Дж. Фрезер. ЗОЛОТАЯ ВЕТВЬ

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Душа, пребывающая в неодушевленных предметах. Итак, мы проследили представление о том. что душу можно извлечь из тела и поместить на более или менее длительный период в безопасное место (таким местом на крайний случай могут быть волосы самого человека), на материале сказок многих народов. Остается продемонстрировать, что данное представление является не простым порождением фантазии, цель которого – придать сказке более красочный характер, а подлинным догматом первобытной веры, породившим большое число обычаев.

Мы убедились, что иногда, готовясь к битве, герой этих сказок вынимает из своего тела душу, чтобы стать непобедимым и неуязвимым. С тем же намерением и в других случаях, когда существует воображаемая или реальная опасность, первобытный человек извлекает свою душу из тела. Так, когда в Минагассе на острове Целебес семья переселяется в новый дом, жрец собирает души всех членов этой семьи в мешок, ибо считается, что с первым временем пребывания в новом доме сопряжена необычайная опасность. Позднее он возвращает души владельцам. Когда женщине в южной части острова Целебес приходит время рожать, человек, которого посылают за знахарем или повитухой, должен постоянно иметь при себе что-нибудь железное, например тесак, который он передает знахарю. Этот предмет должен пробыть в доме знахаря до окончания родов, после чего тот возвращает его прежним владельцам, получая за это установленную сумму денег. Тесак или другой железный предмет олицетворяет душу женщины – считается, что в столь критический момент ее душа, находясь вне тела, будет в большей безопасности. По той же причине знахарь обязан проявлять максимум заботы о сданном ему на хранение предмете: ведь если он потеряется, вместе с ним конечно же пропадет и душа женщины.

Когда у даяков из Пиноэ, области на юго-востоке острова Борнео, рождается ребенок, они посылают за знахарем, который с помощью заклинаний загоняет душу младенца в половинку кокосового ореха. Орех этот он накрывает тряпкой и кладет на большое плоское блюдо квадратной формы, подвешенное на веревках к крыше дома. В течение года он повторяет этот ритуал во время каждого новолуния. Сообщающий об этом автор не разъясняет смысла данного ритуала, но мы можем предположить, что заключался он в том, чтобы поместить душу новорожденного в сосуд более прочный, чем его собственное хрупкое тельце. В пользу такой догадки говорит и то, как понимают аналогичный обычай жители другой части Индийского архипелага. Когда в доме имеется младенец, жители островов Кай расщепляют кокосовый орех, вынимают его содержимое, а затем вновь склеивают половинки; такой орех нередко можно видеть по соседству с грубым деревянным изображением какого-нибудь предка. Исходят при этом из того, что душа младенца, чтобы быть застрахованной от нападений злых духов, на время перемещается в кокосовый орех. Как только ребенок повзрослеет и окрепнет, душа возвратится на постоянное жительство в его тело. Равным образом, когда у эскимосов Аляски заболевает ребенок, иногда местный шаман извлекает его душу из тела и помещает в амулет, который для вящей безопасности кладет в особую сумку. Не исключено, что в качестве вместилищ душ – как бы сейфов, в которые для безопасности помещены души их владельцев, – одновременно использовались многие такие амулеты. Одна старуха из племени мангандже в Британской Центральной Африке носила на шее полое украшение из слоновой кости длиной около 7 сантиметров, которое она именовала своей жизнью или душой. Ни при каких обстоятельствах она с ним, естественно, не расставалась. Один местный плантатор пытался уговорить ее продать ему это украшение, но тщетно. Когда однажды Джеймс Макдональд сидел в доме вождя Хлуби в ожидании выхода сего великого человека, который в это время занимался своим туалетом, один туземец, указав на пару великолепных бычьих рогов, заметил: "В этих рогах жизнь нтаме". Это были рога жертвенного животного, поэтому они считались священными. Местный шаман прикрепил их к крыше, чтобы они предохраняли дом и его обитателей от ударов молнии. "Это представление, – добавляет Макдональд, – не чуждо и другим южноафриканским племенам. По их понятиям, человеческая душа может угнездиться на крыше дома, в дерезе, на берегу источника и на утесе". У туземных обитателей полуострова Газель в Новой Британии имеется тайное общество, известное под названием ингниет или ингиет. При вступлении в его ряды каждый получает камень в форме человека или животного. Предполагается, что его душа с этого момента каким-то образом связана с этим камнем. Если камень треснет, это дурной знак для его владельца. Это, по словам местных жителей, в камень угодила молния, и, значит, его владельца ждет скорая смерть. Если такой человек тем не менее остается жив и после того, как камень его души раскололся, считается, что это был ненастоящий камень, и вместо пего человек получает другой. Один астроном сообщил императору Лекапену, что жизнь наследника болгарского престола Симеона заключена в колонне в Константинополе и, если с этой колонны снять капитель, Симеон тут же умрет. Император так и сделал и ему тотчас же донесли, что в Болгарии от болезни сердца скончался Симеон.

В сказках, как мы видели, дело представляется так, что душа или сила того или иного человека пребывает в его волосах и, когда их обрезают, человек умирает или теряет силу. Так, туземные обитатели Амбонны полагали, что их сила заключена в волосах и, если волосы остричь, то она покинет их. Один преступник, подвергнутый на этом острове пыткам в голландском суде, упорно отрицал свою причастность к преступлению до тех пор, пока ему не остригли волосы. Тут он незамедлительно признал свою вину. Некий человек, обвиняемый в убийстве, не дрогнув, переносил самые изощренные пытки, которым подвергали его мучители, пока не появился врач с ножницами в руках. Узнав, что этими ножницами ему собираются остричь волосы, подозреваемый, попросил этого не делать и откровенно во всем признался. И в других случаях, когда голландским властям не удавалось вырвать признание у обвиняемого, они прибегали к остриганию у них волос.

В Европе также когда-то бытовало мнение, что злые чары ведьм и колдунов заключены в волосах и, пока они не острижены, на эту нечисть нет никакой управы. Так, во Франции существовал обычай остригать на теле волосы подозреваемых в колдовстве людей, прежде чем предать их в руки палача. Миллей присутствовал при пытке в Тулузе людей, у которых не удавалось вырвать признание до тех пор, пока их не раздевали донага и не обривали; зато после этого они переставали запираться и признавались в содеянном. Одну женщину, которая вроде бы вела благочестивый образ жизни, подвергли пытке по подозрению в колдовстве; она переносила страдания с прямо-таки стоической твердостью до тех пор, пока на ее теле не остригли все волосы. Тут она не выдержала и признала свою вину. Знаменитый инквизитор Шпренгер* ограничивался тем, что приказывал обрить голову подозреваемого в колдовстве мужчины или женщины. Зато его более ретивый коллега Куман, прежде чем послать на костер 47 женщин, сбрил все волосы на их теле. На это расследование он имел высшую санкцию, ибо "сам Сатана в проповеди, произнесенной с кафедры церкви в Норт-Беруике, утешил своих многочисленных последователей, заверив их в том, что с ними не приключится никакого несчастья, пока их волосы целы, а из глаз не катятся слезы". Равным образом в индийской провинции Бастар "толпа побивает человека, признанного виновным в колдовстве, а его волосы сбривают, так как считается, что в них заключены его злые чары; чтобы лишить его возможности бормотать свои заклинания, ему также выбивают передний зуб... Такое же тяжкое испытание ждет подозреваемых в колдовстве женщин. Их присуждают к тому же наказанию, а обритые волосы прикрепляют к дереву где-нибудь в публичном месте". Когда одна женщина у бхилов (Индия) была обвинена в колдовстве и прошла через различные формы "убеждения", ее подвесили и дерево за ноги и сыпали в глаза перец, с головы ее срезали и зарыли в землю прядь волос, "чтобы разорвать между ней и ее прошлыми бесовскими силами последнюю связь". Когда у ацтеков "наступало время расправиться" с ведьмами и колдунами "за все их черные дела и положить конец их омерзительной жизни, их хватали и выстригали у них на макушке волосы, что напрочь лишало их колдовских чар, после чего их предавали смерти".

* Шпренгер Якоб – автор (вместе со своим помощником Инститором) изуверской книги "Молот ведьм" (Malleus maleficarum", 1487), которая стала настольной книгой для инквизиторов. Руководствуясь ею, инквизиторы замучили и сожгли многие тысячи ни в чем не повинных людей, обвиненных в "ведовстве".

