Глава 11. Время: первая квантовая концепция. - Структура Реальности - Дэвид Дойч

Как движется к земле морской прибой,

Так и ряды бессчетные минут,

Сменяя предыдущие собой,

Поочередно к вечности бегут.

Уильям Шекспир (Сонет 60)

Даже будучи одним из наиболее знакомых свойств физического мира, время имеет репутацию глубоко загадочного. Загадка — часть самого понятия времени, с которым мы растем. Святой Августин, на­пример, сказал:

«Что же тогда есть время? Если никто не спросит меня, я знаю; ес­ли я захочу объяснить это тому, кто спросит, я не знаю». (Confessions[17])

Мало кто считает, что расстояние загадочно, но то, что время за­гадочно, знают все. И вся загадочность времени проистекает из его основного логического свойства, а именно, что настоящий момент, ко­торый мы называем «сейчас», не стационарен, а постоянно движется в направлении будущего. Это движение называется потоком времени.

Мы увидим, что потока времени не существует. Тем не менее, та­кое представление совершенно обыденно. Мы принимаем это как долж­ное настолько, что это принимается в самой структуре нашего языка. В книге A Comprehensive Grammar of the English Language[18] Рэндольф Квирк и его соавторы объясняют концепцию времени с помощью диа­граммы, показанной на рисунке 11.1. Каждая точка на линии представ­ляет конкретный стационарный момент. Треугольник «» показывает, где на линии расположена «непрерывно движущаяся точка, настоящий момент». Считается, что она движется слева направо. Некоторые люди, как Шекспир в процитированном выше сонете, считают определенные события «стационарными», а саму линию движущейся мимо них (спра­ва налево на рисунке 11.1), так что моменты из будущего проносятся мимо настоящего момента, чтобы стать прошлыми моментами.

Что мы подразумеваем под высказыванием «время можно считать линией»? Мы подразумеваем, что точно так же, как линию можно счи­тать последовательностью точек в различных положениях, так и любой движущийся или изменяющийся объект можно считать последователь­ностью неподвижных вариантов «снимков» самого себя, по одному вари­анту в каждый момент. Сказать, что каждая точка линии представля­ет конкретный момент, все равно, что сказать, что можно представить все снимки собранными вдоль линии, как на рисунке 11.2. Некоторые из них показывают вращающуюся стрелку, какой она была в прошлом, Другие показывают, какой она будет в будущем, а один из них — тот, на который сейчас показывает движущийся  — показывает стрелку та­кой, какая она сейчас, хотя через мгновение этот конкретный вариант стрелки будет в прошлом, потому что  передвинется. Совокупность мгновенных вариантов объекта является движущимся объектом в том же смысле, в каком последовательность неподвижных картинок, спрое­цированных на экран, в совокупности является фильмом (движущейся картинкой). Ни одна из них в отдельности не изменяется. Изменение состоит в том, что в последовательности на них указывает («освещает») движущийся  («кинопроектор»), так что друг за другом, по очереди они оказываются в настоящем моменте.

Современные грамматисты стараются не давать субъективных оценок использования языка; они стараются только записывать, ана­лизировать и понимать. Следовательно, Квирка и др. никак нельзя об­винить в качестве теории времени, описываемой ими. Они не претен­дуют на то, что это хорошая теория. Они претендуют только на то, и, по-моему, довольно правильно, что это наша теория. К сожалению, эта теория не хороша. Скажем прямо, причина того, что теория вре­мени изначально загадочна, в том, что она изначально бессмысленна. Дело не совсем в том, что она фактически неточна. Мы увидим, что она не имеет смысла даже сама по себе.

Возможно, вас это удивит. Мы привыкли видоизменять свой здра­вый смысл, чтобы приспособиться к научным открытиям. Здравый смысл часто оказывается ложным, даже крайне ложным. Но для здра­вого смысла необычно быть бессмысленным в том, что касается по­вседневного опыта. Тем не менее, именно это и произошло в данном случае.

Рассмотрим снова рисунок 11.2. Он иллюстрирует движение двух объектов. Один из них — это вращающаяся стрелка, показанная в виде последовательности снимков. Другой — движущийся «настоящий мо­мент», который перемещается по картинке слева направо. Однако дви­жение настоящего момента не показано на картинке в виде последо­вательности снимков. Вместо этого один конкретный момент выделен с помощью , более темных линий и единственной надписи «(сейчас)». Таким образом, даже несмотря на то, что надпись гласит, что «сейчас» движется по картинке, показан только один его снимок, в один кон­кретный момент.

Почему? Как-никак, основная цель этого рисунка — показать, что происходит не в один момент, а за более длительный период. Если бы мы хотели, чтобы на рисунке был показан только один момент, нам бы­ло бы достаточно показать только один снимок вращающейся стрелки. Рисунок должен иллюстрировать разумную теорию о том, что любой  движущийся или изменяющийся объект является последовательностью снимков, по одному снимку на каждый момент. Таким образом, если движется , почему мы не показываем последовательность и его сним­ков? Один показанный снимок, должно быть, только один из множества снимков, которые существовали бы, если бы этот рисунок точно опи­сывал принцип действия времени. В действительности, в таком виде этот рисунок определенно вводит в заблуждение: он показывает, что  не движется, а скорее начинает существовать в конкретный момент, а потом немедленно прекращает свое существование. Если бы это бы­ло так, это сделало бы «сейчас» стационарным моментом. Ничего не значит добавленная мной надпись «Движение настоящего момента» и штрихпунктирная линия, которая показывает, что  движется впра­во. Сам рисунок, так же, как и диаграмма Квирк и др. (рисунок 11.1), показывает, что  никогда не достигнет момента, отличного от выде­ленного.

В лучшем случае, можно было сказать, что рисунок 11.2 — это рисунок-гибрид, который искаженно иллюстрирует движение двумя различными способами. В отношении движущейся стрелки он иллюст­рирует теорию времени. Однако рисунок просто утверждает, что на­стоящий момент движется, при этом показывая, что он не движется. Как нам следует изменить рисунок, чтобы он проиллюстрировал тео­рию времени относительно движения настоящего момента так же, как и движения стрелки? Включив другие снимки «», по одному на каждый момент: каждый снимок будет обозначать, где в этот момент находится «сейчас». А где оно находится? Очевидно, что в каждый момент «сей­час» является этим самым моментом. Например, в полночь «» должен указывать на снимок стрелки, сделанный в полночь; в 1.00 ночи — на снимок, сделанный в 1.00 ночи и т.д. Следовательно, рисунок должен выглядеть как, рисунок 11.3.

Этот исправленный рисунок удовлетворительно иллюстрирует дви­жение, но теперь у нас осталась сильно упрощенная концепция времени. Разумное представление того, что движущийся объект является после­довательностью мгновенных вариантов самого себя, осталось, но дру­гое разумное представление — о потоке времени — исчезло. На этой Картинке отсутствует «непрерывно движущаяся точка, настоящий В лучшем случае, можно было сказать, что рисунок 11.2 — это рисунок-гибрид, который искаженно иллюстрирует движение двумя различными способами. В отношении движущейся стрелки он иллюст­рирует теорию времени. Однако рисунок просто утверждает, что на­стоящий момент движется, при этом показывая, что он не движется. Как нам следует изменить рисунок, чтобы он проиллюстрировал тео­рию времени относительно движения настоящего момента так же, как и движения стрелки? Включив другие снимки «», по одному на каждый момент: каждый снимок будет обозначать, где в этот момент находится «сейчас». А где оно находится? Очевидно, что в каждый момент момент», проносящаяся через все стационарные моменты по очереди. От­сутствует и процесс, в соответствии с которым любой стационарный момент начинается в будущем, становится настоящим, а затем пере­ходит в прошлое. Многочисленные примеры символов  и «(сейчас)» уже не отличают один момент от другого, а следовательно, являют­ся излишними. Рисунок точно также проиллюстрировал бы движение вращающейся стрелки, если бы этих изображений не было.

