Глава 8. Души-близнецы в истории. - Твоя вечная половина - ПатрициДжоудри, Моури Д. Прессмен

Души-близнецы встречаются, соединяются и служат миру на протяжении всей истории. Большинство из них вносит свой вклад в историю мира анонимно, но некоторые обретают известность.

Ниже мы исследуем некоторые примеры браков между людьми, во многом достигшими совершенства и отмеченными знаками отличия "близнецовства". Такие героические примеры любви между душами-близнецами вдохновляют нас всех. Они послужат примером для каждого, как в ближайшем, так и в отдаленном будущем, — в будущем, которое устремляется к нам.

Элизабет Барретт и Роберт Браунинг.

Элизабет Барретт и Роберт Браунинг встретились в середине XIX века в Лондоне, когда Роберт написал Элизабет хвалебный отзыв об ее творчестве. Двадцать лет Элизабет уже была известной поэтессой, а Роберт только-только снискал достаточную популярность. И хотя Элизабет была на шесть лет старше Роберта, она увидела, что начинающий поэт превзошел ее в творчестве. На протяжении всей жизни каждый из них считал друг друга лучшим.

Своей перепиской они внесли большой вклад в литературу. Эта переписка явила собой настоящее чудо: сохранилось 573 письма, и это была самая длинная, самая полная и самодостаточная переписка за всю историю английской литературы. Элизабет Барретт была наполовину инвалидом и фактически "узницей" своего деспотичного отца в доме на Уимпол-стрит. Ее единственными компаньонами были ее сестры, братья и книги, и о том, чтобы выйти замуж, казалось, не могло быть и речи. Она писала о Барретте-старшем: "Он скорее готов увидеть мой труп возле своих ног, чем позволить мне принадлежать другому".

Несмотря на это Роберт Браунинг ухаживал за ней, и она отвечала на его ухаживания. Их неиссякаемая переписка заменила личные встречи, хотя Роберт часто наносил дневные визиты на Уимпол-стрит, пока Барретт-старший находился в своей конторе. Элизабет чудесным образом обрела силы. До этого она едва могла передвигаться по своей комнате, но теперь стала выбираться в сопровождении служанки Уилсон в Регентс-парк, сначала в инвалидном кресле, а вскоре и на своих ногах. Благодаря силе любви она преодолела свою физическую слабость и жаждала самостоятельно распорядиться жизнью и довериться Роберту.

Когда до Барретта-старшего дошли слухи о визитах Роберта Браунинга, он сразу вывез свою семью из Лондона. Этот переезд заставил любовников действовать. В сентябрьское утро 1846 года Элизабет со своей служанкой Уилсон вышла из дома под предлогом навестить своего старого учителя, а сама наняла экипаж до ближайшей церкви, где они с Робертом и обвенчались. Неделю спустя они тайно бежали в Италию, где обосновались, продолжили свое творчество и, в конце концов, родили сына. Отец Элизабет отсылал все ее письма обратно, даже не вскрыв их, и запретил в своем доме упоминать ее имя.

Во всех великих любовных историях, известных из жизни, а также отраженных в литературе и опере, появляется тема противостояния темной силы. Зло находит свой мощный выход в родительской ревности и собственнических интересах родителей, проявляемых по отношению к детям. Родительское противостояние легло в основу трагедии "Ромео и Джульетта". Но история Браунингов имела счастливый конец, и более того, благодаря тому противостоянию, которое препятствовало их свиданиям, мы теперь имеем бесценное сокровище — их любовную переписку.

Эти поэты в своих письмах постоянно подчеркивают качества друг друга, говорящие о половом равновесии. Описывая Роберта в письме, Элизабет пишет: "Интеллект — это лишь немногое по сравнению со всеми остальными его качествами — с его нежностью, которая обычно присуща только женщинам, с неиссякаемой добротой, с возвышенными и благородными ежечасными устремлениями. Нрав, душевный настрой, манеры — все безупречно".

Самому Роберту она пишет: "Ты — "мужское начало" в высшем проявлении, и я, как женщина, страстно проникалась жестами и интонациями твоего языка, и узрела в них нечто запредельное, которое благодаря своей запредельности становится еще поразительнее".

Мы видим в Браунинге воплощение развитой мужской души, его "нежность, которая обычно свойственна женщинам" в гармоничном сочетании с его силой. Осбер Бурде, их биограф, говоря об этих письмах, дает Браунингу краткую характеристику: "За исключением искренности, все его качества — полная противоположность ее качествам. Изящество, живость, очарование — отнюдь не те качества, которые характерны для их переписки. В его письмах и грубость, и резкость, и нежность, и терпение, и уважение, и сила".

Бурде пишет об Элизабет: "В своей работе, а также в жизни она великолепно дополняла его, но в отличие от других гениальных женщин оставалась полностью женственной... Хочется сказать, что будь у нее другой муж, она бы совсем упала духом. Его любовь была той любовью, которая никогда не умирает... Для этой пары исполнилась та редко осуществимая мечта, которую почти все мы лелеем в себе. Передать их одержимость друг другом просто невозможно. Мы можем лишь снова и снова убеждаться, насколько исключительно их взаимное чувство близости, и какая редкость подобные браки".

Биограф, не имеющий на сознательном уровне представления о душах-близнецах, часто наилучшим образом истолковывает эту идею.

"Оба поэта позволяют нам осознать красоту характера, и о ней [о Барретт] можно сказать то же самое, что она сама говорила о Браунинге, а именно: что их гениальность была самой несущественной частью их личностей... В Браунинге мы принимаем гениальность как само собой разумеющееся и смотрим на него просто как на человека, и этот человек приводит нас к откровению... Он в самом деле был человеком целостным.

Как человек и художник он был до мозга костей мужчиной... Он обладал огромной способностью любить, и той же способностью в равной степени обладала его жена. Обстоятельством, заставившим его пережить тяжелейший удар, была ее смерть, когда оба они находились в расцвете сил... Потеря жены заставила его задуматься, что находится за пределами мира сего. После того как смерть отобрала у него жену, он не мог оправиться от этого удара до конца дней, и в течение почти тридцати лет после ее смерти его внутренней жизнью правили надежда и страх.

Элизабет была для него почти святыней... Они разделяли между собой такое переживание [любви], какое бывает только в книгах. Оно выдержало все испытания. Он обручился с ней в тридцать три года. Пятнадцать лет он был ее мужем, и двадцать восемь лет прожил вдовцом. Это была единственная любовь в его жизни, и единственная в ее жизни. Несмотря на все обстоятельства, складывающиеся не в их пользу, произошла странная и удивительная вещь. Среди всех любовных историй эта история — как сказка, но она — быль.

