В. Дильтей. ОПИСАТЕЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Познание природы и ценности индивидуальности медленно развивалось в европейском человечестве. Сократ первый возвышается до осознания внутреннего нравственного процесса, без которого невозможно образование законченной личности. Его "познай самого себя" было прежде всего направлено на единообразие в человеческой природе, но из этого общезначимого в нем, которое он выносил на свет знания, должно было выделиться то могучее, недоступное исследованию, что он назвал "даймонион" и что, несомненно, относится к сокровенной глуби субъективности. Отсюда Сократ для своих последователей, для Стои, для Монтеня и прочих стал типом обращения мышления к глубинам личности. Следующий крупный шаг вперед был сделан стоиками в идеале мудреца. В этом идеале автономная и замкнутая в себе личность возвышалась над горизонтом философского сознания. Подчеркивание воли в мышлении, ориентация на выработку убеждения, способного придать действиям единство и сознание цели, ограниченность личности вовне путем превозможения силы внешних болей и наслаждений, возникающий таким образом идеал мудреца, обретающего центр тяжести внутри самого себя именно вследствие сознательной силы замкнутой в себе личности, вырабатывающейся под влиянием мысли, и более значительной, нежели цари и герои, культ дружбы, в которой связь образуется благодаря сродству индивидуальностей, – все это черты стоической жизни и стоического мышления, безмерно поднявшие ценность законченной гармонической личности и разъяснившие понятие о ней. Когда выдающиеся римские личности прониклись этим образом мыслей, возникло то чудесное соединение римской воли и энергии с вытекающей из философии сознательной выработкой личности, овеянной радостным сиянием общественной грации греков, которое мы встречаем в век Сципионов; создалась направленная к выработке личности безмерно действенная римская стоическая литература; вместе с тем развилась поразительная способность к постижению индивидуальностей, выказываемая историком Тацитом. В этой исторической области возникло самоосознание христианства. Средневековая литература созерцаний и размышлений продолжила это направление. То, что принято называть открытием индивидуальности в эпоху Возрождения, было обмирщением этого религиозного достояния.

Переход от постижения понятия замкнутой в себе гармонической личности, понятия, нашедшего, в конце концов, свое завершение в трансцендентальной философии, до понятия об индивидуальности, существующего в настоящее время, этот переход совершился, прежде всего, в сфере немецкой трансцендентальной философии. Мориц, Шиллер, Гете подготовили пути, а в заключение Гумбольдт и Шлейермахер сформулировали учение об индивидуальности. "В индивидуальности, – говорит Гумбольдт, – кроется тайна всякого существования" (WW. 1, 20). "Всякая человеческая индивидуальность есть коренящаяся в явлении идея, в некоторых случаях это до того ярко бросается в глаза, точно идея лишь затем приняла форму индивида, чтобы в ней совершить свое откровение. Если развить человеческую деятельность, то за вычетом всех определяющих ее причин остается нечто изначальное, не только не заглушаемое этими влияниями, но даже претворяющее их, и в том же элементе заключается неустанно действующее стремление создать внешнее существование для его внутренней природы" (WW. 1, 22). Шлейермахер также усматривает в индивидуальности нравственную ценность, заложенную в мироздании; она исходит, как идейное целое, из божественного разума – откровение божества. "Так как все нравственное должно быть установлено в отношении самого себя, как единичное, и вместе с тем оно должно быть отлично от всего прочего по понятию, то и отдельные люди изначально должны, по понятию, мыслиться отличными друг от друга, т.е. каждый должен быть своеобразным". "Понятие о каждом человеке, поскольку такое понятие о единичном выполнимо, есть новое понятие". ("Этика", § 131). "Большинство индивидов не было бы нравственными, если бы бытие разума в каждом из них не было иным, нежели в остальных". "То, что составляет разум, как душу отдельного человека, должно также носить характер своеобразия и быть для него законченным".

