потомства человека, который будет царем Израиля. Да благословит этот Бог августейшую фамилию Вашего Величества, дабы из нее выходили, понеже стоит мир, монархи справедливые, добрые, благочестивые и непобедимые, и дабы они, подобно Вашему Величеств, были исполнены тою мудростью, какую Бог дал Соломону.

Да внемлете, ваше величество, подобно Езекию и Осию, ревностным к возвеличению имени Господня, да внемлете нашим нижайшим мольбам. Умоляем Ваше Величество поступать с нами лучше всего так, как Бог положит вам на сердце ваше, привязанное к Нему.

Мы и жены наши, наши отцы, матери, дети и старцы не устанем воздымать руки к Небу, в надежде, что мы дождемся возможности петь со Всеми благоверными подданными 17-й псалом^[16].

Подписали: Иегуда бен Носен Крыса из Надворна.

Соломон бен Элия из Рогатина».

Того же 16 мая, было подано другое прошение Лубинскому, тогда apxиепископу гнезенскому и католическому примасу Польши^[17]:

«Мы нижеподписавшиеся, двое из всех тех, которые жаждут открыто и вполне пристать к учению и правде истинного Meccии, мы имели уже честь представать Вашему Высочеству во Львове прошение наше, от 20 февраля 1759 года.

Прошение это было от всех нас, которые, будучи просветлены по милости Духа Святого, возымели одно желание, одно стремление, вытекающее из глубины сокрушенного сердца; это было от нас, потомков народа Израильского, в недрах которого Бог (прежде) непостижимый чудесным образом восприял тело человеческое, в каковом виде и открылся (человечеству) во времена минувшие, дабы искупить первородный грех и сделаться жертвою на кресте, во имя Бога-Отца, Ему равного.

Ваше Высочество сделали наше прошение изустным всему христианскому миру; но неисповедимая воля Провидения не позволила нам открыть вам тогда же то, в чем собратья наши обвиняли нас словесно, — и мы опять очутились среди них, скрывая слово Божие в нашем сердце.

Вскоре после того, как мы получили обратно (без удовлетворения) наше прошение, Господь, пред которым мы преклоняемся, возвел Ваше Высочество, как некогда Илию на небо, в высший сан примаса. Мы глубоко рады (тому), что Ваше Высочество, став главою духовенства и первым князем в государстве, сумеете столь же ревностно заботиться о наших душах, как Господь Творец заботится обо всем Им созданном; как сказал Он через пророка своего: «Возможно — ли чтобы мать забыла свое дитя, чтоб она не имела сострадания к сыну своего чрева? Но если бы даже она и забыла, то Я не забуду вас..., ибо Я начертал вас на руце Своей». Мы в восхищении (от мысли), что Ваше Высочество, следуя примеру пастыря над пастырями — Отца милосердия, окажете нам ваше покровительство и содействие во благо нам, радуясь и благодаря Провидение за наше возвращение в общество благоверных. Ибо Господь возвысил род ваш и избрал именно вас, дабы вы утешали плачущих. Поэтому, так как мы не могли изложить Вашему Высочеству во Львове все то, в чем собратья наши нас обвиняли, и отдаленность (местопребывания вашего) мешала нам отправиться к вам лично, то мы (пользуясь настоящим случаем) прибыли сюда, во Львов, дабы сообщить вам теперь письменно наши желания.

1) — В первом нашем прошении мы просили Ваше Высочество разрешить нам иметь публичный диспут с нашими противниками. Мотивы, побудившие нас к этому, состоят в том, чтобы лишить наших противников права говорить, что только крайняя нужда, в которой пребывают многие из нас, заставила нас просить о святом крещении, или что только алчность и плутовство, а не разум, руководили нами в этом деле.

Есть очень много евреев, которые держатся одинакового с нами мнения, но из боязни они вынуждены скрываться в различных местах. Когда эти люди узнают, что истина, нами исповедуемая, признана ортодоксальной представителями высшей (духовной) юрисдикции, они открыто выступят и найдут свое спасение. Мы не хотели бы, чтобы наши собратья могли упрекать нас в опрометчивости, не хотели бы, чтобы они (в нашей неудаче) нашли для себя соблазн, который мог бы уменьшить их рвение.

Наконец, путем взаимного диспута мы надеемся снять пелену с глаз наших противников, упорствующих и богохульствующих. дабы они могли озарится светом (истинного) учения Божия в писании; ибо, как нашим ближним, мы им желаем того же самого просветления, им же во благо.

2) — В виду того, что при начале нашего процесса, в епархии каменецкой, нам пришлось выдержать страшную бурю со стороны наших противников, которые нас очернили в глазах наших господ и начальников; в виду того, что благодаря этому, мы потеряли жилища и имущества наши и доведены до такой бедности, что когда несколько сот наших собратьев нашло убежище в имениях епископа, они не имели никакого другого средства к жизни, кроме одной только милостыни, присылавшейся им из Венгрии, Валахии и некоторых других мест; в виду всего этого и потому еще, что эти несчастные бедняки не желают поселиться на границе Турции, переполненной нашими противниками, готовыми нас преследовать, — мы умоляем Ваше Высочество употребить свой авторитет относительно польских панов, дабы нам было разрешено селиться на королевских землях. Ибо обращение наше, требуя (от нас) изменения жизни и нравов, вынуждает нас предварительно искать постоянного местопребывания для наших жен, детей, родителей и старцев. Нужно доказать нашим врагам, что, принимая догмы истинной веры, мы покоряемся власти Meccии и слышим его голос, ибо писано: «Обратитесь, сыны мои, ибо Я — ваш защитник и Я возьму по одному из (всякого) города, по два — из (всякого) колена, и поведу вас в Сион, где дам вам пастыря по сердцу Моему: он будет пасти вас с мудростью и знанием».

