Л. Розенберг. ЖИЗНЬ В СВЕТЕ СМЕРТИ

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Тема этой книги тесно связана с духовной практикой. Если бы мы смогли понять до конца учение Будды, старение и смерть не пугали бы нас. Если бы мы глубоко поняли истину старения и смерти, мы поняли бы учение Будды. Старение и смерть – не вопросы, от которых нужно избавляться. Это способ познания глубочайших истин, путь, ведущий к освобождению.

Правильная медитация заключается в том, чтобы относиться к оставшейся жизни с тем же вниманием, какое мы проявляем во время медитации на подушке. Эта медитация не должна прерываться ни на мгновение. Очень полезным для меня оказалось уподобление практики сознательности практике близости.

Великого мастера дзен XIII в. Эйхей Догэна однажды спросили: "Что такое пробужденный ум?" На что он ответил: "Это ум, который входит в близкие отношения со всеми вещами". Чем больше мы размышляем над этим утверждением, тем более глубоким оно представляется. Практика близости бывает разной – начиная от простого дыхания и кончая пробуждением, или освобождением, включая все, что лежит между ними.

Термин близость, разумеется, довольно распространен в нашей культуре. Все мы хотим близости или, по крайней мере, думаем, что хотим, но на самом деле чувствуем одиночество, разобщенность, обособленность. И правда заключается в том, что невозможно достичь близости с другим человеком, пока мы не войдем в близкие отношения со своим одиночеством. Нельзя состоять в близких отношениях с кем-то еще до тех пор, пока мы не будем близки сами с собой.

Главные темы этой книги – болезнь, старость и смерть – очень близки нам. Но с удивительным упорством мы стараемся их избегать. Разумеется, рано или поздно они нас настигнут. Но мы постоянно пытаемся не допустить этого – и в результате становимся чужими самим себе.

В одном из своих фильмов Вуди Аллен говорит: "Я не боюсь смерти. Просто не хочу быть рядом, когда это со мной случится". Мы, буддисты, придерживаемся как раз противоположной точки зрения. Мы учимся смотреть смерти в глаза. Мы специально вызываем у себя страх смерти. И уж конечно мы хотели бы присутствовать при собственной смерти. Для каждого из нас это станет решающим испытанием на преданность заповедям Будды. Мы желаем близости со смертью.

Близость – это опыт неотделенности, единения с тем, что с нами происходит. Как правило, мы видим в себе недостатки – страх, жадность, гнев и т.д., – но считаем, что духовная практика поможет нам в конце концов от них избавиться.

Наше сознание определяется словом "чтобы". Мы занимаемся чем-то, чтобы достичь чего-то или стать таким-то. Эта целеустремленность, желание претворить в жизнь свои амбиции выбивает нас из настоящего, из наших нынешних ощущений, и мешает достижению близости. Тогда мы начинаем жаловаться на ее отсутствие. Само желание близости может помешать ее достижению.

Одно из моих любимых направлений буддизма – Сото дзен-буддизм Кошо Учиямы. Это направление получило распространение в Америке благодаря Шохаку Окумуре и еще нескольким последователям, которые перевели на английский язык работы Учиямы. Сам Учияма учился у другого мудреца, Саваки Роши, и на основе бесед с учителем написал несколько книг.

Саваки, детство которого было трудным (он рос сиротой), по-видимому, являлся сильным и харизматическим лидером, несмотря на то что Учияма в своих книгах изображает его робким и слабым человеком. Он потряс основы японского дзен-буддизма, когда взял под свое покровительство разрушенный храм и начал практиковать крайне суровую форму дзен-буддизма. Однажды Учияма спросил Саваки: "Если я буду много лет практиковать медитацию дзадзен, смогу ли я стать таким же сильным, как вы?"

Саваки, ни секунды ни колеблясь, ответил: "Нет, не сможешь. Мне помог не дзадзен. Я всегда был таким".

Учитель Учиямы говорил, что хотел бы иметь на своей могиле следующую эпитафию: "Здесь лежит Саваки Роши, который всю жизнь провел, сидя на подушках". Также Саваки знаменит своим высказыванием о том, что учение дзадзен абсолютно бесполезно. (Но если вы не будете отдаваться целиком этой "бесполезной" деятельности, он скажет, что вся ваша жизнь прошла совершенно бесполезно.) Он пытался бороться с философией "жизни ради чего-то" и настаивал на том, чтобы ученики медитировали ради самой медитации.

