Если почитают бога солнца или огонь, то почитают свое влечение или libido.
К.Г.Юнг, "Метаморфозы и символы", 1911
Даже самые недавние научные открытия..., рассказывающие нам о том, как мы живем, как движемся, как связано наше существование с солнцем, как мы его палим, как им дышим, как им питаемся, не дают нам ни малейшего представления о том, .что этот источник света и жизни, этот молчаливый странник, этот величавый правитель , этот умирающий друг или погибающий герой сделал со своим дневным или ночным путем для пробуждения человеческого сознания. Люди удивляются, почему древняя мифология арийцев является до такой степени солнечной — но какой же ей, спрашивается, быть?
Фридрих Макс Мюллер, "Лекции о возникновении и развитии религии", 1878
А теперь я готов рассказать о том, что считаю наиважнейшим для всего того, "что дышит и движется по земле", но, в первую очередь, для меня самого. Ибо я последователь Царя Гелиоса. И этому у меня есть подтверждения, ведомые лишь мне одному и передать которые я никак не смогу. Но, по крайней мере, не будет кощунством, если я решусь сказать, что с самого детства в моей душе поселилось томление по божественному сиянию.
Юлиан, Римский император, "Гимн Царю Гелиосу", 362 г. н.э.
Кто в состоянии понять подлинный источник древних восстановительных энергий, пульсировавших в душе К.Г.Юнга в годы после его столкновения с Отто Гроссом и Сабиной Щпильрейн? Да, он был испуган нахлынувшей на него волной сексуальной энергии, но это еще не все: в его дневных фантазиях и в ночных снах царили ужасающие, явно вагнерианские, видения таких тевтонских фигур, как Вотан и Зигфрид, а также картины космических драм из греческой мифологии. И это у того самого человека, который некогда гордился своим умением все рационально осмыслить, своей способностью сохранять самообладание перед лицом психоза, у того самого человека, который заклеймил спонтанную жизнь фантазии как нечто слабое, болезненное и отталкивающее. Но вскоре он обнаружил, что не в состоянии управлять новоявленным хаосом в своей собственной душе.
В период с сентября 1909 г. (когда стало ясно, что период трансформации уже начался) по сентябрь 1912 г. (когда Юнг опубликовал свою исповедь о том, что он потерял веру во Фрейда и в иудео-христианского бога) отношение Юнга к бессознательному разуму претерпело глубокие изменения. Будучи поначалу уверенным в том, что бессознательное является хранилищем исключительно личных воспоминаний индивида, он впоследствии стал рассматривать его как передатчик желаний и намерений предков (и даже их опыта), унаследованных нами биологическим путем: с помощью своего рода живого механизма — универсальной жизненной силы, названной либидо. К сентябрю 1912 г. он довел до ведома Фрейда и своих цюрихских сподвижников, что данной могучей жизненной энергией жизни является вовсе не одно лишь сексуальное влечение, как утверждал Фрейд, и поэтому ее следует рассматривать как более универсальную природную силу, чьи потоки передают по биологическим каналам духовные упования предков.
За эти годы Юнг сформулировал идею о том, что бессознательное является результатом длительного, филогенетического, эволюционного процесса. Человеческая психе, точно так же как и тело, является живым музеем истории эволюции. А поскольку наиболее важными для человека являются религиозные идеи, то в глубинах бессознательного разума каждого индивида нам надлежит открыть духовные символы наших предков. А с точки зрения эволюционного развития человеческого рода, самыми недавними из них и, следовательно, наиболее сильно воздействующими на нынешний человеческий опыт должны быть те, которые имеют расовое или племенное происхождение. Согласно новым воззрениям Юнга, религиозные потребности имели биологическую основу. Духовный мир представителей языческой античности, стоявших значительно ближе к нашим доисторическим предкам, восхвалял сексуальность, и потому они меньше страдали от неврозов и психозов, чем современные европейцы. Из этих гипотез Юнг создал теорию, согласно которой жизнь отдельного человека может иметь смысл лишь в том случае, если его религиозные убеждения и сексуальные практики созвучны убеждениям и практикам его расовых предков.
Полигамия открыла путь лучам этого внутреннего источника света и тепла, столетиями затмевавшегося монотеизмом и моногамией, которые неумолимо внедрялись иудео-христианством. Этому его научил Отто Гросс, но Гросс смешал знание о том, что полигамия разъедает устоявшуюся мораль, с попытками вызвать соответствующие изменения в политическом сознании, и на основании этого занимался поощрением революции и анархии. Вместо этого Юнгу хотелось создать дополнительные психотерапевтические методы, которые вызывали бы духовное возрождение. Он искал новые мощные символы трансформации для того, чтобы вызвать изменения в сознании у большого числа людей. Он все сильнее осознавал, что ему предназначено принести человечеству подобное освобождение, но никак не мог понять, какими средствами этого можно достичь. После того, как сон указал ему путь, он понял, что искомая тайна скрывается в рассказах о языческом перерождении.
