ГИТЛЕР, СТАЛИН, MAO ЦЗЕДУН: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ПСИХИКИ - Фюреры. Общая теория фашизма - Э.В. Самойлов

     Эмоциональный   психопатический   сдвиг   и   атрофия  способностей   к

нормальному межличностному общению

     Расстройство эмоциональной сферы психики Гитлера было настолько явным и

бросающимся в глаза, что  вопрос, в сущности,  может заключаться лишь в том,

когда началось и какого рода было это расстройство.

     Гитлер  рано потерял  отца  и мать, а также перенес  в  юности  тяжелую

болезнь легких. Позже, во время службы в армии, в годы первой мировой войны,

Гитлер  попал  под  газовую  атаку,  едва  не  ослеп,  и  его  легкие  вновь

подверглись тяжелому  испытанию.  Астеничных, но  честолюбивых натур  такого

рода  трудности  могут  превратить  в  озлобленных,  ненавидящих  весь  мир,

одержимых одновременно и манией величия и комплексом неполноценности, весьма

опасных  в  социальном отношении типов.  Как отмечает  Гейден,  именно после

испытаний в годы войны у Гитлера "появились черты истерии" (27, с.12).

     Вероятно,   психическая   травма,   нанесенная   Гитлеру   в    детстве

пренебрежительным отношением  к  нему отца, а затем усиленная потерей  обоих

родителей и перенесенной болезнью, серьезно ослабила эмоциональную сферу его

психики.  В  период   блужданий  но   Вене  Гитлер,  начитавшись  популярных

националистических  брошюр,  наслушавшись  расистских  бредней,  испытал тем

самым дестабилизирующее воздействие идей явно патологического характера, что

не  могло  не  усилить,  на  этот  раз  через  понятийный  уровень,  течение

патологических процессов в его психике.

     Как  бы то ни  было, в годы  службы в армии Гитлер выглядел уже гораздо

более   некоммуникабельным,  чем  в  Вене.  Гейден  пишет  но  этому  поводу

следующее: "Он много читал и думал, но ему.. чужды нормальные чувства прочих

людей. Как сообщают  его товарищи, в роте Гитлера считали ненормальным, и он

не имел друзей" (27, с. 12).

     Отсутствие  друзей говорит о продолжающемся  эмоциональном  сдвиге,  но

одно это редко заставляет окружающих человека людей высказываться о нем, как

о  ненормальном.  Скорее  всего,  Гитлер  отталкивал  окружающих  не  только

эмоциональной неадекватностью в  общении,  но и  высказываниями  определенно

нелепого  характера.   Видимо,  это  была  националистическая  и  расистская

болтовня.

     В  сущности, друзей  у Гитлера  не было никогда.  Отношения с  наиболее

близкими  ему  "соратниками"   по  партии  основывались  на  общем  для  них

стремлении к наибольшему объему власти. Гитлеру адресовывалась  лояльность и

"преданность",  он платил деньгами,  постами,  привилегиями  -  и,  конечно,

частью власти. Изменись  соотношение сил  - и  свора  сообщников  немедленно

устранила бы его от власти и выдвинула бы нового "вождя".

     Так и произошло в последние месяцы "третьего рейха".

     В  апреле  1945  г.  Геринг  попытался  оттеснить  Гитлера  от  власти,

прослышав, что  фюрер  уже  неспособен  руководить. Гитлер, узнав о  попытке

Геринга  взять  власть  в  свои  руки,  немедленно  объявил  его изменником,

приказал арестовать и, видимо, не замедлил бы расстрелять "верного Геринга",

если бы не обстановка хаоса, в которой рейхсмаршалу с помощью  преданных ему

офицеров люфтваффе удалось избежать мести со стороны "обожаемого фюрера".

     "Гитлер и Геринг вели борьбу за власть, которой они уже не располагали,

- пишет А. Полторак.  - Много лет назад они заглянули  в лицо  этого  самого

загадочного сфинкса - и с тех пор никто из них не в состоянии был отвести от

него глаз.  Они с наслаждением испытывали хмельное  действие  неограниченной

власти  -  власти  покорять всех  и все, власти нападать  на другие  страны,

власти  сжигать  людей на  треблинских и  бухенвальдских  кострах. И даже  в

весенние дни  1945 г. каждый из  них  стремился  к удержанию  и захвату этой

власти" (74, с. 169,170).

     Риббентроп,  не  включенный Гитлером  в  список правительства,  который

фюрер  оставил перед тем,  как отправиться на тот свет, страшно  обижался на

своего  патрона и  чувствовал себя преданным: "Я  отдал  ему  все, - говорил

Риббентроп врачу. - Я всегда стоял за него. А в результате он выбросил меня"

(74, с. 257).

     Гиммлер в  апреле пытался  связаться  с  американским  командованием  и

обсуждал  с  Шелленбергом  возможность устранения Гитлера. 30 апреля  Борман

послал  Деницу  радиограмму  от  имени Гитлера: "Раскрыт  новый заговор.  По

радиосообщениям  противника, Гиммлер через Швецию)  добивается  капитуляции.

Фюрер  рассчитывает,  что в отношении  заговорщиков  Вы  будете  действовать

молниеносно и с несгибаемой твердостью" (74, с. 43).

     В  итоге Гитлер назначил своим преемником Деница, поскольку практически

все наиболее близкие к Гитлеру члены его банды, в сущности, предали его.

     Борман мог претендовать  на роль  друга  Гитлера,  если  бы не  был его

"тенью".

     У Сталина были друзья до того, как он приблизился к своей цели - полной

власти. Орджоникидзе был  близок Сталину - и застрелился (или был убит). Еще

один близкий "вождю" человек  - А.  Сванидзе, был  арестован. Когда  Сталину

сообщили об этом, он сказал: пусть извинится  за свои ошибки, больше от него

ничего не требуется.  Сванидзе ответил, что ему не за что извиняться - и был

расстрелян (110, с. 256).

     Наиболее  близкие  Сталину  члены  его  банды  -  Молотов,   Ворошилов,

Каганович, Микоян - не были его друзьями. Это были сообщники, с которыми его

связывали отношения, подобные тем, которые связывают главаря уголовной банды

с его дружками; такие отношения  предполагают, что  главарь  в  любой момент

может прирезать любого из дружков, и уж как минимум держит их в страхе.

     Почти  у  всех  сообщников  Сталина были  репрессированы  родственники.

Например,  у  Калинина  и  Молотова  были  арестованы  и  осуждены  жены,  у

Ворошилова - дочь.

     Незадолго перед смертью Сталин приказал арестовать Микояна.

     О  характере  родственных   привязанностей  Сталина   можно  судить  но

воспоминаниям его дочери.

     "Вокруг  отца  был  в  те  годы круг  близких  людей...  Это  был круг,

служивший  источником неподкупной... информации. Он  создался  около  мамы и

исчез  вскоре  после  ее  смерти -  сперва  постепенно,  а  после  1937 года

окончательно и безвозвратно" (2, с. 33).

     К  своему  сыну от первой  жены  Якову  Сталин относился  "незаслуженно

холодно и несправедливо" (2, с. 33).

     "Доведенный до отчаяния отношением отца, совсем не помогавшего ему, Яша

выстрелил в  себя у  нас на кухне, па  квартире в  Кремле...  Он, к счастью,

только ранил  себя,  пуля  прошла  навылет.  Но отец нашел в  этом повод для

насмешек: "Ха, не попал!" - любил он издеваться" (2, с. 97).

     "Странно, мой отец из своих восьми внуков знал  и видел только троих...

Мой сын,  наполовину  еврей,  сын моего  нерпою мужа... вызывал  его  нежную

любовь" (2, с. 65).

     Признаки этой "нежной любви" С. Аллилуева усматривает в следующем:

     "Отец поиграл с ним полчасика, побродил вокруг дома  и уехал... При его

лаконичности и, слова:  "сынок  у  тебя ~  хорош! Глаза  хорошие у него",  -

равнялись длинной хвалебной  оде  в устах другого человека. Отец видел Оську

еще  два  раза - последний раз  за четыре года до смерти, когда  малышу било

семь лет. "Какие вдумчивые глаза! - сказал отец. - Умный мальчик!" - и опять

я была счастлива" (2, с. 64, 65).

     Свою жену, Надежду Аллилуеву, (Сталин довел до самоубийства.

     Что  касается  Мао   Цзедуна,  то  как  политик  фашистского  толка  он

сформировался уже во второй половине 20-х  годов, практически одновременно с

Гитлером и Сталиным: это  видно из  хладнокровных, продуманных действий Мао,

направленных на физическое уничтожение ею противников внутри партии.

