АДЕЛЬФОФАГИЯ - Цивилизация каннибаллов - Диденко Борис Андреевич

Весь материал  об  ископаемых  гоминидах  подтверждает  вывод,   что   между

ископаемыми высшими обезьянами (вроде дриопитека,  рамапитека, удабнопитека,

проконсула) и человеком современного  физического  типа  расположена  группа

особых животных:  высших прямоходящих приматов.  От плиоцена до голоцена они

давали и боковые ветви, и быстро эволюционизировали. Высшая форма среди них,

именуемая палеоантропами,  в свою очередь весьма полиморфная,  вся в целом и

особенно в некоторых ветвях - по строению тела,  черепа,  мозга - в огромной

степени похожа на человека.  Низшая форма,  австралопитеки,  напротив,  - по

объему и строению мозга, по морфологии головы, - в высокой степени похожа на

обезьян, но радикально отличается от них вертикальным положением.

На языке  таксономии  можно выделить внутри отряда приматов новое семейство:

прямоходящих, но бессловесных высших приматов. В прежнем семействе Hominidae

остается  только  один род - Homo,  представленный (по нынешним традиционным

научным  воззрениям)  единственным   видом   Homo   Sapiens.   Его   главное

диагностическое  отличие (цереброморфологическое и функциональное) принимаем

по Геккелю - "дар слова".  На языке современной  физиологической  науки  это

значит:    наличие    второй    сигнальной   системы,   следовательно,   тех

новообразований в коре головного мозга (прежде всего в верхней лобной доле),

которые делают возможной эту вторую сигнальную систему.

Напротив, новое,    выделенное    нами    выше,    семейство    троглодитиды

(Trogloditidae) морфологически не специализировано,  т.е.  оно  представлено

многими  формами.  Диагностическим  признаком,  отличающим  это семейство от

филогенетически   предшествующего   ему   семейства   понгид   (Pongidae   -

человекообразные   обезьяны),   служит   прямохождение,   т.е.   двуногость,

двурукость,  ортоградность,  независимо от того,  изготовляли они орудия или

нет.

В семействе    этом   достаточно   отчетливо   выделяются   три   рода:   1)

австралопитеки, 2) археоантропы, 3) палеоантропы.

Каждый же  из  родов,  делится  на  известное  число  видов,   подвидов.   В

родословном древе приматов в миоцене от низших обезьян ответвилось семейство

антропоморфных  обезьянпонгид.  Сейчас  оно  представлено  четырьмя  родами:

гиббоны,  орангутаны, гориллы и шимпанзе. В плиоцене от линии антропоморфных

обезьян ответвилось семейство троглодитид. От линии троглодитид (гоминоидов)

в   верхнем   плейстоцене  ответвилось  семейство  гоминид;  на  современной

поверхности оно представлено лишь  т.наз.  Homo  Sapiens,  которому  присуще

такое  новообразование,  как  органы  и  функции  второй сигнальной системы,

примечателен также и необычайно быстрый темп этого ароморфоза.

Пришло время сказать:  более чем столетним трудом археологов и  антропологов

открыто не что иное, как обширное семейство животных видов, не являющихся ни

обезьянами,  ни людьми.  Они прямоходящие, двуногие, двурукие. Они ничуть не

обезьяны и ничуть не люди.  Они животные,  но они не обезьяны. Это семейство

включает в себя всех и любых высших прямоходящих приматов,  в  том  числе  и

тех, которые  не  изготовляли  искусственных  орудий.  И  все  троглодитиды,

включая палеоантропов (неандертальцев), - абсолютно не люди. (Этих последних

мы   будем   называть   "троглодиты"  -  от  Troglodytes,  термина,  впервые

предложенного К.Линнеем.).

