5 Развитие личности

Эмпатический подход к наблюдению отличается от .эмпиризма естественных наук. Даже когда такой эмпиризм применяется психологами Школы Развития с аналитической точки зрения, предполагается, что наблюдатель занимает "воображаемую позицию вне человека" (там же). С другой стороны, эмпатический и интроспективный способ наблюдения помещает наблюдателя в воображаемую точку внутри психической организации человека, с которым он эмпатически идентифицируется" (Kohut, 1971, с. 219). Наблюдения, ведущие к получению эмпирических данных, принадлежат общественным наукам: они не аналитичны. Кохут говорит о формулировках Шпитца (1965) и Малера (1975), что они не так уж неверны. Скорее они "отдалены от переживания", поскольку не основаны на длительном эмпатическом погружении во внутреннюю жизнь наблюдаемого. Фактически степень выведения вовне так велика, что Кохут отвергает такое наблюдение как нечто подавляемое и испорченное "традиционной оценкой ценностей западного человека" (1980, с. 450). Это последнее положение относительно западных ценностей перекликается во многом с критикой со стороны Хиллмана положений школы развития относительно эго (см. выше, с. 129— 130). Кохут полагает, что акцент в работе Малера о "разделении" и "индивидуации" (в несколько ином, не таком, как у Юнга значении этого слова) отражает уже существующую шкалу ценностей: слепая зависимость "плоха", самодостаточность без жалоб "хороша". Это можно противопоставить акценту в работе Кохута на "внутренних состояниях чувств", и независимость — лишь одно из них (Kohut, 1980, с. 451). Что включает в себя постоянное использование Кохутом слова-картинки "эмпатия"? Эмпатия предполагает, что человек ставит себя на место или внутрь другой личности, без потери. Другой человек может помочь эмпатии, как, например, когда анализ протекает хорошо, и пациент и аналитик работают вместе. Аибо пациент может воздвигнуть механизмы защиты на пути эмпатии аналитика. Эмпатия может быть использована при наблюдении за детьми (например, поэтические размышления Винникотта относительно внутренних ощущений ребенка и попытка облечь их в слова — "привет, объект и т. д.). Трудность здесь состоит в том, что для многих людей эмпатичным к ребенку проблематично из-за необходимости активизировать собст-нснную детскую самость, не навязывая своих моделей существования. Можно видеть, как это отличается от "объективного" наблюдения детей, когда детская самость наблюдателя находится под контролем. Несмотря на то, что большинство из тех, кто наблюдает детей, знает, что такая объективность недостижима, немногие последуют за Кохутом, который поощряет явное смешение себя и другого. Кохут очень старается отличить эмпатию от сострадания, с одной стороны, а с другой стороны, от интуиции. Эмпатии не обязательно быть сострадательной, хотя она и необходима для истинного сострадания. Психологические приемы ведения войны основаны на эмпатии, и на ней же основаны ухищрения ловкого торговца. Что касается интуиции, различие провести труднее. Все родители и большинство аналитиков имели переживание соединения с материалом пациента до того, как пациент подходил именно к этому моменту (ср. исследование Dieckmann по контрпереносу, с. 200 выше). Основная причина того, почему эти явления не основаны на интуиции, заключается в том, что процесс, при котором они имеют место, подвержен рациональному исследованию, а интуитивные действия и переживания — нет. Кохут заметил, что "Никто, конечно, не может говорить об интуиции по отношению к нашей способности узнать лицо друга. Но как насчет диагноза болезни, с первого взгляда поставленного постоянно работающим клиницистом; казалось бы, неразумного выбора того, что другим кажется бесперспективным направлением научного исследования, но в конечном итоге ведет к великому открытию, сделанному талантливым исследователем; и даже решающие ходы великих шахматистов, военных стратегов, политиков и дипломатов? Во всех этих случаях талант и опыт сочетаются и обеспечивают либо быстрый сбор