Исключителен тот факт, что эти два человека оба оказались способны пережить и осознать то, что выпало на их долю. Еще более удивительным кажется то обстоятельство, что оба они поэты. В своей жизни и работе они являлись друг для друга взаимодополняющими противоположностями. Она была женщиной до мозга костей и достигла совершенства как поэтесса, когда выражала свой женский ответ на его любовь в стихах.

Подводя итог их отношениям, можно сказать, что Элизабет была тем, кем не смог остаться до конца дней своих Шелли, то есть поэтом-лириком, воспевающим любовь и "являющим соответствие естественного духовному", человеком "нежным и искренним", который своей способностью любить излучает некую божественную силу и влияние."

Как поэтесса, воспевающая любовь, Элизабет Барретт-Браунинг говорит с нами через свой бессмертный сонет, посвященный Роберту.

О, как мне выразить свою любовь к тебе, любимый?

Ведь ею преисполнена вся душа моя,

Душа, что устремляется к границам Бытия,

И достигает сфер, для чувств не достижимых.

Простой любовью людской люблю тебя я.

Люблю открыто, как Борец за право,

И бескорыстно, не желая Славы,

Светя как солнце, и как свеча сгорая.

Люблю тебя, свою вмещая страсть,

Я в скорби старые, и в детскую наивность,

Храню любовь как святость, чтоб не ушла от нас.

Люблю тебя с улыбкой, со слезами, без прикрас

Всю жизнь я. И коль будет Господу угодно,

Сильнее возлюблю в свой смертный час.

Мария и Пьер Кюри.

Если Браунинги передавали всему миру божественную силу через свое искусство, то французский физик Пьер Кюри и его жена полячка Мария подарили миру то же самое через науку. Супруги Кюри поженились в Париже в 1895 году, и в 1903 году совместно получили Нобелевскую премию за открытие радия. Их работа с радиоактивностью в конце концов привела к пересмотру основ физики и химии.

Брак Кюри был настолько близок к совершенству, насколько это позволяет наша земная жизнь. Мария пишет о Пьере: "Мой муж — это предел моих мечтаний. Я никогда не могла представить себе, что окажусь рядом с ним. Он — настоящий небесный дар, и чем дольше мы живем вместе, тем больше мы любим друг друга".

В судьбе супругов Кюри значительную роль сыграл инь-дар интуиции. Сначала Мария только догадывалась о возможном существовании нового элемента радия. Чтобы доказать это, она приложила свою высокоразвитую ян-силу и немыслимое упорство. Радий был получен из урановой руды в результате чрезвычайно длительного процесса: в первых экспериментах из одной тонны урановой руды получали всего одну десятую грамма хлорида радия. Пьер помогал Марии в ее работе, обеспечивая ей защиту и поддержку, что было его мужской чертой. В то же время он проявлял инь-качества, которые позволили ему совместить свою преданность научным изысканиям с заботой о доме и детях.

19 апреля 1906 года их совместная жизнь трагически оборвалась, когда на улице Дофин в Париже на Пьера наехала фура. Мария продолжала жить, занимаясь наукой и воспитывая двух дочерей, старшая из которых позднее сама стала лауреатом Нобелевской премии. В 1909 году Марию назначили на некогда занимаемую ее мужем должность на кафедре физики в Сорбонне, а в 1911 году она была награждена Нобелевской премией за выделение радия и исследования в области химии.

Их младшая дочь Ева в биографии своей матери "Мария Кюри" дает нам отчетливое описание душ-близнецов:

"В эти счастливые дни завязываются прекраснейшие из уз, какие когда-либо соединяли мужчину с женщиной. Два сердца бьются в унисон, два тела сливаются воедино, два одаренных мозга привыкают мыслить сообща. Мари нельзя было выйти замуж ни за кого другого, кроме этого физика, умного и благородного человека. Пьеру нельзя было жениться ни на какой другой женщине, кроме этой белокурой, живой и нежной польки, которая умеет быть на протяжении нескольких минут ребячливой и серьезной, товарищем и подругой, ученым и возлюбленной."

(Кюри Е. "Мария Кюри". Перев с франц., М. Атомиздат, 1973)

Мария больше ни с кем не вступала в брак, как и Роберт Браунинг после потери Элизабет. Здесь можно предположить, что эти четыре души, воплотившись, были готовы воссоединиться со своими "близнецами". Готовность наступает, когда завершается сексуальное испытание и обучение, то есть, возможно, еще в предыдущих жизнях.

Хотя Браунинги и Кюри не были знакомы друг с другом, можно предположить, что их души относятся к одной группе и занимают в ней места по соседству. Эти две пары душ-близнецов приходятся друг другу "ближайшими родственниками". Пары, являющиеся "ближайшими родственниками", как правило, дополняют друг друга в умственном развитии, и каждая из пар представляет собой одно из величайших направлений человеческой деятельности — искусство и науку.

Искусство и науку можно, соответственно, рассматривать как проявление инь- и ян-менталитетов, в каждом из которых присутствует контраменталитет, таким же образом, как в мужчине и женщине контрапол. Как в продвинутом мужчине развиты женские аспекты, также и в продвинутом ученом, скорее всего, присутствует в зачатке художник. Например, Эйнштейн играл на скрипке, Черчилль, великий ученый-политик, был хорошо известен как живописец. Возможно, самым известным примером художественного склада ума с развитыми научными способностями был Леонардо да Винчи, который делал чертежи подводных лодок, аэропланов, и, увы, пулемета еще задолго до того, как все это было изобретено. Да Винчи показал, что на очень высокой стадии развития дополняющие друг друга ментальные потоки могут стать фактически равными. То же самое мы можем ожидать и от противоположных полов.

Но прежде чем это произойдет, необходимо пройти длинный путь развития и преодолеть множество препятствий. Как и к Браунингам, к Кюри притягивалась сила, препятствующая их продвижению, на сей раз — противодействие влиятельных научных кругов. Однако несмотря на противостояние, обе пары оказались способны проложить себе дорогу в жизнь и осознать перспективу своей работы. Истории известно очень мало случаев взаимного осуществления великой любви и высоких достижений, и нам остается только сокрушаться по поводу того, как много душ-близнецов было остановлено на пути к воссоединению, и сколько благородных попыток, предназначенных для мира сего, не смогло осуществиться.

Элоиза и Абеляр.

Одна из самых захватывающих трагедий душ-близнецов — это история об Абеляре и Элоизе, любовниках, живших в XII веке. Петр Абеляр был французским философом и теологом, блестящим учителем и диалектиком, а также ведущей фигурой в средневековой схоластике. Элоиза была племянницей каноника. Ее роман с Абеляром повлек за собой рождение ребенка и последующий тайный брак. Дядя Элоизы решил отомстить Абеляру. Он приказал его схватить и кастрировать.