Таким образом, на этом рисунке нет одного «настоящего момента», за исключением субъективного. С точки зрения наблюдателя в кон­кретный момент, этот момент действительно выделяется, и этот на­блюдатель только его может назвать «сейчас», точно так же, как любое положение в пространстве выделяется как «здесь» с точки зрения на­блюдателя, который находится в этом положении. Однако объективно ни один момент не имеет большей привилегии называться «сейчас», чем все остальные, так же, как ни одно положение не имеет большей приви­легии называться «здесь», чем все другие. Субъективное «здесь» может перемещаться в пространстве по мере перемещения наблюдателя. Мо­жет ли субъективное «сейчас» точно также перемещаться во времени? Верны ли все-таки рисунки 11.1 и 11.2 в том, что иллюстрируют время с точки зрения наблюдателя в конкретный момент? Конечно, нет. Да­же субъективно «сейчас» не движется во времени. Часто говорят, что кажется, словно настоящее движется вперед во времени, потому что настоящее определяется только по отношению к нашему сознанию, а на­ше сознание движется вперед через моменты. Однако наше сознание не делает, да и не могло бы делать, этого. Говоря, что наше сознание, «ка­жется», переходит от одного момента к следующему, мы попросту пере­сказываем теорию потока времени. Но думать о том, что единственный «момент, который мы осознаем» движется от одного момента к друго­му, не более осмысленно, чем думать об одном настоящем моменте или о чем-либо еще, что ведет себя точно так же. Ничто не может двигать­ся от одного момента к другому. Существовать в каком-то конкретном моменте значит существовать там вечно. Наше сознание существует во всех моментах, когда мы бодрствуем.

Вероятно, различные снимки наблюдателя воспринимают различ­ные моменты, как «сейчас». Но это не значит, что сознание наблюдателя — или любая другая движущаяся или изменяющаяся категория — дви­жется во времени, как должен двигаться настоящий момент. Различ­ные снимки наблюдателя не находятся в настоящем по очереди. Они не становятся осознающими свое настоящее по очереди. Они все яв­ляются осознающими, и субъективно они все находятся в настоящем. Объективно, настоящего не существует.

Мы не ощущаем, что время течет или проходит. Мы чувствуем раз­личия между нашими настоящими ощущениями и нашими настоящими воспоминаниями о прошлых ощущениях. Мы правильно интерпретиру­ем эти различия как свидетельство того, что со временем вселенная меняется. Но кроме того, мы неправильно интерпретируем их как сви­детельство того, что наше сознание, или настоящее, или что-либо еще, движется во времени.

Если бы движущееся настоящее по своей прихоти остановилось на день или два, а затем снова начало бы двигаться в десять раз быстрее, чем до остановки, что мы стали бы осознавать? Ничего особенного — или, скорее, этот вопрос не имеет смысла. Не существует ничего, что могло бы двигаться, останавливаться или течь, не существует ничего, что осмысленно можно было бы назвать «скоростью» времени. Все, что существует во времени, должно принимать форму неизменных сним­ков, расположенных вдоль временной линии. Это включает сознатель­ный опыт всех наблюдателей с их ошибочной интуицией, связанной с тем, что время «течет». Они могут представлять, как «движущееся настоящее» перемещается вдоль линии, останавливается и снова начи­нает двигаться, или даже возвращается назад, или совсем прекращает свое существование. Но даже если это вообразить, этого все равно не произойдет. Ничто не может двигаться вдоль этой линии. Время не Может течь.

Идея о потоке времени действительно предполагает существова­ние второго сорта времени, помимо разумного понимания времени как последовательности моментов. Если бы «сейчас» действительно двига­лось от одного момента к другому, это происходило бы по отношению к этому внешнему времени. Но серьезное отношение к этой идее приво­дит к бесконечному регрессу, поскольку в этом случае нам пришлось бы представить само внешнее время как последовательность моментов с его собственным «настоящим моментом», движущимся относительно еще более внешнего времени — и т.д. На каждой ступени поток време­ни не имел бы смысла, пока мы не отнесли бы его к потоку внешнего времени, и так до бесконечности. На каждой ступени у нас была бы концепция, не имеющая смысла; и вся бесконечная иерархия тоже не имела бы смысла.

Ошибка такого рода происходит из нашей привычки к тому, что время является внешними рамками любого физического объекта, ко­торый мы можем рассматривать. Мы привыкли представлять физи­ческий объект как потенциально изменяющийся и, таким образом, существующий в виде последовательности вариантов самого себя в раз­личные моменты. Но сама последовательность моментов на рисунках, подобных рисункам 11.1-11.3, является исключительной категорией. Она не существует во временных рамках — она является этими рам­ками. Поскольку вне нее нет времени, нелогично представлять, что она изменяется или что существует более одного ее последовательного варианта. Это усложняет восприятие подобных рисунков. Сам рису­нок, как и любой другой физический объект, существует в течение какого-то промежутка времени и состоит из многочисленных вари­антов самого себя. Однако то, что изображает рисунок, — а имен­но, последовательность вариантов чего-либо — существует только в одном варианте. Ни одно точное изображение временных рамок не может быть движущимся или изменяющимся рисунком. Оно долж­но быть стационарным. Но в принятии этого есть внутренняя пси­хологическая трудность. Несмотря на стационарность рисунка, мы не можем воспринимать его стационарно. Он показывает последо­вательность моментов одновременно на странице, и чтобы отнести это к нашему опыту, фокус нашего внимания должен перемещаться вдоль этой последовательности. Например, мы могли бы посмотреть на один снимок и принять, что он представляет «сейчас», а момент спустя посмотреть на снимок справа от него и решить, что он пред­ставляет новое «сейчас». Далее, мы склонны путать истинное движение фокуса нашего внимания по простому рисунку с невозможным движением чего-либо через реальные моменты. Это очень легко сделать.

Однако эта проблема заключается не только в сложности иллюст­рации теории времени. Сама теория содержит независимую и глубокую неопределенность: она не может решить, является ли настоящее объек­тивно одним моментом или многими моментами — и следовательно, например, изображает ли рисунок 11.1 один момент или много. Здра­вый смысл требует, чтобы настоящее было одним моментом, чтобы раз­решить поток времени — разрешить, чтобы настоящее перемещалось через моменты от прошлого к будущему. Однако здравый смысл также требует, чтобы время было последовательностью моментов с движени­ем и изменением, состоящим из различий между вариантами какого-либо объекта в различные моменты. А это значит, что сами моменты неизменны. Таким образом, конкретный момент не может стать на­стоящим или перестать быть настоящим, ибо это было бы переменой. Следовательно, настоящее объективно не может быть одним моментом.

Причина, по которой мы придерживаемся этих двух несовмести­мых концепций — движущегося настоящего и последовательности неизменных моментов, — состоит в том, что они обе нужны нам, или, скорее, мы думаем, что они нужны нам. Мы непрерывно вызываем их в своей повседневной жизни, хотя и в разных смыслах. Когда мы опи­сываем события, говоря, что что-либо происходит, мы думаем на языке последовательности неизменных моментов; когда же мы объясняем события как причины и следствия Друг друга, мы думаем на языке движущегося настоящего.

