КУЛЬТУРОЛОГИЯ. XX ВЕК.  ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

М

МАГИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ – термин, функционирующий в лат.-амер. критике и культурологии на разл. смысловых уровнях. В узком смысле понимается как течение в лат.-амер. лит-ре 20 в.; иногда трактуется в онтологич. ключе – как имманентная константа лат.-амер. худож. мышления.

Сама история термина отражает существенное свойство лат.-амер. культуры – поиск "своего" в "чужом", т.е. заимствование, переиначение зап.-европ. моделей и категорий и приспособление их для выражения собственной самобытности. Формулу "М.р." впервые применил нем. искусствовед Ф. Ро в 1925 по отношению к авангардистской живописи. Она активно использовалась европ. критикой в 30-е гг., но позже исчезла из научного обихода. В Лат. Америке ее возродил в 1948 венесуэл. писатель и критик А. Услар-Пьетри для характеристики своеобразия креольской лит-ры. Наибольшее распространение термин получил в 60-70-е гг., в период т.н. "бума" лат.-амер. романа.

Понятие М.р. обретает целесообразность только в том случае, если применяется по отношению к конкр. кругу произв. лат.-амер. лит-ры 20 в., к-рые имеют ряд специфич. черт, принципиально отличающих их от европ. мифологизма и фантастики. Эти черты, ясно воплотившиеся в первых произв. М.р. – повести А. Карпентьера "Царство земное" и романе М.А. Астуриаса "Маисовые люди" (оба 1949), таковы: героями произв. М.р., как правило, являются индейцы либо негры; в качестве выразителей лат.-амер. самобытности они рассматриваются как существа, отличающиеся от европейца иным типом мышления и мировосприятия. Их дорациональное сознание и магич. мировидение делает весьма проблематичным, а то и невозможным их взаимопонимание с белым человеком; в героях М.р. личностное начало приглушено: они выступают как носители коллективного мифол. сознания, к-рое становится гл. объектом изображения и тем самым произв. М.р. обретает черты психол. прозы; писатель систематически заменяет свой взгляд цивилизованного человека взглядом примитивного человека и пытается высветить действительность через призму мифол. сознания; в рез-те изображаемая действительность подвергается разл. рода фантастич. аберрациям.

Поэтика и худож. принципы М.р. в немалой степени сложились под влиянием европ. авангардизма. Общий интерес к первобытному мышлению, магии, примитиву, охвативший зап.-европ. интеллектуально-худож. круги в 1-й трети 20 в., стимулировал интерес лат.-амер. писателей к индейцам и афроамериканцам. В лоне европ. культуры была создана и концепция принципиального отличия дорационалистич. мышления от цивилизованного. У авангардистов, гл. обр. сюрреалистов, лат.-амер. писатели заимствовали нек-рые принципы фантастич. преображения действительности. Вместе с тем в соответствии с логикой развития всей лат.-амер. культуры все эти стимулы и заимствования были обращены на свою культурную почву, переиначены, приспособлены для выражения чисто лат.-амер. мировидения. Абстрактный дикарь в произв. М.р. обрел этнокультурную конкретность и явственность; концепция разных типов мышления была проецирована в плоскость культурного, цивилизационного противостояния Лат. Америки и Европы; сюрреалистич. надуманный сон сменился реально бытующим мифом. Т.о. идеологич. основу М.р. составило стремление писателя выявить и утвердить самобытность лат.-амер. действительности и культуры, идентифицируемой с мифол. сознанием индейца либо афроамериканца.

Лит.: Кофман А.Ф. Проблема "магического реализма" в латиноамер. романе // Совр. роман: Опыт исследования. М., 1990; Flores A. Magical Realism in Spanish American Fiction // Hispania, Md, 1955. V. 38. №2.

А. Ф. Кофман

МАКЛЮЭН (McLuhan) Маршал (1911-1980) – канад. культуролог, проф. ун-та в Торонто. Предмет его исследований – повседневная жизнь человека в инфор-мац. об-ве, в мире, созданном новейшими средствами массовой информации; при ее изучении вполне закономерно обращение к поп-культуре, к-рая одна теперь отвечает за формирование человека. Отсюда знаменитый стиль М., напоминающий стиль рекламных обращений и создавший ему славу "жреца поп-философии".

Вслед за Г.А. Иннисом М. утверждает, что решающую роль в культуре играют коммуникац. технологии. Господство тех или иных средств связи определяет облик культуры, задавая способ кодификации реальности и интенсифицируя деятельность того или иного органа чувств человека. В зависимости от того, деятельность какого органа интенсифицирована в данной культуре, эта культура отличается от всех остальных.

