3.12. Повседневность и наука - Социология культуры - Ионин Л.Г. - Философия и социология

 Прежде чем завершить рассмотрение логики повседневности и перейти к анализу ее исторического развития, выясним, какие вы­воды позволяет сделать смелый булгаковско-воландовский экспе­римент, если истолковать его с позиции шюцевской теории конеч­ных областей значений.

Естественно, возникает вопрос о той реальности (неважно, употребляется ли это слово в прямом или переносном смысле), ко­торая вторглась в повседневную жизнь москвичей. По Булгакову, это мир дьявола. Но ограничиться таким ответом мы не вправе: надо определить его точнее, по действиям и высказываниям живу­щих в нем существ (прежде всего самого Воланда), выяснить и описать его, этого мира, сущностные характеристики.

 Прежде всего реальность, в которой живет Воланд, это высшая реальность по отношению как к повседневности, так и к другим смысловым сферам. Она как бы охватывает все прочие сферы и обеспечивает для Воланда и членов его свиты свободный и беспрепятственный доступ ко всему. Более того, эта реальность создает возможность сообщения между прочими смысловыми сферами, которые иначе оказываются безнадежно разделенными (например, художественный мир написанного Мастером романа и мир повседневности, мир повседневности и мир я душевной болезни и прочее). Именно она оказывается "верховной" по отношению ко всем прочим реальностям, то есть исполняет именно ту роль, которую Шюц приписывает реальности  повседневной жизни.

       Эта воландовская реальность представляет собой царство строгого детерминизма. Здесь царствует логика - не приблизи­тельная логика повседневной интерпретации, но математически-астрономическая строго детерминистски понимаемая логика. Здесь нет места бессознательным допущениям, неявным идеализа-циям и неосознаваемым предпосылкам, на которых основана по­вседневная жизнь.

       В таком мире Воланду не составляет труда делать успешные предсказания:

    Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно    смертей, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер.

     "Какая-то нелепая постановка вопроса..." - помыслил Берлиоз и возразил:

    - Ну, здесь уж есть преувеличение. Сегодняшний вечер мне из­вестен более или менее        точно. Само собой разумеется, что, если на Бронной мне свалится на голову кирпич...

 - Кирпич ни с того ни с сего, - внушительно перебил неизвест­ный, - никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю вас, вам он ни в каком случае не угрожает Вы умрете дру­гой смертью.

- Может быть, вы знаете, какой именно? - с совершенно естест­венной иронией осведомился Берлиоз, вовлекаясь в какой-то дей­ствительно нелепый разговор, - и скажете мне?

- Охотно, - отозвался незнакомец. Он смерил Берлиоза взгля­дом, как будто собирался сшить ему костюм, сквозь зубы пробор­мотал что-то вроде: "Раз, два .. Меркурий во втором доме.. луна ушла.. шесть - несчастье .. вечер - семь..." - и громко и радостно объявил: — Вам отрежут голову!"

 Этот универсальный детерминизм порождает отсутствие време­ни, или вневременность мира Воланда.

Прошлое и будущее, так же как и современность, для Воланда столь же прозрачны и ясны, как и для лапласовского гипотетического "демона детерминизма", который одним взглядом в единый момент времени способен понять судьбу всех вещей Вселенной от ее возникновения до ее конца. Здесь история мира совпадает с его логикой.                                                    

    В таком мире царит вечное настоящее. Прошлое и будущее о включены в момент настоящего. Поэтому данные характеристики временности могут меняться местами по произволу Воланда.  Все временные определения кажутся условными и релятивными.     

Однако смешение потусторонней "вневременности" и субъективно переживаемого времени повседневности порождает проблемы и для самого дьявола. Сам Воланд осознает трудности, которые возникают при попытке воссоздать прошлое Мастера и Маргариты.

    Тут Мастер засмеялся и, обхватив давно развившуюся кудрявую в, голову Маргариты, сказал:                                  

- Ах, не слушайте бедную женщину, мессир. В этом подвале уже давно живет другой человек, и вообще не бывает так, чтобы все стало, как было. ~ Он приложил щеку к голове своей подруги, обнял Маргариту и стал бормотать. - Бедная, бедная...