     Самые  ранние  и  достаточно  подробные  описания  психики Мао  Цзедуна

содержатся  в дневнике П. П. Владимирова. Эти записи свидетельствуют,  что в

первой  половине 40-х  годов,  то сеть в  период первого  успешного  захвата

власти  над  КПК  Мао  Цчедуном,  в  его   психике   налицо   были  симптомы

паранойяльно-истеричной психопатии.

     Запись от 15  сентября 1944  г.: "У председателя  КПК нет друзей.  Есть

нужные люди, но друзей нет. Для него имеет ценность лишь тот, кто ему сейчас

необходим.  Все, что не "полезно" для  нею -  безразлично или  вредно... Мао

обижается со многими людьми. Но он  удивительно нелюдим. По сути  он одинок.

Окончательно одинок. Опасно одинок" (20, с. 342).

     25 декабря 1945 г.: "У Мао нет и не может быть привязанностей. Привычка

есть, но всепоглощающая страсть  -  только власть. Она  уродует Мао Цзедуна,

превращая  его  в  опасную  агрессивную   личность,   лишенную  естественных

человеческих эмоций" (20, с. 412)

     В  этой  записи  П.  П.  Владимиров  фактически  диагностировал  у  Мао

психопатию,  очень  точно  обозначив   ее  как  "всепоглощающую  страсть"  и

"отсутствие естественных человеческих эмоций".

     130

     Буквально теми же словами К. Гейден писал о Гитлере, когда отмечал, что

"ему чужды нормальные чувства прочих людей" (27, с. 12).

     Свои наблюдения П. П. Владимиров зафиксировал в следующих записях:

     29 сентября 1943 г.: "Мао Цзедун равнодушен  к сыновьям, которые учатся

и Советском  Союзе. Никто  из нас не  помнит, чтобы он упомянул  имя хотя бы

одного из них, или поинтересовался здоровьем.  Впрочем, и маленькая дочь его

мало трогает" (20, с. 208).

     30 июня 1944  г.: "У Мао Цзедуна и  Цзян Цин дочка пяти лет. Я видел ее

всего  несколько раз.  Берут  они ее  из детского  сада  редко  -  не каждое

воскресенье" (20, с. 298).

     Атрофия   родственных   чувств  -   характерный   признак   нарастающих

психопатических изменений.

     Эмоциональный срыв как симптом психопатии

     По мере  сосредоточения власти в руках фашистского "вождя" нарастает ее

дезорганизующее, разлагающее воздействие  на психику.  Один  из симптомов ее

изменения  -  неспособность нормально реагировать  на мнение, противоречащее

взглядам  "вождя",  который с определенного времени начинает  реагировать на

несогласие, как правило, взрывом бурных эмоций.

     Гейден отмечает, что  у  Гитлера "даже  в  частной бесед"  истерические

взрывы сменяются внезапно жалким лепетом, как только собеседник  переходит в

наступление",  что "Гитлер при малейшем поводе теряет самообладание и  орет"

(27, с. 51).

     После захвата власти эмоциональный  срыв,  как  реакция  на несогласие,

стал  типичен  для  Гитлера.  Его  биографы   описывают  множество  примеров

истерической  реакции   Гитлера  на   малейшие  признаки   нелояльности  или

несогласия. Гейден, например,  пишет, что  Гитлер, "как одержимый, беснуется

по  самым  ничтожным  поводам...  Из-за запропастившейся  стенограммы  своей

последней  речи -  а  его  последняя речь всегда самое крупное событие -  он

способен надавать пощечин своим старейшим сотрудникам" (27, с. 51).

     В качестве примера можно напомнить о визите Браухича и Гитлера 5 ноября

1939 г., когда Браухич  пытался убедить фюрера не предпринимать нападения на

Францию.  Гитлер,  уразумев, о  чем идет речь,  впал  в ярость,  закричал на

генерала и убежал из кабинета.

     Даже на дипломатических  переговорах  Гитлер норой  срывался  и орал на

дипломатов других государств, как  на  своих  генералов. Например, 14 ноября

1940 г. Гитлер беседовал  с Молотовым, находящимся в Германии  с официальный

визитом. На вопрос Молотова, что сказала бы Германия, если бы СССР заключил,

например,  с  Болгарией  направленный прочив  Германии  договоров,  подобный

договору,  заключенному между Германией и Румынией, Гитлер, но свидетельству

В. Бережкова, (сорвался на крик и "визгливо прокричал", что  болгарский царь

не просил Москву о гарантиях, что ему об этом ничего не известно и т. п.[1]

     В психике  Сталина аналогичные  симптомы  окончательно сформировались в

середине тридцатых годов, когда его власть подходила к абсолютной.

     Есть  множество свидетельств того, что Сталин в общении  с  людьми  был

груб,  что являлось для него, в сущности, "нормой поведения". Грубость  сама

по себе  есть  фактически эмоциональный  срыв. Среди  примеров  такого рода,

характеризующих Сталина, весьма показателен следующий

     "На приемах  в  Большом  Кремлевском  дворце  Сталин  часто подходил  к

актерам  и  актрисам  и  разговаривал с  ними... В начале 1941 года в кругах

людей искусства  Москвы  большое  впечатление произвел  разговор  Сталина  с

меццо-сопрано Большого театра Давыдовой...

     Уже было позже 12 часов, и вечер был в полном  разгаре, когда Сталин не

спеша,  своей немножко развалистой походкой подошел  к  Давыдовой - высокой,

эффектной женщине, в сильно открытом серебряном платье, с драгоценностями на

шее и на руках, с дорогим палантином  из  черно-бурых лисиц, наброшенном  на

плечи.  Великий вождь,  одетый в свой  неизменный скромный  френч  защитного

цвета и  сапоги, некоторое время молча смотрел на молодую женщину, покуривая

свою трубочку. Потом он вынул трубку изо рта.

     - Зачем вы так пышно одеваетесь? К чему все это? - спросил он, указывая

трубкой на жемчужное  ожерелье и на  браслеты Давыдовой.  - Неужели  вам  не

кажется безвкусным ваше платье? Вам надо быть скромнее. Надо меньше думать о

платьях и больше работать над собой, над вашим голосом. Берите пример вот  с

нее... -  Он показал на проходившую мимо  свою любимицу -  сопрано  Большого

театра Наталью  Шпиллер... При всем аристократизме ее манер, одевалась она с

нарочитой  скромностью,  носила  всегда закрытые  платья  темных цветов,  не

надевала драгоценности...

     -  Вот она  не думает о своих  туалетах так  много, как вы, а думает  о

своем искусстве.., - продолжал Сталин. - И какие она сделала большие успехи.

Как хорошо стала петь.

     Обе  дамы стояли молча и слушали  вождя. Что они могли сказать в ответ?

Рассказывали, что Давыдова едва сдержалась, чтобы не  разрыдаться" (111,  с.

23).

     Эта  выходка Сталина по-своему более "эффектна", чем  тот эпизод, когда

Гитлер разорался на генерала Браухича.

     Несомненно, Сталин из  трех  рассматриваемых  фашистских  "вождей"  был

наиболее волевым,  хитрым  и  скрытным. Но можно не  сомневаться,  что в его

психике  периодически   накапливались   и   находили  выход  психопатические

напряжения, разрешавшиеся  в приступах  гнева,  ярости, за  которыми нередко

следовали  очередные  убийства. Эмоциональный  срыв  не  обязательно  должен

выражаться и  грубостях,  в  крике  и  судорожных движениях:  он может  оыть

выражен в виде репрессий, в виде организационных перемещении и т. п.

     В  психике  Мао   Цзедупа  аналогичные  симптомы  психопатии  появились

наверняка  раньше 40-х  годов,  но именно  в эти  годы  они  приобрели,  так

сказать,  клиническую ясность, так  как именно  в этот период Мао  установил

абсолютную власть над КПК.

     П.  П.  Владимиров  отмечал, что  Мао  Цзедун  не  терпел  ни  малейших

возражений  и  решительно  пресекал  все  попытки  такого  рода.  С   П.  П.

Владимировым он был вынужден держаться более сдержано, но тем не менее порой

срывался.

     В январе П. П. Владимиров обратился к Мао с просьбой оказать содействие

в изучении периода истории  КПК 1928-1938 гг.  Мао  взял на  себя "освещение

основных вопросов" и поставил условие, что информацию о партии, ее развитии,

внутрипартийных столкновениях П.  П.  Владимиров  будет получать  только  от

него. Как пишет П. П. Владимиров, "...тут Мао в категорической форме заявил,

что  я не должен  требовать прояснять  данные  вопросы  у кого-либо другого.