Однако этот тезис встречает то же кардинальное возражение,  что  и  сто  лет

назад:  раз от них остались обработанные камни,  значит они люди, значит это

труд,  "древность человека, таким образом, это древность его орудий". Но для

какого именно "труда" изготовлялись эти каменные "орудия"?!  Реконструирован

же не характер труда этими орудиями,  а лишь характер труда по  изготовлению

этих орудий.  Главное же - для чего?! Как они использовались?! Ответ на этот

вопрос и дает ключ к экологии всего семейства троглодитид на разных  уровнях

его эволюции.

Разгадка же состоит в том,  что главная,  характеризующая всех троглодитид и

отличающая их,  экологическая черта - это некрофагия (трупоядение).  Один из

корней ложного постулата,  отождествляющего троглодитид с людьми,  состоит в

том,  что  им  приписали  охоту  на  крупных  животных.  Отбросить  же   эту

запутывающую  дело  гипотезу  мешают  предубеждения.  То,  что  наши  предки

занимались  "трупоядением"  оказывается,  видите  ли,  унизительным  для  их

потомков.  Но надо вспомнить,  что есть не труп вообще невозможно, разве что

сосать из жил живую кровь или паразитировать  на  внутренних  органах.  Наша

современная  мясная  пища  является все тем же трупоядением - поеданием мяса

животных,  убитых, правда, не нами, а гдето на бойне, возможно в другой даже

части  света,  откуда  "труп" везли в рефрижераторе.  Так что нетрупоядными,

строго говоря, являются только лишь вампиры (напр., комары) и паразиты (типа

глистов, вшей, клещей), питающиеся с "живого стола".

Таким образом,  можно  безоговорочно  признать  тезис  о гоминидах-охотниках

неправомерным,  находящимся в отдаленном родстве с мифом о  "золотом  веке".

Все  эти  людские самооправдания и самовозвеличивания очень долго прикрывали

истинный образ нашего предка: "падальщика", "трупоеда", "некрофага". Человек

почему-то  должен  был  явиться,  а  не развиться;  ханжескому человеческому

сознанию требовался "акт творения",  и он (этот  акт)  был  сотворен  -  это

оказалось    сделать    проще,   нежели   кропотливо   заниматься   вопросом

антропогенеза.

Та ветвь приматов,  которая  начала  специализироваться  преимущественно  на

раскалывании  костей  крупных животных должна была стать по своей морфологии

прямоходящей.  В  высокой  траве  и  в  кустарниках  для  обзора   местности

необходимо было выпрямляться,  тем более для закидывания головы назад, когда

по полету хищных птиц высматривалось местонахождение  искомых  останков.  Но

этому  примату  надо  было  также  нести  или  кости  или камни.  Двуногость

обеспечивала высокую  скорость  бега,  возможность  хорошо  передвигаться  в

скалах, плавать в воде, перепрыгивать через что-либо.

Это были  всеядные,  в немалой степени растительноядные,  но преимущественно

плотоядные  высшие   приматы,   пользующиеся   обкалываемыми   камнями   как

компенсацией недостающих им анатомических органов для расчленения костяков и

разбивания крупных костей животных и для соскребывания с них остатков  мяса.

Однако  для  умерщвления  животных никаких - ни анатомо-морфологических,  ни

нейрофизиологических - новообразований у них не было.

Так что троглодитиды включились в биосферу не как конкуренты убийц,  а  лишь

как конкуренты зверей, птиц и насекомых, поедавших "падаль", и даже поначалу

как потребители кое-чего остававшегося от них.  Троглодитиды ни  в  малейшей

степени не были охотниками, хищниками, убийцами, хотя и были с самого начала

в  значительной  степени  плотоядными,  что  составляет   их   отличительную

экологическую  черту  сравнительно со всеми высшими обезьянами.  Разумеется,

при этом они сохранили  и  подсобную  растительноядность.  И  не  существует

никакой  аргументации  в  пользу  существования  охоты на крупных животных в

нижнем и среднем палеолите.  Троглодитиды,  начиная  с  австралопитековых  и

кончая  палеоантроповыми,  умели  лишь  находить и осваивать костяки и трупы

умерших и убитых хищниками животных.