С одной стороны, сидячая медитация – вещь полезная. Любой, кто ею занимался, расскажет вам о ее выгодах. Но если вы начнете медитировать ради выгод – подобно тому как Учияма медитировал, чтобы стать похожим на Саваки, – то лишь навредите себе. Хорошо, если мы искренне стремимся стать свободными и здоровыми, – это придает энтузиазм и смысл нашей практике. Но часто мы ставим перед собой все новые и новые цели, и это мешает полностью слиться с текущим моментом. Часть нашего сознания увлечена новой целью и не может понять до конца то, что с нами происходит сейчас.

Я часто практикую с учениками девятидневные безмолвные затворничества, которые, как правило, происходят в Обществе медитации в Барре, штат Массачусетс. Я не сомневаюсь в их полезности и в том, что они помогают углубить духовную практику. Затворничество требует много времени и сил. Некоторые люди приходят издалека, берут отпуск на работе, уезжают от семьи. Уже за несколько месяцев до начала затворничества они начинают с нетерпением его ожидать.

Естественно, что они приезжают с определенными надеждами относительно будущего затворничества: как оно пройдет и чего они в результате достигнут. Очень часто люди, таким образом, хотят уменьшить стресс или обрести душевный покой. Некоторые нацелены решить ту или иную проблему, оценить трезвым взглядом взаимоотношения с близким человеком. Кто-то желает почувствовать прилив вдохновения или вызвать мудрые мысли. Медитация випашьяны иначе называется медитацией проникновения в суть вещей. Люди, решившиеся на затворничество, не знают, что принесет им это проникновение, но они хотят его достичь.

Как это ни смешно, происходит прямо противоположное. Само затворничество сопряжено с сильным стрессом – по крайней мере когда мы занимаемся им впервые. Человек оказывается в новом месте и лишен привычных занятий – не может читать, писать, говорить. В качестве нагрузки ему дают неприятную и трудную работу. Молчание побуждает наш мозг к разговору с самим собой, у нас могут возникнуть ссоры с соседом по комнате, с напарником по работе или с теми, кто слишком долго занимает место в столовой. В результате никакого проникновения не получается – наш мозг остается таким же, как раньше. Мы чувствуем, что не стоило ради этого уезжать из дома, и нас начинает тянуть домой.

Словом, все дело в несбывшихся надеждах. Жизнь течет сама по себе, независимо от наших надежд и расчетов. Между реальной жизнью и желаемой существует зазор, и этот зазор наполнен страданиями. Мы испытываем страдания не только во время затворничества – страдания настигают нас каждый день нашей жизни. Задача духовной практики – изменить отношение человека к жизни, отвлечь наше сознание от желаемого и обратить его к реальности.

Суть практики не в том, чтобы медитировать стоя или сидя, хотя такая медитация нужна и полезна. Смысл практики в том, чтобы быть в настоящем, осознавать, что с нами происходит именно сейчас. Спокойное сознавание происходящего – вот что необходимо. Внимание не должно отвлекаться на симпатии или антипатии.

Мои ученики – особенно новички – приходят ко мне и радостно сообщают, что их сидячая медитация прошла на редкость удачно. Это означает, что медитация оправдала их ожидания. Они решили, что знают, какой должна быть медитация, – а жаль! Если медитация прошла успешно, значит, скоро нас ждет неудача, поскольку от новой медитации мы ожидаем похожих ощущений и результатов. Одно и то же событие никогда не повторяется. Заповедь Дхармы гласит: ожидание равно страданию.

Практика близких отношений, наоборот, предполагает работу с текущим опытом. Очень часто во время затворничества человеку предлагают выполнять ту или иную работу – например, пылесосить пол, – и люди не понимают, как сблизиться с ней. Они пытаются уделять работе повышенное, пристальное внимание. Это продолжается секунд двадцать, не больше. Между тем лучше пылесосить пол в расслабленной манере, одновременно наблюдая за тем, что происходит. Желание выполнить работу поскорее, чтобы потом пойти погулять, отвлекает нас от выполняемой работы. Не сопротивляйтесь ему – просто вернитесь к работе. Постепенно вы все чаще будете чувствовать, что вы и ваша работа – одно целое. Близость приходит в результате ясного сознавания своей отделенности.

