5 Развитие личности

В качестве иллюстрации такого прагматизма Редферн предложил личное воспоминание о том, как он сам подростком всегда искал чего-то, подобного зрительному образу — драгоценность, или идеальную девушку, или идеологию, или идеал. Он писал: "Мы можем рассматривать эти предметы вожделения как различные варианты или результаты идеализированной груди или матери или какого-то еще утраченного психологического состояния. Нет ничего страшного в использовании этих терминов, если только вследствие этого мы не отбиваем охоту к поискам. Ибо только через поиск этих целей происходят жизнь и изменение" (там же, с. 1). ЭМПАТИЯ И НАБЛЮДЕНИЕ Я говорил о том, что был еще один спор среди постьюнгианцев, на этот раз внутри Школы Развития. Он касается относительных достоинств модели младенчества, полученной в результате эмпирических наблюдений за реальными матерями и детьми (как предлагал Фордхам в 1980 году) и модели, предполагающей эмпатическую экстраполяцию материала, полученного в результате анализа детей и взрослых. Сторонники первой точки зрения полагают, что они избегают адультоморфной фантазии, при которой более поздние психологические состояния, имеющие место у регрессирующих или больных взрослых, путаются с тем, что можно считать нормальным в младенчестве. Те, кто приветствовал эмпатическую экстраполяцию, полагают, что они лучше оснащены для проникновения во внутреннюю жизнь младенца, поскольку выясняют что-то о чувствах и переживаниях младенца во взрослом. Многие из тех, кто формулировал гипотезы относительно того, что происходит в раннем детстве, согласны, что на раннем этапе младенец действует и, что главное, соотносится с матерью, так, как если бы он находился в состоянии психологической тождественности, или. говоря метафорическим языком, единства с матерью — например, "первичный нарциссизм" Фрейда, "нормальный аутизм" Малера, "иллюзия всемогущества" Винникотта. Несмотря на то, что есть различия между этими понятиями, есть и известная степень пересечения. Подобным же образом работа со взрослыми при анализе рождает фантазии идеализированного или ужасного единства с аналитиком. Какова связь между этими двумя рядами явлений? Ни в одном из двух случаев не является объективно верным, что есть что-то еще, кроме двух людей. Но, говоря метафорически и эмоционально, в обоих случаях преобладает атмосфера психологического единства. Вопрос состоит в том, до какой степени такие фантазии во взрослом регрессивны в том смысле, что они возвращают к действительно пережитому и прочувствованному в детстве. Или же такие взрослые фантазии являются просто желаниями того, чтобы младенчество было таким, сентиментальным или ищущим сочувствия, в зависимости от того, приятно или неприятно ощущение единения? Спор вращался вокруг вопроса о том, полезно или нет устанавливать, что мать и ребенок функционируют в соответствии с субъективным восприятием ребенком их отношений. Или, другими словами, если очень маленький ребенок ясно не воспринимает границы или объективное разделение или разрыв между матерью и собой, насколько справедливо говорить о фазе психологического единства ограниченной протяженности и существующей наряду с разделенностью, отмечаемой наблюдателем? С точки зрения наблюдателя, нет такого единения. Мать и ребенок начинают жизнь вместе как два отдельных существа и постепенно находят друг друга и вступают в отношения. Весь процесс предполагает активное участие обоих. Считается, что в ходе этих отношений ребенок может идентифицироваться с матерью, даже смешаться, но это временная иллюзия со стороны ребенка, и ей не следует позволять затемнять наше понимание объективной разделенности (Fordham, 1976, с. 54). С эмпатической точки зрения, и ребенок, и регрессировавший взрослый, в соответствии со своими фазами, борются за установление границ и интеграцию осознания разделения, которое объективно имеет место. Но для ребенка иллюзия единения или всемогущества нормальна и дает основу для удовлетворительного развития эго. Для взрослого такие иллюзии являются иллюзиями в патологическом смысле, но они говорят нам о его опыте нормальных иллюзий в младенчестве. Поскольку эти фантазии также влияют на его отношения и эмоциональное