Душа, пребывающая в растениях. Мы показали, что в сказках жизнь человека связывается с жизнью растения настолько тесно, что либо за увяданием растения сразу же следует смерть человека, либо, напротив, за смертью человека увядание растения. У народности мбенга, живущей неподалеку от Габона (Западная Африка), существует такой обычай: если двое детей рождаются в один день, то сажают два дерева одной породы и танцуют вокруг них. Считается, что с этих пор жизнь детей неразрывными узами связана с жизнью этих деревьев. Если дерево засохнет или его повалит ураган, для мбенга ясно как день, что и ребенка ждет скорая смерть. В Камеруне также существует поверье, что жизнь человека находится в симпатической связи с жизнью дерева. Так, вождь старого города в Калабаре хранил свою душу неподалеку от источника в священной роще. Когда европейцы по неведению или для забавы вырубили часть этой рощи, дух, по словам вождя, пришел в великий гнев и угрожал виновникам преступления всеми возможными карами.

Некоторые папуасы ставят жизнь новорожденного в симпатическую связь с жизнью дерева тем, что вгоняют в кору дерева камешек. С этого момента между деревом и ребенком завязывается якобы неразрывная связь, и, если срубить это дерево, умрет и ребенок. Маори придерживались обыкновения зарывать на священном месте пуповину новорожденного и сажать там молодое дерево. Если деревце росло, это служило для ребенка знамением жизни; если оно цвело, это означало, что и ребенка ждет процветание; зато, если оно засыхало и погибало, у родителей были веские основания ждать для своего малыша худшей доли. Кое-где на островах Фиджи пуповину ребенка мужского пола зарывают в землю с кокосовым орехом или саженцем хлебного дерева и считают, что жизнь ребенка полностью зависит от жизни дерева. Даяки из областей Ландак и Тайан в голландской части острова Борнео по случаю рождения ребенка имеют обыкновение сажать в землю плодовое дерево, с которым неразрывно связывают его судьбу. Если дерево растет хорошо, ребенку нечего бояться: но если оно задерживается в росте или усыхает, это сулит его побратиму неисчислимые беды.

Насколько нам известно, и поныне еще в России, Германии, Англии, Франции и Италии имеются семьи, которые отмечают рождение ребенка посадкой дерева. При этом они рассчитывают, что дерево будет расти вместе с ребенком, и ухаживают за ним с особой заботой. Довольно широко этот обычай распространен в кантоне Аарау в Швейцарии, где жители по случаю рождения мальчика сажают яблоню, а по случаю рождения девочки – грушу; с судьбой такого дерева тесно связывается судьба его побратима. Мекленбуржцы зарывают послед у подножия молодого дерева, после чего рост ребенка ставится в полную зависимость от роста этого дерева. Близ замка Дельгузи, неподалеку от города Эдинбург, растет дуб, прозываемый деревом Эджуэллов. По народному поверью, это дерево таинственными узами связано с судьбой данного семейства. Когда кто-нибудь из Эджуэллов находится на смертном одре или умирает, этот дуб роняет на землю ветвь. Так, когда тихим июльским днем 1874 года старый лесник увидел, как с дуба упала огромная ветвь, он воскликнул: "Господин умер!" Вскоре пришло известие о смерти Фокса Молла – одиннадцатого графа Дельгузи.

Иногда, чтобы вылечить ребенка от перелома или от рахита, его проводят через расщепленный ствол ясеня, после чего между этим деревом и ребенком устанавливается якобы некая симпатическая связь. Одно такое дерево растет по дороге из Хокли-Хауса в Бирмингем. "Томаса Чиллингуорта, сына владельца близлежащей фермы, годовалым ребенком провели через расщелину этого дерева (оно, впрочем, и поныне находится в отличном состоянии). Это дерево он опекает так заботливо, что не позволяет даже прикоснуться к его ветвям, ибо, по местному поверью, жизнь больного зависит от жизни дерева. На каком бы расстоянии от дерева он ни находился, как только к нему прикоснется топор, перелом тут же даст о себе знать, начнется гангрена, и дело кончится смертью". Обычный способ лечения заключается в том, что на молодом ясене делается длинный продольный разрез, и через него на рассвете три (или девять) раз проводят нагого ребенка. Вести его, если верить жителям Западной Англии, следует "против солнца". По совершении этого обряда разрез замазывают грязью или глиной и дерево накрепко перевязывают. Предполагается, что как зарастает трещина на дереве, так срастется и перелом у ребенка. Если же трещина не зарастет, то не срастется и перелом; в случае, если дерево погибнет, вслед за ним наверняка умрет и ребенок.

Аналогичные методы лечения разных болезней, прежде всего переломов и рахита, были обычным делом и в других частях Европы: в Германии, Франции, Дании и Швеции. Впрочем, в этих странах в указанных целях применялся не ясень, а дуб (иногда вместо него в ход шла ива). Мекленбуржцы, как и англичане, считают, что образовавшаяся в результате симпатическая связь между ребенком и деревом является столь тесной, что стоит срубить дерево – и ребенок умирает.

Душа, пребывающая в животных. Как в сказках, так и в обрядах время от времени симпатические узы связывают человека не только с неодушевленными предметами и растениями. Аналогичная связь, как предполагается, имеет место между человеком и животным, так что благополучие одного находится в зависимости от благополучия другого и смерть животного влечет за собой смерть человека. Считается, что привилегией извлекать душу из тела человека и помещать ее в тело животного пользуются, как правило, колдуны и ведьмы. Например, якуты верят, что душа – или одна из душ – каждого шамана или колдуна пребывает в неком животном, заботливо припрятанном от всего остального мира. "Никому не удастся найти мою внешнюю душу, – уверял один знаменитый шаман, – она находится далеко отсюда, в каменистых горах Эдзиганска".* "Только один раз в году, когда сходит последний снег и вновь чернеет земля, внешние души шаманов в облике животных посещают человеческие жилища. Расхаживают эти животные повсюду, но способностью видеть их одарены исключительно шаманы. Сильные души величаво выступают с громким ревом, а слабые крадутся тихо и робко. Нередко они вступают между собой в схватку, после которой шаманы, чьи души потерпели поражение, заболевают или умирают. Души слабейших и трусливых шаманов воплощаются в облике собак: это животное никогда не оставляет своего человеческого двойника в покое, но постоянно гложет его сердце и рвет на части его тело. Внешние души самых могучих шаманов принимают облик жеребцов, лосей, черных медведей, орлов и кабанов. По мнению самоедов из Туруханской области, у каждого шамана есть свой дух-хранитель в образе кабана, которого он повсюду водит за собой на магическом ремне. Гибель этого кабана влечет за собой смерть шамана. Самоеды рассказывают предания о поединках между шаманами, которые, прежде чем сойтись в единоборстве друг с другом, посылали на бой своих духов. Малайцы полагают, что душа человека может перейти к другому человеку или к животному; вернее, между ними может образоваться мистическая связь, и судьба одного из них оказывается в полной зависимости от судьбы другого".

* Имеется в виду, очевидно, село Жиганск на левом берегу нижней Лены (Северная Якутия).

У меланезийцев одного из Ново-Гебридских островов представление о внешней душе находит приложение в повседневной жизни. Слово таманиу означает на местном наречии "одушевленный или неодушевленный предмет, от которого, по убеждению человека, в тесной зависимости находится его собственное существование... Не каждый островитянин имел свой собственный таманиу. Только некоторым из них приходило в голову, что между ними и ящерицей, змеей, а иногда и камнем существует такого рода отношение. В иных случаях, чтобы найти таманиу, пили настой из определенного рода листьев. Оставшуюся на дне гущу сливали, и таманиу считалось первое живое существо, которое замечали на этой куче или внутри ее. За этим существом присматривали, но его не кормили и ему не поклонялись. Туземцы полагали, что оно являлось по зову и жизнь человека была тесно связана с жизнью таманиу (если это живое существо) или с его безопасностью. Стоит такому существу умереть, а если это неодушевленный предмет – поломаться, потеряться, и человек обязательно умрет. Поэтому в случае болезни они посылали взглянуть, в каком состоянии находится таманиу больного".

