Глава третья - ПЛАТИТЬ ЛИ ПО ВЕКСЕЛЯМ! - Дети и деньги - Могилевская Г.П.

     "На родительской шее - до каких пор" - под таким названием проходила  в

1975 году дискуссия в "Литературной газете". Среди многих выступлений  самым

интересным  по  содержанию  и  по  форме  показался  мне  литературный  этюд

журналиста Е. Григорянца "Булка, полная меду". В очереди на  прием  к  врачу

разговорились и поспорили два старика. Один дед какой-то  совсем  необычный,

запоминающийся и молодежными потертыми джинсами, и колоритною своей речью.

     Рассказал старичок в джинсах, как  в  дополнение  к  пенсии  имеет  три

работы (по совместительству сторожем, истопником и дворником). Работает ради

вполне определенной цели - помогать детям. Дети  у  него  "...взрослые  само

собой. Одному сыну - 52, другому - 43. Но  смеяться  нечего  -  дети  всегда

дети, и надо им помогать, пока есть силы. Нет-нет, не советом  помогать,  не

воспоминанием, а натуральным способом. Одному -  на  телевизор  не  хватает,

другой - дочку собирается замуж выдавать... Калеки? Это почему же они у него

калеки?   Вкалывают,   зарабатывают.   Старший   -   поваром,   младший    -

слесарем-наладчиком... А все равно..."

     И  далее  старик  рисует  веселую  картину  своей   семейной   идиллии.

Собирается у них по праздникам полный дом. Не только что их сыновья с женами

и детьми, а и первые жены их сыновей с нынешними мужьями и детьми. "Стадион!

Меня вся моя семейка знаешь как уважает!" -  похвалился  старик-работяга.  А

когда другой язвительно намекнул  на  то,  что-де  "за  деньги  кого  хочешь

уважать будут", посерьезнел: "Не скажи: я в уважениях разбираюсь - за деньги

или не за деньги..."

     Похоже, правда, разбирается, он  старик  неглупый.  Очень  может  быть,

уважают не за деньги. Не за трешки и пятерки,  что  сует  внукам,  и  не  за

телевизор и другие виды "натуральной помощи".  Похоже,  уважают  за  добрый,

лукавый нрав, за открытость, за веселость, за неугомонность и жизнелюбие.  А

больше всего за  то,  что  не  калеками  вырастил,  научил  и  вкалывать,  и

зарабатывать. Что же до папашиных  заработков  и  подарков,  так  пусть  его

потешится, пока здоровью  не  во  вред.  Зачем  гордость  ломать  и  старика

обижать... Вот если такое наше предположение соответствует действительности,

то у старика на "семейном стадионе" на самом деле порядок. Может  он  теперь

по желанию своему "вкалывать" и подарки делать. Сыновнее уважение  от  этого

не изменится. А уж вот если не так, и сыновья, которые чуть сами не деды, на

стариковскую шею хотя бы отчасти рассчитывают - тогда худо.  Тогда  вырастил

он все-таки калек, хотя и с руками и с ногами, и с приличной  профессией.  И

пожалуй, лучше бы  ему  не  увидеть,  как  цветы  их  уважения  завянут  без

подкормки "натуральной помощью".

     Собственно говоря, теоретически старик вроде бы и не претендует  ни  на

какую благодарность, хотя,  несколько  противореча  себе,  именно  уважением

детей старается доказать правильность своей жизненной практики. Теоретически

старик защищает определенную этическую  позицию,  которую  завещал  ему  его

собственный дед. В ней-то и содержится корень вопроса: "Даст мне дед в  руки

булку и говорит: выковыривай мякиш. Я  с  удовольствием.  И  вот  он  нальет

полную булку меду! - Старик сделал паузу, резко повернулся к другому старику

и спросил: - А у меня в городе откуда мед возьмется, а?" -  Таково  образное

выражение этой этической позиции. А вот  и  четкая  декларация:  "Да,  я  им

помогаю, но ведь на них-то жизнь не кончается! Не кончается! Я - им, но ведь

и они - своим детям и детям своих детей! И тоже сколько сил хватит, хоть  до

самого гроба. Знаешь, я не признаю: мы - детям, а  дети  -  нам.  Я  признаю

другое: мы - своим детям, а те - своим. И так, пока земля вертится, а  добро

никогда не пропадет!"