Потерпев это жестокое наказание, Абеляр погрузился в религиозную жизнь. Позднее, в письмах к Элоизе он охарактеризовал эту месть как Божью милость, которая избавила его от плотских мук. То, что он живо вспоминает в своей "Истории моих бедствий" (Histioia calamitatum mearum), так это боль и ужас, а также чувство униженности и отвращения к самому себе как к евнуху, как к "нечистому животному", упоминаемому в иудейском законе. Он признается, что "отнюдь не благочестивое желание обратиться к вере привело меня искать убежище в монастырской келье, но стыд и смятение, выражаемые в угрызении совести по поводу своей ничтожности".

Элоиза разделила судьбу возлюбленного и присоединилась к Бенедиктинскому ордену монахинь, а позднее стала матерью-настоятельницей монастыря Параклета (Духа-утешителя. — Примеч. перев.), основателем которого был сам Абеляр. Считается, что в этот период они обменивались своими знаменитыми письмами. Их любовь светит сквозь века, и по сей день служит сюжетом для трагических литературных произведений.

Служение непросвещенному и суеверному миру того времени дорого им стоило. Их вынужденная разлука была той раной, которая кровоточила всю жизнь. Элоиза изливает свою боль в письмах:

"Любовные наслаждения, которые мы разделяли... вряд ли возможно изгнать из своих мыслей. Куда бы я ни повернулась, они всегда перед моими глазами, а с ними пробудившиеся страстные желания и фантазии, которые не дают мне уснуть. Даже во время мессы, где наши молитвы должны быть как можно чище, непристойные видения тех услад настолько овладевали моей несчастной душой, что мысли сосредоточивались не на молитвах, но на их распутности. Я должна раскаиваться в совершенных мною грехах, но я только вздыхаю о том, что потеряла. Все, что мы делали вместе, все наше проведенное вместе время, и все места, где мы с тобою бывали, запечатлелись в моем сердце вместе с твоим образом, и я все это вновь переживаю вместе с тобой. Даже во сне я не знаю передышки. Порой мои мысли выдают себя в моих движениях или прорываются наружу в неосторожных словах. В своей крайней убогости я слышу крик, вырывающийся из моей страдающей души: "Кто избавит такое ничтожество, как я, от этого бренного тела?!" Неужели я и вправду могу ответить себе: "Милость Божья, ниспосланная нам через Господа нашего Иисуса Христа". Эта милость, мой возлюбленный, пришла к тебе непрошено: единственная рана на теле твоем, освободившая тебя от этих мук, исцелила множество ран в твоей душе... Но для меня молодость, страсть, и наслаждения, которые некогда приводили меня в восторг, ныне усугубляют терзания плоти и жажду вожделения, и чем сильнее они овладевают мною, тем слабее становится та сущность, которую они разъедают. Люди называют меня целомудренной. Они не знают, какая я лицемерка. Они считают чистоту плоти добродетелью, хотя эта добродетель принадлежит не телу, а душе."

Абеляр отвечает ей с позиции своего разума и своей священнической беспристрастности:

"Впору ли тебе радоваться, когда я страдаю от безысходности своей жизни? Неужели ты хотела бы, чтобы мы с тобой разделяли только радость, но не горе, и могла бы с радостью и без скорби присоединиться к тому, кто рыдает?.. Наконец я подошел к твоей извечной неудовлетворенности, из-за которой ты, вместо того чтобы, как положено, славить Бога, осмеливаешься обвинять Его за то, каким путем нам было суждено войти в религию... Вспомни, что именно в таком духе ты высказывалась по поводу нашего обращения к Богу, но Бог, который, как казалось, по большей части явился мне врагом, на самом деле проявил ко мне доброту... Ты не должна печалиться, потому что ты — причина такого великого блага, и ты не должна сомневаться, что именно ради этого ты и была создана Богом... Теперь посмотри, моя возлюбленная, как Бог неводом своей добродетели вытянул нас, точно рыб, из глубин этого коварного моря, хотя мы этого и не хотели. Так что каждый из нас может по праву провозгласить: "Господь печется обо мне!"... Утешь нашим примером каждого неправедного, кто отчаивается по поводу добродетели Господней, чтобы все узнали, что может быть сделано для просящего в молитве, и такие блага даруются грешникам вопреки их воле."

Почти нет сомнений в том, что в трагедии этих любовников виноваты разделяющие силы, хотя в конечном итоге ее результат, как всегда, послужил высшей цели. Эта цель отчасти выразилась в том, что история их любви стала для человечества легендой.

Клара и Роберт Шуманы.

Когда Роберт Шуман, великий немецкий композитор XIX века, впервые увидел девятилетнюю Клару, он уже был признанным пианистом. Она в свои юные годы подавала большие надежды и ее ждала судьба величайшей пианистки своего времени. Их любовь развивалась постепенно, пока Шуман наблюдал, как из восторженного и одаренного ребенка расцветает красивая молодая женщина. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, он предложил ей руку и сердце.

Их встретило то же самое противостояние, что и Элизабет Барретт — отец, одержимый собственническими интересами. Отец Клары, известный преподаватель игры на фортепиано Фридрих Вик, запретил ей выходить замуж и пытался всячески воспрепятствовать любви, возникшей между его дочерью и Робертом Шуманом. Спустя три года, чтобы заставить отца Клары дать согласие на ее брак, влюбленные обратились в суд.

Брак состоялся в 1840 году, и тогда Шуман в буквальном смысле разразился песнями. 1840 год был назван "годом песен" — шедевры рождались один за другим. 1841 год стал "годом симфоний", а 1842 "годом камерной музыки". Казалось, Шуман знал, что его преследует злая сила. Так и случилось. Долгое время преследуемый страхом безумия, он в молодости совершал попытки самоубийства. Годы счастья с Кларой были короткими. К концу 1840 года у Шумана усилились приступы душевной болезни. Периоды депрессии начали отражаться на его работе. И хотя он создал ряд шедевров, среди которых был концерт для фортепиано ля-минор, многие из произведений так и остались незаконченными.

В начале 1854 года Шуман описывал в своем дневнике мучительный слуховой симптом: непрекращающееся звучание единственной ноты, которое порой издавалось целым оркестром. Иногда эта музыка была "особенно удивительна и исполнялась самыми лучшими из всех инструментов, когда-либо звучавших на земле", как, например, в ту ночь, когда он встал с постели, чтобы записать тему, принесенную ему ангелами от Шуберта и Мендельсона.

Иногда это была просто какофония голосов гиен и демонов, вводящая его в такое отчаяние, что в те жуткие ночи он умолял Клару оставить его, боясь причинить ей вред.