С появлением каждого нового средства коммуникации между ним и старыми средствами разгорается непрерывная гражд. война, в ходе к-рой освобождается огромное количество энергии. Происходит коммуникац. взрыв, в результате к-рого нарушается баланс чело-веч. органов чувств, происходит смена господствующего поставщика информации. Возникают новые социально-экон. и культурные структуры, новая "галактика". История, по М., – череда сменяющих друг друга "галактик", к-рые долгое время могут, не разрушаясь, но изменяя свои конфигурации, проходить одна сквозь другую.

В истории человечества М. выделяет четыре эпохи: 1) эпоха дописьменного варварства; 2) тысячелетие фонетич. письма; 3) "Гутенбергова галактика" – пять сотен лет печатной техники; 4) "Галактика Маркони" – совр.электронная цивилизация.

Эпоха дописьменного варварства – эпоха племенного об-ва, построенного на основе оральной коммуникации. Племенное об-во представлялось нерасчлененным единством как магич. мир слуха. Устное слово чувственно синтетично, что создает опр. сенсорный баланс племенного человека, существующего в резонирующем мире одновременных связей.

Изобретение фонетич. алфавита как активного коммуникац. средства высвободило огромную энергию, взорвавшую племенное единство. Устные звуки трансформировались в визуальные формы, и первобытный человек получил Глаз в дополнение к Уху. По мере того как знание и опыт стали передаваться из поколения в поколение не в устной форме, а письменно-визуальным способом, люди стали утрачивать непосредств. сопричастность в об-ве.

Грамотность вытолкнула человека из племени, заменила целостное племенное об-во визуальными линейными ценностями, сформировала раздробленное сознание. С появлением письменности родилась на свет индивидуально ответственная личность, способная противопоставить себя об-ву.

Ср.-век. культура отличалась относит, сенсорным равновесием. В то же время для верных традициям ср.-век. об-в были характерны единообразие и повторяемость, что обеспечило подготовку великого открытия ср.-вековья – книгопечатания.

Изобретение Гутенбергом в сер. 15 в. печатного станка повлекло за собою значит, революцию в сфере массовых коммуникаций – информ. взрыв, выразившийся в универсальном распространении фонетич. алфавита. Появилась возможность посылать информацию массовой аудитории, к-рую не нужно больше видеть или слышать. Печать оторвала индивида от группы, к к-рой он принадлежал по традиции, и предложила модель скопления массы отд. индивидов, образующих путем сложения могуществ. структуры. Печать проложила путь протестантизму, ибо печатная книга, содержание к-рой читатель мог обдумать в уединении, способствовала индивидуальному постижению истины. Печатная книга гипертрофировала Глаз. Человек Гутенберга начал классифицировать данные и распределять их по категориям, поскольку сущее стало нуждаться в систематизации для удобства рассмотрения. Придумав наборный шрифт, Гутенберг открыл путь технологиям (механизации ремесел). Типография создает первый стандартно-воспроизводимый товар, инициирует массовое производство. Механизация рукописного искусства оказалась первой механизацией ремесел, первым переводом движения на ряд статистич. элементов или кадров.

Галактика Гутенберга была разрушена в 1844, когда появился телеграф Морзе – первое средство сообщения, знаменующее начало электронной эры. Телеграф нанес удар по индивидуализму и сплотил людей, превратив их в соучастников происходящего в мире, соединил разрозненные части пространства, ускорив распространение информации до скорости света, до скорости нервного импульса. Реакция снова становится мгновенной, возникает состояние всеобщей включенности. Новые средства сообщения – радио, телевидение и компьютер – делают информацию окружающей средой человека; рождаясь, каждый новый человек как бы подключается к мировой информац. сети. Погружаясь в информац. среду, человек получает способность вмещать в себя все человечество и впитывать все пространства и времена мира. Сеть совр. электронных средств коммуникации становится единой нервной системой человечества, и все человечество объединится, образуя единое тело. Возвращение прочного контакта с окружающими на основе электронных средств возродит родоплеменную общность, и мир станет не больше, чем деревня.

Но не одни лишь надежды несет в себе внедрение новых средств связи. Средства связи не просто передатчики информации. Они сами по себе, независимо от передаваемой информации, активно влияют на сознание, структурируя и кодифицируя реальность. "Средство сообщения – само сообщение" – известный афоризм М. Новые средства сообщения, экстериоризируя нервную систему человека, открывают новые возможности эксплуатации и контроля человека. Рождается опасность, невидимая без правильного понимания средств коммуникации. Именно теперь, когда средства коммуникации стали средой обитания человека и условием его существования, необходимо, чтобы человек, хотя бы просто в целях самосохранения, понял их природу. И самое важное для этого – отказаться от иллюзий, что главное – то, как используются средства коммуникации, а не влияние, к-рое они оказывают на человека.

