Л. М. Дюкетт. Ключ к Ключу Соломона. Тайны магии и масонства. Часть I. Глава 10

Глава десятая

Распятие

Quantum, nobis prodest hac fabula Christi.
(Сколько пользы нам принёс этот миф о Христе.)
Папа Лев X (1513-1521)

Мы можем никогда не узнать подробностей культурного пересечения тамплиеров (если таковое имеется) с исмаилитским Орденом Ассасинов и/или другими ближневосточными сектами или философиями. История сообщает нам, что в течение двенадцатого века тамплиеры были свирепыми и грозными воинами, которые вновь и вновь отличались в боях против сил сарацин. Ясно также, что в годы оккупации и окончательного угасания европейского присутствия в Святой Земле тамплиеры вступали время от времени в дипломатические (если не в явно кооперативные) отношения с местным мусульманским населением, и из-за лёгкости, с которой тамплиеры акклиматизировались в восточной среде, ходили слухи о тайном союзе.

Правда это или нет, в легендах и народном (и, позже, масонском) воображении тамплиеры стали почти супергероями (или суперзлодеями), мастерами магических искусств, Каббалы, вызывания демонов, алхимии и даже сексуальной магии. Некоторые из этих традиций (исключая сексуальную магию) прозрачно затронуты в масонстве Йоркского и Шотландского обрядов, где градусы, соотносящиеся с возвращением Сынов Израиля из Вавилона, сильно приправлены ссылками на Каббалу и сочетаются с церемониями, касающимися тамплиеров.

Очевидно, что масоны не почитают тамплиеров за их предполагаемое колдовство, или за то, что они были содомитами, или за то, что они, возможно, плевали на распятие. Тем не менее, общеизвестно, что они были обвинены во всех этих вещах (и признались в них). Тем не менее, Ремесло чтит этот опозоренный и изгнанный Орден вплоть до институционализации тамплиерских идеалов для молодых людей в Ордене де Моле.

Это правда, что когда тамплиеры стали богатыми и могущественными, возросло их высокомерие, но что для меня ясно, так это то, что с момента образования в 1118-м до уничтожения в 1314-м тамплиеры оставались людьми веры, которые считали себя христианами и верили в Бога самым пылким образом. Я, однако, предполагаю, что их «секреты» сделали невозможным для них продолжать с чистой совестью принимать авторитет Библии и некоторых доктрин Католической Церкви — доктрин, которые требовали от христиан безоговорочной и нездоровой веры в то, что, как знали тамплиеры (и считали, что это можно доказать), не соответствует действительности. Мы можем только догадываться, какие именно доктрины Церкви они отвергли, но если есть хоть клочок истины, скрытый в показаниях, полученных путём пыток, то мы приходим к выводу, что они презирали, в частности, почитание распятия.

Напомним, что многие рыцари признались в том, что, когда их принимали в Орден, они должны были плевать на распятие и попирать его ногами, и в том, что им было приказано не поклоняться распятию. Это было одним из самых шокирующих обвинений в адрес тамплиеров, предъявленных Инквизицией, которое внесло большой вклад в их репутацию как чёрных магов. Мы должны, однако, помнить, что есть огромная разница между символом креста (который во многих своих формах был почитаемым символом ещё в доисторические времена) и распятием (крест с изображённым на нём мёртвым и окровавленным телом). Важно также отметить то, что крест (простой равноконечный) не появляется в христианском искусстве до середины пятого века н.э.^[1], и то, что изображения распятия не появляются в христианском искусстве до седьмого века н.э.^[2]: до этого символом христианства была рыба, а образом, чаще всего ассоциируемым с Иисусом, был пастырь, несущий ягнёнка.

Напомним также: те же рыцари свидетельствовали, что им говорили при инициации, что Иисус был человек, который умер, как умирают все люди. Это мнение было также распространено среди христиан первого столетия, в том числе последователей Иакова, биологического брата Иисуса, который учил, среди всего прочего, что простой акт следования примеру Иисуса и применения его учения в своей жизни и был путём к спасению.

