4. НОВОРОЖДЕННЫЙ И ЕГО МАТЬ - Разговор с родители. Маленькие дети и их матери - М. Тимофеева, Д.В. Винникотт

Эта тема настолько сложна, что я боюсь добавлять новый аспект рассмотрения. Однако мне кажется, что если психология имеет смысл, когда речь идет об изучении новорожденного, все услож­няет практика (Здесь Винникотт обращается к педиатрам. - Прим. англояз. издателя). Что касается теории, то ее вклад может быть либо ошибочным - в таком случае проблема остается нерешенной, - либо включающим элемент истины - и тогда она упрощает про­блему, ведь истина всегда делает мир более доступным и простым.

Эта пара - новорожденный ребенок и его мать - представляет собой необъятную тему, и я не буду отдельно описывать то, что известно о новорожденном. Мы заняты психологией, а значит, безусловно видя ребенка, видим также его окружение и его мать.

Чаще говоря "мать", чем "отец", я надеюсь на понимание пос­ледних.

Важно осознать огромное различие между психологией матери и психологией ребенка. Мать представляет собой сложноорганизованную личность. Ребенок в начале - нечто противоположное всякой сложности. Можно сказать, и то не без колебаний, что только в возрасте нескольких недель или даже месяцев ребенок наделяется некоей психологией, впрочем колебания свойственны скорее ученым докторам, чем матерям. Матери склонны преуве­личивать, ученые - отрицать, если нет доказательств.

Я слышал от Джона Дэвиса (Коллега Винникотта, педиатр в Педдинггонской детской больнице. - Прим.изд.), что у новорожденного физиоло­гия и психология - это нечто единое. Хорошее начало. Психоло­гия есть последовательное продолжение физиологии. Незачем ве­сти споры о том, когда наступает превращение. Сроки могут варьироваться в зависимости от обстоятельств. Однако сам момент Рождения следует рассматривать как время больших перемен, и если недоношенному ребенку психологически будет значительно лучше в "инкубаторе ", то переношенный ребенок нуждается в физичес­ком контакте - в человеческих руках и человеческом теле.

Я совершенно убежден, что будущие матери - если у них нет психических заболеваний - в последние месяцы беременности сосредоточены на своей особой задаче, а после родов в течение нескольких недель и месяцев постепенно приходят в обычное состо­яние. Я много писал об этой "главной материнской заботе". В таком состоянии мать способна поставить себя на место ребенка, так сказать, посмотреть на все его глазами. Иными словами, она развивает удивительную способность идентификации с ребенком, что позволяет ей отвечать на его потребности с точностью, которую не освоит ни один автомат - и которой невозможно обучиться.

На мой взгляд, не нуждается в доказательствах утверждение о том, что прототипом всей заботы о ребенке, холдинга в широком смысле слова, является то, как его держат на руках - холдинг в узком смысле слова. Я отдаю себе отчет в том, что я очень расши­ряю значение слова "holding", но это и экономично, и достаточ­но верно.

Ребенок, которого держат достаточно хорошо, совсем не такой, как тот, которого держат неудовлетворительно. Наблюдения над детьми не имеют для меня никакой ценности, если в них не опи­сывается качество холдинга. Мы с вами только что видели кино­фильм, представляющий для меня особый интерес. Доктор держал идущего ребенка - демонстрировал ступень, когда ребенок начи­нает ходить. Если вы заметили одну деталь - язык доктора, - то, вероятно, поняли, что доктор весь поглощен своей задачей и что ребенок вел бы себя иначе, если бы его держал не доктор, а кто-то другой. Я считаю, что педиатры - это, как правило, люди, способные идентифицироваться с ребенком и заботиться о нем (возможно, именно способность к идентификации и является оп­ределяющей для педиатра). Часто поведение ребенка предстает совершенно разным в разных описаниях, и я думаю, нам хорошо бы всегда иметь под рукой киноленту, чтобы получить возможность увидеть того, кто изучал ребенка. Тогда мы сможем решить, спо­собен ли этот человек понять, каковы были чувства ребенка. Этот аспект заботы о ребенке нельзя упускать из виду, и я бегло говорю о ней даже в этом коротком очерке, потому что на ранних ступенях эмоционального развития, пока чувства еще не упорядочены, пока еще нет того, что можно назвать "автономным эго", ребенок испы­тывает огромную тревогу. Фактически, слово "тренога" здесь бессмысленно: эмоциональное страдание ребенка на этой ступени сродни панике, а паника - не что иное, как защита от неперено­симой муки, когда даже самоубийство представляется лучшим выходом. Я намеренно говорю жестким языком. Возьмем двух детей. Холдинг одного из них был достаточно хорошим (в моем - широком - смысле слова), и в этом случае ничто не препятствует быстрому эмоциональному развитию в соответствии с врожденной тенденцией. Другой не знал опыта удовлетворительного холдинга, его развитие будет искривленным и задержанным, а значит, какую-то долю примитивного хаоса чувств, первичного страдания он понес с собой в жизнь. Давайте скажем так: в случае обычного опыта "достаточно хорошего" холдинга мать способна обеспечить дополнительную эго-функцию, и ребенок, уже на ранней ступени, обретает эго, очень слабое, но собственное эго, крепнущее благо­даря способности матери приспособиться к ребенку, идентифици­рующейся с ребенком и поэтому знающей, каковы его основные потребности. Ребенок, лишенный подобного опыта, поставлен перед необходимостью преждевременного развития эго-функции - иначе он совсем запутается.