Соч.: The Gutenberg Galaxy. Toronto, 1962; War and Peace in the Global Village. Toronto; N.Y., 1968; Culture is Our Business. N.Y., 1970; The Global Village: Transformations in World Life. A Media in the 21st century. N.Y., 1989; Understanding media: The extensions of man. N.Y., 1987; Прошлобудущее книги // Курьер ЮНЕСКО. 1972, №1; Телевидение. Робкий гигант//Телевидение вчера, сегодня, завтра. Вып. 7. М., 1987.

Лит.: Marabini J. Marcuse & McLuhan et la nouvelle revolution mondiale. P., 1973.

А. В. Беляков

МАЛИНОВСКИЙ (Malinowski) Бронислав Каспер (1884-1942) – англ. этнограф и социолог польского происхождения, один из основателей и лидеров функциональной школы в англ. социальной антропологии. Изучал физику и математику в Ягеллон. ун-те в Кракове, где получил в 1908 степень доктора философии. Под влиянием книги Фрэзера "Золотая ветвь" стал изучать антропологию. В Лейпциг, ун-те изучал психологию и истор. политэкономию под руководством Вундта и К. Бюхера, в 1910 поступил в Лондон, школу экономики. В 1914-18 проводил интенсивные полевые исследования в Меланезии (Н. Гвинея, о-ва Тробриан). С 1927 проф. социальной антропологии в Лондон, ун-те; возглавил кафедру антропологии. В 1938-42 работал в Йельском ун-те (США). Осн. труды: "Аргонавты зап. части Тихого океана" (1922), "Преступление и обычай в аборигенном об-ве" (1926), "Секс и подавление в аборигенном об-ве" (1927), "Сексуальная жизнь аборигенов северо-зап. Меланезии" (1929), "Коралловые сады и их магия" ( 1935), "Научная теория культуры" (1944), "Динамика культурного изменения" (1945), "Магия, наука и религия" (1948).

М. противостоял эволюционистским и диффузионистским теориям культуры, выступал против рассмотрения отд. черт, аспектов, элементов культуры в отрыве от культурного контекста. Культуру он понимал как целостную, интегрированную, согласованную систему, все части к-рой тесно связаны друг с другом. Исходя из этого, он требовал рассматривать каждый аспект культуры в том целостном культурном контексте, в к-ром он функционирует. Считая культуру универсальным феноменом, он утверждал, что культуры принципиально сравнимы и что сравнит, анализ культур позволяет открыть универсальные культурные закономерности. Он придавал большое значение сбору эмпирич. материала в "полевых" условиях и внес большой вклад в развитие методол. принципов полевого исследования. Гл. задача полевого антрополога – понять чужую культуру, увидеть ее "изнутри", глазами человека, живущего в этой культуре. Выполнение этой задачи возможно только с помощью включенного наблюдения: исследователь должен жить среди тех людей, к-рых он изучает, наблюдать во всех подробностях их повседневное поведение, собирать и фиксировать малейшие детали их жизни, общаться с ними на их родном языке и т.д. Все теор. обобщения должны опираться на собранные т.о. факты. Но факты, прежде чем стать основой для обобщений, нуждаются в систематизации, классификации и интерпретации; полевой антрополог нуждается в методологии, к-рая обеспечила бы возможность такой систематизации. В качестве такого метода М. предложил функциональный подход, ориентированный на изучение живых культур, позволяющий избежать произвольных и необоснованных обобщений и являющийся необходимой предпосылкой полевого исследования и последующего сравнит, анализа. В основе функционального подхода М., сложившегося под влиянием франц. социол. школы, лежит допущение, что "в каждом типе цивилизации каждый обычай, материальный предмет, идея и верование выполняют опр. жизненную функцию, имеют некую задачу, к-рую они должны выполнять, представляют собой незаменимую часть в пределах работающего целого". Этот принцип, названный впоследствии "постулатом универсальной функциональности", был подвергнут острой критике. М. выводил культуру из человеч. потребностей: первичных (базовых потребностей в пище, крове, одежде и т.д.) и вторичных (производных, культурных по происхождению). В центре исследований М., опирающихся гл. обр. на данные, собранные им в экспедиции на о-вах Тробриан, лежал анализ разл. культурных институтов, реализующий его функционалистскую парадигму (первобытная экономика, церемониальный обмен, магия, религ. верования, мифологии, брак и семья, культурные изменения и т.д.).

