ЗАПАД И СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РОССИЯ: МОТИВЫ, ПРЕДЛАГАЕМЫЕ ЧЕЛОВЕКУ - Статьи о психологии. Сборник

При    рассмотрении     этической    основы    человеческого

существования,  ценностей,   сложившихся  в  том   или  ином

обществе,   самым  глубоким   из  поддающихся  рациональному

рассмотрению  вопросов является  вопрос о  мотивах, которыми

руководствуется  человек  в  своей  деятельности;  или, если

говорить об  обществе - вопрос о  мотивах, которые считаются

нормальными, чтобы  человек ими руководствовался.  К вопросу

этому нужно  подходить с известной  осторожностью, поскольку

мотивы  часто   скрыты  и  неосознаны   самим  человеком,  а

понимание   их  другими   чревато  большой  субъективностью.

Поэтому, при  рассмотрении любого действия  вопрос о мотивах

должен  всегда  связываться  с  рассмотрением  реальных  его

результатов  (это   нужно  еще  и   потому,  что,  например,

несоответствие  "хороших" мотивов  "плохим" результатам есть

очень  часто   встречающееся  явление;  и   часто  исправить

ситуацию  можно,  если  помочь  найти  конкретное место, где

реальное    действие   отступается    от   заявленной    или

интуитивно-предполагаемой мотивировки). Разумеется также, во

избежание  зла и  субъективной разрушительности, недопустимо

никакое   насильственное  вмешательство   и  суверенный  мир

человеческой личности, в том числе и в вопросе о ее мотивах,

а единственной   формой  влияния   должно  быть  предложение

возможно  лучшего  (как  через  осознанные  сформулированные

концепции, так  и личным примером).  Однако кажется странным

вообще  отказываться от  задачи влияния  на мотивы, могущего

быть  предельно  глубоким  и  плодотворным, и ограничиваться

лишь  анализом получающихся  результатов. Тем  более, что по

нашему  убеждению,  допустимо  следующее  из  такого подхода

представление  о   том,  что  действия,   осуществляемые  из

нравственно сомнительных  (например, эгоистических) мотивов,

могут вести к хорошим результатам,  есть во всяком случае --

большое    заблуждение,   проистекающее    из   того,    что

рассматриваются   обычно  самые   простые,  грубые,   зримые

результаты,    а   все    то   более    скрытое   и   тонкое

"обескровливание" жизни, произошедшее из таких действий, вся

та  реальная   цена,  которую  пришлось   заплатить  за  эти

результаты  --  все   остается  за  пределами  рассмотрения.

(Отметим  также  особую  значимость  вопроса  о  мотивах для

сознания  России с  его традиционным  сильным стремлением  к

соборности. Для русского человека никакое установление общих

правил  игры,  конвенциальных  норм  взаимодействия  не было

достаточным  для плодотворного  сотрудничества, да  и вообще

для осуществления какого-либо действия, которое он бы считал

СОВМЕСТНЫМ  и ОБЩИМ.  Для  возможного  любого общего  дела в

России всегда требовалось и требуется достижение максимально

полного  взаимосогласия,  единства,  проявление  (по крайней

мере на уровне интуитивного чувствования) той общей открытой

картины  мира,  того  единого  духовного строя (соборности),

которое невозможно без достаточного доверия между (двумя ли,

многими ли) людьми на самом глубоком уровне; без знания, что

другой человек не только внешне, по действиям в ситуации, но

и внутренне  хочет  того  же,  что  и  я  (см. также раздел:

гуманизм и мессианская задача России).

Для  формулировки  позитивных  мотивов,  той  нормы, которая

может стать  приемлемой для этического  гуманизма, обратимся

сначала к современной исторической реальности.

В нынешней   западной  цивилизации   несмотря  на  кажущееся

эклектическое многообразие, на декларируемый,  в том числе в

вопросе  о  мотивах,  плюрализм,  в  действительности  четко

просматривается   и  весьма   жестко  доминирует,   наиболее

принимается   и  пропагандируется   подстроенным  под   него

обществом    один   мотив    -   мотив    успеха.   Успешное

индивидуалистическое    самоутверждение,     приводящее    к

социальному    признанию    и    потребительскому   комфорту

(измеряемому, чаще  всего, в деньгах) -  вот основной стимул

деятельности "образцового" западного человека.