Вероятно, у вас уже был опыт близости, хотя вы не знали, что это состояние называется именно так. Именно в этот момент двойственность субъект/объект исчезает. Не существует человека, выполняющего ту или иную деятельность, существует лишь деятельность сама по себе. Знакомые музыканты говорили мне, что они иногда настолько увлекаются игрой на инструменте, что процесс идет совершенно естественно, без усилий.

То же самое испытывают спортсмены и даже обыкновенные люди – они настолько увлекаются бегом или плаванием, что забывают о себе. Хороший танцор может забыть обо всем на свете и раствориться в танце. Одна мысль может нарушить состояние эйфории. Как только человек подумает: "Я растворился в танце", – его самосознание возвращается.

Это случается, когда мы увлекаемся какой-либо деятельностью, полностью отдаемся ей. Цель практики – научиться отдаваться всякому делу без остатка. Удовлетворенность должен приносить сам процесс деятельности. Сидячая медитация способствует возникновению такой увлеченности.

В начале сидячей медитации человек похож на ребенка, который учится ездить на велосипеде. Мы чувствуем свое тело и дыхание и испытываем определенное неудобство и стесненность. Но проходит некоторое время, и мы привыкаем. Ребенок и велосипед становятся неразрывным целым, и то же самое происходит с медитацией. Мозг, тело и дыхание сливаются воедино. Как будто бы кто-то дышит вместо вас, но найти дышащего невозможно.

Представим себе состояние необработанности, сырости – например, сырую пищу. Наш опыт носит моментальный характер. Мы говорим, что у нас болит спина, но на самом деле это чувство абсолютно уникально и постоянно меняется. Даже слово боль лишь приблизительно передает ощущение боли – этолишь интерпретация, и к тому же негативная. Есть просто чувство, постоянно меняющееся и уникальное. Есть поток чувства. Вот что мы ощущаем, когда погружаемся в медитацию, сидя на подушке, – постоянный поток энергии жизни.

С этим сырым опытом мы поступаем так: мы подвергаем его кулинарной обработке при помощи концепций, теорий, объяснений, описаний. В наших головах он быстро превращается в мысль, далекую от первоначального опыта. Мы теряем непосредственность восприятия.

Осознанный подход – это возвращение непосредственности восприятия, поток опыта, сырого и необработанного, прямого и обнаженного, близости с ним.

Чтобы объяснить состояние близости, я часто использую сравнение с просмотром телепрограмм. Допустим, человек любит баскетбол и все знает о нем. Но когда он смотрит соревнования по телевизору, то невольно слушает комментатора, описывающего то, что происходит на экране, и комментарии влияют на его восприятие. Комментаторам платят за то, чтобы они сделали просмотр соревнований более увлекательным или поддержали одну из команд. Наш мозг – тоже своего рода комментатор, преследующий скрытые цели. Иногда мы не можем выключить или приглушить голос этого комментатора, но мы понимаем, что он делает и как он обрабатывает происходящее. Поняв это, мы возвращаемся к "сырому", первичному опыту.

ПОПЫТКИ ИЗБЕЖАТЬ СОЗНАВАНИЯ

В чем, к примеру, заключается близость с чтением этой книги? Мы сознаем, что сидим. Мы чувствуем контакт тела со стулом и ног с полом. Мы замечаем, что дышим. Это хороший повод для любого проявления осознанности и вхождения в контакт с нашим физическим состоянием и дыханием.

И тогда, как говорят дзен-буддисты, нам остается лишь читать. Глаза скользят по страницам. Мы видим слова и поглощаем их, вбирая в себя их значение. При этом, конечно, мы попадаем в ловушку неравнодушия. Некий толчок придает работе нашего мозга новое направление. Мы продолжаем воспринимать слова, но уже не читаем их. Практика заключается в том, чтобы замечать, когда это произойдет, и затем – естественным образом – вернуться к чтению.

То же самое происходит со слушанием, искусство которого во многом утрачено. Во многих буддийских монастырях и центрах духовной практики ученики сидят, в то время как учитель произносит речь. Но дело здесь не в дисциплине или следовании правилам. Наилучший способ слушать – сидя. Слушание – это медитация, объектом которой является речь учителя. Как только ученик чувствует, что отвлекается, он снова возвращается к процессу слушания.

Слушая своих друзей, мы нередко попадаем в ловушку реакций и мнений, попыток заранее сформулировать ответ, вместо того чтобы полностью увлечься тем, что говорит человек. Общения не происходит. Если вместо этого мы будем внимательно слушать, то поймем, что хочет сказать собеседник, вплоть до мелочей, и, естественно, у нас сложится собственное мнение. Наш ответ в этом случае будет более адекватным.

