Сексуальная контрреволюция. (Журнал "Полярная Звезда" 20 апреля 2000 г.) - Материалы о Вильгельме Райхе - Автор неизвестен

Стал почти хрестоматийным эпизод последних дней Александра Блока: предчувствуя приближающуюся смерть, тяжело больной поэт в неистовстве разбивает кочергой находившуюся в его квартире статую Апполона - мифологический образ, ассоциирующийся с архаичной эротической чувственностью, "темной стихией астартизма" (В.Соловьев). Этот аффективный поступок приобретает явную символичность в контексте поэтического мировоззрения и обстоятельств личной жизни Блока. Казалось, вся его судьба была предопределена неким мистическим знаком непрестанной борьбы двух противоположных начал, образовавших роковые зигзаги его биографии: то одержимость соловьевской идеей "белой любви" и крайний половой аскетизм, то посещение вошедших в декадентскую моду оргиастических хлыстовских радений. И в конце жизни - снова отказ от сексуальности, распространяющийся уже далеко за пределы личной судьбы. Следует особо отметить, что этот последний жизненный этап Блока совпал с периодом революционных потрясений, коренной ломки старого мира. Совпадение двух этих обстоятельств и дало, преломившись в творчестве поэта, "Двенадцать" - уникальный по своей новизне мировоззренческий дискурс. Уникальный в том отношении, что именно в "Двенадцати" впервые (скорее всего, непроизвольно) были соединены темы сексуальности и социума, предвосхищая появившиеся лишь в 20-х годах теоретические построения позднего Фрейда и неофрейдистов.

Любопытно, что в ряду персонажей "Двенадцати" (буржуй, поп, писатель-вития и др.) непропорционально большое место отведено проститутке Катьке. По сути, основная интрига поэмы и строится вокруг ее гибели. Кроме того, озадачивает сам факт, что в поэме, посвященной пролетарской революции, гибнет в общем-то безобидная с классовой точки зрения проститутка, а не, казалось бы, более заслуживающие этой участи буржуй, поп или, скажем, предатель-Ванька. Пуля красногвардейца настигает именно уличную блудницу, тем самым именно её отождествляя с подлежащим отмене "старым миром". Неслучайность произошедшего подтверждается и тем, что сожалению о содеянном, пробудившемуся в невольном убийце ("Эту девку я любил...") противопоставляются неукоснительные императивы восстания: "Шаг держи революцьонный!", "Над собой держи контроль". Тончайшее поэтическое прозрение Блока подводит к неожиданному и потрясающему сопоставлению Эроса и Революции, обнажая глубинные коллизии, конфликты, разломы человеческого бытия...

В 1930 г. известный теоретик марксизма Карл Каутский выступил с резкой критикой активиста германской компартии Вильгельма Райха - автора доктрины "сексуальной революции". Главным основанием критики послужило то, что сексуальная революция с ее тезисом о достижении "сексуального счастья" отвлекает пролетариат от классовой борьбы, лишает рабочих их "идеалов". Однако ни Каутскому, ни другим лидерам рабочего движения не удалось склонить  Райха к отказу от "вредных" воззрений, и в 1933 г. он был исключен из Германской коммунистической партии. Весьма показательно, что одновременно с жесткой критикой, исходящей из марксистской среды, родоначальник фрейдомарксизма подвергся не менее решительному остракизму и со стороны кругов, представляющих другой компонент его учения - психоанализ. Райх, прямой ученик Фрейда, был исключен и из Международной психоаналитической ассоциации. В чем же причина столь единодушного отвержения сексуальной революции? Попытаемся ответить.

Довольно спорным представляется расхожее мнение о гонениях и запрете на психоанализ в нацистской Германии. Некоторые притеснения действительно имели место, но касались они не психоаналитического движения как такового, а его конкретных деятелей. Дело в том, что большая часть ведущих германских психоаналитиков того времени были евреями, и в силу начавшейся при Гитлере расовой дискриминации они были вынуждены покинуть страну. В остальном же психоанализ нашел в Третьем Рейхе благодатную почву для собственного развития. На месте Международной психоаналитической ассоциации, распавшейся из-за эмиграции большинства своих руководителей, было создано и успешно функционировало новое Международное медицинское общество психиатрии, возглавлял которое стопроцентный ариец небезызвестный Карл Густав Юнг. Собственно каких-либо идеологических препятствий для существования психоанализа в национал-социалистическом государстве не было. Напротив, основные его максимы предельно соответствовали духу ницшеанского нацистского этоса. И психоанализ, и нордическую доктрину Третьего Рейха пронизывал общий пафос волевого преодоления инертной человеческой данности - того, что Ницше презрительно именовал "слишком человеческим". Известно восклицание, вырвавшееся из уст Фрейда уже в преклонном возрасте после первого прочтения А.Шопенгауэра, одного из предтеч философии сверхчеловечества: "Сколькими открытиями я обязан моей недостаточной начитанности!". Закономерно поэтому, что один из апологетов "нацистского психоанализа" Мюллер-Брауншвайг характеризовал психоаналитический метод как инструмент для "выращивания героического человека".