Клара отмечала в своем дневнике: "Стоило мне прикоснуться к нему, как он говорил: "Ах! Клара! Я недостоин твоей любви". И это говорил он, на кого я всегда взирала с благоговением". Но настал самый трагический день в ее жизни: в тот дождливый вечер Шуман, не в силах терпеть муки, выбежал из дома и бросился в Рейн. Его спасли рыбаки. Но теперь постоянно преследовавший его страх обернулся ужасной реальностью. Он попросил отвезти его в психиатрическую больницу, и его поместили в частную лечебницу для душевнобольных в Энденихе. Позднее он смог связаться с Кларой и с Иоганнесом Брамсом, который был ему близким другом. Шуману так и не позволили увидеться с Кларой. Ей сказали, что на выздоровление нет никакой надежды.

Клара знала, что преданность Брамса этому одинокому страдальцу, заключенному в Энденихе, была столь же непоколебима, как и ее собственная, и как раз в это время стала очевидна сильная привязанность Брамса к ней. В течение двух с половиной лет пребывания Роберта в психбольнице ей приходилось продолжать концертные турне, чтобы обеспечивать своих детей. Письма Брамса стали для нее "дорогой жизни": в них он постоянно сообщал ей о том, как растут ее дети, и слал весточки о здоровье Шумана. Он писал Кларе почти каждый день, обращаясь к ней "моя дорогая и любимая Клара", и не пытался скрывать тот факт, что она стала для него смыслом жизни. "Я больше не могу существовать без тебя, — признавался он. — Пожалуйста, продолжай меня любить, и я буду любить тебя всегда и вечно".

Очевидно, что Брамс сильно полюбил Клару. Эти три души явно принадлежали к группе, объединяющей великих музыкантов, и они воплотились в одно и то же время. Любовь душ, принадлежащих к одной группе, имеет вполне конкретные цели, как в этом примере преданности, утешения и поддержки, проявленных Брамсом по отношению к Кларе в отсутствие ее "близнеца".

Здесь мы видим всю глубину любви душ, принадлежащих одной группе, отличающуюся от любви душ-близнецов только степенью родства. Клара заменила Брамсу его "близнеца". Он, по причинам, известным только его душе, сделал выбор остаться в этом мире одиночкой, тогда как Шуманы выбрали для себя совместное воплощение. Все они дорого заплатили своими страданиями, но благодаря их групповому согласию миру были подарены великие музыкальные произведения. Дух, вдохновлявший Брамса, мог быть его "близнецом", впрочем, как и Бетховена, ибо та "бессмертная возлюбленная", которую этот композитор безудержно любил, так и осталась неизвестной.

Незадолго до смерти Шумана Клара умолила врачей разрешить ей повидаться с ним. Приехав в лечебницу вместе с Брамсом, она потребовала единственную последнюю встречу, и ей было это разрешено.

В своем дневнике Клара пишет: "Он улыбнулся и с великим усилием обнял меня, поскольку уже не мог управлять своим телом. Я никогда не забуду этого. Никакие сокровища мира не могут сравниться с этим объятием". Позднее она писала: "Два с половиной года назад тебя оторвали от меня, даже не дав попрощаться, хотя твое сердце, должно быть, разрывалось, и теперь я, боясь дышать, молча припала к твоим ногам. Раз и навсегда я ощутила на себе взгляд, как всегда замутненный, но невыразимо нежный. Все, что касалось его, было для меня свято, даже воздух, которым он, мой благородный муж, вместе со мною дышал. Казалось, он говорил своей душой".

На следующий вечер наступило его избавление от мук. "Я стояла возле тела своего страстно любимого мужа и была спокойна. Все мои чувства были поглощены благодарностью Богу за то, что мой муж, наконец, обрел свободу, и, склонившись над его постелью, чувствовала, как меня переполняет трепет, словно его святой дух витал надо мною. Ах, если бы он смог взять меня с собой. Я возложила цветы у его изголовья, и он взял с собой мою любовь... Боже, дай мне силы жить без него... С его уходом ушло мое счастье".

И хотя Шуман умолял Клару выйти замуж за Брамса, она отказалась это сделать.

Харриет Тейлор и Джон Стюарт Милл.

Одна из самых счастливых историй душ-близнецов — это история Джона Стюарта Милла и Харриет Тейлор, которые встретились в конце двадцатых годов XIX столетия в Лондоне. Харриет была замечательной молодой женщиной, не нашедшей счастья в браке с человеком добрым, но намного отстававшем от нее в умственном развитии. Ее страдание от пустого времяпрепровождения с мужем и от невозможности проявить свои способности в конце концов побудили ее обратиться за советом к унитарианскому священнику Уильяму Джонсону Фоксу. Этот замечательный человек серьезно отнесся к ее желанию интеллектуального развития и общения. Он предложил представить ее Джону Стюарту Миллу.

Милл, который вскоре был признан выдающимся социальным мыслителем своего времени, уже снискал определенную известность своим эссе "Дух века". Ему было двадцать четыре года, он был на год старше Харриет и нуждался в том же самом, что и она. Несмотря на свою известность, он пребывал в глубокой депрессии, страстно желая "великой радости и счастья", которые, как казалось, ускользали от него, оставляя чувство, что "нет ничего в этом мире, ради чего стоило бы жить".

Встретив Харриет Тейлор, он обнаружил, что теперь у него есть все, ради чего стоит жить. Позднее он писал:

"Я всегда мечтал о друге, которым мог бы полностью восхищаться, без оговорок и ограничений, и теперь я обрел его. Дабы эта возможность исполнилась, нужно, чтобы человек, которым я столь восхищаюсь, относился к другому типу, нежели я: это должна была быть личность, в которой преобладали бы чувства, однако в сочетании с живым и сильным интеллектом, склонным к теоретизированию, чего я прежде ни в ком не встречал."

Очень скоро после знакомства они с Харриет сильно увлеклись друг другом: вместе писали эссе, каждый день навещали друг друга и обменивались пылкими письмами. Они почти сразу сделали скачок к установлению полового равновесия, которое отличает души-близнецы. Их интеллекты соответствовали одному уровню развития, их характеры дополняли друг друга. Там, где он был осторожен, она была отважна, где он был невозмутим и уравновешен, она проявляла участие и интуицию. Милл чувствовал, что перед ним открывается другой мир. Он всегда стремился к добру и истине, но не использовал при этом свою ярчайшую энергию. Это то, чего ему не хватало в своем сухом интеллектуализме, — красоты и страсти.

Харриет искренне призналась своему мужу в чувствах к Миллу. Джон Тейлор просил ее отказаться от этих встреч, но она не могла жить без своего друга, а ее муж не мог видеть ее несчастной. Постепенно Миллу было дано добро на роль платонического любовника и разрешено каждые выходные появляться в доме Тейлоров. Их личная этика поставила перед ними вопрос: как сделать так, чтобы никого не заставить страдать? Они решили, что эти страдания можно свести к минимуму, если Харриет останется с Тейлором, позволяющим ей разделять компанию с Миллом.