Мы делаем различия. Учение о ценности индивидуальности является выражением немецкой культуры того времени и, в определенных границах, остается социальной и этической истиной, которая не может более быть утраченной. Утверждение же, будто эта ценность индивидуальности указует на ее отношение к божеству, что, поэтому, она должна быть мыслима как нечто изначальное, единоположное, вытекающее из божественного миропорядка, – на это утверждение нельзя смотреть иначе, как на недоказуемое метафизическое толкование фактов этики. Оно относится к метафизическим концепциям, выходящим из границ того, что подлежит опытному познанию. Оно символически истолковывает внутренний опыт и прикрепляет его к субстанциальной подпочве.

В противоположность этому задача описательной психологии состоит в том, чтобы собрать наш опыт относительно индивидуальности, создать терминологию для описания ее и произвести анализ. Если метафизическая теория сопоставляла рядом общее и индивидуальное вне всякого отношения друг к другу, или в одной только эстетической связи, то именно раскрытие отношений, в которых особое находится к общему, является единственным средством дать выражение индивидуальности, как в изображении историка или поэта, так и в размышлениях житейского опыта. Вспомогательные средства для изображения этого особого описание; находит только в общих понятиях, выражающих, согласно своей природе, единообразие в особом. Чтобы постигнуть в мышлении и изобразить отношения, имеющие место в. особом, анализ может положить в основу лишь соотношения единообразного. Чтобы приблизиться к особому, он должен стремиться схватить именно те отношения, в.которых оно находится к общему. Я хочу описать дюреровских Евангелистов; для этого я должен пользоваться общими понятиями, предоставляемыми учением об изобразительном искусстве; я должен также говорить о темпераментах, о понимании их в эпоху Дюрера. Если же я хочу анализировать это произведение искусства, то я должен вызвать в моем сознании вспомогательные средства, которыми живопись пользуется для изображения великих характеров всемирной истории, Иоанна или Петра; я должен представить природу идеальных групп, изображающих нескольких всемирно исторических лиц в состоянии совершенного покоя, связанных между собою не историческим действием, а лишь идеальными отношениями; затем в заключенные во всем этом общие соотношения абстрактных фактов, принадлежащие к области учения о живописи, я должен вчленить конкретные особенности отношения Возрождения к подобным предметам; Леонардо, Микеланджело, Рафаэль, Дюрер и др., в качестве представителей особых типов изображения и живописной обработки идеальных групп исторически значительных персонажей, должны быть подведены под характер Возрождения, и в заключение произведению Дюрера должно быть указано соответствующее его индивидуальности место. Таким образом, везде отношения общих фактов к индивидуальному есть то, что делает возможным анализ последнего.

Главное положение, выражающее это отношение, может быть аналитически установлено каждым на развитой индивидуальности. Индивидуальности отличаются друг от друга не наличием в одной из них качественных определений или способов соединения, которые отсутствовали бы в другой. Ни в одной индивидуальности нет класса ощущений или аффектов, или структурной связи, которых не было бы в другой. Нет лиц, – за исключением случаев, явно отступающие от нормы, – которые видели бы только какой-нибудь определенный подбор цветов, или видели бы их больше, нежели другие, или не связывали бы чувства удовольствия с ощущениями цвета и со звуковыми сочетаниями, или были бы неспособны чувствовать гнев или сострадание, или были бы не в состоянии отражать нападение. Единообразие человеческой природы выражается в том, что у всех людей (если дело только не в аномалиях и дефектах) встречаются одни и те же качественные определения и формы соединений. Зато количественные соотношения, в которых они встречаются, чрезвычайно различны между собою; различия эти постоянно связываются в новые сочетания, и на этом-то и основываются различия индивидуальностей.