Разумеется,   такая   ситуация   с   мотивами   не  является

удовлетворительной.  В том  числе и содержательно-логически:

происходит  как  бы  перемешивание  разноуровневых  планов и

ЗАМЕЩЕНИЕ  МОТИВА,  когда  внешнее   по  отношению  к  самой

деятельности,   вторичное   явление   изменения  социального

положения  деятеля --  то есть  ПОБОЧНЫЙ РЕЗУЛЬТАТ действия,

выдвигается как  мотив, как ОСНОВНАЯ  ЛИЧНОСТНАЯ ПРИЧИНА его

совершения. Дух такого человека  не прям, не гармоничен, ибо

получается, что  он делает не  то, что хочет:  он по крайней

мере   в   массовом   сознании   хочет   успеха  и  "личного

процветания",  а вынужден,  кроме  того,  делать еще  и "все

остальное"  -- в  том числе  и то,  что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО  НУЖНО

обществу.  Налицо  явная  не  гармоничность  в  поступках  и

противоречие   в   ценностях,   когда   главным  объявляется

второстепенное,  внешнее  и  (не  по  правилам  игры,  а  по

абсолюту  ценности  каждой  человеческой  личности) НЕВАЖНОЕ

изменение  социально-ролевого   положения,  а  осуществление

действительно важных  и нужных дел  оказывается или попутным

выходом  успеха,  или  попросту  оказывается  невозможным  и

требует  иного  по  другим  мотивам  вмешательства  (пример:

кейнсианская  политика государственного  регулирования). Все

это  заставляет  предположить,  что  современная цивилизация

Запада  находится  в  плену  далеко  зашедшей  ошибки,  суть

которой в том, что МОЖНО, ИСПОЛЬЗУЯ НРАВСТВЕННО НЕПРИЕМЛЕМЫЕ

ИЛИ СОМНИТЕЛЬНЫЕ  МОТИВЫ ЛЮДЕЙ ПОЛУЧАТЬ  ХОРОШИЕ РЕЗУЛЬТАТЫ.

Ошибка эта  отчасти произошла спонтанно,  когда мотив успеха

попросту  "захватил власть"  на "пустом  поле плюрализма" (о

механизме, как это могло  произойти см. ВСТУПЛЕНИЕ), отчасти

была  принята сознательно,  то есть  проявлялась в  сознании

многих мыслителей  в течении многих  веков и окончательно  и

"самосозерцаемо" оформилась в мировоззрении людей типа Адама

Смита, Миляя, Джефферсона и  прочих экономистов, философов и

законодателей века Буржуазного  Просвещения, которые и стали

идеологами   и   проектировщиками   современного   западного

либерализма.

Нельзя не признать относительный внешний успех этого проекта

развития. (Хотя, подчеркнем еще раз, никто не знает реальную

цену, которой за это развитие было заплачено: здесь и нищета

и страдание  многих  поколений   рабочих  Запада,  и  крайне

тяжелое положение в современном  "третьем мире", и, наконец,

никем  не  измеренное   нравственное  опустошение  общества,

порожденное     капитализмом.      Стоит     ли     наличный

товарно-инфраструктурный   результат  тех   духовных  сил  и

человеческих  потенций,  которые   были  разрушены  при  его

получении?)

Нельзя  не признать  и то,  что, как  показала например  уже

упоминавшаяся     кейнсианская     политика,     возможность

отчужденного    финансово-политического     и    при    этом

общественно-полезного  манипулирования   в  ситуации,  когда

отдельные   люди   руководствуются   коммерческим   успехом,

довольно  велика.  Однако  нельзя  не  признать  также,  что

нынешнее западное  общество не может  считаться ни открытым,

ни  свободным:  отношения  конкуренции,  почти автоматически

вытекающие  из мотива  успеха,  никак  не могут  означать ни

открытость  между  людьми  ни  свободу  для  человека, в эти

отношения поставленного. А открытость человека перед холодом

"природного" (то есть потребительского, но не человеческого)

закона  конкуренции   и  свобода  подчиняться   и  совершать

действия по  этому закону вряд ли  может рассматриваться как

идеал человеческой судьбы.