За эти двадцать лет, которые прошли с тех пор, как у них появилась возможность пожениться, они создали все свои самые основные труды. Автором этих произведений считался Милл, однако он сам заявлял о том, что они были написаны в соавторстве с Харриет. Он писал: "Все произведения, изданные не только за годы супружеской жизни, но и за долгие годы предшествовавшей ей конфиденциальной дружбы, явились настолько же моими трудами, насколько трудами моей жены". К ним относятся "Принципы политической экономии", "О свободе", "Автобиография", "Подчинение женщин", а также многочисленные эссе на тему религии, которые задумывались и обсуждались с Харриет, а в некоторых случаях даже были продиктованы ею.

После смерти Джона Тейлора Харриет и Милл почти не чувствовали необходимости пожениться. Настолько близки были их умы, а души уже были обвенчаны. Им пришлось выдержать брачную церемонию только ради того, чтобы жить под одной крышей и не тратить время на ежедневные поездки в гости. Они переехали в уединенный дом и оказались на вершине счастья: вместе обсуждали все вопросы, делились идеями, а затем писали об этом. Ни одному из них не были интересны искусственные удовольствия общества, поскольку они совершенно очаровывали друг друга, и это очарование никогда не угасало.

Именно душам-близнецам присуще почитание друг друга, подобное почитанию мистиками Бога. И хотя у каждого из них есть свое мнение, они оба всегда готовы уступить друг другу, внутренне признавая мнение другого наилучшим выражением своего мнения. Это ощущение отчасти было присуще Джону Стюарту Миллу. Однажды в своем письме он обратился к Харриет с весьма характерной фразой: "Я хочу, мой ангел, чтобы ты сказала мне, о чем должно быть написано следующее эссе".

Его ум являл собой одно из самых поразительных явлений своего времени. Говорят, его череп вмещал в себя самый большой мозг из всех, известных науке, в то время как его чувствующая часть, которая была нужна ему для мобилизации мысли, пребывала в Харриет. Он писал ей: "Какая будет польза от того, что я тебя переживу! Я бы не смог написать ничего достойного существования, кроме того, что ты подсказала мне".

Некоторые биографы считают, что отношения Милла с Харриет не были сексуальными. Харриет прекратила половую жизнь с мужем, как только встретила Милла, и, возможно, решила оставить секс навсегда. Но если их отношения были не сексуальными, им могло быть дано другое объяснение. Эта пара, повенчанная на небесах, видимо, вышла за пределы физической любви, открыв для себя, что когда отрекаешься от плотских наслаждений, сексуальность поднимается на более высокий уровень сознания, где возбуждение и любовь, выражаемые в обычной сексуальности, проявляются на более тонких планах.

Мы можем быть уверены, что их сексуальные энергии использовались полностью и правильно. Их мужская и женская энергии вливались друг в друга, и Харриет с Миллом, как единое андрогинное существо, свободно обменивались ими. Ее интеллект расцвел, а его чувствующая сущность взяла свое. Посвятив себя служению человечеству и испытывая друг к другу огромную любовь, они сосредоточили свои взаимодополняющие способности на едином деле, которое в то время сыграло значительную историческую роль.

Через семь лет после вступления в брак Харриет умерла во Франции. Милл купил дом с видом на то французское кладбище, где она была похоронена. С каждым годом он проводил там все больше и больше времени, а когда приезжал в Англию, то продолжал свою работу, зная, что Харриет и теперь остается его верной спутницей.

Великим утешением для него явилась Хелен Тейлор, двадцатисемилетняя дочь Харриет, которая осталась ему товарищем на всю жизнь. "Несомненно, — писала она, — что еще ни одному человеку, понесшему потерю, подобную моей, не повезло, как мне, выиграть в лотерее жизни еще один приз — еще одного такого компаньона, вдохновителя, советчика и наставника, обладающего редкостными качествами".

Его любовь снова обрела свое сосредоточие и стала способна выражать себя в той цели, которой он посвятил свою жизнь. Это был не полученный им лотерейный выигрыш, но дар, ниспосланный с Божественного Плана. Мы можем быть уверены, что Хелен, пришедшая к Миллу, занимала соседнее с ним и Харриет положение в группе, объединяющей их души, так же как и Брамс, который пришел к Кларе Шуман, дабы оказывать ей, понесшей утрату, свою поддержку.

Как замечательно, что ведущему мыслителю своего времени была присуща такая, больше свойственная женщинам, природа любви. В его высокоразвитой мужской душе выражен высший уровень женской природы. Это поистине мужское качество — любить великой любовью и осмелиться сказать об этом.

Петрарка и Лаура.

Только поэт может полностью выразить в словах высшую любовь души. Одним из ранних поэтов, воспевающих такую любовь, был Петрарка, прославленный итальянский поэт XIV века, посвященные Лауре сонеты которого считаются величайшими шедеврами любовной поэзии.

Петрарка пишет: "Лаура, известная своими добродетелями и надолго прославленная в моих стихах, впервые предстала перед моими глазами в ранний период моей зрелости, шестого дня апреля 1327 года новой эры в церкви Санта-Кьяра в Авиньоне в ранний утренний час. В том же городе, в тот же час того же дня того же месяца апреля, но 1348 года, этот свет был забран из нашей жизни".

С первого взгляда и до того момента, когда двадцать лет спустя Лаура умерла от бубонной чумы, она оставалась в его жизни сосредоточием страсти.

Я утомился мыслями о том,

Что утомиться вами мысль не может...

(Перев. с итал. А. Эфроса)

Последний сборник Петрарки включал в себя 366 стихов, который известен на итальянском языке под общим названием "Rime". Преобладающей темой стихов, вошедших в этот сборник, была любовь к Лауре "в жизни и во смерти". Этот сборник подразделялся на две части, первая из которых содержала стихи "In vita di Madonna Laura" ("На жизнь мадонны Лауры"), а вторая "In morte di Madonna Laura" ("На смерть мадонны Лауры").

Историки считают, что Лаура была дочерью провансальского дворянина Одибера де Нове и женой Гуго де Сада. Она была матерью, по некоторым сведениям, одиннадцати детей. И хотя любви Петрарки к Лауры не было суждено осуществиться в обычном смысле, она задала тон его сонетам и песням. Прежде всего сборник "Rime" воспевает печальную и скорбную красоту любви, жажды недостижимого, возмущения отвергнутой души, сердечные терзания влюбленного, а также его меланхолическое смирение. В "Rime" все эти настроения находят свое вечное выражение. Сам факт такой идеализации личности Лауры позволяет многим читателям этих сонетов увидеть в ее образе лик своей возлюбленной, и услышать в словах поэта выражение своих мыслей и отклики своей любви.