Например, говоря, что Фарадей открыл электромагнитную индук­цию «в 1831 году», мы приписываем это событие определенной цепочке моментов. То есть мы определяем, на каком наборе снимков в длинной последовательности снимков всемирной истории нужно искать это от­крытие. Когда мы говорим, когда что-либо произошло, поток времени задействуется не больше, чем задействуется «поток расстояния», если Мы говорим, где это произошло. Но как только мы говорим, почему что-либо произошло, мы вызываем поток времени. Когда мы говорим, что частично обязаны своими электрическими двигателями и динамами Фарадею и что последствия его открытия чувствуются до сих пор, в нашем разуме возникает картина последствий, которые начались в 1831 году и последовательно пронеслись через все моменты остав­шейся части девятнадцатого века, затем достигли двадцатого века и стали причиной появления там, например, гидроэлектростанций. Если мы невнимательны, мы посчитаем, что это важное событие 1831 года изначально «еще не воздействовало» на двадцатый век, но затем по­следствия, несущиеся к двадцать первому веку и далее, «изменили» двадцатый век. Но обычно мы внимательны и избегаем этой нелогич­ной мысли, никогда не используя обе части разумной теории време­ни одновременно. Мы делаем это только тогда, когда думаем о самом времени, и тогда мы изумляемся загадочности всего этого! Возмож­но, в данном случае лучше подойдет слово «парадокс», а не «загадка», поскольку в данном случае возникает вопиющий конфликт между дву­мя, на первый взгляд, самоочевидными идеями. Обе они не могут быть истинными. Мы увидим, что ни одна из них не является истинной.

Наши физические теории, в отличие от здравого смысла, являются логически связными, и впервые они достигли этого при отказе от идеи о потоке времени. Вероятно, физики говорят о потоке времени точно так же, как говорят о нем все остальные. Например, в своей книге Principles[19] излагая свои принципы механики и гравитации, Ньютон писал:

«Абсолютное, истинное и математическое время само по себе и по своей собственной природе течет равномерно, не относясь ни к чему внешнему».

Однако Ньютон мудро не пытается перевести свое утверждение о том, что время течет, в математическую форму, или сделать из него какие-то выводы. Ни одна из физических теорий Ньютона не обращает­ся к потоку времени, как не обращается к нему и не совместима с ним ни одна из последующих физических теорий.

Так почему же Ньютон счел необходимым сказать, что время «те­чет равномерно»? С «равномерно» все в порядке: можно интерпретиро­вать это, как означающее, что измерения времени одинаковы для всех наблюдателей, находящихся в различных положениях и в различных состояниях движения. Это независимое утверждение (которое, как мы знаем со времен Эйнштейна, является неточным). Но его легко мож­но было бы сформулировать так, как я сформулировал его сейчас, не говоря, что время течет. Я считаю, что Ньютон намеренно использо­вал знакомый язык времени, не подразумевая его буквальное значение: точно так же он мог бы свободно сказать о том, что Солнце «всходит». Ему необходимо было передать читателю, опираясь на эту революцион­ную работу, что в концепции времени Ньютона нет ничего нового или сложного. Principles определяют множество слов, как-то: «сила» и «мас­са», точные технические значения которых несколько отличаются от разумных значений. Однако числа, на которые ссылаются как на «вре­мя», это всего лишь общепринятое время, которое мы находим на часах и календарях, и концепция времени в Principles — это общепринятая концепция.

За исключением того, что время не течет, в физике Ньютона время и движение выглядят примерно, как на рисунке 11.3. Одно небольшое отличие состоит в том, что я нарисовал следующие друг за другом мо­менты отдельно друг от друга, но во всей доквантовой физике это яв­ляется аппроксимацией, потому что время — континуум. Мы должны представить бесконечно много бесконечно тонких снимков, непрерывно появляющихся между нарисованными моими «я». Если каждый снимок представляет все во всем пространстве, которое физически существу­ет в определенный момент, то можно считать, что эти снимки склеены Друг с другом своей лицевой стороной и образуют один неизменный блок, содержащий все, что происходит в пространстве и времени (ри­сунок 11.4) — то есть всю физическую реальность. Неизбежный недо­статок диаграммы такого рода состоит в том, что снимки пространства в каждый момент показаны как двухмерные, тогда как в реальности они трехмерны. Каждый из них - это пространство в определенный момент. Таким образом, мы считаем время четвертым измерением, аналогичным трем измерениям пространства в классической геомет­рии. Пространство и время, рассматриваемые совместно, как в этом случае, в виде четырехмерной категории, называют пространством-временем.

В физике Ньютона эта четырехмерная геометрическая интерпре­тация времени была произвольной, но с появлением теории относитель­ности Эйнштейна она стала необходимой частью этой теории. Так про­изошло потому, что в соответствии с относительностью наблюдатели, которые движутся с разной скоростью, не придут к согласию относи­тельно того, какие события являются одновременными. То есть они не придут к согласию относительно того, какие события должны появить­ся на одном и том же снимке. Таким образом, каждый из них воспри­нимает пространство-время как разрезанное на «моменты» различным образом. Тем не менее, если бы каждый из них собрал свои снимки, как показано на рисунке 11.4, получились бы идентичные пространства-времена. Следовательно, в соответствии с относительностью, «момен­ты», изображенные на рисунке 11.4. не являются объективными харак­теристиками пространства-времени: они являются всего лишь образом восприятия одновременности наблюдателем. Другой наблюдатель полу­чил бы слои «сейчас» под другим углом. Таким образом, объективную реальность, стоящую за рисунком 11.4, а именно: пространство-время и его физическое содержание, - можно было бы показать с помощью рисунка 11.5.

Пространство-время иногда называют «вселенной, связанной в еди­ный блок», потому что в нем вся физическая реальность - прошлое, на­стоящее и будущее — раз и навсегда представлена неизменной в одном четырехмерном блоке. По отношению к пространству-времени ничто не движется. То, что мы называем «моментами», — это определенные слои пространства-времени, и когда содержание этих слоев отличается друг от друга, мы называем это переменой или движением в пространстве.

Как я уже сказал, мы думаем о потоке времени в связи с причинами и следствиями. Мы считаем, что причины предшествуют своим следст­виям; мы представляем, что движущееся настоящее подходит к причи­нам до того, как подойдет к их следствиям, а также представляем, что следствия текут навстречу настоящему моменту. С философской точки зрения, наиболее важными причинно-следственными процессами явля­ются наши сознательные решения и последующие действия. Разумная точка зрения заключается в том, что мы обладаем свободной волей: что иногда мы в состоянии повлиять на будущие события (например, движение своего собственного тела) одним из нескольких возможных способов и выбрать этот способ; тогда как на прошлое, напротив, мы никогда не в состоянии повлиять. (К свободной воле я вернусь в гла­ве 13). Прошлое неизменно: будущее открыто. Для многих философов поток времени — это процесс постепенного, момент за моментом, пре­вращения открытого будущего в неизменное прошлое. Другие говорят, что альтернативные события в каждый момент будущего являются воз­можностями, а поток времени — это процесс постепенного, момент за моментом, превращения одной из этих возможностей в действитель­ность (так что, в соответствии с мнением этих людей, будущее не су­ществует совсем, пока поток времени не достигнет его и не превратит в прошлое). Но если будущее действительно открыто (а оно открыто!), то это не может иметь ничего общего с потоком времени, поскольку в нем нет потока времени. В физике пространства-времени (которой является вся доквантовая физика, начиная с физики Ньютона), буду­щее не открыто. Оно находится там, с определенным и неизменным содержанием, так же, как прошлое и настоящее. Если бы определен­ный момент в пространстве-времени был «открыт» (в любом смысле), он непременно остался бы открытым, став настоящим и прошлым, по­скольку моменты не способны изменяться.