Отчасти,   западное   общество   само   сознает   внутреннюю

ущербность своего развития. Предпринимаются известные усилия

и строятся   весьма  хитроумные   идеологии  и  общественные

механизмы, с целью соединить внешний успех и потребительскую

наживу с  чем-то более осмысленным. Однако  до тех пор, пока

идеал   преуспевшего  потребителя   (хотя  бы   и  в   очень

рафинированных, интеллектуально-культурных  формах) остается

существенным    двигателем    общества    Запада,    ожидать

радикального  улучшения не  приходится. В  перспективе может

быть  как  возрастающее   расхождение  между  действиями  по

личному успеху  и реальным благом  общества (характерный, но

не   единственный   пример:   рост   преступности),   так  и

обессмысливание жизни отдельного  человека, когда за внешней

деятельностной активностью (носящей  все более истерический,

символически-имитационный      характер)      все      более

просматривается  СМЫСЛОВОЙ  РЕГРЕСС  и  вытекающая  из  него

АПАТИЯ.      (Либо      вспышка      агрессивности,      как

болезненно-неадекватный   способ    восстановить   смысловую

активную  связь с  миром. (По  этой причине  в той  или иной

форме  ВОЙНА  и  потенция  фашизма  является  неустранимым и

неизбежным атрибутом общества либерального типа)).

Прежде  чем  говорить  о  России,  скажем  несколько  слов о

Востоке. Конечно,  на Востоке есть немало  сильных и древних

культур, а  значит могут быть  и определенные нормы  жизни и

принятые традиционным обществом мотивы для человека, которые

пока  находятся  в  скрытом  и  нереализованном состоянии. В

будущем они, возможно, могли  бы существенно повлиять на всю

мировую цивилизацию. Однако к  зримым и уже явленным мотивам

человеческой деятельности современный Восток добавил немного

--  он   лишь  заменил  более   индивидуализированный  успех

западного человека  на УСПЕХ КЛАНА  (рода, племени, фирмы  и

т.п.).  Хотя  такая  "коллективизация"  успеха  может иногда

повысить  социальную  осмысленность   действий  (польза  для

многих людей клана может потребовать большей ответственности

от человека, нежели вопрос его личного преуспевания), однако

в целом это означает все ту же неоткрытость общества, все то

же  деление человеком  мира на  своих и  чужих, только не по

принципу  корыстного   интереса,  а  по   принципу  клановой

принадлежности.  Кроме  того,  родовое,  клановое  сознание,

по-видимому, находится  везде в мире в  стадии разложения. В

целом, вопрос  о мотивах человеку  остается для современного

Востока противоречивым и нерешенным.

Теперь  о  России.  Россия  в  начале  XX  века  не  приняла

либерально- западный путь развития. Именно неприятие русским

народом    мотива   успеха,    правил   индивидуалистической

конкурентной игры  как НОРМЫ ЖИЗНИ,  наряду с неспособностью

тогдашнего православно-самодержавного государства предложить

какую-либо  альтернативу  и  породило  русскую революцию. За

кровью  и разрушением,  за всеми  перипетиями сомнительной и

нечистой  политической  тактики   в  глубине  революционного

движения видно светлое начало, виден интуитивно прозреваемый

проект иного пути,  проект действительно светлого, творчески

продуктивного общества,  который может быть  предложен всему

человечеству. Идеал коммунизма, по  крайней мере так, как он

был  понят  в  России,  есть  идеал  общества, в котором нет

отношений  отчуждения  и  конкуренции,  нет  вообще никакого

насилия, в  том числе и  в форме отношений  купли-продажи, а

значит,  невозможна  и  эксплуатация.  Это  есть  идеал  где

"свободное   развитие  каждого"   есть  "условие  свободного

развития всех" (К.Маркс) -- и общественный идеал этот, каким

бы термином  его ни обозначать остается  актуальным для всей

современной цивилизации.