     Так это искренне сказано, так страстно  и  возвышенно,  что  мы  готовы

поверить: "Прав мудрый старик. За ним последнее слово - слово бескорыстия  и

любви"... А между тем автор, которого, казалось, тоже старик вполне  убедил,

под самый конец задает  нам  осторожный  вопрос:  "Хороша,  конечно,  булка,

полная меду, да нет ли и в самом деле в ней капельки дегтя?"

     А ведь непременно есть. Еще до знакомства со стариком в джинсах и потом

я встречала эту теорию, так сказать векторпо-поступательного движения  добра

от поколения к поколению. Не мы детям, а дети нам - зачем такие счеты? Мы  -

детям, дети - своим детям... Но вот передо  мной  письмо  восьмидесятилетней

Марии Филипповны из Красноярского края:

     "Дорогие, уважаемые товарищи! Простите, что отнимаю ваше время. У  меня

остался один сын Петр. Не бывал он дома больше десяти лет, и вот  уже  почти

два года не получала ни письма, ни денег нисколько. Знаю от людей, что жив и

работает. Может быть, на ваше обращение сын отзовется и пришлет матери  хотя

бы весточку. А увидеть его у меня надежды никакой уже нет..."

     Что ж, так и отвечать: "Не обижайтесь, мол, Мария Филипповна, на  сына.

Деньги он вам, конечно, по закону должен платить, обязан, а  добро  и  ласка

теперь уже пошли от него по назначению. В свое  время  вы  их  от  родителей

получили, сыну Пете передали, а он, в свой черед, своим детям переправил..."

     "Не корысти  ради"  -  так  и  назвала  свою  статью  на  эту  же  тему

журналистка, которую я искренне уважаю, но с которой в данном случае не могу

не поспорить. Статья написана по поводу  материнской  обиды,  высказанной  в

письме на имя редакции. В этой статье  находим  почти  слово  в  слово  речь

знакомого нам старичка: "Может быть, мы выплачиваем своим детям  только  то,

что задолжали когда-то своим родителям? И отданное нами тоже не  пропадет  -

останется нашим же с вами детям?" Но ни намека на каплю дегтя. "Родительская

любовь по природе своей не корыстна и не  знает  счета.  Вот  почему  к  ней

искони применим вышедший во  всех  других  случаях  из  употребления  эпитет

"святая".

     Так-то оно так, но  разве  не  оскорбляет  святыню  родительской  любви

проявление сыновней и дочерней неблагодарности? И разве не  в  родительскую,

тоже  святую  обязанность  входит  забота  о  том,  чтобы  дети   не   стали

святотатцами? И доведись нам, какую бы теорию мы ни проповедовали,  лицом  к

лицу столкнуться с неблагодарностью наших детей - разве не захлебнется  наше

сердце болью? Не корыстной обидой, а бескорыстной болью. Не  за  себя  -  за

них. Совсем так, как было давно-давно со старым Лиром...

     "Насколько больней, чем быть  укушенным  змеей,  узреть  неблагодарного

ребенка!" - горестно воскликнул  старый  король,  изгнанный  и  оскорбленный

своими дочерьми. Оттого ли, что не  получил  от  них  причитающейся  ему  по

векселю родительской любви? Нет, оттого, что открылся перед его  потрясенным

взором черный порок, гнездящийся в душах его возлюбленных детей. Но оттого и

бессмертен великий создатель Лира, что бури, которые бушуют  в  сердцах  его

величественных героев, созвучны чувствам людей совсем обыкновенных...

     Неблагодарность не только но отношению к родителям, неблагодарность как

черта характера - истинный порок. И как всякий порок есть  болезнь  души  и,

следовательно, несчастье.  Профилактика  неблагодарности  происходит  прежде

всего в семье. К сожалению, и заражаются этим тяжелым недугом, как  правило,

там же.