Впрочем, и это было для высших приматов поразительно сложной адаптацией.  Ни

зубная  система,  ни  ногти,  так же как жевательные мышцы и пищеварительный

аппарат,  не были приспособлены к подобному "трудовому занятию". Овладеть же

костным  и  головным  мозгом  и  пробить  толстые  кожные покровы помог лишь

ароморфоз,  восходящий к инстинкту разбивания  камнями  твердых  оболочек  у

орехов,  моллюсков,  рептилий,  проявляющийся  повсеместно  и  в  филогенезе

обезьян.  Троглодитиды  стали   высокоэффективными   и   специализированными

раскалывателями, разбивателями, расчленителями крепких органических покровов

с помощью еще более крепких и острых камней.  Это была- чисто  биологическая

адаптация  к принципиально новому образу питания - некрофагии.  Троглодитиды

не только не убивали крупных животных, но и имели жесткий инстинкт ни в коем

случае не убивать,  ибо иначе разрушилась бы их хрупкая экологическая ниша в

биоценозе.  Прямоходящие высшие приматы-разбиватели одновременно должны были

оказаться   и   носильщиками,   ибо   им   приходилось  или  нести  камни  к

местонахождению мясной пищи или последнюю - к камням. Точнее, именно поэтому

троглодитиды  и  были  прямоходящими:  верхние  конечности  должны были быть

освобождены от функции локомоции для функции ношения.

Так что "орудия труда" в нижнем и среднем палеолите были средствами разделки

останков  крупных  животных  и абсолютно ничем более.  Эти "экзосоматические

органы" троглодитид  эволюционировали  вместе  с  видами,  как  и  вместе  с

изменениями фаунистической среды. В этом процессе можно выделить три больших

этапа.

1). Первый - на уровне австралопитеков,  включая сюда и т.наз.  Homo habilis

(умелый).  Это было время богатейшей фауны хищников- убийц,  типа махайродов

(саблезубых  тигров),  высокоэффективных  убийц,  пробивавших  покровы  даже

толстокожих слонов,  носорогов, гиппопотамов. И австралопитеки, по-видимому,

использовали тогда даже не обильные запасы мяса,  оставляемые  хищниками,  а

только  костный  и  головной  мозг,  для  чего требовалось лишь расчленять и

разбивать кости.  Для этого достаточно  было  и  использования  обычных,  не

оббитых  камней,  поэтому-то ископаемые австралопитеки и не оставили "орудий

своего труда",  им еще пока не  требовалось  этого  "умения".  Костный  мозг

травоядных  составляет  величину  порядка  5%  их  веса,  так  что у того же

древнего слона этого питательного вещества было 200- 300 кг.,  плюс  столько

же  весил  и  костный  мозг.  Претендентов на эту,  богатую протеином,  пищу

практически не было, за исключением грызунов и насекомых.

2). Затем пришел глубокий кризис хищной фауны,  отмеченный,  в частности,  и

полным   вымиранием   махайродов.   Австралопитеки  тоже  обречены  были  на

исчезновение.  Лишь одна ветвь троглодитид пережила кризис и дала совершенно

обновленную картину экологии и морфологии:  археоантропы. Роль собирателей и

аккумуляторов  относительно  свежих  трупов  сыграли  широко   разветвленные

течения  рек.  Все  достоверно  локализованные  нижнепалеолитические стоянки

расположены на водных берегах, у изгибов рек, у древних отмелей и перекатов,

при  впадении  рек в другие реки и т.п.  природных ловушках для плывущих или

волочащихся по дну туш.  Задачей археоантропов было  пробивать  их  шкуры  и

кожи,  рассекать связки камнями в форме рубил, которые научились изготовлять

еще "умельцы" из рода Homo habilis,  перенесшие механизм раскалывания костей

камнями  и на сами эти камни для получения лучших рубящих и режущих свойств.

