Георгий Почепцов. Пропагандистское воздействие: на чужие мозги и на свой мозг

Порождение и удержание страхов стало одним из методов социального управления, которое активно реализуется с помощью визуальной коммуникации — телесериалов и кинофильмов.

Каким образом сериал «Менты» может дать зрителям ответ на вопрос, кто сбил малайзийский боинг над Украиной? Герои сериала противоречивы, они сами совершают множество неправедных поступков. Но в главном зритель уверен — они не подведут. С другой стороны им противостоит криминал, а также спрятанный за их спиной бизнес. И те, и другие показываются в достаточно негативном свете. При этом ограниченном наборе для выбора зритель несомненно изберет ментов как «своих», а криминал и бизнес — как «чужих».

Получается, что черно-белый формат милицейских сериалов очень четко соответствует черно-белому формату пропаганды, одной из основных функций которой всегда будет резкое упрощение действительности, доведение ее до противостояния «свой»/ «чужой».

Условные менты при этом всегда будут ассоциироваться с властью, в то время как криминал, несмотря на бесконечные рассказы обратного свойства, будет относиться к «чужим». И здесь снова ограниченный набор для выбора делит все на «своих» и «чужих», делая автоматическим выбор в пользу власти. 

Менты — люди с оружием, которое у них официально. Бандиты — люди с оружием, которое у них неофициально. Понятно, что выбор не только режиссера, но и зрителей будет на стороне ментов, поскольку их поведение важнее для зрителя.

Множество людей написали на тему, что современные государства торгуют страхом (об этом писали: Элтейд — в США, Рансьер — во Франции, Павловский — в России), чтобы на следующем этапе позиционировать себя как защитника от того виртуального страха, который они усиленно нагнетают в обществе.

Порождение и удержание страхов стало одним из методов социального управления, которое активно реализуется с помощью визуальной коммуникации — телесериалов и кинофильмов. Однако это не такой и новый метод, как считают исследователи, ведь страхи явились одним из факторов формирования религий, поскольку религия как раз предоставляла защиту от страхов того времени. Сегодняшнее социальное управление строится по сути по той же модели.

Страх позволяет удерживать нужную для власти структурность. Например, в России, как отмечают исследователи, два нарратива влияют на ужесточение законов об Интернете [см. тут и тут]. Один нарратив рассказывает, что западные страны используют свое технологическое доминирование для выполнения своих целей в области экономики, политики, военного дела. Другой нарратив пытается продемонстрировать, что домашние онлайновые активисты и экстремисты стремятся дестабилизировать политическую систему России.

Был попытка проанализровать пропаганду нацистов с точки зрения когнитивных предубеждений, есть отдельные работы по когнитивным предубеждениям. То есть все это инструментарий, который переводит неоднозначность в определенность, тем самым помогая в принятии решений. Очень часто это разного рода социальное давление на человека.

К примеру, выделяются отдельные типы предубеждений для самого процесса принятия решений:

• предубеждение авторитетности, когда стимул оценивается, исходя из мнения авторитетного в этой сфере лица,
• эффект присоединения: нечто делается/думается, поскольку другие люди делают это/думают так,
• иллюзия кластера: тенденция видеть близость там, где ее на самом деле нет,
• рефлекс Земмелвайса: отрицание новых доказательств, если они противоречат уже сформированному представлению,
• гиперболизация непосредственного: тенденция предпочитать близкое вознаграждение более далекому.

Практически все эти феномены проступают, когда человек ориентируется на телевизионный голос при принятии своего собственного решения. Например, с экрана он слышит голос эксперта, но не задумывается, что одновременно может быть эксперт с противоположным мнением, но ему голос никто не дает.

Кстати, тут следует добавить и тот феномен, что это не покупка чего-то за свои деньги, а политическое решение, за которое не приходится платить. То есть человек может отдавать свой голос в таких более абстрактных для него ситуациях более свободно. Эксперименты показывают, что даже решение при покупке резко отличается от решения при ренте тем, что человек менее задумывается, оценивает меньшее число факторов.

Элтейд пишет о феномене моральной паники. Страх перед любыми «отклонениями», перед «Другими» позволяет контролировать социальный порядок. Идея моральной паники выступает в роли контрнарратива по отношению к рассказам, поддерживающим другую точку зрения. Элтейд увидел рост этого типа текстов в девяностые, когда об отклонениях стали говорить не просто как о том, чего следует избегать, а выражать панику или сверхреакцию.

Все это способы формирования решений в чужих головах, когда их готовят к якобы своему принятию решений. Э. Бернейс в свое время вывел очень четкий метод выстраивания контекстов, при которых человек будет применять программируемое решение. Практически тот же метод предложили Талер и Санстейн в своей «архитектуре выбора», они даже назвали эту новую профессию «архитекторами выбора». Условно говоря, создается контекст, в котором уже заранее «пунктиром» прописана правильная линия поведения, которая возникает, например, из-за социального давления, поскольку никто из нас не стремится быть еретиком.