Весьма широкое распространение представление о внешней душе, помещенной в животное, получило в Западной Африке, в особенности в Нигерии, Камеруне и Габоне. Фаны из Габона полагали, что совершаемый при инициации каждого шамана обряд побратимства связывает его жизнь с жизнью того или иного дикого животного. Шаман берет кровь из уха животного и из своей руки и прививает свою кровь животному, а кровь животного – себе. С этих пор между ними устанавливается столь тесная связь, что смерть одного влечет за собой смерть другого. Предполагается, что в результате заключения этого союза сила шамана или колдуна в огромной мере возрастает, из чего он может извлечь многочисленные преимущества. Во-первых, с этих пор шаман фанов, подобно сказочному волшебнику, который спрятал свою жизнь в надежном месте, мнит себя неуязвимым. Более того, животное, с которым он обменялся кровью, стало его верным другом и готово выполнить любой его приказ; к его услугам он прибегает для того, чтобы нанести ущерб своим врагам или навлечь на них гибель. По этой причине шаман никогда не делает своим побратимом прирученное животное, напротив, эта роль неизменно выпадает опасному и свирепому животному, например леопарду, черной змее, крокодилу, гиппопотаму, кабану или коршуну. Наиболее популярным животным-побратимом является у фанских шаманов леопард, на втором месте стоит черная змея, а замыкает список коршун. Есть животные-побратимы и у местных колдуний. Впрочем, животные, которым отдают на хранение свои души женщины, как правило, отличаются от животных, которых используют в тех же случаях мужчины. Так, побратимом колдуньи ни в коем случае не может быть пантера, зато эта роль часто выпадает ядовитым змеям, к примеру рогатой гадюке, черной змее, иногда зеленой змее, обитающей среди банановых деревьев, а также коршуну, сове или другой ночной птице. Животное или птица, с которыми шаман или колдунья заключили таинственный союз, играет эту роль не в качестве представителя вида, а как особь. Когда данная особь умирает, союзу, естественно, наступает конец, так как считается, что за смертью животного-побратима последует смерть человека.

Сходных верований придерживаются племена, расселенные в долине Крестовой реки в Камеруне. Отдельные группы людей – как правило, это обитатели одного селения – останавливают свои выбор на различных животных, с которыми они, как им кажется, связаны узами теской дружбы пли родства. В число таких животных входят гиппопотамы, слоны, леопарды, крокодилы, гориллы, рыбы, змеи и т.д. Все эти существа либо наделены большой силой, либо обладают способностью с молниеносной быстротой скрываться в чаще леса или под водой. Это умение скрываться, по имеющимся сведениям, является необходимым условием при выборе животных-побратимов. Ведь от того животного ожидают, что оно будет исподтишка вредить врагу, например неожиданно вынырнет из воды и перевернет каноэ врага, если это гиппопотам. Предполагается, что между такими животными и их друзьями и родственниками-людьми существует такой силы симпатическая связь, что, как только умирает животное, умирает и человек и, наоборот, со смертью человека испускает дух и животное. Из этого следует, что в животное-побратима нельзя стрелять или вообще причинять ему какой-либо вред из опасения повредить или убить людей, жизнь которых неразрывными узами связана с жизнью такого животного. Это, впрочем, не мешает жителям деревни, связанной узами дружбы со слонами, охотиться на них. Ведь их благоговение относится к отдельным особям, которые тесно связаны с конкретными мужчинами и женщинами, и не распространяется на вид в целом. Они воображают, что могут безошибочно отличить слонов-родичей от обычных слонов. Более того, и слоны якобы обладают способностью узнавать своих сородичей. Когда охотник встречает слона, который находится в дружеских отношениях с человеком, благородное животное поднимает свой хобот на уровень его лица, как бы говоря: "Не стреляй в меня!" Если охотник окажется настолько неосмотрительным, бесчеловечным, что выстрелит и ранит животное, несмотря на предупреждение, человек, чья жизнь находится в зависимости от жизни животного, заболеет.

Балонги из Камеруна верят, что у каждого человека имеется несколько душ, одна из которых пребывает в теле, а другая – в животном, к примеру в слоне, кабане, леопарде и т.д. Если по возвращении домой кто-нибудь плохо себя почувствует, скажет: "Я скоро умру"-и действительно умирает, балонги утверждают, что это одна из его душ в образе кабана или леопарда погибла и смерть этой внешней души стала причиной смерти души, находящейся в теле. Сходное верование бытует и у ибо, крупного племени в дельте реки Нигер. Они полагают, что дух человека может на время покидать его тело и переселяться в животное. Человек, желающий наделить свою душу такой способностью, раздобывает у колдуна нужное зелье и подмешивает его к своей пище. Вслед за этим душа его выходит из тела и входит в животное. Если случится так, чnо в то время, когда в нем пребывает душа человека, животное убьют, этот человек умрет; если такое животное ранить, тело человека незамедлительно покроется волдырями. С этим верованием связано большое число черных дел: ведь стоит какому-нибудь пронырливому негодяю тайком подлить магическое зелье в пищу своему врагу, ни о чем не подозревающая душа которого перейдет, таким образом, в тело животного, и убить это животное – вместе с ним погибнет и неугодный человек.

Негры Калабара, живущие в устье реки Нигер, верят, что у человека имеются четыре души, одна из которых постоянно обитает вне его тела в лесу в образе какого-нибудь дикого животного. Найти себе прибежище эта внешняя, или, как выражается мисс Кингсли,* лесная, душа может практически в любом животном, например в леопарде, рыбе или черепахе, но это не может быть домашнее животное или растение. Человек, если он не одарен двойным зрением, не в состояния видеть свою лесную душу, но нередко он узнает от прорицателя, в каком животном его лесная душа пребывает, после чею старается не убивать животных этого вида сам и не дает это делать другим. Как правило, лесными душами отца и сыновей являются животные одного и того же вида. То же самое относится к матери и дочерям. Однако нередко все представители младшего поколения семьи имеют те же лесные души, что и отец. Если, например, душа отца пребывает в леопарде, в леопардах находят себе пристанище также души его сыновей и дочерей. Иногда внешняя душа наследуется по линии матери: если ее душа пребывает в черепахе, то в черепахах находятся и души ее детей. Жизнь такого человека связана с жизнью животного, которое он считает своей внешней, или лесной, душой, столь тесными узами, что его ранение или смерть с необходимостью имеют своим последствием смерть или ранение этого человека. И наоборот, когда умирает человек, его лесная душа уже не может найти себе места, сходит с ума, кидается в костер или набрасывается на людей, которые и приканчивают ее.

* Кингсли Мэри Генриетта (1862-1900) – английская путешественница и этнолог.

В Северном Калабаре, неподалеку от Экета, расположено священное озеро, в котором строго-настрого запрещено ловить рыбу, потому что местным жителям кажется, что в ней находятся их души и вслед за каждой пойманной рыбой угасает человеческая жизнь. Еще недавно в реке Калабаре жил матерый крокодил огромных размеров, и в нем, по народному поверью, пребывала душа одного вождя, резиденция которого находилась в Дьюк-Тауне. Время от времени местные сатрапы ради спортивного интереса устраивали на этого крокодила охоту, и был такой случай, что одному из охотников удалось попасть в крокодила. И тут же вождь в Дьюк-Тауне слег в постель с раной в ноге. Изданный им декрет гласил, что его укусила собака, но люди помудрее только головой качали и отказывались принимать всерьез столь легковесное объяснение. У племен, расселенных на берегах реки Нигер между Локоджей и дельтой, также бытует вера в то, что у человека может быть alter ego* в виде крокодила или гиппопотама. Считается, что жизнь такого человека настолько тесно связана с жизнью животного, что все, что приключается с одним, имеет соответствующие последствия для другого, и если один умирает, то и другого в скором времени ожидает смерть. Не так давно одному англичанину случилось в непосредственной близости от деревни застрелить гиппопотама; друзья женщины, которая той ночью умерла в деревне, в качестве компенсации запросили с него сумму в пять фунтов стерлингов, и он им ее заплатил.

* "Второе я" (лат.).