Человеческий мозг постоянно что-то вычисляет. Мы хотим попасть из пункта А в пункт В, а особенно амбициозные – в пункт Z. Практика, о которой я говорю, ведет нас из пункта А в пункт А. Нужно выработать широкий подход к происходящему, способность испытать его во всей полноте.

Мы пытаемся видеть в настоящем моменте средство для достижения некой цели. "Если я сделаю это в момент А, – думаем мы, – то буду счастлив в момент В". Но в нашей практике каждый момент является и средством, и целью. Цель момента А есть момент А. Не существует момента В, якобы дающего большее чувство удовлетворенности, чем момент А. Каждый момент – абсолютная ценность.

Будда говорит о пробуждении, или иначе – освобождении. В своем роде это, конечно, цель. Но единственный способ ее достижения – абсолютное присутствие там, где мы находимся сейчас, то есть в настоящем моменте.

Рассмотрим пример одиночества – ситуацию, когда человеку особенно хочется близких отношений с другим человеком. Одиночество становится тем пунктом А, из которого мы хотим сбежать. Мы надеемся найти лучшее место, более мирное и спокойное, способствующее нашему пробуждению.

Испытывая одиночество, мы часто воздвигаем барьер между собой и другими. Роль барьера может играть и стремление к освобождению – часто это мешает людям. Мы изолируем себя, а потом удивляемся, почему мы одиноки. Я не призываю бежать на улицу и обнимать всех подряд. Просто необходимо проанализировать, что мешает нам в конкретные моменты войти в контакт с барьером одиночества. Прежде всего нас должно интересовать происходящее сейчас.

Предположим, что мы сидим на подушке и испытываем чувство, которое можно назвать одиночеством. Это лишь название. Чувство, испытываемое нами, еше сырое, абсолютно уникальное. Как войти с ним в близкие отношения?

Самый лучший способ – как и в случае с уборкой комнаты и чтением – понять, что мешает нашей близости.

Один из хитрых способов уйти от одиночества – попытки его объяснить. Мы пускаемся в сложные теории, чтобы понять причины одиночества и найти, таким образом, определенное утешение. Об этом написаны тома книг. Мы создаем сложную теорию о наиважнейшем условии жизни человека – одиночестве существования. Мы превращаем его в памятник мысли.

Еще один способ бегства – пересказать историю нашей одинокой жизни. Это длинная трогательная история, и мы к ней привязаны. Мы рассказываем ее всем, кто готов нас выслушать. А если таких желающих не находится, мы в очередной раз рассказываем ее самим себе. Мы предпочитаем историю нашего одиночества нынешнему опыту, потому что центром событий в ней является наше "я". "Я" с удовольствием оживляет и освежает эту историю.

Мы спасаемся бегством, оправдывая свое одиночество. Мы ищем виновника на стороне – выгодная стратегия! Мы отрицаем и подавляем одиночество, ища другой объект для своего внимания.

В борьбе с одиночеством нам порою приходится проявлять терпение – на протяжении многих дней, месяцев и лет наблюдать свои попытки убежать от него. В конце концов наступает день, когда одиночество выходит на поверхность, и мы уже не пытаемся от него избавиться. Наше сознавание присоединяется к ощущениям, и мы уже не думаем о том, что происходит. Мы – ни за, ни против происходящего. Мы лишь невинно и наивно наблюдаем за ним. Чтобы понять одиночество, необходимо с ним общаться. Нужно дать ему расцвести, рассказать о себе – не обязательно словами – и угаснуть. И замечательную возможность для этого дает сознавание, которому мы учимся, медитируя на подушках.

Когда люди впервые начинают практиковать сознавание, то часто понимают его неверно. Они воспринимают ее как отстраненность, дистанцированность – как если бы мы стояли на холме и в бинокль наблюдали за битвой, происходящей внизу, в долине. Мы видим битву, но не принимаем в ней участия и находимся в относительной безопасности.

Сознавание в моем понимании – вовсе не отстраненность. Это активное наблюдение. Мы находимся не на холме, а внизу, в самой гуще битвы, и полностью сознаем происходящее. Мы поддаемся опыту так же, как мы поддаемся дыханию или ощущениям тела, – в данном случае это сложный опыт того, что мы зовем одиночеством. Мы не обрабатываем его при помощи концепций, объяснений и т.д. Мы просто позволяем ему существовать.

