4 Самость и индивидуация

В заключение Толпин отмечает, что споры в рамках психоанализа, подобные этим — "бесполезные "противоречивые обсуждения" теории ранних объектных отношений" — довершили расщепление в уже разделенной области психоанализа" (там же, с. 60).
Итак, можно вместе с Гордон (1980) сказать, что аналитическая психология может связать психологию самости и теорию объектных отношений. Если нарциссизм рассматривать как здоровую любовь к себе, тогда мы должны спросить вместе с Гордон: "кто есть тот "я", которого я люблю? Несмотря на то, что объект-самость передает что-то ребенку, и это помогает ему развить какое-то чувство по отношению к себе, тот же самый объект-самость также составляет часть эмоционального построения ребенка, относительно которого у него широкий диапазон чувств. Такое построение объекта-самости возникает в результате действия ранних механизмов защиты (например, защитной идентификации, расщепления и идеализации) и в особенности деинтеграции самости. Коротко говоря, вклад постъюнгианцев состоит в разработке модели, которая может включать врожденные потенциалы, врожденные процессы и внешние объекты с помощью как субъективной, так и объективной перспективы.
Мы имеем дело с соединением самого высокого и самого низкого. Самость — это личность высшего порядка, всеобщность, образ Бога. Это также нечто такое, что ребенок переживает в присутствии и при чувствовании матери, используя еще раз это выражение Редферна. Мы, конечно, можем пытаться разделить эти два аспекта самости, но они констеллируют друг друга, и возможно, неибежна некоторая степень смешения. Жаль было бы, если бы возникла ситуация, при которой аналитическая психология или психоанализ стали бы приверженцами лишь одной из этих перспектив; это было бы столь же тщетно, как и попытка жить только первичными или только вторичными процессами, или, говоря словами Юнга, использовать либо направленное, либо ненаправленное мышление одно за счет другого.