Когда женщине у сапотеков (Центральная Америка) приходило время рожать, ее родня собиралась в хижине и принималась рисовать на полу фигурки разных животных, стирая изображения, как только они были закончены. Это занятие не прекращалось до разрешения женщины от бремени, и фигурка, которая была нарисована на полу в момент родов, получала название "второе я" ребенка. "Когда ребенок подрастал, он обзаводился этим животным и заботливо за ним ухаживал, потому что, по местному поверью, его жизнь и благополучие были связаны с жизнью и благополучием этого животного и умереть им было суждено одновременно", точнее, за смертью животного должна была сразу же последовать смерть человека. Нагуал, или науал, называется у индейцев Гватемалы и Гондураса "одушевленный или неодушевленный предмет, чаще всего животное, связанное одной нитью с конкретным человеком, так что его здравие и благополучие находятся в зависимости от судьбы нагуала". По сообщению одного старого автора, многие из индейцев Гватемалы "по наущению дьявола верят, что жизнь их зависит от жизни такого-то зверя, которого они считают своим духом-хранителем и полагают, что со смертью этого зверя наступит и их смерть; что, когда гонятся за ним, у них самих учащается сердцебиение; что, когда он падает без сознания, и они лишаются чувств. Да что там, случается, что по наущению дьявола они принимают обличье этого зверя (свой выбор они чаще всего останавливают на самце или самке оленя, льве, тигре, собаке или орле), и в таком виде их обстреливают и ранят". Индейцы не сомневались, что за смертью их нагуала последует их собственная смерть. Предание гласит, что в первых битвах с испанцами на плоскогорье Кветцальтенанго вожди индейцев принимали участие в виде нагуалей-змей. Особенно выделялся нагуал верховного вождя – огромных размеров птица с великолепным зеленым оперением. Эту птицу насмерть поразил своим копьем испанский полководец Педро да Альварадо, и в то же мгновение замертво упал сам вождь.

Мужчины и женщины большей части племен Юго-Восточной Австралии относились ко многим видам животных в основном так же, как индейцы Центральной Америки относились к нагуалям, с той лишь разницей, что индейцу была известна конкретная особь, с которой связана его жизнь, а австралийцы знали только, что их жизнь связана с некой особью определенного вида, но не знали, с какой именно. В результате мужчина-австралиец брал под свою защиту всех животных данного вида, от которого зависела жизнь мужчин, а женщина так же поступала по отношению к виду, в зависимости от которого находилась жизнь женщин. Известно было одно: за смертью любой особи соответствующего вида последует его – или ее – смерть, подобно тому как за умерщвлением птицы с зеленым оперением последовала смерть вождя индейцев, а за умерщвлением попугая – смерть Пунчкина в сказке. Например, члены племени вотьобалук в Юго-Восточной Австралии "полагают, что в летучей мыши заключена жизнь мужчины, а в козодое жизнь женщины; умерщвление каждого из таких животных сокращает кому-нибудь из мужчин или женщин жизнь. В результате у каждого мужчины и женщины на становище возникали опасения, что жертвой могут стать он или 0!:а. Из-за этого случались настоящие сражения. Насколько мне известно, в этих схватках мужчин с женщинами нельзя было предсказать заранее, какая сторона одержит победу, ибо иногда женщины задавали мужчинам изрядную трепку своими заостренными палками, но мужчины нередко ранили и убивали своими копьями женщин. Поговорка вотьобалук гласит, что летучая мышь является "братом" мужчины, а козодой – "женой". У различных племен виды животных, с которыми считалась связанной жизнь представителей обоих полов, были разными. Так, у вотьобалук летучая мышь являлась специфически мужским животным, а у ганбауэр-криков, живущих в низовьях реки Муррей, она была женским животным, туземцы не убивали ее на том основании, что "если ее убить, кто-нибудь из женщин умрет". Но с каким бы конкретным видом животных ни связывалась жизнь женщин и мужчин, само это верование, как и схватки, к которым оно давало повод, насколько известно, было распространено почти по всей Юго-Восточной Австралии (не исключено, что зона распространения этого суеверия была куда более широкой). Верование это, как и возникавшие из-за него столкновения, носило глубинный характер. У некоторых племен района Виктория "летучая мышь имеет отношение к мужчинам, которые ее всячески защищают и до полу смерти избивают из-за нее всех, даже собственных жен". Женским тотемом является козодой обыкновенный, и, хотя эта зловещая птица по ночам нагоняет ужас своими криками, женщины ее ревниво оберегают. Если мужчине случается убить козодоя, женщины приходят в такую ярость, словно речь идет об их собственном ребенке, и избивают его длинными шестами.

Ревностная защита и покровительство, которые австралийские мужчины и женщины оказывают летучей мыши и козодою как половым тотемам, покоятся не только на соображениях сугубо эгоистического порядка. Ведь абориген верит, что с жизнью тех или иных летучих мышей связана не только его собственная жизнь, но и жизнь его отца, братьев, сыновей и т.д., и потому, защищая летучую мышь как вид, он защищает не только свою собственную жизнь, но и жизнь всех своих родственников мужского пола. Равным образом каждая женщина верит, что в зависимости от жизни той или иной совы находится не только ее собственная жизнь, но жизнь ее матери, сестер, дочерей и т.д.; поэтому, охраняя сову как вид, она сохраняет жизнь не только себе, но и всем своим родственницам. Когда определенный вид животных, как считается, является вместилищем человеческих жизней, представителей этого вида не так легко отличить от людей, а людей – от таких животных. Если жизнь моего брата Джона заключена в летучей мыши, то, во-первых, летучая мышь также является моим братом, а во-вторых, мой брат Джон в некотором смысле является летучей мышью, поскольку в ней заключена его жизнь. Равным образом, если жизнь моей сестры Марии заключена в сове, сова является моей сестрой, а Мария – совой. Этот вывод напрашивался сам собой, и австралийские аборигены не преминули его сделать. Летучая мышь, раз она является животным мужчин, зовется братом, а сова, поскольку она является женской птицей, зовется сестрой. В соответствии с этим мужчина в обращении именует женщину совой, а она его – летучей мышью. Точно так же обстоят дела с половыми тотемами других племен. К примеру, у курнаи все казуары назывались "братьями" мужчин и все мужчины – казуарами, все славки именовались "сестрами" женщин и все женщины – славками.

Когда первобытный человек называет себя именем животного, именует его своим "братом" и воздерживается от его умерщвления, такое животное называется тотемным. Следовательно, летучая мышь, сова, казуар и славка у интересующих пас племен Юго-Восточной Австралии могут рассматриваться как половые тотемы в строгом смысле слова. Впрочем, увязывание тотема с полом является явлением сравнительно редким, до сих пор его удалось обнаружить только в Австралии. Чаще тотем связывается не с полом, а с кланом и передается по наследству по мужской или по женской линии. Отношение индивида к клановому тотему ничем не отличается от его отношения к половому тотему: он не убивает тотемное животное, именует его "братом" и называет себя его именем. Но раз речь в обоих случаях идет об отношении одного типа, то и объяснение, верное для одного случая, должно быть приложимо к другому. Причина, по которой клан почитает те или иные виды животных и растений – ведь тотемом клана может быть и растение – и называет себя их именем, лежит, видимо, в вере в то, что жизнь каждого члена клана связана с жизнью какого-либо представителя животного или растительного вида и что следствием умерщвления этого животного и уничтожения этого растения явится смерть соответствующего человека.* Это истолкование очень хорошо увязывается с определением, которое дает западноавстралийскому тотему (kobong) сэр Джордж Грэй".** "Между семьей и кобонгом существует некая таинственная связь; член этой семьи никогда не убьет животное, принадлежащее к тому же виду, что и кобонг, если застанет его в состоянии сна. Да и вообще он убивает таких животных неохотно и, прежде чем это сделать, неизменно дает животному возможность скрыться. Это является следствием семейного поверья, согласно которому одна из особей данного вида является его ближайшим другом и убить это животное великое преступление, которого следует всячески избегать. Равным образом туземец, кобонгом которого является растение, при определенных обстоятельствах и в определенное время года не имеет права его срывать. Заметим, что, хотя такой человек избегает причинять вред всем особям данного вида растений и животных, они не обладают в его глазах одинаковой ценностью. Напротив, из всего вида подлинную ценность для него представляет одно-единственное растение, но поскольку он не знает, о каком именно животном или растении идет речь, то оказывается вынужденным воздерживаться от причинения вреда всем остальным особям из боязни повредить одно из них. Данное объяснение кланового тотема вполне согласуется с последствиями, которые должно якобы возыметь умерщвление представителя тотемного вида. "Однажды кто-то из аборигенов убил ворону. Три или четыре дня спустя умер человек по имени Лерри из клана боортва (то есть вороны). Хворал он уже несколько дней, но умерщвление уингонга (тотема) ускорило его кончину". В данном случае убийство вороны стало причиной смерти человека из клана вороны точно так же, как (когда речь шла о половом тотеме) убийство летучей мыши вызвало смерть мужчины – летучей мыши, а убийство совы – смерть женщины-совы. Равным образом убийство нагуала вызывает смерть индейца Центральной Америки, умерщвление лесной души – смерть калабарского негра, убийство таманиу – смерть жителя острова Банкса, а гибель животного, в котором заключена душа сказочного волшебника или великана, – смерть этого последнего.

