В. М. БЕХТЕРЕВ. ВНУШЕНИЕ И ТОЛПА - Психология господства и подчинения Хрестоматии- А.Г. Чернска

   Вообще надо заметить, что как в отдельных случаях, так и  в  целой  массе

развитие психопатической эпидемии, известной под  названием  малеванщины,  в

значительной мере обязано внушению, взаимовнушению и самовнушению. При  этом

мы ничуть не отрицаем важности влияния целого ряда указываемых проф.  И.  А.

Сикорским нравственных и физических факторов (развитие штундизма, алкоголизм

населения и пр.), составляющих благоприятную почву для развития  эпидемии  в

населении; но несомненно, что непосредственным и главным толчком к  развитию

последней на подготовленной уже почве служило  внушение  в  той  или  другой

форме. Только этим путем и  можно  объяснить  себе  тот  с  первого  взгляда

непонятный факт, что родоначальником  малеванщины  и  ее  распространителями

явились лица помешанные. Как справедливо замечает  проф.  И.  А.  Сикорский,

"население, увлеченное брожением, усвоило себе парадоксальное  параноическое

мышление и  логику  помешанных  и  в  силу  этой  болезненной  логики  стало

разрешать основные вопросы жизни и религии при  помощи  сравнений  и  пустой

игры слов".

   Бред  и  болезненная  логика  помешанных  явились  образцом  мудрости   и

подражания для населения,  которое  раньше  обнаруживало  здравую  логику  и

здравое мышление.

   Это объединение  здоровых  с  помешанными  на  почве  болезненной  логики

является  в  истории  человеческой  мысли  фактом  глубоко  интересным  и  в

некоторых  отношениях  загадочным.  То,  что  случилось  на  наших   глазах,

случалось и раньше, и, чтобы не приводить многих примеров, сошлемся на факт,

что некоторые действия Парижской коммуны 1871 г.  были  плодом  распоряжения

помешанных, которым толпа повиновалась слепо (Laborde).

   Мы не без цели остановились несколько дольше на  этой  своеобразной,  так

недавно пережитой нами психопатической  эпидемии,  известной  под  названием

малеванщины, так как и сам  Малеванный,  основатель  секты  малеванцев,  был

подробно мною изучен как душевнобольной  при  чтении  клинического  курса  в

Казанской окружной лечебнице и, с другой стороны, развитие всей эпидемии  на

месте было так подробно  и  обстоятельно  изучено  проф.  психиатрии  И.  А.

Сикорским.

   Таким образом, эпидемии этой,  в  смысле  ее  изучения,  посчастливилось,

наверное, более, чем какой-либо  другой.  А  между  тем  составляет  ли  она

что-нибудь исключительное, не повторявшееся в другие времена  и  при  других

условиях? Ничуть не бывало. В этом отношении я вполне разделяю мнение  проф.

И. А. Сикорского, по  которому  нечто  вполне  аналогичное  мы  встречаем  у

некоторых наших сектантов, особенно хлыстов, духоборцев и скопцов. Знакомясь

ближе с так называемыми  радениями  у  хлыстов,  нетрудно  усмотреть  в  них

сходственные и даже в известном отношении тождественные явления с  тем,  что

представляет проявление большой истерии на  радениях  малеванцев.  Следя  за

описанием радений и плясок хлыстов, мы встречаемся здесь с тем же повышением

душевного настроения, с развитием психического экстаза и судорог  такого  же

рода, какие мы встречаем и у малеванцев. У хлыстов мы встречаем даже радения

и пророчества, вполне напоминающие  нам  вышеописанные  радения  малеванцев.

Равным образом и описание радений и кружений с прорицаниями,  судорожными  и

обморочными  припадками  у  скопцов  совершенно  напоминает   нам   явления,

наблюдавшиеся у малеванцев.

   Существует даже тождество в основных верованиях малеванцев и  хлыстов,  а

именно в возможности непосредственного общения  человека  с  Богом  в  форме

вхождения Св. Духа в человека во время истерических конвульсий. По словам И.