Когда мы уже прощались,  Mao Цзедун сказал мне, что о наших беседах никто не

должен знать. Но этим он не ограничился. Он стал льстить мне и в то же время

намекать,  что  не  доверяет  моим  товарищам... Я  выразил  удивление.  Мао

возразил в столь грубой форме, что я даже поначалу опешил. Мао почти кричал,

убеждая  меня в  том, что  здесь, в Яньани, доверять никому нельзя" (20,  с.

184, 18.5).

     Это типичный для паранойяльных психопатов эмоциональный срыв в ответ на

несогласие, которое они, в силу центрального положения в их психике влечения

к  власти,  воспринимают именно через призму этого  влечения, - то  есть как

посягательство на их власть.

     Паранойяльная болтливость

     Для  фашистских  "вождей" как  для паранойяльных психопатов  типична  и

другая   особенность:   патологическая  говорливость  и   неумение   слушать

собеседника.  Биографы Гитлера  отмечают,  что  он мог  часами  самозабвенно

витийствовать, и это наблюдалось  за ним  уже в молодые годы. Позже, придя к

власти,  Гитлер, естественно, пользовался  этим,  чтобы  лишний  раз  излить

переполнявшие его чувства и "идеи".

     Вероятно, в такие моменты у фашистского "вождя" происходит своеобразная

эмоциональная разрядка  - высвобождение  эмоций, связанных с  патологическим

стремлением к власти,  испытывается  ощущение превосходства над слушателями,

которые, естественно, проявляют максимум внимания и лояльности.

     В сущности, многочасовая болтовня паранойяльного психопата - это тот же

эмоциональный   срыв,  только   растянутый  во   времени  и   соответственно

приглушенный.

     Гитлер, например, мог  часами развивать перед Риббентропом  грандиозные

планы внешней экспансии, и  тот все это время молча  слушал (6, с. 88). Даже

на важных  государственных совещаниях  Гитлер  со временем  стал порой вести

себя точно так же. Например, встречи Гитлера с генералами  в рейхсканцелярии

"обычно  сводились  к  заслушиванию  длинных речей  Гитлера  и  к  выражению

присутствующими  своего  полного одобрения"  (25, с. 60). В случае признаков

неодобрения  или  несогласия с "гениальными  идеями"  фюрера  последовал бы,

разумеется, очередной истерический припадок.

     Сталин в этом отношении, видимо, был более сдержан, чем Гитлер и Мао.

     П.   П.   Владимирова   немало   удивляла   способность   Мао   Цзедуна

разглагольствовать перед собеседниками буквально часами.

     Запись от 29 февраля 1944 г.:  "Мао Цзедун в  беседах нередко оставляет

тему  разговора  и  перескакивает  на  другую,  потом  на третью.  Порой  он

неожиданно   спрашивает   мнение,  но  oтвет   предпочитает  короткий.  Если

собеседник начинает  развивать свою  мысль, он поначалу внимательно слушает,

но вскоре разговор непременно обрывается. Мне он не раз жаловался, что после

"говорливых собеседников" утомлен и плохо себя чувствует" (20, с. 265).

     Неумение слушать - довольно распространенная  черта, которая чаще всего

является следствием  недостаточной воспитанности. Но для больных психопатией

очень типично  именно чувство утомления, раздражения, а  то и глухой ярости,

когда собеседник не соглашается с  больным или даже  просто  говорит больше,

чем больной.

     Фашистский "вождь",  видимо, во время беседы подсознательно расценивает

развитие  мысли  собеседником,  его  доводы  и  рассуждения  как  проявление

нелояльности, как неуважение к  его  власти, поскольку  "вождь" воспринимает

процесс  общения  с людьми почти  исключительно по  схеме "лоялен-нелоялен".

Отсюда  и   раздражение  Мао  против  спорящих  с  ним,  и  утомление  после

"говорливых собеседников".

     Себя, надо полагать, Мао Цзедун к "говорливым собеседникам" не относил.

     Запись  от  15  июля  1944  г.:  "Странные  эти  наши  беседы.  Говорит

преимущественно  Мао. Иногда говорит час или  два,  случается и  больше. Мне

отводится роль слушателя. Он очень недоволен, если я не соглашаюсь. Если мне

случается возразить, он  круто меняет тему (с  другими  в таких  случаях  он

поступает просто  оскорбительно) или весь уходит  в нервное  сосредоточенное

курение. И тогда я чувствую, какой ценой ему обходится общение со мной" (20,

с. 303).

     15 марта 1945 г.: "В своем кресле он или слушает, окуривая  собеседника

дымом, или рассуждает. Может  говорить два, три, четыре часа! И это  один на

один!" (20, с. 472).

     20 апреля 1945 г.: "Мао чуток к сплетням. Слушать  не любит и не умеет.

Сам, увлекаясь, говорит  долго. Слова, речь оживляют его. В известном смысле

Мао живет в слове - до того преображает  его речь. Часы самозабвенных речей"

(20, с. 503).

     Требования поклонения как симптомы паранойяльной самооценки

     Насколько в фашистских "вождях" раздуто стремление к власти, настолько,

соответственно, велико в них желание видеть и воспринимать направленные в их

адрес атрибуты лояльности -  всевозможные  знаки почтения и  восхищения. Это

явно патологическое  отношение к  окружающим, вытекающее  из патологического

стремления к власти и формирующейся  постепенно в "вожде"  преувеличенной, в

конечном счете, просто паранойяльной самооценки.

     Психиатры давно выработали определенные правила обращения с  психически

больными  людьми. Что касается больных паранойяльно-истеричной психопатией с

манией  величия,  то  в  общении  с  такими  больными необходима  осторожная

лояльность  но  отношению  к  их  бредовым  высказываниям;  нельзя  выражать

открытого несогласия с их идеями и тем более настаивать на том, что эти идеи

неверны.  Допускается  лишь  минимум  дискуссионности, в  противном случае у

больного может быть спровоцирован эмоциональный срыв:  приступ истерического

гнева, или наоборот, тоски и депрессии.

     По мере того, как фашистский "вождь" распространяет свою  власть на все

большее количество людей,  все они вынуждены себя вести по отношению к вождю

так  же,  как ведет  себя  по отношению  к  больному паранойяльно-истеричной

психопатией  врач-психиатр: мягко,  с демонстрацией  полного  согласия с его

взглядами и т. п. Разница  лишь в том что больной, находящийся в сумасшедшем

доме,  навязывает  врачу такой  стиль поведения по  той причине,  что  любой

другой  стиль не улучшает состояния больного, и врач должен вести себя так в

силу  врачебного  долга.  Люди  же,  порабощенные   фашистским   "вождем"  -

паранойяльным психопатом, вынуждены обращаться с ним подобным образом по той

причине, что у этого психопата в руках сосредоточена власть.

     С точки  же зрения психиатрии  в обоих случаях психопат,  независимо от

того, находится ли он  у  власти  в  государстве, или  же в  психиатрической

больнице на  излечении,  в  силу  непреодолимых патологических  особенностей

своей  психики фактически навязывает, в первом  случае - врачу, во  втором -

множеству   подчиненных  психопату   людей,   ту   форму   общения,  которая

представляется ему единственно нормальной  и  которая на самом деле является

бесспорным симптомом паранойяльно-истерической психопатии.

     После  захвата власти фашистским  "вождем" в масштабах государства  все

государство  в  конце-концов превращается в настоящий сумасшедший  дом,  где

даже  психически  нормальные  люди  вынуждены  вести  себя,  как  психопаты,

регулярно и  интенсивно выражая  доведенную до  истерии  "любовь" к "вождю",

который, таким образом, заражает своей манией величия,  вывернутой наизнанку

и предстающей в виде рабского поклонения, миллионы людей.

     Если взять психопата с манией величия  и в порядке эксперимента вручить

ему власть над определенным количеством людей, то он немедленно начнет вести

себя  так,  как  действовал  Гитлер,  Сталин  или  Мао  Цзедун  в  масштабах

государства: начнет укреплять  свою  власть -  создавать  "культ", пресекать

несогласие и т. п.

     Известно,  что культ  Гитлера  в Германии  был  доведен  до  совершенно

абсурдных  форм, то есть  фюрер  навязал  всему  немецкому  народу  ту форму

отношения  к  себе,  которую  требовал  и  получил от  своих  сотрудников  и

подчиненных:  безоговорочное  согласие,  послушание,  восхищение  и  т. II.-

именно ту форму отношения, которую  ждет и даже требует от окружающих  любой

паранойяльно-истеричный  психопат  в  любом  сумасшедшем  доме.  Б.   Винцер

вспоминает в  своей  книге: "Каждая газета  ежедневно публиковала по меньшей

мере одну фотографию Гитлера и вбивала читателям в голову: Гитлер все знает,

Гитлер все видит, Гитлер вездесущ. Его портрет висел во всех помещениях, его

бюсты стояли во всех углах, и в каждом городе были площадь и улица, носившие

его имя" (18, с. 122).