М. сыграл решающую роль в формировании англ. школы антропологии, внес большой вклад в трансформацию спекулятивной антропологии 19 в. в совр. науку о человеке. Высоко оцениваются его попытки внедрения в антропологию психол. объяснений.

Соч.: The Dynamics of Culture Change. New Haven; L, 1946; A Scientific Theory of Culture, and Other Essays. N.Y., I960; Argonauts of the Western Pacific. N.Y., 1961; Coral Gardens and Their Magic. V. 1. Bloomington, 1965; Dziela. Warsz., 1984-1987. Т. 1-6; Dziela. Warsz., 1990; Магия, наука и религия // Магический кристалл. М., 1992.

Лит.: Gluckman М. An Analysis of the Sociological Theories ofBronislaw Malinowski. Cope Town, 1949; Man and Culture. An Evaluation of the Work of Bronislaw Matinowski. L., 1957; Panoff М. Bronislaw Malinowski. P., 1972; PaluchA.K. Malinowski. Warsz., 1983.

В. Г. Николаев

МАМФОРД (Mumford) Льюис (1895-1976) – амер. философ, культуролог и писатель. Почетный член Амер. ин-та архитектуры, почетный доктор архитектуры в Риме, член Амер. филос. об-ва, Амер. академии искусств и наук. Окончил Колумбийский и Нью-йоркский ун-ты, школу социальных исследований. Преподавал в Дартмут, колледже, Стенфорд. и Пенсильван. ун-тах, в 70-е гг. в Массачусет. технологич. ин-те. Его перу принадлежит около 30 крупных произведений, не считая статей и публикаций. Начал писать как специалист по архитектуре и городскому планированию. Как литератор стал публиковаться с 1919. Затем круг его интересов значительно расширяется, он рассматривает три группы проблем: социол. анализ амер. культуры и искусства; социология урбанизации; теоретико-филос. анализ фундаментальных проблем развития культуры и об-ва.

С сер. 30-х гг. М. занялся проблемой взаимоотношений между техникой и цивилизацией, между миром техники и миром человека.

Первая его книга "История утопии" (1922) посвящена исследованию лит-ры. Он предлагает классификацию утопий. Демаркационным принципом выступают у него два вида функций: одна – избавление или компенсация – выражает стремление к немедленному освобождению от трудностей и крушений, выпавших на долю человека. Другая пытается обеспечить условия освобождения в будущем (утопии бегства и утопии реконструкции).

Осмысливая утопию как поразит, феномен человеч. сознания, М. делает вывод, что многие ин-ты, о к-рых говорится в утопиях, возникли в городе. Именно в начале урбанистской цивилизации не только вскрывается архетип города как утопии, олицетворявшей высший порядок, но и открывается другая сторона утопии – мегамашина, прообраз всех других механич. машин. М. считает, что техника принесла с собой технизацию об-ва, человека и человеч. отношений. Человек стал своего рода перемещенным лицом в созданном им самим мире. Между тем об-во должно развиваться в гармонии с развитием отдельной личности. Все время возрастающий разрыв между уровнями технологии и нравственности привели к ситуации господства "мегамашины" – предельно рационализированной и бюрократизированной и надиндивидуальной социальности.

Цель М. – подвергнуть сомнению и исходные посылки, и прогнозы, на к-рых основана наша приверженность к существующей форме технич. и научного прогресса как самодовлеющей цели. М. отказывается от определения человека как животного, использующего орудия труда. Он критикует существующую тенденцию датировать доистор. временами непреодолимый интерес совр. человека к орудиям, машинам, техн. мастерству, отвергает тенденцию приписывать орудиям и машинам особый статус в технологии и совершенно пренебрегать не менее важной ролью других приспособлений. Человек обладал одним всецелевым орудием: собственным телом. Возникновение языка было несравнимо более важным для дальнейшего человеч. развития, чем создание ручных топоров. Рассматривать человека как главным образом изготавливающее орудия животное – значит пропустить осн. главы человеч. предистории, фактически решающие этапы развития.

В концепции М. важное значение имеет понятие мегамашины – так он называет первичную коллективную машину – человеч. модель всех последующих специализированных машин. То, что совр. экономисты назвали веком машин, имело свое происхождение не в 18 в., но на заре самой цивилизации. Ни древняя, ни современная мегамашина, несмотря на автоматизм отд. механизмов и операций, не появились сами по себе, а были специально изобретены человеком, и значит. часть присущих этому огромному коллективному организму качеств первоначально принадлежала древнему архетипу – Человеку-Организации. Система как таковая является продолжением данного типа человека – от самых примитивных форм подчиненности традициям до высших форм полит, власти он выступает одновременно и как творец, и как творение, и как создатель, и как последняя жертва мегамашины.

