А. Лэнгле. ЖИЗНЬ, НАПОЛНЕННАЯ СМЫСЛОМ

Свобода призывает к решению. – Типичные способы уклонения от свободы: конформистская и тоталитарная позиции. – Отсутствие ориентиров – духовная беда нашего времени – ведет к экзистенциальному вакууму и подчинению диктату момента

В предыдущей главе мы говорили о свободе (ограниченной определенными рамками), которой обладает человек в преобразовании условий и формировании собственной жизни. Однако свобода – это и дар и бремя одновременно. Открывая человеку возможности и пространство для обустройства жизни, она вместе с тем настойчиво требует от него решений. Даже в ситуациях, в которых мы не склоняемся ни в ту, ни в другую сторону, решение все равно принимается, а именно: не выбирать ничего. Когда-нибудь потом человек с гордостью или, быть может, с грустью вспомнит ту ситуацию, сознавая, что он был свободен в выборе. Все, что человек совершил и от чего отказался, сделано им самим – по собственной инициативе, по своему усмотрению он предпочел одно и отклонил другое, – и он несет ответственность за свои решения. Везде, где человек свободен, он и ответственен (об этом мы будем более подробно говорить в предпоследней главе).

По этой причине некоторые люди боятся личной свободы – им неприятно и тяжело самим нести ответственность, если то, что они делают, не удается. Как удобно в таких случаях иметь отговорку или "уважительную причину"! Тогда не стыдно ни перед собой, ни перед другими; да и в дальнейшем не нужно меняться, а ведь это – одно из самых трудных дел в жизни.

На что обычно ссылаются люди?

Имеется целый ряд отговорок, сводящихся к конформизму. Многие люди оправдывают себя, говоря, что по-другому поступить было нельзя: ведь сегодня это в порядке вещей и не хочется выглядеть хуже других..., что так поступают все, да к тому же один раз – все равно что ни разу... Хотя подобные отговорки можно услышать от людей любого возраста (не нужно даже обращаться к психотерапевтической практике, чтобы найти достаточно подходящих примеров), но, по моему опыту, конформистская позиция "быть как все" в основном свойственна молодежи.

Есть также немало людей, которые считают, что вести себя именно так, а не иначе, их заставляют некие силы. В случае отговорок тоталитарного типа человек уступает внешнему или внутреннему давлению, сужающему свободу его действий. В зависимости от обстоятельств это могут быть общественные условия, политическая и экономическая ситуация, производственная необходимость, сила собственных желаний и влечений, которой невозможно противостоять, родительское воспитание. В этом случае речь идет не о присоединении к чужому мнению за отсутствием своего, а о том, что человек чувствует себя подверженным давлению и уступает ему. Что здесь имеется в виду, пояснит следующий пример.

Сорокалетняя женщина, профессор-педагог, однажды сказала мне на приеме: "Воспитание – вот то, что делает человека человеком". На вопрос, как она это понимает, женщина подробно перечислила все разнообразные влияния со стороны родителей, которым подвергается ребенок, начиная с внутриутробного развития вплоть до взрослого возраста. "В конечном счете воспитание задает человеку направление. Он не может избежать этого – он программируется воспитанием. Ведь именно воспитанием человеку внушается, какие решения ему принимать и чему радоваться. Посмотрите, так было и со мной. То, что у меня дома лежат дорогие ковры и что они мне нравятся, – целиком результат того, как меня воспитала мать. Сама же я, честно говоря, не придаю всему этому никакого значения".

На этом месте голос женщины сделался жестким; то, как она о себе рассказывала, вызвало у меня довольно тяжелое чувство. Подозрение, что все сказанное служило ей лишь отговоркой, чтобы не принимать решения самой, удалось подтвердить с помощью экзистенциального анализа. Наша беседа помогла ей увидеть конфликт ценностей, который она стремилась подавить. Наличие красивых ковров и других предметов роскоши у себя дома она не могла оправдать жизненной необходимостью. Лично для нее самой было бы вполне достаточно простых удобных вещей. Она и в самом деле считала скромный образ жизни более естественным для себя.

Не заслоняет ли роскошь ее собственную жизнь? Этот вопрос, наряду с вопросом о социальной справедливости и своей ответственности за жизнь в роскоши, беспокоил ее на протяжении многих лет. Мы также обнаружили, что, в сущности, она была не очень уверена в том, что же она сама считает правильным.

