Сказка о хмуром человеке (психотерапевтическая сказка)

Жил-был Человек. Обычный такой на первый взгляд мужчина. Но была у него одна особенность, он все время хмурился. Вроде бы иногда улыбка проскальзывала на его лице, но, как будто пугаясь, тут же исчезала, лоб и глаза тут же приобретали суровое и слегка надменное выражение. За это выражение его и боялись и не любили, избегали, а, скорее, просто не знали как себя вести при нем. Может быть, непонятно было, что говорить, быть ли приветливым, быть ли надменным в ответ, а может просто игнорировать и не просто выражение лица, а всего этого Человека, всего целиком.

Вел он себя очень странно. Иногда казалось, что он так отчаянно хочет сказать что-то, что-то такое очень важное, на этот миг лицо его озарялось, глаза сияли, смотря куда-то, но потом, вдруг, он охватывал взглядом окружающих людей и постепенно озарение сменялось хмуростью, тело сникало, и он не произносил ни слова. Бывали дни, когда он  был достаточно разговорчив, бывал он мил, многие смеялись над его шутками, но, чаще, находили его злым и острым. Боясь быть осмеянными  и услышать какие-то весьма жесткие, хотя и правдивые, слова в свой адрес его старались избегать. Ведь мало кто готов посмотреть в зеркало своей собственной нелицеприятности. Его предпочитали не замечать, здоровались нехотя. Были люди в его жизни, которых он считал близкими. Те четверо любили проводить время вместе, да и он был с ними, проживал с ними общие минуты и часы. Окружающие часто видели их вместе, но почему-то в воспоминаниях лицо Человека казалось им расплывчатым, никто не мог вспомнить, где он был, а где его не было. За такое свойство совсем не оставаться в памяти у других и быть незаметным для людей вокруг, его называли Тень. Так, между собой, как бы скрываясь, они называли его таким образом и постепенно его настоящее имя стиралось, не оставляя после себя ни буквы.

Подводя итог, можно сказать, что он был отнюдь неоднозначной фигурой. Никто не мог сказать точно, что этот Человек любил, а что нет, чем был занят в жизни, но какие-то общие слова находились насчет него у всех. У каждого из них был какой-то, скорее, придуманный, чем настоящий, его образ. Кем же он был на самом деле? Скорее всего, на этот вопрос у него у самого не было ответа. Что-то такое смутное было в его душе. Смута создавалась такими разными чувствами, которые сплетались в клубок настолько тесный, что невозможно было его развязать. Там присутствовали горечь, обида, печаль, какая-та часть былой любви, отчаяние, страх, какая-то общая боль. Воспоминания постоянно ютились в каком-то уголке, отведенном для них, и всплывали в самое неподходящее время. Общее разочарование, боль и отчаяние  давно заняли почетные места в его сознании и от их имени произносились слова по отношению к людям, которые так ему смутно кого-то напоминали из его далекого-далекого прошлого. Иногда, подходя к зеркалу, он долго смотрел на свое отражение, которое начинало в какой-то момент исчезать и ему казалось, что он уже может видеть диван и другую стену сквозь его исчезнувший образ. Если он продолжал стоять так и дальше, ему казалось, что он перестает существовать, а погружаясь дальше в свои как бы мысли, и вовсе прекращал ощущать себя живым, казалось, что от него не оставалось ни следа, ни Тени.