Почему  же  тогда  в  России  попытка  строительства  нового

общества,  иных  общественных  отношений  столь  очевидно не

удалась?  Ответ,  по-видимому,  заключается  в  ряде  грубых

ошибок, присущих тогдашнему коммунизму, по крайней мере, его

воспринятому марксистскому варианту.

Одна  из  самых  главных  ошибок  коммунизма  видится  в его

РЕВОЛЮЦИОНАРИЗМЕ, т.е. в  РАЗРЕШЕННОСТИ НАСИЛИЯ. Для высоких

целей было позволено  применять низкие средства. Фактически,

это привело  к подмене цели, когда  вопрос о выработке новых

общественных  (т.е. МЕЖЧЕЛОВЕЧЕСКИХ)  отношений был подменен

вопросом   о  власти   класса;  а   борьба  с  конкурентными

отношениями  собственности и  за освобождение  от них  людей

была подменена борьбой с самими собственниками.

Другой  существенной   ошибкой  коммунистического  движения,

взаимосвязанной  с революционаризмом,  видится его ГЛОБАЛИЗМ

(СРАЗУ  переделаем  ВСЕ  общество)  и  (по  крайней  мере  в

воспринятом Россией варианте)  его ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ДЕТЕРМИНИЗМ

или, более  общо, его СОЦИАЛЬНЫЙ  СХЕМАТИЗМ. Здесь коммунизм

так  и не  смог  преодолеть  свою буржуазность,  т.е. прежде

всего - идейное наследие того  же Просвещения с его (отчасти

наивным,   отчасти   умышленно-наивным)   рационализмом,   с

представлением,   что   достаточно   задать   удачную  схему

общественного  устройства, и  все дальнейшее  развитие будет

детерминировано   -  "хорошим".   (В  этом  обесчеловеченном

детерминизме    и    видится    главный    порок    мышления

просвещенческой  эпохи; революционаризм  из него естественно

вытекает:  ибо  если   достаточно  задать  правильную  схему

(начальные  условия), то  тогда уж  естественно задавать  ее

сразу  на всем  обществе  (глобализм),  а над  неразумными и

сопротивляющимися  тогда   уже  позволено  (один   же  раз!)

совершить насилие.)

Нельзя не  признать, что в российском  коммунизме были люди,

которые  сознавали  его   человеческую  "недоразвитость",  и

пытались   восполнить  эту   его  человеческую,   личностную

компоненту.    (До    революции    это    прежде   всего   -

богоискательское   течение  в   российском  коммунизме   (С.

Булгаков,  Н. Бердяев...),  в советский  период -  например,

такая сильная фигура, как Э.  Ильенков). Однако в целом мера

обезличенного  схематизма,  а  следовательно  -  произвола и

насилия   оказалась   слишком   велика.   Тем  самым,  столь

родственное российскому  общинному мышлению и  принятое им в

коммунизме  понятие  ОБЩЕГО  БЛАГА  (именно не корпоративно-

кланового,  а  открытого,   общего,  когда  ИНТЕРЕС  КАЖДОГО

ПРИВХОДЯЩЕГО ЧЕЛОВЕКА ВКЛЮЧАЕТСЯ  И ПРИВОДИТ К ПЕРЕОСОЗНАНИЮ

ИНТЕРЕСА ВСЕХ), понятие это  сначала было подменено понятием

БЛАГА КЛАССА,  а затем, по  мере советского государственного

строительства - понятием БЛАГА  ГОСУДАРСТВА. Тем самым общее

благо  в значительной  степени было  отчуждено от понимания,

воления  и  владения  большинства  людей  России и присвоено

классом  (группой, корпорацией)  государственных чиновников.

(Возникло как бы своеобразное коллективистски-клановое благо

- нечто родственное сознанию Востока,  - не зря же советский

социализм    оказался   наиболее    устойчивым   в   Китае).