Мы, поэтому, желаем иметь возможность водвориться в Буйск и в Глинианах, как в городах, населенных (преимущественно) христианами. Хлеб свой будем там зарабатывать или каким-либо законным и честным промыслом, или трудом наших рук. Впредь у нас отнюдь не будет кабатчиков, никто не сделает себе ремесла из опаивания народа, чтобы высасывать кровь из бедного христианина, обреченного на бедствия, по понятиям талмудистов, которые обман вменяют себе в заслугу; нет, мы боимся Бога, испытующего малейшее из наших действий.

Просим, поэтому, Ваше Высочество — написать, согласно этому, старосте Глинианскому и князю-старосте г. Буйска, Яблоновскому, на землях которого живет уже много наших единомышленников.

3) Когда мы были (в прошлый раз) во Львове, у нас уже было готово прилагаемое при сем прошение к королю, но мы пожелали предварительно узнать мнение Вашего Высочества, признаете — ли удобным отправить его (по назначению).

Уверяем Ваше Высочество, что желание наше приобщиться святого крещения всегда неизменно горячо и твердо; мы только просим вас иметь действительное сострадание к нашим душами, и, зная сколь молитвы законодателя нашего Моисея и пророков действуют пред Господом, мы просим вас воссылать мольбы также и за нас: да угодно будет Господу, в великом мнлосердии Его, забыть наше прошлое ослепление и оказать нам милость Свою до конца нашего обращения. Молим св. Троицу, чтобы Она хранила вас и чтобы вы могли, вкупе с ангелами и св. церковью, радоваться нашему спасению». — Подписи — те же, что и в предыдущем прошении».

Обращаясь к королю с просьбою о покровительстве — экономическом, а к примасу с просьбой разрешить им религиозный диспут и даже дать им отдельную территорию для жительства, франкисты рассчитывали на успех. Положение Лубинского, думалось им, теперь иное, чем прежде: прежде, он в качестве простого епископа, был несколько связан в своих действиях; теперь же он занимает первый церковный пост в государстве и может делать, что хочет. От короля они ожидали, по крайней мере, подтверждения прежней привилегии, от 1758 года. Но их расчеты не оправдались, как в одном, так и в другом случаях. Король вовсе не удостоил их ответа. Примас же дал уклончивый ответ. Прошение «контраталмудистов» было составлено с большим тактом, послано многих ядовитых замечаний по адресу противников, выражено сочувствие христианству, — но все таки оно было чересчур дипломатично, чересчур темно и двусмысленно выражены в нем планы секстантов. То они говорят, что стремятся в лоно церкви «яко елень на источники водные», то опять проболтаются насчет будущего мессии; да и просьба об отдельной территории могла показаться подозрительной, особенно после доносов, которые поступили на них со стороны евреев, что они боготворят Саббатая Цеви и хотят образовать новую религии). Сверх того, Лубинский не имел и десятой доли того прозелитического рвения, которым отличался умерший Дембовский, и, вообще, несколько косо смотрел на деятельность «антиталмудистов». Вследствие всего этого, примас, приняв прошение, отвечал депутации: что он может им обещать спасение души лишь в том случае, если они примут святое крещение, после чего все остальное уже, уладится. — Папский нунций в Польше, Николай Серра, также подозрительно смотрел на стремления франкистов. Еще раньше, Серра был недоволен отношениями Дембовского к сектантам. В это время (июнь 1759 года), он, в качестве нунция, посылает римской курии свои рапорты^[18] о ходе дела «контраталмудистов»; из этих рапортов видно, что он был о них совсем нелестного мнения и видел в них лишь организаторов новой мистической секты. Во всяком случае он был проницательнее своих коллег... Но нельзя также не заметить во всей этой неприязненности к франкистам деятельной руки Баруха Явана и скрывавшейся за его спиною толпы ортодоксов.

Но вот колесо фортуны опять повернулось и хоть несколько подняло франкистов из низкой топи, куда эта же фортуна их раньше загнала.

Лубинский вдруг оставил пост гнезненского apxиепископа, и на его место, в качестве исправляющего должность архиепископа, вступил каноник Микулиц-Микольский, состоявший в то время «администратором» (секретарем) при архиепископстве львовском. В Микольском уже была прозелитическая жилка Дембовского. Почувствовав перемену ветра, сектанты не замедлили обратиться к новому apxепископу с просьбой о покровительстве, о разрешении им устроить диспут и т. д. Микульский отвечал, что религиозные прения между ними и раввинистами он разрешает и даже поможет устроить это, но франкисты должны ему доказать на деле, что они склонны к христианству и признают его главные догматы. Тогда те же два депутата, Крыса и Шор, под руководством конечно Франка, составила новую «Исповедь» (Manifestatio), где христианская догматика, и каббала так дипломатически, искусно перепутаны, соединены в такой пропорциональной смеси, чтобы на непосвященного в тайны еврейских сект Микольского это могло произвести желательное впечатление. Воспроизвожу текст «Манифестации» in extensor^[19]:

«Пред законом и в присутствии управляющих по делам вакантного архиепископства львовского, предстали лично Иегуда 6ен Носен Крыса из Надворна и Соломон бен Элиас из Рогатина... в качестве уполномоченных, избранных с целью просить содействие (своему делу) и узнать (наше) мнение об их сообществе, в качестве делегатов. посланных для достижения единой цели спасения, в особенности для своих союзников. Пред Иеговой, знающим все тайны прошедшего, настоящего и будущего, представляющимся тройственным в лицах и единым в Божестве, пред Его Meccией, милостивейшим искупителем рода человеческого, и перед всеми властями, который тот же Высший Вождь поставил для повелевания, управления и суда над людьми, — в обличение ложных толкователей Закона, старейшин, раввинов и всех евреев, рассыпанных на территории Польши и Литвы и упорно, слепо держащихся богохульного Талмуда... всеторжественно исповедались (эти двое уполномоченных) следующих образом:

Известно пресветлейшей Речи Посполитой, благороднейшим... славнейшим гражданам её, государям нашим милостивым, и (многим) в различных концах земли, что несколько лет тому назад всеблагое Провидение, видя нас далекими от путей человеческих и памятуя обещанное клятвенно предкам нашим, решило освободить нас из Гоморры, из земли наказанной за свою несправедливость. Оно (Провидение) коснулось нечувствительно внутренних очей наших, сняло с них бельмо, их покрывающее, и когда на нас восстали из народа нашего те, кои Талмуд почитают, оно не допустило (этого преследования) дальше того, чем это нужно было для очищения нас в вихре превратностей, дабы мы (потом) явились народом, ищущим Meccии своего, народом честным, без пятен...

Пусть свидетельствуют акты каменец-пoдольской консистории. Когда мы предстали пред, божественной памяти, пресветлейшим Николаем Дембовским, в то время епископом каменецким и впоследствии архиепископом львовским, к глубокому нашему огорчению вознесшимся на небо... в чем нас тогда не обвиняли, какими ужасными преступлениями нас не очерняли, в каком беззаконии, в каком нарушении законов божеских и человеческих, нас не делали участниками!.. Находясь в безвыходном положении (in angustiis conclusis nobis) от стольких преследований, нам было трудно облегчать тяготевшие над нами бедствия, защищать свою невинность, которую терзали без пощады, или же доказывать истинность догматов наших, истекающих из источников безошибочного слова Божия... Трудно было нам, изгнанным из жилищ своих, ограбленным, убитым, сокрушенным и до костей обглоданным, противостоять бушующей толпе противников наших и искать справедливости и защиты. Но Отец наш Небесный, Коего мы в горе призывали, услышал нас из своего святого храма, ниспослал нам помощь и избавил нас от сильнейших наших недругов.

После того как (изложенные нами) пункты учения нашего, подкрепленные блестящими доказательствами из святого писания и объяснениями (других) древних книг наших, изобличили ложь Талмуда, последовало справедливое решение покойного apxиепископа, согласно которому первое (учение наше) признано заслуживающим похвалы и утверждено, а последний (Талмуд) был приговорен к сожжению. Доказав, таким образом, порочность наших противников и нашу невинность, мы уже надеялись, что милосердное Провидение положит конец нашему продолжительному горю, что мы, успокоившись, возьмемся за усовершенствование себя... Но вскоре после признания нашего учения Господь принял на лоно праотца Авраама лучшего пастыря стада своего, пресветлейшего архиепископа, по смерти коего противники наши всею тяжестью коварности своей набросились на нас, чтобы отомстить нам (за прежнюю свою неудачу), и, зараженные сами, излили на нас весь яд своей злобы, повсюду нас преследуя, изгоняя, убивая и разоряя. Его величество, всемилостивейший король наш, тронутый этими бедствиями нашими, как только услышал о нашем деле, приказал обнародовать предписание свое, от 11-го июня 1758 г., в котором не только утверждает декрет славной памяти покойного архиепископа, но и обещает нам свое высокое покровительство. Однако, и этому (предписанию) противники наши, для коих нет ничего святого, не послушались, полагаясь на многочисленность свою, на лошадей и экипажей своих^[20]. Они уже думали, что для нашей партии настал конец и что они скоро истребят нас с лица земли, благо мы не имели никакой поддержки и были обессилены и полуживы.

Но Бог, видя с высоты бедствия наши, дал нам медный лик, так что чем больше нас преследовали, тем ревностнее взывали мы к Его помощи, и последняя действительно явилась скоро: недавно некоторые из нашей партии пришли издалека к нам... и оповестили (нам) о великом благе, о спасении рода человеческого, а именно о том, что Царь-Meccия и Бог явился на земле, как подтверждается в Святом Писании. Имев между собою продолжительную беседу и долгое совещание о «сем великом предмете, от которого зависит спасение, обещанное нашему народу, мы уверовали, что только этим путем может совершиться искупление и спасение Mиpa; исполненные духовной радости, мы обратились с прошениями к св. архиепископу гнезенскому, первому князю и примасу царства польского и в. к. литовского, бывшему раньше архиепископом львовским, и он, радуясь нашему обращению, приказал (прошение наше) предать тиснению, а нам поспешил помогать в этом спасительном деле, — как подобает истинному, примерному пастырю... Теперь, опасаясь, вследствие бесполезной медлительности, упустить это неоценимое наше сокровище (т. е. новое откровение Мессии) и имея в виду, что многие из нас скрывают свои убеждения из боязни подвергнуть себя риску и испытать те бедствия, которые пришлись на нашу (нижеподписавшихся) долю, — мы, прибыв вторично во Львов, нашли себя вынужденными обнародовать наши мнения, дабы истина их (колеблющихся) озарила и укрепила.

Излагаем здесь следующие пункты, которые Высшая Благодать открыла нам в Святом Писании и книгах наших^[21]:

1) Предсказания всех пророков наших о пришествии Мессии уже сбылись;
2) Мессия был истинный Бог, коему имя Адонай, Он воплотился в тело человеческое и пострадал за сим, во искупление и спасение наше;
3) по прошествии истинного Мессии, обряды и жертвоприношения прекратились;
4) всякий обязан повиноваться закону Мессии, ибо в нем спасение;
5) святой крест есть выражение всесвятой Троицы и печать Мессии;
6) никто не может постигнуть Царя-Мессию, разве только через крещение;
7) Талмуд учит иметь надобность в христианской крови, и кто верит в Талмуд, тот обязан жаждать её. Пусть с нами побеседуют об этом главные раввины в присутствии тех, кого это касается; ...надеемся на Помощь Божию, что такой спор докажет в пользу церкви Мессии и прибавит много обращенных, к стану верующих...

