Глава 5. Наследственность, окружающая среда и интеллект - Гармоничное развитие ребёнка - Г.Доман

Если быть умным - это хорошо, то нам следует получше разобраться в том, что же такое ум. Проблема ума и того, откуда он берется, всегда была предметом самых яростных и животрепещущих споров, начиная от древних греков и кончая современными аудиториями.

Около двадцати пяти веков назад Эмпедокл верил в то, что именно сердце является вместилищем разума, в то время как Гиппократ, обучая своих студентов медицине под платаном на острове Кос, говорил им, что разум находится в человеческом мозгу.

Меня просто очаровывает тот факт, что древние греки, в знак величайшего уважения к своим гениальным современникам, после смерти причисляли их к лику богов. А гениев среди них было много, так что и богов оказалось предостаточно.

Одним из таких гениев был врач Асклепий, который жил более чем за век до Христа и был назван богом после своей смерти.

Сегодня мы во многом придерживаемся той же самой практики, хотя и изменили терминологию. Наблюдая за своими современниками, чьи блестящие дарования приводят в изумление окружающих, мы называем их гениями. Но, как и древние греки, мы зачастую дожидаемся смерти своих гениев, чтобы лишь потом наградить их этим почетным титулом.

К концу двадцатого века мы разобрались с вопросом, где именно находится ум: он находится в мозгу. Однако по-прежнему предметом самых горячих споров остается вопрос: а откуда берется ум? Сторонники одной точки зрения уверяют, что ум - это результат наследственности, другие возражают: не наследственности, а воздействия окружающей среды.

Природа или воспитание? Сторонники и той, и другой точек зрения убеждены в том, что абсолютно правы именно они. Кроме того, они считают, что их взгляды и взгляды другой стороны являются взаимоисключающими. При этом противники используют одни и те же аргументы в доказательство своей правоты. Сам я являюсь примером человека, который разделяет оба этих воззрения.

Вежливые люди говорят обо мне "полный". И правда, я несколько толстоват. Сторонники наследственности смотрят на меня и говорят: "Он слишком толстый. Нет никаких сомнений в том, что и его родители были толстяками". Да, действительно, и мой отец, и моя мать были весьма дородными людьми. Отсюда сторонники наследственности делают вывод - все дело именно в ней.

Сторонники же другой точки зрения говорят, что мои родители ели слишком много и тем самым и меня приучили есть слишком много, в результате чего я и достиг своих нынешних размеров. Следовательно, говорят они, все дело в окружающей среде и воспитании. И в этом они правы!

Однако сторонники наследственности правы в том, что своими глазами, волосами, ростом, строением тела я обязан родителям, да и всем остальным предкам. Но вот как быть с весом?

Я был бы очень рад пристыдить за него своих предков, но, к сожалению, не имею на это права. Дважды в своей жизни я бывал очень худым. Во время Второй мировой войны я был пехотным офицером и несколько раз побывал за линией фронта, в тылу у немцев. Естественно, что немцы относились к этому не слишком-то гостеприимно. Короче, я стал худым.

В Пенсильванском университете я питался не так, как мне хотелось бы. В те времена я тоже был худым.

С другой стороны, в течение всей своей жизни я очень любил хорошо поесть, в результате чего воспитанные люди стали называть меня "дородным". Отсюда вряд ли можно сделать тот вывод, что вес моей бабушки, по мнению людей, оставался неизменным в те времена, когда я ел слишком много или слишком мало.

Функция определяет структуру,- Хотя мне бы и хотелось возложить вину за свою тучность на дедушку Рикера или бабушку Маккарти, но это было бы несправедливо.

Не так много людей в мире сейчас разделяют точку зрения, что наследственность и воспитание - не взаимоисключают, а взаимодополняют друг друга. Но я и сотрудники моего Института относятся именно к таким людям.

Но тогда что можно сказать об остальных? Давайте быстренько совершим мысленное путешествие вокруг земного шара и посетим тех детей, которые умеют делать нечто необычное. Сам я неоднократно совершал такие путешествия в действительности. Присмотримся к тому, что стало причиной экстраординарных способностей этих детей - наследственность или окружающая среда.