Субъективно, можно сказать, что будущее данного наблюдателя «открыто с точки зрения этого наблюдателя», потому что никто не мо­жет измерить или пронаблюдать свое будущее. Но открытость в таком субъективном смысле не оставляет выбора. Если у вас есть билет лотереи, которая состоялась на прошлой неделе, но вы еще не узнали выиграли ли вы, результат остается открытым с вашей точки зрения даже несмотря на то, что объективно он неизменен. Однако субъек­тивно ли, объективно ли, вы не в состоянии его изменить. Никакие причины, которые уже не повлияли на него, больше не смогут этого сделать. Разумная теория о свободной воле гласит, что на прошлой не­деле, в то время как у вас все еще был выбор покупать или нет ло­терейный билет, будущее объективно все еще было открытым, и вы действительно могли выбрать один из двух или нескольких вариантов. Однако это несовместимо с прстранством-временем. Таким образом, в соответствии с физикой пространства-времени, открытость будуще­го — иллюзия, а следовательно, причинно-следственное отношение и свободная воля тоже не могут быть чем-то большим, чем иллюзии. Нам необходима вера, и мы стараемся сохранить ее, в то, что настоящие со­бытия, а особенно наш выбор, могут повлиять на будущее; но возможно, таким образом мы всего лишь компенсируем факт неизвестности бу­дущего. В реальности мы не делаем выбор. Даже когда мы думаем, что стоим перед выбором, его результат уже существует на подходящем слое пространства-времени, неизменном, как и все остальное, что на­ходится в пространстве-времени, и невосприимчивом к нашим намере­ниям. Кажется, что сами эти намерения неизменны и уже существуют в выделенных им моментах еще до того, как мы даже узнаем о них.

Быть «следствием» какой-то причины — значит подвергаться вли­янию этой причины — изменяться из-за этой причины. Таким образом, когда физика пространства-времени отрицает реальность потока вре­мени, она логически не может согласовать даже разумные понятия при­чины и следствия. Поскольку во вселенной, связанной в единый блок, ничто неизменно, одна часть пространства-времени может изменить другую не больше, чем одна часть неизменного трехмерного объекта может изменить другую.

Получается, что во времена физики пространства-времени все фун­даментальные теории обладали следующим свойством: если известно все, что происходит до данного момента, законы физики определяют, что происходит во все последующие моменты. Свойство одних снимков определять другие называется детерминизмом. В физике Ньютона, на­пример, если в любой момент известны положения и скорости всех масс в изолированной системе, например, в солнечной системе, то в принци­пе можно вычислить (предсказать), где эти массы будут находиться во все последующие моменты. Так же в принципе можно вычислить (восстановить), где эти массы находились все предыдущее время.

Законы физики, определяющие один снимок из другого, — это «клей», который удерживает эти снимки вместе в виде пространства-времени. Представим, что мы по волшебству (что невозможно) оказа­лись вне пространства-времени (а следовательно, в своем собственном внешнем времени, независимом от того, которое находится в преде­лах пространства-времени). Давайте разрежем пространство-время на снимки пространства в каждый момент, как его воспринимает кон­кретный наблюдатель, находящийся в пределах этого пространства-времени, потом перемешаем эти снимки и снова склеим их в но­вом порядке. Могли бы мы сказать, глядя извне, что это нереальное пространство-время? Почти определенно. Поскольку, первое: в переме­шанном пространстве-времени физические процессы не были бы не­прерывными. Объекты мгновенно прекращали бы свое существование в одной точке и снова появлялись бы в другой. Второе и более важное: законы физики уже не сохранялись бы. По крайней мере, реальные за­коны физики уже не сохранялись бы. Там существовал бы другой набор законов, которые, явно или неявно, учитывая перемешивание, правиль­но описывали бы перемешанное пространство-время.

Таким образом, для нас разница между перемешанным и реаль­ным пространством-временем была бы огромной. А для тех, кто жи­вет там? Могли бы они заметить разницу? Сейчас мы опасно близки к бессмыслице — знакомой бессмыслице разумной теории времени. Но потерпите немного, и мы обойдем эту бессмыслицу. Конечно, живу­щие в этом пространстве-времени не смогли бы заметить разницу. Они заметили бы ее, если бы могли. Они, например, комментировали бы су­ществование разрывностей в своем мире, издавали бы о них научные труды — то есть, если бы они вообще смогли выжить в перемешан­ном пространстве-времени. Но с наших волшебных выгодных позиций мы видим, что они выжили и пишут свои научные труды. Мы можем прочитать эти труды и увидеть, что они по-прежнему содержат только наблюдения исходного пространства-времени. Все записи физических событий в пределах пространства-времени, включая и те, которые оста­лись в воспоминаниях и восприятии сознательных наблюдателей, иден­тичны существовавшим в исходном пространстве-времени. Мы только перемешали снимки, а не изменили их внутреннее содержание, поэто­му, жители по-прежнему воспринимают их в исходном порядке.

Таким образом, говоря на языке реальной физики — физики, как ее воспринимают жители этого пространства-времени, — все это раз­резание и повторное склеивание пространства-времени не имеет смыс­ла. Исходному пространству-времени физически идентично не только перемешанное пространство-время, но даже набор несклеенных друг с другом снимков. Мы изображаем все снимки склеенными друг с дру­гом в правильном порядке, потому что это представляет отношения между ними, определяемые законами физики. Изображение этих сним­ков, склеенных в другом порядке, представило бы те же самые физи­ческие события — ту же самую историю, — но некоторым образом ис­казило бы отношения между этими событиями. Таким образом, сним­ки обладают внутренним порядком, определяемым их содержанием и законами физики. Любой из снимков в сочетании с законами физики не только определяет то, чем являются все остальные, он определяет их порядок и свое собственное место в последовательности. Другими словами, каждый снимок имеет «временную печать», закодированную в его физическом содержании.

Вот как все должно произойти, если концепция времени свобод­на от присутствия перекрывающих рамок времени, которое является внешним по отношению к физической реальности. Временная печать снимка — это показания некоторых естественных часов, существую­щих в пределах этой вселенной. На некоторых снимках — на тех, ко­торые содержат человеческую цивилизацию, например, — существуют действительные часы. На других — существуют физические перемен­ные — такие, как химический состав Солнца или всей материи в про­странстве, — которые можно рассматривать как часы, потому что они принимают определенные, отличные значения на разных снимках, по крайней мере, в пределах определенной области пространства-времени. Мы можем стандартизировать и градуировать их, чтобы согласовать друг с другом в местах их совпадения.

Мы можем восстановить пространство-время, используя внутрен­ний порядок, определяемый законами физики. Мы начинаем с любого из снимков. Затем мы вычисляем, как должны выглядеть предыдущий и последующий снимки, находим эти снимки в оставшемся наборе и приклеиваем их к обоим сторонам исходного снимка. Повторение этих действий воссоздает все пространство-время. Такие вычисления слиш­ком сложны, чтобы их можно было выполнить в реальной жизни, но они приемлемы в мысленном эксперименте, в котором мы представля­ем себя оторванными от реального физического мира. (Так же, строго говоря, в доквантовой физике существовала бы непрерывная бесконеч­ность снимков, так что только что описанный процесс пришлось бы заменить ограниченным процессом, в котором пространство-время со­бирается за бесконечное число этапов; однако принцип остается тем же самым).

Предсказуемость одного события из другого не означает, что эти события являются причиной и следствием. Например, электродинами­ческая теория гласит, что все электроны переносят один и тот же заряд. Следовательно, используя эту теорию, мы можем предсказать — и час­то предсказываем — результат измерения одного электрона, исходя из результата измерения другого. Но ни один результат не был причиной другого. В действительности, насколько нам известно, величина заряда электрона не была вызвана никаким физическим процессом. Возмож­но, ее «вызывают» сами законы физики (хотя законы физики, насколько они нам сейчас известны, не предсказывают заряд электрона; они прос­то говорят, что все электроны имеют один и тот же заряд). Но, в любом случае, это пример событий (результатов измерений электронов), од­но из которых можно предсказать, исходя из другого, но которые не делают случайного вклада друг в друга.

Вот еще один пример. Если мы наблюдаем, где находится один эле­мент полностью собранной мозаики, и знаем формы всех элементов и то, что они правильно собраны, мы можем предсказать, где находятся все оставшиеся элементы. Но это не значит, что элемент, местоположе­ние которого мы наблюдаем, является причиной того, что все оставши­еся элементы находятся там, где они находятся. Существует ли такое причинно-следственное отношение зависит от того, как собирали всю мозаику. Если наблюдаемый нами элемент положили первым, то он действительно является одной из причин нахождения других элемен­тов там, где они находятся. Если первым положили другой элемент, то положение наблюдаемого нами элемента было следствием этого, а не причиной. Но если бы мозаику создали единственным проходом лез­вия, имеющего форму этой мозаики, и никогда не разбирали, то ни одно из положений элементов не было бы ни причиной, ни следствием Других положений. Их не собирали бы в любом порядке, а создали бы одновременно, в таком положении, что правила мозаики уже были бы соблюдены, что сделало бы эти положения взаимно предсказуемыми. Тем не менее, ни одно из них не стало бы причиной других.