Под сим заявлением, написанным со слов наших, пред нами прочтенным, разъясненным и зрело обдуманным с сохранением права улучшить и расширить оное по надобности, — мы, вышеупомянутые уполномоченные, по внушению Духа Святого, с позволения св. Матери Божией, под чьи крылья, в. чьи объятия и обитель мы спасаемся, собственноручно подписались еврейским шрифтом:

Иегуда бен Носен Крыса, из Надворна. Соломон бен Элиас из Рогатина».

По-видимому, эта, «манифестация» не убедила Микольского, и понадобились дальнейшие разъяснения, при чем франкисты воспользовались вышеприведенным своим заявлением, что «сохраняют за собою право расширить и дополнить» и т.д., и действительно написали дополнение к сейчас приведенной «Исповеди». По крайней мере, я так понимаю значение одного документа, который у Тейнера, странным образом, является без всякой надписи, без чьей-либо подписи и даже числа не обозначено также, к кому обращены эти строки, только написано наверху: ex idiomate polonico (перевод с польского; документ на латинском)^[22]. Но при сколько-нибудь внимательном рассмотрении можно убедиться, что это — продолжение предыдущего «заявления»^[23]. Документ этот заключает в себе крайне важные данные — более важные чем в предыдущих строках —, почему и считаю нужным воспроизвести его в следующих строках, в качестве дополнения к предыдущему. Наиболее важные места подчеркнуты: Замечу кстати, что и здесь — масса темных, двусмысленных и даже непонятных, по неправильности логической комбинации, мест, которые передаются здесь in extenso, без изменения смысла:

«Мы нижепоименованные, всепокорнейше и нижайше повергаемся к стопам Господа, единого в троеличности, и Иисуса, истинного Мессии, в которого мы непоколебимо веруем, как во второе лицо св. Троицы, принявшее, 1759 лет тому назад, человеческий лик и снизошедшее в сей мир, спасения ради человечества: мы признаем, что Он — спаситель и искупитель наш, и страстно желаем Его любить всею душою, пока дышем. Пред Его величием преклоняемся с простертыми руками, благодаря Его неустанно (за то), что Он удостоил озарить наши души светом настоящей истины; Ему одному посвящаем тела и души наши, Ему одному мы дали обет служить, на Его помощь и милосердо уповаем, дабы мы могли Его любить из рода в род и с Ним властвовать во веки веков. Аминь.

Проникнутые великою любовью ко всем, взывающим к истинному Meccии Иисусу, (просвещенные) частыми беседами с Г. Пикульским, священником и богословом львовского прихода Бернардинцев, — мы открыли ему (Пикульскому) тайны наши (а именно), каким образом возгорелся в нас тот свет истинной веры, которого мы долго искали в молитвах и слезах, скрывая душевные чувства от родителей, супруг и детей наших; каким образом мы, посредством изучения каббалы по еврейским нашим книгам, научились и просветлели... (Уверяем что) Талмуд полон заблуждений и басен, и верующие в него не могут иметь спасения.

И хотя из учения Зогара мы уже имели некоторое понятие о таинстве Святой Троицы, однако долго не решались мы открыть талмудистам, что мы познали эту бессомненную истину, и даже друг другу не осмеливались сообщать эти тайны, вследствие преследования и ненависти со стороны талмудистов ко всем, признающим Святую Троицу. Когда же, в 1755 году, в ноябре, пришел в Подолию из Турции Франк Лейбович, весьма сведущий в каббалистическом учении, мы тайно послали к нему несколько человек, чтобы узнать о его учении и какого он образа мыслей в делах веры. Он, укрепив души послов наших в таинстве Святой Троицы, начал ходить по городам и весям, везде пропагандируя это каббалистическое учение, что Бог — един в троеличности, но не упоминая вовсе о святом крещении и католической религии, и только при удобном случае намекая, что учете о Троице принадлежит христианской религии. После вторичного прибытия в Польшу, он уже твердил нам о необходимости перейти в лагерь Христа и просил только хранить об этом молчание.

Слова его проповеди были до того прекрасны, спасительны и трогательны, что мы его слушали со слезами на глазах, когда он говорил: «Если вы решились всем сердцем верить в троеличного Бога, то много предстоит вам вынести бедствий, но за то честь и слава вам, идущим по стопам Авраама, Давида и других праотцов, которые также были вынуждаемы подвергаться опасности за свою добродетель». Сверх того мы заметили, что все, что он (Франк) предсказывает в будущем, действительно всегда сбывается. Когда он, четыре года тому назад, ехал из Львова в Рогатин, и остановился на ночлег в местечке Давидово, он увидел над собою ночью дух некогда называвшегося Шлиомою Рогатинским, а ныне, по приняли святого; крещения, именуемого, Лукою Франциском. Этот дух принял сначала вид звезды сверкающей и блестящей, затем излил свет на пространстве локтя. Впоследствии, когда этот же Франк Лейбович был в Бресте, по дороге в Ландскрон, он нам предсказал о грядущей к нам опасности... что и сбылось. Когда он находился в тюрьме, он предсказал в Казачине, в какой день нас всех освободят из заключения, и это также сбылось точно... И когда мы величали его добродетель, называя ее сверхчеловеческой, он сам, будучи скромного мнения, о себе, отвечал: «Я между вами самый незначительный».

