Статья-конспект

Много написано о творческой одаренности, высокой чувствительности, способности к абстрактному мышлению шизоидов - качествах, которыми они обладают благодаря возможности легко контактировать с содержанием своего бессознательного. Как и о другой стороне этих талантов: замкнутости, эксцентричности, часто неспособности установить близкий эмоциональный контакт с другими, слабой социальной интуиции. Н. Дж. Догерти пишет: «Шизоидный характер может выражать себя в самых разных вариантах адаптации. На шизоидной шкале располагаются и замкнутый человек, который в периоды декомпенсации подлежит госпитализации, и ученый, отличающийся высокой работоспособностью и сделавший карьеру, и художник, прославившийся своей самобытностью в мире искусства. Всех их объединяет склонность к изоляции. Если же человек обладает слабым эго, минимальными материальными и культурными ресурсами, то картина может оказаться ужасной».

Смысл термина «шизоидный» Гантрип рассматривает с точки зрения теорий М. Кляйн, Фейрберна и Винникота. Кляйн относит термин «шизоидный» к «расщеплению эго» под воздействием влечения к смерти. Если, однако, расстройство вызвано внешними плохими объектными связями (по Фэйрберну) или неудачей недостаточно хорошей матери в поддержке уязвимого эго младенца (по Винникотту), тогда шизоидный будет означать: «ушедший от внешней реальности под воздействием страха». Расщепление эго будет вторичным, как результат потребности ухода и одновременного сохранения контакта. Фэйрберн был одним из первых, кто указал на то, что истерия восходит к шизоидному состоянию личности. Кляйн, признавая ценность теории Фейрберна, и соглашаясь с акцентом о связи между истерическим и шизоидным характерами, вела с ним полемику в основном, в вопросах терминологии относительно шизоидной, параноидной и депрессивной позиций.

Гантрип, являвшийся учеником Фейрберна и развивавший его идеи, говорит о шизоидном состоянии как проблеме, которая лежит в основе депрессии и невроза. Он рассматривает формирование параноидного, обсессивного, истерического и фобического характеров в качестве различных защитных способов справиться с внутренними плохими объектами, чтобы предотвратить возврат в депрессивное или шизоидное состояние психики. Когда невозможно получить любовь от значимого близкого, он становится плохим объектом, на что возникает два типа реакций. Можно разозлиться в связи с фрустрацией и предпринять агрессивные нападки на плохой объект, чтобы принудить его стать хорошим и перестать вас фрустрировать. И это свойственно депрессивной позиции. Но возможна более ранняя и более глубокая шизоидная реакция. Когда вместо того, чтобы рассердиться, можно чувствовать болезненный любовный голод, пробуждающий ужасный страх деструктивности своего желания, либо страх приблизившись, быть проглоченным. Вся шизоидная проблематика сосредоточена вокруг потребности в идентификации со значимым близким и, одновременно, его инкорпорации (пожирания), и невозможности эту потребность удовлетворить, не ощущая угрозы для цельности своей идентичности.

Гантрип: Мы должны допускать три базисные позиции: шизоидную (или регрессивную), параноидальную (или преследующую) и депрессивную (или отягощенную виной); обе позиции, и параноидальная и депрессивная, могут использоваться в качестве защиты против шизоидной позиции. Так же как «депрессивная позиция» обременена виной, так и «параноидальная позиция» одержима страхом. «Шизоидная позиция» еще глубже, ибо инфантильное эго ушло, в поисках безопасности, внутрь от преследования или же решительно стремится к такому уходу. «Депрессивная позиция» имеет решающе важное значение для морального, социального и культурного развития ребенка, но шизоидные феномены и бегство от объектных отношений имеют большее значение для терапевтической работы, чем депрессия, и чаще встречаются, чем принято думать.

Таким образом депрессивная позиция и депрессия — это переживание вины и подавленного гнева на объект любви. Параноидальная позиция - переживание интенсивной «тревоги преследования», полнейшего страха деструктивности любви и вообще связи с внешним миром, который, как обнаружила Кляйн, может характеризовать первые несколько месяцев жизни. Шизоидная позиция — это капитуляция перед тревогой преследования, невозможность ее выносить и, как следствие — уход в себя, отказ от эмоциональных связей. Все постнатальные феномены, сколь бы инфантильными они ни были сами по себе, принадлежат к сфере активных «объектных отношений» и поэтому могут служить в качестве защиты против ухода в пассивную пренатальную безопасность.

Догерти: «Дефицит эмоциональных ресурсов у шизоидного пациента и кажущееся отсутствие интереса к взаимоотношениям могут навести терапевта на мысль, что пациент подавлен и находится в депресии. Однако в случае шизоидной инкапсуляции отсутствует характерный для депрессии мрачный тон вины. Неспособность выражать чувства, пустота и вялая экспрессия свидетельствуют о шизоидной структуре характера. Шизоидный человек может впасть в депрессию, например, пережив утрату, но ограниченный аффект и депрессия – это не одно и то же».