Практически с момента своего появления психоанализ преследуем сложившимся о нем представлением как о неком ниспровергающем нравственные устои сексуально-эмансипаторском течении. Стоит ли говорить о крайней поверхностности и необоснованности такого взгляда - в чем, в чем, а в пропаганде животной инстинктивности заподозрить почтенного венского невролога никак нельзя. "На месте Ид должно быть Эго", - этот емкий императив сам Фрейд неоднократно называл центральным для своего учения. Вопреки распространенному мнению, психоанализ (в своей ортодоксальной форме) - вовсе не апология сексуальности, но ее критика. Осознание в ходе психоаналитического процесса глубинных либидиозных комплексов выступало как обретение субъектом независимости от них посредством катарсической силы Эго: "психоанализ освобождает невротика от оков его сексуальности" (Фрейд). Либидо воспринималось как нечто демоническое, как то, что следует преодолеть. Собственно концепция "отказа от инстинкта" и явилась одним из основных камней преткновения между первоначальной формой психоанализа и его поздними модификациями.

Неслучаен резонанс, полученный учением Фрейда в кругах модернизма, пронизывавшего мировоззренческую атмосферу начала ХХ века. В контексте революционно-новаторских притязаний модерна, выступавшего как радикальная альтернатива всему ветхому, природно- косному, "неусовершенствованному", психоанализ виделся необходимым средством преобразования самого человека, его освобождения из-под власти инертного физиса. Адепты дада и сюрреализма, всерьез говорившие об обустройстве жизни по образцу своих эстетических фантазий, погружались в тревожную стихию бессознательного, извлекая из нее шокирующие параноидально-патологические видения. Все "естественное", "здоровое", "нормальное" ставилось под вопрос, отрицалось, абсурдировалось в навязчивых гротескных образах разъятой, деформированной плоти, в вызывающем генитальном натурализме. Приверженцы появившегося позднее "боди-арта" довели эту линию до крайности, превратив истязающие манипуляции с собственными телами в экстремальное эстетическое шоу. Телесность, плотское начало воспринимались как нечто лишнее, как досадный балласт, препятствующий заветному прорыву в новую, необыкновенную реальность. Пьер Клоссовски, участник авангардистского "Союза борьбы революционных интеллектуалов" (наряду с А.Бретоном и Ж.Батаем), писал об иллюзорном характере реальности тела, понимавшегося как психологическая фикция - комплекс социально и лингвистически обусловленных представлений. Сходные интуиции без труда обнаруживаются и в теоретических построениях психоанализа: широко известны слова Юнга о том, что пенис есть всего лишь фаллический символ. Умы и "декадентов", и психоаналитиков были захвачены головокружительной манией эйдетического максимализма, опровергающего всякую природно-материальную причинность и зависимость. Все бурлило, пульсировало в волнующем предвкушении великого бунта, трансцендентного рывка в притягательную неизвестность Иного.

В 30-х годах в среде политически активного немецкого пролетариата зарождается движение под странным названием "Секс-пол". Идеологическим стержнем нового движения выступала так называемая "сексуальная экономия" - альтернатива традиционной политэкономии, потерявшей, якобы, свою актуальность. В.Райх, идейный вдохновитель "Секс-пола", определял его цели как "осознание и развитие жизнеутверждения", а также развитие "положительного отношения рабочих к сексуальному наслаждению" как необходимому условию "рабочей демократии".

Движение, как уже говорилось, было крайне критически воспринято и политическими, и научными кругами того времени. И это понятно: охранительные ценности "жизнеутверждения" и "сексуального счастья" явно диссонировали с принимающей глобальные масштабы контр- натуралистической авантюрой модерна.

Характерно, что идеи "сексуальной революции" получили настоящую известность и распространенность лишь в 60-х годах, уже после смерти своего автора. Реанимированные маргинальными радикалами нью-лефта, они, как не странно, практически сразу были восприняты идеологами "мэйнстрима", превратившими "сексуальную революцию" в расхожее клише западной масскультуры. И дело тут не только в последовавшей за "sex-revolution" легализацией сверхприбыльного порнобизнеса. Сам социальный настрой, "дух времени" способствовал воскрешению райхианства, для которого появился благоприятствующий контекст в виде капитулянтской этики постмодерна. К 60-м годам стал абсолютно очевидным окончательный провал революционно-обновленческого проекта модернистов, что открыло дорогу всевозможным формам постмодернистской реакции, суммирующим итогом которых явилось так называемое "экологическое сознание" - антипод природо-нигилистической идеологии модернизма.