Я считаю, что должен говорить об очевидных вещах, ведь люди, сведущие в вопросах физического развития, необязательно долж­ны разбираться в психологических теориях. Из психологии эмоционального развития известно, что процесс взросления невозможен без содействующей и помогающей окружающей среды. Эта содей­ствующая среда очень быстро становится чрезвычайно сложной. Только принадлежащий к роду людей может понимать ребенка настолько, чтобы быть способным адаптироваться к его постоянно меняющимся нуждам. Развитие на ранних ступенях - да и в даль­нейшем ~ в значительной степени является делом обретения интег­рации. Я не могу здесь пересказать все, что написано о раннем эмоциональном развитии, но три задачи, стоящие перед зарожда­ющейся личностью, назову: интеграция "я", стабилизация психи­ки в теле и объектные отношения. Этим трем задачам соответству­ют, грубо говоря, три функции матери: осуществлять холдинг, ухаживать за ребенком и представлять объектную "сторону" мира. Тема необъятная. Я пытался освоить ее - исследование публико­валось под заголовком "Первый год жизни" (См.: The Family and Individual Development. London: Tavistock Publications, 1961. - Прим. изд.), но сейчас я обраща­юсь к самому раннему этапу, наступающему вслед за рождением.

Я стремлюсь привлечь внимание к следующему факту: ребенок является человеческим существом с самого начала, - то есть допускаю, что новорожденный снабжен подходящим "электронным" аппаратом. Я знаю, мне незачем доказывать, что дети - человеческие существа. Это общее место психологической теории, известной педиатрам.

Трудно определить, откуда начинается личность. Если некто приобретает опыт, сопоставляет опыт разного рода, чувствует и проводит различие между чувствами, испытывает в подходящий момент страх, организует защиту от душевной боли, тогда я скажу, что ребенок ЕСТЬ; и отсюда следует, что изучение ребенка с необходимостью включает психологию (см. главу 5).

Вы можете познакомиться с многообразными попытками изучения ребенка путем непосредственного наблюдения. Здесь я отсылаю вас к библиографии в конце книги. "Определяющие факторы детского поведения", том 2 (Determination of Infant Behavior, vol 2. Ciba Foundation. London: Tavistock Publications, 1961. - Прим. изд.). Я не буду уделять особого внимания подобным исследованиям, хотя непосредственное наблюдение имеет большое значение для тех, чья компетенция относится преимущественно к области физического развития (а таких в этой аудитории немало). Я хотел бы за эти несколько минут изложить вам малую толику своего опыта как детского психоаналитика и  психиатра. Я давно этим занимаюсь, оставив практику терапевта-педиатра.

Каким образом психоанализ может прояснить вопросы, касающиеся психологии новорожденного? Понятно, что можно сказать многое в случае отклонений в психике матери или отца; однако, решая свою конкретную задачу, я должен допустить, что родители здоровы, а также что ребенок здоров физически.