А. Сикорского,  "этого  входящего  духа  чувствуют  одинаково  и  хлысты,  и

малеванцы.  По  мнению  тех  и  других,  дух   обозначается   судорогами   и

трепетанием. Весьма интересно, что даже возгласы,  употребляемые  в  экстазе

малеванцами: "Ой дух, ой дух!",  тождественны  с  хлыстовскими".  По  мнению

этого автора, как у малеванцев,  так  и  у  хлыстов  радения  и  религиозные

упражнения стоят в тесном соотношении с истерией,  которая,  как  мы  знаем,

благоприятствует развитию галлюцинаций, судорог и  иных  нервных  припадков,

признаваемых теми и другими  за  наитие  Св.  Духа,  и  которая  дает  столь

благоприятную почву для внушения. Радения же  этих  сект  составляют  весьма

благоприятную  почву  для  развития  как  путем  внушения,   так   и   путем

самовнушения    истерических    болезненных     проявлений,     признаваемых

божественными.

   Нам кажется, что в этом взаимовнушении заключается не несущественная доля

той притягательной силы, какую  имеют  радения  для  малеванцев,  хлыстов  и

скопцов -  этих  представителей  секты,  имеющих  несомненно  патологическую

основу.

   Обыкновенно  принимают,  что  страсть   к   этим   радениям   объясняется

перспективой ожидаемого экстаза радости.

   Это объяснение, бесспорно, имеет свою реальную основу, но вряд ли  только

одной перспективой ожидаемого экстаза радости, обусловливаемого, как  думают

некоторые,  движением,  может  быть  объяснено  неудержимое  влечение   этих

сектантов к своим радениям.

   По крайней мере не меньшую роль играет в этом отношении, на  мой  взгляд,

то взаимовнушение, которое на таких радениях производится отдельными членами

друг на друга и которое поднимает  чувство  восторга  и  упоения  в  них  до

необычайного  напряжения,  не  достигаемого  при  иных  условиях  отдельными

членами. Это же взаимовнушение сплачивает отдельных членов сект на  радениях

в одно целое, в одну личность, живущую одной мыслью, произносящую одни и  те

же возгласы, исполняющую одинаковые по существу жесты и телодвижения.

   Естественно,  что   это   целое,   являющееся   источником   недосягаемых

наслаждений, столь притягательно для отдельных членов,  что  заставляет  их,

несмотря на строгий запрет закона, под тем или другим  предлогом  устраивать

свои радения и являться на них даже за десятки верст.

   С другой стороны,  в  этой  притягательной  силе  радений  и  молитвенных

собраний вышеуказанных сектантов заключается, между прочим,  в  значительной

мере и  необычайное  упорство  этих  грубых  сект,  с  которыми  оказывается

бессильною борьба правительства и духовенства.

   Быть может, найдутся лица,  которые  в  развитии  вышеуказанных  эпидемий

будут обвинять прежде всего невежество грубых масс народа,  нашу  культурную

отсталость.  Несомненно,  что  эти  условия  имеют  неоспоримое  влияние  на

развитие психопатических эпидемий, подобных вышеуказанным. Но они отражаются

лишь на внешней форме и на внутреннем содержании таких явлений, но не более.

   При большем  умственном  развитии,  при  большей  культурности  населения

подобного рода психопатические явления с таким, если можно  так  выразиться,

грубым  содержанием,  без  сомнения,   невозможны.   Но   в   другой   форме

психопатические эпидемии являются вполне возможными и в интеллигентной части

общества.

   Всякий, вероятно, помнит, с какой чудовищной силой еще так недавно  начал

развиваться мистицизм в интеллигентной части нашего общества  и  как  быстро

вместе с тем начала развиваться настоящая спиритическая  эпидемия.  А  между

тем что такое  спиритизм  и  его  позднейшее  видоизменение,  известное  под

названием  теософизма?  Не  есть  ли  это  также  своеобразное  общественное

явление,  которое  если  не  по  внутреннему  содержанию,  то  по  внешности

родственно сектам хлыстов, духоборцев  и  малеванцев,  допускающим  реальное

общение с Духом. В этом отношении нельзя не согласиться с метким сравнением,

которое сделано проф. И. А. Сикорским:

   "Вера спиритов в духов, в возможное общение  с  ними  и  в  существование

способов узнавать через посредство духов прошедшее,  будущее  и  недоступное

настоящее - вся эта спиритическая догматика чрезвычайно сходна с  догматикой

скопцов, хлыстов и малеванцев.