состояние, они являются потенциальной связью между прошлым и настоящим. Как говорил Ньютон: "Реальность отделения младенца не говорит нам ничего о его субъективных переживаниях... Мне хотелось бы провести различие между наблюдением за младенцем и работой с младенцем во взрослом человеке. Юнг говорил, что каждая фаза развития становится автономным содержанием психики. Во взрослых пациентах образы, относящиеся к младенчеству, происходят из автономных комплексов с личностным и архетипическим измерением... При наблюдении младенца наблюдатель не участвует ... предположительно он стремится к объективности и сводит свою субъективную реакцию к минимуму. Различие между этими двумя подходами могут взаимообогащать либо вести к непониманию" (1981, с. 73- 4). Идея, упомянутая Ньютоном (который цитировал Юнга) о том, что каждая фаза развития в раннем детстве становится и продолжает быть автономным содержанием психики во взрослом состоянии, имеет огромное значение. В каждый данный момент ранние фазы развития, или скорее, опыта, имеют возможность начать действовать в человеке. Это предполагает, что существует невероятно сложная мозаика потенциальных образов. Эти содержания ставших автономными фаз влияют друг на друга и на эго, следовательно, создавая систему, которая объясняет нарушения и другие проблемы, которые могут помешать объективной реконструкции. Помимо субъективной цели, нам следует рассматривать более поздние образы как нечто, влияющее на более ранние по мере того, как происходит интеграция эго; правила времени не всегда применимы. Мы можем сказать, что личный опыт младенчества и детства, которые эволюционируют таким образом, могут функционировать во взрослом человеке как комплексы, ядра, вокруг которых собираются события, и которые диктуют эмоции и чувства, которые порождают события. Образы младенчества во взрослой жизни следует рассматривать как символы, а также как нечто относящееся к историческому младенцу. Одним из ключевых является вопрос о равновесии между межличностным и внутри-психическим факторами. В младенчестве архетипические детерминанты, врожденные ожидания влияют на то, как младенец воспринимает свое взаимодействие с его личной матерью. И, в свою очередь, межличностная деятельность стимулирует внутри-психические образы. Во взрослом человеке образы, возникающие из межличностной/внутрипсихической матрицы, влияют на отношения во взрослом состоянии. Тот факт, что эти содержания выражены в форме образов, представляют собой ценный мостик к полицентричному, образному тону архетипической психологии; снова у двух явно противоположных Школ оказываются сходные позиции. Благодаря этому у нас, видимо, все же есть инструмент для достижения равновесия между личным и архетипическим, который искал Нойманн в 1959 г. Например, одна из моих пациенток, которой предстояло лечь в больницу по поводу незначительной операции, была уверена, что рак ее матери входит в завершающую стадию. У нее возникла фантазия, что мать намеренно выбрала именно это время. Позднее так и произошло. Пациентке пришлось покинуть больницу за несколько минут до операции, чтобы броситься к постели матери. Образ, который развился у пациентки в детстве и позднее, предполагал крайне негативное ощущение единения их обеих. В этом случае образ вначале был центром ее фантазии, а затем реализовался в реальности. Психоанализ тоже отдал дань этим спорам. Кохут (1977, с. 267-312) утверждал, что сущность психоанализа, его уникальность среди наук состоит в том, что он приобретает Материал на основе интроспекции и эмпатии. "Мир определяется интроспективным состоянием наблюдателя" и существует "единство наблюдателя и наблюдаемого". Действительно, Кохут полагал, что явления можно считать психологическими только в том случае, если режим наблюдения основан на интроспекции и эмпатии: Эмпатия — это не просто полезный способ получения доступа к внутренней жизни человека ~ сама идея внутренней жизни человека и тем самым психологии сложных ментальных состояний немыслима без нашей способности познать с помощью сложной интроспекции — как я определяю эмпа-тию ~ какова внутренняя жизнь человека, каковы мы сами и что другие думают и чувствуют" (там же, с. 306).