Детерминизм физических законов о событиях в пространстве-времени подобен предсказуемости правильно собранной мозаики. За­коны физики определяют, что происходит в один момент, исходя из того, что происходит в другой, точно так же, как правила мозаики определяют положения некоторых элементов, исходя из положения дру­гих. Но как и в случае с мозаикой, то, являются ли события в раз­личные моменты причиной друг друга или нет, зависит от того, как сложились моменты. Глядя на мозаику, мы не можем сказать, была ли она собрана по кусочкам. Но в случае с пространством-временем нам известно, что бессмысленно «класть» один момент за другим, по­скольку это было бы потоком времени. Следовательно, мы знаем, что даже несмотря на то, что некоторые события можно предсказать, ис­ходя из других событий, ни одно событие в пространстве-времени не являлось причиной другого. Мне хотелось бы еще раз подчеркнуть, что все это соотносится с доквантовой физикой, в которой все, что происходит, происходит в пространстве-времени. Однако мы видим, что пространство-время несовместимо с существованием причинно-следственного отношения. Дело не в том, что люди ошибаются, когда говорят, что определенные физические события являются причиной и следствием друг друга, дело в том, что интуиция несовместима с зако­нами физики пространства-времени. Однако это нормально, поскольку физика пространства-времени ложна.

В главе 8 я сказал, что для того, чтобы какой-либо объект стал причиной своей собственной репликации, должны быть выполнены два условия: во-первых, этот объект действительно должен реплицироваться; и во-вторых, большая часть его вариантов в этой же самой ситуации не должна реплицироваться. Это определение реализует идею о том, что причина — это нечто важное для ее следствий, а также работа­ющее для причинно-следственного отношения в целом. Чтобы Х стало причиной Y, должны выполняться два условия: во-первых, что как X, так и Y, происходят, и во-вторых, что Y не произошел бы, если бы Х был другим. Например, причиной жизни на Земле был солнечный свет, потому что как солнечный свет, так и жизнь произошли на Земле и потому что жизнь не появилась бы, не будь солнечного света.

Таким образом, рассуждение о причинах и следствиях неизбеж­но касается и вариантов причин и следствий. Один из таких вариан­тов всегда говорит, что произошло бы, если бы, при прочих равных условиях, такое-то событие было другим. Историк мог бы высказать следующее суждение, что «если бы Фарадей умер в 1830 году, то раз­витие техники задержалось бы на двадцать лет». Смысл этого сужде­ния кажется совершенно ясным и, поскольку в действительности Фа­радей не умер в 1830 году, а открыл электромагнитную индукцию в 1831, довольно убедительным. Это все равно, что сказать, что откры­тие Фарадея, а следовательно, и то, что он не умер, частично стало причиной произошедшего технического прогресса. Но что значит, в контексте физики пространства-времени, рассуждать о будущем не­существующих событий? Если в пространстве-времени не было тако­го события, как смерть Фарадея в 1830 году, то там нет и последст­вий этого события. Конечно, мы можем представить пространство-время, содержащее такое событие; но тогда, поскольку мы всего лишь представляем его, мы также можем представить, что оно содержит лю­бые, желаемые нами последствия. Мы можем представить, например, что за смертью Фарадея последовало ускорение технического прогрес­са. Мы можем попытаться обойти эту двусмысленность, представляя только такие пространства-времена, в которых, несмотря на отличие рассматриваемого события от того, которое имело место в действи­тельном пространстве-времени, действуют те же самые законы физи­ки. Неясно, что оправдывает подобное ограничение нашего воображе­ния, но, в любом случае, если действуют те же самые законы физики, то рассматриваемое событие не могло бы быть другим, потому что за­коны недвусмысленно определяют его, исходя из предшествующей ис­тории. Таким образом, пришлось бы представить и другую предшест­вующую историю. Насколько другую? Историческое следствие нашего придуманного изменения критически зависит от того, что мы будем подразумевать под «прочими равными условиями». А это имеет двой­ной смысл, от которого невозможно избавиться, поскольку существу­ет бесконечно много способов представить такое положение вещей до 1830 года, которое привело бы к смерти Фарадея в этом году. Некото­рые из этих вещей несомненно привели бы к ускорению технического Прогресса, а другие — к замедлению. К каким из них мы обращаемся в своем высказывании «если... то.. .»7 Что считается «прочими рав­ными условиями»? Как бы мы ни старались, мы не преуспеем в устра­нении этой двусмысленности в рамках физики пространства-времени. Невозможно избежать того факта, что в пространстве-времени в точ­ности одно событие имеет место в реальности, а все остальное — фан­тазии.

Мы вынуждены сделать вывод, что в физике пространства-времени условные высказывания с ложными посылками («если бы Фарадей умер в 1830 году...») не имеют смысла. Логики называют такие высказы­вания условными высказываниями, противоречащими фактам, и опре­деляют их как традиционно парадоксальные. Все мы знаем, что значат такие высказывания, однако как только мы пытаемся точно изложить их смысл, кажется, что он тут же улетучивается. Источник этого па­радокса не в логике и не в лингвистике, а в физике — в ложной физике пространства-времени. Физическая реальность — это не пространство-время. Это гораздо большая и более многообразная категория, мульти­верс. В первом приближении мультиверс подобен огромному количест­ву сосуществующих и мало взаимодействующих пространств-времен. Если пространство-время подобно пачке снимков, причем каждый сни­мок является всем пространством в один момент, то мультиверс подо­бен огромной коллекции этих пачек. Даже это (как мы увидим) немного неправильное изображение мультиверса уже способно согласовать при­чины и следствия. Поскольку в мультиверсе почти определенно есть несколько вселенных, в которых Фарадей умер в 1830 году, то отстал ли технический прогресс в этих вселенных от нашего технического прогресса — вопрос факта (который является объективным, хотя его и невозможно увидеть). В том, к каким вариантам нашей вселенной относится противоречащее фактам «если бы Фарадей умер в 1830 го­ду...», нет ничего произвольного: оно относится к тем вариантам, которые действительно имеют место где-то в мультиверсе. Именно это устраняет двойственность. Обращение к воображаемым вселенным не работает, потому что мы можем представить любые желаемые нами вселенные в любых желаемых нами соотношениях. Но в мультиверсе вселенные присутствуют в определенных соотношениях, так что име­ет смысл говорить, что некоторые типы событий «очень редки» или «очень часты» в мультиверсе и что некоторые события следуют за дру­гими «в большинстве случаев». Большая часть логически возможных вселенных не присутствует совсем — например, не существует все­ленных, в которых заряд электрона отличался бы от заряда электрона в нашей вселенной или в которых не работали бы законы квантовой фи­зики. Законы физики, к которым неявно обращается противоречащее фактам высказывание, — это законы, которые действительно работа­ют в других вселенных, а именно, законы квантовой теории. Следо­вательно, высказывание «если…то…» можно определенно принять как означающее, что «в большинстве вселенных, в которых Фарадей умер в 1830 году, технический прогресс отстал от нашего». В общем, мы можем сказать, что событие Х является причиной события Y в на­шей вселенной, если как X, так и Y происходят в нашей вселенной, но в большинстве вариантов нашей вселенной, в которых Х не происходит, Y также не происходит.