Если души Петрарки и Лауры были "близнецами", то обстоятельства, разделявшие их, видимо, служили высшей цели. В таком случае, можно предположить, что Лаура также обладала поэтическим талантом. Но в те времена не было принято, чтобы женщины публично выражали свои поэтические способности. Однако "близнецы" могли воплотиться с той целью, чтобы один вдохновлял другого к высочайшему художественному выражению, ибо польза, которую они получили в результате своей эволюции, а также польза, которую они принесли всему миру — это словесное выражение тех невыразимых желаний, которые свойственны людям во все века. Может быть, Лаура и не являлась "близнецом" Петрарки, но была его более дальним родственником из группы, к которой принадлежала его душа, и она вызвала в нем резонанс, выразившийся в страсти по отсутствующему "близнецу", с которым он общался на высшем духовном плане.

Здесь мы, безусловно, видим известную склонность душ-близнецов приписывать все свои достижения своей второй половине. Петрарка пишет: "Все, кем я стал, я стал благодаря ей. И если у меня вообще есть какое-то имя и какая-то слава, то я никогда не получил бы их, если бы она не позаботилась посеять семена этих добродетелей, которые Природа взрастила во мне.

Ум Лауры, — продолжает он, — не знает земной суеты, но горит небесными желаниями. Ее внешность поистине испускает лучи этой божественной красоты. Ее моральные качества — пример совершенной чистоты. Ни ее голос, ни сила взгляда ее очей, ни ее походка не свойственны обычному человеку".

Петрарка с уверенностью утверждает, что он "всегда любил ее душу больше, чем ее тело", хотя признавался, что побуждаемый любовью и молодостью, "я время от времени желал чего-то постыдного".

В конце концов Петрарка победил сам себя, ибо в своем известном произведении "Secretum", составленном в форме диалога между самим собой и святым Августином, его духовным наставником и его совестью, он пишет: "Теперь я знаю, чего я хочу и желаю, и мой непостоянный ум обрел твердость. Она, со своей стороны, всегда была непреклонна и всегда оставалась одной и той же. Чем лучше я понимаю ее женское постоянство, тем больше я восхищаюсь ею. Если некогда я был опечален ее несгибаемой решительностью, то теперь я полностью рад и благодарен этому".

В одном из поздних сонетов он выражает свою глубочайшую благодарность:

Душе ее и помыслу святому благодарен

За то, что лик ее, сверкая молниями сладостного гнева,

Разжег во мне стремление к спасению.

Любовная история Петрарки достигла своей кульминации, когда он, вдохновленный примером совершенства Лауры, преодолевает самого себя и свои желания, и начинает искать спасения своей души. В конце концов Лаура принимает форму идеальной природы, которая раскрывает самое себя в одном из его сонетов:

Где в небесах есть столь прекрасный идеал,

С которого Природа изваяла ее чарующий прекрасный лик,

Чтоб отразить в нем силу сфер небесных?

Это представление о Лауре как о возвышенном идеале наиболее четко указывает на ее преображение в уме поэта: она стала прообразом красоты, воплощением добра и справедливости. Его восприятие окончательного преображения Лауры раскрывается в одном из поздних сонетов:

Она прекрасней, чем была, намного

И рада в сонме ангелов кружить

У ног всемилостивейшего Бога.

(сонет CCXLVIII, перев. Е. Солоновича)

Его последнее неоконченное произведение "Канцоньере" являет собой символическое видение истории одного человека, которая из автобиографии вырастает до вселенских размеров, до истории продвижения человечества от земных страстей до реализации всех потенциальных возможностей в Боге. Любовь одерживает победу над величайшими людьми, но она сдерживается Целомудрием, которое, в свою очередь, в личности Лауры побеждается Смертью, а Смерть побеждается славой, которая сама по себе по сравнению с Вечностью ничто. Только в Боге все обретает красоту и ценность: любовь к Лауре и стремление к славе начинают вечно сиять сквозь время и пространство, и, как всегда мечтал Петрарка, земля и небеса примиряются друг с другом.

Лилиан Стайхен и Карл Сэндберг.

Более современный поэт Карл Сэндберг воспевает любовь своей души в стихах и письмах, обращенных к своей жене Лилиан Стайхен. Сэндберг, родившийся в 1878 году, стал одним из выдающихся американских поэтов. Хелга Сэндберг, написавшая биографию своих родителей, озаглавила ее "Великий и славный роман". Эта биография была издана в 1978 году. Брак этой пары основывался на любви, которая выдержала все испытания продолжительной совместной жизни, выражающейся в творчестве и семейной гармонии.

В письмах Карла и Лилиан, а также во многих посвященных ей стихотворениях прослеживается язык "близнецовства". В одном из ранних стихотворений Сэндберг пишет:

Женщина с миллионом имен и тысячью ликов!

Я искал тебя по всей земле, по всей поднебесной.

Я думал, ты шествуешь с толпой

Живых личин и призраков

По людным старым улицам.

Кочуя и скитаясь от прерий до морей,

От городов к пустыням, в борьбе, в молитве

Я тебя искал.

Когда тебя увидел я впервые, я уже знал тебя, как ты меня.

Мы были уверены, что познакомились целую вечность назад,

Когда холмы были пылью, и мглою моря.

С Тобой тяжкий труд, словно праздник, и во славу борьба,

А смерть и тлен — фантазии.

Женщина с миллионом имен и тысячью ликов.

В письмах Карла к Лилиан он называет их союз Д-Д. "Это Д-Д [Душа-Душа] символизирует две Души. Дефис означает, что они встретились. Д-Д указывает на равновесие. Оно означает силу, вибрацию и излучение, но прежде всего гармонию и равновесие... Величайший факт состоит в том, что мы встретились — МЫ СУТЬ ОДНО!!!"

Для влюбленных естественно считать факт своей встречи чудом. Что касается душ-близнецов, то здесь это чудо становится еще удивительнее. В этот момент своей эволюции они предназначены судьбой только друг другу, и никому более. На протяжении всего своего раздельного существования эти души любили друг друга. И какое чудо, когда их судьба, наконец, сводит вместе!

Лилиан не в меньшей степени выражает свои чувства:

"Мой любимый, я так тоскую по тебе!.. Какое Торжество, что этой Душе суждено было перелиться в это Тело! Тело — теперь не Каркас, не Опора. Возвышенное до небес, оно стало Говорящим Пламенем! Оно священно! Оно — Пятидесятница, воплощенная в реальности!"