В чем же здесь различие с состоянием одиночества, спросите вы. Разница – в качестве бодрствования. Если мы просто испытываем одиночество, то теряемся в нем. В особо тяжелых случаях оно нас полностью подавляет. Но если мы подходим к одиночеству осознанно, то не теряем себя, а, наоборот, находим. Мы находимся в самой гуще опыта и полностью сознаем происходящее.

При этом мы вновь сталкиваемся с законом, о котором мы уже говорили, – законом непостоянства. Все имеет свое начало, развитие и конец. Мы обнаруживаем, что энергия сознавания трансформирует наш опыт. Она освобождает энергию, заключенную в одиночестве, и придает ему внушительность. Мы начинаем понимать, что все, что с нами происходит, носит временный характер. Мы перестаем бояться любых ощущений.

Конец одиночества наступает при полном контакте с ним. Двойственность субъект/объект исчезает. Мы сами превращаемся в одиночество. Больше не существует "я", сочувствующего самому себе. Наблюдая одиночество и не отделяясь от него, мы лучше понимаем его и жизнь в целом.

И все же есть что-то, что мешает полному контакту с одиночеством. Это "что-то" – принадлежность нашему "я", восприятие одиночества как "нашего". Необходимо отрешиться от понятий "я" и "мое". Существует одно лишь одиночество.

Когда мы изменим, таким образом, наше отношение, одиночество превратится в одинокость. Мы одиноки, но связаны с окружающим миром.

Однако нельзя превращать опустошение своего "я" в новую цель. Об этом остроумно сказано в одном еврейском анекдоте. Раввин в синагоге обращается к прихожанам: "Вы, наверное, думаете, что я – раввин, ваш учитель, святой человек. Но я хочу, чтобы вы знали: я – никто и ничто. Здесь, – и тут он похлопал себя по груди, – ничего нет". Собравшихся удивила его скромность.

Рядом стоявший помощник раввина тоже вступил в разговор: "Вы думаете, что он – ничто? Нет, это я – ничто и никто. Я – меньше, чем он". И снова молящиеся были глубоко тронуты. Ведь этих людей они считали почти святыми.

И тут вдруг из задних рядов встает прислужник в рабочей одежде и говорит: "Да нет, это я – никто и ничто. Я – ничтожнее, чем пыль, которую я подметаю".

Раввин качает головой и сердито говорит помощнику: "Посмотри-ка, он тоже считает себя ничтожеством".

Практика сближения может иметь различные варианты. Много лет назад, когда я только начинал преподавать в Кембридже, в моде была французская еда. Круассаны тогда еще не появились в наших ресторанах быстрого питания. Кушать круассаны и знать, как правильно произносится само это слово, было признаком "продвинутости". Я в то время преподавал практику сближения. Во время занятия ко мне подошла ученица и сказала, что только что осознала – ей не нравится французский сыр "бри". Она ела его уже много лет, но, достигнув в тот день сближения со своим опытом, поняла, что ей нравится не сам сыр, а его популярность.

Нечто противоположное случилось со мной во время пребывания в Корее. Некоторое время я учился у корейского мастера Сюн Сана. В конце концов мастер пригласил нас к себе на родину. Мне абсолютно не понравилась тамошняя еда. Она была очень однообразной – рис и маринованные овощи. Я ведь еврей из Бруклина, привык к кофе и пирожным. Меня особенно раздражало, что у корейцев нет завтрака как такового: утром, днем и вечером они едят одну и ту же еду.

Мы, американцы, стали шутить по поводу еды, чтобы как-то дистанцироваться от нашего опыта. Я шутил больше всех. Однажды мой учитель не выдержал. Он буквально припер меня к стене и закричал:

– Где ты сейчас находишься?

– В Корее, – ответил я.

– Вот именно, – сказал он.

Он имел в виду: "Так будь в Корее".

Я исправился и стал есть все, что дают, и вдруг поймал себя на том, что пища стала мне нравиться. Теперь корейская кухня – одна из самых моих любимых.

Еще более яркий случай произошел в конце жизни с моим отцом. Он тогда страдал болезнью Альцгеймера и находился в доме для инвалидов. Первые шесть месяцев мне тяжело было его навешать. Я постоянно вспоминал, каким он был раньше – умным, ясно мыслящим, проницательным человеком. Этот прежний образ вставал между нами. Кроме того, я прочел много книг о болезни Альцгеймера, и прочитанное тоже сказывалось. Я воспринимал его как пациента с определенным диагнозом, а не как своего старого, больного и любимого отца.