Одновременно  (по-видимому, больше  всего из-за неразвитости

человеческой  компоненты,  из-за  экономического  схематизма

коммунизма) происходило  редуцирование понятия человеческого

блага только к его товарно-потребительской форме. А раз так,

и раз  идеал  потребительского  изобилия  (подменивший идеал

коммунистических  общественных  отношений)  пока  (а может и

вообще)   недостижим,  значит,   опять  возникают  отношения

конкуренции.  (Сначала  -  на  макрогосударственном  уровне:

лозунг типа "Догнать  и перегнать Америку" и т.п.  как раз и

может   значить,   что   государственно-   монополистическая

чиновническая  корпорация  России  вступила  в конкуренцию с

капиталистами  Запада.  Такой  лозунг  вряд  ли приемлем для

общества,  которое  ищет  новый  и  открытый  для  всех путь

развития.)

Итак - сначала вступление в отношения конкуренции с Западом,

потом - (по западным же  правилам игры и критериям оценки) -

все     более     очевидная     неприспособленность    этого

общественно-государственного устройства  к таким отношениям,

затем  --  идея  ПСЕВДОВЕРЫ  (по-видимому,  рожденная нашими

диссидентами   не   без   участия   и   всяческой  поддержки

рекламно-конкурентной пропаганды Запада),  что раз советское

общество в конкурентной  борьбе капитализму проигрывает, (по

крайней мере, по внешним, рекламно-рыночным меркам), значит,

капитализм и  ЕСТЬ общество общего  блага и значит  его надо

воспроизвести  его  у  себя.  (Решение  куда  более простое,

нежели  пытаться   нам  найти  свои   собственные  ошибки  и

продолжать искать НАИЛУЧШИЙ путь.)  Как результат - крушение

советской общественной системы.

Тем не менее в произошедшем  в России и в странах социализма

видны   следующие   положительные   моменты:   во-первых,  в

значительной степени  в мире (а если  говорить о России, то,

быть     может,     окончательно)     ПРЕОДОЛЕНА    ПРАКТИКА

РЕВОЛЮЦИОНАРИЗМА,        т.е.         представление        о

глобально-насильственном  способе действий  как о  разумном,

желательном, и даже как о ВОЗМОЖНОМ пути общества к лучшему.

Во-вторых,  в  значительной  степени  ОСЛАБЛЕНЫ  (хотя,  как

показывает, например, пример практика методологии, отнюдь не

преодолены)  в целом  позиции РАЦИОНАЛИЗИРУЮЩЕГО СХЕМАТИЗМА.

Во   всяком  случае,   есть  надежда,   что  если   какие-то

рациональные схемы в общественном  устроении в будущем будут

применяться,   то   с    гораздо   большим   осознанием   их

неуниверсальности  и  с  оговариванием  области  и  меры  их

применимости  и  НЕОБХОДИМОСТИ  ИХ  ПРЕОДОЛЕНИИ  В  БУДУЩЕМ.

Соответственно,  в-третьих, в  России ПРЕОДОЛЕНА  (или почти

преодолена)  ХИМЕРА ГОСУДАРСТВЕННО-КОРПОРАТИВНОГО  БЛАГА как

синонима  блага  общего.  Во  всяком случае, государственные

способы  владения и  принятия решений  в будущем  если будут

существовать (а, по- видимому, и весьма успешно - будут), то

именно   как  УДОБНАЯ   ФОРМА  практического  осуществления,

имеющая  ОГРАНИЧЕННУЮ  ОБЛАСТЬ  ПРИМЕНЕНИЯ.  В-четвертых,  в

России теперь значительно ОСЛАБЛЕН,  а возможно, и ПРЕОДОЛЕН

диссидентский  МИФ  О  ЗАПАДНО-ЛИБЕРАЛЬНОМ  ОБЩЕСТВЕ  как  о

наилучшей  форме   общественных  межчеловеческих  отношений.

Наконец,  в-пятых, одновременно  с крушением  мифа о Западе,

стало,   наконец,  четко   просматриваться  и   осознаваться

РАЗЛИЧИЕ между БЛАГОМ ЧЕЛОВЕКА и БЛАГОМ ПОТРЕБИТЕЛЯ.

Возможно   (наряду  с   более  ранним   отказом  от  иллюзий

глобализма  и  экономического  детерминизма)  это есть самое

сильное  приобретение  общественного  сознания  за последние

годы.