Их ликование не знало границ. В одном из ранних писем Карл пишет:

"Всю свою жизнь я должен писать это письмо — Письмо Любви к Великой Женщине, Которая Пришла, Узнала и Полюбила. Вся моя жизнь должна в нем продолжаться! Эта Идея и это Чувство настолько велики, что на полное выражение их потребовались бы годы. В моей душе, в саду моей "недожизни" обитало десять тысяч сладкоголосых птиц с прекрасным оперением. Там они спали в ночи на десяти тысячах ветвей. Ты пришла, и они проснулись. Они вмиг затрепетали в растерянности, возрадовавшись звездам, ароматам и ветрам. И заря осветила их: долгая ночь закончилась. Господи! Как они запели! Господи! Какая музыка зазвучала! В каких диапазонах зазвучали эти нежные песни! Я слышу их, и я знаю их. Эти птицы хотят свободы. Певцы-узники, все должны быть выпущены на свободу, но я могу выпускать их каждый раз по одному. Таким образом, каждое письмо — это радость, которая до сих пор находилась в темнице, а теперь выпущена освободительным прикосновением Женщины. И мы выпустим в мир двадцать тысяч прекрасных, поющих, быстрых, вольных и счастливых птиц любви, любовные песни которых выльются в радость всего мира."

То, как поэты выражают словами любовь, непрозорливому человеку может показаться преувеличением, но оно есть подлинное отражение духа в его неприкрытой славе. Выражая взаимную любовь дополняющих друг друга душ, два поэта освещают перед нами путь. Это их миссия на земле, а также осуществление их вечного поиска.

Эти двое встали на общий путь поэзии еще задолго до своей встречи. Они обожали одних и тех же поэтов — Китса, Шелли, Браунинга, Уитмена, Карпентера. Они говорили на одном языке. И прежде чем заметили друг друга, у них уже сформировались литературные вкусы и созрела способность любить.

Это отражается в поэтическом таланте Лилиан, когда она пишет:

"Неужели я действительно являюсь частью твоих человеческих стихов? Эта мысль переполняет меня таким сладостным удивлением, такой надеждой. Порою в жизни мне доводилось остро осознавать, что где-то в самой глубине моей души присутствует нечто прекрасное, но Голос, раздававшийся из этих глубин, всегда был очень тихим, спокойным, — это скорее была тишина, чем голос, — и я никогда не мечтала, что его услышит кто-нибудь кроме меня. Но сердце твое оказалось так тонко настроено, что ты смог уловить эту едва различимую вибрацию, прорывающуюся из моих глубин, и... придать ей силу и выражение. В твоих стихах эта сладостная неподвижная тишина моего сердца (осмелюсь уповать на это, поверь мне!) неким образом смешивается с твоей отчетливой, выразительной и величественной Музыкой, благодаря которой она делается слышимой. Она звучит, и самая дальняя звезда, и самый последний сын человеческий затрепещут, услышав ее. Но для тебя эта пробивающаяся наружу, к свету и словесному выражению, сладкозвучная тишина, снова готова умолкнуть в темных глубинах, погружаясь все глубже и глубже, пока полностью не утратит силы, устремляющие ее вверх, и не умрет навеки! Поэтому с радостью благодарю тебя — за Голос, за Жизнь!"

Сэндберги являли собой картину синхронности душ-близнецов и взаимодополняющего равновесия не только в своем поэтическом таланте, но и во всей остальной жизни. Что касается самой важной области духовных убеждений, то здесь они оба признавали универсальную религию гуманизма и радости-в-жизни, религию, общую для всех и каждого, независимо от того, придерживается человек какой-либо из теологических систем или нет. Оба были вовлечены в политику, что среди поэтов явление весьма редкое. Венцом творчества Карла Сэндберга явилась биография Линкольна, которая была издана в оригинале в шести томах. Кроме того, он проводил лекции и кампании для социалистов. "За великой любовью должно стоять великое дело", — писал он, а во время Первой мировой войны был корреспондентом в Швеции.

В Лилиан Стайхен он почувствовал то же дыхание ума, то же устремление души к улучшению общества и себя. Он писал ей: "Совпадение наших идей, планов и прихотей — это то, во что я не мог поверить, пока не пришла Чудо-Женщина!"

Лилиан четко следовала своей линии. Когда ее брат, фотограф Эдвард Стайхен уговаривал ее всерьез заняться литературой, она ответила: "Я не хочу быть гением. Мне вполне достаточно быть обычным человеком. Ведь сколько радости от того, что ты просто человек — просто Женщина!"

Ее дочь рассказывает:

"Я всегда знала ее как стопроцентную женщину. Ее власть над моим отцом была непрерывной и утонченной. В нашем доме никогда не было слышно громких перебранок между ними. Бывало, что мой отец бесился и орал, но она успокаивала его. Когда он был очень стар, я видела, как они стоят вдвоем на кухне. Он дергал за дверную ручку, за которую держался. Он гремел ею и вскрикивал. Она, маленькая женщина, глядела на него и, поглаживая по груди, приговаривала: "Какой красивый и сильный голос!" И он, усмиренный ею, стоял, пребывая в любви. Это была нить, которую они когда-то начали протягивать, и протянули через всю жизнь."

Рассказывая о путешествиях своего отца, Хелга Сэндберг пишет: "Все эти долгие годы мне всегда было легче наблюдать своих родителей, когда они были в разлуке, не ведали покоя, и постоянно писали друг другу о любви и о новостях. Всякий раз, когда они на время обосновывались вместе, и успокаивались, я теряла с ними контакт". То же относится и к нам. За все великие любовные письма следует отдать должное именно разлуке.

В одном из своих турне с лекциями Карл нашел время, чтобы...

"... посидеть на берегу реки под деревьями и подумать об этом славном чуде Ты-Я-Д-Д... Ты со мной всегда, как искупительное Присутствие, выводящее меня за пределы самого себя. (Ты позировала Тициану, когда я совершал набеги на корабле викингов, но я тогда упустил тебя. И продолжил совершать набеги!) Ты всегда со мной, улыбаешься моим недостаткам и ошибкам, принимаешь во мне все, и видишь во мне, как, впрочем, и я в тебе, некое последнее и окончательное священное решение и божественное желание, — нечто, придававшее нам в юности серебристый оттенок, благодаря которому каждый истолковывает действия другого, исходя не из результатов, но из намерения... Никакие стихи и биографии не способны объяснить и отразить это Д-Д!"

Лилиан отвечает ему все с тем же ликованием и с той же поэтической энергией: здесь ведется диалог внутри единой души.

"Какие письма, Дорогой, какие письма! Какой ты Человек! Ты — Чудо, которое я не перестаю наблюдать все эти годы! Но Чудеса случаются... Смотри! Идеал становится Реальностью! Ты — для любви... и я, разумеется, самая счастливая из женщин... Через некоторое время придет прекрасное и спокойное восприятие Д-Д, которое, по сравнению с этим неистовым восторгом, будет настоящим даром!..