* Свои взгляды на тотемизм и его происхождение Дж. Фрэзер менял несколько раз в своей жизни, не отказываясь, впрочем, ни от одного из них.

** Грэй Джордж (1812-1898) – английский офицер, исследователь Австралии.

Таким образом, ключ к предполагаемому отношению между человеком и его тотемом дает, видимо, рассказ о великане, в груди у которого не было сердца. Согласно этой теории, тотем является не более как вместилищем, в котором человек хранит свою жизнь, подобно тому как Пунчкин хранил свою жизнь в попугае, а Бидасари держала свою душу в золотой рыбе. Возражение, что, когда у первобытного человека имеются два тотема – половой и клановый, жизнь его также должна быть связана с двумя различными видами животных, так что умерщвление представителя любого из них может повлечь за собой его смерть, звучит неубедительно. Первобытный человек .рассуждает следующим образом: раз в теле человека имеется несколько жизненных центров, почему меньшее число таких центров должно быть вне тела? И если уж жизнь можно поместить на хранение, то почему бы одну часть души не перенести в одно животное, другую – в другое? На представление о делимости жизненной субстанции, другими словами, о множественности душ наталкивали людей многие привычные факторы; его разделяли и такие философы, как Платон, и первобытные люди. И только тогда, когда, перестав быть квазинаучной гипотезой, понятие души становится богословским догматом, люди начинают настаивать на ее существенной неделимости и единстве. Что же касается первобытного человека, то он, не будучи связан никакими догматами, волен объяснять факты при помощи допущения такого числа душ, какое ему представляется необходимым. Карибы, к примеру, полагали, что одна душа находится в голове, а другая – в сердце, а остальные души – во всех местах, где они чувствовали биение пульса. Часть индейцев-гидатса объясняет феномен постепенного умирания, когда сначала у человека отмирают конечности, тем что есть четыре души, которые-де покидают тело не одновременно, а одна за другой. Окончательная смерть наступает лишь после того, как тело оставляют все четыре души. Часть даяков с острова Борнео и с Малайского полуострова верит, что у человека есть семь душ. Альфуры из Посо на острове Целебес придерживаются мнения, что у человека имеется три души. Туземные обитатели Лаоса полагают, что тело является вместилищем тридцати духов, которые находятся в руках, ногах, во рту, в глазах и т.д. Итак, с точки зрения первобытного человека, в том, что одна из душ человека имеет своим местопребыванием половой тотем, а другая клановый, нет ничего удивительного. Впрочем, как было отмечено выше, половые тотемы встречаются исключительно в Австралии, так что первобытный тотемист, как правило, не нуждается в том, чтобы одновременно держать за пределами тела больше одной души.

Если предложенное нами объяснение тотема как сосуда, в котором человек держит свою душу или одну из своих душ, соответствует действительности, мы можем надеяться обнаружить обладающую институтом тотема народность, каждый представитель которой постоянно хранит, как минимум, одну из своих душ, чье разрушение, по существующему поверью, повлечет за собой смерть ее владельца, за пределами тела. Такой народностью являются батаки с острова Суматра. Батаки разделены на экзогамные кланы* со счетом родства по мужской линии; каждому клану запрещается употреблять в пищу мясо определенного вида животных. Одному клену запрещено есть мясо тигра, другому – мясо обезьяны, третьему – мясо крокодила, четвертому – мясо собаки, пятому мясо голубя, шестому – мясо белого буйвола, седьмому – саранчу. В качестве причины воздержания от употребления в пищу мяса того или иного животного члены клана приводят то обстоятельство, что они ведут свой род от животных этого вида и что после смерти их души могут переселиться в этих животных, или утверждают, что они или их предки в долгу перед этими животными. В некоторых случаях клан носит имя животного. Таким образом, тотемизм имеется у батаков в своей полной форме. Кроме того, батаки полагают, что у них имеется семь, а по более скромным подсчетам – три души. Одна из душ постоянно находится вне тела, и тем не менее, стоит ей умереть, и человек, как бы далеко он ни находился, в тот же миг испустит дух. Автор, в работе которого содержится упоминание об этом веровании, ни словом не упоминает о батакских тотемах, но по аналогии с австралийскими, центральноамериканскими и африканскими данными мы можем предположить, что пребывающая вне тела душа, смерть которой влечет за собой смерть человека, находит себе пристанище в тотемном животном или растении.

* Экзогамный клан – родственный коллектив, между членами которого брачные отношения запрещены.

Этот взгляд нельзя опровергнуть ссылкой на то, что сами батаки прямо не утверждают, что их внешние души пребывают в тотеме, и приводят в объяснение кланового культа священных животных и растений совсем другие основания. Ведь если первобытный человек всерьез верит, что его жизнь находится в зависимости от существования какого-нибудь внешнего предмета, крайне мало вероятно, что он раскроет чужестранцу свою тайну. Ведь во всем, что касается его интимной жизни и глубинных верований, он отличается исключительной подозрительностью и сдержанностью. Европейцы годами жили среди первобытных людей, и тем не менее некоторые фундаментальные догматы их веры оставались для них тайной, овладеть которой им нередко удавалось в результате какой-нибудь случайности. Прежде всего дикаря неотвязно преследует панический страх, что его хотят погубить с помощью колдовских чар. Он воображает, что все, что имеет хоть малейшее отношение к его личности, – обрезки волос, ногтей, слюна, остатки пищи, даже имя – колдун может использовать на его погибель и поэтому делает все возможное, чтобы все это скрыть или уничтожить. Но если даже в вопросах, которые имеют к его жизни лишь внешнее и отдаленное отношение, дикарь столь скрытен и осторожен, то какую же сверхосторожность и непроницаемую скрытность он должен проявлять там, где речь идет о главном оплоте всего его существования! Когда принцесса в сказке осведомляется у великана о том, где он хранит свою душу, тот часто дает лживые и уклончивые ответы, и исторгнуть у него эту тайну удается не иначе, как после многих уговоров и льстивых уверений. Своей ревнивой сдержанностью этот великан напоминает пугливою и скрытного дикаря, которого никакая приманка не заставит открыть чужестранцу тайное убежище своей души и тем самым поставить под удар само ее существование. Поэтому нет ничего удивительного в том, что главная тайна его жизни в течение столь длительного времени оставалась тайной и что ее нужно было склеивать из разрозненных намеков и фрагментов, а также отзвуков, дошедших до нас в народных сказках.

Обряд смерти и воскрешения. Предложенная нами теория тотемизма проливает свет на одну категорию религиозных обрядов, которая до сих пор, насколько нам известно, не нашла должного объяснения. У многих первобытных племен, особенно Которых наличествует институт тотемизма, принято устраивать для достигших половой зрелости юношей обряды инициации, чаще всего сводящиеся к "умерщвлению" и "воскрешению" участников обрядов. Основная цель этих обрядов, видимо, вынуть душу из тела юноши и поместить ее в тотем. Предполагается, что в результате проведения операции по изъятию души юноша умирает или, как минимум, погружается в летаргический сон, который в глазах первобытного человека мало чем отличается от смерти. Его последующее выздоровление приписывают постепенному восстановлению организма от пережитого им сильного потрясения или, что более вероятно, приливу потока свежей жизненной энергии от тотема. Следовательно, обряды инициации, состоящие в имитации смерти и воскресения, по существу, сводились к обмену жизненной энергией (или душой) между человеком и его тотемом. Вера первобытного человека в возможность такого обмена явно проглядывает в рассказе баскского охотника, уверявшего, что, задрав его, медведь вдохнул в его тело свою душу, в результате чего медведь упал замертво, а охотник, в которого все лилась душа медведя, стал медведем. Это воскресение мертвого охотника в образе медведя в точности воспроизводит то, что, согласно предложенной здесь теории, будто бы происходит во время обряда "умерщвления" и "воскрешения" юноши при инициации. Юноша умирает в качестве человека и возвращается в жизнь в образе животного: в него переселяется душа животного, а его душа в свою очередь переселяется в животное. Поэтому он с полным правом именует себя медведем, волком и т.д. в зависимости от того, к каким тотемам он принадлежит. По той же причине у него есть все основания обращаться с медведями, волками и т.д., как с братьями: ведь в этих животных его собственная душа и души его родственников.