Из этих количественных различий и соотношений возникают и такие, которые выступают, как черты качественные. На одной школьной скамье сидят рядом мечтатель, повеса, сума переметная, тяжеловоз, упрямец. То, что мы обозначаем этими выражениями, есть господствующие качественные черты или типические сочетания их. При ближайшем рассмотрении оказывается, что это – черты, которые встречаются у каждого, но, напр., у упрямца или мечтателя они достигают особой силы; или же, что – это количественные определения быстроты, последовательности, смены и т.д., как у сумы переметной, или сочетания количественных определений, как у повесы, – словом, здесь количественные определения везде приобретают в глазах и на языке наблюдателя характер качественный, не претерпевая при этом никакого изменения в своей истинной природе. За одним игорным столом сидят корыстолюбец, загадочная натура, развратник, хлыщ. В обозначениях "корыстолюбец" или "развратник" прежде всего подчеркивается степень могущества одного из душевных импульсов и власти его над остальными. Под загадочной же натурой мы разумеем, пытаясь развить далее гетевскую мысль, такую натуру, которая не может быть ясно понята потому, что несоответствие между ее стремлениями и ее действительными достижениями, между требованиями, предъявляемыми ею к жизни и ее способностью действенно влиять на жизнь, – что это несоответствие заставляет ее переливаться столькими красками, что наблюдатель теряется. Это и есть одна из форм известного злополучного несоответствия между силой благородных чувств и бессилием реакции на действия, откуда затем вытекают несоразмерные требования, основанные на высоких чувствах и неспособность приносить пользу другим людям и давать им счастье. Таким образом, и тут мы имеем дело с соотношением количественных определений.

По второму основному положению, эти сочетания подлежат определенным правилам, ограничивающим возможности одновременного выступления количественных различий в отношениях. Из положения трех терминов, из распределения качественных и количественных различий суждения в большой и малой посылке можно отвлеченно вывести таблицу всех возможных сочетаний больших и малых посылок в заключения, но отсюда отнюдь не следует, что все эти сочетания возможны: вопрос решается логическими условиями, лежащими значительно глубже. Подобно этому из сочетаний количественных различий в соотношениях, отвлеченно возможных в душевной связи, в какой-либо отдельной индивидуальности возможны не все. Количество возможных сочетаний значительно больше, нежели принято думать. Полагают обычно, что с высокой степенью благочестия окажется связанной и столь же высокая степень положительности и верности. Однако это не обязательно. Соня-лежебока на школьной скамье оказывается в игре предводителем самой отчаянной компании. Не напрасно убеждают учителей наблюдать своих учеников также и во время игр, чтобы дополнить наблюдения, сделанные в классе. Различные степени энергии, проявляемые в ответ на возбуждения со стороны игр, – в одном случае много ниже, а в другом много выше среднего уровня, – отлично уживаются в одной душевной связи. То, каким образом душевные особенности предполагают или исключают друг друга, заложено столь глубоко, что это недоступно взору обычного наблюдателя. Знание об этом дало возможность создать науку, заключающую в себе твердые правила для наблюдения людей и для эстетического и исторического изображения их, – знание людей в их глубочайшей сущности основываются на правильном суждении о том, какие свойства могут и должны быть связаны между собой и какие взаимно друг друга исключают.

Здесь возникает одна из любопытнейших проблем в наблюдении человека. Чем ограниченнее кто-либо, тем охотнее он говорит о противоречиях в характере. Однако в определенном смысле это понятие применяется и весьма сведущим наблюдателем над людьми. Что же обозначает это выражение? Я готов сказать, что понятие о противоречиях в какой-либо индивидуальности всегда возникает из сравнения эмпирически данного с представлением о логически упорядоченной и целесообразно действующей душевной связи. Вот врач, имеющий представление о том, что полезно для здоровья, но постоянно действующий вопреки этим правилам; мы рассматриваем это как противоречие, – потому что это не соответствует нашему идеалу логической и целесообразной связи. Если мы зададим себе вопрос о том, почему мы в индивиде предполагаем целесообразную связь и в отсутствии ее усматриваем противоречие, и откуда происходит это противоречие: мы усвоим себе двусторонность понятия индивида; этим мы приближаемся к заключительному взгляду на природу индивидуальности.