Гуманизм и социальная справедливость принесены в жертву техн. прогрессу и техн. империализму. Прогресс стал божеством, наука и техника – религией, а ученые – сословием новых жрецов. Выход М. усматривает в эстетизации техники. "Город в истории" (1961) – всеохватывающее истор. исследование роли городов в человеч. истории. Два тома "Мифа машины" – критич. переоценка роли техники в человеч. развитии. М. ставит вопрос, что же в действительности останется от человеч. жизни, если одна автономная функция за другой будут захватываться машиной. Люди, возможно, должны будут генетически измениться, чтобы соответствовать мегамашине.

Соч.: The Story of Utopias. L., 1923; N.Y., 1962; The Myth of the Machine. Technics and Human Development. V. 1-2. N.Y., 1966-70; Utopia: the City and the Machine// Daedalus. Camb., 1965. №2; Техника и природа человека // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.

С. Гуревич

МАНГЕЙМ, МАНХЕЙМ (Mannheim) Карл (1893-1947) – нем.-англ. философ и социолог, один из основателей социологии знания. Учился в ун-тах Будапешта, Фрейбурга, Гейдельберга, Парижа. Взгляды М. формировались под влиянием идей Лукача, Б. Залоша, Э. Ласка, Риккерта, Гуссерля, М. Вебера, Шелера – в традициях неокантианства, неогегельянства, феноменологии, марксизма (в трактовке раннего Лукача). После падения Венг. Советской республики (1919) эмигрировал в Германию. С 1925 – приват-доцент философии Гейдельберг. ун-та, с 1929 – проф. социологии и полит. экономии на кафедре Ф. Оппенгеймера во Франкфурт. ун-те. С 1933, эмигрировав в Великобританию, читал лекции по социологии в Лондон, школе экономики и полит, науки, с 1941 – в Ин-те образования при Лондон. ун-те, где в 1945 стал проф. педагогики. Незадолго до смерти – руководитель отдела ЮНЕСКО. Инициатор и редактор "Междунар. библиотеки по социологии и социальной реконструкции"; способствовал конституированию социологии как учебной дисциплины в Англии.

В первый ("нем.") период, наиболее продуктивный творчески, М. занимается методологии, проблемами интерпретации "духовных образований" (феноменов духовной культуры) и теорией познания, сначала в русле "философии культуры". Затем М. разрабатывает собств. философско-социол. методологию – социологию познания, или социологию мышления (работы 1924-26). В последующих работах М. углубляет свою социол. методологию, разрабатывая ее категориальный аппарат на конкр. социально-истор. материале – исследует происхождение консервативного стиля мышления в Германии, феномен единства поколения, проблемы конкуренции в духовной сфере, сущность идеологии и утопич. сознания. Наиболее известной работой М., итогом предшествующего творчества и фундаментом последующего, стала книга "Идеология и утопия" (1929).