ВИННИКОТТ И САМОСТЬ

Винникотт — это еще один психоаналитик (1958, 1965, 1971), работа которого часто сравнивается с работой Юнга. Мы знаем, что Винникотт контактировал с аналитическими психологами, сотрудничал с "Журналом аналитической психологии" и участвовал в многочисленных "вселенских" встречах Британского Психологического Общества, в которых участвовали психоаналитики и аналитические психологи. Однако он упорно отказывался отдать должное концепциям аналитической психологии и едва упоминал работу Школы Развития, собирающейся в Лондоне в то же время, когда он писал многие из своих работ. Влияние Винникотта на аналитическую психологию было велико (и признано), особенно его идеи о развитии отношений мать — ребенок. В этой главе нас больше интересует отношение Винникотта к самости.
В начале жизни, согласно Винникотту, нет самости и нет самосознания. Только когда развивается последнее, можно говорить о "самости". "Человек" начинается в формировании эго, и Винникотт говорит о том, что самость преодолевает недостатки ортодоксального фрейдистского драйва и структурных систем, что упускает из виду ощущающего человека, который может внести вклад в собственные переживания. Этот вклад принимает форму внутренней реальности, которая понимается как нечто сосредоточенное вокруг центральной самости или ядра личности:
можно сказать, что центральная личность — это унаследованный потенциал, который ощущает непрерывность бытия и обретает по-своему и со свойственной ему скоростью личную психологическую реальность и личную схему тела" (Winnicott, 1965, с; 46).
Самость рассматривается как более или менее изолированное ядро, заключенное во внутреннюю реальность и окруженное ею. Она развивается через признание других и различий; самость определяется другим. Ребенок начинает жизнь в относительно неинтегрированном состоянии и в зависимости от качества материнской заботы прогрессирует к интеграции и статусу "единой самости". Помимо роли матери в обеспечении такой интеграции Винникотт также отмечает постоянное усложнение воображения и фантазии телесной деятельности. Другими словами, интеграция — это совместный продукт материнского окружения и собственных психических процессов ребенка.
Если "соответствие" матери и ребенка "недостаточно хорошо", тогда ребенок ощущает окружающую среду как преследующую его и нападающую на него. Согласно Винникотту, при этом происходит то, что Истинная Самость ребенка разгневана, сердита, обеспокоена преждевременным разрушением его всемогущества и уходит вниз. Тогда ребенок представляет миру работающую и подчиняющуюся Ложную Самость. Во взрослой жизни Ложная Самость ощущается как пустота, бессмысленность к неаутентичность.
Здесь две параллели с Юнгом. Ложная Самость Винникотта подобно персоне Юнга, когда та функционирует патологически. И второе, в то время как эго вряд ли является Ложной Самостью, эго, которое не отражает каких-то целей самости, ощущает жизнь через бессмысленность, характерную для Ложной Самости.
Каковы бы ни были переплетения Истинной Самости/Ложной Самости, ясно, что для Винникотта именно объектные отношения и отношение младенца к матери видоизменяют и влияют на его ощущение самости, а не вклад самости в объектные отношения. Ибо Винникотт, в отличие от Юнга, Фордхама и Нойманна, обычно изображал самость как конечный продукт эволюции от дезинтеграта к интеграту.
Сам Винникотт видел способ преодоления пропасти между его подходом и позицией аналитических психологов. В одной из своих ссылок на аналитическую психологию он отмечает, что аналитические психологи полагают, что есть "примитивная самость, которая выглядит как окружение", возникающее из архетипов, иногда более чем действие инстинкта. Винникотт полагал, что
"нам следует модифицировать наши (т.е. психоаналитические) взгляды и включить обе эти идеи и увидеть (если »то так), что в самом раннем теоретическом примитивном состоянии самость имеет собственное окружение, созданное ей самой, которое в такой же степени является самостью, как и инстинкты, которые производят его" (Winnicott, 1958, с. 155п).
Я не уверен, что какой-нибудь аналитический психолог когда-нибудь говорил, что окружение — это есть самость; суть в том, можем ли мы теоретизировать по поводу самости, которая существует сама по себе по отношению к окружению и взаимозависима с ним. Здесь Винникотт продвигается к этой точке зрения, которая отличается от его более развитого понятия созданной самости, возникающей в результате деятельности между человеком и его окружением.
Винникотт подчеркивает, что самость — это орган смысла, и его наблюдения относятся к потребности человека произвести трансценденцию себя с помощью творческого действия, и это близко идеям Юнга о самости. Возможно, наиболее четкая параллель этому — в степени доверия к бессознательным процессам, которые рассматриваются не через потенциальные конфликты и неврозы, но как обогащающие жизнь, даже нуминозные. Акцент Винникотта лежит на качестве .жизни, л>-. не не таких абстракциях, как душевное здоровье или здравый ум, и этот аспект процесса Истинной Самости напоминает индивидуацию.
Еще одна область работы Винникотта, которую можно сравнить с аналитической психологией, — это его понятие переходных объектов, которые ведут к образованию символов и к "третьей области", "области переживания". Она отличается от других областей — внутренней и внешней реальности. Она действует символически, и ее происхождение можно наблюдать в том, как ребенок использует объекты, которые можно потрогать (например, одеяла, игрушки или собственные руки и пальцы), вначале как защиту против отделения беспокойства и депрессии, а позднее как символы отсутствующей матери. Винникотт использовал выражение "первое не-я обладание", которое означало, что переходные объекты занимают особую точку в спектре я — другие — непосредственную точку, которая отражает состояние способности ребенка распознавать и принимать реальность (1971). Работа этой переходной области, ее синтезирующая функция и соединение внешнего и внутреннего, напоминают трансцендентную функцию Юнга, при которой символы могут соединять те содержания, которые интеллект соединять не может. Для Винникотта использование символов, вначале тех, которые можно потрогать, но позднее психологических, — это способ соприкосновения с внутренней реальностью. Винникотт рассматривал символы как нечто имеющее отношение к трансценденции полярности между "явлениями внешнего мира и явлениями отдельного человека, на которого смотрят" (1971, с. 16 .
Интерес Винникотта к игре непосредственно связан с личными ощущениями Юнга и его творческим потенциалом (Jung, 1963). Суть игры состоит в том, что правила эго могут нарушаться; категориальные различия, иерархия, реальность, нормальность, честность, ясность и так далее — все это может быть отвергнуто. Если мы примем, что игра действует исходя из системы самости, а не из системы эго, тогда именно в связи с концепцией игры Винникотта , характером игры, с религией и творчеством образуется теснейшая связь между ним и Юнгом. Юнг говорит о религиозном инстинкте или драйве, и игра также вездесуща to естественна. Религия и творчество основаны на транс-ценденции, на символах, на типах переживания "не-я", и все эти элементы присутствуют в детской игре.