Для начала разберемся с наследственностью. Отправимся в Мельбурн конца 60-х годов. Мы находимся в большом закрытом плавательном бассейне и видим очаровательное зрелище: 25-30 розовых малышей, в возрасте от нескольких месяцев до одного года, и их красивые мамы, одетые в яркие бикини. Дети учатся плавать и делают это весьма успешно.

Там был один двухлетний малыш, который настаивал на том, чтобы я бросил его туда, где глубоко. Он успешно выплывал и вновь требовал, чтобы я проделал то же самое. В итоге я устал бросать его раньше, чем он сам устал плавать.

Была там и одна трехлетняя девочка, которая плавала с помощью спасательного круга. Она буквально буксировала свою мать по всему бассейну.

Это сегодня всем известно, что младенцев можно легко научить плавать, но тогда был конец 60-х годов.

Наблюдая эти сцены в бассейне, я был обрадован, но нисколько не удивлен. Ну действительно, а почему бы им не плавать? В конце концов, что они делали в материнской утробе целых девять месяцев, как не плавали? После занятий матери пошли одевать своих детей и одеваться сами. Потом они вернулись, неся детей на руках или в специальных детских корзинах. И только теперь я почувствовал удивление - дети умели плавать, но не умели ходить!

Сам я научился плавать в Северо-Филадельфийском отделении Христианского Союза Молодых Людей, когда мне было девять лет. Все, кого я знал, учились плавать в этом же Союзе и в этом же возрасте. Отсюда вывод: все учатся плавать в возрасте девяти лет. А значит - все умеющие плавать уже достигли этого возраста.

И вот я встал перед дилеммой: чему верить? Привычным представлениям или тому, что я видел собственными глазами? Конечно, можно было бы заявить, что все плавающие малыши - девятилетние карлики, если бы это не было столь абсурдно.

А теперь давайте перенесемся из Австралии в Японию, в Токио начала 70-х годов. Мы обнаружим себя в японской Ассоциации Раннего Развития. И снова перед нашими глазами откроется очаровательное зрелище. В центре большой комнаты на коленях стоят две молодые женщины. Одна из них американка, другая - японка. И тоже на коленях, полукругом стоят несколько японских матерей, каждая из которых держит своего ребенка. Большинству этих детей два года, некоторым три. Американка обращается к одному из детей по-английски: "Фумио, какой у тебя адрес?" И Фумио отвечает ей на внятном английском с легким филадельфийским акцентом. Затем он поворачивается к маленькой девочке, своей соседке, и спрашивает ее: "Мицу, сколько у тебя братьев и сестер?"

"Два брата и две сестры", - отвечает Мицу. У нее тоже легкий филадельфийский акцент, но заметить это смог бы только уроженец Филадельфии. Потом и она поворачивается к своей соседке и спрашивает: "Мичико, какой у тебя номер телефона?"

"Пять, три, девять, один, шесть, три, пять, пять", - отвечает Мичико. Она поворачивается налево и задает вопрос своему соседу: "Ёити, перед твоим домом есть дерево?"

"Да, в дыре на тротуаре растет вишня". В английском у Еити, как и у всех остальных детей, легкий японский акцент, поэтому слово "дыра" он произносит как "дира".

Ни я, ни моя жена Катя не были удивлены при виде этой сцены, поскольку американской учительницей была наша дочь Дженет Доман, которая является директором нашего Института.

Ее ассистентка Мики Накаяши стала японским инструктором нашего Института, а позднее и первым директором нашей международной школы.

А теперь перенесемся в другое место и посетим занятия одного из величайших учителей нашего столетия. Это место находится в нескольких сотнях миль севернее Токио, в древнем городке Мацумото, расположенном в горном районе Японии. Самый знаменитый житель этого городка носит имя Шиничи Сузуки. За десять лет до нашей встречи профессор Сузуки уже знал о нашей работе, а мы знали о том, чем занимается он сам. Странно, что первый человек, который рассказал нам о работах Сузуки, совсем не верил в то, о чем говорил. Однако мы поверили, и я даже помню жаркую дискуссию, которая разгорелась по этому поводу.