Интересный эксперимент был проведен при чтении текста, который было трудно понять. Для этого был избран текст Кафки, сознательно дополнительно запутанный. Одна группа студентов читала его, другая — максимально проясненный этот же текст. После этого студенты получали наборы из 42 цифр, в которых надо было найти закономерность. Первые читатели  Кафки находили на 30% больше моделей построения этих цепочек. Это объяснили тем, что читая сложного Кафку, они пытались разными способами его осмыслить, тем самым пройдя незаметное для них обучение поиска порядка в хаосе.

Один из авторов исследования Т. Пру подчеркивает: «Вы получаете тот же тип эффектов, то ли читая Кафку, то ли ощущая разрыв своего понимания идентичности. Люди ощущают некомфортность, когда нарушаются их ожидаемые ассоциации, что создает неосознаваемое желание получить смысл из окружающей действительности. Это ощущение дискомфорта может прийти от сюрреалистического рассказа или от восприятия своего собственного противоречивого поведения, но в любом случае они стремятся избавиться от этого. Поэтому они становятся мотивированными на изучение новых моделей».

Т. Пру также утверждает: «Если вы ожидаете встретить нечто странное или чего-то за пределами обыденного, вы не почувствуете того же ощущения остранения. Вас может это взволновать, но вы не продемонстрируете того же уровня способности к обучению. Ключевым моментом нашего исследования было то, что участники были удивлены серией неожиданных событий, и у них не было возможности осмыслить их. Поэтому они пытались осмыслить что-то другое».

Как нам представляется, однотипно в случае достаточно хаотического появления новостей во времена конфликта, люди начинают искать там ту упорядоченность, которой может быть там и не быть. Абсурдность окружающего мира мотивирует нас на преодоление ее путем поиска закономерностей.

Теперь вернемся к сбитому Боингу. Первым пунктом тут будет сформированное доверие к власти и людям с оружием на стороне власти. Соответственно, точка зрения власти будет доминирующей. Одновременно она будет  поддерживаться и эффектом толпы, поскольку чем больше людей будет за нее, тем сложнее будет кому-то удерживать альтернативную точку зрения. Она будет удерживаться экспертным давлением с экрана. То есть «менты» будут являться формообразующей структурой, которая ограничивает альтернативность пространства решений, как и все остальные перечисленные методы.

Это интерпретация реальности, но пропаганда хорошо работает и с несуществующей реальностью. Она может проявляться как на уровне несуществующих объектов реальности, так и на уровне неправильных интерпретаций реальности. Но достаточно частотным является и такое сочетание — правильный факт с неправильной интерпретацией. Факт остается правильным, поскольку его можно продемонстрировать на экране. Но интерпретация легко становится фальшивой, поскольку она не подлежит такой легкой проверке.

Пример с лайнером очень нагляден. Факт — лайнер сбит. Интерпретации, отталкивающиеся от признаваемого факта, легко становятся разными. Есть такое когнитивное предубеждение, как предубеждение подтверждения — мы ищем информацию, которая подтвердит нашу точку зрения. Отсюда следует, что каждая сторона будет отталкиваться от своей модели мира в поиске фактов. Есть такое предубеждение отбора, когда сам отбор фактов или образцов в случае медицинских исследований делается в пользу сформированного представления.

Пропаганда, поскольку она часто ведется в условиях серьезного конфликта, разрешает себе отклонения от истины ради достижения нужных целей. И в этом случае переходы от правды к лжи внезапно становятся вполне разрешенными. Тем самым  пропаганда закрывает имеющиеся лакуны. Например, известная фотография о водружении стяга над рейхстагом оказалась постановочной. Но мы обращаем внимание на это после западного рассказа, хотя сами об этом писали. Кстати, после войны Е. Халдея, автора этой фотографии, уволили из ТАСС из-за его пятой графы (см. его письмо Суслову). Не существовало также и 28 героев-панфиловцев, как показывает справка из госархива. Очень часто и подвиги других героев не совсем соответствуют действительности. Например, это касается и З. Космодемьянской, и Н. Гастелло и даже Павлика Морозова. Пропаганда находила и усиливала героизм там, где его не было в том виде, как его затем подавали.

Пропаганда, хоть и является вроде чисто риторическим инструментарием, в то же самое время может и сама формировать реальность. В этом ее сила, но в этом и ее слабость. Когда начинает проявляться резкое несоответствие между подлинной реальностью и пропагандистской, этот разрыв обращается против конструкторов этой пропаганды.