Лоренц, Пуанкаре и СТО - Физика и философия - Мигдал А.Б. - Философы и их философия

          Теория, выдвинутая Лоренцом и развитая Пуанкаре, отличается от той, которую мы называем теорией относительности. У Лоренца и у Пуанкаре, в отличие от Эйнштейна, лоренцово сжатие получается не как неизбежное следствие кинематики, а как результат изменения баланса сил между молекулами твердого тела при движении.

           В 1909 г. в Геттингене Пуанкаре прочел лекцию “Новая механика”, где перечислил постулаты, принятые в его теории: 1) независимость физических законов от выбранной инерциальной системы; 2) скорость материального тела не должна превышать скорости света; и, наконец, 3) тела сжимаются вдоль движения. Об этом третьем постулате Пуанка­ре говорил: “Необходимо принять гораздо более странную гипотезу, про­тиворечащую всему, к чему мы привыкли: тело при движении испыты­вает деформацию в направлении движения... как ни странно, приходится признавать, что эта третья гипотеза превосходно подтверждена...” Из этих слов видно, что, с позиции Лоренца — Пуанкаре, сокращение Лоренца выглядит удивительным событием, которое почему-то должно выполнять­ся для всех видов сил. Между тем у Эйнштейна оно является прямым следствием его двух постулатов: требования неизменности законов при­роды при изменении инерциальной системы и постоянства скорости света.

       Идея произвольных соглашений неприменима в опытных науках. Системы координат Птолемея и Коперника логически равноправны, но без “соглашения” Коперника не были бы найдены законы Кеплера и закон тяготения. Можно построить новую механику и на “соглашении” Лоренца — Пуанкаре. Но именно из-за третьего постулата она была бы несравненно сложнее теории относительности. Так, в этой теории, напри­мер, приходится выяснять вид сил, обеспечивающих равновесие электро­на, вводить “давление Пуанкаре”.

          Очевидно, что без перехода к гелиоцентрической системе не было бы небесной механики, так же как без “соглашения” Эйнштейна не было бы ни теории тяготения, ни современных теорий поля.

         Из всех возможных соглашений только одно приводит к новому каче­ству. Это и доказывает неприемлемость конвенционализма.

         Лоренц и Пуанкаре внесли глубочайший вклад в теорию относитель­ности, но не сделали того переворота, который совершил Эйнштейн. После работы Пуанкаре 1898 г. и работы Лоренца 1904 г. оставалось сделать еще одно решительное усилие — принять относительность прост­ранства-времени, но этот шаг требовал другого типа мышления, другой философии. Лоренцу помешала его глубокая приверженность философии физики прошлого века. Могучая математическая интуиция Пуанкаре оказалась непригодной для этой задачи — здесь требовалась интуиция физическая. Его математическое прошлое, возможно, и породило слиш­ком гибкую конвенционалистскую теорию познания, несовместимую с философией физики.

      В статье “Анри Пуанкаре и физические теории” Луи де Бройль говорил: “Молодой Альберт Эйнштейн, которому в то время исполнилось лишь 25 лет и математические знания которого не могли идти в сравне­ние с глубокими познаниями гениального французского ученого, тем не менее раньше Пуанкаре нашел синтез, сразу снявший все трудности, использовав и обосновав все попытки своих предшественников. Этот решающий удар был нанесен мощным интеллектом, руководимым глубо­кой интуицией и пониманием природы физической реальности...”