Если бы мультиверс буквально был коллекцией пространств-времен, квантовая концепция времени ничем не отличалась бы от клас­сической. Как показано на рисунке 11.6, время по-прежнему было бы последовательностью моментов. Единственная разница заключалась бы в том, что в конкретный момент в мультиверсе вместо одной вселен­ной существовало бы множество. Физическая реальность в определен­ный момент была бы, в действительности, «супер-снимком», состоящим из снимков многих различных вариантов всего пространства. Вся ре­альность все время была бы пачкой всех супер-снимков, так же, как классически она была пачкой снимков пространства. Из-за квантовой интерференции каждый снимок уже не определялся бы полностью пре­дыдущими снимками того же самого пространства-времени (хотя при­близительно определялся бы, потому что классическая физика часто является хорошим приближением квантовой физики). Однако супер­снимки, начиная с определенного момента, полностью и точно опреде­лялись бы предыдущими супер-снимками. Абсолютный детерминизм не породил бы абсолютную предсказуемость, даже в принципе, пото­му что для предсказания необходимо знание того, что произошло во всех вселенных, а каждая наша копия может напрямую воспринимать только одну вселенную. Тем не менее, что касается концепции вре­мени, рисунок почти ничем не отличался бы от пространства-времени с последовательностью моментов, связанных детерминистическими за­конами, только в каждый момент происходило бы больше событий, но большинство их было бы скрыто от любой копии любого наблюдателя.

Однако мультиверс устроен не совсем так. Реальная квантовая те­ория времени — которая также была бы квантовой теорией гравита­ции — была мучительной и недостигнутой целью теоретической фи­зики в течение нескольких десятилетий. Но мы уже достаточно знаем о ней, чтобы понимать, что несмотря на совершенно детерминистичес­кий характер законов квантовой физики на уровне мультиверса, эти законы не разделяют мультиверс, как это показано на рисунке 11.6, на отдельные пространства-времена или на супер-снимки, каждый из ко­торых полностью определяет все остальные. Таким образом, мы знаем, что классическая концепция времени как последовательности момен­тов не может быть истинной, хотя она и обеспечивает хорошее при­ближение при многих обстоятельствах — то есть, во многих областях вселенной.

Чтобы понять квантовую концепцию времени, представим, что мы разрезали мультиверс на множество отдельных снимков точно так же, как мы делали это с пространством-временем. С помощью чего мы можем снова склеить их? Как и раньше, законы физики и внут­ренние физические свойства снимков являются единственным прием­лемым клеем. Если бы время в мультиверсе было последовательнос­тью моментов, должна была бы существовать возможность распозна­вания всех снимков пространства в данный момент, словно мы соби­раем их в супер-снимок. Неудивительно, оказывается, не существует способа сделать это. В мультиверсе снимки не имеют «временных пе­чатей». Не существует такого понятия, что снимок из другой вселен­ной оказывается «в тот же самый момент» определенным снимком в нашей вселенной, поскольку это опять неявно выражало бы, что вне мультиверса существуют временные рамки, относительно кото­рых происходят все события в мультиверсе. Таких рамок не сущест­вует.

Следовательно, не существует фундаментального разграничения между снимками других времен и снимками других вселенных. В этом и заключается особый смысл квантовой концепции времени:

Другие времена — это всего лишь особые представители других вселенных.

Это понимание впервые появилось из ранних исследований квантовой гравитации в 1960-х годах, в частности, из работы Брайса Де Витта, но насколько мне известно, в общем случае было сформулировано только в 1983 году Доном Пейджем и Вильямом Вутерсом. Снимки, которые  мы называем «другими временами в нашей вселенной» отличаются от  «других вселенных» только с нашей перспективы, и только в этом за­коны физики особенно тесно связывают их с нашим снимком. Следова­тельно, наш снимок содержит наибольший объем свидетельств именно о существовании этих снимков. По этой причине мы и обнаружили их за тысячи лет до того, как открыли оставшуюся часть мультиверса. которая, по сравнению с ними, очень незначительно взаимодействует с нами через эффекты интерференции. Для того чтобы говорить об этих снимках, мы создали специальные языковые конструкции (прошлые и будущие формы глаголов). Мы также придумали другие конструкции (такие как высказывания «если… то…», условные и сослагатель­ные формы глаголов), чтобы говорить о других типах снимков, даже не зная об их существовании. Традиционно мы относили эти два типа снимков — другие времена и другие вселенные — к абсолютно различ­ным концептуальным категориям. Теперь мы видим, что это различие необязательно.

Теперь продолжим преобразование наших понятий о мультиверсе. Сейчас в нашей груде гораздо больше снимков, но давайте снова начнем с отдельного снимка одной вселенной в один момент. Если мы сейчас поищем в груде другие снимки, очень похожие на исходный, мы обнару­жим, что эта груда весьма отличается от разобранного пространства-времени. Во-первых, мы находим много снимков, которые абсолютно идентичны исходному. В действительности, любой снимок, который вообще присутствует, присутствует в бесконечном множестве копий. Таким образом, имеет смысл спросить не сколько снимков обладают таким-то свойством, а только какая часть бесконечного количества снимков обладает этим свойством. Ради краткости, говоря об опреде­ленном «количестве» вселенных, я всегда подразумеваю определенную часть от общего количества в мультиверсе.

Если, кроме вариантов меня в других вселенных, существуют и Многочисленные идентичные копии меня, которая из них я? Безуслов­но, я — это все они. Каждая из них только что задала этот вопрос, «которая из них я?», и любой истинный способ ответа на этот вопрос должен дать каждой из них один и тот же ответ. Принять, что вопрос, какой из идентичных копий являюсь я, имеет физический смысл, зна­чит принять, что вне мультиверса существует некая система отсчета относительно которой можно дать ответ — «Я — третья копия сле­ва... ». Но какое может быть «лево», и что значит «третий»? Подобная терминология имеет смысл, только если представить, что снимки меня выстроены в различных положениях в некотором внешнем пространст­ве. Но мультиверс существует во внешнем пространстве не больше чем он существует во внешнем времени: он содержит все существу­ющее пространство и время. Он просто существует, и физически он является всем, что существует.

Квантовая теория в общем случае не определяет, что произойдет на конкретном снимке, как это делает физика пространства-времени. Вместо этого она определяет, какая часть всех снимков в мультивер­се будет обладать данным свойством. По этой причине, мы, жители мультиверса, иногда можем делать только вероятностные предсказа­ния, даже несмотря на то, что то, что произойдет в мультиверсе, пол­ностью определено. Предположим, например, что мы подбросили монет­ку. Типичное предсказание квантовой теории могло бы быть, что если на определенном количестве снимков монетка была бы зафиксирована вращающейся определенным образом, а часы давали бы определенные показания, то также существовала бы половина этого количества все­ленных; в которых часы давали бы более поздние показания, а монетка упала бы «орлом» вверх, и вторая половина, в которой часы давали бы более поздние показания, а монетка упала бы «решкой» вверх.

Рисунок 11.7 показывает небольшую область мультиверса, в кото­рой происходят эти события. Даже в этой небольшой области необходи­мо показать много снимков, поэтому мы можем выделить на каждый снимок только одну точку диаграммы. Все снимки, на которые мы смотрим, содержат часы некоторого стандартного типа, а диаграмма организована так, что все снимки с конкретными показаниями часов появляются в виде вертикального столбца, а показания часов увеличи­вается слева направо. Когда мы ведем взгляд вдоль любой вертикальной линии на диаграмме, не все снимки, которые мы проходим, различны. Мы проходим через группы идентичных снимков, как указывает тень. Снимки с самыми ранними показаниями часов расположены на левом краю диаграммы. Мы видим, что на всех этих снимках, которые яв­ляются идентичными, монетка вертится. На правом краю диаграммы мы видим, что на половине снимков с самыми поздними показаниями часов монетка упала «орлом» вверх, а на другой половине — «решкой» вверх. Во вселенных с промежуточными показаниями часов присут­ствуют вселенные трех типов в соотношении, которое изменяется в за­висимости от показаний часов.