Приведем примеры смерти и воскрешения, якобы имеющие место при инициации. В племени вонгхи, или вонгибон (Новый Южный Уэльс), достигнув зрелости, юноши получают посвящение на тайной церемонии, присутствовать на которой имеют право исключительно посвященные мужчины. Посвящаемому, в частности, выбивают зуб и присваивают новое имя, свидетельствующее о том, что он перешел в разряд мужчин. Когда юноше выбивают зуб, участники церемонии ударяют в так называемые трещотки, плоские деревянные бруски с зазубренными краями, к которым привязана веревка; они издают громкий гудящий звук. Непосвященным видеть этот музыкальный инструмент запрещено. Женщинам на этих обрядах запрещается присутствовать под страхом смертной казни. Дело представляется так, будто каждого юношу по очереди встречает мифическое существо по прозвищу Туремлин (чаще называемое Дарамулун), которое отводит юношу на некоторое расстояние, убивает его, иногда даже разрезает его тело на куски, после чего воскрешает его и выбивает ему зуб. Вонгхи непоколебимо верят в могущество этого Туремлина.

Уаларои, живущие в верховьях реки Дарлинг, рассказывают, что во время инициации один мальчик встретил призрака, который убил его и возвратил к жизни уже юношей. Аборигены, живущие в низовьях рек Лахлан и Муррей, полагают, что убивает и воскрешает посвящаемых некто Трумалур (Дарамулун): Женщины и дети племени унматчера в Центральной Австралии думают, что во время инициации юношу убивает и воскрешает дух по имени Тваньирика. У унматчера, как и у других центральноавстралийских племен, обряды включают в себя обрезание и надрезание. По окончании второй из этих операций юноша получает от своего отца священную палку – чурингу, с которой, как ему объясняют, во времена очень и очень отдаленные был связан его дух. Юноша обязан, пока он поправляется в зарослях кустарника от полученных при инициации ран, размахивать трещоткой, иначе живущее на небе существо устремится вниз и унесет его. Женщины и дети племени бинбинга на западном побережье залива Картентария верят, что трещоткой во время инициации громыхает дух по имени Катаджалина, который живет в муравейнике: он-де съедает мальчика, а потом возвращает его к жизни. Женщины соседнего племени анула также воображают, что монотонный звук трещотки производит дух по имени Гнабайа, который проглатывает посвящаемых юношей и изрыгает их уже в виде посвященных мужчин.

У племен, расселившихся на южном побережье Нового Южного Уэльса, – их типичным представителем является племя мурринг – во время инициации перед посвящаемыми юношами в наглядной форме разыгрывают мистерию воскрешения. Описание этого обряда оставил нам один очевидец. Завернутый в волокнистую кору человек лег в могилу, и его слегка забросали ветками и землей. В руке он держал небольшой куст, который, казалось, рос прямо из земли; для большего эффекта в землю были, кроме того, понатыканы еще кусты. Затем к могиле подвели посвящаемых юношей. К ним приблизилась процессия одетых в ту же волокнистую кору мужчин, во главе которой двигались двое достопочтенных старейшин. Участники этого шествия изображали знахарей, совершающих паломничество к могиле их умершего собрата, который похоронен в этом месте. Когда, взывая к Дарамулуну, эта небольшая процессия вышла из-за скал и деревьев на открытое место, она остановилась на противоположной от юношей стороне могилы, и оба старейшины отступили в задние ряды танцующих. Пение и танцы продолжались до тех пор, пока "росший" на могиле куст не пришел в движение. "Смотрите, смотрите!" – закричали посвящаемым мужчины, указывая на трепещущие листья. При этом куст начал все сильнее трястись, наконец обрушился на землю. Под возбужденные танцы и пение хора из-под кучи веток и листьев выпрыгнул мнимый покойник. Вскочив на ноги, он прямо в могиле исполнил магический танец и, открыв рот, показал всем присутствующим магические вещества, якобы полученные им от самого Дарамулуна.

Подобно многим австралийским племенам, некоторые племена в северной части Новой Гвинеи – иабим, букауа, кай, тами – требуют, чтобы каждому туземцу мужского пола, прежде, чем он станет полноправным членом племени, было сделано обрезание. Что же касается обряда инициации, центральным событием которого это обрезание является, то, по представлениям жителей Новой Гвинеи, сходным с австралийскими, он заключается в том, что юношей заглатывает и изрыгает некое мифическое чудовище, которое подает свой голос в монотонном завывании трещотки. Новогвинейские племена не только внедряют такое представление в умы женщин и детей, но и разыгрывают его в драматической форме во время обрядов инициации, присутствовать на которых женщинам запрещается. С этой целью в селении или в пустынной части леса воздвигается шалаш метров тридцать длиной. Ему придается вид мифического чудовища: тот край шалаша, который изображает голову чудовища, приподнят кверху и постепенно сходит на конус. Позвоночный столб этого великана символизирует вырытая прямо с корнем пальма (betelpalm), а его шерсть – пучки растущих на ее стволе волокон. Для полного сходства туземный художник украшает переднюю часть этого сооружения парой выпученных глаз и раскрытым ртом. Когда, попрощавшись с матерями и другими женщинами, которые верят – или делают вид, что верят, – в россказни о том, что чудовище проглатывает их ненаглядных деток, охваченные ужасом новички оказываются рядом с этим внушительным сооружением, которое издает недовольное рычание (на самом деле это размахивают трещотками скрытые в чреве чудовища люди). Сам процесс заглатывания разыгрывается по-разному. У тами посвящаемых заставляют продефилировать перед строем людей, которые держат над головой священные трещотки. У кай он принимает более наглядную форму: новичков там заставляют пройти под помостом, на котором стоит человек, делающий глотательное движение: когда какой-нибудь дрожащий юноша проходит под помостом, человек на помосте выпивает глоток воды. Чтобы чудовище сжалилось и изрыгнуло свою жертву, ему в дар за каждого юношу приносят по свинье. Исполняющий роль чудовища человек принимает этот подарок, издает булькающий звук, и проглоченная им вода струей извергается на юношу. Это означает, что чудовище извергло юношу из своей утробы. Впрочем, посвящаемому еще предстоит перенести более болезненную и опасную операцию обрезания. Следует это обрезание непосредственно за совершением указанного обряда, и надрез, который делает оперирующий на теле юноши, истолковывается как укус или царапина, оставленная чудовищем, когда оно изрыгало юношу из своей вместительной утробы. Во время обрезания не утихают громкие звуки трещоток, символизирующие рычание ужасного чудовища в момент заглатывания юноши.

Когда – что случается довольно часто – в результате этой операции юноша умирает, его тело тайно погребают в лесу, а убитой горем матери сообщают, что кроме человеческого желудка у чудовища имеется желудок свиньи; что ее сын, к сожалению, угодил не в тот желудок и извлечь его оттуда никак нельзя. В течение нескольких месяцев после обрезания юноши должны оставаться в изоляции, воздерживаясь от всякого общения с женщинами и не имея даже права на них смотреть. Живут они в хижине вытянутой формы, что опять-таки символизирует утробу чудовища. Когда наконец получив посвящение, юноши с неописуемой пышностью вступают в селение, женщины встречают их всхлипываниями и слезами радости, как если бы это были восставшие из могил мертвецы. Сначала юноши обязаны держать глаза закрытыми (иногда они у них даже замазаны мелом); кроме того, смысл приказаний, которые им отдают старшие, до них будто бы не доходит. Постепенно они, однако, как бы приходят в себя, пробуждаются от оцепенения и на следующий день смывают с себя корку белого мела, покрывающую их тела.