Как это ни странно, он рисовал. Предпочитал рисовать виды, а вот людей редко, ему казалось, что они получаются у него на удивление уродливыми. Он любил выставлять свои картины, но где-то вдали от своего окружения и всегда под чужим именем. Под своим было слишком больно это делать, к тому же, было такое смутное чувство, что его картины не могут понравиться, если под ними будет стоять его настоящее имя. Однажды на такую выставку случайно зашел Главный в городе. Бодрым, уверенным шагом он прошелся мимо картин, подошел к одной. На ней было изображено что-то теплое, просторное, светлое, но тревожное, предвещающее что-то сильное и влекущее перемены. Картина почему-то привлекла внимание Главного, хотя это не было для него свойственно. Он остановился подле нее и долго всматривался. Лицо его сменило много выражений. От восторженного до озабоченно-хмурого. Он всматривался все пристальней в картину пока очертания деревьев на ней не стали напоминать ему его самого, а хмурые облака на небе постепенно превращались в угрожающие орудия, готовые его уничтожить. Он с криком отпрыгнул от картины и стал требовать, чтобы нашли автора. Человек явился в глубоком недоумении и в ответ на него получил череду неясных и, на первый взгляд, абсурдных обвиняющих слов.  Слова ранили и угрожали расправой, казались несправедливыми и неясными, недоумение все росло и уже стало казаться, что это просто злая шутка. Отнюдь.  Откуда не возьмись, появились черные фигуры, окружили Человека и отвели в черное помещение. Абсурдные для него слова продолжали преследовать его, не давая покоя. Они обвиняли в угрозе, попытке уничтожения великого Главного с помощью картины с небом и  деревьями. Мысли Человека уже не казались такими прозрачными. Они сменяли друг друга, переходя от отчаяния до злости. Постоянным оставалось лишь одно недоумение. Ведь он-то знал, что на самом деле было изображено на картине. Он помнил, как рисовал эти деревья, он помнил каким было то небо, ведь они были призваны приносить лишь свет и совершенно неясно, как же там появился Главный в городе, о котором Человек и не знал толком и не думал никогда. Несколько дней прошло в черном помещении. Усталость и одиночество победили в бою с мыслями, и Человек заснул. Во сне он видел деревья и небо, небо и деревья, они плыли, останавливались, говорили с ним, обнимали его, угрозы никакой от них он не чувствовал. Проснувшись свежим и вдохновленным, он попросил встречи с Главным. Главный пришел все такой же бодрой походкой, он пронзил окружающее пространство черного помещения своим резким движением вперед. Человек начал тихо, но уверенно и по мере того, как он говорил, его голос становился все громче и громче, а лицо его разглаживалось и уже отсутствовало то хмурое привычное выражение. И вот они уже стояли на свежем воздухе. Главный смотрел, чуть наклоняя голову влево, сжимая недоверительно губы. Человек все говорил и говорил о небе и деревьях, о деревьях и небе. Фигура Главного становилась все ниже и все больше приобретала форму вопросительного знака. Постепенно его голова стала осторожно поворачиваться в стороны, он все быстрее, как бы боясь, оглядывался то в одно, то другую сторону, опасаясь, что его могут увидеть черные фигуры. Но тех кратких моментов было достаточно, чтобы увидеть деревья и небо, небо и деревья. Оружия уничтожения вокруг не было. Наконец, он разжал губы,  потеряв совсем то уверенное выражение. Задумался. В его душе шевельнулось что-то похожее на горечь, на обиду, он почти услышал срежет старого чувства, отдаленного напоминающее такое сосущее все соки чувство вины, сомнение в своей правоте вдруг охватило его. Но он вдруг опомнился. Ведь он не мог так просто взять и отступить сейчас, ведь свидетелями его действий были многие черные фигуры. Он встрепенулся, разозлился, и Человек снова оказался в черном помещении. Но Человек помнил тот взгляд Главного и повороты головы, тот проблеск света и тень горечи в глазах Главного. Он просто знал, что его голос был услышан, надежда не покидала его, что за услышанным последуют правильные действия. Шло время, но Человек оставался в черном помещении, надежда стала постепенно покидать его, а однажды он вдруг понял, что все навсегда закончилось для него. Незаметно тело его стало мягким и как бы ватным. Окутала его тьма. Откуда-то из глубокой темноты возник образ воды, моря, которое он никогда в жизни не рисовал. Оно было глубокого синего цвета. Он почувствовал холод, который окутывает его с ног до головы, заковывая и забирая в себя. Он ощутил глубокий страх, скорее даже животный ужас, который сковал его. После этого все померкло, но какой-то свет вспыхнул вдруг с образом неба над ним и принес ему удовлетворение, Человек вдруг мимолетно чему-то улыбнулся. Затем  мир навсегда исчез, осталась лишь одна тьма и пустота.

Шло время, те четверо все также ходили вместе и разделали часы и дни, иногда они как бы вспоминали, что был когда-то с ними кто-то еще, но продолжали идти дальше, особо не останавливаясь на этой мысли. А у Главного в городе на стене появилась какая-то картина с небом и деревьями и именем автора в левом нижнем углу. Немногие черные фигуры, появляясь в его кабинете, иногда бросали быстрый взгляд на картину, затем на Главного, как бы вопрошая, для чего там висела эта картина. Главный наклонял голову влево, сжимал недоверительно губы и говорил что-то про память и про напоминания об опасности, о величие силы и власти. А сам, все больше оставаясь наедине с собой, смотрел прямо на картину, разжимал губы и думал об ошибках своей жизни, о цене своей власти и о горечи и боли капкана, который сам себе построил…