Наконец я понял ошибку. Я воспринимал облик отца искаженно. Я не был с ним. Нас разделял диагноз болезни.

Мне по-прежнему было тяжело его навещать. Но теперь я стал воспринимать его таким, какой он был вдень моего визита. И, присмотревшись поближе, я увидел в нем много положительного. Иногда отец даже казался счастливым. Я спросил у медсестер и сиделок, которые о нем заботились, и они подтвердили мои впечатления. Забыв о диагнозе отца, я даже стал смеяться над его шутками, хотя и не совсем их понимал. Но разве обязательно понимать, о чем говорит человек, чтобы посмеяться вместе с ним за компанию?

Близость, о которой я говорю, доступна не только при исключительных обстоятельствах. Ее можно достичь и в самых простых вещах. Следя за дыханием, воспринимайте его таким, какое оно есть. Когда за окном поет птица, слушайте ее пение. Гуляя, почувствуйте, как ваши подошвы касаются земли. Во время еды наслаждайтесь ее вкусом. Тогда вам нетрудно будет достичь близости с более сложными явлениями – старением, болезнями, смертью. Это произойдет просто и естественно.

ГЛУБИНА ПЕРЕЖИВАНИЙ

У большинства людей слово близость ассоциируется с человеческими, а точнее – любовными отношениями. Я помню, что когда-то в книге психиатра Р.Д.Лэнга прочел о мужчине, который мог заниматься любовью с женой, только когда мысленно представлял себе другую женщину. Это, конечно, не настоящая близость. Но она не была бы настоящей, если бы он мысленно представлял свою жену в юности, вместо того чтобы воспринимать ее такой, какая она сейчас.

В отношениях с людьми мы часто совершаем похожую подмену. Мы видим не реального человека в настоящем, а тот образ, который сложился у нас в прошлом на основе его поступков. Этот другой человек тоже воспринимает нас на фоне сложившегося у него образа. Таким образом, в отношения вступают не два человека, а два образа. О какой же близости здесь может идти речь? Необходимо глядеть на человека сегодняшними глазами – как если бы он каждую минуту рождался заново. Именно такой подход не дает угаснуть человеческим взаимоотношениям.

Иногда люди полагают, что для поддержания близости требуется много энергии. Большинство из нас бездумно плывут по течению, и сознавание кажется им непосильной задачей. На самом деле все обстоит наоборот. Наблюдая за своим телом и сознанием, вы поймете, что тратите кучу энергии на то, чтобы избегать или подавлять ощущения. Если всю эту энергию направить в русло сознавания, то мы обнаружим в себе невероятный запас энергии и концентрации, с помощью которого можно противостоять страху болезни, старения и смерти.

Некоторым людям практика сознавания представляется фатализмом. Они говорят себе: "буду воспринимать все как есть", – как будто наша задача – действительно прожить жизнь в одиночестве. Если вдруг начинается пожар, они считают, что медитирующий должен сидеть и созерцать, как атмосфера становится все жарче и жарче, как начинает гореть его плоть...

Медитация, о которой я говорю, не доходит до такого абсурда. Нормальный человек тут же прервет медитацию и выбежит из горящего здания. Он почувствует запах дыма и предупредит всех остальных.

Духовная практика вовсе не означает, что остаток жизни мы должны проводить в созерцании одиночества. Она подразумевает выбор. Большинство людей, сами того не сознавая, являются рабами одиночества и страха. Эти чувства преследуют их всю жизнь. Поняв, что с подобными состояниями можно бороться, мы перестанем быть игрушкой в их руках.

Чем глубже мы входим в практику, тем больше нас тянет к простоте. Нам уже не нужны постоянные занятия и развлечения. Повседневная жизнь, на которую мы раньше не обращали внимания, открывает неведомые прежде богатства.

Выходя на природу, мы воспринимаем ее свежим взглядом. Могут ли деревья, скалы и цветы чему-нибудь научить человека? Можно ли относиться к ним непредвзято, с полной открытостью?

Слушая музыку, мы постоянно о чем-то думаем – вспоминаем, когда впервые услышали тот или иной отрывок, усматриваем в нем автобиографические мотивы, находим его исполнение не очень хорошим. Но разве нельзя воспринимать музыку саму по себе – точно так же, как мы воспринимаем дыхание – без всяких толкований? Ведь это совершенно иное восприятие.