Индивидуальное предрасположение заключается прежде всего в количественных мерах и соотношениях мер, отличающих одного индивида от другого. Но в структуре действует целесообразность, части этой структуры приходят в движение под влиянием импульсов, импульсы же в целом направлены к тому, чтобы при данных условиях способствовать жизни. Таким образом они постепенно приспособляются к этой цели. Упражнением вырабатываются как бы пути для ведущей к удовлетворению связи. Господствующее в личности политического деятеля честолюбие преодолевает застенчивость его повадки, которую при иных обстоятельствах трудно было бы победить. Если при наличии сильного интереса к истории память развита слабо, то пробел этот до известной степени заполняется благодаря указанному интересу. Таким образом, в индивидуальности действует принцип единства, подчиняющего силы целевой связи. Гумбольдт и Шлейермахер с полным основанием пытались это выявить в своих метафизических формулах, как ни несовершенен был способ их выражения. Здесь выясняется право на эти формулы. Но оба они не видят, что подпочва, на которой действует этот принцип, состоит в неучитываемых, отдельных, частных количественных определениях. Последние составляют как бы первовещество, претворяемое гармонически формирующим принципом, как своего рода эйдосом, в целостную индивидуальность. В таком сочетании фактических, никакой логикой не определяемых основ с целесообразно формирующей структурой, в которой они связаны, индивидуальность является образом самого мира. Здесь понятие развития приобретает новую черту; частные и случайные особенности индивидуального склада развертываются в этом развитии в единую и при данных условиях целесообразную связь.

Отсюда следует прежде всего, что во многих случаях противоречия в индивидуальности – лишь кажущиеся. Они кажутся такими, когда за контрастирующими свойствами кроется целесообразная связь, ускользающая лишь от поверхностного взгляда. Так, например, долготерпение, проявляемое какой-либо личностью, отнюдь не исключает с ее стороны взрыва бурного гнева по какому-либо поводу. Живой интерес к игре у мальчика не исключает безучастности к учению. Подлинно противоречащими друг другу являются, напротив, такие соотношения свойств, которые уничтожают логическую связь или целесообразность. Так, например, у некоторых поэтов разнузданное воображение и идеальное стремление находится друг с другом в противоречии. Реформатор воспитания Руссо своих собственных детей отдавал в приют. Густав Адольф был героем протестантизма и вместе с тем упорно преследовал интересы своего шведского государства. Напрасно было бы пытаться устранить подобного рода противоречия у великих людей, как если бы они были людьми обыкновенными; суждение, выводимое на основании наблюдения над последовательными средними людьми, неприменимо по отношению к таким широким натурам.