Сейчас, вспоминая этот спор, я считаю абсурдным, что так страстно защищал человека, о котором раньше ничего не слышал. И при этом на него почему-то нападал человек, который, по его собственным словам, также ничего не знал о Сузуки, кроме того, что тот учит двух-и трехлетних детей играть на скрипке.

Причина нашей словесной баталии была весьма проста. Хотя ни один из нас не видел трехлетнего малыша, играющего на скрипке, я был абсолютно убежден, что он может это делать, в то время как мой собеседник был уверен в обратном.

В нашем Институте мы уже выяснили тот факт, что дети являются лингвистическими гениями, которые овладевают английским без малейших усилий. А ведь в этом языке содержится около 450 000 слов, а число их сочетаний практически бесконечно.

Музыка - это тот же язык, только в нем содержится всего семь нот. И хотя количество их сочетаний тоже кажется бесконечным, оно все же уступает количеству сочетаний 450 000 слов.

Поскольку маленькие дети способны легко выучить английский язык с его огромным словарным запасом, то для них не должно составлять труда изучение языка музыки.

Фактически вы можете учить ребенка всему тому, что сами знаете и умеете. Так почему бы человеку по имени Сузуки не открыть способ, как научить детей играть на скрипке? Прямо или косвенно, но он научил этому около ста тысяч детей!

И вот наконец мы встретились с профессором Сузуки и его маленькими скрипачами. Мы встретились как старые друзья. Каким же мягким и тихим гением он был! Любовь и уважение к своим питомцам проявлялись буквально во всем, что он делал и говорил.

Давайте же войдем в аудиторию и посмотрим, чем они занимаются. Мы были готовы услышать хорошую игру, но то, что мы услышали, превзошло все наши ожидания. Это было настолько великолепно, что потрясло нас до глубины души. Мы были готовы слушать их снова и снова. Мы получили колоссальное удовольствие, когда прослушали выступление пяти тысяч учеников Сузуки на ежегодном национальном концерте в Токио. Маленькие музыканты исполняли Моцарта, Баха и Бетховена. И исполняли так, что это невозможно описать словами!

Разве это не является одним из самых очевидных и убедительных свидетельств в пользу того, что дети могут научиться чему угодно, если только учить их с любовью и уважением? Кстати, наш Институт много лет спонсировал выступления маленьких музыкантов (в возрасте от 3 до 10 лет) в Филадельфийской академии музыки, где обычно выступает филадельфийский оркестр. Цена билетов была не меньше той, что и на выступления взрослых музыкантов, и любители музыки не пожалели об этом. Маленькие музыканты выступали столь искренне и профессионально, что после концерта зрители аплодировали им стоя.

А теперь давайте продолжим наше мысленное путешествие. Перенесемся в 1943 год, когда я учился в Школе пехотных офицеров, которая располагалась в форте Беннинге, штат Джорджия. На одной из коек, которые были расставлены в алфавитном порядке, мы увидим курсанта Джона Иглбулла (Eaglebull) - чистокровного индейца из племени сиу. Он был сыном вождя своего племени и при этом получил образование в колледже. Его сосед - курсант Глен Доман.

За время нашей учебы мы стали друзьями, хотя Иглбулл, в противоположность мне, явно тяготел к стоицизму, что было написано на его красивом индейском лице.

Поэтому я был несколько удивлен, когда в разговоре он случайно упомянул о своем сыне. Я знал, что мой сосед был женат, но не знал, что у него были дети.

Достав свой бумажник, он величественным жестом показал мне фотографию. Взглянув на нее, я поневоле вздрогнул: очень красивый мальчик двух с половиной лет сидел на настоящей лошади! Рядом с ним не было никого из взрослых, а он сидел без седла и держал в руках поводья. Его маленькие ножки не могли обхватить бока лошади, поэтому торчали так, что были видны розовые пятки.

"О Боже, Иглбулл, какой опасности ты подвергал своего сына!"