Стало ясным, почему эта женщина так высоко ценила влияние своей матери. С одной стороны, ей не хотелось отказываться от определенных предметов роскоши, с другой стороны, она не хотела сознаваться в своей неуверенности относительно того, что же она сама считает ценным. Таким образом, ее истинное Я оказалось скрытым за тем, к чему приучила ее мать, и вполне понятно, что в итоге она говорила: "Мы все такие, какими нас воспитали!"

Разумеется, воспитание оказывает – и должно оказывать – влияние на человека. Однако собственная самостоятельная жизнь начинается только тогда, когда человек занимает сознательную позицию в отношении влияния, которое оказало на него воспитание, и решает, сможет ли он сказать "да" тому, чему его учили в детстве. В сфере приобретения предметов роскоши эта женщина еще не стала самостоятельной. Она не разобралась с конфликтами, связанными с ее отношением к жизни в роскоши, не сформировала собственного мнения на этот счет и потому продолжала жить чужим мнением.

Человек вынужден принимать решение в любом случае, и то, какой способ избегания свободы он предпочтет – "конформистский" ("все так делают") или "тоталитарный" ("я был вынужден"), – в конечном счете тоже его решение.

Но что же может подсказать нам, какое решение выбрать? Чего нам придерживаться, если ситуация еще не определена? Подробно об этом мы поговорим в следующих двух главах. А сейчас давайте посмотрим, что произойдет, если ответы на эти вопросы не будут найдены.

Отсутствие средств, способных помочь нам в принятии решений, стало особой проблемой, духовным бедствием нашего времени (см., например, Frankl, 1978, S. 39 ff). Франкл описывает это кратко и точно: "В отличие от животного, инстинкты не диктуют человеку, что ему нужно делать. И, в отличие от людей вчерашних дней, традиции больше не говорят современному человеку, что он делать обязан. Не зная, что ему нужно, и не зная, что он должен, человек по-настоящему не знает и того, чего же он, собственно говоря, хочет. Что из этого следует? Либо он хочет только того, что делают другие, и это конформизм. Либо наоборот: он делает только то, чего от него хотят другие, и тогда мы имеем тоталитаризм" (Frankl, 1985, S. 13).

Свобода только тогда воспринимается как благо, когда человек знает, чего он хочет и что он будет делать, став свободным. Ибо свобода, если человек не понимает, что с ней делать, "к чему" ее применить, сопровождается невыносимым ощущением пустоты и может превратиться в настоящую муку (так, свободное время, которое нечем занять, нередко приводит к "неврозу выходного дня" и "депрессии конца рабочей недели").

Франкл называл это ощущение пустоты в сочетании с безмерным чувством бессмысленности "экзистенциальным вакуумом" (к этой проблеме мы еще вернемся позднее).

Оказавшись наедине со своей свободой без внутренних ориентиров для принятия решений, человек испытывает тревогу и страх, потому что он попадает во власть слепого случая, становится пешкой в руках обстоятельств. Он становится целиком зависимым от непредсказуемого диктата момента, чувствует себя брошенным на произвол судьбы.

Некоторые люди в такой ситуации хватаются за иллюзию свободы, считая, что будут свободны по-настоящему, если начнут делать "всё, что захотят". Но, не имея собственных ориентиров и потому не зная, чего он на самом деле хочет, такой человек точно так же оказывается целиком во власти внешних обстоятельств или неподконтрольных ему собственных внутренних импульсов. Он решается на что-то без всяких на то оснований и постоянно ждет, что подкинет Его Величество Случай. Тот, кто стремится лишь к тому, что под влиянием импульса пришло ему в голову, на самом деле отвергает свою свободу просто ради того, чтобы от нее отделаться.

Конечно, свобода может быть тяжелой ношей. Она заставляет разбираться в накопившихся вопросах, не позволяет закрывать глаза на имеющиеся проблемы, то есть зачастую требует приложения весьма серьезных усилий к тому, чем заниматься обычно не хочется. Поэтому всегда заманчивее поскорее покончить со свободой (присоединяясь к чужому мнению, употребляя алкоголь или отдаваясь на волю случая), вместо того чтобы оттачивать свое собственное умение ориентироваться в обстоятельствах. Однако все то, что человек делает, не имея собственных внутренних ориентиров и целей, само по себе не представляет для него ценности, воспринимается как неважное, необязательное и существует только благодаря недолговечной, непосредственной цели, которую нужно достичь. После периода жизни, проведенного по принципу "мне все равно, что я делаю...", не остается ничего, кроме чувства, что упущено время, чтобы сделать что-то действительно стоящее.