Если мы теперь пожелаем ближе определить приобретенный нами взгляд на природу индивидуальности и ближе заглянуть в различные формы ее, то надо попытаться очертить круг количественных различий. В общем индивиды разнятся уже по степени своей духовности; степени духовной жизненности простираются от натур духовно прозябающих до духовно творческих. В различных степенях интенсивности внутренних состояний дан уже первый круг более определенных различий. Есть люди, страдающие от силы своего собственного сострадания; в противоположность этому слишком хорошо известно, как слабо бывает сочувствие у многих людей, как у многих к впечатлению от чужого горя примешивается решительное чувство удовольствия. Дальнейшее различие заключается в продолжительности состояний. У одного лица они проявляются толчками, у других они держатся долго и обычно с умеренной силой. Так, например, у одних, при жизненных неудачах, страдание и ненависть проявляются столь бурно, что, кажется, они на себя руки наложат; на другой день все изменилось, они даже расположены развлекаться. У других вызванная жизненной неудачей депрессия протекает спокойно, но она точно сверлит и не прекращается, внезапно всплывая вновь, несмотря на новые впечатления. Далее, существуют большие различия также в быстроте восприятия впечатлений. Кроме того, возбуждения разнятся также и по глубине, на которой они зарываются, с тем, чтобы оттуда длительно влиять на все происходящее в душе. Этому соответствует распространение их по всей области душевной жизни благодаря частому возврату и вступлению во все новые соединения. Плоские натуры отдаются впечатлениям, позволяя одному вытеснять другое, тогда как в натурах глубоких впечатления утверждаются с большей силой. Плоские натуры – поверхностны, глубокие – постоянны. Однако эти и иные различия в степени, длительности, повторяемости внутренних процессов, разделяющие индивидов друг от друга, составляют лишь первое основание индивидуальности. Они находят свое выражение также в различии темпераментов. Важно прежде всего то, какие соотношения мер существуют в структуре душевной жизни между отдельными составными частями ее. Так как ядро структуры заключается в реакции на впечатление, то наиболее глубоко идущее различие должно быть между теми, у кого преобладает восприимчивость впечатлений, и теми, у кого самодеятельно реагирует воля. Натуры, подверженные впечатлениям или разряжающие впечатление в слова и жесты, совершенно отличаются от тех, которые отвечают на впечатления с самодеятельной силой и прямым волевым действием. Восприятие чувственных впечатлений также весьма различно, смотря по характеру отдельных областей внешних чувств. Здесь надо прежде всего различать прирожденные способности. Затем существуют различия в процессах воспроизведения и дальнейших интеллектуальных процессах. В области чувств выступает фундаментальное различие между дисколосом и эйколосом; в первом из них впечатления вызывают по преимуществу болезненные, а во втором – радостные душевные состояния. Из отношений импульсов и стремлений друг к другу, смотря по силе их, вытекают дальнейшие глубокие различия между индивидуальностями; так как здесь заключается средоточие душевной структуры, то большинство бросающихся в глаза различий тут и выступает наружу. И нигде незаметно с такой ясностью, как количественные различия становятся основанием для различения индивидуальностей, различения, которому мы в нашем понимании придаем характер качественный. Типы честолюбца, тщеславного, сладострастника, насильника, труса – все они лишь выражают количественные соотношения, ибо система импульсов у них у всех одна, и характерные типы происходят только от соотношений меры. Соотношение меры, в которой способность восприятия находится в душе к реакции путем волевых действий, является также основанием для дальнейших важных различений. При этом безразлично, нормируют и направляют эти волевые действия мышление или они господствуют над чувствами, или только во внешних движениях управляют внешним миром. Один раз человек во власти впечатлений; разносторонняя восприимчивость не дает возникнуть в нем прочным образованиям; вызванная впечатлениями игра чувств выражается в жестах, в смехе и плаче, в изменении душевного уклада; другой раз в противоположность анархии впечатлений – монархическое руководство жизнью, силой воли; сентиментальные натуры от этого отталкиваются, как от резкости, прямолинейности или трезвости, – в действительности же мужественное по преимуществу жизненное настроение является настроением человека творящего и формирующего, в противоположность всесторонне воспринимающему, наслаждающемуся, подвижному, охотно тешащему себя мыслью, что он глубже чувствует потому, что предоставляет своему чувству свободу. Со старанием избегнуть напряжения воли часто связывается леность, неспособность к объективной нравственной оценке себя и других вследствие преобладания резких чувств по отношению ко всякому, кто требует действия и напряжения вместо чувства; в итоге – тайное, обманчивое, скрытое стремление к выполнению побуждений чувственной жизни. Новые еще различия выступают в зависимости от того, что у одних отдельные действия в течение ряда годов или даже целого периода жизни управляются из приобретенной связи в прочных отношениях цели и средств, тогда как другие беспокойно ищут все новых решений и заново налаживают отношения новых целей к средствам. Одни действуют по плану, – мирские люди! – другие на основании правил, – нравственные, серьезные натуры! – третьи поступают демонически. Если обозреть совокупность этих последних основ, обусловливающих различия в индивидуальности, то, как мне кажется, в вышеизложенном дано доказательство общеобъемлющего положения, что упомянутые основания всюду могут быть найдены в количественных различиях, и что таким образом в этих основаниях заложено бесконечное богатство различий.

К сказанному надо добавить, что в таких естественных условиях нашего развития заключаются малоценные составные части нашего образа поведения. Возрастающая самостоятельность духовности, предпочтение длительных чувств радости, получаемой от последовательности, удовлетворения, получаемого от работы, самопожертвования, – все это лишь постепенно разрывает железные цепи, которые накладываются на нашу душевную жизнь естественными предупреждениями, первыми количественными соотношениями в системе наших импульсов. Но никогда они не разрываются до конца. Поэтому смешение таланта, естественного склада, характера заложено самой природой, и никакое развитие до гармоничной свободной целесообразности жизни не в состоянии совершенно уничтожить эти коренные составные части нашего душевного существования. Вместе с тем здесь, рядом с возможностью развития до человеческой нормы, дана возможность извращения.