После последнего своего прибытия, Франк Лейбович открыто высказал, что нет религии лучше католической и что ее надо принять, ради спасения души; тем более, что на все это мы имеем доказательства в нашем писании, доказательства, которые он нам разъяснял сам и которые мы привели на публичном споре во Львове, хотя и не все. Между прочим, он нам проповедовал следующие мистерии: 1) Близок конец Mира, и настает время, когда един будет пастырь и едино стадо; 2) Антихрист уже явился на землю, в лице Иакова из Тисменица смотри рукопись которого Франк видел в Салониках... 3) «Думаете ли вы, — спросил нас Франк — что Господь Христос в известное время еще снизойдет с неба для учинения суда?» — (и сам же отвечал): «Все это очень верно, но вы не постигаете душою настоящего смысла этих евангельских слов. Кто знает, не скрывается ли Он (Христос) теперь между людьми, воплощенный в форме человеческой? ...Но придет время, когда Он явится, по окончании антихристовых страданий.

Глубоко обдумав все эти слова, деяния и обстоятельства, мы пришли к убеждению, что Христос, в котором мы веруем, скрывается в лице вождя нашего Франка. Мы даже собственными глазами видели на голове и груди последнего рубцы христовых ран (?), хотя он и не желал этого обнаружить, считая себя ничтожнейшим из всех нас.

Представляем весь этот результат таких размышлений наших на суд матери нашей, Святой Церкви, дабы она, божественным духом вдохновенная, изыскала правду и нас, недостойных, просветила и утвердила в истинной вере. Почему и подписали имена свои еврейскими буквами и т.д.» (Подписей при тексте нет).

Как видно из всего сейчас приведенная, дополнительная часть заявления отличается гораздо большей откровенностью относительно действительных стремлений франкистов, чем первая его часть, хотя и тут двусмысленностей не оберешься. Эта откровенность, в связи с другими обстоятельствами, впоследствии оказалась роковой для франкистов... Но пока они в одном добились успеха: диспут с раввинистами им был разрешен, и сам Микольскийй взялся хлопотать о его устройстве.

Устроить этот второй диспут уже не так легко удалось как первый, каменецкий. Духовенство теперь было сильно предубеждено против франкистов. Примас и папский нунций смотрели на них недружелюбно. Одни полагали, что они преследуют свои личные, сектантские цели; другие были убеждены, что они притворно склоняются к христианству, имея целью поправить свое бедственное, почти нищенское положение. По поводу заявления Микольского о необходимости диспута, примас ему предложил шесть вопросных пунктов^[24], на которые Микольский дал ответы в благоприятном для франкистов смысле. Наконец, старания Микольского увенчались успехом: было объявлено, что диспут между «зогаристами» (как их теперь стали называть официально) и талмудистами начнется 16 июля (1759 года), во Львове. Раввины львовской епархии приглашались к этому дню на диспут, под угрозою денежного штрафа в тысячу талеров за просрочку. На диспуте имелось в виду обсуждать, кроме вопросов догматического характера, еще вопрос об употреблении евреями христианской крови во время пасхи, — в чем, как видно из вышеприведенного заявления, франкисты обвиняли евреев. По этому последнему пункту, даже нунций Серра, бывший вообще против диспута, очень любопытствовал узнать, что ответят евреи на столь ужасное обвинение со стороны их же единоверцев. Нунций, конечно, не мог догадываться, что именно в этом пункте франкисты проявили всю свою низость и заведомо лгали, между тем как по другим вопросам, подлежавшим спору, они были лишь жертвами мистификации, а не мистификаторами...

Приготовления к этому диспуту вовсе не соответствовали мизерному и трагикомичному исходу его. Микольский разрисовал представителям духовенства и дворянства заманчивую перспективу поголовного обращения «infidelium judaeorum», как результата этого религиозного диспута. На диспуте изъявили желание присутствовать многие из представителей высших кругов польского панства. Присутствующим и зрителям выдавались входные билеты, за которые давались довольно крупный деньги. Сбор со «спектакля» предназначался в пользу бедствующих сектантов. В назначенный день, 16 июля, в львовский кафедральный собор явились депутаты от раввинистов и от «зогаристов», по три человека с каждой стороны. Представителями первых, (которые на этот раз поторопились, опасаясь денежного штрафа), были раввины: львовский — Хаим Коген Рапопорт, язловицкий — Бер, присутствовавший еще на каменецком диспуте, и меджибожский — Израиль^[25]. Со стороны франкистов явились сам Франк^[26], Лейб Крыса и Соломон Шор. Председательствовал администратор Микольский. Громадная, с колоннадою зала кафедрального собора была переполнена зрителями. Здесь были облеченные в черное представители духовенства, пришедшие узреть торжество католической церкви; были и гонорные паны из высших слоев польской знати; они явились на диспут в сопровождении разряженных дам и «паненок», тоже почему то полюбопытствовавших услышать спор раввинов с каббалистами: были и мещане, шляхтичи, пришедшие посмотреть, как евреи будут обвинять своих же собратьев. Действительно, зрелище замечательное. «Это каббала и Талмуд вцепились друг другу в волосы», — замечает Грец...

Начались прения. Раввины не понимали по польски, а поляки, конечно, ни слова не знали по-еврейски. Приходилось пользоваться переводчиками. Прения начались с догматики. Франкисты, на основании Зогара, заявляют, что Бог — «един в троеличности» (unum Deum esse in trinitate), и что Бог воплотился некогда в человеческой форме, во искупление грехов человечества. Положение раввинов было самое затруднительное. С одной стороны, как им отрицать то, на что довольно ясно намекает «Зогар»? С другой стороны, если бы они и решились заявить полную несолидарность с Зогаром, то им пришлось бы резко отрицать все то, что составляет предмет веры для всей массы присутствующих, пристальные взоры которых были устремлены на них. При такой обстановке, из прений ничего путного не могло выйти. Правда, против обвинения в употреблении крови раввины твердо защищались, но незнание истории предмета, как и то обстоятельство, что им приходилось передавать свои возражения через переводчиков, делали доводы их невразумительными, не достаточно обоснованными. Три дня длились эти нескончаемые прения (10, 23 и 30-го июля), и победа, конечно, оказалась на стороне франкистов. Раввины должны были возвратиться вспять, в гнетущем сознании своего бессилия и забитости...