Это не соответствовало, однако, мнению Католической Церкви двенадцатого века, которая пропагандировала доктрину первородного греха, общей порочности человека и неминуемого физического воскресения всех погребённых трупов в мире. Эти учения были изобретением Павла — человека, который никогда не встречал Иисуса — человека, с которым иерусалимская Церковь первого века (ведомая Иаковом) состояла в значительных — возможно, даже жестоких — разногласиях.

За почти пятьсот лет после смерти Иакова и Павла христианство запуталось в основных идеологических конфликтах. Это были бои вокруг вопроса о том, что должно стать основополагающими принципами веры. В конце концов, дело дошло до ожесточённого столкновения двух в корне различных фракций. В центре конфликта стояли разногласия на предмет того, кем именно был Иисус, и что сделало его фигуру значительной. Как ни странно, дебаты сосредоточились не непосредственно на Иисусе как Мессии или на его учении, но на личности Адама и учении о вине Адама, или первородном грехе.

С одной стороны были те, кто в той или иной мере занял позицию ранней иерусалимской Церкви, ведущей своё происхождение от изначальных последователей Иисуса. Они рассматривали Иисуса как святого человека, учителя, принявшего мученическую смерть, чья родословная обозначила его царскую или священническую судьбу. Их взгляд на первородный грех заключался, в основном, в том, что своим грехом Адам повредил только себе, а не всему роду человеческому — что он умер бы вне зависимости от того, согрешил он или нет. Они считали, что дети рождаются в таком же невинном состоянии, в каком был Адам до своей крупной ошибки, и человечество как таковое не нуждается в жертвоприношении (таком, как, например, распятие Иисуса) или очевидном чуде (таком, как воскресение из мёртвых), чтобы достичь спасения.

Религия, исходящая из этих фундаментальных предпосылок, видела христианство как естественную эволюцию от ветхозаветного закона к новому закону Евангелия. Оно должно было быть более простой верой, нежели строгое соблюдение закона Моисея, и почитание жизни и учения Иисуса, Помазанника — это религия, которая учит, что спасение зарабатывается следованием примеру Доброго Пастыря, совершением добрых дел и повиновением тому, что называется величайшей заповедью из Ветхого и Нового заветов^[3]: «Возлюби Господа Бога своего всем сердцем своим, и всею душою своею, и всею крепостию своею, и всем разумением своим, и ближнего своего, как самого себя».

Противоположностью этому была религия (изобретённая почти полностью Павлом), которая сводила на нет проповеди и основные учения Иисуса. Эти учения, в конечном итоге, стали неважны, поскольку Павел верил в то, что (из-за проклятия греха Адама) мы все рождаемся виновными и приходим в мир уже с грехом, приговорёнными к смерти, и что нам уготовано страдать от мук вечных. Этот первородный грех невозможно было снять, выполняя добрые дела или придерживаясь любого закона. Действительно, согласно Павлу, только одна вещь может снять проклятие — кровь — искупительная кровь распятого Бога-во-плоти.

Это расширение мотива жертвоприношения животных у евреев было основано на напуске Павлом метафизического тумана вокруг казни Иисуса и сообщения о его последующем воскресении. Подобно тому, как кровь убитого ягнёнка использовалась в храмовой службе, чтобы освободить поклоняющихся от определённых грехов, Павел постановил, что Иисус был Агнцем Божьим, и что кровь Богочеловека-Христа может (при определённых обстоятельствах) освободить нас от греха Адама. Павел говорит нам, что Иисус был. Павел говорит нам, для чего, в конечном итоге, Иисус пришёл — не проповедовать — не учить — не для того, чтобы служить примером — но для того, чтобы умереть. Залитое кровью тело Иисуса, которое пригвоздили к распятию, было идеальным символом для этого суицидального акта кровавой жертвы.

Для того чтобы наши грехи были сняты, как учил Павел, мы должны сначала отказаться от нашего естественного самоуважения, в уме и на словах признав, что мы (поскольку мы родились грешниками) виновны и заслуживаем вечного проклятья. После искреннего принятия этого мы должны полностью и абсолютно уверовать в то, что Иисус был воплощённым Богом, который пришёл на Землю, чтобы взять на себя те страдания, которые заслуживаем за духовное преступление мы уже в силу самого своего рождения, и в то, что его смерть, его физическое воскресение и его телесное вознесение на небо были объективными историческими событиями.