Таким образом,  на этом этапе развилось поедание не только мозга,  но и  уже

мяса,     вероятно,     в     соперничестве     с     крупными     пернатыми

хищниками-стервятниками.

3). Новый кризис наступил с  разрастанием  фауны  т.наз.  пещерных  хищников

(пещерные  львы,  медведи).  На  долю  рек  как тафономического (могильного)

фактора  снова  стала  приходиться  малая  часть   общей   массы   умирающих

травоядных.  Род  археоантропов был обречен тем самым на затухание.  И снова

лишь одна ветвь вышла из кризиса морфологически и экологически обновленной -

палеоантропы  (троглодиты).  Их  источники  мясной  пищи  уже нельзя описать

однотипно.  Палеоантропы находят  симбиоз  с  разными  видами  хищников,  со

стадами  разных травоядных,  наконец,  с обитателями водоемов.  Их камни все

более приспособлены для резания и разделки мяса животных,  поверхностно  уже

поврежденных  хищниками,  хотя  их  по-прежнему привлекает извлечение мозга.

Этот высший род троглодитид способен расселиться,  т.е.  найти мясную пищу в

весьма различных ландшафтах, по-прежнему решительно ни на кого не охотясь.

Но и  этому  третьему  этапу  приходит  конец  вместе  со следующим зигзагом

флюктуации хищной  фауны  в  позднем  плейстоцене.  Необычайно  лабильные  и

вирулентные  палеоантропы  осваивают все новые и новые варианты устройства в

среде,  но кризис надвигается неумолимо.  Это и есть тот переломный этап, на

котором начинается восхождение к Homo Sapiens, тот критический период, когда

полиморфный и политипический род троглодитов, или, собственно, палеоантропов

вплотную приблизился к новому экологическому кризису - к возросшей трудности

получения мясной пищи.  Новые формирующиеся  в  конце  среднего  плейстоцена

биогеоценозы вытесняли прямоходящих плотоядных высших приматов,  несмотря на

всю их изощренную приспособляемость.

Природа оставляла  теперь  лишь  очень   узкий   эвентуальный   выход   этим

удивительным  животным  четвертичной  эпохи,  так круто развившимся и теперь

обреченным на вымирание.  Он состоял в том, чтобы нарушить тот самый, дотоле

спасительный,  принцип  "не  убей",  который  составлял  глубочайшую основу,

сокровенный  секрет  их  пребывания  в  разнообразных  формах   симбиоза   с

животными.  Первое условие их беспрепятственного доступа к остаткам мертвого

мяса состояло в том,  чтобы живое и даже умирающее животное их  не  боялось.

Троглодиты  должны  были оставаться безвредными и безобидными,  и даже кое в

чем полезными,  например,  сигнализирующими об опасности соседям  в  системе

биоценоза.

И Природа  подсказала  узкую  тропу,  которая,  однако,  в дальнейшем вывела

эволюцию на небывалую дорогу.  Решение биологического парадокса  состояло  в

том,  что инстинкт не запрещал им убивать представителей своего собственного

вида.  Экологическая щель, которая оставалась для самоспасения у обреченного

на     гибель    высокоспециализированного    ("специализация    парализует,

ультраспециализация  убивает"  [2])  вида  двуногих  приматов,  всеядных  по

натуре,  но трупоядных по основному биологическому профилю,  состояла в том,

чтобы использовать часть своей популяции как самовоспроизводящийся  кормовой

источник.   Нечто   подобное   небезызвестно   в  зоологии.  Оно  называется

адельфофагией ("поедание собратьев"),  подчас достигающей у некоторых  видов

более  или  менее  заметного  характера,  но все же не становящейся основным

способом питания.  Тем более не существует  прецедента,  чтобы  это  явление

легло  в  основу  эволюции,  не  говоря уже о последующих чисто исторических

трансформациях этого феномена.