Классы возникающих таким путем различий образуются прежде всего теми сферами, где в единообразии человеческой природы отграничиваются друг от друга обособления. Возрастные различия здесь в соображение принимать нельзя, так как они в отдельном индивиде составляют развитие его. Наиболее общим из всех различий является различие пола. Это – предмет, спорам о котором, надо полагать, конца никогда не будет, объект поэзии, тесно связанный со всей литературой, оказывающий ныне огромнейшее практическое влияние на все важные жизненные вопросы. При настоящем состоянии нашей культуры наиболее основное различие состоит, очевидно, в том, что у женщины жизнь чувства и мысли складывается на основании близко переживаемых отношений к семье, мужу, детям, тогда как мужчина под влиянием профессионального воспитания строит жизнь на более широких и объективных условиях, но зато менее непосредственно и интимно. Но вопрос о том, насколько подобные различия представляют собой последствия воспитания и насколько они являются непреодолимо данными предрасположениями, может быть постепенно разрешен только путем воспитательного эксперимента, и всякий, кто занимается человеческой природой, должен требовать возможности для разносторонних опытов. Человеческие расы, нации, общественные классы, профессиональные формы, исторические ступени и индивидуальности, - все они являются дальнейшими разграничениями индивидуальных различий в рамках единообразной человеческой природы. Лишь когда описательная психология исследует эти формы особенностей человеческой природы, будет найдено соединительное звено между нею и науками о духе. В науках о природе единообразное является господствующей целью познания; в пределах мира исторического вопрос идет об обособлении вплоть до индивида. По шкале этих обособлении мы не опускаемся, а поднимаемся. Жизнь истории заключается в возрастающем углублении своеобразного. В ней заключается живое отношение между царствами единообразного и индивидуального. Не единичное само по себе, а именно это отношение управляет в ней. Выражением такого положения вещей является то, что умственное и духовное состояние целой эпохи может быть представлено в одном индивиде. Существуют репрезентативные личности. Задача педагогики, согласно которой воспитатель в хорошо поставленной школе должен подготовить правильно понятую им индивидуальность ученика к подходящей для него профессии, также проливает свет на это отношение между расчленениями общего к индивидуальному; эта важнейшая задача разрешима только в том случае, если существует соотношение между индивидуальными задатками и крупными единообразными системами общественной и профессиональной жизни.

Здесь выясняется также значение, какое описательная психология индивидуальности имеет для исторического изучения развития индивидуальности. Развитие это должно быть обусловлено двумя моментами. Оно зависит от возрастания количественных различий в задатках. Но, как мы видели, индивидуальность не содержится уже в различиях, а лишь возникает из них путем сплетения их в единое подчиненное целесообразности целое. Она не прирождена, как полагали Шлейермахер и Гумбольдт, а складывается лишь в процессе развития. Поэтому второе условие повышения индивидуальности в обществе заключается во всем, что способно облегчить это сплетение в единое подчиненное целесообразности целое. Возрастание количественных различий обусловливается, в первую очередь, разделением труда и социально-политической дифференциацией. Повышение культуры действует в том же направлении; оно создает более возбудимые и духовно более сосредоточенные существования, в которых количественные различия увеличиваются с каждым поколением. На сочетание данных количественных мер в целесообразное целое действует все, что способствует свободе и внутренней силе образований. Ослабление социально-политических скреп в прежнем обществе, рассеяние дедовской религиозной веры, свободное образование собственной атмосферы жизнепонимания и мировоззрения вокруг отдельного лица, чему способствует своего рода метафизическая сила рефлексий и художественная деятельность фантазий, – эти и подобные им силы оказывали свое действие, когда в эпоху софистов в Греции, затем во времена первых римских императоров, наконец, в период итальянского Возрождения индивидуальность развертывалась.

Великая задача – перекинуть мост от прежней психологии к воззрению исторического мира! К этой цели возможно будет постепенно приблизиться лишь в том случае, если к прежним вспомогательным средствам прибавится изучение общественных продуктов и направленный на исследование психических различий между индивидами эксперимент.

1894 г.