В течение второго ("англ.") периода М. занимается социол. анализом опыта новейшей истории, связанного со Второй мир. войной, а также разрабатывает социально-полит. технологии для превентивной защиты демократич. и общечеловеч. ценностей. Наиболее крупные публикации этого времени – "Человек и об-во в эпоху преобразования" (1935); "Диагноз нашего времени: очерки военного времени, написанные социологом" (1943). Приняв марксистское положение о зависимости обществ, сознания от обществ, бытия и о социальной обусловленности познания, М. вслед за Шелером полагает, что обществ, бытие не сводится только к "экон. отношениям производства". Социальное бытие – истор. жизненный процесс, естественно порождающий в разные эпохи разные "центры систематизации" – реальные жизненные доминанты, к-рые могут носить не только экон., но и, как, напр., в ср. века, религ. или иной характер. Они определяют стиль эпохи. В рамках одной эпохи могут существовать разл. социальные "констелляции" – исторически сложившиеся расстановки социально-классовых позиций и сил. Последние обусловливают существование разл. "стилей мышления", или "мыслит, позиций". Специфич. задача социологии познания – соотнести "духовные образования" с социальными позициями их носителей. Это соотнесение выявляет, сколь разл. образом может представляться одна и та же ситуация наблюдателям, находящимся на разн. позициях. Поэтому социология познания должна отбросить "метафизич. иллюзию о вне-историческом субъекте социального познания", выхваченном из социального контекста, мыслящем якобы с "т. зр. вечности", и признать, что разл. положение познават. субъектов в социально-истор. пространстве и времени обусловливает "релятивность" их познания – односторонность их познават. перспектив, относительную ложность их точек зрения. Любая идеология есть апология существующего строя, теоретизированные взгляды класса, добившегося господства и заинтересованного в сохранении статус-кво. "Идеологиям" всегда противостоят "утопии" – как правило, недостаточно теоретизированные, эмоционально окрашенные "духовные образования", порожденные сознанием оппозиционных, угнетенных классов, слоев, групп, стремящихся к социальному реваншу, а потому столь же субъективно пристрастные, как и "идеологии". "Утопии" ничем не отличаются от "идеологий", они также стремятся выдать часть за целое, свою одностороннюю правоту за абсолютную истину. С приходом к власти ранее угнетаемых слоев "утопии" автоматически превращаются в "идеологии". М. выделяет четыре идеально-типич. формы утопич. сознания: "оргиастич. хилиазм анабаптистов", "либерально-гуманитарную идею", "консервативную идею", "социалистически-коммунис-тич. утопию". Называя свою социол. методологию "реляционизмом", М. доказывает, что она не тождественна историческо-социол. релятивизму. Существует особая социальная группа, потенциально способная освободиться от "связанности бытием", неизбежной для человеч. мышления. Это – "интеллигенция", или "социально-свободно-парящие интеллектуалы" (выражение А. Вебера). Они проникают во все слои об-ва, но концентрируются вокруг высших эшелонов власти, оказывая влияние на полит, элиту. С интеллектуалами М. связывал надежды на сохранение демократий в эпоху "массовых обществ", подверженных опасности установления тоталитарного режима. Для "англ." периода М. характерна социально-пед. направленность. М. ставит диагноз европ. цивилизации: налицо кризис либерализма и демократии, движение от laissez faire к плановому об-ву. Объективные социально-истор. тенденции таковы, что об-во может стать тоталитарным. Но оно может сохранить демократические свободы, если политич. элите удастся направить эти тенденции в позитивное русло. Сделать это надо с помощью планомерного применения "социальных технологий" – систем научно обоснованных социально-полит, акций, призванных рационально (но не рационалистически) регулировать конкр. социальные процессы. Объектом воздействия "социальных технологий" должны быть гл. обр. социальные группы – групповое сознание, групповые отношения, ценности, нормы. М. предостерегает от двух крайностей совр. об-ва: с одной стороны, полная дезинтеграция (анархия) ценностей, когда каждый живет только по собств. жизненным установкам; с другой, – тотальная регламентация обществ.. жизни (диктатура), когда интеграция ценностей об-ва достигается за счет подавления индивидуального начала. "Социальная технология" стремится к социальному контролю, к-рый бы делал возможным "демократич. саморегуляцию" об-ва на новом, более высоком уровне осознания и целенаправленной организации. Поскольку концентрация власти в совр. об-ве достигает невиданных ранее масштабов, повышаются требования к интеллектуалам и полит. элите: они должны быть социологически образованными, чтобы управлять и учить управлять; разработка системы ценностей, необходимых для выживания цивилизации, – одна из осн. задач совр. социологии. Идеи М. оказали и оказывают большое влияние на социол. мысль Запада. Его исторически-социол. исследования признаны классическими. Социология познания М. – это по сути дела культурологич. методология с широкой областью применения и далеко не исчерпанным программным потенциалом.

Соч.: Ideologic und Utopie. Bonn, 1929; Diagnosis of Our Time: Wartime Essays of a Sociologist. L., 1943; Essays on the Sociology of Knowledge. N.Y., 1952; Systematic Sociology. L., 1957; Wissenssoziologie. Ausw. aus dem Werk. В.; Neuwied, 1964; Man and Society in an Age of Reconstruction. N.Y., 1967; Структурный анализ эпистемологии. М., 1992; Диагноз нашего времени. М., 1994.

Лит.: Bartolomei G. L'unita del sapere in Karl Mannheim (Sociologia del sapere ed epistemologia). P., 1968: Kettler D., Meja V., Stehi-N. Karl Mannheim. N.Y., 1984; Longhurst B. Karl Mannheim and the Contemporary Sociology Knowledge. L., 1989.

A. H. Малинкин

МАНН (Mann) Томас (1875-1955) – нем. писатель и мыслитель, автор многочисл. эссе по философии и истории культуры. Путь М. как мыслителя, начавшийся под сильным влиянием Шопенгауэра, Ницше, Вагнера и общей культурной ситуации нем. "конца века", весь стоит под знаком непрекращающегося движения к более гуманистич. и плодотворной мировоззренч. ориентации. В основном М. работает над преодолением психологии декаданса, глубоко им пережитой. В себе самом М. видит орудие критич. самоочищения нем. "бюргерской" культурной традиции, а в своем творчестве – инструмент "самоопределения" (понимаемого в духе этики позднего Гёте) через самопознание.