Мир создал и свел нас вместе. Он произвел атомы и дал им шанс объединиться в молекулу Д-Д! Наша первая обязанность — ценить этот дар Природы. Мы заплатили за него вечными муками и страданиями, формируя два наших атома ценой проб и ошибок. Целую вечность Природа искала возможность свести эти атомы вместе, но каждый раз мы упускали друг друга из виду, ставя Природу в тупик! Теперь она достигла своей цели: Молекула Д-Д существует! Мы дадим Д-Д самый лучший шанс!.. А затем сослужим Обществу посильную службу!"

Здесь, как и в других примерах союза душ-близнецов, часто появляется тема служения. И там, где мы видим союз душ-близнецов, мы также видим собравшиеся вокруг него родственные души, которые порой находятся с "близнецами" в земном родстве. Мы убеждены, что именно к этому случаю следует отнести Лилиан и Эдварда Стайхенов, сестру и брата, которые на протяжении всего детства и всей взрослой жизни оставались связанными чрезвычайной близостью. К этому добавилась привязанность Эдварда к Карлу, которая спонтанно расцвела между ними как между родственными душами, в равной степени обладавшими схожими художественными способностями.

Вместе они являют собой пример семьи душ, где у каждой души есть своя миссия на благо человечества, мудрость в любви. И этот пример, отражая гармонию и радостное сияние объединенных душ, предсказывает то, какими должны стать в будущем все семьи.

Мать и Шри Ауробиндо.

Существует еще один уровень "близнецовства", простирающийся далеко за пределы мира обыденной реальности, хотя исключительным образом отражающийся на всем мире. Это взаимодействие между Божественным Отцом и Божественной Матерью, воплощенными в духовных учителях. Высшие примеры этого уровня — Шри Ауробиндо и Мать (которые ушли из этой жизни, соответственно, в 1950 и 1973 годах). Работа этих двух уникальных людей в своем ашраме, и их произведения передают ту божественность, которую в них ощущали другие, и с которой они почитали друг друга. Некоторые индуисты считают, что Шри Ауробиндо и Мать были воплощениями Отцовского и Материнского аспектов Бога — воплощениями Кришны и Махакали. В детстве у Матери было видение Ауробиндо как Кришны. Его учения сосредоточены вокруг ее божественности как Космической Матери, проявляющейся по-разному, согласно тому, на каком плане мы эту божественность видим. В то же время он пишет: "Для каждой души на земле справедливо то, что она является частицей Божественной Матери, проходящей через переживания Неведения, дабы достичь истины бытия и, став средством Божественного Проявления, работать здесь".

По правде говоря, каждая пара душ-близнецов представляет Вечное Женское и Вечное Мужское начала, Изначальных Близнецов, возникающих из единства. Изучая жизни душ-близнецов, мы приходим к большему пониманию Божественной силы любви, служащей их принципом. Тот же самый принцип преобладает в каждой паре, начиная от пар, занимающих самое низкое положение, и заканчивая парами, занимающими самое высокое положение. Индийский писатель Ниродбаран в своей книге "Двенадцать лет с Шри Ауробиндо" позволяет нам бегло взглянуть на их жизнь. "Двое, которые суть одно, — цитирует Ниродбаран самого Ауробиндо, — и есть секрет всей силы. Двое, которые суть одно — могучи и праведны во всем". Далее он продолжает:

"Поначалу было довольно много спекуляций по поводу их взаимоотношений. Это были отношения учителя и ученика или отношения Шивы и Шакти? В самом начале всем было очень любопытно наблюдать и обсуждать их. Я пришел к выводу, что это были отношения Шивы и Шакти. Мать как-то сказала: "Без него я не существую; без меня он не проявляется". И нам была дана уникальная возможность наблюдать, как Единое разыгрывает в двух личностях на нашем земном плане бессмертную драму, которая в духовной истории человечества явление редкое. Я полностью осознаю, что без Матери колоссальная реализация Шри Ауробиндо не смогла бы принять такую конкретную форму на этом земном плане. В самом деле, он ждал прихода Матери. Он говорил, что благодаря помощи Матери один год для него перекрывал целых десять лет садханы."

Они преклонялись друг перед другом и уступали друг другу во всех отношениях.

"Если когда-либо мы настаивали на своем мнении, которое расходилось с мнением Матери, Шри Ауробиндо останавливал нас, говоря: "Вы думаете, Мать не знает?" Аналогичным образом, если Шри Ауробиндо что-то высказывал, то Мать воспринимала его высказывание буквально. Мы часто слышали, как она подмечала: "Шри Ауробиндо так сказал". Шри Ауробиндо также часто ссылался на авторитет Матери. Для них обоих слово другого было законом. Один из нас наблюдал, что только два человека реализовали и воплотили в жизнь разработанную Шри Ауробиндо йогу отказа: Мать отказывалась от себя в пользу Шри Ауробиндо, а Шри Ауробиндо отказывался от себя в пользу Матери."

Они тяготели друг к другу. Мать была щепетильна по поводу каждой детали, обеспечивающей его комфорт, и он также проявлял заботу об ее благополучии. Он всегда был рядом с ней в любой момент ее жизни, и окутывал ее аурой, защищающей от темных сил. Он с уверенностью утверждал, что их жизнь в самом реальном смысле была полем сражения, и что он и Мать активно вели сознательную войну против враждебных сил. В то же время они защищали друг друга от вреда, который могли нанести эти силы. Ниродбаран говорит: "Точно так же как Шри Ауробиндо все время защищал Мать, она защищала его, когда он нуждался в этом: это была роль Господа и Шакти. Они — оккультное явление, недоступное пониманию на уровне нашего человеческого разума".

Они были одним и тем же, хотя дополняли друг друга. Речи Шри Ауробиндо и Матери ярко контрастировали друг с другом.

"Они откровенно являют собой качества двух разных личностей, хотя их сознание едино... Здесь во всей атмосфере преобладала личность Матери: ее тон, настроение и манеры носили на себе отпечаток той серьезности, энергии и силы, которые требовали пристального внимания... Поразительным отличием Шри Ауробиндо была его безличность... Они были как отец и мать, оба любящие, но один из них снисходителен, великодушен и щедр, а другой тверд, хотя осторожен в плане дисциплины. Оба являли собой аспекты единого Божества — Безличный и Личный, — и оба обладали неописуемым очарованием."

Умение уступать друг другу — это качество "близнецовства", равно как и обоюдное стремление защищать друг друга, благоговение перед существованием друг друга и уникальные взаимодополняющие качества, обнаруживаемые в единстве. Высокие стремления и служение, прекрасно проиллюстрированные в этих духовных учителях-близнецах, всегда будут видны в паре, достигшей своей завершенности. Вместе они создают картину духовной любви.

Шри Ауробиндо учит, что существование всего проявленного поддерживается Женским аспектом Бога. Возвысить сердце и душу до Божественной Матери, Вселенской Богини — значит дотронуться до подлинного источника женской силы.