Будда прямо обращается к вопросам близости в "Сутре о любви к совершенному одиночеству". В этом трактате он советует не цепляться за прошлое и не терять себя в будущем, поскольку прошлого уже нет, а будущее еще не наступило. Это не значит, что нас больше не будут посещать мысли о прошлом, просто мы перестанем быть их рабами. Мысли о будущем тоже будут приходить к нам, но они не будут нас тяготить и уводить в область несбыточных мечтаний.

По словам Будды, настоящее тоже может подчинить нас себе. Это случается, когда мы отождествляем себя с тем, что происходит в нашем теле или сознании, когда мы относимся к происходящему как к части своей личности. Тогда мы теряемся в настоящем подобно тому, как терялись в прошлом и будущем.

Проблема заключается не в самих мыслях, а в нашем к ним отношении. Однажды в группе начинающих у меня был ученик, который быстро увлекся внутренней медитацией и был очень огорчен, когда курс закончился. Я спросил его, почему он так расстроился, и он ответил, что не видит возможности продолжать занятия, поскольку занимается городской планировкой и в силу профессии постоянно вынужден думать о будущем. Очевидно, что иногда мысли о будущем бывают очень важны и даже составляют существенную часть практики.

Точно так же у меня есть несколько учеников – писателей по профессии, которым постоянно приходится обращаться к своему прошлому, как это делаю я в данной книге. Мысли о прошлом и будущем не обязательно вредны, равно как и пребывание в настоящем не гарантирует сознавания. Все зависит от нашего отношения к событиям.

Однажды один посетитель спросил Будду, почему его монахи всегда излучают такое спокойствие. "Потому что они не думают о будущем и не пытаются оживить прошлое, а живут настоящим", – ответил Будда. Ключевым моментом здесь является жизнь в настоящем, дающая человеку спокойствие.

Но дело не только в том, чтобы видеть вещи такими, какие они есть. Важно посмотреть на них с мудростью,сознательность и избирательность. На языке пали это называется словом сатипанна. Мы присутствуем в настоящем, но не отождествляем себя с ним. Просто мы относимся к нему очень внимательно. Как только внимание ослабевает, наше "я" рождается вновь, и приходится от него возвращаться снова к настоящему. Идеальное одиночество, которое описывает Будда, возможно и среди толпы в том случае, если наше "я" исчезает и мы становимся открыты тому, что происходит вокруг.

Еще один способ достижения близости с настоящим моментом – поразмышлять над взаимосвязью вещей, над стечением обстоятельств, помогающих нам. В Японии, где я практиковал дзен-буддизм, медитирующие признают наличие взаимосвязи, исполняя ритуал поклона. Выполнив сидячую медитацию, к примеру, они кланяются подушке и человеку, медитирующему напротив них. Тем самым они как бы говорят: "Возможностью практики я обязан твоему присутствию". Усилия других людей помогают нам медитировать. Медитирующие кланяются статуям Будды и помещению, в котором находятся. Они кланяются даже туалету и могут сделать поклон туалетной бумаге.

Я иногда спрашиваю своих учеников во время долгого затворничества: что важнее – учитель или туалетная бумага? Если бы я исчез на несколько дней, вы, я думаю, прекрасно обошлись бы без меня. Вы знаете, как правильно ходить и сидеть, у вас есть план медитации. Но что, если вдруг кончится туалетная бумага – ведь это катастрофа!

Один из самых полезных и любимых мною трактатов дзен-буддизма – книга Догэна "Наставления повару". Догэн написал наставления для всех обитателей монастыря, но его наставления повару наиболее популярны, поскольку находят широкое применение в обычной жизни.

В книге он рассказывает о том, как в юности путешествовал по Китаю в поисках учителя. Первый человек, которого он встретил, оказался повар одного из монастырей. Повару было около шестидесяти лет. Несмотря на возраст, он прошел четырнадцать миль, чтобы купить грибов для особого супа, и тут же собирался в обратный путь. Догэн спросил повара, не мог бы тот остаться с ним и поручить кому-нибудь приготовить суп, чтобы не прерывать их интересную беседу о Дхарме. Повар засмеялся, услышав такие слова. "Мой дорогой иностранный друг, – сказал он, – ты не понимаешь, в чем суть практики".