   Вера  спиритов  в  духов  основывается,  как  и  у  сектантов,  на  факте

экстатических состояний, в которых медиумы могут писать,  произносить  слова

или  делать  что-либо  недоступное  им  в  обыкновенных  состояниях,  и  это

недоступное спириты приписывают манипуляциям постороннего духа, действующего

через организм медиума или иным путем.

   Подобно тому как хлысты  или  малеванцы,  прорицая,  произнося  известные

слова и делая телодвижения, не сознают их или по крайней  мере  не  признают

как собственные, а, напротив, признают их чуждыми себе, совершающимися волею

вошедшего извне духа, так же точно и пишущий или вертящий столом  спирит  не

признает этих действий за свои, а относит их к действию  постороннего  духа,

который управляет им, как простым орудием".

   "Относя к одной общей категории малеванцев, хлыстов  и  спиритов,  мы  не

можем не закончить этого сравнения сопоставлением скопческих  и  хлыстовских

прорицаний с откровениями спиритов. Если первые большей частью лишены смысла

или по крайней мере не  возвышаются  над  уровнем  заурядного  человеческого

разума, то и все то,  что  успели  сообщить  спиритам  их  духи,  совершенно

посредственно  или  ничтожно  и,  по  справедливому  замечанию   английского

мыслителя,  "не  может  быть  поставлено   выше   самой   пошлой   болтовни"

(Карпентер)"

   Итак, возникновение  психопатических  эпидемий,  подобных  вышеописанным,

возможно и в интеллигентном классе общества, в котором одним из  стимулов  к

их развитию и распространению служит также внушение,  производимое  устно  и

печатно. Надо, однако, иметь в виду, что психическая зараза  проявляется  не

только распространением  психопатических  эпидемий,  но  и  распространением

психических эпидемий, которые не могут  считаться  патологическими  в  узком

смысле слова и которые, несомненно, играли большую роль  в  истории  народов

Такого рода психические эпидемии происходят и в современном нам обществе,  и

притом не особенно редко Один из ярких примеров психических эпидемий, правда

кратковременного свойства,  представляет  то,  что  называется  паникой  Эта

психическая эпидемия развивается в народных собраниях, когда вследствие  тех

или  других  условий  к  сознанию  массы  прививается  идея   о   неминуемой

смертельной опасности.

   Кто переживал вместе с другими панику, тот знает, что это не есть простая

трусость, которую можно побороть в себе сознанием долга и  с  которой  можно

бороться убеждением. Нет, это есть  нечто  такое,  что  охватывает,  подобно

острейшей  заразе,  почти  внезапно  целую  массу  лиц  чувством  неминуемой

опасности, против которой совершенно бессильно убеждение и которая  получает

объяснение только во внушении этой идеи,  путем  ли  неожиданных  зрительных

впечатлений (внезапное появление пожара, неприятельских  войск  и  пр.)  или

путем слова, злонамеренно или случайно брошенного в толпу. Из лиц, бывших на

театре последней русско-турецкой войны, многие, вероятно, вспомнят при  этом

случае о тех паниках, которые неоднократно охватывали население  Систова  во

время нашего Плевненского сидения.

   Так как паника касается  чувства  самосохранения,  свойственного  всем  и

каждому, то она развивается одинаково как среди интеллигентных  лиц,  так  и

среди простолюдинов. Условиями же ее развития должна  быть  неожиданность  в

появлении всеми сознаваемой опасности, на каковой почве достаточно малейшего

толчка, действующего, подобно внушению,  чтобы  развилась  паника.  Так  как

чувство самосохранения  свойственно  и  животным,  то  понятно,  что  паника

возможна и среди животного царства.  В  этом  случае  могут  быть  приведены

поразительные примеры развития таких  паник  при  известных  условиях  среди

домашних животных, которые называются стампедами и  которые  приводят  к  не

менее печальным последствиям, нежели людская паника. Известны  примеры,  что

целые стада домашних животных под влиянием таких стампед погибали в море. Но

возвратимся к паникам, развивающимся при известных условиях среди людей.

