9. Фанни Боудич Кац: "Анализ — это религия"

Одним из самых замечательных аспектов юнговской терапевтической философии тех времен было делаемое им ударение на интеллектуальном образовании пациентов. Это имело особое значение для женщин, которые попадали в орбиту его влияния без какого-либо формального образования по психологии, психоанализу или же истории религии и сравнительной мифологии. Юнг регулярно проводил семинары для широкого круга людей (имевших отношение к Цюрихской школе), их посещали многие пациенты, в том числе и Фанни. По мере того как у Юнга изменялась жизнь, а вместе с ней и интересы, то же самое происходило и с материалом, который он представлял на занятиях. К декабрю 1912 г. он уже знал, что больше не является христианином, и активно пытался найти в политеизме языческой античности новый миф для себя самого и для всего человечества. Семинары, которые посещала Фанни, отражали этот сдвиг в сторону более открытого выражения религиозной ориентации. Например, первый семинар, на котором присутствовала Фанни (в мае 1912 г.), был посвящен "Психоанализу". Ее конспект данного занятия показывает, что на нем достаточно откровенно объяснялись основные принципы психоанализа, которые иллюстрировались многочисленными материалами из его словесно-ассоциативных исследований и из случаев его пациентов. Интерпретация сновидений также объяснялась с помощью материалов из его клинической практики. В изложении его идей присутствовало и несколько откровенных ссылок на религию. Но уже летом 1913 г., когда Юнг стал читать новый курс по введению в психоанализ, психоаналитические понятия излагались вперемешку с замечаниями по истории религии и даже алхимии. Предчувствуя грядущее увлечение Юнга алхимией, Фанни сделала в своем дневнике следующую краткую запись, обобщающую его замечания: "Alchemie — die Geheimnis des Wie-dergeburt zu finden" ("Алхимия — чтобы раскрыть тайну возрождения"). Это самое раннее свидетельство того, что Юнг интерпретировал алхимию с точки зрения духовности и искупления. Очарование Фанни ее цюрихским опытом росло пропорционально тому, как в течении 1913 г. в рамках аналитической психологии все сильнее артикулировались ее религиозные элементы. Все вокруг были заняты расшифровкой своих излюбленных мифологических отрывков из Wandlungen und Symbole der Libido. Могли ли в один прекрасный день эти изумительные, хотя и пугающие, переживания богов и богинь, а также излучающего мощь Бога солнца и либидо стать так же и ее переживаниями? Фанни, как и многие другие, жаждала получить подтверждение трансцендентного царства, но ее не покидало опасение, что она не сможет его пережить. Многие надеялись, что благодаря исходящим от Юнга витальности и блистательному интеллекту, они когда-нибудь смогут стать такими же интересными людьми как и он. Может быть и можно было пройти такое тяжкое испытание... А еще, несмотря на то, что Юнг постоянно ссылался на Бога и на вещи духовного порядка, его взгляды могли привести в замешательство кого угодно, и Фанни не была исключением. Современная жизнь породила кризис смысла, религиозный кризис, которому можно было противодействовать лишь с помощью религии. Юнг, будучи пасторским сыном и целителем, представлялся именно тем человеком, который сможет углубить их христианскую веру и вдохнуть новую жизнь в их упования на новую жизнь и спасение. В течение многих лет Юнг именно этим и занимался, но с тех пор как он принял политеистическое язычество в качестве своего личного мифа, ему было все труднее скрывать это с помощью христианских метафор, позволявших ему находить общий терапевтический язык при общении с коллегами и пациентами, которым не удалось (еще!) отказаться от своего монотеизма. Понимая, что еще не время раскрывать свое новое языческое мировоззрение, он запутал (или, можно даже сказать, неумышленно ввел в заблуждение) свою паству. Пророческие сны В январе 1913 г. Сельма Боудич написала Юнгу письмо, в котором спросила о том, когда Фанни вернется домой. Глубоко проникшись популярной историей о Свенгали и его гипнотической рабыне — целомудренной девушке по имени Трильби, — некоторые