Психоанализ помогает прежде всего тем, что дает нам теорию эмоционального развития - фактически единственную существующую теорию. Но вначале психоанализ имел дело с детским материалом только в том, что касалось символики сновидений, психосоматической симптоматологии, игры воображения и т.п. Со временем психоанализ обратился к маленьким детям - скажем, двух с половиной лет. Но и "омоложенный", он не совсем отвечает нашим целям, поскольку дети двух с половиной лет и полугодовалые удивительно далеко шагнули от младенчества - если они не больны и не отстают в развитии.

Я полагаю, что применительно к нашей теме самое главное в развитии психоанализа - это расширение его границ до работы с психотическими пациентами. И если психоневроз ведет аналитика к раннему детству больного, то шизофрения уводит к младенчеству, к самому началу, к стадии почти абсолютной зависимости. Говоря коротко, недостаток поддерживающего окружения в этих случаях переживался на стадии, когда незрелое и зависимое эго еще не обретало способности формировать защиты.

Дальше сужая область поиска, скажу, что наилучший пациент для того, кто исследует психологию новорожденного, - это шизофреник с пограничной личностной организацией (borderline schizophrenic - В современном психоанализе пограничные личностные расстройства (borderline) обычно рассматриваются как самостоятельная категория, объединяющая широкий класс пациентов с нарушениями невротического уровня. в этой терминологии то, что имеет в виду Винникотт, могло бы называться "шизоид с пограничной личностной организацией". - Прим. научного редактора.), функционирующий достаточно хорошо, чтобы выполнять тяжелую работу, которая ложится на плечи пациента в психоанализе, и необходимую, чтобы уменьшить страдания очень больной части его личности. Не нужно долго объяснять, как сильно нарушенный пациент, проходящий лечение у аналитика, обогащает наше понимание начала жизни ребенка. В сущности, вот он младенец - на кушетке, на полу ила где-то еще, зависимость полная, дополнительная эго-функция аналитика состоит в действии, вам доступно непосредственное наблюдение за младенцем, с той лишь оговоркой, что пациент - взрослый человек, в какой-то мере, конечно, более сложный. Нам приходится допустить эту сложность как оптическое искажение, вносимое лупой.

Хочу, чтобы меня верно поняли: я сознаю, что искажение неизбежно, и ничего не намерен доказывать - только иллюстрирую. Вот два примера, поясняющие, что я кое-что знаю об искажении. Пример первый: мальчик четырех лет, страдающий шизофренией. За ним ухаживает мать и отец. Ему уделяют очень много внимания, и поскольку случай не слишком тяжелый, мальчик постепенно выздоравливает. У меня в кабинете мальчик играет - изображает, как он снова рождается. Сидя у мамы на коленях, он выпрямляет ей ноги и соскальзывает на пол. Мальчик повторяет это снова и снова. Это особая игра, которая возникла в результате его особых отношений с матерью, ставшей сиделкой при своем душевнобольном ребенке. Игра включает символизацию и приближается к тому, что делают обычные, нормальные люди, а также к | тому, как рождение появляется в сновидениях. Но можно ли говорить, что здесь перед нами непосредственная память мальчика о том, как он родился? Нет - потому что его матери производили кесарево сечение. Я пытаюсь объяснить вот что: любой способ уз­нать прошлое пациента всегда необходимо корректировать. Я это знаю, однако символизация осуществляется.

Второй пример: женщина-истеричка, "вспоминающая", как она родилась. Она приводит подробности, она видит тревожные сны о своем рождении, и в одном из снов фигурирует доктор - в сюр­туке, в цилиндре, с сумкой. Женщина помнит, что доктор гово­рил ее матери. Разумеется, мы имеем дело с типичным истери­ческим искажением, хотя не исключена вероятность, что эта женщина оперирует также и действительной памятью о своем рождении. Материал подобных снов не может быть использован в данном контексте. Конечно же, она взрослая женщина и не мо­жет не знать о процессе рождения, кроме того, после нее в семье родилось еще много детей.