   Однажды мне самому во время моего студенчества пришлось вместе с  другими

товарищами пережить панику, и я думаю, что хотя бы  краткое  описание  этого

случая не  лишено  известного  интереса  в  связи  с  рассматриваемыми  нами

явлениями.

   Дело было в течение зимы 1875/76 г., когда произошел взрыв от  случайного

воспламенения 45 тысяч пудов пороха на пороховом заводе близ Петербурга.

   Все жившие в то время в Петербурге, вероятно, помнят тот  страшный  звук,

который произошел  от  этого  взрыва  и  от  которого  полопались  стекла  в

значительном числе домов на набережной Большой Невы. Мы сидели в то время на

лекции  покойного  профессора  Бессера  в  аудитории  одного  из  деревянных

бараков, занятых его клиникой.

   Вдруг во время полного внимания всей  аудитории  раздается  оглушительный

звук, потрясший все здание барака до его основания. В эту  минуту  никто  не

мог понять, что такое случилось. Мне показалось, что должен рушиться потолок

здания, и я, сидевший впереди всех у  окна,  невольно  поднял  на  мгновение

голову к потолку; тотчас же после этого я услышал непонятный для меня шум  в

аудитории, и, обернувшись, я увидел, что все сидевшие в  аудитории  оставили

скамьи и ринулись к дверям, давя  друг  друга  и  перепрыгивая  по  скамьям.

Увидев всех бегущими, я сам направился к дверям, хотя проникнуть  через  них

вследствие большого стеснения  товарищей  в  дверях  не  представлялось  уже

возможным. Впрочем, паника прекратилась  тотчас  же,  как  только  аудитория

почти вполовину очистилась. Тогда, очнувшись, никто не знал, в чем  дело,  и

никто не мог себе отдать ясного отчета, почему он бежал  вместе  с  другими.

Все сознавали, что, однако, произошло  чтото  такое,  что,  казалось,  могло

угрожать разрушением всего здания. К счастью, все обошлось  благополучно,  и

лишь некоторые пострадали при давке, отделавшись  ушибами,  вывихами  рук  и

другими несерьезными повреждениями.

   В этом случае причиной паники явились два момента: внезапный и сильнейший

стук, потрясший все здание и вселивший ужас в массу слушателей, и, с  другой

стороны, невольный взгляд одного из  слушателей  к  потолку,  внушивший  или

укрепивший идею о разрушении здания.

   Подобные  паники  случаются  вообще  нередко  при  всевозможных  случаях,

внушающих мысль о неминуемой опасности, и, как  известно,  нередко  являются

причиной огромных бедствий. Всякий знает, что в театрах, церквах и в  других

многолюдных собраниях достаточно произнести слово "пожар! ",  чтобы  вызвать

целую эпидемию страха или панику, быстро охватывающую все собрание  и  почти

неминуемо приводящую к тяжелым жертвам. Случившаяся  недавно  катастрофа  на

благотворительном базаре в Париже дает наглядное представление о тех ужасных

последствиях, к которым приводит паника.

   Так как паника является следствием внушенной или внезапно привитой  мысли

о неминуемой опасности, то очевидно, что никакие рассуждения и убеждения  не

могут устранить  паники  до  тех  пор,  пока  сама  очевидность  не  рассеет

внушенной идеи. Вот почему  военачальники  более  всего  опасаются  развития

паники в войсках, обычно ведущей к печальным последствиям.

   В   зависимости   от   условий,   содействующих   устранению   внушенного

представления о неминуемой  опасности,  стоит  и  продолжительность  паники;

иногда  она  является  лишь  кратковременною,   в   других   случаях   более

продолжительною и, следовательно, более губительною.