Худож. метод М. характеризуется повышенно сознат. отношением к творчеству и твор.ч. процессу. Это проявляется двояко: 1) в его произведения вводятся прямые рассуждения о сущности и по поводу творчества; создание произведения сопровождается рефлексией, к-рая входит интегральной частью в само произведение; 2) исключит, содержанием произведений становится проблематика искусства и творчества, к-рая выполняет у М. роль универсального символа, вмещающего в себя более или менее значит, обществ, тематику. Бытие художника, представленного как творч. личность и творящего свою жизнь как произведение искусства, выступает у М. как аналог самых разл. социальных явлений: проблематика психологии художника раскрывается на образах монарха ("Королевское высочество") или авантюриста ("Признания авантюриста Феликса Круля"), библейских героев (тетралогия "Иосиф и его братья") или ср.-век. аскетов ("Фьоренца", "Избранник") и т.д. С др. стороны, социальная проблематика оформляется как изображение жизни и творчества художника ("Доктор Фаустус"). Для метода М. характерна автопортретность образа художника, стоящего в центре его произведений; притом это автопортрет не буквальный, а преображенный, экспериментальный, являющийся продуктом транспозиции своего Я на разные ситуации, разные эпохи и с заменой ряда черт на противоположные.

Самое раннее отношение к действительности у М. близко эстетству 90-х гг. 19 в., но очень скоро над эстетич. критерием надстраивается этич. принцип. В центре этики М. стоит проблема взаимоотношения духовной культуры и социальной действительности, выражаемая противоположением двух групп понятий: дух, созерцание, творчество, болезнь – жизнь, действие, здоровье, счастье. Ранний М. под сильным воздействием идей Шопенгауэра (дух как аскетич. преодоление воли к жизни) и Ницше (дух как болезнь) понимает эти антитезы дуалистически: дух рассматривается как начало проблематич., противоречивое, неполноценное, жизнеспособность отождествляется с антидуховностью, а в социальном плане – с агрессивной буржуазностью ("Тристан", 1902) или в лучшем случае с бюргерской заурядностью ("Тонио Крёгер", 1903). Шопенгауэр привлекает М. как моралист, пессимизм к-рого – трагическое, но внутренне освобождающее учение, и как истолкователь сущности музыки (музыка всегда остается для М. прообразом всякого искусства). В творчестве Вагнера М. находит выражение тех же колебаний между волей к смерти и волей к жизни.

Существенно, однако, что уже в этот период мы не находим у М. ни доктринерского отрицания "жизни", как у Шопенгауэра, ни взвинченно-экстатич. воспевания антидуховности жизненного начала, как у Ницше. Сугубо критич. оценка как "жизни", так и "духа" в их разобщенности ("Тристан"), косвенно выражает потребность преодоления этой разобщенности, хотя такая потребность еще осмысляется как неосуществимое "томление" ("Тонио Крёгер", "Фьоренца"). От вечного, вневременного характера своих антитез М. переходит к явлению их в конкр. социальных условиях (действительность, как она противостоит искусству), хотя еще считает их непреодолимыми. Перелом подготавливается в повести "Королевское высочество" (оптимистич. решение проблемы достоинства и счастья в противоположность шопенгауэровскому аскетизму), но осуществляется только после Первой мир. войны ("Волшебная гора", 1924, эссе "Гёте и Толстой", 1923), выливаясь в требование единства противоположностей. С этого времени противопоставление "жизни" "духу" и т.п. понимается М. не как альтернатива для выбора, но как противоположности в их единстве, способном к равновесию. Это равновесие как условие победы гуманного начала и в творчестве, и в жизни – идеал М. во вторую половину его творч. пути, олицетворение к-рого он видит в Гёте ("Лотта в Веймаре", 1939, ряд статей и выступлений – "Гёте как представитель бюргерской эпохи", "Гёте и демократия" и др.) как гуманисте, воплотившем в себе единство духовного и практич. начал. С этой концепцией Гёте связана и тетралогия "Иосиф и его братья" (1933-43), где шопенгауэровский идеал чистоты и духовности, враждебной жизни, снижается в откровенно иронич. мотивах бесплотного ангельского мира и ущербного бытия скопца Потифара (Петепрe), а противоречия "достоинства" и "счастья", "чистоты" и "жизни" снимаются в гармонич. образе мудрого и деятельно-жизнеспособного Иосифа.