Приведем в качестве примера историю одного мужчины, жизнь которого к 35 годам стала невыносимой. Он словно шел по тропе, с одной стороны которой зияла пропасть головокружительной глубины, с другой нависала гора незавершенных дел – такая высокая и крутая, что "уже вообще не имело никакого смысла за что-либо браться". Тропа давно сделалась узкой, а теперь к периодически возникающему чувству страха добавились боли в животе и постоянные простуды. Днем он был депрессивным, безрадостным и усталым. Ночью с трудом засыпал, и ему часто снились кошмары, которые всегда были связаны с ситуацией сдачи экзамена. Самого себя он называл "бродячим псом". В родительском доме ему жилось плохо, а после этого, по его словам, не произошло ничего существенного. С юных лет его жизнь походила на бегство – бегство от всех важных решений. С двадцати лет он жил "абы как", без каких-либо постоянных целей, не задумываясь о будущем. Свой "экзистенциальный вакуум" и внутреннюю пустоту он заглушал, постоянно занимаясь тем, что подворачивалось под руку, надеясь таким образом обрести чувство, что жизнь не проходит бессмысленно. Принятие решений он откладывал еще со школьной скамьи, не появляясь в школе, когда предстояли экзамены или контрольные работы. Вместо того чтобы поговорить с кем-нибудь о своих проблемах, он планировал уехать жить в Австралию, убегая с помощью подобных планов в мир грез. В грезах и разыгрывалась его настоящая жизнь. Когда после окончания школы ему помогли устроиться на постоянную работу, он в первый же день вместо работы пошел к зубному врачу, а потом так ни разу и не появился на рабочем месте. В течение многих лет он не занимался ничем серьезным, так как намеревался надолго уехать в Индию. Шли годы, но в Индию он так и не поехал.

Он никогда не принимал решения "за", все его решения были "против". Например, получив наследство, он купил дом, – но не потому, что хотел его иметь, а просто чтобы не пропали деньги. Спустя некоторое время он продал дом и купил автофургон, поскольку не хотел подолгу жить на одном месте. Этот автофургон олицетворял его образ жизни: "Я хотел большее время года находиться в дороге!" Однако вскоре он продал и его и купил яхту, намереваясь отправиться в кругосветное путешествие. В первый же день плавания он возвратился в гавань и продал яхту – оказалось, что он боится открытых пространств.

Он хотел делать и делал противоположное тому, что делали все остальные люди. Он не хотел конформизма, он хотел быть одиночкой. Подростком он примкнул к молодежной группе с характерным названием "Перелетные птицы", где впервые в жизни нашел поддержку. Позже он подружился с одним молодым человеком с похожим мировоззрением, который, так же как и он, работал урывками, лишь для того, чтобы потом путешествовать автостопом. "Я избрал его себе в качестве гуру".

Его жизнь определялась другими людьми. За одними он следовал, словно за гуру или за "Перелетными птицами", от других стремился убежать. Он не хотел жить "как все", ему хотелось быть ничем не связанным, хотелось "полной свободы". Решиться на что-либо означало для него связать себя обязательствами. Ему было понятно, что решение сопряжено с ответственностью, которая его пугала. Он боялся потерпеть неудачу, занявшись чем-то конкретным, боялся потерять чувство собственной значимости, поскольку мог совершить ошибку. Он испытывал огромный страх перед неприятностями, но ничто в его глазах не было более неприятным, чем реальность. Он убегал от "ударов действительности", грезя о жизни в Австралии, представлял себе то сильное впечатление, которое произвела бы на знакомых его длительная экспедиция в Индию, мечтал о кругосветном плавании на яхте, растворяясь в приятных чувствах, которые дарили ему фантазии.

Если попытаться понять, почему этот мужчина жил именно так, то, следуя его собственным словам, множество причин можно найти в его трудном детстве. Ребенком его так часто били, что он не мог представить себе действительность без побоев. Тогда он научился обходить стороной жестокую действительность, убегая в свои грезы. Перенесенные в детстве побои оставили в его душе тяжелую рану – теперь все, что казалось ему неприятным, напоминало об этом. Даже став взрослым, он все еще не оправился от "ударов детства" и внезапных приступов гнева матери.