   Но кроме такой астенической эпидемии, выражающейся  в  панике,  мы  знаем

психические  эпидемии  другого  рода,  выражающиеся  активными  явлениями  и

сопровождающиеся более или менее очевидным психическим  возбуждением.  Такие

эпидемии под влиянием соответствующих условий иногда охватывают значительную

часть  населения  и  нередко  приводят  к   событиям,   чреватым   огромными

последствиями.

   Одушевление  народных  масс  в  годину  тяжелых  испытаний  и   фанатизм,

охватывающий народные массы в тот или другой  период  истории,  представляют

собой  также  своего  рода  психические  эпидемии,  развивающиеся  благодаря

внушению словом или иными путями.

   Один из ярких исторических примеров таких психических эпидемий мы видим в

крестовых походах, являвшихся последствием несомненно привитой или внушенной

идеи  о  необходимости  освобождения  Святого  Гроба.  Вспомните  несчастный

крестовый  поход  детей,  предводительствуемых  галлюцинантом,  и  вы  легко

уясните, какую силу  приобретало  в  то  время  внушение  и  взаимовнушение,

находившее  себе  благоприятную  почву  в  господствовавших   в   то   время

религиозных заблуждениях, и почему оно было в состоянии  подвинуть  народные

массы того времени на отдаленные и разорительные походы.

   В чем же кроется причина развития подобных явлений и чем  обусловливается

столь могущественное действие  психической  инфекции  -  этого  психического

микроба, лежащего в основе психических эпидемий?

   Мы уже упоминали выше, что распространению психической инфекции,  как,  и

развитию обыкновенной физической заразы, способствует более всего  известная

подготовленность психической почвы в населении или в  известном  круге  лиц.

Другим важным фактором в этом случае являются скопления  народных  масс  или

народные сборища во имя  одной  общей  идеи,  которые  сами  по  себе  часто

представляют уже результат психической инфекции.

   В этом случае должно строго отличать простое собрание лиц от сборища лиц,

воодушевленных одной и той же идеей, волнующихся одними и теми же чувствами.

   Такого рода сборища сами  собою  превращаются  как  бы  в  одну  огромную

личность, чувствующую и действующую как одно целое. Что,  в  самом  деле,  в

этом  случае  связывает  воедино  массу  лиц,  незнакомых  друг  другу,  что

заставляет биться их сердца в унисон одно другому, почему они  действуют  по

одному и тому же плану и заявляют одни и те же требования? Ответ можно найти

только в одной и той же идее, связавшей  этих  лиц  в  одно  целое,  в  один

сложный и большой организм. Эта идея, быть может, вселена  в  умы  некоторых

лиц путем убеждения, но она для многих лиц в таких сборищах,  без  сомнения,

является внушенной идеей. И когда подобное сборище уже сформировалось, когда

оно объединилось под влиянием одного общего психического импульса,  тогда  в

дальнейших его действиях главнейшая руководящая роль уже  выпадает  на  долю

внушения и взаимовнушения.

   Почему толпа движется, не зная  препятствий,  по  одному  мановению  руки

своего вожака, почему она издает одни и те  же  клики,  почему  действует  в

одном направлении, как по команде?

   Этот вопрос занимал умы многих  авторов,  вызывая  довольно  разноречивые

ответы. Но было бы излишне входить здесь в какие-либо подробности  по  этому

поводу, достаточно  заметить,  что  нет  никакого  основания  придерживаться

заявленного  в   литературе   мнения   об   особых   "психических   волнах",

распространяющихся на массу  лиц  одновременно  и  способных  при  известных

условиях даже к обратному отражению.

   Такие "волны" никем и нигде не  были  доказаны,  но  не  может  подлежать

никакому  сомнению  могущественное  действие  в  толпе  взаимного  внушения,

которое  возбуждает  у  отдельных  членов  толпы  одни  и  те  же   чувства,

поддерживает одно и то же настроение,  укрепляет  объединяющую  их  мысль  и

поднимает активность отдельных членов до необычайной степени.