близкие американских пациенток начали беспокоиться насчет того, что именно держит их родственниц в Цюрихе. Юнг заверил Сельму, что у Фанни произошел значительный прогресс — настолько значительный, что он вскоре сможет "освободить" ее от лечения. Однако, как подчеркивал Юнг, желание оставаться в Цюрихе принадлежит самой Фанни. В Цюрихе Фанни, возможно, и не была в полной мере счастлива, но к идее возвратиться домой она была абсолютно амбивалентна. Как бы то ни было, но именно в Бостоне она стала свидетельницей смерти своего отца и захотела покончить жизнь самоубийством. Она последовала совету Юнга и стала искать в своих снах предзнаменования будущего. Предполагалось, что бессознательное функционирует как высший разум, как оракул, который способен увидеть будущее и указать благоприятный момент. Юнг и Альфонс Медер обучали своих пациентов тому, как пользоваться этой "проспективной" функцией сновидений таким образом, чтобы с помощью нее принимать решения в своей повседневной жизни. Юнг зашел еще дальше и утверждал, что некоторые сны являются пророческими. Подобно древним библейским пророкам, он толковал сны своих пациентов как послания, идущие от Бога или из будущего; то же самое могли делать, по его мнению, и остальные. Фанни держала Патнэма в курсе происходящего в Цюрихе; ее информация вызывала у него все большую тревогу. Второго сентября 1913 г. в своем письме к Эрнсту Джонсу он выразил сомнение относительно юнговских "пророческих снов", а также указал на расхождение между профессиональной научной теорией Юнга и той мистической практикой, которую он на самом деле осуществляет со своими пациентами. Фанни получила обозначение "бывшей пациентки": Они [коллеги Юнга] говорят, что Юнг уделяет значительно большее внимание "реальности"; но хотелось бы знать, так ли это на практике. Он, судя по всему, положительно относится к пророческим снам. В прошлом году он лечил одну мою бывшую пациентку и использовал ее сны как инструмент для принятия решения о том, следует ли ей на некоторое время вернуться в Америку. Это выглядит странно, тем более, что во время его недавнего отсутствия, она анализировала свои сны самостоятельно и пришла к выводу, что им нужно было дать совсем иное толкование!8 Осенью 1913 г., после завершения семинаров, Фанни отправилась в Бостон. Она не была дома почти полтора года, а вернулась туда значительно более зрелой женщиной. Это были тяжелые полтора года. Во время анализа Юнг был агрессивен и враждебен по отношению к ней. Она искала защиты у своего кузена Джима, однако Патнем, несмотря на то, что у него у самого появились серьезные сомнения насчет Юнга, открыто встать на ее сторону не решался. Будучи по-прежнему убежденным в том, что у Фанни имеет место обычное сопротивление переносу, он уклонялся от каких-либо высказываний, которые могли бы помешать терапевтическому процессу. Почувствовав нерешительность Патнема, Фанни так и не рассказала ему полную историю своего лечения. А не рассказала она о том, что во время сеансов Юнг многократно и без всяких стеснений называл ее трусливой лгуньей. Это вызвало у нее негодование, ибо до сих пор с ней никто так не разговаривал. Тем не менее, она осознала, как высоко ценит Юнга Патнэм, и уже в конце сентября 1913 г. вновь отплыла из Америки, а в середине октября прибыла в Цюрих. Там она сразу же встретилась с Юнгом и передала ему содержание всех своих личных бесед с Патнемом. Юнга, должно быть, шокировало сообщение Фанни о том, что она поделилась с Патнемом всеми связанными с ним (Юнгом) негативными впечатлениями. В те смутные времена мнение всемирно признанного гарвардского невролога имело для Юнга большое значение и он не мог так просто позволить Патнему перейти на сторону Фрейда. Фрейд, Джонс и Ференци тоже добивались расположения со стороны Патнема, и в ноябре-декабре 1912 г. в переписке между собой они многократно говорили о Патнеме, его отношении к Юнгу, а также о том, принадлежит ли он к лагерю фрейдистов или нет. Они даже обсуждали между собой содержание писем Патнема (не ставя его об этом в известность) к Джонсу. Они нуждались в нем и вполне это осознавали.