В качестве противоположного примера расскажу о двухлетней девочке, играющей роль своей новорожденной сестренки. Двух­летняя девочка пытается проработать новые отношения - с млад­шей сестрой. Мы должны участвовать в игре вполне определенным образом. Она входит в кабинет, уже зная, чего хочет: усаживает меня на пол среди игрушек, чтобы я был "ею самою". Потом выходит и возвращается из приемной со своим отцом (лучше по­дошла бы мать, но там был отец). Девочка взбирается к отцу на колени, и теперь она будет новорожденной - она прыгает у отца на коленях, а потом шлепается на пол, скользнув у него между ног, и заявляет: "Я - ребеночек!" Потом она смотрит на меня (я, как вы помните, выполняю сейчас особую функцию - играю ее роль) и, как может, разъясняет, что я должен делать. Я должен очень рассердиться, расшвырять игрушки и сказать: "Я не хочу малень­кую сестренку!" - или что-нибудь в этом духе. И так - раз за ра­зом. Видите, как просто этой девочке сыграть ситуацию рождения, использовав прыжок вниз, на пол. Девочка прыгала раз десять, пока отец уже не мог этого больше вынести, и тогда она стала рож­даться у отца из головы, против чего он не особенно возражал, потому что - профессор с преумной головой.

А теперь я перейду к некоторым исследованиям и буду говорить о реакции Моро. Все вы знаете о ней, и мне незачем останавливаться на том, что если головка у младенца чуть опущена, его ре­акция предсказуема. Здесь перед нами та частность - выделяемая в целях научного изучения, - которая характеризует недостаточно хорошее материнство, как я выражаюсь. Это в точности то, чего мать не сделает со своим ребенком. Доктора не получают пощечин, когда обращаются подобным образом с новорожденными, потому но они доктора, а матери докторов боятся. Разумеется, единич­ная реакция Моро не повредит психике ребенка, но если ему досталась мать, которая, узнав о реакции Моро, каждые четверть часа поднимает ребенка, вынуждая его уронить головку, чтобы посмот­реть, что будет, вы не назовете ее хорошей матерью. Как раз та­кие вещи мать не должна делать. А ведь мать, не находящая слов от избытка чувств, когда берет своего младенца на руки, помога­ет ему обрести целостность.

Теперь я хотел бы рассказать о психоаналитическом лечении одной пациентки. Эта женщина нуждалась в глубокой - до стадии зависимости - продолжительной регрессии. Лечение продолжалось много лет. У меня была уникальная возможность наблюдать младенчество - младенчество, появляющееся во взрослом человеке. Ребенок, тестированный на реакцию Моро, не может рассказать о том, что происходило. С другой стороны, женщина, каждый раз возвращаясь из фазы глубокой регрессии, становилась взрослым человеком, с присущими взрослому знаниями и опытом. Она могла рассказать. Следует принимать во внимание факт, услож­няющий наблюдение: женщина была не только младенцем, но одновременно и сложной личностью.

На очень ранней ступени эмоционального развития, к которой регрессировала женщина, идея "я" предельно проста. Фактичес­ки, при наличии достаточно хорошей матери, у грудного ребенка идея "я" только зарождается, или лучше сказать, в идее "я" пока не настала необходимость. В случае плохого холдинга (или при отсутствии поддерживающего окружения, что выявляет реакция Моро), ею преждевременно заставляют обрести сознание - к чему младенец еще плохо подготовлен. Умей такой младенец говорить, он сказал бы: "Вот я был и радовался непрерывности бытия. Я не имел представления о том, какая схема отображает меня, - воз­можно, круг". (Прерывая здесь младенца, замечу, что изготови­тели воздушных шариков, которыми торгуют в парках, например, на второй день Пасхи - в Англии тот же обычай - мне кажется, забывают, что именно любят дети. Дети любят простую сферу, не подчиняющуюся закону тяготения. Детям не нравятся уши и носы на шаре, надписи и все такое прочее). "Схемой, отображающей меня, возможно, был круг". (Это опять говорит младенец.) "Вне­запно произошли две ужасные вещи: непрерывность моего бытия - чем только я пока и владел, в смысле личной интеграции, - ока­залась нарушенной, потому что я стал состоять из двух частей - из тела и головы. Новой схемой, которой я внезапно вынужден представить себя, будет один из двух несоединяющихся кругов - вместо одного-единственного круга, о котором мне даже не было необходимости знать до того, как произошли эти ужасные вещи". Младенец пытается описать расщепление личности, а также созна­ние, появившееся преждевременно - в результате того, что его заставили уронить головку.

Младенцу причинили душевную боль, и это как раз боль тако­го свойства, которую шизофреник носит в себе, - она является одновременно и памятью, и угрозой, она заставляет человека пред­почесть самоубийство жизни.