     Итак, "не ради благодарности человек  делает  добро"...  Действительно,

тот, кто оказывает помощь и поддержку, тот, кто  приносит  жертвы,  малые  и

большие, совершает свое доброе дело не в  расчете  на  благодарность,  а  из

чувства сострадания и любви, из  чувства  товарищества,  дружбы,  долга,  из

внутренней потребности. Да, не в расчете па благодарность, не "за  спасибо".

Но и не в расчете на неблагодарность тоже!  Вместе  с  потребностью  помочь,

отдать другому часть своего тепла, времени,  внимания,  заботы  есть  в  нас

ожидание ответного тепла, естественная потребность в благодарности. Ее часто

стесняются, не смеют открыто  проявить.  В  этой  сфере,  думается,  не  все

правильно в общепринятых наших взглядах. От дающего мы  требуем  скромности.

Но не  слишком  ли  мы  снисходительны  к  тем,  кто  безмятежно  пользуется

добротой, кто спокойно, как должное, принимает жертвы? А  когда  им  все  же

напоминают о  забытом  ими  чувстве  благодарности,  они,  берущие,  говорят

дающему: "Если ищешь благодарности, то лучше избавь нас от  своей  доброты!"

Как часто этой величественной формулой  пользуется  грубая  неблагодарность,

низменное желание только  брать!  И  дающие  стыдливо  замолкают,  стараются

спрятать от самих себя  неудовлетворенную  потребность  в  благодарности.  И

скапливается в тайниках души горечь, и отравляет обидой.

     Больше всего это отзывается на семье, где люди соединены узами наиболее

тесными, и все самые  чувствительные  стороны  души  открыты  друг  другу  и

отдаются друг другу во власть. Семья закладывает в развивающуюся душу семена

добра,  справедливости,  чуткости,  стойкости   Увы   как   часто   и   семя

неблагодарности  тоже,  ибо  нигде,  как  в  семье,  не  приносится  столько

незамечаемых жертв, нигде  так  дешево  не  ценится  забота.  Примеры...  Их

множество - от мелочей, вроде послеобеденного "спасибо", до сюжетов которыми

не пренебрег бы  Шекспир.  Но  оставим  грандиозное  великим,  поговорим  об

обыденном. Кстати, о "спасибо". В иных семьях его .прочно ввели в обиход, но

лишили  внутреннего  содержания,  превратили  просто   в   формальность.   А

формальность не греет.

     ...Выходной  день,  солнечное  утро.   Она   встала   пораньше,   чтобы

приготовить завтрак. Она хорошо знает вкусы каждого,  все  у  нее  учтено  и

продумано. Салат в трех вариантах: сыну - без укропа,  дочери  -  без  лука,

мужу - с луком, но без редиса. Дымится выложенная горкой картошка, румянятся

блинчики.  Она  удовлетворенно  оглядывает  стол   и   проводит   последний,

недостающий, по ее мнению, штрих - ставит  на  стол  вазочку  с  несколькими

гвоздиками. Остается только пригласить к завтраку. Не к праздничному, просто

к воскресному завтраку. Почему бы ему не стать маленьким праздником?

     Муж садится за стол с газетой. Дочь еще долго  говорит  по  телефону  и

входит, когда другие уже кончают завтракать. Сын сегодня не в духе,  ему  не

до оценки маминых: румяных блинчиков.  "Спасибо",  -  говорит  он  угрюмо  и

встает  из-за  стола.  "Мерси",  -  роняет  дочка  и  бежит   переодеваться.

"Благодарю", - степенно произносит муж и складывает газету.  Как  обычно  на

воскресенье он приготовил кое-какие материалы, над которыми надо посидеть.

     Она молча моет посуду. В общем, решительно все в порядке.  Но  лицо  ее

потухло и постарело, с него будто стерли выражение.  Глаза  сухи,  и  только

глубоко внутри саднит знакомая ранка. Это ничего. Она сейчас станет  убирать

квартиру, стирать, готовить обед. Кроме того, у нее тоже немало  недочитано,

кое-что не продумано. Есть чем подлечить назойливую ранку. Правда, только на

время. Ну а гвоздики лучше бы убрать куда подальше!