   Благодаря    этому    взаимовнушению    отдельные    члены     как     бы

наэлектризовываются,  и  те  чувства,  которые  испытывают  отдельные  лица,

нарастают до необычайной степени напряжения, делая толпу существом  могучим,

сила которого растет вместе с возвышением чувств отдельных ее членов. Только

этим  путем,  путем  взаимовнушения,  и  можно  себе  объяснить  успех   тех

знаменательных  исторических  событий,  когда   нестройные   толпы   народа,

воодушевленные одной общей идеей, заставляли уступать хорошо  вооруженные  и

дисциплинированные войска, действовавшие без достаточного воодушевления.

   Одним  из   примеров   таких   исторических   подвигов   народных   масс,

воодушевленных одной общей идеей, может служить взятие Бастилии и  отпор  на

границах Франции европейских войск, окруживших последнюю  в  период  Великой

революции.

   Без сомнения, та же самая сила внушения действует и в войсках, ведя их  к

блестящим победам.

   Нельзя, конечно, оспаривать того, что дисциплина и сознание долга создают

из войск одно могучее, колоссальное  тело,  но  последнее  для  того,  чтобы

проявить свою  мощь,  нуждается  еще  в  одухотворяющей  силе,  и  эта  сила

заключается во внушении той идеи, которая находит  живой  отклик  в  сердцах

воюющих. Вот  почему  умение  поддержать  дух  войск  в  решительную  минуту

составляет одну из величайших забот знаменитых полководцев.

   Этой же силой внушения объясняются  геройские  подвиги  и  самоотвержение

войск под влиянием одного возбуждающего слова своего любимого военачальника,

когда, казалось, не было уже никакой надежды на успех.

   Очевидно, что сила внушения в этих случаях берет верх  над  убеждением  и

сознанием невозможности достигнуть цели и ведет к результатам,  которых  еще

за минуту нельзя  было  ни  предвидеть,  ни  ожидать.  Таким  образом,  сила

внушения берет перевес  над  убеждением  и  волей  и  приводит  к  событиям,

свершить которые воля и сознание долга были бы не в состоянии.

   Но в отличие  от  последних  внушение  есть  сила  слепая,  лишенная  тех

нравственных начал, которыми руководятся воля и сознание долга.  Вот  почему

путем  внушения  народные  массы  могут  быть  направляемы  как  к   великим

историческим подвигам,  так  и  к  самым  жестоким  и  даже  безнравственным

поступкам.  Поэтому-то  и  организованные  толпы,  как   известно,   нередко

проявляют свою деятельность далеко  не  соответственно  тем  целям,  во  имя

которых они сформировались. Достаточно, чтобы кто-нибудь  возбудил  в  толпе

низменные инстинкты, и толпа, объединившаяся  благодаря  возвышенным  целям,

становится в полном смысле слова зверем, жестокость которого может превзойти

всякое вероятие.

   Иногда достаточно одного брошенного слова, одной мысли  или  даже  одного

мановения руки, чтобы толпа разразилась рефлективно жесточайшим  злодеянием,

перед которым бледнеют все ужасы грабителей.

   Вспомните сцену из "Войны и мира" на дворе князя  Ростопчина,  предавшего

толпе для спасения себя одного из заключенных,  вспомните  печальную  смерть

воспитанника Военно-медицинской академии врача Молчанова во время возмущений

в последнюю холерную эпидемию!

   Вот почему  благородство  и  возвышенность  религиозных,  политических  и

патриотических  целей,  преследуемых  людьми,  собравшимися  в   толпу   или

организовавшимися в тайное общество,  по  справедливому  замечанию  Тар  да,

нисколько не  препятствуют  быстрому  упадку  их  нравственности  и  крайней

жестокости их поведения, лишь только они начинают действовать сообща. В этом

случае все зависит от направляющих толпу элементов.

   До какой степени быстро, можно сказать мгновенно, часто по внушению толпа

изменяет свои чувства, показывает рассказ Ph. de Segur об одной  толпе  1791

г., которая в окрестностях  Парижа  преследовала  одного  богатого  фермера,

будто бы нажившегося на счет общества. В  ту  минуту,  когда  этому  фермеру

грозила уже смерть, кто-то из  толпы  горячо  вступился  за  него,  и  толпа

внезапно перешла от крайней ярости к не менее крайнему расположению к  этому

лицу. Она заставила его петь и плясать вместе с собою вокруг дерева свободы,

тогда как за минуту перед тем собиралась его  повесить  на  ветвях  того  же

самого дерева.