     Корреспондент ТАСС И. Филиппов, работавший в  Германии в 1939-1941 aa.,

пишет в этой связи:

     "Культ  фюрера  в  дни  его  пребывания  в  Берлине  принял неописуемые

масштабы...  Печать  заполнялась  статьями  о  Гитлере,  его   фотографиями.

Издательства, почтовые ведомства, соревнуясь в  угодливости,  распространяли

портреты, открытки, на которых был изображен Гитлер  то в виде Иисуса Христа

на  фоне солнечных  лучей, то в виде  нежного  отца, ласкающего  ребенка.  В

магазинах продавались  игральные  карты, на  которых  вместо юнкеров-валетов

красовался Гитлер...

     В религиозных рождественских песнях  имя Христа заменялось  Гитлером...

Руководитель  "Гитлерюгенда", позже гаулейтер  Австрии  Ширах, создавал свои

стихи, в которых сраннивал Гитлера с Богом" (96, с. 346).

     Фашистская  пропаганда вдалбливала  в  головы немцев:  "Никто  не имеет

права задаваться вопросом: прав ли фюрер и верно ли то, что он  говорит? Ибо

то, что говорит фюрер, всегда верно" (96, с. 346),

     При  регистрации  брака  в  нацистской  Германии  жениху  и  невесте  в

осязательном порядке вручался экземпляр книги Гитлера "Майн Кампф".

     Перед   появлением   Гитлера  всегда  звучала  определенная   музыка  -

"Баденвайльский марш".

     Описание одного из сборищ с участием Гитлера - митинг в цирке:

     "Хайль! Хайль! Десять тысяч  правых рук подняты кверху. Слезы на глазах

женщин,   хриплые  голоса   мужчин...   Царит  наряженность.  Возбужденность

политического  собрания,  но  напряженность  людей,  ожидающих  свадьбы  или

похорон. Хайль! Хайль!

     Появляется  Гитлер. Мимо помоста, на котором он  стоит,  в течение часа

проходят тысячи молодых людей, с поднятой вверх правой рукой.

     Глаза каждого... устремлены на Гитлера. Глаза, полные решимости умереть

за идеал" (32, с. 146).

     Того же самого  добивались  - и  в конце концов  добились Сталин  и Мао

Цзедун.

     В СССР Сталин поставил себя в положение живого бога. Повсюду висели его

портреты, в каждом  мало-мальски  крупном поселке, не говоря уже о городах и

городках,  возвышались  его статуи.  Пресса  была переполнена в течение двух

десятилетий ежедневно подобострастными, до предела  угодливыми восклицаниями

и высказываниями в адрес Сталина.

     "Правда", 8 января 1935 г.: "Да здравствует тот, чей гений привел нас к

невиданным успехам, - великий  организатор побед советской  власти,  великий

вождь, друг и учитель - наш Сталин!"

     "Правда",  30  декабря  1936 г.:  "Да здравствует наш гениальный вождь,

творец Конституции, первый и лучший друг науки - товарищ Сталин!"

     "Правда", 17 октября 1938 г.: "Да здравствует вождь и учитель, наш отец

и друг, наша радость и надежда - родной, любимый, великий Сталин!"

     "Правда", 8 марта 1939  г.: "Пусть живет  отец, да здравствует наш отец

родной - Сталин-солнышко!"

     "Правда", 21 декабря 1939 г.: "Ленина нет, Сталин стал для нас учителем

и другом.

     ...Высоко парит орел, видя с высоты то, что не видят в долине, и  смело

ведет человечество к коммунизму".

     В начале пятидесятых годов обычные определения Сталина - "великий вождь

и учитель всех  народов" порой писались с  большой буквы, то есть  следующим

образом: "Великий  Вождь  и Учитель".  Результаты этой  обработки  массового

сознания прослеживаются даже  сегодня - до сих пор еще немало представителей

старшего  поколения, а также  людей  определенного типа, страдающих  бабской

тоской  раба  по  господину,  не  избавились  от чувства  преклонения  перед

"вождем".

     Такого же положения живого бога достиг в Китае Мае Цзедун.

     М.  Яковлев,  работавший   в  Китае  17  лет,  вспоминает:  "Непомерное

прославление и наделение личности Мао и его  "идей" сверхъестественной силой

привели  к  прямому  его  обожествлению. Императоры всегда  обожествлялись в

Китае. Но  обожествление личности Мао Цзедуна превзошло все, что  известно в

истории  Китая  о  пышных  царствованиях "наместников  Бога на  земле".  Оно

приняло уродливые формы идолопоклонства.

     Каждое   его  публичное  появление  преподносилось  как  исключительное

событие. Он сравнивался с небесным светилом или выдавался за второе светило.

Почти во всех общественных местах в вестибюле стояло  гипсовое или мраморное

изваяние "кормчего". Хунвэйбины носили  по улицам китайских городов портреты

Мао  Цзедуна как  иконы.  Жених  и  невеста во  время бракосочетания  трижды

кланялись портрету "кормчего" (104, с. 245). Пропаганда внушала китайцам:

     "Мы  должны  решительно  выполнять все указания  Мао  Цзедуна,  как те,

которые мы понимаем, так и те, которые мы в данный момент не понимаем...

     Необходимо  выполнять  не только те указания председателя Мао,  которые

хорошо осмыслены, но и те, которые пока не осмыслены". (88, с. 247).

     Появлению  Мао  предшествовала также определенная музыка  - марш "Алеет

Восток".  Описание  одного из митингов с участием Мао:  "Площадь Тяньаньмэнь

забита хунвэйбинами, цзао-фанями  и военными.  Над площадью  загремели звуки

песни  "Алеет Восток"  ("Дунфан хун"), песни, которая исполнялась только при

появлении  Мао Цзедуна.  По  широкому коридору,  образованному солдатами, на

зеленом  военном  вездеходе  в  сопровождении  приближенных  и  охраны  ехал

"великий  кормчий".  Он был  облачен  в военную  форму.  Площадь  забурлила.

"Десять  тысяч лет  жизни председателю  Мао! Миллион лет  жизни председателю

Мао!" - вопили в  исступлении  сотни тысяч человек.  И  рвались к месту, где

только  что проехал современный "сын неба", чтобы прикоснуться к "освященной

земле" (104, с. 243, 244).

     Обычно после таких  сборищ  на земле оставались  лежать  десятки трупов

людей, задавленных в столпотворении.

     После смерти Сталина, во время похорон, на  улицах Москвы в толпе  были

задавлены сотни людей.

     Если  печатная и  устная  пропаганда воздействовала  преимущественно на

сознание человека, то  огромным количеством портретов  и  статуй  "вождя", а

также массовыми  митингами, гигантскими  театрализованными зрелищами фашисты

через  образный  уровень  психического  восприятия   давили  на  подсознание

человека, формировали в нем чувство покорности "вождю" и чувство преклонения

перед ним. Вездесущность "вождя" подтверждалась вездесущностью его портретов

и  статуй. Размах массовых мероприятий, толпы  восторженных,  стремящихся  к

"вождю"  людей создавали  иллюзию его величия: эта картина запечатлевалась в

представлении  людей и  вызывала в них чувство психопатического  преклонения

перед   "вождем".   Миллионы    людей   превращались   в   тех   же    самых

паранойяльно-истеричных  психопатов, одержимых  сверхценной  идеей  -  идеей

всемогущества, непогрешимости и гениальности "вождя".

     Это  была,   если  так  можно  выразиться,   искусственная,  наведенная

психопатия.

     Но  эти театрализованные  представления  являлись не только  акциями, с

помощью которых оболванивались миллионы людей, а фашистские "вожди" получали

возможность лишний раз ощутить остроту своей власти, ощутить ее необъятность

и беспредельность.

     Элемент театральности в  поведении фашистских "вождей" обусловливался и

некоторыми другими факторами.

     Элемент театральности как симптом истерической психопатии

     Театральность   поведения    фашистского    "вождя"    обусловлена    и

необходимостью  играть  эту  роль, которая  предписана  ему  его  формальной

идеологией.  В  связи  с этим  необходимо подробнее остановиться на элементе

театральности в процессе фашизации.

     Эта  особенность свойственна любому процессу  фашизации, независимо  от

того, где, когда и под какими лозунгами  он осуществляется. Но особенно ярко

данная особенность проявляется в процессе фашизации коммунистической партии.