А после того как Юнг однажды встал на этот путь, уже ничто не могло его остановить. Нет сомнений, на этой стезе у него было множество предшественников. В ту пору в германской Европе целые легионы ученых и художников, представителей богемы и буржуазии искали во многом того же самого. И внимательно прислушиваясь к их голосам, мы можем сквозь какофонию исторических событий (вполне упорядочившуюся начиная с 1933 г.), расслышать слабый отзвук распеваемых ими гимнов солнцу.
"Часто мне кажется, что я в одиночестве странствую по незнакомой стране"
Все началось со сна, приснившегося ему на борту корабля, на котором он вместе с Фрейдом возвращался в Европу после посещения конференции в Кларковском университете в сентябре 1909 г. В этом сне Юнг шаг за шагом (и в пространственном и во временном отношении) приближался к фундаменту большого старинного здания. Как гласит история, рассказанная в MDR, Юнг спустился из находившегося на верхнем этаже "салона в стиле рококо" на первый этаж, где было жилое помещение пятнадцатого или шестнадцатого века!. Затем, спускаясь по каменной лестнице, он оказался сначала в комнате "римской эпохи", а потом — на самом глубоком уровне — в "находящейся в скале пещере", в которой он обнаружил останки примитивной культуры: глиняные черепки, разбросанные человеческие кости и "два человеческих черепа".
В MDR Юнг утверждает, что этот сон впервые натолкнул его на идею о коллективном бессознательном. В прочитанной в 1925 г. лекции, в которой он изложил совершенно иную версию произошедшего, Юнг сообщил своим слушателям, что у него "в связи с этим сном было совершенно надличностное ощущение", указав, что, по крайней мере, для него, этот сон был не столько продуктом его личного бессознательного, сколько чем-то похожим на послание, пришедшее из загробного мира2. А еще через некоторое время он рассказал Э.Беннету нечто такое, что поставило под сомнение мистический характер его предыдущей интерпретации. Как сообщает Беннет, Юнг связывал этот, как предполагалось, "надличностный" материал из коллективного бессознательного с очень личными мыслями. "Размышляя над этим сном, — пишет Беннет, — он позднее обнаружил, что здание ассоциируется у него с очень старинным базель-ским домом его дяди, построенным над старым крепостным рвом и в котором было два подвала; самый нижний подвал был очень темным и напоминал пещеру"3. Как бы то ни было, этот сон задел в Юнге нечто такое, что направило его по совершенно иному пути.
Сразу же по возвращении из Америки, Юнг начал посещать места, где он мог наблюдать как производятся археологические раскопки. Он также начал интенсивно изучать мифологию и эллинистические спиритические практики по классическим на тот день трудам. "Археология или скорее даже мифология захватила меня в свои объятия", — написал он Фрейду 14 октября 1909 г.4 И это стало одной из основных тем в их переписке в течение последующих двух с половиной лет.
В детстве Юнг хотел стать филологом-классиком или археологом. Новоявленный проект заново пробудил эти детские фантазии. "Все мои восторги по поводу археологии (некогда похороненные на годы) вновь возвратились к жизни", — сказал он Фрейду5. Вскоре, однако, его занятия мифологией превратились почти в одержимость, мифологические фигуры стали вторгаться в его дневные фантазии и ночные сны. 20 февраля 1910 г. он написал Фрейду: "Во мне варятся всякие разные вещи, и в особенности мифология"6. К 17 апреля у него появилась обеспокоенность насчет того, как могут сказаться эти исследования на его психическом состоянии: "В настоящий момент я занимаюсь своими мифологическими снами почти с аутоэротическим наслаждением, лишь вскользь намекая о них своим друзьям... Часто мне кажется, что я в одиночестве странствую по незнакомой стране и моему взору предстают удивительные вещи, которых до меня никто не видел и не хотел бы увидеть.... Я еще не знаю, что из этого получится. Видимо, мне нужно довериться этому потоку, уповая на то, что где-то я в конце концов увижу берег"7. А к 15 февраля 1912 г. он был просто в панике: "Я веду ужасное сражение с гидрой мифологической фантазии и еще не все ее головы удалось отрубить. Иногда, когда хаотичность материала подавляет меня с особой силой, мне кажется, что я взываю о помощи"8.
Но юнговские усилия были не напрасны. Уже на исходе ноября 1909 г. стало ясно, что он сформировал новую психоаналитическую теорию, которой в будущем суждено было иметь глубокие расовые импликации.