Влияние на рефлексы в гипнозе

Ученые по этому поводу много копий сломали. Один из них, J. M. Charcot,  даже договорился о патогенной природе гипноза, фактически откатывая историю исследований этого явления на полтора века назад, когда его называли «животным магнетизмом». Но как бы мы не трактовали гипноз, он для нас будет оставаться, прежде всего, речью гипнотизера, обращенной к пациенту. Ещё Авиценна, перечисляя средства лечения, на первом месте ставил слово. Почему? Потому что интонация, вкладываемая нами в слова (которые мы тоже тщательно подбираем) может превратить наши фразы в пси-фактор с коммутацией на уровне высшей нервной деятельности реципиента. В частности, перенастройка его представлений о собственном здоровье посредством словесного убеждения влечёт соответствующие физические изменения в поражённых органах. Причём, сам источник вербальной коммутации не имеет значения - лишь бы уши пациента работали. Известна история, когда в одном из парижских госпиталей психолог Эмили Кьи заставляла своих подопечных три раза в день с выражением многократно повторять одну и ту же мантру: «С каждым днем я чувствую себя все лучше и лучше». В результате, если верить источнику, тяжелобольные выздоравливали в течение месяца, а те, что ждали операции, были переведены на терапевтическое лечение. Состояние здоровья этих людей настолько улучшилось, что операция не потребовалась.

Примеры «магии слова» может привести любой человек, припомнив испытанное облегчение после одной фразы иногда даже незнакомого человека. С другой стороны, каждый из нас может подтвердить, что целительный эффект от слов наступает не всегда. Почему? Парацельс говорил, что чудеса бывают только для тех, кто в них верит. В этом смысле позиция скептика, взирающего на мир с высоты своего интеллекта выглядит как форма кретинизма, так как демонстрирует неспособность представить себе что-либо, помимо утвержденного официально.

Константин Иванович Платонов (1877–1969), которого называют отцом советской психотерапии, исследовал связь слова с чувством веры в своей книге «Слово как физиологический и лечебный фактор». Задаваясь вопросом, можно ли с помощью слова влиять на «святая святых» человеческого организма – его инстинктивную деятельность, он получил положительный ответ: да, можно. Если пациент готов верить в целебную силу слов. В подтверждение Платонов приводит десятки примеров, когда пациенты под воздействием гипноза осуществляли корректировку основополагающих инстинктов, таких как самосохранения или размножения.  – это первое свидетельство готовности пациента верить, потому что погружение в анамнез против воли реципиента – вещь  сама по себе невозможная. Кроме того состояние гипноза как «режим настройки» позволяет пациенту сильнее сосредоточиться на восприятии слов, так как его психика в этот момент полностью ограждена от «шума», создаваемого деятельностью человеческого сознания. В результате – удивительные материалы.

Нарушение инстинкта самосохранения

«Больная Ф., 37 лет, учительница, обратилась к нам с жалобами на угнетенное состояние, раздражительность, постоянные головные бо­ли, частые слезы, тревожный сон с кошмарами, безотчетный страх, боязнь остаться одной, внутреннюю тревогу, отсутствие интереса в жиз­ни. Общество людей ее тяготит, она его избегает, занятия в школе с уче­никами, по ее словам, для нее «составляют пытку». Последние месяцы одолевает тоска, мысль о самоубийстве; совершенно неработоспособна. Заболела год назад после смерти матери, которая скончалась во время одной из ссор этой больной с мужем, отношения с которым были плохи­ми. Считая себя виновницей смерти матери, больная до сих пор не мо­жет с этим примириться, мысли о матери, ради которой она жила и тру­дилась, неотступны. С мужем развелась.

Медикаментозное лечение безрезультатно, успокоения и убеждения больную волнуют еще больше. Напоминание о матери вызывает резко отрицательную мимико-вегетативную реакцию. Успокаивающая и убеж­дающая психотерапия в бодрственном состоянии, естественно, была не­возможна. Мысли о самоубийстве были настолько упорны, что возникло намерение направить ее в психиатрическую больницу. Но предваритель­но была применена психотерапия во внушенной дремоте, во время кото­рой делалось внушение о неосновательности самообвинения, спокойном отношении к случившемуся. Вместе с тем внушались бодрость и стой­кость, хороший сон, интерес к жизни.