   Таким  образом,  в  зависимости  от  характера  внушения  толпа  способна

проявлять возвышенные и благородные стремления или,  наоборот,  низменные  и

грубые инстинкты. В этом именно и проявляются характеристические особенности

в действиях толпы.

   Не подлежит вообще никакому сомнению, что объединенные  известной  мыслью

народные массы ничуть не являются только суммой составляющих  их  элементов,

как иногда принимают, так как здесь дело идет не об одном только  социальном

объединении, но и о психическом объединении,  поддерживаемом  и  укрепляемом

главнейшим образом благодаря взаимовнушению.

   Но то же самое, что мы имеем  в  отдельных  сформировавшихся  толпах,  мы

находим в известной мере и в каждой вообще социальной среде,  а  равно  и  в

больших обществах.

   Отдельные члены этой среды почти ежеминутно инфицируют  друг  друга  и  в

зависимости от качества получаемой ими  инфекции  волнуются  возвышенными  и

благородными стремлениями  или,  наоборот,  низменными  и  животными.  Можно

сказать более. Вряд ли вообще случается какое-либо деяние, выходящее из ряда

обыкновенных, вряд ли совершается какое-либо преступление  без  прямого  или

косвенного влияния посторонних лиц, которое чаще  всего  действует,  подобно

внушению. Многие думают, что человек производит то или  другое  преступление

исключительно по строго взвешенным  логическим  соображениям;  а  между  тем

ближайший анализ действий и поступков  преступника  нередко  открывает  нам,

что, несмотря на многочисленные колебания с  его  стороны,  достаточно  было

одного  подбодряющего   слова   кого-либо   из   окружающих   или   примера,

действующего, подобно внушению, чтобы все колебания были сразу  устранены  и

преступление явилось неизбежным.

   Вообще надо иметь в виду, что идеи, стремления и поступки  отдельных  лиц

не могут считаться  чем-то  вполне  обособленным,  принадлежащим  только  им

одним, так  как  в  характере  этих  идей,  стремлений  и  поступков  всегда

сказывается в большей или меньшей мере и влияние окружающей среды.

   Отсюда так  называемое  затягивающее  влияние  среды  на  отдельных  лиц,

которые не в состоянии подняться выше этой среды,  выделиться  из  массы.  В

обществе этот психический микроб, понимаемый под словом "внушение", является

в  значительной  мере   нивелирующим   элементом,   и,   смотря   по   тому,

представляется ли отдельное лицо выше или  ниже  окружающей  среды,  оно  от

влияния последней делается хуже или лучше, т.е. выигрывает или проигрывает.

   В  этом  нельзя  не  видеть  важного  значения  внушения   как   условия,

содействующего объединению отдельных лиц в большие общества.

   Но кроме этой объединяющей силы внушение и взаимовнушение, как мы видели,

усиливает чувства и стремления, поднимая до необычайной  степени  активность

народных масс.

   Ив этом другое важное значение внушения в социальной  жизни  народов.  Не

подлежит никакому сомнению, что этот психический микроб в известных  случаях

оказывается не менее губительным, нежели физический микроб, побуждая  народы

время от времени к опустошительным  войнам  и  взаимоистреблению,  возбуждая

религиозные эпидемии и вызывая, с другой стороны, жесточайшие гонения против

новых эпидемически распространяющихся учений.

   И если бы можно было сосчитать те  жертвы,  которые  прямо  или  косвенно

обязаны влиянию этого психического микроба, то вряд ли число их оказалось бы

меньшим, нежели число жертв, уносимых физическим микробом во время  народных

эпидемий.

   Тем не менее нельзя не признать, что внушение в других  случаях  является

тем могущественным фактором, который способен увлечь народы как одно целое к

величайшим подвигам, оставляющим в высшей  степени  яркий  и  величественный

след в истории народов.

   В этом отношении, как уже ранее упомянуто, все  зависит  от  направляющей

силы, и дело руководителей народных масс заключается в искусстве  направлять

их чувства и мысли к возвышенным целям и благородным стремлениям.

