Про упрямство

-  А если я скажу отцу, что я его уважаю, но  хочу сделать по-своему, он мне поверит? – молодой мужчина пристально смотрит мне в глаза и ждет моего ответа. Сейчас я скажу ему истину, и его жизнь станет иной, всё станет прекрасно и радужно. 

И пусть я хороший психолог, но я  не скажу истину. Истина где-то там, глубоко, у него внутри.  У него самого. Ведь это его жизнь. Нам предстоит ее найти.  Найти его истину, его собственную. И тогда, действительно, станет легче. Легче эмоционально и легче физически. Тогда.

А сейчас тридцатичетырехлетний мужчина крутит в руках игрушечную машинку,  одну из тех, что стоят у меня в кабинете. Он уже некоторое время погружен в себя. Я не мешаю, я здесь, я готова слушать его или просто быть рядом, пока он разрешает себе погрузиться в размышения. 

В четыре у него отняли упрямство. Мама так и сказала: «Я заберу у тебя это дурацкое твое упрямство». Он хорошо помнит и другие слова: «Если сейчас будешь упрямиться, и не будешь есть, то не поедешь с нами в отпуск». И он помнит, как он отступил. Какой ужас накатывал на него при мысли, что родители и сестры уедут на море и оставят его одного в запертой квартире. Это сейчас он понимает,  что родители никогда бы не оставили его одного.  Как не оставляли его даже на несколько минут - четырехлетка же, только и смотри за ним! А тогда в его фантазиях он оставался совсем один. От этих мыслей холодело внутри. Есть не хотелось, но он запихивал в себя еду изо всех сил. 

И никто тогда не спросил – хочет ли он есть или нет.  Он был здоровым крепким ребенком. Это потом доктор в санатории сказала маме, что так бывает, что дети могут есть мало и оставаться очень активными, что у них это может быть периодами.  

Это сейчас он  рассказывает мне, как трепетно относится к тому, что хочет есть его дочь, а что не хочет. Как он разговаривает с ней, как спрашивает. Он помнит себя в ее возрасте. Слишком хорошо помнит.  Это сейчас он читает про то, что дети сами хорошо выбирают, что им полезно, если детям в этом не мешать. Он современный отец. Но с собственным отцом он пока не может договориться.

Тогда, в четыре года, перед поездкой к морю он перестал упрямиться. Он перестал пытаться объяснить,  от какой еды его тошнит, так же, как сейчас его тошнит от его работы. Тогда он перестал рассказывать, что хочет стать строителем, строить дома до неба.

Когда он мечтал об этом, у него горели глаза. Но в семье все были доктора и мед.институт был предрешен.

-  А если я скажу отцу, что я его уважаю, но  хочу сделать по-своему, он мне поверит?- слова уже словно обращены к нему самому. Это уже похоже не на вопрос, а на размышление.

- Может быть, сразу и не поверит, - сам себе отвечает он, - но я  сам-то точно знаю, что люблю его и уважаю. И он это знает. Или не знает?