Таким образом,  этот  кризис  и  выход  из  него   охарактеризовался   двумя

экстраординарными  явлениями.  Во-первых,  редчайшим  среди  высших животных

видов феноменом  -  адельфофагией  (другими  словами,  произошел  переход  к

хищному  поведению  по  отношению  к  представителям  своего же собственного

вида). И во-вторых, совершенно новое явление - зачаточное расщепление самого

вида  на  почве  специализации особой пассивной,  поедаемой части популяции,

которая,  однако,  затем очень активно отпочковывается в особый вид,  с тем,

чтобы стать в конце концов и особым семейством. Эта дивергенция двух видов -

"кормимых" и "кормильцев" -  протекала  необычайно  быстро,  и  ее  характер

является  самой  острой  и актуальной проблемой во всем комплексе вопросов о

начале человеческой истории, стоящих перед современной наукой.

Никакой инстинкт у животных не препятствует поеданию себе подобных,  даже  и

принадлежащих  к  одной  стае  или  популяции.  Все  признаки каннибализма у

палеоантропов,  какие известны  антропологии,  прямо  говорят  о  посмертном

поедании черепного и костного мозга,  вероятно,  и всего трупа подобных себе

существ.  Только чуждый биологии моралист,  исходящий  из  неких  неизмеримо

позже сложившихся норм,  может усмотреть в этой утилизации наличных ресурсов

мясной пищи что-либо порицаемое.  Мертвый представитель своего  вида  -  тем

самым уже не представитель своего вида.

Как видим,  наши предки раньше всего приспособились убивать себе подобных. А

к умерщвлению животных перешли много спустя  после  того,  как  научились  и

привыкли  умерщвлять  своих.  Так что охота на другие крупные виды стала уже

первой субституцией убийства себе подобных.  Этот экологический вариант стал

глубочайшим потрясением судеб семейства Troglodytes.  Все-таки указанные два

инстинкта противоречили друг другу:  никого не убивать и  при  этом  убивать

себе  подобных.  Произошло  удвоение,  или  раздвоение,  экологии и этологии

поздних палеоантропов.  Но их прежний образ жизни не  мог  вполне  смениться

"войной  всех против всех" внутри собственной популяции.  Такая тенденция не

могла бы решить  пищевую  проблему:  вид,  питающийся  самим  собой,  -  это

биологический perpetuum mobile.

Выходом из  противоречий  оказалось расщепление самого вида палеоантропов на

два подвида.  От прежнего вида сравнительно быстро и бурно откололся  новый,

становящийся экологической противоположностью.  Если палеоантропы не убивали

никого кроме подобных себе,  то  эти  другие,  назовем  их  Homo  pre-sapies

(человек формирующийся),  представляли собой инверсию: по мере превращения в

охотников,  они не убивали именно палеоантропов.  Они сначала отличаются  от

прочих  троглодитов  только тем,  что не убивают этих прочих троглодитов.  А

много, много позже, отшнуровавшись от троглодитов, они уже не только убивали

последних,  как и всяких иных животных, как "нелюдей", но и убивали подобных

себе,  т.е.  и других Homo pre-sapiens.  Эту  практику  унаследовал  и  Homo

sapiens,  всякий  раз руководствуясь тем мотивом,  что убиваемые - не вполне

люди, скорее, ближе к "нелюдям" (преступники, иноверцы).

Еще одной помехой в становлении  подлинной  антропологии  выступает  мнение,

будто   кто-то   из   наших   плейстоценовых  предков,  не  удовлетворившись

изобретением "орудий труда",  в один  прекрасный  день  открыл  или  изобрел

способ  добывания  огня,  похитив  его  тайну  у  молнии или у вулкана,  как

Прометей для людей похитил  огонь  у  богов.  Это  мнение  -  одна  из  опор

представления   о   громадной,   многомиллионнолетней   отдаленности  начала

человеческой  истории.   Следы   огня,   как   и   оббитые   орудия,   якобы

свидетельствуют  о  человеке - о его разумном творческом духе.  Эпитеты типа

"огненная   революция"   уже   стали    рабочими    терминами    у    многих

палеоантропологов.