Но на этот раз поражение раввинов уже не повлекло за собою тех преследований и актов насилия, какими сопровождался первый, каменецкий диспут. Седые головы раввинов были сильно посрамлены, но никаких непосредственно вредных для еврейства последствий посрамление это не вызвало. С другой стороны, франкисты далеко не достигли осуществления своих желаний и просьб. После того, как они на диспуте доказали истинность догматов о Троице и вочеловечении по Зогару, католическое духовенство совершенно резонно потребовало у них быть последовательными и перейти открыто в лоно церкви. Некоторое время сектанты все не решались сделать этот решительный шаг, так как на самом деле они не признавали и десятой доли того, за что распинались в своих прошениях и на диспутах. Они верили в Троицу, но не в христианскую, а в каббалистическую. Они признавали пришествие и вочеловечение Мессии, но этого мессию они видели не в Иисусе, а в Саббатае Цеви и в Якове Франке, который для них представлялся воплощением Саббатая. В виду этого, они все откладывали свой обещанный переход в христианство. Но требования духовенства делались все настойчивее, другого исхода не могло быть для несчастных секстантов; стоило бы им хоть словом намекнуть на нежелание принять католичество, и они немедленно очутились бы вне закона. Они еще не могли забыть недавних жестоких преследований, которым они подверглись со стороны противников, во время послабления церковного покровительства. Да, наконец, и с принципиальной стороны, что им мешает принять христианство? Ведь принял же Саббатай Цеви и, вслед за ним, вся его многочисленная свита Ислам, и нашли же они даже очень глубокие мотивы для этого принятия! Если Саббатай и его последователи приняли внешним образом ислам для искупления грешных душ магометан, «потомков Измаила», то почему бы и им, франкистам, не принять христианства во искупление душ христиан «потомков Исава» и, следовательно, также приходящихся «нам» сродни?... Эти соображения были представлены самим Франком своей пастве — и были одобрены почти единогласно. Сектанты решились принять католическую веру.

Отчасти сами евреи способствовали даже прямо переходу франкистов в христианство. После львовского диспута, в Константинове состоялось чрезвычайное собрание раввинов, которые решили, что нет другого средства избавиться от сектантов, как заставить их принять католичество, и в этом смысле воздействовать на кого следует. Было истрачено много денег, (по уверению Эмдена, более двух тысяч злотых) на «ходатайства», и это, конечно, ускорило обращение франкистов. Это явление, во всяком случае, довольно характерно... По этому поводу есть недурный рассказ в «Биографии Бешта» (Schiwchei ha Bescht, p. 10). Когда глава нынешних хасидов узнал о ходатайствах евреев в пользу крещения франкистов, он был очень огорчен и сказал: «Я слышал, как Бог плачет, видя окрещенных, и говорит: «пока член еще соединен с телом, есть хоть какая-нибудь надежда, что он вылечится; когда же его отрезали, он уж пропал навсегда»... Высказано, тем языком, который свойствен главе хасидов, но сказано не без остроумия, а может быть и не без искренности... Но польские евреи не послушались его совета и решились ампутировать больной, по их мнению, член, и платили за это хирургам большие деньги.

Наконец, осенью 1759 года началось крещение франкистов, Первыми приняли католичество предводители секты: Соломон Шор, переименованный вследствие этого в Луку Франциска Воловского^[27], и его брат Натан Шор, названный Михаилом Воловским. Затем, в течение двух-трех месяцев, перешло в католичество в одном Львове около тысячи франкистов. Но Яков Франк позже всех принял крещение. Он хотел обставить свой переход в лоно церкви возможно большим блеском, хотел внушить к себе уважение и заставить о себе говорить. В октябре 1759 года, Франк приехал из Львова в Варшаву. Приезд свой он обставил большой торжественностью: ездил в карете, запряженной шестеркой, носил роскошное турецкое платье, и всегда был окружен свитою в 30 — 50 человек, набранных из его адептов и одетых гвардейцами. По прибытии в Варшаву, Франк подал королю прошение, в котором просил, чтобы сам король удостоил быть его крестным отцом. Франк, конечно, хотел пустить пыль в глаза и показать своим темным последователям, какую роль он играет у короля. Август III снизошел на просьбу «главы Зогаристов». В ноябре 1759 года Яков Франк был окрещен и наречен в католичестве Иосифом, причем крестным отцом был король. Примерь Франка еще более усилил переход в католичество среди сектантов. Столбцы польских газет наполнялись беспрестанно длинными списками имен крестившихся из франкистов, и обозначались имена многих высокопоставленных лиц, пожелавших быть им крестными отцами. Жена и дочь Франка, Ева, также приняли католичество.

Казалось бы, что после этого бедствиям франкистов наступил конец, и в «лоне церкви» они обретут некоторый покой. По крайней мере, так они сами рассчитывали, принимая христианство. Но вовсе не так вышло на деле. У духовенства Франкисты и их глава продолжали оставаться в сильном подозрении. Сам Франк уже второй раз менял религию, так как в христианство он перешел из магометанства — об этом не могло не знать духовенство. Сектанты же не могли так искусно выдерживать свою роль, чтобы не возбудить никаких подозрений. Принимая христианство с единственною целью — под его покровом удобнее преследовать свои сектантские цели, они не только не достигли желаемого, но даже поставили себя в невозможность продолжать свою пропаганду.