     Как  уже  отмечалось,  элемент  театральности  в   поведении   фашистов

обусловлен резким расхождением между  их реальной и формальной  идеологиями,

между  реальной   сущностью  их  действий   и   их  формальным,  официальным

истолкованием. Фашисты  везде и всегда стремятся в первую очередь к  власти,

но они не могут открыто объявить об этом и поэтому вынуждены прикрывать свои

подлинные устремления лживыми лозунгами, оправдывающими и обосновывающими их

направленные на захват власти действия. Вследствие этого фашистам приходится

предпринимать действия  не  только  лишь  по  захвату власти, быть не только

самими  собой, но  в  какой-то  степени действовать  в соответствии  с  теми

демагогическими  лозунгами, которыми они  маскируют  свои  подлинные цели  и

побуждения. То есть фашисты  в  определенной степени должны быть и теми, кем

выставляют себя  в своей лживой пропаганде, должны играть роль тех, кем  они

себя объявляют.

     Гитлер  играл  роль  объединителя  всего  германского народа,  всех его

классов и  слоев вокруг идей борьбы за интересы Германии, в то время как его

настоящей  целью была  власть и  одна  только власть  -  над Германией,  над

Европой, над всем миром.

     Сталин  играл  роль  "коммуниста", целью  которого  является построение

социалистического общества -  свободного  объединения  гармонически развитых

людей, хотя на самом деле  его цель была  точно такая же, что  и у  Гитлера:

власть над партией,  над страной, как можно большим числом государств. То же

самое можно сказать и про Мао Цзедуна.

     Играя  свои роли, фашисты, естественно, заставляют  и  всех вокруг себя

включаться в  игру и  играть те  роли,  которые  отводятся  фашистами другим

участникам спектакля.  Чем глубже  расхождение между  реальной и  формальной

идеологиями   фашистов,   тем   сильнее   в   процессе   фашизации   элемент

театральности.

     Нетрудно  заметить,  что  наиболее велико  это  расхождение у фашистов,

прикрывающихся коммунистической идеологией.

     Коммунизм и фашизм - это  две  противоположности, две взаимоисключающие

философии и идеологии.

     Тем  убедительней  и  решительней  должны  играть  свою  роль  фашисты,

прикрывающиеся  марксистской идеологией, тем грандиозней и тем беспощадней к

коммунистам  должен   быть  спектакль  процесса  фашизации  коммунистической

партии,  истребляемой  фашистами, тем  нелепее и чудовищнее  должны быть  те

роли,  которые   в   этом   спектакле   распределяются   между  фашистами  и

коммунистами, тем нелепее и чудовищнее должно быть распределение ролей.

     П.  П. Владимиров отмечал в  своем дневнике (запись  от 13 января  1944

г.):

     "Я на долгом,  непрекращающемся,  трагикомическом  спектакле"  (20,  с.

255).

     Для  коммунистов тот  чудовищный спектакль, который развертывается  под

прикрытием  шумных   идеологических  стереотипов   о   "правом  уклоне",   о

"меньшевистском крыле",  "предателях", "шпионах", "диверсантах",  сохраняет,

несмотря на всю его надуманность  и фальшь, ясно ощущаемую всеми серьезность

и важность в том смысле, что речь идет о партии, о социализме, об угрозе им,

угрозе тому, что для каждого коммуниста является святыней.

     Фашисты  относятся к этим понятиям  сугубо  спекулятивно;  играя вполне

серьезно свои  роли,  они  в  глубине души  относятся  к  разворачивающемуся

спектаклю, именно как  к спектаклю - таким образом, в этом плане  у них было

определенное преимущество.

     "В такой момент, когда буржуазия сама играла чистейшую комедию  с самым

серьезным видом, - писал Маркс в  "18 брюмера", - когда она  была наполовину

одурачена,  наполовину  убеждена  в   торжественности   своего  собственного

лицедейства,  - в такой момент авантюрист, смотревший на комедию, просто как

на комедию, должен был победить" (64, с. 469).

     Сталин и Мао, несомненно, смотрели на  трагикомедию процесса  фашизации

ВКП(б) и КПК,  именно как на трагикомедию, большевики и китайские коммунисты

Сталиным и Мао  Цзедуном были  наполовину одурачены,  наполовину убеждены, и

поэтому должны были проиграть.

     После того как 8 декабря 1932 г. Штрассер сложил  с  себя все партийные

полномочия и, таким образом, признал свое поражение в борьбе с Гитлером, тот

разыграл следующую сцену: собрав партийных бонз и депутатов в Берлине, чтобы

публично  узаконить свое торжество  над Штрассером и заодно  представить его

изменником,   Гитлер   принял   черзвычайно   подавленный  и   убитый   вид.

"Возмутительно, что Штрассер мог поступить так с нашим вождем", - воскликнул

с места на задней скамье Шлейхер, давний враг Штрассера.

     "Я никогда не  допускал, что  Штрассер может так  поступить",  - сказал

Гитлер всхлипывая и положив голову на стол (27, с. 224).

     Результатом  этой  душераздирающей  сцены был бурный  поток  изъявлении

преданности и верности, хлынувший на Гитлера со всех сторон.

     Сталин,  организовывая  убийство  Кирова,  а  затем  выражая  публичную

скорбь,  печаль по поводу смерти  "любимца партии  и парода",  а также  гнев

против  убийц  Кирова, проявлял тем самым незаурядное актерское  мастерство,

как и на протяжении всего процесса фашизации ВКП(б).

     Р.  Конквест отмечает  в связи с этим: "Гроб с телом Кирова поместили в

Колонном зале Дома Союзов... Когда Сталин  увидел тело, но... вышел вперед и

поцеловал труп в  щеку. Было бы интересно поразмышлять о его чувствах в  тот

момент" (36, с. 141).

     "Mao  Цзедун по  натуре артист,  -  отмечал П.  П. Владимиров. -  Умеет

скрывать  свои  чувства  и  ловко разыгрывать  свою  роль  даже перед хорошо

знакомыми ему  людьми. Порой разыграет кого-нибудь очень  серьезно, а  потом

спрашивает, удачно ли получилось" (20, с. 632).

     Практика показала, что фашисты обладают куда более развитыми актерскими

способностями, чем коммунисты, которым необходимость разыгрывать, изображать

из себя коммунистов  кажется, естественно, какой-то дикостью и нелепостью, в

то  время  как  для  фашистов это  работа,  это вопрос власти.  Поэтому  они

вкладывают в игру, как говорится,  всю душу,  в то  время как коммунисты  "в

роли коммунистов" выглядят как-то неубедительно.

     После  сосредоточения   власти  в  руках  фашистского  "вождя"  элемент

театральности, то  есть символизация,  раздвоение  смысла  различных сторон,

факторов и обстоятельств процесса фашизации достигает крайней степени.

     Постепенно  фашисты  трансформируют  организационную  и  идеологическую

сферу внутрипартийной  жизни: от обмена деловой информацией партия переходит

к полумистическому обмену символами - идеологическими стереотипами.  По мере

того как  процесс  фашизации компартии углубляется и  расширяется, партия от

обсуждения  различных  вопросов  делового  характера,  от  деловых дискуссий

постепенно  переходит к театрализованным представлениям,  где  члены  партии

играют   роль  обвинителей  и  обвиняемых,  кающихся  и   перевоспитываемых,

разоблачителей  и  разоблаченных, где  в  конце концов  фашисты играют  роль

"коммунистов", "марксистов", а коммунисты вынуждены играть  роль "фашистов",

"предателей", "шпионов", и где "великий и любимый вождь", убийца сотен тысяч

коммунистов, торжественно выступает в роли "гения марксизма".

     Спектакль,  конечно, просто  потрясающий. Но неизбежно наступает время,

когда публика  все внимательнее, пристальнее и недоверчивей  всматривается в

лица актеров.

     Раздвоение  личности фашистского "вождя" вследствие  противоречия между

его формальной и реальной идеологиями

     Пока еще спектакль не  окончен  и  роли не сыграны, фашистский  "вождь"

неутомимо изображает  из  себя того,  кем  он  якобы  является, если  верить

фашистской пропаганде.

     Несовпадение поведения  "вождя",  его театральной, ролевой позы  с  его

реальной сущностью, с реальным смыслом и содержанием его  поступков не может

не  оказывать  не  его  психику  мощного  разнонаправленного, раздваивающего

воздействия.

     В нем все время должны жить два  человека: один - это  "великий вождь",

"борец"  за  те  или  иные  высокие  идеалы,  и  другой  -   руководитель  и

корректировщик  действий первого,  организующий их  так,  чтобы  достигалась

действительная,  подлинная  цель  фашистского "вождя"  -  наибольшая  личная

власть.