Вернусь к моей пациентке. Вы можете спросить, откуда у нее тенденция регрессировать к зависимости, и я сначала отвечу на этот вопрос. В случае так называемых "пограничных" нарушений на­блюдается стремление к продвижению в задержанном эмоциональ­ном развитии. Не существует иного способа вспомнить самый ран­ний эмоциональный опыт, как только пережить его вновь. А поскольку этот опыт был тогда крайне болезненным, ведь эго тог­да еще не сформировалось и дополнительное эго - со стороны матери - оказалось ущербным, восстановление раннего эмоцио­нального опыта должно проводиться в тщательно подготовленных, проверенных ситуациях, которые обеспечиваются психоаналити­ческим сеттинтом. Более того, благодаря личному присутствию аналитика пациент - при удачном продвижении - располагает "объектом", на который можно направить ненависть, возникшую из-за недостатка поддерживающего окружения, что нарушило про­цесс развития.

В ситуации с моей пациенткой всплыли многие подробности первых недель и месяцев се жизни, и мы смогли их обсуждать. Случай оказался редчайшим в моей практике. В какой-то момент анализа я обнаружил себя на кушетке с пациенткой и голову па­циентки - в моих руках. Физический контакт очень редок в пси­хоанализе, я же сделал вовсе недопустимое. Я проверил, будет ли реакция Моро, заставив пациентку уронить голову. Конечно, я предвидел, что произойдет. Пациентка испытала жесточайшую душевную муку, и объяснялось это расщеплением ее личности надвое. Отсюда мы и отправились, чтобы в конце концов понять, в чем состоял психологический смысл ее душевной муки. В кон­це концов пациентка открыла мне, что случилось с ее младенчес­ким эго: она рассказала, что в какой-то момент один круг стал двумя кругами, и этот опыт является примером расщепления лич­ности v результате недостатков в поддерживающей среде и недо­статка в дополнительном эго.

Возможность провести такое тестирование у меня бывает край­не редко, поскольку моя задача психотерапевта состоит как раз в том, чтобы не допускать ошибок и промахов, вызывающих нестер­пимую душевную боль. Я не могу приносить пациентов в жертву науке. Ужасно, но рано или поздно мы совершаем эти ошибки, и нам остается расхлебывать их результаты настолько умело, насколь­ко можем. В этом единственном случае я провел тест намеренно.

Одного такого случая достаточно, чтобы убедиться: реакция Моро может как зависеть, так и не зависеть от рефлекторной дуги. Попросту говоря, не существует строгой зависимости. Невроло­гический фон не обязателен, реакция может быть одновременно нейрофизиологической и психологической. Одна способна менять­ся на другую. Я думаю, рискованно игнорировать психологию, если вы стремитесь дать полное описание.

Известно всего несколько состояний первичного страдания. К ним относятся, например, ощущение бесконечного падения дезин­теграции, расщепления и разъединения психики и физического тела. Все они имеют отношение к движению в эмоциональном развитии ребенка, у которого достаточно хорошая мать, В случае шизофрении это движение вспять. Шизофренику свойственно стремление войти в соприкосновение с процессами, которые на очень ранней фазе нарушили поступательное развитие. Такой взгляд на шизофрению дает много полезного для понимания как шизофрении, так и поры младенчества.

Вопрос о памяти рождения и о значении для ребенка пережи­ваемого при рождении опыта требует подробного исследования. У меня нет возможности развивать здесь эту тему. Приведу в пример лишь сон страдавшей шизофренией девочки, у которой было тя­желое рождение. Но сначала необходимо определить, что такое нормальное рождение, - то есть такое, при котором психологическая травма минимальна. Нормальное рождение с точки зрения младенца - -по когда ребенка подводят к рождению, потому что он готов к нему; когда ребенок что-то делает сам - проталкивает­ся, потому что ему нужно дышать, или делает еще что-то. Поэто­му, с его точки зрения, нормальное рождение - это нечто, "выз­ванное ребенком". Я думаю, что это не только нормально, но и обычно. Такое счастливое развитие событий реже встречается в психоаналитическом лечении и больше относится к символизации, воображению и игре. Терапия имеет дело с тем, что пошло неудач­но, например, с промедлением, которое кажется бесконечным младенцу, не имеющему причин ожидать разрешения событии.