После 1-го сеанса такого мотивированного внушения в дремотном состоянии больная хорошо спала всю ночь, а весь следующий день, по ее словам, «чувствовала себя обновленной, о матери ни разу не вспомина­ла, была все время на людях, настроение хорошее», причем «если вчера была апатична и безразлична, то сегодня бодра, энергична, с верой в свои силы!» На следующий день проведен 2-й сеанс, повторены те же внушения. После этого больная уехала. Она писала нам, что чувствует себя «хорошо во всех отношениях: бодра, жизнерадостна, энергична, работоспособна, действительно как бы обновленная». Была под наблюде­нием в течение года, катамнез оставался положительным (наблюдение автора).»

Нарушение материнского инстинкта

«Больная К., 30 лет, замужем, обратилась с жалобами на мучи­тельное навязчивое стремление задушить собственного 8-месячного грудного ребенка, возникшее со дня его рождения и обостряющееся пре­имущественно во время кормления. К своему ребенку испытывает «тупое чувство». Невыносимо мучительное состояние «бесплодной борьбы» со своим навязчивым стремлением заставило обратиться за помощью к врачу.

Этиологического комплекса вскрыть не удалось и психотерапия бы­ла проведена чисто симптоматически. Больная оказалась хорошо гипнабильной. Во внушениях, проводимых во внушенном сне, разъяснялась несуразность ее влечения и внушалось материнское отношение к ребен­ку. После 3-го сеанса было отмечено ослабление навязчивого влечения и пробуждение внимания, чувства жалости и нежности к ребенку. После 7-го сеанса почувствовала себя совершенно здоровой. Была под наблю­дением один год.

Особый интерес данного случая невроза навязчивости заключается в том, что истинная причина навязчивого влечения была выяснена лишь через 23 года после выздоровления. Обратившись в диспансер по друго­му поводу, она нам о прежней своей жизни рассказала следующее: имея сына от первого мужа, вышла замуж вторично, так как хотела «дать от­ца своему сыну». Второй муж оказался хорошим человеком, оправдал ее надежды, она питала к нему дружеские чувства, дорожила им как чело­веком и ценила как «отца» первого сына. Сексуального влечения к не­му у нее не было, беременности избегала из боязни, что у мужа изме­нится отношение к ее сыну. Забеременев по настоянию мужа, она стала испытывать отвращение к будущему ребенку. После рождения его раз­вилось непреодолимое влечение задушить его. Впоследствии же своего второго сына, в отношении которого проявилась указанная навязчивость, она очень любила (наблюдение автора).

В данном случае в основе развития навязчивости лежал сниженный тонус коры мозга, вызванный угнетенным состоянием (нежелание иметь новую беременность). На этой основе у лица, по-видимому, принадле­жащего к слабому общему типу высшей нервной деятельности, кора мозга находилась в переходном, фазовом состоянии, с преобладанием ультрапарадоксальной фазы (что, по И. П. Павлову, и ведет к ослабле­нию у больных понятия противоположения).»

Нарушение полового инстинкта

«В диспансер Центрального украинского психоневрологического института в феврале 1929 г. обратилась 23-летняя девушка В., рабо­тающая кассиршей, с жалобами на сильную любовь и не менее сильное чувство ревности, испытываемое ею по отношению к другой девушке. Это доставляет ей тяжелые переживания, совершенно нарушившие ее ду­шевное равновесие и работоспособность. Положение особенно осложни­лось год назад, когда девушка, к которой она была привязана в течение 3 лет, «изменила» ей и тем заставила ее мучиться и страдать.

Приводим дословно составленное ею по нашей просьбе описание ее тяжелого душевного состояния: «С тех пор как Женя (так зовут эту девушку) меня бросила, я потеряла голову. Пропал сон, аппетит, по но­чам плачу. На работе в кассе делаю просчеты. Вот уже год я ни секунды не имею покоя. Женю я преследую, хожу за ней по пятам, ревную ее к новой подруге, к которой она ушла от меня. Часами простаиваю, часто под дождем, у витрины кафе, где Женя работает, поджидая, когда она выйдет со своей новой подругой. Иду следом за ними и успокаиваюсь только тогда, когда они расстаются и Женя одна идет к себе домой. Но­чами просиживаю под лестницей в подъезде, где находится ее квартира, поджидая, когда она утром выйдет. Когда Жени дома не оказывается, я начинаю ходить по ее знакомым, разыскивая ее, не находя себе места. Если на работе немного забываюсь, то после работы бесцельно блуждаю по городу, 

пока не выбьюсь из сил. Хочу ее разлюбить, но не могу. Ви­деться с Женей мне тяжело, но не видеться еще хуже».