Теперь уже за каждым их шагом следили, каждое их действие возбуждало подозрение. Особенно подозрительным показалось то, что Франкисты и после крещения продолжали просить о водворении их на особой территории (на «королевских землях»), где нет евреев, под предлогом желания заниматься производительным трудом, но на самом деле имея в виду устроить замкнутое мессианское царство с особым мистическим культом. К этому же времени (к концу 1759 года) следует отнести подачу (кому-либо из представителей церкви) той дополнительной части «Исповеди», где франкисты пускаются в такую рискованную откровенность и прямо заявляют, что они верят во Франка, как в воплощение Христа (см. выше, в этой же главе: дополнение к заявлению). Еще более вероятно, что эта часть «Исповеди» дана сектантами в виде показания на допросе, которому их подвергли представители духовной инквизиции в Польше.

По-видимому, после долгих расследований, церковная инквизиция нашла очень тяжкие улики против франкистов. Фактически констатировано, что шесть человек, принадлежавших к секте, сами выдали тайные стремления своих единомышленников. В январе 1760 года был внезапно арестован Франк и с ним многие из его последователей. Инквизиция, вероятно, употребила свое патентованное средство — пытку, так как на допросе Яков Франк признался во всех своих деяниях. Свидетельские показания подтверждали признания обвиняемых. Два месяца продолжалось тайное следствие по делу Франкистов. Наконец, в марте 1760 года, был издан инквизиционный декрет, по которому Яков Франк признается виновным в стремлении создать новую религиозно-мистическую секту, в том, что он сам себя выставляет Meccией, приписывая себе божественное происхождение, и принял христианство лишь с целью удобнее маскировать свои богохульные замыслы, — почему он и приговаривается к заключению в Ченстоховскую крепость без срока. Главные его сподвижники, такие как Шор, Крыса и другие, были также приговорены, на основании тех же мотивов, к заключению в крепость Ченстохов и к тяжким работам. Собственно, согласно инквизиционному уставу, Яков Франк должен был подвергнуться за свою агитацию смертной казни, но в виду того, что король был его крестным отцом, суд ему смягчил наказание. Весной 1760 года Франк и его главные сподвижники отправлены закованными в кандалах в Ченстоховскую крепость. Все остальные сектанты были отчасти приговорены к тяжким работам в той же крепости, Ченстохове, отчасти же препровождены этапом на родину и оставлены под надзором...

Здесь начинается новый период в истории франкистского движения, столь бурного и столь богатого событиями. Учение Франка, выработанное им подробнее во время заключения в крепости, его последующая агитация, носящая романтический характер, в связи с историей его секты — все это составит предмет следующих глав.

Опубл. в Восход, 1883 (янвaрь — aпрель, сентябрь, октябрь)

[1] См. «Восход» за 1883 г. кн. I — II.

[2] Skimborowicz. Ziwot, Skon i Nauka Franka, p. 49, № XIV. — Graetz. Frank and die Frankisten, p. 9.

[3] Ibid. p. 45, № VI.

[4] Ср. выше, глава I.

[5] Skimborowicz. Nauka Franka, p. 46, № VII.

[6] Ср. выше, гл. II.

[7] Эмден. Сефер Шимуш р. 7: мною заимствовано из Греца «Frank u. die Frankisten», Beilage VI, S. ХХХIII.

[8] Я так перевожу выражение [тав-вау-реш-хе далет-алеф-цадди-йод-ламед-вау-тав] (Тора, составленная по божественному наитию, по интуици). Не держись я слога молитвенного не допускающего философских терминов, а бы приведенное выражение перевел «Тора интуитивная», что было бы точно и характерно. Под этим именем саббатианцы подразумевали «Зогар» или вообще каббалу, в отличие от [тав-вау-реш-хе далет-бет-реш-йод-алеф-хе] или Торы (трактующей) о творении, торы практической, т. е. Библия и Талмуд. Интуитивная тора имела в глазах саббатианцев как в последствии — в глазах хасидов, неизмеримое превосходство над практической, Торою; более тоге, последняя считалась даже совершенно упраздненною... В этом смысле крайне характерны следующие строки молитвы. Вообще, в этой молитве выражен совершенно ясно принцип вочеловечивания божьего.

[9] Это сокращение означает Santo Senor (по испански святой владыка) каковым именем называли сначала Саббатая Цеви, а потом Франка.

[10] Письма эти напечатаны в «Сефер Шинуп» Эмдена.

[11] Однако о самом главном, о названиях и характере этих трех лиц Божества, сектанты благоразумно умалчивают.

[12] Грец и другие историки не приводят описания диспута; первый даже говорит: «Was bei der Kamieniecer Disputation vorgefallen... ist nicht bekannt geworden». Мне удалось хоть несколько пополнить этот пробел. Во время разработки материалов, я случайно наткнулся на один источник, теперь почти недоступный, но дошедший до меня из вторых рук. В «Волынских Епархиальных Ведомостях» за 1876 г. (Часть неофициальная, стр. 148 — 158) помещена статья священника Барановского под заглавием: «Препирательства волынских и подольских евреев — контратадмудистов со своими собратьями-талмудистами и грамота короля Августа III, данная первым против последних». Извлечено из книги «Acta Illustristimi excellentristimi Domini Nicolai Dembowsky». Berdyczow, anno 1798. — За невозможностью достать оригинал, я пользовался извлечением, где переданы некоторые подробности диспута, приправленные, впрочем, преглупыми, истинно-бурсацскими рассуждениями извлекателя.

[13] Вот здесь-то и загвоздка. Этот «Ответ раввинов» не только не сохранился, но о нем даже не знает ни Грец, ни Скимборович. А между тем по всем следующим пунктам талмудисты ссылаются на этот «Ответ». Это делает несколько темной наиболее интересную часть прений. Интересно знать, как выпутались в этом ответе раввины. Впрочем, судя по результатам, они не только не выпутались, но еще более запутались.