     Это, в сущности, не что иное,  как  скрытое, замаскированное, но тем не

менее совершенно реальное раздвоение личности. Причем это раздвоение не того

типа,  которое  испытывает,  например,  разведчик, действующий во враждебном

государстве и играющий роль того, кем  он  на  самом деле не является. Это в

полном  смысле патологическое раздвоение личности, которая верит  в оба свои

лица - как в реальное, так и в ложное.

     В случае с Гитлером это выглядело примерно следующим образом.

     С  одной стороны, он  убеждал  окружающих в том, что его целью является

объединение  всех  немцев  под  знаменем  "великой  Германии",  вокруг  идеи

единства   и  процветания  всех   немцев,   независимо  от   их   социальной

принадлежности. Для этого требовалось, как утверждал Гитлер, создание мощной

армии и захват новых территорий. С другой  стороны,  мы знаем,  что все  эти

красивые словеса скрывали за собой куда более  прозаическое обстоятельство -

патологическое стремление Гитлера к  власти над всем миром. Мы понимаем, что

идея захвата новых  территорий для немцев, якобы задыхающихся в тесноте, это

Не что иное,  как оправдание,  прикрытие потребности Гитлера установить свою

власть и над этими территориями.

     Только  так можно  расценивать и планы  Гитлера  на завоевание мирового

господства:  если  все  дело  заключалось  в  добыче  новых  территорий  для

расселения   "излишков"  немецкого  народа,  то  для  этого  требовалась  бы

территория, видимо, все-таки несколько  меньшая, чем практически весь земной

шар. Болтовня  о нехватке  земель,  о  необходимости их захвата - это только

надуманный предлог.

     Весь мир Гитлер собирался завоевывать  по  той простой причине, что ему

страстно хотелось этого в силу его шизоидной любви к власти.

     Все  это  нам понятно, но вопрос заключается  в том, насколько это было

понятно самому Гитлеру?

     Если он искренне верил в то, что его целью являлось  благополучие  всех

немцев, если он искренне верил,  что убийство миллионов граждан других стран

служит  этой цели, что  этой  и  только  этой цели  служит аннексия Австрии,

уничтожение  Чехословакии,  разгром  Польши  и  нападение  на  Францию и  ее

разгром, нападение на  СССР,  планируемый захват Европы, Арабского  Востока,

Индии и в конечном счете - всего мира, но Гитлер, с точки зрения психиатрии,

должен быть квалифицирован не  как паранойяльно-истеричный  психопат,  а как

законченный шизофреник,  абсолютно  не сознававший  огромного разрыва  между

формально  поставленными целями и  реальной  сущностью своих действий, между

своей самооценкой и своей действительной идеологией.

     Между  тем  Гитлер  в  значительной  степени  осознавал  наличие  этого

разрыва,  понимал  наличие противоречий  между  своей реальной  и формальной

идеологией.  Например,  однажды на вопрос, собирается ли он уничтожить  всех

евреев, Гитлер ответил, что нет, ни  в  коем случае, евреи  нужны как символ

врага, чтобы с  помощью этого символа  легче было  организовывать  людей  на

борьбу и подчинять их.

     В другом случае  он  заявил, имея в виду  расовую "теорию":  "Я  хорошо

знаю, что в научном смысле  ничего подобного вроде расы  не существует... Но

как  политик,  я нуждаюсь  в  концепции,  которая  предоставляет возможность

уничтожить  до  сих пор  существовавшие  исторические  основы  и на их место

утвердить полностью новый порядок и придать ему интеллектуальный базис" (34.

с. 590).

     Гитлера здесь,  видимо,  подвело  самолюбие,  опасение,  что  со своими

бреднями  о  "расовом  превосходстве"  арийцев, о  рисовых различиях, как их

понимали  нацисты,  он будет выглядеть в глазах образованных людей совсем уж

дураком - разве мог это позволить столь великий человек!

     Поэтому последовало разъяснение:  не  думайте,  мол,  я  вовсе не такой

неуч, каким  выгляжу, я понимаю, что проповедую глупость, но она мне нужна в

политических целях.

     Этот кровавый шут, видимо,  не понимал,  что "оправдывая"  себя с одной

стороны, разоблачает  с  другой: раскрывая свое  истинное  отношение к своей

собственной лжи  и тем самым  давая  понять, что он  не такой  глупец, каким

выглядит,  Гитлер тем  самым  объявлял себя,  в сущности, негодяем. Впрочем,

разве может столь великий человек обращать внимание на такой пустяк...

     Как   бы  то  ни  было,  несомненно,   что   Гитлер  хорошо   осознавал

спекулятивный,   надуманный  характер  многих  центральных  положений  своей

формальной идеологии.  Но необходимо  поставить  вопрос: насколько  ясно  он

осознавал действительную сущность своей реальной  идеологии, насколько  ясно

он понимал,  что  его настоящей,  подлинной целью является  только  власть и

ничто другое?

     Если   допустить,   что  он  сознавал  это  с  полной   ясностью,   то,

следовательно, вся его формальная идеология, все те лозунги  и идеи, которые

он  провозглашал, - это от начала и до конца его  выдумка и ложь, которую он

именно так и оценивал: как выдумку и ложь. Согласимся, что это маловероятно.

Таким образом, если взять первый вариант - искреннюю убежденность Гитлера  и

выполнении  им миссии  объединителя  всех немцев и борца за их интересы,  за

спасение миллионов немцев от неминуемой голодной смерти  путем захвата новых

земель,  то  получается  законченный  шизофреник,  по   своему  цельный,  но

абсолютно  невменяемый,  совершенно  не  осознающий двойственного  характера

своих действий и своих взглядов.

     Второй  вариант  -  это предельно циничный и  расчетливый  политический

авантюрист, играющий роль объединителя Германии и  спасителя немцев с полным

сознанием того, что это именно его роль, а не его подлинное лицо.

     И  первый и  второй варианты  в  отдельности - это  половинки  Гитлера,

каждая из которых отнюдь  не страдает раздвоением  личности,  но  это именно

половинки, а не целое.

     Видимо,  нет  смысла  доказывать,  что  взятые  отдельно  эти  варианты

характеризуют  Гитлера  однобоко  и  представляют  его  достаточно  цельной,

по-своему,  личностью, хотя  в  первом  случае он шизофреник, а во втором  -

хладнокровный и циничный актер,

     На самом деле в Гитлере -  в различные периоды и в различных пропорциях

-  сочетались  как  первое,  так  и  второе  состояние,  что  и приводило  к

раздвоению его личности.

     Гитлер не мог  не верить в какой-то степени  в то, что он действительно

"гений", "спаситель немцев" и т. п.  - слишком это было, во-первых, приятно,

во-вторых, это  день и  ночь внушала всем немцам гитлеровская пропаганда,  и

Гитлер, несомненно, в определенной  степени  сам  становился  объектом этого

внушения.

     С другой стороны, он не  мог не понимать и  не чувствовать, и  какой-то

степени,  что интересы Германии и немцев ему,  и  сущности, безразличны, что

немцы  и  Германия - это всего  лишь  орудия в его руках для  завоевания ему

личной  власти  над Европой и  миром, и даже если он вытеснял в  подсознание

этот элемент своей самооценки,  все  равно, в силу  всеобщих,  универсальных

особенностей человеческой  психики - неустранимого и неизбежного воздействия

подсознания на сознание -  этот элемент самооценки  в те или иные моменты, в

той или иной  форме, с той или иной силой прорывался в  сознание  Гитлера и,

таким образом, раздваивал его психику.

     Что  касается  Сталина  и  Мао  Цзедуна,  то  психика  каждого  из  них

подвергалась  еще  более  мощному  развивающемуся  воздействию разрыва между

реальной и  формальной  идеологиями.  Наиболее  глубоко  трещина  раздвоения

проходила между двумя  принципиально важными самооценками:  в соответствии с

одной из  них Сталин и  Мао  должны были  оценивать себя как  коммунистов, в

соответствии с другой - как не коммунистов.

     Далее мы будем  говорить о Сталине,  имея в виду,  что  все, касающееся

раздвоения его личности, в  полной мере относится и к Мао Цзедуну.  Кем себя

считал Сталин?

     То,  что он  примерно  до 1926-1929 гг. считал  себя  коммунистом,  без

всякого сомнения в этой самооценке,  можно утверждать с полной уверенностью,

но кем он считал себя в середине тридцатых годов? Коммунистом?

     В  таком   случает  его  только  на  основании  этой  самооценки  можно

квалифицировать   как  законченного  шизофреника,  поскольку   с  таким   же

основанием Сталин мог считать себя марсианином. Не коммунистом?

     Но в этом случае его придется  квалифицировать  не более  как циничного

актера, прекрасно понимающего,  что все  его действия - всего  лишь  игра  с

определенной, тщательно маскируемой целью.