Догэн думал, что изучение Дхармы важно, а приготовление пищи – нет, что священник в монастыре важнее повара. Но в Китае – и позднее в монастырях, которые Догэн основал в Японии, – должность повара была весьма почетной. Повар был солидным человеком с большой практикой. Готовить обед на кухне не считалось менее серьезным делом, чем сидеть в комнате для медитации. Это была важная духовная практика.

Догэн указывал повару не делать различий в приготовлении блюд. Суп из увядшей зелени и изысканный суп-пюре для важных гостей требуют одинакового внимания. Догэн просил беречь зелень как зеницу ока. Дело не в том, что старая увядшая зелень так ценна, просто на ней сосредоточена жизнь повара в данный момент. Что бы мы ни делали, необходимо относиться к делу с максимальным уважением и вниманием.

Иногда мы делим время на части: время для работы, время для упражнений, время для еды, время для друзей, время для детей и, если получится, немного времени для себя. С точки зрения Дхармы, все время предназначается нам. Даже самые пустяковые занятия не менее важны, чем самые серьезные дела. Время, потраченное на них, не проходит впустую.

Знаменитая буддийская сутра гласит, что, если из Вселенной убрать одну пылинку, Вселенная рухнет. Это и есть точка зрения Дхармы. Значение имеет абсолютно все.

Начав занятия медитацией, я дважды встретился со смертью, и обе встречи подтвердили правильность вышеизложенной точки зрения. Будучи в одном из корейских монастырей, я стал свидетелем смерти монахини. Ее похороны произвели на меня большое впечатление. Все монахи и монахини двинулись торжественной процессией вниз по холму и пели, в то время как тело покойной кремировалось. Дзен-мастер, рядом с которым я сидел, рыдал во время церемонии. Он буквально обливался слезами. Мне стало даже неловко.

Все, что я знал тогда о дзен-буддизме, было почерпнуто из популярных книжек Алана Уоттса. Я думал, что монахи всегда безмятежны и относятся к тому, что с ними происходит, с полным спокойствием. Поэтому сцена похорон меня удивила и встревожила. Я стал расспрашивать плачущего монаха. Тот разразился смехом. Он объяснил, что поступил в монастырь в тот же год, что и покойная, и знал ее много лет. Теперь ему будет тяжело без нее. Он испытывал глубокую печаль, но излил ее полностью во время похорон и освободился от этого чувства.

Несколько лет спустя мой учитель Аджаан Суват признался, что он был очень близок со своим учителем. Когда был молод, то все время думал, что учитель может умереть. Он этого боялся. Практика Сувата становилась все более глубокой, и, когда его учитель на самом деле умер, он почувствовал абсолютную безмятежность и глубокую любовь. Он понял, что его учитель был не вечен, как и все в этом мире, и что, умирая, он лишь подчинился общему закону.

Тут я вспомнил про корейского монаха. Я рассказал моему тайскому учителю эту историю, и он меня внимательно выслушал. После этого он сказал: "Если бы этот монах глубже понимал смерть, он бы не стал рыдать".

Я не согласен с Аджаан Суватом. Реакция корейского монаха кажется мне более естественной. Ноя не считаю, что одна из реакций лучше другой, если обе они искренние. Главное, не навязывать себе заранее стереотип поведения.

Если вы чувствуете безмятежность, будьте безмятежны. Если вы чувствуете печаль, печальтесь. Оба чувства могут быть одинаково естественны.

В некотором смысле эта практика одинакова и для продвинутого буддиста, и для начинающего. Главное, быть верным своим внутренним ощущениям. Однажды я сидел в Кембриджском дзен-центре на интервью. Вдруг в комнату вошел крайне взволнованный человек и сказал, что только что испытал просветление, которое он детально описал. Учитель послушал его и вежливо спросил: "Ты можешь мне показать то, что с тобой было?" Таким образом он давал ученику понять, что его просветление осталось в прошлом. В данный момент для нас имеет значение только то, что происходит сейчас.

Часто мы думаем по тому или иному поводу: если бы не это, я был бы счастлив. Если бы я не боялся, не сердился или не чувствовал себя одиноким. Если бы мне не надо было мыть посуду, выносить мусор, платить налоги. Если бы я не был стар, не был болен, был бессмертен. Но старость, болезнь и смерть присутствуют рядом с нами. Это реальное положение вещей. И ни одна из них не мешает нам практиковать. Ни одна из них не мешает нам стать счастливыми. Все зависит от того, как мы ими распорядимся.

Перед нами всегда стоит одна и та же задача: отдаться полностью настоящему моменту. Достичь близости.