     А бывает и так. Предпраздничный день. И опять она.  Та  самая  она  или

другая. Все последнее время было страшно некогда, и вот на носу праздник,  а

окна остались не мытыми. Она не какая-нибудь рабыня бытовых условностей.  Но

все-таки праздник и немытые окна - это несовместимо, против  этого  восстает

все ее женское существо.

     И приходит второе дыхание. Она повязывает  платок,  закатывает  рукава,

раскрывает рамы.

     Времени в обрез. Ее охватывает веселый азарт,  все  спорится  в  руках,

усталость не гасит оживления.

     Она успевает привести себя в порядок  до  того,  как  в  двери  знакомо

щелкает замок. Вот сейчас муж оглядится и скажет, например: "Ничего себе  ты

тут работенку провернула!" Или: "Слушай, да  когда  же  ты  успела?  Ты  же,

наверное, с ног валишься". Не дождавшись, говорит сама: "Знаешь, я все  окна

перемыла и полы натерла". А потом,  помедлив:  "Устала  ужасно".  -  "Да,  -

отвечает муж вяло, - я тоже порядочно устал". Только теперь  она  чувствует,

как на нее  наваливается  усталость.  А  восьмилетний  Алешка  как  будто  и

внимания ни на что не обращал. Наверняка над этой  маленькой  сценкой  и  не

задумался. Но дети впитывают впечатления кожей...

     Неблагодарность принимает разные обличья. Иной раз явится в виде эдакой

рассеянности, а то и вовсе в благородном виде  отрешенности  от  мелочей.  В

последний раз - еще одна она. У нее порядочно забот: в семье  трое  детей  и

две не слишком солидные зарплаты. Не о бедности тут речь. Однако же  есть  к

чему приложить смекалку и старания. И  она  прикидывает,  старается.  У  нее

ничего в доме зря не пропадает. Она не купит первую  попавшуюся,  дорогую  и

ненужную вещь. Сама и перешьет, и свяжет, ничего не испортит, не  пережарит,

не пересолит. Зато не откажет детям в  необходимом  -  ни  в  одежде,  ни  в

развлечениях. Разумеется, она находит в этих  стараниях  и  удовольствие,  и

немножко гордится собой. А с кем поделиться этой своей гордостью, как  не  с

самыми близкими... "В этом месяце, - говорит она  мужу,  -  Сашеньке  сможем

пальто купить. И еще часть денег осталось Вите на курточку".

     Муж пожимает плечами:

     "Зачем ты мне, собственно, докладываешь?  Я  ведь  с  тебя  отчетов  не

спрашиваю!"

     Четырнадцатилетняя  дочка  даже  не  оторвалась  взглядом  от   книжной

страницы. Только, как эхо  отцовских  слов,  набежало  на  лицо,  да  так  и

осталось на нем брезгливо-высокомерное выражение.

     Что же, впрочем, все она  и  она,  точно  страдательная  сторона  здесь

только женщина. Вовсе  нет.  Вот  письмо,  написанное  мужчиной,  и  тоже  о

неблагодарности и горечи, ею рожденной.

     "Мы поженились, когда я вернулся из армии. Наташа, жена моя, училась на

втором курсе  мединститута.  Я  пошел  работать  техником.  Вскоре  появился

ребенок. Не бросать же было Наташе институт. Я от учебы временно  отказался.

Старался больше заработать. II все свободное время был с ребенком. Почти все

хлопоты по хозяйству взял на себя. Теперь моя жена врач, и уже речь пошла об

аспирантуре, растет дочка. Но радости в нашей семейной жизни нет. Жена почти

не скрывает своего пренебрежения ко мне. По-прежнему (это уже  вошло  в  наш

уклад) хозяйственные хлопоты в основном на мне. Но не в  этом  дело.  Тяжело

чувствовать себя в своей семье чуть  ли  не  человеком  второго  сорта,  чье

назначение только  зарабатывать  деньги  и  заниматься  "презренным  бытом".