     Сталин,  безусловно, как минимум подсознательно ощущал, что не является

коммунистом. Он  ощущал  это  прежде  всего потому,  что, будучи  прожженным

политиком, а, следовательно, и психологом, хотя и чисто эмпирического плана,

он  не  мог  не  чувствовать,  по меньшей мере, что  большевики, которых  он

истреблял духовно и физически, это именно большевики, а не  "германские" или

"японские" шпионы или "диверсанты".

     То есть, организовывая массовое истребление коммунистов, Сталин, в силу

универсальной особенности человеческой психики - непроизвольного отражения и

оценки человеком действительности на  подсознательном уровне - автоматически

оценивал  себя как антикоммуниста. Этот  вывод возникал  в  его  подсознании

помимо его воли как автоматическая подсознательная реакция на его  действия,

направленные против коммунистов.

     В  каком  соотношении  находилась  эта   подсознательная  самооценка  с

сознанием, с понятийным психическим уровнем?

     Сталин мог  с полной  откровенностью  признаться себе  в  том,  что его

действия   носят  антикоммунистический   характер.  Другой  вариант:  Сталин

избавлялся   от  мыслей  об  антикоммунистическом  характере  его  действий,

вытесняя их в подсознание, подавляя в себе отрицательные эмоции, связанные с

этим  элементом самооценки, и внушая себе,  что  большевики, уничтожаемые им

как "предатели" и "диверсанты", - это действительно предатели и шпионы, или,

во всяком случае,  люди,  вольно или невольно действующие против коммунизма.

Но   этот   внушенный   вывод    находился   в   жестком   противоречии    с

действительностью, и как бы не старался Сталин избавиться от всех других, не

соответствующих  данному выводу мыслей, они наверняка пробивались в сознание

и конкурировали в нем с выводом о "предательстве" большевиков.

     Сознательная оценка Сталиным себя как антикоммуниста соответствовала бы

истине. Но эта самооценка заключала в себе серьезные неудобства для него.

     Во-первых,  она  находилась  в  непрерывном  и  прямом  противоречии  с

официальным статусом Сталина как "коммунистического" лидера, как признанного

всем  миром  представителя   "коммунизма".   Причем,  нельзя  забывать,  что

пропагандистские  установки на этот счет  преподносили Сталина не просто как

"коммуниста", а именно как "гения марксизма", как "вождя  всех рабочих" и т.

п. В определенной степени  Сталин сам становился  объектом воздействия своей

собственной пропаганды, которая оказывала  на  него  самого,  а не только на

народ,  мощное  внушающее воздействие. Утверждение,  что Сталин - это "гений

марксизма",  по  меньшей мере  приятно щекотало его  самолюбие, а в конечном

счете было приемлемо для него со всех точек зрения.  Кроме точки зрения  его

подсознания.  Во-вторых, последовательная сознательная оценка Сталиным  себя

как  антикоммуниста  предполагала, как неизбежное следствие, его  самооценку

как просто-напросто политического  махинатора, пусть  даже  весьма ловкого и

удачливого. В этом  случае  Сталин должен был отказаться от  оценки себя как

выдающегося   деятеля  коммунизма,  как  гениального   ученого-марксиста,  и

остановиться на оценке себя как крупного политического жулика.

     Можно выделить пять  основных вариантов психических состояний  Сталина,

которые были возможны с учетом объективного содержания его деятельности, и с

учетом   универсальных   особенностей   взаимодействия   подсознательною   и

сознательного уровней человеческой психики.

     Первый вариант: сознание -  "я  коммунист"; подсознание  -положительная

оценка.

     Это  состояние  предполагает  сознательную  и   подсознательную  оценку

Сталиным  себя  как коммуниста.  С точки зрения психиатрии это  маниакальное

состояние,   характеризующееся  полной  убежденностью  больного  в  выводах,

совершенно   не  соответствующих  его  реальному   состоянию   и   реальному

социально-политическому статусу.

     Второй  вариант: сознание  - "я коммунист"; подсознание - отрицательная

оценка.

     В этом  состоянии  сознательная  оценка  Сталина  себя  как  коммуниста

находится в противоречии с подсознательной оценкой, которая сигнализирует  о

неадекватности внушенных сознательных выводов  объективной действительности.

Но  Сталин усилием  воли подавляет  голос подсознания и  внушает  себе,  что

уничтожаемые им большевики действительно заслуживают смерти, и что эта акция

не  помешает  построению  социализма  в   СССР.  Это  состояние  может  быть

охарактеризовано, как бредовое с временными прояснениями сознания.

     Третий вариант:  сознание - "я коммунист"; подсознание  - отрицательная

оценка.

     В   этом   состоянии   подсознательная   оценка   Сталиным   себя   как

антикоммуниста преобладает в итоге над сознанием и утверждается в нем, но не

полностью, не окончательно.

     Четвертый  вариант:   сознание   -  "я  не  коммунист";  подсознание  -

положительная оценка (в смысле согласия).

     В  этом состоянии  Сталин  сознательно и подсознательно оценивает  себя

как.   антикоммуниста.   С  точки  зрения  психиатрии  это  состояние  можно

расценивать как нормальное.

     Пятый   вариант:   сознание  -   "я   (не)  коммунист";  подсознание  -

положительно-отрицательная оценка.

     Пятое   состояние   -   это   непрерывная   борьба   в   Сталине   всех

вышеперечисленных  состоянии с переменным успехом. С точки зрения психиатрии

оно представляет собой раздвоение личности.

     На наш взгляд,  правильнее всего  было  бы определить состояние психики

Сталина, начиная  примерно  с 1926-  1929  гг. и  до конца  жизни именно как

сложную   последовательность   всех  вышеперечисленных   состояний  во  всех

возможных вариантах их соотношений.

     На  различных этапах деятельности Сталина в указанном периоде времени в

нем преобладали  те или другие элементы  самооценок как  коммуниста или  как

некоммуниста.  Чем  дальше  Сталин продвигался по пути ужесточения репрессий

против  ВКП(б),  тем  непримиримее  становились  раздваивающие  его  психику

противоречивые,   взаимоисключающие  самооценки.   Это  противоречие  Сталин

усилием  воли  иногда  разрешал  в ту  или другую  сторону,  но ни  один  из

результатов  не  мог  удовлетворить его полностью. Поэтому  его  психика  на

протяжении  последних примерно 25 лет его жизни  находилась  в  неустойчивом

состоянии раздвоения  - перехода  от одних самооценок  к  другим)  полностью

исключающим первые,  затем  к  стабилизации на той или  другой самооценке, и

снова - к столкновению различных, взаимоисключающих самооценок.

     Но это ни в коей мере не  значит, что Сталин, Гитлер или Мао испытывали

какие-то мучительные ощущения. Фашистский "вождь" всегда до предела циничен.

Вероятнее  всего  и  Гитлер,  и Сталин,  и  Мао  к  этой  внутренней  борьбе

относились  спокойно,  поскольку главным  для них  было захватить власть,  и

ничто другое по своей значимости не могло сравниться с этим.

Провоцирование конфликтов как симптом психопатии

     Известно, что одна  из характерных особенностей психики психопата - это

его упорное стремление к  конфликтам, в которых он сбрасывает патологическое

нервное  возбуждение.  С  этой  точки  зрения  попытка  фашистского  "вождя"

захватить  абсолютную власть -  это уже само по  себе  патология,  поскольку

конфликты,  которые возникают вследствие этих попыток, представляют собой  в

психологическом плане результат психической перевозбужденности. Каковы бы ни

были ее причины социально-экономического характера, в данном случае для  нас

важен  результат, а именно: тот  факт, что  чувственное  устремление - жажда

власти  - занимает в психике  "вождя" центральное  положение, и  в  решающей

степени именно поэтому он проявляет ярко выраженную склонность к конфликтам,

к провоцированию искусственных  конфликтных  ситуаций с целью удовлетворения

жажды власти.

     Как  и  положено  психопату,  Гитлер  полностью выдумал  угрозу,  якобы

грозящую Германии со стороны ее соседей, и зачислил их в "смертельные враги"

не потому, что они были врагами, а потому, что он их хотел видеть врагами.

     Классический  пример искусственного провоцирования конфликтной ситуации

-  провокация гитлеровцев,  с помощью которой они изобразили дело так, будто

Польша напала на Германию.  Как бы этот  эпизод не оценивался с точки зрения

политики  или  этики,  с  точки зрения  психиатрии это не  более как симптом

психопатической тяги  к конфликтам, которые усиливаются в  том случае,  если

действительно имеют место, или создаются искусственно, если на данный момент

их нет.