"А какую же опасность таит в себе фотография?"

"Я говорю не о фотографии, а о том, что лошадь могла пошевелиться, пока ты делал снимок".

"Ну, в таком случае, она просто испортила бы мне этот кадр, и я бы сделал другой".

"Но ведь твой сын мог свалиться с нее и проломить себе череп!"

Прежде чем я вступил в армию, моя работа заключалась в регистрации мозговых травм, поэтому вполне естественно, что в первую очередь я подумал именно об этом. Удивление, отразившееся на лице Иглбулла, заставило его помедлить с ответом. Когда наконец он понял, что именно меня так возмутило, то и сам в свою очередь возмутился.

"Это его лошадь, - заявил он, - и я не знаю никого, кто мог бы вспомнить то время, когда мой сын не умел ездить верхом. Возможно, он начал это делать раньше, чем ходить".

Я был настолько поражен, что у меня зазвенело в ушах.

Джеймс Уорнер Беллах, самый авторитетный исследователь индейских воин, писал о сиу, что это "пятьсот лучших в мире наездников легкой кавалерии". Но почему они имели все основания так называться? Потому что "рождались на лошадях".

Вернемся в Филадельфию 1965 года. Этот город гордится своей трехсотлетней историей, своим Музеем искусств, оркестром, многочисленными университетами, семью медицинскими школами и прекрасными пригородами. Когда-то он был столицей Соединенных Штатов и вторым, после Лондона, крупнейшим англоязычным годом.

И тем не менее, как результат современной школьной системы, треть всех городских детей в возрасте от семи до семнадцати лет практически не умеют читать. Они покидают школу, будучи не в состоянии прочитать собственные дипломы!

Прежде чем вы преисполнитесь гордостью за собственный город, сравнив его с Филадельфией, внимательно изучите положение вещей в своей школьной системе.

Неподалеку от Стентон-авеню, в округе Монтгомери, расположен наш Институт развития человеческого потенциала. Даже тогда, в 1965 г., в нем находились сотни детей в возрасте двух-трех лет, имевших серьезные мозговые травмы, но которые при этом умели читать и полностью понимать прочитанное.

Так о чем же все это говорит? Множество детей в возрасте двух месяцев умеют плавать. Японские дети не старше четырех лет беседуют по-английски с филадельфийским акцентом. Такие же дети играют на скрипках и дают концерты перед взрослой аудиторией. Все дети индейского племени сиу прекрасно ездят верхом. Дети в возрасте двух-трех лет с серьезными мозговыми травмами могут читать и понимать прочитанное, в то время как этого зачастую не могут сделать здоровые дети от семи до семнадцати лет.. Так что же - наследственность или окружающая среда? Вспомним Австралию и плавающих детей. Наследственность? Может быть.

Бросим взгляд на карту Австралии. Четыре тысячи миль великолепных пляжей и прекрасного теплого моря.

Какое отличное место для плавания, если только вы ничего не имеете против акул. Возможно, благодаря этим изумительным пляжам, австралийцы в течение многих столетий развили в себе некоторую генетическую предрасположенность к плаванию, благодаря чему получили врожденное преимущество перед всеми нами.

Но тут любой здравомыслящий австралиец немедленно возразит: "Постойте-ка, но что вы имели в виду, говоря о многих столетиях? Столько времени здесь жили только аборигены, а у большинства из них просто не было возможности научиться плавать, потому что они селились вдалеке и от побережья, и от больших водоемов. Мы же - потомки англичан, шотландцев и ирландцев - начали заселять этот континент только с конца XVIII века".

А вот и другой протестующий голос. Возможно, это голос биолога: "Бросьте вы это! Не говорите мне о генетических изменениях, которые произошли за несколько столетий или даже за тысячелетие. Для этого, как минимум, требуется не тысяча, а сто тысяч лет".

Но если не генетика, тогда что же?

Те австралийские дети начали плавать двадцать лет назад благодаря тому, что двое взрослых решили: они должны уметь это делать.