Если бы вы присутствовали в изображенной области мультиверса, все ваши копии сначала видели бы, что монетка вращается. Затем, по­ловина ваших копий увидела бы, что монетка упала «орлом», а другая половина увидела бы, что она упала «решкой». На некотором проме­жуточном этапе вы увидели бы монетку в состоянии, в котором она все еще находилась бы в движении, но из которого можно было бы предсказать, какой стороной она упадет. Это разделение идентичных Копий наблюдателя на немного отличные версии ответственно за субъ­ективно вероятностный характер квантовых предсказаний. Дело в том, что если бы вы спросили в самом начале, какой результат подбрасы­вания монетки вам предстоит увидеть, ответ был бы, что это строго Непредсказуемо, поскольку половина ваших копий, задающих этот во­прос, увидела бы «орла», а вторая половина — «решку». Такое понятие, как «какая половина» увидела бы «орла», существует не больше, чем от­вет на вопрос «который из них я?». В практических целях вы могли бы рассматривать это как вероятностное предсказание того, что в 50% случаев монета упадет «орлом», а в оставшихся 50% случаев — «реш­кой».

Детерминизм квантовой теории подобно детерминизму классичес­кой физики действует как вперед, так и назад во времени. Из состояния совместного набора снимков «орлов» и «решек» при более поздних пока­заниях часов на рисунке 11.7 полностью определяется состояние «вра­щения» при более ранних показаниях часов, и наоборот. Тем не менее, с точки зрения любого наблюдателя, информация теряется в процессе подбрасывания монетки. Поскольку, где бы не находился наблюдатель, получающий впечатление состояния «вращения» монетки, конечное сов­местное состояние «орлов» и «решек» не соответствует любому возмож­ному впечатлению наблюдателя. Следовательно, наблюдатель при более ранних показаниях часов может наблюдать за монеткой и предсказать ее будущее состояние, а также последующие субъективные вероятнос­ти. Но ни одна из более поздних копий наблюдателя не может наблю­дать информацию, необходимую для восстановления состояния «враще­ния», поскольку эта информация к тому времени распределяется между двумя типами вселенных, что делает невозможным восстановление, ис­ходя из конечного состояния монетки. Например, если мы знаем только то, что монетка упала «орлом», за несколько секунд до этого могло на­блюдаться состояние, которое я назвал «вращением», или монетка мог­ла вращаться в противоположном направлении, или все время лежать «орлом». В данном случае не существует возможности восстановления, даже вероятностного восстановления. Более раннее состояние монет­ки определяется не просто более поздним состоянием снимков «орла», а совместным состоянием снимков «орла» и «решки».

Любая горизонтальная линия, проведенная по рисунку 11.7, про­ходит через последовательность снимков с увеличением показаний ча­сов. Может возникнуть соблазн думать о такой линии — как та, кото­рая показана на рисунке 11.8, — как о пространстве-времени, а о всей диаграмме как о пачке пространств-времен, по одному на каждую по­добную линию. Из рисунка 11.8 мы можем вывести, что происходит в «пространстве-времени», определенном горизонтальной линией. В те­чение какого-то периода времени оно содержит вращающуюся монетку. Затем, в течение следующего периода оно содержит монетку, которая движется так, что можно предсказать, что она упадет «орлом». Одна­ко позднее, напротив, оно содержит монетку, которая движется так, что можно предсказать, что она упадет «решкой», и, в конце концов, она действительно падает «решкой». Однако это всего лишь недоста­ток диаграммы, как я уже указал в главе 9 (см. рисунок 9.4, стр. 215). В этом случае законы квантовой механики предсказывают, что ни один наблюдатель, который помнит, что видел монетку в состоянии «пред­сказуемого появления орла» не может увидеть ее в состоянии «решки»:  это и оправдывает то, что, прежде всего, мы называем это состояние «предсказуемым появлением орла». Следовательно, ни один наблюда­тель в мультиверсе не узнал бы события в таком виде, в каком они происходят в «пространстве-времени», определенном линией. Все это подтверждает то, что мы не можем склеить снимки произвольно, мы можем склеить их только так, чтобы отразить отношения между ни­ми, определяемые законами физики. Снимки, расположенные вдоль ли­нии на рисунке 11.8, недостаточно взаимосвязаны, чтобы оправдать их объединение в одну вселенную. Вероятно, они появляются в порядке увеличения показаний часов, которые в пространстве-времени были бы «временной печатью», достаточной для повторной сборки пространства-времени. Но в мультиверсе слишком много снимков, чтобы только пока­зания часов могли разместить один снимок относительно других. Что­бы сделать это, нам необходимо рассмотреть сложную деталь: какие снимки определяют какие.

В физике пространства-времени любой снимок определяется лю­бым другим. Как я уже сказал, в мультиверсе, в общем случае, это не так. Обычно состояние одной группы идентичных снимков (например, тех, в которых монетка «вращается») определяет состояние равного ко­личества различных снимков (например, снимков «орла» и «решки»). Из-за свойства обратимости времени, присущего законам квантовой физики, общее, многозначное состояние последней группы также опре­деляет состояние первой. Однако в некоторых областях мультиверса и в некоторых областях пространства снимки некоторых физических объектов на некоторое время составляются в цепочки, каждое звено которых определяет все остальные в хорошем приближении. Стандартным примером могла бы стать последовательность снимков солнечной системы. В таких областях законы классической физики являются хо­рошим приближением квантовых законов. В таких областях и местах мультиверс действительно выглядит как на рисунке 11.6, в виде на­бора пространств-времен, и на таком уровне приближения квантовая концепция времени сводится к классической. Можно выявить прибли­зительную разницу между «различными временами» и «различными вселенными», а время — это приблизительно последовательность мо­ментов. Но это приближение никогда не выдерживает более детального исследования снимков, взгляда далеко вперед или далеко назад во вре­мени, или взгляда далеко в мультиверс.

Все экспериментальные результаты, которыми мы располагаем в настоящее время, совместимы с тем приближением, что время — это последовательность моментов. Мы не ожидаем, что это приближе­ние не выдержит какого-нибудь предсказуемого земного эксперимен­та, однако теория говорит нам, что оно должно сильно пострадать в определенных видах физических процессов. Первый — это начало все­ленной, Большой Взрыв. В соответствии с классической физикой время началось в тот момент, когда пространство было бесконечно плотным и занимало только одну точку, а до этого моментов не было. В соот­ветствии с квантовой физикой (насколько нам известно) снимки, очень близкие к Большому Взрыву не расположены в каком-либо определен­ном порядке. Свойство времени как последовательности начинается не при Большом Взрыве, а несколько позднее. В природе вещей не име­ет смысла спрашивать, насколько позднее. Но мы можем сказать, что самые ранние моменты, которые, в хорошем приближении, являются последовательными, имели место грубо, в соответствии с экстраполя­цией классической физики, через 10-43 секунд (время Планка) после Большого Взрыва.

Второй и очень похожий вид провала последовательности време­ни, видимо, произойдет внутри черных дыр и при конечном повторном разрушении вселенной («Большом Сжатии»), если таковое произойдет. В обоих случаях материя сожмется до бесконечной плотности в соот­ветствии с классической физикой, как при Большом Взрыве, и резуль­тирующие гравитационные силы разорвут структуру пространства-времени.

Кстати, если вам когда-либо было интересно, что происходило до Большого Взрыва или что произойдет после Большого Сжатия, сейчас вы можете утратить этот интерес. Почему сложно принять, что до Большого Взрыва не было, а после Большого Сжатия не будет момен­тов, так что там ничего не происходит или не существует? Потому что трудно представить, что время останавливается или запускается. Но ведь время не должно останавливаться или запускаться, поскольку оно не движется вообще. Мультиверс не «начинает существовать» или «не прекращает существовать»: эти термины предполагают поток времени. Только представление потока времени заставляет нас интересоваться, что было «до» или что будет «после» всей реальности.