Весьма знаменателен тот факт, что все эти племена Новой Гвинеи называют одним и тем же словом и трещотку, и чудовище, которое якобы при обрезании проглатывает посвящаемых юношей и ужасный рев которого имитируется обычными деревянными музыкальными инструментами. Заслуживает внимания и то обстоятельство, что слово, применяемое по отношению к трещотке и чудовищу, в трех языках из четырех означает также призрак, или дух покойника, а на другом языке племени кай – оно означает "дедушка". Из этого следует, что существо, которое якобы проглатывает и изрыгает юношей во время инициации, рассматривается как могущественный призрак или дух предка, а трещотка, которая обозначается одним с ним словом, материально его представляет, Этим объясняется, почему с такой тщательностью этот священный инструмент скрывают от женщин. Когда в трещотках не ощущается необходимости, они хранятся в мужских домах, в которые женщинам доступ закрыт. Женщинам и непосвященным под страхом смерти запрещается видеть священную трещотку. Также у тугери или кайа-кайа, крупного племени папуасского происхождения на южном побережье Голландской Новой Гвинеи, трещоткой, или сосом, именуется мифический великан, который, по местному поверью, ежегодно появляется с юго-восточным муссоном. В это время в его честь устраивают праздник и размахивают трещотками. Великан "убивает" приносимых ему в дар мальчиков, после чего благоразумно возвращает их к жизни.

В отдельных областях острова Вити-Леву, крупнейшего из островов Фиджи, в прошлом перед посвящаемыми юношами с большой торжественностью разыгрывалась драма смерти и воскрешения. В огороженном священном месте им показывали ряд распростертых на земле мертвых или притворившихся мертвыми людей. Тела этих людей были растерзаны и вымазаны кровью, внутренности вываливались наружу. Но по крику верховного жреца эти притворившиеся покойниками люди вскакивали на ноги и сбегали к реке отмыться от крови и свиных кишок, которыми их обмазали. Вскоре, двигаясь в такт звукам торжественного гимна, они возвращались в пределы священной ограды, полные новых сил, с венками на голове, и занимали свои места напротив посвящаемых юношей. Вот что представляла собой театрализованная постановка "смерти" и "воскрешения".

Жители острова Рук, что лежит между Новой Гвинеей и Новой Британией, устраивают праздники, на которых два или три ряженых в деревянных масках в сопровождении других мужчин с танцами проходят по селению. Эти люди требуют, чтобы им выдали прошедших через обрезание юношей, которых еще не успел проглотить Марсаба, то есть дьявол. Трясущихся и визжащих от страха юношей передают в руки этих ряженых в масках, и они проползают у них между ног. После этого процессия снова пускается в путь, возвещая, что Марсаба съел юношей и не вернет их до тех пор, пока в подарок ему не принесут свиней, таро и т.д. Все жители селения в зависимости от своего достатка приносят нужные продукты, которые затем съедаются от имени Марсабы.

В западной части Серама достигших половой зрелости юношей принимают в общество какиан. Современные авторы рассматривали это общество в первую очередь как политический союз, учрежденный с целью противостоять чужеземному владычеству. На самом же деле он преследует чисто религиозные и социальные цели, хотя вполне возможно, что жрецы эпизодически использовали свое огромное влияние в политических целях. Фактически эта организация представляет собой широко распространенный в первобытных обществах институт, основная функция которого – инициация юношей. В последние годы подлинную природу этого союза раскрыл в своих трудах выдающийся голландский этнолог И.Г.Р.Ридель.

Дом общества какиан представляет собой деревянный навес вытянутой формы. Расположен он в чаще леса под самыми развесистыми деревьями. Построен этот дом так, что в него проникает очень мало света, поэтому почти невозможно разглядеть, что происходит внутри. Такой дом есть у каждого селения. Юношей, которым предстоит пройти обряд инициации, приводят сюда с завязанными глазами в сопровождении родителей и родственников. Каждого юношу ведут за руки двое мужчин, которые присматривают за ним и опекают его в период инициации. Когда все собрались перед навесом, верховный жрец громким голосом обращается к злым духам. И тут же изнутри доносится ужасный шум, который производят прокравшиеся через заднюю дверь мужчины с помощью бамбуковых труб. Но женщины и дети воображают, что шум производят сами злые духи, и на них находит ужас. Затем жрецы входят в дом, и за ними один за другим следуют юноши. Как только очередной юноша исчезает под навесом, раздается приглушенный звук удара каким-то режущим инструментом, душераздирающий крик – и сквозь крышу дома просовывают копье или меч, с которого капает кровь. Это служит знаком того, что юноше "отрубили" голову и что злой дух забрал его в мир иной для того, чтобы там преобразить и возродить. При виде окровавленного меча матери начинают горько плакать и стенать, что их детей зарезал злой дух. В некоторых местах юношей проталкивают в дом общества какиан через отверстие, имеющее форму челюстей крокодила или клюва казуара, после чего объявляют, что их проглотил злой дух. Юноши остаются в этом доме в течение пяти или девяти дней. Сидя в тем ноте, они слышат звуки бамбуковых труб да лязг мечей. Каждый день они купаются, и их тела смазывают желтой краской, чтобы придать им вид людей, побывавших в утробе злого духа. Во время пребывания в доме какиан каждому юноше с помощью колючек вытатуировывают на груди или на руке один или два креста. Когда юноши не спят, они должны сидеть скрючившись и совершенно неподвижно. Пока они сидят рядком, скрестив ноги и протянув руки, вождь берет в руки трубу и, кладя ее мундштуком поочередно на руки каждого из юношей, начинает говорить в рупор со странными модуляциями, подражая голосу духов. Под угрозой смерти он призывает юношей соблюдать устав общества какиан и ни в коем случае не разглашать того, что происходило с ними в этом доме. Кроме того, жрецы наставляют юношей примерно вести себя по отношению к кровным родственникам и посвящают их в предания и тайны племени.

Тем временем, возвратившись домой, матери и сестры оплакивают юношей. Впрочем, через день-два опекуны посвящаемых возвращаются в селение с благой вестью: в результате вмешательства жрецов злой дух возродил юношей к жизни. Приносящие это известие мужчины (как и полагается посланцам из подземного мира) прибегают чуть живые, вымазанные грязью. Прежде чем покинуть дом какиан, каждый юноша получает из рук жреца палку, с обоих концов украшенную перьями петуха пли казуара. Эти палки якобы сам злой дух вручил юношам, когда возрождал их к жизни, и они служат свидетельством того, что юноши действительно побывали в стране духов. Возвратившись в селение, юноши ходят неверной походкой. В свой собственный дом они умудряются войти задом, как если бы разучились ходить правильно (иногда они входят в дом через заднюю дверь). Когда им приносят блюдо с едой, они переворачивают его вверх дном. Изъясняются они исключительно знаками. Делается все это для того, чтобы показать, что они все еще находятся во власти злых духов. Опекуны должны им заново, как новорожденным младенцам, прививать самые элементарные навыки. После того как юноши покидают дом какиан, им категорически запрещается до совершения следующего обряда употреблять в пищу определенного сорта плоды. В течение двадцати (или тридцати) дней матерям и сестрам запрещено расчесывать им волосы. По истечении этого срока верховный жрец приводит юношей в какое-нибудь уединенное место в лесу и там выстригает каждому из них прядь волос на макушке. После этого обряда юноши переходят в разряд мужчин и получают право жениться. (Если бы они сделали это раньше, они покрыли бы себя позором.)

У племен в нижнем течении реки Конго инсценировка смерти и воскресения осуществляется, точнее, осуществлялась членами тайного союза или общества, называемого ндембо. "В ритуале ндембо руководящие инициацией знахари имитируют у одного из посвящаемых припадок и в "бесчувственном" состоянии выносят его из селения в какое-нибудь закрытое место. Такой человек именуется "умирающим ндембо". Его примеру следуют остальные (как правило, юноши и девушки, но нередко молодые мужчины и женщины)... Они считают себя умершими. Это, впрочем, не мешает родителям и друзьям снабжать их провизией. По истечении периода, который, согласно обычаю, длится от трех месяцев до трех лет, призывают знахаря, и он воскрешает мнимого покойника... После того как знахарю уплачена необходимая сумма денег, а также скоплены деньги (или продукты) для устройства праздничной трапезы, членов общества ндембо возвращают к жизни. Сначала воскрешенные делают вид, что никого и ничего не узнают, Они "разучиваются" даже пережевывать пищу, и это за них делают друзья. У непосвященных они отбирают все. что им заблагорассудится, а в случае отказа наносят им побои, а иногда даже душат и убивают. За эти действия они не несут никакой ответственности, потому что считается, что они как бы не в себе. Временами они несут всякую тарабарщину и ведут себя так, будто только что возвратились из страны духов. После этого им присваиваются имена "умерших ндембо".