И самое забавное, что этой парой были датчане! Если бы они остались в Дании, тогда бы стали плавать маленькие датчане. В данном случае эта датская пара сыграла роль окружающей среды.

А как насчет маленьких японцев, говорящих по-английски? Тоже наследственность?

Всем известно, насколько умны японцы и как они заботятся о своих детях. Но и они не смогли бы развить в детях никакой генетической предрасположенности к английскому языку хотя бы потому, что первые англичане появились в Японии сравнительно недавно - не более двухсот лет назад.

Мы давно знаем, какими лингвистическими гениями являются маленькие дети. Но для токийских новорожденных японский язык такой же иностранный, как и английский. И неужели кто-нибудь сомневается в том, что они заговорят по-японски раньше, чем им исполнится четыре года?

Американские сотрудники нашего Института, работавшие с японскими детьми, как и датская пара в первом случае, тоже сыграли роль окружающей среды. Да и как иначе можно объяснить филадельфийский акцент маленьких японцев?

А что можно сказать об учениках Сузуки, играющих на скрипке? Нельзя ли хоть это объяснить наследственностью, тем более что всем известно, насколько умны и умелы представители японской нации? Но как давно на японских островах появились скрипки? Нет, не наследственностью, а гением по имени Шиничи Сузуки, который решил, что дети сумеют играть на этом инструменте, и можно объяснить все, что произошло в дальнейшем.

Сейчас уже множество детей в самых различных уголках земного шара играют на скрипках, и самому маленькому из них - Евгению Орманди - всего два года. Но во сколько лет начали играть на этом инструменте Иегуди Менухин или даже Моцарт?

Минуточку, но мы забыли о детях племени сиу, которые "рождаются прямо на лошадях". Может, хоть в этом случае можно говорить о наследственности? Предположим, что индейцы с незапамятных времен кладут новорожденных на лошадей...

Стоп! Я уже слышу как хихикают студенты-историки:

"В Новом Свете не было лошадей, и индейцы впервые увидели их у испанских конкистадоров". Восемьдесят испанцев на восьмидесяти лошадях смели высокую цивилизацию ацтеков, насчитывавшую тысячелетия; а затем и блестящую цивилизацию инков, которые успешно проводили операции на мозге еще тогда, когда европейцы и не подозревали о существовании Америки.

Цивилизация индейцев была слишком отягощена предрассудками. Поэтому, когда они впервые увидели всадников, то приняли их за богов. Они преклонили колени перед этими "богами" и в результате погибли.

Завоеватели не знали поражений, пока, пересекая американские прерии, не столкнулись с апачами. Апачи приняли их не за богов, а за обычных людей, едущих верхом на каком-то неизвестном виде животных. Поэтому они убили завоевателей и взяли себе их лошадей.

Лошади идеально соответствовали образу жизни североамериканских индейцев, поэтому они быстро распространились среди всех племен, в том числе и сиу.

Нам нет необходимости снова говорить о генах или наследственности. Лошади быстро стали частью окружающей среды племени сиу, и это произошло менее трехсот лет назад.

Дети племени сиу, получив возможность ездить на лошадях, немедленно воспользовались этим обстоятельством. Чем раньше ребенок взбирался на лошадь, тем лучшим наездником он становился впоследствии. А они ездили на лошадях едва родившись - правда, на руках у матери.

И в заключение снова обратимся к двух-трехлетним пациентам нашего Института, которые читали и понимали прочитанное, несмотря на свои мозговые травмы. Если они и имели какую-то генетическую предрасположенность, то скорее плохую, чем хорошую. Скорее же, они вообще не имели никакой предрасположенности. У них были мозговые травмы, но кто сочтет это каким-либо преимуществом?

Истина состоит в том, что все дети - лингвистические гении, поэтому сотрудники нашего Института проинструктировали матерей, как научить их травмированных детей читать. Дело в окружающей среде. Значит ли это, что сотрудники нашего Института склоняются к точке зрения сторонников влияния окружающей среды на воспитание? Да, пожалуй что так. Но неужели наследственность и гены не играют никакой роли в формировании интеллекта? О Боже, да они играют в этом самую главную роль!