К этой беспрекословной вере Павел добавил ещё одно условие спасения — Благодать Божию. Вопрос о том, что именно собой представляет благодать, остаётся объектом постоянных дискуссий, но, по словам Павла, мы ничего не можем сделать для того, чтобы её заработать. Она либо есть у нас с рождения, либо её нет. Без благодати мы прокляты на вечные муки в аду, независимо от того, насколько хороши мы в жизни или насколько сильно мы верим во Христа. Для избранных, которые обладают Благодатью Божией, нет преступления столь отвратительного, нет греха столь злого, что лишили бы их спасения.

Доктрина Павла о том, что спасение достигается отдельно от совершения добрых дел и праведного поведения, является абсолютно уникальной и не встречаются больше нигде в Писании^[4]. Она совершенно чужда тому уроку, который преподнёс Иисус своей жизнью, и словам его проповедей. Она — полная противоположность той позиции, которой придерживался Иаков, брат Иисуса, и его Церковь в Иерусалиме. Выясняется также, что она не в ладах и с масонским учением, которое говорит нам, что «...способность к науке и производству дана человеку для самых лучших, самых полезных и наиболее благотворных целей».

Тем не менее, доктрины Павла, в конце концов, победили, по крайней мере, в Католической Церкви. В пятом веке, во многом благодаря блестящей силе убеждения Святого Августина Блаженного (354-430 н.э.), христианство стало, в сущности, паулианством. Радикальные доктрины Павла об общей порочности человека и первородном грехе станут на всём протяжении Тёмных Веков определять природу человеческой души, будучи каноном безжалостной и мощной Церкви — Церкви, чьи доктрины, основанные на ненависти к самому себе, символизировало запугивающее и страшное орудие садистских пыток и смерти — распятие.

Я ценю терпение читателя к страданиям в этом кратком экскурсе в историю Церкви и поворотов догм и доктрин. Я сделал так не для того, чтобы наскучить вам или любыми путями переубедить вас в вопросах веры, которая всегда должна оставаться делом вашей личной совести. Я сделал это, чтобы, так сказать, подготовить почву для того, что я сейчас собираюсь сказать про тамплиеров.

Я считаю, что при посвящении в тамплиеры кандидат действительно должен был плевать на распятие и топтать его ногами. Я считаю, что он должен был делать это не как акт чёрной магии или отречения от божественности Христа, а как целенаправленное осквернение символа того, что Орден считал чудовищным извращением истины — ложью, порождённой цепью лжей, берущих начало за тысячу лет до смерти распятого Спасителя — ложью, возмущающей естественный разум и здравый смысл — ложью, заставляющей нас ненавидеть само наше существование — ложью, вызвавшей массовую слепоту в Западной цивилизации по отношению к глубокой духовной красоте учения и уроков святого человека из Галилеи — ложью, что пригвоздила человеческий дух и чувство собственного достоинства к кресту вины, страха и стыда.

Кроме того, я слышу эхо такого мироощущения в традиционном антагонизме масонства по отношению к тирании мирской власти, в его воинствующем выступлении против невежества и суеверий, в его легендарной вражде к деспотической религии, в его возвеличивании искусств и наук, в его призыве к рациональному почитанию Божества и в его однозначном утверждении о том, что человечеству присуща доброта.

Да, я считаю, что при посвящении в тамплиеры кандидат действительно плевал на распятие и топтал его ногами. И я считаю, что таким образом он совершал первый шаг к отречению ото лжи и освобождению своей души.

Инициация у тамплиеров?

© O.T.O.

[1] Найдено на саркофаге в Ватикане — см. B.M. Metzger, M.D. Googan, «The Oxford Companion to the Bible», Oxford University Press (1993), p. 57.

[2] Ibid.

[3] Второзаконие, 6:4 и Лука, 10:25-28.

[4] Исаия говорил о добрых делах человеческих, как о «грязных тряпках» (что позже цитирует Павел). Но когда мы прочитаем контекст, то увидим, что Исаия порицает людей за их поведение в отношении конкретного события и не делает заявлений относительно фундаментальной природы человека.