[14] *Вот текст грамоты, которую считаем нужным перепечатать, во-первых, как документ, довольно характерный по содержанию и во-вторых, за редкостью и недоступностью источника, из коего она заимствована (Acta Illmi Dembowsky. лист 11-ый).
«Август III, Божией милостью, Король Польский etc.

«Уведомляем сим листом нашим всех, кому об этом ведать надлежит, что нам представлено верными чинами нашими, от имени неверных (иудаизму?) контраталмудистов, что они (поименовано 15 лиц) и другие к той же секте принадлежащие, по окончании спора и препирательства с талмудистами, вследствие козней последних... не могут спокойно и свободно жить в своих домах и терпят ущерб по торговым и другим благовидным своим занятиям, будучи преследуемы разными хитроумными способами. Между тем противники их (т. е. талмудисты) — народ суетный, христианскому имени неприязненный и судам непослушный, и, вопреки декрету преосв. епископа волыно-каменецкого и львовского, изданному 17 сентября 1757 года, медлят исполнением произнесенного над ними приговора. А поэтому и решили нас чины наши, чтобы мы сказанных контраталмудистов взяли под свое покровительство, дали им сей лист наш железный против насилий

талмудистов, дабы они, контраталмудисты, не только в воеводствах волынском и подольском, но и во всяком месте королевства и панства нашего могли пребывать свободно... дабы они пользовались привилегиями и правами... свободно и спокойно...

Имея законные основания снизойти к принятию сих справедливых просьб; принимая в соображение, что контраталмудисты отрекаются от талмуда, наполненного разными богохульствами, противными церкви и святой отчизне, за что он и был осужден на сожжение; имея также ввиду, что они (контраталмудисты) дошли до познания Бога в трех лицах, — Мы берем их под свое покровительство, давая им сей железный лист против мстительности вышесказанных лиц и угрожаем карой его нарушителям. Пусть ведают они, что контраталмудисты, имея опору и защиту, могут, беспечно и без всяких препятствия пребывать во всех панствах наших. Они могут вести торговлю, сообразно с привилегиями, в каждом городе, местечке и селе, бывать на ярмарках... вести судебные тяжбы, добиваться наследства и т. д. И не только они сами, но и их жены, дети, домашняя челядь и имущество берутся под королевское наше покровительство.

Для большего ко всему сказанному доверия, сей лист скрепляется королевской нашей печатью... Дан в Варшаве, июня 11 дня, в лето от Р. Х., 1758, царствования же нашего в 25-е.
Август, Король.

[15] Vetera Monumenta Poloniqe et Lithuaniae... nondum edita, ex tabulariis Vaticanis collecta, ab Auguetino Theiner (Romae, 1864, in folio). Т. IV, pars I, pag. 158 —159. — Текст этого прошения у Тейнера — на французском языке и имеет надпись: «Traduction de Та Requete de Juifs-Antitalmudistes an Roi, signee par Jehuda-ben-Nosen Krysa et par Salomon-ben-Elie de Rohatyn, au uom de tons, en 1769, le 16 de May, a Leopol».

[16] Вероятно псалом 18-й по еврейскому канону «на спасение от врагов».

[17] Theiner, Documenta, Ibid, pag. 159 — 161. С французского текста. Надпись: Traduction de la Requete des juifs Antitalmudistes a son altesse le Primat signee par Ben Nosen Krysa de Nadworne et Salomon ben Elie de Rohatyn, au nom de tous, du 16 de Мay 1759, a Leopol.

[18] Напечатаны у Тернера, Monumenta etc., IV, p. I, pag. 152 — 158.

[19] Theiner, Documentа, IV, р. 161 —163. С латинского текста, озаглавленного: Manifestatio Judaeorum-catechumenorum, ex actis Consistorii Leopoliensis extracta, a D. 1759, Maii 25. — Написано на сквернейшей латыни. Некоторые места, к делу вовсе неидущие и заключающие пустые формальности или льстивые декламации в набожном духе, пришлось выпустить или сократить, чтоб не затемнить смысла целого.

[20] Т. е. на свое богатство. Тонкий намек на подкупание ими чиновников.

[21] Т. е. Зогар и прочие мистические книги.

[22] Theiner, Ibid. раg. 163 — 164.

[23] Дополнение это, как явствует из одного места его, написано месяца через два-три после подачи заявления от 25-го мая, а именно после львовского диспута, описание коего будет ниже. Помещая это дополнение здесь, я грешу против хронологического порядка, в интересах логической последовательности.

[24] Вот содержание этих вопросных пунктов: 1) Чем отличаются эти именующие себя контраталмудистами от караимов? 2) Имеют ли контраталмудисты достаточное религиозно-теологическое оправдание своим стремлениям? 3) Не имеют ли они в виду, под предлогом принятия христианства, какие либо корыстные цели (aliquod lucrum)? 4 и 5) Добросовестный ли и сведущий ли человек переводчик (толмач), который будет передавать их мнения? 6) Что за люди те, которые ходатайствуют от имени всей партии? Выдающиеся — ли это лица между евреями, и на каком основании они ходатайствуют за других»? — Микольский в своем ответе от 20 июня 1759 г. (напечатан у Тайнера, р. 164 — 165) рассеял сомнения примаса на счет сектантов, настаивал на диспуте, как на мере очень важной для обращения «заблудшихся».

[25] Есть достаточное основание полагать, что этот Израиль меджибожский был никто иной, как сам, славной памяти, Бешт, родоначальник современного хасидизма. Ср. Graetz. Frank und die Frankisten; Кагане: Even Ofel, гл. 23, примечание.

[26] Г. Кагане (Oven Ofel, гл. 28, при конце) удачно доказал ошибочность утверждены Греца, будто бы Франк лично не был на львовском диспуте.

[27] Фамилия Воловских существует еще доныне в Варшаве. О них новейшие сведения см. ниже в конце статьи.