- Не бывает, вы говорите? - сказал Воланд. - Это верно. Но мы попробуем.

Попытка оказалась неудачной, хотя Воланд предпринял все от него зависящее, совершил все необходимые перестановки и перемещения. Даже он не смог аутентично реконструировать прошлое. Чтобы решить проблему, ему пришлось перенести героев в свой собственный мир, в котором время отсутствует. Правда, это было не столько решением проблемы, сколько ее подменой Воланду не удалось справиться с субъективным, эмоционально нагруженным переживанием времени, и он подменил повседневность миром ло­гики, где "времена" одновременны.

В мире Воланда знания не подразделяются на релевантные и нерелевантные.

Релевантность и нерелевантность знания - категории, введен­ные Шюцем для описания повседневного опыта. Объем и ясность наших знаний о предметах, людях, явлениях в повседневной жизни определяются в первую очередь тем, насколько важны эти знания с точки зрения наших практических планов и целей. Наи­более важные для достижения целей, то есть релевантные, знания отличаются наибольшей глубиной и важностью. Менее важные знания соответственно менее четки и разработаны. Нерелевант­ные знания обрывочны, случайны, неглубоки. Разработанная Шюцем теория релевантности включает в себя ряд важных гносе­ологических, психологических и методологических проблем.

 Границы знаний Воланда не определены горизонтами сознатель­ного и бессознательного, четкого и приблизительного, ясного и туманного знания, в строго детерминированной цепи явлений, раз­ворачивающихся перед Воландом, все априори релевантно.

 Релевантность или нерелевантность повседневных знаний человека определяется практической природой опыта повседневности Воланд знает все. Его планы вовсе не похожи на те, которые обычны для повседневной жизни Предсказания Воланда, соот­ветствующие строгому детерминизму его мира, - самоосуществляющиеся предсказания, и его желания соответствуют его пред­сказаниям В этом смысле свобода Воланда заключена в рамки строгой необходимости, осознающейся им как таковая. Приведем замечательный образец одного из самоосуществляющихся предсказаний Воланда.

     Да, кстати, барон, - вдруг интимно понизив голос, проговорил Воланд, - разнеслись слухи о чрезвычайной вашей любознатель­ности. Говорят, что она, в соединении с вашей не менее развитой разговорчивостью, стала привлекать общее внимание. Более того, злые языки уже уронили слово - наушник и шпион. И еще более того, есть предположение, что это приведет вас к печальному концу не далее, чем через месяц. Так вот, чтобы избавить вас от этого томительного ожидания, мы решили прийти к вам на помощь, воспользовавшись тем обстоятельством, что вы напросились ко мне в гости именно с целью подсмотреть и подслушать все, что можно.

Строго говоря, все сверхъестественные черты мира Воланда определены его свойствами, отмеченными выше Воланд и его "коллеги" имеют неограниченные возможности превращения, мгновенного дальнодействия и т п. Однако все это можно объяс­нить естественным образом, хотя для такого объяснения характер­на скорее "естественность" магии или средневековой натурфилосо­фии, чем современного естествознания. Впрочем, мгновенный полет демона на Енисей и обратно можно разъяснить с привлече­нием топологии, так же как и расширение до сверхъестественных размеров квартиры .№ 50 в ночь бала полнолуния.

В этом смысле Воланд напоминает ученого, который в тиши своего рабочего кабинета измышляет "сумасшедшие" гипотезы, причем он еще мгновенно их проверяет. Проверка оказывается ре­ализацией гипотезы, а в его воландовском мире любая гипотеза реализуема

 В мире Воланда нет смерти. Согласно Шюцу, порожденная знанием о неизбежной смерти "фундаментальная тревога" являет­ся конечным побудительным стимулом деятельности в повседнев­ной жизни, в конечном счете все наши планы и проекты определя­ются этим стимулом.  Воланд, напротив, от такой тре­воги освобожден. Он бесстрашен, хладнокровен, свободен, дейст­вуя sub specie aeterni.