Учиться  мне  пока  что  так  и  не  удается.  По-прежнему   много   работаю

дополнительно. Жена хоть и дипломированный специалист, но удовлетворить  все

свои потребности сама  не  может.  У  жены  свои  знакомые,  свои  интересы,

которыми она со мной почти не делится, "не снисходит". Я  очень  привязан  к

ней и к дочке, но не знаю, выдержит ли моя любовь такое  отношение.  Недавно

попытался  высказать  Наташе  все,  что  накопилось.  Она  меня  высокомерно

выслушала и сказала: "Так и знала, что без попреков не обойдется". Дал  себе

слово никогда с ней об этом не говорить. А не думать не могу. Неужели это  с

моей стороны попреки и мелочность? И какой жизненный урок получит наша дочка

в семье? Неужели, как и мать, станет высокомерной и неблагодарной?"

     Беспокойство вполне понятное,  ибо  именно  неблагодарность  законченно

выражает себя в реплике ее матери. И если у этой женщины  семья  разрушится,

виной тому будет именно неблагодарность, ставшая чертой характера.

     Но чтобы не впасть в односторонность, надо заметить,  что  обвинение  в

неблагодарности  иногда  относят  не  по  адресу.  Подчас   неблагодарностью

называют стремление человека  сохранить  свою  независимость,  противостоять

посягательству на свою личность. В наш век в нашем обществе  нет  социальной

почвы, на которой когда-то пышно расцветал деспотизм "благодетелей".  Теперь

нет бедных воспитанниц и невест без приданого, нет нахлебников, и  "по  гроб

жизни  обязанных"  бедняков,  и  богатых  покровителей.  И  все  же  чувство

благодарности не имеет должного престижа, быть может, потому, что до сих пор

не забыты в обществе претензии "хозяев жизни"  быть  хозяевами  человеческих

душ, покупать их за ломоть хлеба. Оттого, что не забыты  еще  их  негодующие

возгласы: "Неблагодарный!", "Неблагодарная!", если  "облагодетельствованный"

заявлял о своих правах. Ведь и теперь еще живет в  сознании  иных  людей  (и

родителей!)  эта  собственническая  "благодетельская"   психология.   Просто

посочувствовал один человек другому, поддержал в трудный час. И начинает ему

вдруг казаться, что приобрел он тем самым право вторгаться без зова  во  все

подробности жизни друга,  что  теперь  он  может,  не  заботясь  о  такте  и

деликатности, судить его дела и поступки. А сопротивление  такому  вторжению

воспринимает  как  неблагодарность.  Есть  и  родители,  которые  под  видом

благодарности требуют от детей отказа  от  их  законных  прав  личности.  Но

истинная благодарность выражает  себя  не  в  отказе  от  своих  прав,  а  в

свободном и радостном чувстве. Она никому ни над  кем  не  дает  власти,  но

объединяет людей в счастливый союз друзей.

     Мы  много,  упорно  и  справедливо  критиковали  родителей,  которые  в

"поюкормлю", "одеваю-обуваю" находят основания для самоуспокоенности и  даже

права на деспотическую власть. Но  во  всякой  медали,  как  известно,  есть

оборотная сторона, которую нужно вовремя увидеть. Сейчас нашим детям  больше

грозит не родительская "корысть", а  неофициально  узаконенная  общественным

мнением неблагодарность детей к  родителям.  Мы  стыдливо  замалчиваем  свои

огорчения, мы убегаем от острых тем,  боясь  услышать  от  сына  или  дочери

предостерегающее и презрительное: "Попрекаешь?!" И все же ради  наших  детей

приходится перетерпеть обидный упрек в недостатке бескорыстия и  взяться  за

неблагодарный,  увы  непрестижный,   труд   воспитания   в   детях   чувства

благодарности к родителям, поскольку  без  этого  чувства  они  не  научатся

благодарности вообще.