   Отсюда  очевидно,  что  Внушение  является  важным  социальным  фактором,

который играет видную роль не только в жизни каждого отдельного лица и в его

воспитании, но и в жизни целых народов.

   Как в биологической жизни отдельных лиц и целых  обществ  играет  большую

роль микроб физический, будучи иногда фактором полезным, в других же случаях

- вредным и смертельным, уносящим тысячи жертв, так и "психический микроб" в

известных случаях может быть фактором в высшей степени  полезным,  в  других

случаях - вредным и губительным.

   Можно сказать, что вряд  ли  вообще  совершалось  в  мире  какое-либо  из

великих исторических событий, в котором  более  или  менее  видная  роль  не

выпадала бы на долю внушения и самовнушения.

   Уже многие крупные исторические личности, как Жанна д'Арк, Магомет,  Петр

Великий, Наполеон Первый и пр., окружались благодаря народной вере в силу их

гения таким ореолом, который нередко действовал на окружающих  лиц,  подобно

внушению, невольно увлекая за ними  массы  народов,  чем,  без  сомнения,  в

значительной мере облегчалось и осуществление принадлежащей им  исторической

миссии.  Известно  далее,  что  даже  одного  ободряющего   слова   любимого

полководца достаточно, чтобы люди пошли на верную смерть, нередко не отдавая

в том даже ясного отчета.

   Не менее видная роль на долю внушения выпадает,  как  мы  видели,  и  при

всяком движении умов, и в особенности в тех исторических событиях, в которых

активною силою являлись народные сборища.

   Ввиду этого  я  полагаю,  что  внушение  как  фактор  заслуживает  самого

внимательного  изучения  для  историка  и   социолога,   иначе   целый   ряд

исторических и социальных явлений получает неполное, недостаточное  и,  быть

может, даже несоответствующее объяснение.

   В заключение я должен сказать, что избранная  мною  тема  не  могла  быть

исчерпана в короткой беседе, так  как  она  всеобъемлюща,  но  те  несколько

штрихов, которые вы, быть может, уловили в моей речи, имеют по крайней  мере

канву для размышления о том значении, которое имеет  внушение  в  социальной

жизни народов, и о  той  роли,  какую  оно  должно  было  играть  в  моменты

важнейших исторических событий древних и новых времен. Между  прочим,  время

не позволило мне остановиться на одном в высшей степени  важном  вопросе,  о

котором так много было споров еще в самое последнее время. Я говорю  о  роли

отдельных личностей в истории.

   Как известно, многие были склонны отрицать  совершенно  роль  личности  в

ходе  исторических  событий.  По  ним  личность  является  лишь  выразителем

взглядов массы, как бы высшим олицетворением данной эпохи, и потому она сама

по себе и не может иметь активного  влияния  на  ход  исторических  событий.

Последние силою вещей выдвигают ту или другую личность поверх толпы, сами же

события идут  своей  чередой  вне  всякой  зависимости  от  влияния  на  них

отдельных личностей.

   При этом, однако, забывают о внушении, этой важной силе,  которая  служит

особенно могучим орудием в руках счастливо одаренных от природы  натур,  как

бы созданных быть руководителями народных масс. Нельзя,  конечно,  отрицать,

что личность сама по себе является отражением данной среды и  эпохи,  нельзя

также  отрицать  и  того,  что  ни  одно  историческое  событие   не   может

осуществиться, коль скоро не  имеется  для  того  достаточно  подготовленной

почвы и благоприятствующих условий, но также несомненно и то,  что  в  руках

блестящих ораторов, в руках известных демагогов и любимцев народа,  в  руках

знаменитых полководцев и великих  правителей,  наконец,  в  руках  известных

публицистов имеется та могучая сила, которая может объединять народные массы

для одной общей цели и которая способна увлечь их  на  подвиг  и  повести  к

событиям, последствия которых отражаются на ряде грядущих поколений.

   (Бехтерев В. М. Гипноз, внушение, телепатия. - М, 1994, стр. 156-171.)