Вернусь к девочке с шизофренией, которой я занимался 2 500 часов. У нес был чрезвычайно высокий коэффициент умственно­го развития - около 180. Попав на терапию, она поставила пере­до мной вопрос: могу ли я помочь ей покончить жизнь самоубий­ством из верных побуждений, чтобы ей нс совершать самоубийства из неверных побуждений. Здесь я оказался бессилен... Во сне, о котором идет речь, она заново переживала опыт своего рождения - со всеми искажениями, которые вносит взрослая женщина с вы­соким уровнем интеллекта. Ее мать была крайне невротична, и можно предположить, что сознание оказалось пробужденным в девочке - если такое возможно, а я думаю, что возможно, - за несколько дней до рождения по причине сильного потрясения, пе­ренесенного ее матерью. К тому же роды осложнились из-за пред­лежащей плаценты, не обнаруженной вовремя. Девочка вступила в жизнь неудачно и уже не могла идти в ногу.

Во время своих попыток справиться с воздействием пережито­го девочка взяла у меня почитать "Травму рождения" Ранка. Как вы понимаете, это еще одно осложнение. Но в случае, о котором идет речь, я предполагал появление подобных осложнений и счи­тал их неизбежными. Девочка прочла книгу, а ночью видела сон, полный, как она чувствовала, глубокого смысла. Я думаю, вы согласитесь, что это так. Для психоаналитика подобные сны - хлеб насущный. Если вы привыкли работать со сновидениями, то сра­зу разберетесь, что сон девочки указывал на ее доверие ко мне - человеку, который поддерживал се, занимался се случаем, про­водил се анализ. Сон также представлял картину постоянного для нее параноидного состояния, ее уязвимости, чувствительности и ранимости, отчего девочка всеми способами и воздвигала защиту. Психоаналитик не может не заметить, что сон обусловлен также многими факторами, относящимися к более позднему периоду жизни - не к рождению. Привожу сон в качестве иллюстрации. Вот представление девочки о моменте рождения.

Ей снилось, что она находится под грудой гравия. Вся поверх­ность се тела была настолько чувствительна, что трудно вообразить. Кожа горела - это слова, которыми девочка пыталась описать пре­дельную чувствительность и израненность кожи. Девочка была вся сплошной ожог. Она знала, что если кто-то сделает с ней хоть что-нибудь, боль уже не вынести -  ни физически, ни душой. Знала об опасности: придут люди, уберут гравий, будут что-то делать с ней, чтобы помочь, и это было невыносимо. Девочка подчерки­вала, что ее невыносимые страдания напоминали те, от которых она хотела избавиться, уйдя из жизни. (У нее было две попытки самоубийства и впоследствии она покончила с собой.) Она гово­рила мне: "Просто больше ничего нельзя вынести... не вынести... ужаса иметь это тело ... ни этого ума - с него уже хватит, хватит. Полнота всего этого, избыток - вот отчего так невыносимо. Если бы люди оставили меня в покое, если бы люди не трогали меня больше!"

В ее сне, однако, кто-то пришел и вылил масло на кучу гравия. под которой она находилась. Масло просочилось, покрыв ее нею. Ее оставили в таком состоянии на три недели, чтобы можно было убрать гравий, не причинив ей боли. Но посередине груди у нее не зажила маленькая ранка - "треугольничек, куда не попало масло и откуда вырос то ли крохотный пенис, то ли пуповина. Об этом отросточке надо было заботиться. Больно, конечно, немнож­ко... Но терпимо. Можно было не обращать внимания. Кто-то просто выдернул его".

Приведенный сон, я думаю, дает помимо прочего представле­ние о состоянии только что рожденного младенца. Это рождение не относится к числу тех, которые я называю "нормальными", поскольку по причине запоздалых родов произошло преждевремен­ное осознание происходящего.

Я понимаю, что кому-то такой исследовательский подход по­кажется неубедительным. Я всего лишь пытался привлечь ваше внимание к проводящейся работе. Вероятно, вы не слышали о работе такого плана, принадлежащей к чуждой для вас дисципли­не. Теория, которая объясняет шизофрению через нарушение про­цессов развития в самом раннем младенчестве, многому учит пси­хиатров. Такая теория, я думаю, также открывает педиатрам, неврологам и психологам немало нового о маленьких детях и их матерях.

(1964)