У некоторых племен индейцев Северной Америки имеются серьезные религиозные союзы, открытые исключительно для тех, кто прошел через обряд умерщвления и воскресения. В 1766 году капитан Джонатан Карвер присутствовал при приеме нового члена в союз, именуемый "обществом друзей духа". Союз этот имеется у племен наудовесси, сиу и дакота в районе Великих озер. Кандидат в члены этого общества опустился перед вождем на колени и тот заявил, что "его в данный миг одолевает дух, который через несколько мгновений набросится и на него, что дух этот насмерть поразит его, но его тут же вернут к жизни. К этому он добавил, что одержимость духом, сколь бы ужасной она ни казалась, является необходимым условием того, чтобы получить привилегии полноправного члена общества. После этих слов он, казалось, пришел в сильное возбуждение. В конце концов оно достигло такого накала, что его лицо исказилось и по телу прошли судороги. Тут он бросил в посвящаемого предмет, по форме и цвету напоминающий фасоль, и попал прямо в рот, отчего юноша упал без чувств, как пораженный пулей". Некоторое время он пролежал, как труп, но под градом посыпавшихся на него ударов стал проявлять признаки жизни, а выплюнув изо рта фасоль или другой предмет, брошенный в него вождем, окончательно пришел в чувство. У других племен, например у оджибве, виннебаго, дакота, убийство инсценируется с помощью сумки с амулетами. Эта сумка изготовлена из кожи животного (выдры, кошки, змеи, медведя, енота, волка, совы, горностая) и имеет форму, отдаленно напоминающую форму соответствующего животного. Одна из таких сумок имеется у каждого члена общества: он держит в ней нелепой формы предметы, являющиеся его амулетами или "чарами". Ему кажется, что от содержимого этой сумки (животного) исходит какой-то дух или дыхание, достаточно сильное не только для того, чтобы сбить с ног или убить человека, но и для того, чтобы поднять и вернуть его к жизни. Для того чтобы убить человека с помощью такой сумки, достаточно его ударить ею: он упадет как подкошенный, но еще один удар сумкой – и он воскреснет.

К этой же категории обычаев, несомненно, принадлежит обряд, свидетелем которого стал Джон Р. Джевитт, когда, потерпев кораблекрушение, он попал в плен к индейцам-нуткасанд. Вождь индейцев "разрядил над ухом своего сына пистолет, отчего тот мгновенно свалился как подкошенный. Дом наполнился душераздирающими криками женщин, которые рвали на себе волосы и восклицали: "Умер молодой вождь". Тут же к дому бросилась огромная толпа индейцев с ножами и мушкетами, чтобы осведомиться о причине шума. За ними спешили двое индейцев, одетых в волчьи шкуры, в масках в виде волчьей головы. Они и в дом-то вошли по-волчьи, на четвереньках. и, подняв молодого вождя, взвалили его себе на спины и также на четвереньках удалились". В другом месте тот же Джевитт пишет, что на молодом вожде-мальчике лет одиннадцати – была маска в виде волчьей головы. Поскольку же индейцы в этой части Америки разделены на тотемные кланы, причем клан волка является одним из основных, и члены каждого клана имеют обыкновение носить на себе какую-нибудь часть своего тотема, этот молодой вождь скорее всего принадлежал к клану волка, а приводимый Джевиттом обряд являлся инсценировкой убийства юноши, дающий ему возможность переродиться в волка. Вспомним, что охотник-баск утверждал, что был убит и возродился к жизни в виде медведя.

Эта гипотеза получила подтверждение в исследованиях интересующих нас племен индейцев, проведенных Францем Боасом . Оказалось, впрочем, что союз, в который был принят сын вождя, являлся не тотемным кланом, а тайным обществом тлокоала, члены которого подражали волкам. Прием в общество новых членов также осуществлялся "волками". Ночью "волчья стая" – роли волков исполняли индейцы в волчьих шкурах и соответствующих масках – совершала набег на селение, хватала посвящаемого и уносила его в лес. Когда из-за околицы доносилось завывание "волков", спешивших за юношей, члены этого общества вымазывали себе лица сажей и пели: "Во всех племенах трепет великий, ибо я – тлокоала". На следующий день "волки" возвращались с "мертвым" юношей, и на долю членов общества выпадало его "оживить". Волки якобы положили ему в живот магический камень, и, прежде чем он получит возможность возвратиться к жизни, его надо оттуда извлечь. До этого мнимый труп оставляют лежать за пределами дома. Затем два знахаря "вынимают" камень обычный кусок кварца, и посвящаемый "оживает". У индейцев племени ниска (Британская Колумбия), разделенных на четыре основных тотемных клана-орла, волка, ворона и медведя, "новичка" возвращает к жизни актер, исполняющий роль тотемного животного. Когда наступал срок мужчине вступить в тайное общество олала, его друзья выхватывали ножи и делали вид, что его убивают. На самом деле они давали ему возможность скрыться, а голову отсекали ловко подсунутой вместо него кукле. Затем они распластывали эту куклу на земле и набрасывали на нее покрывало. Женщины начинали над ней причитать. Родственники "погибшего" устраивали прощальную трапезу и торжественно сжигали куклу. Короче, устраивались настоящие похороны. На протяжении целого года юноша отсутствовал, и видели его исключительно члены тайного общества. По окончании этого срока он верхом на человеке, изображавшем его тотемное животное, возвращался в селение целым и невредимым.

* Боас Франц (1858-1942) – выдающийся американский (немецкого происхождения) ученый-этнограф, глава "исторической школы американской этнографии".

Смысл этих обрядов сводится к "умерщвлению" посвящаемого и его "воскрешению" в виде животного, которому с этих пор предстоит стать духом-хранителем этого человека или, во всяком случае, быть с ним связанным неразрывными узами. Вспомним, что индейцы Гватемалы, жизнь которых была связана с жизнью того или иного животного, утверждали, что могут принимать облик той конкретной особи, с которой они находятся в симпатической связи. Так почему бы и индейцам Британской Колумбии не тешить себя мыслью, что жизнь их зависит от жизни того или иного вида животных, которым они подражают в своей одежде? Даже если современные индейцы от этого догмата отказались, предки их вполне могли его разделять, что и побудило их учредить обряды тотемных кланов и тайных обществ. И хотя по способу приема новых членов эти союзы отличаются друг от друга (ведь членом тотемного клана человек становится от рождения, а в тайное общество он вступает в определенном возрасте), нет сомнения в том, что они близко родственны и являются продуктами одних и тех же навыков мышления. Если принять нашу гипотезу, речь в данном случае идет об установлении симпатической связи с животным, духом и другим могущественным существом, которому человек частично или целиком отдает на хранение свою душу и от которого он в награду за этот дар получает сверхъестественные способности.

Итак, согласно выдвинутой здесь теории, народы, у которых институт тотемизма встречается вкупе с инсценировкой умерщвления и воскрешения посвящаемых во время обряда инициации, разделяли не только веру в возможность помещать душу на постоянное хранение во внешний предмет (животное, растение и т.д.), но и придерживались соответствующего образа действий. Почему у людей возникает желание поместить душу в какой-нибудь внешний предмет? Ответ на этот вопрос один: подобно сказочному великану, они полагают, что это безопаснее, чем постоянно носить ее с собой (так же как люди не носят при себе крупные суммы, а помещают их на хранение в банк). В критические моменты жизни первобытные люди, как мы видели, на время помещают душу в надежное место, и она хранится там до тех пор, пока не минует опасность. Это, впрочем, не относится к тотемизму и другим институтам, когда в тотемный клан в определенный период их жизни посвящают всех без исключения туземцев (по крайней мере, мужского пола). Как правило, эта инициация имеет место в период достижения половой зрелости. А это, в свою очередь, свидетельствует о том, что опасность, которую призван отвратить тотемизм и аналогичные ему институты, как предполагается, связана прежде всего с периодом достижения половой зрелости, другими словами, с отношениями полов. С половыми сношениями, по представлениям первобытного человека, связано множество серьезных опасностей, хотя природа их до сих пор не была сколько-нибудь точно определена. Будем надеяться, что со временем более детальное ознакомление с мышлением первобытного человека прольет свет на эту кардинальной важности проблему, что даст ключ не только к пониманию истоков тотемизма, но и к пониманию происхождения системы брака.