   Как в целом охарактеризовать реальность, в которой существует Воланд? Можно ли найти ей какие то аналогии в человеческом обществе или в человеческих представлениях? Ясно, что она не соответствует традиционным религиозным представлениям о рае, аде, загробной жизни и т п. , а сам Воланд - не традиционный "христианский" дьявол.

    Эту реальность можно сравнить с идеальным миром научного теоретизирования, с идеальным, то есть не с таким, каким он явился и является исторически.

Такое сравнение провести не просто, поскольку известны раз­личные конкурирующие точки зрения на структуру, функции, со­держание научной теории, и сначала нужно выяснить, какая из них адекватна.

Однако существует еще и некий обобщенный образ науки, корни которого - в механистическом детерминизме XVII - XVIII вв. Он связан с именами Галилея, Кеплера, Декарта, Лапласа и др. и в общем-то свойствен большинству современных наукоучений. Со­гласно такому пониманию, задача науки состоит в том, чтобы охватить весь мир, проследить путь всех вещей мира, объяснить все факты каузально и, наконец, создать единую грандиозную карти­ну мира, которая будет представлять всю жизнь Вселенной - от ее начала до ее конца. В таком понимании наука, научная картина мира оказывается коррелятом реального мира. Это универсальная наука, мир всезнания и всемогущества.

 Его характеристики точно соответствуют чертам, которыми на­делил Булгаков мир Воланда: и тот и другой представляют собой "высшие" реальности по сравнению с миром повседневности (ведь предполагается, что наука "выше" и "истиннее", чем здравый смысл); для обоих характерен строгий детерминизм, оба существуют по ту сторону времени (наука вырабатывает абсолютные вне­временные истины, результаты ее можно углубить, но нельзя из­менить); и в том, и в другом знание не подразделяется на реле­вантное и нерелевантное (для науки ценно знание как таковое, во­просы его практического применения второстепенны); наконец, в обоих мирах возможны (в науке даже приветствуются) любые, самые "сумасшедшие" гипотезы.

Разумеется, здесь речь идет об идеальной, совершенной и завер­шенной науке. Такой наукой занимается идеальный, совершенный ученый. Он бесстрастен и отрешен от забот овседневности, ему чужда "фундаментальная тревога", ибо наука вечна и бессмертна, заботы и тревоги (в том числе и "фундаментальную тревогу") уче­ный оставляет перед ее порогом (порогом кабинета, лаборатории).

Безусловно, идеальный ученый не страдает от провалов памяти, галлюцинаций и тому подобных житейских неприятностей.

Размышления об этой "дьявольской" науке заставляют вспом­нить концепции "третьего мира" Карла Поппера [127]. Согласно Попперу, "третий мир" есть мир идей вообще, связанных между собой правилами логики. К нему относятся, ему принадлежат все теории и концепции, когда-либо выдвигавшиеся в истории челове­чества, и те, которые еще только будут выдвинуты, все гипотезы, все задачи и уравнения, решенные, решаемые, и те, которые еще только будут сформулированы и решены.

Принадлежность к "третьему миру" тех задач и теорий, которые еще только будут (а, может быть, и никогда не будут) решены, объясняется тем, что они имплицитно содержатся в этом мире, ибо  могут быть выведены по правилам логики из существующих задач и теорий.

   "Третий мир" можно трактовать как "конечную область значе­ний", где Воланд - булгаковский "абсолютный ученый" - чувство­вал бы себя как дома. И только он, ибо обыкновенные люди - по­вседневные деятели - опираются на другую, повседневную логи­ку, их знание относительно, то есть релевантно, их планы, тео­рии, гипотезы определяются множеством факторов, а не только необходимостью и всеобщностью познания. Поэтому неудивитель­но, что столкновение такого "дьявольского" мира с реальностью повседневной жизни, порожденное художественной фантазией М.Булгакова, вызвало столько смертей, пожаров, свело с ума де­сятки людей.