Но ведь  тот факт,  что троглодитиды оббивали камни камнями,  несет в себе и

очевидную разгадку появления у них огня.  При ударе  камней  друг  о  друга,

естественно,  сыпались  в  большом  количестве  искры,  которые  и  вызывали

неизбежное тление настилок любого логова и  жилья  троглодитид,  несомненно,

мало  отличавшихся  от настилок берлог,  нор,  гнезд других животных.  Таким

образом,  зачатки огня возникали непроизвольно и сопровождали  биологическое

бытие   троглодитид.   Первая  польза,  извлеченная  ими  из  такого  тления

("издержек производства"),  - это вытапливание с его помощью костного  мозга

из трубчатых и губчатых скелетных костей.

Так что  об  "открытии"  огня  не приходится вообще говорить,  - он появился

помимо  воли  и  сознания  троглодитид.  От  них  потребовалось   "открытие"

обратного  рода:  как  сделать,  чтобы  огонь не возникал.  С ростом ударной

техники этот гость стал слишком назойливым, он уже не мог быть безразличным,

а  становился  вредным.  В  ходе этой борьбы с непроизвольным и необузданным

огнем наши предки мало-помалу обнаруживали в обузданном, локализованном огне

и выгодные для себя свойства.

Все можно  свести к трем главным этапам освоения огня.  I.  Древний,  нижний

палеолит. Непроизвольный, "дикий" огонь. Огонь преимущественно в виде искры,

тления,  дыма.  От  протлевания  и  прогорания  гнездовой  настилки  на всем

пространстве обитания до начала ее локализации. От полной бесполезности огня

для археоантропа до начала использования дыма от тления (запаха) и тепла для

вытапливания костного мозга.

II. Средний палеолит.  "Прирученный" огонь.  Огонь преимущественно  в  форме

тления,  теплой  и  горячей  золы,  угольного  жара.  От  начала локализации

возгораемого материала до угольной ямы.  От использования дыма (запаха),  от

добывания  костного  мозга  до  начала  использования жара для обогревания и

приготовления пищи.

III. верхний палеолит и далее. "Одомашненный" огонь. Огонь преимущественно в

форме  жара,  пламени,  горения.  От угольной ямы до ямы-печи и светильника.

Появление новых способов получения огня:  высекание  пиритом  и  специальным

кремниевым кресалом,  трением дерева о дерево.  Освоение приема тушения огня

водой. Но все это уже дело рук Homo sapiens.

Из сказанного видно, что речь идет о процессе, занявшем не менее миллиона, а

то   и   двух  миллионов  лет,  т.е.  о  процессе,  по  темпу  своему  чисто

биологическому, а не историческому.

Кроме этого,  пользование   огнем   способствовало   потере   троглодитидами

волосяного   покрова,  этому  столь  загадочному  явлению.  Подобный  способ

терморегуляции практически уникален среди  млекопитающих.  Но  вот  как  раз

сочетание  таких  экологических факторов,  как сбор костей в полуденный зной

(во время отдыха настоящих хищников) и воздействие тепла кострищ  (пепельных

ям),  и  привели  к этому способу теплообмена,  эффективному лишь в условиях

солнцепека да постоянного контакта с жаром от огня.

Еще одно прямое следствие столь длительного и постоянного общения с  теплом,

"всепогодности"  троглодитид  - это возникновение у них т.наз.  "диэструса",

т.е.  постоянной "сексуальной готовности" - и у самок  и  самцов.  Это-то  и

сделало  людей  (точнее,  уже  их  предтеч  -  гоминид)  "самым  сексуальным

животным".  Неким  аналогом  здесь  является  доместикация  (одомашнивание):

содержание  животных  в  постоянном  тепле  хлева или дома также делает их в

сексуальном отношении более свободными от  климатических  периодов;  эффекты

гона,  течки и т.д.  сохраняются в несколько редуцированной форме, почти так

же, как и у человека - в виде повышенной его весенней сексуальности.