Этика М. теряет свой индивидуалистич. характер и обращается к широким социальным проблемам. Пройдя через период консерватизма и национализма ("Размышления аполитичного", 1918), М. приходит к утопии справедливого общества, где реализуется искомое слияние духа и деятельности, к истор. оптимизму. К обществ. деятельности М. приводит и своего Иосифа ("Иосиф-кормилец", 1943). С социально-этич. т. зр. пересматривается проблема "духа". Для позднего М. противоположны не дух и жизнь, а дух гуманный и антигуманный. В статье "Философия Ницше в свете нашего опыта" (1948) М. подвергает Ницше критике именно за противопоставление духовного жизненному, и жизни – этике.

Испытав сильное влияние романтич. мировоззренч. стиля, М. критически переоценивает его. Как крайнюю степень его вульгаризации М. воспринимает "романтич. варварство" – фашизм ("Слово немца. Воззвание к разуму", 1930; "Германия и немцы", 1947, и др.). Анализу мировоззренч. предпосылок фашизма посвящен роман "Доктор Фаустус" (1947).

М. интенсивно работает над проблемой взаимоотношения между рац. и интуитивно-алогической, "олимпийской" и "хтонич." сферами человеч. психики (мотив гармонии "сновидчества" и "рассудительности" в тетралогии "Иосиф и его братья"), выступая против иррационалистич. оценки интеллекта как разрушителя творч. потенций "души" (полемика против Клагеса). Особый интерес М. вызывает рац. осмысление мифа (работа на материале мифа в романах "Иосиф и его братья" и "Избранник", мифол. мотивы в др. произведениях, изучение спец. работ по теории мифа – Кереньи, Юнга и др.). Интерес М. к фрейдизму обусловлен тем, что М. видит в нем средство, аналогичное рационализации сферы подсознательного, в частности мифа ("Место Фрейда в истории совр. культуры", "Фрейд и будущее"), "разоблачение неврозов", к-рое может быть мобилизовано против фашизма.

Полемически заострены против иррационалистич. идеализации архаич. форм мировосприятия центр, понятия философии культуры позднего М. – понятия иронии и пародии. Они истолковываются чрезвычайно расширительно: сама культура определяется как пародия ("Лотта в Веймаре"; ср. также "Замечания к роману "Избранник", 1951). По мысли М., идея культуры неразрывно связана с идеей традиции, и в этом смысле всякий акт культуры есть "повторение". Но принцип прогресса требует рефлективного осмысления традиции: отсюда возникает ирония. Архаичные формы духовной культуры (напр., миф) суть для нас объект пиетета постольку, поскольку они служили в прошлом конструктивными орудиями интеллектуального и морального прогресса, но их "наивность", т.е. их несоответствие нашему рациональному, критич. сознанию, может быть предметом любования только через иронию.

Безответств. любование "наивностью" архаики, не дополненное иронией, есть "соблазн смерти".

В этич. ориентации своих творч. принципов М. опирался на традиции нем. классики, к-рой он в огромной степени обязан и своей филос. культурой (влияние диалектики Гёте), и на опыт рус. лит-ры (Толстой, Достоевский, позднее Чехов). С установкой М. на этич. принцип интеллектуальной честности связан эстетич. императив "скромности", т.е. художнической интонации, противоположной всем видам взвинченной, демагогич.патетики.

Соч.: Gesammelte Werke. Bd 1-12. В., 1955: Nachlese. В.; Fr./M., 1956; Th. Mann und К. Kerenyi: Gesprach in Briefen. Z., I960; Собр. соч. Т. 1-10. М., 1959-61; Иосиф и его братья Т. 1-2. М., 1968.

Лит.: Адмони В.Г., Сильман Т.И. Т.Манн. Очерк творчества. Л., 1960; Lukacs G. Th. Mann. В., 1949; Mayer H. Th.Mann. Werk und Entwicklung. В., 1950; Lesser J. Th.Mann in der Epoche seiner Vollendung. Z., 1952; Thieberger R. Der Begriff der Zeit bei Th. Mann. Baden-Baden, 1952; Nicholls R.A. Nietzsche in the early work of Th. Mann. Berk.; Los Ang., 1955; Allemann B. Ironie und Dichtung. Pfullingen, 1956; Middell E. Thomas Mann. Lpz., 1968; Thomas R.H. Th. Mann: the mediation of Art. Oxf., 1956; Kaufmann F. Th. Mann: The World as Will and Representation. Bost, 1957.

С. С. Аверинцев, А. В. Михайлов