Сексуальная экономия Райха, не имеющая, казалось бы, отношения к экологистской риторике последних десятилетий, на самом деле послужила первой экспликацией упадочно-реакционного по своей сути инвайронменталистского дискурса современных "зеленых", этих "ревматических друзей природы" (Т.Маринетти). Разница лишь в векторе: в случае райхианства, выдвигающего ценности сексуально-психического здоровья и избавления от неврозов, мы имеем дело с экологизмом, так сказать, внутренним - своеобразным селф-инвайронментализмом.

Небезынтересно привести оценку экологизма в этногенетической теории Л.Н. Гумилева. Ученый-евразиец видел в подобных явлениях настораживающий симптом этнического упадка, бесплодного пассионарного вакуума. Сильным же, продуктивным этносам свойственна активная, подчиняющая, насильственная установка в отношении окружающей природосферы. Именно они вырубают леса, сдвигают горы, осушают водоемы, заменяя все это реальностью, созданной по зову собственной созидательной воли: городами и дорогами, каналами и многомильными стенами. Таков неодолимый императив Абсолютной Субьектности, постулат сакрально- демиургического противостояния cultura versus natura.

Примечательно, что несмотря на внешний революционизм, доктрина Райха представляет собой сугубо консервативное, реакционное явление. За три десятилетия до появления "Секс-пола" знаменитый русский консерватор В.Розанов приобрел шумную известность своими статьями по половому вопросу. В связи с этим Розанова часто называли "русским Фрейдом" - эпитетом громким, но чрезвычайно поверхностным. В действительности, ничего близкого Фрейду у Розанова нет. Да, их обоих занимала половая тематика, но отношение к ней было диаметрально противоположным: у одного - утвердительное, апологетическое, у другого - негативное, резко критическое. Любопытно отметить, что даже Л.Троцкий строил свою критику Розанова на противопоставлении его Фрейду: "...парадоксальнейшие преувеличения Фрейда куда более значительны и плодотворны, чем размашистые догадки Розанова, который сплошь сбивается на умышленное юродство и прямую болтовню, твердит зады и врет за двух".

Другое дело - Розанов и Райх. Внутреннее, коренное родство идей тут совершенно очевидно. В обоих случаях - благоговейный натурофилический настрой, культ сексуальности, трепетный пиетет рода, естества. Ценности суть ветхие, языческие, исконные. Вполне закономерна поэтому смена Райхом в конце жизни собственных левых убеждений на реакционные праворадикалистские воззрения.

Столь свойственная модернистскому сознанию экзистенциальная оптика совершенно чужда сексуальной революции. Индивидуальность, единичная экзистенция растворяются тут в эссенциалистских, промискуитетных императивах высвобождения животной сексуальности. Характерен явный антисексуализм глубоко экзистенциальной по своей сути антиутопии Хаксли: "...попробывать бы, что получится, если застопорить порыв, отложить исполнение желания...". Экзистенциальной проблемы пола, трагической раздвоенности, половинчатости человека, для Райха не существует. Она просто не укладывается в грубые рамки обезличивающей либидоцентристской идеологии секс-экономизма. И напротив, проблематика пола до крайности обострена, акцентирована в пространстве модернизма. Предельно выразительно в этом отношении футуристское "Облако в штанах" с его кульминационным:

Мария -

Не хочешь?

Не хочешь!

Ха!

В этом "Ха!" - лучшее опровержение всей сексуальной экономии. Ведь неспроста выкрикнуто в Первом Манифесте футуризма: "Долой женщин!".

Дело не в категорическом отрицании сексуальной свободы, не в оправдании отдающей рессантимантом брачной морали. Так, еще до появления идей сексуальной революции лондонский эстет и оккультист Алистер Кроули основывает свой "антимонастырь" - знаменитое Телемское аббатство, в котором половая раскрепощенность и избавление от навязчивого сексуального морализирования выступали главными принципами его обитателей. Но что общего между дешевым бэби-бумеровским "make love" и магическим кроулианским "love under will"?!

Сексуальная революция - постмодерн психоанализа. Упадок, исчерпанность, тупик. Sex, лицемерно названный счастьем вместо страдания, благом вместо трагедии, истиной вместо мучительного самоотчуждения. И в это поверили, обессилено отдавшись вязкой, тянущей в бездну инерции тела, инстинкта, материи. Дух содрогнулся, мир качнуло в новом витке вселенской гностической драмы...

Вильгельм Райх закончил свои дни в тюрьме. Исследования, которые он проводил, сочли опасными, запретили применение его метода, большинство его книг изъяли и уничтожили. Жаль, что эпоха не распознала в нем своего истинного пророка. Кажется, она не распознала его до сих пор.

Hegel & Дети