В-третьих, считается, что в субмикроскопическом масштабе кван­товые эффекты снова деформируют и разорвут структуру пространст­ва-времени, и что такие замкнутые циклы времени — в действитель­ности, крохотные машины времени, — существуют в этом масштабе. Как мы увидим в следующей главе, провал последовательности време­ни такого рода также физически возможен в большом масштабе, и во­прос о том, произойдет ли он вблизи таких объектов, как вращающиеся черные дыры, остается открытым.

Таким образом, хотя мы и не можем еще обнаружить ни один из этих эффектов, наши лучшие теории уже говорят нам, что физи­ка пространства-времени ни в коем случае не является точным опи­санием реальности. Каким бы хорошим ни было приближение, в ре­альности время должно быть фундаментально отличным от линейной последовательности, предлагаемой здравым смыслом. Тем не менее, все в мультиверсе определяется почти так же жестко, как и в классичес­ком пространстве-времени. Уберите один снимок, и оставшиеся точно определят его. Уберите большую часть снимков, и оставшееся мень­шинство по-прежнему может определить все, что убрано, так же, как оно делает это в пространстве-времени. Разница заключается только в том, что, в отличие от пространства-времени, мультиверс не состоит из взаимно определяющих слоев, которые я назвал суперснимками и которые можно было бы считать «моментами» мультиверса. Это слож­ная многомерная мозаика.

В этой мозаичной вселенной, которая ни состоит из последователь­ности моментов, ни разрешает потока времени, обыденная концепция Причины и следствия имеет совершенный смысл. Проблема причинно-следственного отношения, обнаруженная нами в пространстве-времени, Заключалась в том, что это отношение является свойством не только самих причин и следствий, но и их вариантов. Поскольку эти варианты существовали только в нашем воображении, а не в пространстве-времени, мы столкнулись с физической бессмысленностью делать ре­альные выводы из воображаемых свойств несуществующих («противо­речащих фактам») физических процессов. Однако в мультиверсе вари­анты действительно существуют в различных соотношениях, и они под­чиняются определенным детерминистическим законам. Если известны эти законы, объективным фактом является то, какие события имеют значение для того, чтобы произошли какие-то другие события. Допус­тим, что существует группа снимков, не обязательно идентичных, но обладающих свойством X. Допустим, что если известно о существова­нии этой группы, законы физики определяют, что существует другая группа снимков со свойством Y. Таким образом, удовлетворяется од­но из условий того, чтобы Х стал причиной Y. Другое условие должно быть связано с вариантами. Рассмотрим варианты первой группы, не имеющие свойства X. Если, исходя из существования этих вариантов, все равно можно определить существование некоторых снимков Y, то Х не является причиной Y, поскольку Y произошел бы даже при от­сутствии X. Но если, исходя из группы вариантов не-Х, определяется только существование вариантов не-Y, тогда Х является причиной Y.

В этом определении причины и следствия нет ничего, что логичес­ки требует предшествования причины следствиям, и возможно, в очень экзотических ситуациях, например, очень близких к Большому Взрыву или внутри черных дыр, этого предшествования не существует. Одна­ко в повседневном опыте причины всегда предшествуют своим след­ствиям, и так происходит потому, что — по крайней мере, вблизи от нас в мультиверсе — количество различных видов снимков стремится быстро расти со временем, и вряд ли когда-либо уменьшается. Это свой­ство связано со вторым законом термодинамики, который гласит, что упорядоченную энергию, например, химическую или скрытую грави­тационную энергию, можно полностью преобразовать в беспорядочную энергию, например, тепло, но не наоборот. Тепло — это беспорядоч­ное движение на микроскопическом уровне. На языке мультиверса это означает множество состояний движения, различных на микроскопи­ческом уровне в различных вселенных. Например, на последователь­ных снимках монеты при обычном увеличении кажется, что процесс остановки монеты преобразует группу идентичных снимков «предска­зуемого появления орла» в группу идентичных снимков «орла». Но во время этого процесса энергия движения монеты превращается в тепло, так что при достаточно большом увеличении, таком, что можно уви­деть отдельные молекулы, снимки в последней группе уже не будут идентичными. Они все показывают, что монета лежит «орлом», но ее молекулы, а также молекулы окружающего воздуха и поверхности, на  которой лежит монета, они показывают во множестве различных конфигурации. Вероятно, снимки изначально «предсказуемого появления  орла» на микроскопическом уровне тоже не являются идентичными,  потому что на них тоже присутствует некоторое количество тепла, но производство тепла в самом процессе означает, что эти снимки гораздо до меньше отличаются друг от друга, чем последние. Таким образом,  каждая однородная группа снимков с «предсказуемым появлением орла»  определяет существование — а следовательно, становится причиной — огромного количества снимков «орла», отличающихся на микроскопи­ческом уровне. Но ни один «снимок» орла сам по себе не определяет существование каких-либо снимков «предсказуемого появления орла», а потому не является их причиной.

Превращение относительно любого наблюдателя возможностей в действительность - открытого будущего в неизменное прошлое — также имеет смысл в этих рамках. Снова рассмотрим пример с под­брасыванием монетки. До того, как монетку подбросят, с точки зрения наблюдателя будущее открыто в том смысле, что наблюдатель все еще может увидеть любой результат: «орла» или «решку». С точки зрения этого наблюдателя оба результата являются возможностями, хотя объ­ективно они оба являются действительностью. После того, как монетка упала, копии наблюдателя разделились на две группы. Каждый наблю­датель видел и помнит только один результат подбрасывания монетки. Таким образом, результат, как только он попал в прошлое наблюдателя, стал однозначным и действительным для каждой копии наблюдателя, даже несмотря на то, что с перспективы мультиверса, он остался таким же двузначным, каким был всегда.

Позвольте мне подвести итог квантовой концепции времени. Вре­мя — это не последовательность моментов, и оно не течет. Тем не менее, наша интуиция относительно свойств времени в общем смыс­ле истинна. Определенные события действительно являются причина­ми и следствиями друг друга. По отношению к наблюдателю будущее Действительно открыто, прошлое неизменно, а возможности на самом деле становятся действительностью. Причина бессмысленности наших традиционных теорий времени в том, что они пытаются выразить эту истинную интуицию на основе ложной классической физики. В кванто­вой физике эта интуиция имеет смысл, потому что время всегда было квантовой концепцией. Мы существуем во множестве вариантов, во вселенных, называемых «моментами». Каждый вариант нас не осозна­ет другие напрямую, но обладает свидетельством их существования потому что законы физики связывают содержимое различных вселен­ных. Существует соблазн допустить, что осознаваемый нами момент — единственный реальный момент, или, по крайней мере, более реальный чем остальные. Но это всего лишь солипсизм. Все моменты физически реальны. Весь мультиверс физически реален. Ничто больше не реально.

Терминология.

Поток времени — предполагаемое движение настоящего момента в направлении будущего, или предполагаемое движение нашего созна­ния от одного момента к другому. (Это чепуха!)

Пространство-время — пространство и время, рассмотренные вместе как статическая четырехмерная категория.

Физика пространства-времени — теории, подобные относи­тельности, в которых реальность рассматривают как пространство-время. Поскольку реальность — это мультиверс, такие теории, в луч­шем случае, могут быть приближениями.

Свободная воля — способность повлиять на будущие события любым из нескольких возможных способов и выбрать то, что произой­дет.

Условное высказывание, противоречащее фактам — услов­ное высказывание с ложной посылкой (например, «если бы Фарадей умер в 1830 году, то произошел бы X»).

Снимок (терминология только для этой главы) — вселенная в определенное время.

Резюме.

Время не течет. Другие времена — это всего лишь особые предста­вители других вселенных.

Путешествие во времени может или не может быть реальным. Но мы уже обладаем разумным теоретическим пониманием того, на что оно было бы похоже, будь оно возможно, пониманием, которое включает все четыре основных нити.