В таком состоянии В. обратилась за врачебной помощью в поликли­нику. Ей прописали бром и посоветовали взять себя в руки. Решив, что это не поможет, В. обратилась в психотерапевтическое отделение диспан­сера Украинского психоневрологического института. О том, каким образом и при каких обстоятельствах возникла у неё эта ее влюбленность и привязанность к Жене, В. рассказала в прове­денной нами анамнестической беседе. С раннего детства В. жила в тяже­лых семейных условиях и часто бывала свидетельницей больших ссор между родителями. Сама она была, по ее словам, доброй, мягкой, уступ­чивой и отзывчивой девочкой, не по летам впечатлительной. В школе была в числе первых учеников. Ее семья терпела нужду, так как отец, будучи алкоголиком, пропивал заработок. В. тяжело переживала все семейные осложнения. В школе имела подруг, не чуждалась и общества мальчиков. Когда В. было 12 лет, одна из ее подруг стала играть с нею «в мужа и жену», подражая своим родителям в их интимных отношениях. Результатом этого явилась взаимная мастурбация, ставшая привычной. Ее подруга была красива, и В. к ней привязалась. В 15-летнем возрасте В. поступила на работу в качестве домашней работницы. Здесь к ней стали приставать мужчины «со скверными наме­рениями», и В. стала их бояться и избегать («они стали мне противны»). На работе терпела от них оскорбления и унижения. В возрасте 18 лет вступила в половую связь с мужчиной, но это ее мало удовлетворяло. В. полюбила этого человека «первой чистой любовью», а он мучил ее и издевался над ней, а вскоре женился на другой. Держась вдали от мужчин и к тому же считая себя уродливой, В., продолжая бороться со своим чувством к покинувшему ее человеку, стала принимать участие в общественной работе (работала к этому вре­мени в столовой). Тяготясь своим одиночеством, сошлась с одним рабо­чим, обещавшим жениться на ней. Однако он оказался женатым, и она от него ушла. Поступила на работу в ресторан. Здесь и работала кас­сиршей Женя, которая была красивой и, по словам В., относилась к ней тепло и сердечно, но Женя занималась гомосексуализмом и склонила В. вступить с ней в извращенные половые отношения. Вначале В., по ее словам, питала к этому отвращение, оказывала сопротивление ласкам Жени, но затем «из чувства жалости к новой подруге», из «пассивной» сама сделалась «активной». Женя покупала ей подарки, они привязались друг к другу и были неразлучны. «Ведь у меня не было близкого друга,— говорила В., описывая свое тяжелое душевное состояние. Я была одна, а Женя дала мне возможность немного забыть о своем уродстве и говорила мне, что я хороший человек. Я ей во всем верила и меня тянуло к ней. У меня к ней было не только половое чувство, но и дружба. Мы с ней носили оди­наковые платья, туфли и шарфы, во всем друг друга подражая. Я сильно полюбила Женю. Когда она была больна, я заменяла ее на работе и го­това была ради нее почти на все... Даже на молодежное собрание я не ходила, если Женя говорила: „Не ходи!", и все терпела за нее. Если туфли ей жали, я давала Жене свои туфли, а сама надевала ее туфли, хотя они были мне совсем малы. Ногам больно, но я молчу, лишь бы ей было хорошо: ею только и жила». Однако в дальнейшем В. стала сильно худеть, сделалась «раздра­жительной, плаксивой и злей». А когда Женя ей изменила, найдя себе другую подругу, у В. возникло тяжелое угнетенное состояние, полная ут­рата психического равновесия, неправильности в поведении, упала рабо­тоспособность. Вместе с тем В. стала сознавать ненужность и вред для ее здоровья их извращенной половой связи, как и самого чувства любви и ревности, какое она питала к Жене. С намерением избавиться от всего этого она обратилась в поликлинику.

Неврологический и органический статус: астения, бледность кожных покровов и слизистых, повышенность сухожильных рефлексов, тремор век, языка и вытянутых вперед рук. Строение тела по женскому типу, таз женский, вторичные половые признаки выражены хорошо. В данном случае имелось возникшее по условнорефлекторному ме­ханизму половое влечение к лицу того же пола с чрезмерной привязан­ностью к своему объекту и ревностью. Это привело к развитию тяжелого истерического психотического реактивного состояния, особенно усилив­шегося после измены объекта ее любовной страсти. Здесь сыграли роль гомосексуальные переживания в отроческом возрасте, отвращение к муж­чинам, испытанное ею в результате ряда неудачных для нее половых связей с ними, грубость с их стороны, сознание своей уродливости, оди­ночества в жизни, ласковость со стороны склонившей больную к половому извращению девушки. Таким образом, в данном случае развитию извращенного гомосек­суального влечения способствовала благоприятствовавшая этому средовая ситуация при нестойкости положительных социальных устоев, норма­лизующих поведение девушки, в основном имевшей нормальную, гете­росексуальную настроенность.