Мужчина согласился с моим видением его жизненной ситуации, почувствовал, что его понимают. Экзистенциально-аналитическая беседа привела к еще одному очень важному моменту. Я сказал: "Да, во всех этих ситуациях вам ничего другого не оставалось делать. Очевидно, вы и должны были поступать именно так, и в пределах ваших возможностей вы делали это хорошо". В этот момент произошло знаменательное событие – впервые этот мужчина занял осознанную позицию по отношению к собственной жизни: "Верно, у меня всегда было чувство, что я никак не могу повлиять на ход событий. Я всегда действовал с мыслью, что мне ничего другого не остается, как поступать именно так. Однако ни к чему хорошему это не приводило. Действительно, я никогда не готовил себя к реальности! Хотя я и не чувствую за собой вины, но ничего хорошего из своей жизни я не сделал". Корень проблем был найден. Этот человек на протяжении всей своей жизни всякий раз, когда требовалось принять решение, чувствовал себя несвободным, ему "не оставалось ничего другого", он всегда считал, что не имеет выбора. Он не знал, как еще, кроме бегства, можно обходиться с превратностями жизни. Поэтому он сказал: "Если я и виноват, то не знаю в чем". Однако по-настоящему ответственным (а в случае неудачи действительно виноватым) можно быть только тогда, когда поступаешь свободно. Он чувствовал себя несвободным, потому что, кроме бегства, не имел никаких других стратегий, которые позволили бы ему смотреть в лицо действительности. Его жизнь была постоянной попыткой избавиться от собственной несвободы, но чем быстрее он от нее убегал, тем сильнее увязал в ее путах. Теперь он понял, что убегать было "нехорошо", но не знал, как нужно поступать.

Дальше терапия состояла в том, чтобы вместе с ним подумать, как можно справиться с "суровой действительностью". Мы в деталях разбирали разные ситуации из его жизни, стойко переживая сопутствующие неприятные чувства. Размышляли, как ему следует себя вести, если предстоит какое-нибудь серьезное испытание, напоминающее экзамен (вспомните его ночные кошмары). Постепенно он нашел в себе силы не бежать от неприятностей и научился справляться с ними не в фантазиях, а в реальности. Мы также говорили о том, что не бывает людей, которые хотят совершить серьезные ошибки, но ошибки, к сожалению, все же иногда случаются (это ему "никогда еще не было так понятно"). Собственно, самая большая ошибка как раз и состоит в том, что человек из-за страха перед ошибками не делает вообще ничего, тем самым лишая себя многого из того хорошего и ценного, что может принести ему жизнь. Мы говорили, что человек и страх не идентичны, не составляют одно целое, и учились противостоять страху. Обсуждая, как небольшими шажками, постепенно, можно выстроить что-то существенное в его жизни, мы подошли к вопросу, который он до сих пор никогда себе не задавал: на что он действительно годится и где он мог бы найти себе применение в жизни? Наконец, мы говорили об успехе (см. Главу 5), и в заключение он сказал: "Теперь я знаю, что меня должно заботить дело, а не успех!"

Наши беседы в общей сложности продолжались несколько часов. По прошествии некоторого времени он сообщил мне о своем новом устойчивом восприятии жизни. Он чувствовал себя свободным и вполне благополучным. Теперь он знал, что может сделать из своей жизни что-то стоящее и что человек не тождествен своему страху. Он считал, что стал "правильно" смотреть на жизнь.

То, что благодаря нескольким беседам удалось добиться таких перемен в его жизни, не в последнюю очередь объясняется его гибкостью. Разумеется, эта история жизни, как и история жизни любого другого человека, гораздо более сложна. В ней можно было бы выделить и другие существенные аспекты. Главным, однако, было понять "точку схода" его поступков и переживаний, прочертить его "линию жизни". Она определялась его ошибочным убеждением в том, что с реальностью нельзя ничего поделать. Именно поэтому он выбирал бегство, но правда жизни всегда настигала его и, в конце концов, заговорила невротическими симптомами. Пытаясь закутаться в марево красивых фантазий, он в итоге чуть было не потерял весь мир.