     "Одним из приемов германской дипломатии, - отмечает И. Андросов,  - был

метод последовательной эскалации требований,  конечным  результатом  которых

было создание кризиса в  данной области переговоров..."  и далее И. Андросов

говорит  о  "фашистском методе создания кризисной  ситуации путем  эскалации

требований" (6, с. 75, 76).

     В психиатрии "создание кризисной ситуации путем эскалации требований" -

это один  из  симптомов  психопатии, и  нет  абсолютно никаких  оснований не

распространять его на всех людей, независимо от положения, занимаемого ими в

обществе.

     Если  психопат  стоит  во главе  политической  партии,  подчиненной ему

полностью, то эта партия в политической борьбе зачастую вступает в конфликты

уже не только в силу всеобщих  социально-экономических законов, определяющих

ход  и  особенности классовой  борьбы,  но в значительной  степени и в  силу

патологических  отклонений в  психике  своего "вождя", который провоцирует и

такие  конфликты,  которые   уже  выходят   за  рамки  классовой   борьбы  и

потенциально вообще не имеют никаких пределов.

     Если такой психопат  возглавляет мощное государство, то отношения этого

государства с соседями превращаются в непрерывную цепь конфликтов даже в том

случае,  если  для  этих  конфликтов  нет  поводов  классового  или  другого

характера.

     Вся политическая борьба в ВКП(б) после смерти Ленина -  это непрерывная

цепь  конфликтов,  большая  часть  которых  была   спровоцирована   Сталиным

искусственно.  Его "идея"  об усилении классовой  борьбы  по мере построения

социализма,  или насчет  тысяч  и тысяч  шпионов, которых  якобы  непрерывно

засылают в СССР враждебные  государства, была предназначена не для борьбы  с

"классовыми врагами"  и шпионами, а  для  борьбы с противниками по партии  и

представляла собой идеологическое обеспечение искусственно спровоцированного

конфликта.

     Утверждения   маоистов,   что   Вьетнам  нападает   на  Китай,  -  это,

психологически, явление того же ряда.

     Внешность, мимика, манеры и т. д.

     Любому  психиатру  известно,  что  паранойяльно-истеричная   психопатия

накладывает  совершенно  четкий  отпечаток на  внешность и манеру  поведения

больного.  У  таких  больных нередко  появляются напыщенность  движений, они

склонны принимать величавый вид  - в соответствии с их мнением о себе, как о

"великих" личностях.

     Гитлер своими манерами несчетное количество раз  вызывал у видевших его

людей ощущение, что они видят явно психически ненормального человека.

     Например,  в  день  "пивного  путча" (1923 г.)  Гитлер  вел  себя,  как

типичный возбужденный психопат. Как пишет  К.  Гейден, вряд ли сознавая, что

делает, Гитлер  вскочил на  стул, выстрелил,  затем  спрыгнул  и  ринулся  к

трибуне.  Как рассказывал  потом  очевидец  граф  Соден,  "Гитлер производил

впечатление помешанного" (27, с. 127).

     И.  Гус  приводит в своей книге рассказ Путлица  о поведении Гитлера на

банкете для знати: "Фюрер нарядился во фрак (видимо, первый раз в жизни). Он

имел  в нем неописуемый  вид. Белый воротничок сидел  криво. Фалды,  слишком

длинные для  его коротких ног,  обтягивали его женственно округлые  ляжки  и

волочились  по  земле,  как лошадиный  хвост. Дикий вихор выглядел  так, как

будто к нему уже несколько дней не прикасалась щетка.

     Казалось  бесспорным,  что перед тобой немного помешанный комедиант  из

третьеразрядного варьете" (32, с. 151).

     Сталин во фрак не наряжался и даже форму генералиссимуса не  любил, что

же касается важности и величавости, то этих качеств  у него тоже было явно в

избытке - это отчетливо видно даже по кинодокументальным источникам.

     П.  П.  Владимиров,  наблюдая,  как  меняется   Мао  Цзедун   по   мере

сосредоточения в его руках все большей власти, отмечал.

     Запись от 16 июля 1944 г.: "Иногда в его беседах со мной проскальзывает

нечто мессианское.  Он  -  над  человечеством,  над законами,  над  моралью,

страданиями. Увлекаясь, Мао порой говорит именно в таком тоне" (20, с. 304).

     Запись  от 5 января 1945 г.:  "После  окончательного  утверждения своей

безоговорочной  власти  в  поведении  Мао еще более  заметно  желание  слыть

непререкаемым   авторитетом  во  всех  партийных  и  государственных  делах.

Соответственно  своему положению Мао выработал и  манеру  поведения. Говорит

едва  слышно  - поэтому  все  должны  напряженно вслушиваться.  В  движениях

медлителен. Часами почти неподвижен в своем кресле" (20, с. 415).

     Садизм

     Судя но всему,  убийства политических противников наряду с практической

"пользой" от этих убийств со временем начинают приносить фашистским "вождям"

ни с чем не сравнимое ощущение высшего торжества, так как убийства позволяют

им  почувствовать  себя  властелинами над  высшей  ценностью  - человеческой

жизнью. В праве распоряжаться жизнью людей "вождь", естественно, видит  одно

из  важнейших, а может быть, и важнейшее доказательство того, что его власть

над  людьми действительно  абсолютна.  Поэтому, перейдя барьер  страха перед

убийством,  как   политической   необходимостью,   фашистский   "вождь"   на

определенном этапе уже не может обходиться без убийств: они нужны ему уже не

только как средство устрашения и устранения врагов, но и как источник острых

ощущений, прежде всего ощущения полноты, безграничности его власти.

     Кроме  того,   "вожди",   разумеется,  испытывали  садистское   чувство

удовлетворения  и  от  убийств  "по необходимости",  то  есть сочетали,  как

говорится, приятное с полезным.

     Гитлер, например, приказал  засиять  на пленку сцену мучительной  казни

участников заговора 20 июля 1944 г. и, сидя в кинозале, наслаждался зрелищем

жуткой  смерти своих  врагов -  они были  повешены на  фортепианных струнах,

чтобы подольше мучились.  Гитлер вознамерился было пустить  фильм  в широкий

показ, так как полагал, что он всем доставит такое  же  удовольствие,  как и

ему самому. Но фильм вызвал  у зрителей такой ужас,  что его  в конце концов

было приказано уничтожить.

     Сталину писали о  пытках, которым подвергаются арестованные  в НКВД, но

он, надо полагать,  не  пылал жалостью к тем, кого убивали по  его приказам,

предварительно подвергнув пыткам.

     Мае еще в тридцатые годы практиковал жуткие пытки своих противников.

     Нормы психики и нормы этики

     Необходимо   вкратце   остановиться   на    такой    практически    еще

неисследованной проблеме,  как  соотношение психических и  этических норм  в

человеке.

     Совесть, честь, нравственность - все  это не только  этические  нормы и

логические понятия, но и определенные составные части  человеческой психики,

то есть определенные чувственные побуждения, эмоции и т. д. Их  отсутствие -

это  безусловный  признак  того,  что  эмоциональная  сфера  психики данного

человека неполноценна.

     Сегодня психология, психиатрия и этика пока еще неспособны определить и

проследить все сложные и тонкие связи между нормами психики и нормами этики,

но, на наш взгляд, трудно  предположить, что таких связей не  существует. На

существование   таких   связей   уже   сегодня   указывает,   например,   то

обстоятельство,  что  садизм  оценивается  одновременно  и  как  психическая

патология, и как жесточайшее нарушение этических норм.

     Психологи  уже  пытаются  нащупать  связи  между  категориями  этики  и

категориями психики. "Наша психика, - пишет, например,  кандидат медицинских

наук

     М.  Еремеев,  сотрудник Московской  клиники неврозов,  - не выдерживает

противоречия между характером и поведением, которое зовется  неискренностью.

Неискренность - постоянный стрессовый фактор"[2]

     От  констатации наиболее очевидных,  бросающихся  в глаза  связей между

психическими и этическими нормами наука перейдет к раскрытию всех сложностей

этих связей, и  настанет время, когда эти связи будут раскрыты исчерпывающим

образом.

     Ложь,  цинизм,  жестокость - все это в каком-то  смысле  отклонения  от

психической нормы.

     Разумеется,  кроме Гитлера, Сталина,  Мао Цзедуна,  Пол Пота  и  других

аналогичных  деятелей  в истории всегда  хватало лжецов  и убийц, наделенных

политической  властью.  Именно  власть  заставляет  смотреть  на  всех  этих

деятелей с известной сдержанностью, когда речь заходит об их психике. Но для

науки не должно быть никакого другого авторитета, кроме авторитета истины.

     Власть - это не справка о психической полноценности.