большого материала и способность понять, что он образует значимую конфигурацию, либо распознавание в один шаг сложной конфигурации, которая ранее не поддавалась решению" (1980, с. 450-1). Кохут сознает, что наблюдение внешнего мира может происходить гораздо более подробно, чем наблюдение внутреннего мира. Но при всех ограничениях наблюдения внутреннего мира эмпатия не только важна, но она обеспечивает поддержку высшим стандартам, подходящим для исследования внутреннего мира. Нет принципиальной разницы между не-эмпатическим исследованием внешнего мира и эмпатическим исследованием внутреннего мира. Просто эмпатия необходима в первую очередь для последнего. Читатель может отметить сходство с определением эмпатии у Юнга, в котором подчеркивается "одушевленность" объекта и возможность активного использования эмпатии (CW 6, para. 486). ВКЛАД ЮНГА В ПСИХОЛОГИЮ РАЗВИТИЯ Вслед за этим предварительным обсуждением я хочу сосредоточиться на вкладе Юнга в наше понимание развития в раннем детстве. Кроме того, я провожу параллели с теориями развития в психоанализе. В следующем разделе рассматривается вклад поетъюнгианцев. Я. могу выделить восемь областей, в которых вклад Юнга поразителен или значителен; некоторые из них рассматривались в других местах и я привожу ссылки на это. Акцент на матери. Юнг одним из первых четко высказался относительно значения отношений ребенка и матери в том виде, в каком это понимается теперь. Это следует сравнить с тем, как Фрейд настаивал на том, что эдипов треугольник накладывает свою ауру и рисунок на модель более поздних отношений. Юнг писал в 1927 году: "Отношения матери и ребенка — безусловно, самые глубокие и самые сильные из известных нам ... это абсолютные переживания, свойственные нашему виду, органическая истина... Существует внутренне присущая ... крайняя интенсивность отношений, которая инстинктивно заставляет ребенка прижиматься к матери" (CW 8, para. 723). Точно так же нам следует учитывать центральную потребность отделения от матери (и ограничения этого усилия): "С течением лет человек естественно перерастает связь с матерью ... но он не перерастает архетип так естественно" (CW 8, para. 723). Юнг подчеркивал три аспекта отношений ребенка и матери. Это — во-первых, то, что в течение всего периода взросления имеет место регрессия; во-вторых, что отделение от матери — это борьба; в-третьих, что кормление имеет первостепенное значение. Регрессия возникает из-за потребности ребенка в адаптации; такие потребности могут быть внешними и внутренними. Регрессия происходит не только к личной матери, как бы восполняющей временно жизненные потребности, но также к бессознательному архетипическому образу матери, поскольку "регрессия ... не прекращается на матери, но идет дальше за нее к родительской области "Вечной Женственности". Здесь мы видим "Зерно целостности", которое ждет сознательной реализации (CW 5, para. 50 . Это напоминает то, как психоаналитик Балинт проводил различие между легкой и имитирующей регрессией, которая дает шанс для "нового начала" (Balint, 196 . Второй акцент Юнг делал на борьбе ребенка, направленной на отделение от матери. Можно спросить, почему отделение понимается как борьба. Юнг никогда не спорил, что человек хочет (почти запрограммирован на это) отделения; но он сознавал, что существуют и другие желания или соблазны. Слитность с матерью после соответствующего возраста привлекательна, поскольку, например, можно избежать эдиповых конфликтов. Еще одна идея Юнга бросает свет на то, почему оправдано использование слова "борьба". Он полагал, что отделение от родителя также является началом новой стадии. Но: "Даже если изменение действительно имеет место, старая форма не теряет своей привлекательности; тот, кто вырывается от матери, стремится вернуться обратно к матери. Это стремление может легко превратиться в поглощающую страсть, которая угрожает всему, что было завоевано. Тогда мать становится, с одной стороны, высшей целью, а с другой стороны — самой страшной опасностью" (CW 5, para. 352).