После ряда анамнестических бесед проведена психотерапия. Была разъяснена сущность заболевания и его причина, противоестествен­ность влечения к лицу того же пола и связь тяжелого душевного со­стояния с этой сексуальной ненормальностью. Ей было предложено по­пытаться создать условия для нормального влечения к лицу другого пола. Больная оказалась хорошо гипнабильной. Были проведены как мотивированные, так и императивные утвердительные внушения во вну­шенном сне, направленные на устранение влечения к лицу женского по­ла, прекращение какого-либо чувства к Жене и забвение ее. Вместе с тем прививалась нормальная сексуальная направленность к лицам про­тивоположного пола. Сеансы речевой терапии заканчивались одноча­совым гипнозом-отдыхом. На протяжении 2 месяцев было проведено 12 таких сеансов, причем 8 из них через каждые 2 дня. После 1-го же сеанса было отмечено заметное улучшение: в тот же вечер спокойно прошла мимо той витрины, у которой до того простаивала часами, встре­чи с Женей не искала. После 2 последних сеансов ее к Жене уже не тянуло.

Через 4 месяца В. сообщила о своем хорошем самочувствии во всех отношениях. Однако Женя снова пыталась привлечь ее к себе ласками и требованиями связи, посещая В. без ее разрешения. Слезы Жени и ее настойчивые домогательства чуть было не поколебали устойчивость В., но она нашла в себе силы противостоять им, после чего снова обрати­лась в диспансер за поддержкой. На протяжении 2 недель было прове­дено еще 4 сеанса, что окончательно поставило ее на ноги, она в течение 5 лет продолжала считать себя здоровой. Влечение к женщине смени­лось влечением к мужчине. Через 2 года по выздоровлении она вышла замуж по любви, родила ребенка, занимала ответственную должность заведующей столовой, была уравновешена, спокойна в работе. В 1934 г. демонстрирована нами на конференции врачей Украинского психоневро­логического института (наблюдение автора).»

Куски отчетов, приведенные из книги «Слово как физиологический и лечебный фактор», иллюстрируют главный вывод автора: утраченный или выдающий «ошибки» инстинкт восстанавливается путем словесного воздействия. Это одно из величайших открытий 20 века, которое было сделано Г.И.Платоновым, потому что он опирался на труды своих предшественников. В частности, Платонов развил идею И.П.Павлова о «напряжении» инстинкта как условии его реализации, придя к выводу, что возникновение невротических состояний – это результат обстоятельств, вызвавших не напряжение, а «перенапряжение» инстинкта. Это явление наблюдается либо от непосильной задачи, либо от длительного подавления инстинктивных побуждений. Таким образом, всякое психосоматическое расстройство по Платонову – это своего рода «заплата», которою защитные рефлексы человека накладывает на «пробоину» в его психике, чтобы предотвратить более худшие последствия. Одновременно Платонов экспериментально подтвердил заключение другой апостола российской физиологической школы В. М. Бехтерева о рефлекторной природе педофилии, гомосексуализма, фитишизмиа, мазохизма, садизма и т.д.  Оказалось, большинство эротических «фиксаций», включая преждевременную эякуляцию или импотенцию, развиваются под воздействием внешних раз­дражителей, которые могут возбуждать сексуальное чув­ство или, наоборот, тормозить его. При этом импульсы, вызывающие перенапряжение «основного инстинкта», могут ходить как со стороны первой сигнальной системы, так и второй, что доказывается беседами в анамнезе. Благодаря платоновским обобщениям, современная российская психотерапия получила прочный фундамент, который нам, сегодняшним практикам, позволяет не только устранять «мусорные» условные рефлексы, поддерживающие психосоматические расстройства, но и приводить в нормальное со­стояние инстинктивную деятельность человека, основанную на врожденных (безусловных) рефлексах. А самое главное, мы знаем, куда развиваться – тема семантического  кодирования рефлекторной деятельности человека похоже на океан, в котором человечество освоило только прибрежные воды.