Гантрип: «Та стадия, на которой младенец начинает выходить из первичной идентификации с матерью и начинает переживать свою отделенность от матери, является опасной точкой в развитии, если мать не дает младенцу адекватной эгоподдержки. И эта опасность заключается не в том, что не удовлетворяются его инстинктивные влечения, а в том, что утрачивается его базисное переживание идентичности. Ее ядро расщепляется, частично вытесняется примитивными защитами, частично уходит в глубокий страх и сохраняет большой личностный потенциал, который остается непробужденным и неразвитым.» Впоследствии шизоидный клиент ощущает «пустоту», «небытие» в своей сердцевине.

Инфантильная потребность является естественным императивным требованием «получать»: пищу, телесную заботу и контакт и эмоциональные объектные взаимоотношения — вначале от матери. Младенец настолько беспомощен, что его естественные потребности неотложны, и если они быстро не удовлетворяются, то развивается паника и ярость. Тогда «обусловленные потребностью взаимоотношения» с матерью начинают вызывать испуг, потому что они становятся опасно интенсивными и даже деструктивными. Уход в равнодушие является полной противоположностью любви, выражать которую становится слишком опасно. Все кажется тщетным и бессмысленным. Чувство «тщетности» является специфическим шизоидным аффектом. Находящийся в депрессии человек страшится утраты своего объекта. Шизоид, вдобавок к этому, страшится утраты своей идентичности, утраты себя. Реакция на депривацию включает в себя гнев, голод, подлинный страх и уход, и к ним добавляются реакции на реальную внешнюю угрозу. Пытаясь сохранить безопасное личное пространство, шизоидные клиенты часто производят впечатление отчужденных и отстраненных.

Шизоид всегда должен усиленно стремиться к взаимоотношениям ради безопасности и сразу же вырываться из этих взаимоотношений ради свободы и независимости: колебания между регрессией к матке и борьбой за рождение, между поглощением своего эго и его отделением от человека, которого он любит. Такая «то внутрь, то наружу» программа (термин Гантрипа), всегда приводящая к разрыву с тем, за что в данное время человек держится, является наиболее характерным поведением для шизоидного конфликта. «Стремительное приближение и отход», «цепляние и разрыв», естественно, крайне разрушительны и препятствуют всяким связям в жизни, и в какой-то момент тревога становится такой сильной, что ее нельзя вынести. Тогда человек полностью уходит от объектных отношений, становится явно шизоидным, эмоционально недоступным, отъединенным. Это состояние эмоциональной апатии, отсутствие какого-либо чувства — возбуждения или энтузиазма, привязанности или гнева — может очень успешно маскироваться.

Существуют различные возможности поддерживать жизнь во внешнем мире, несмотря на значительную степень утраты витальных чувств. Могут быть придуманы способы жизни, которые не зависят от непосредственной жизненности «восприятия» объектного мира. Такой взгляд может легко переходить в непоколебимое исполнение «долга» безотносительно к реалиям человеческой жизни и чувствам других людей. Или, опять же, жизнь может быть сведена к обычной рутине, выполнению очевидных вещей механически, без какой-либо попытки обдумывания, в холодном безразличии, которое замораживает все вокруг, однако безопасно для данного лица. Возможен весь диапазон такого рода стабилизации шизоидной личности — от мягко выраженной склонности до фиксированного типа. Все эти методы, с одной стороны, помогают шизоиду спасать себя от ухода от реальности, следствием чего стала бы утрата эго, с другой - несут опасность для той скрытой части личности, которая обречена на бегство от жизни во внешнем мире. Это та часть личности, которая больше всего нуждается в помощи и излечении.

Чаще встречаются люди с более мягко выраженными чертами интроверсии и плохим эмоциональным контактом с внешним миром, у которых проявляются признаки депрессии, что означает, что они апатичны и воспринимают жизнь как тщету — состояние шизоида. У таких людей сохраняется, хотя и малый, эффективный рациональный раппорт со своим миром. Они находятся в тисках глубокого внутреннего страха и отходят в сторону, чтобы никто им не навредил. С другой стороны, такое глубокое отчуждение часто может скрываться за маской компульсивной общительности, беспрерывной болтовни и лихорадочной активности.

Та часть личности, которая борется за сохранение контакта с жизнью, чувствует глубинный страх другой, «спрятавшейся», ушедшей личности, которая наделена огромной способностью притягивать и поглощать все больше и больше из оставшейся части личности. В связи с этим против нее действуют сильные защиты. Если такие защиты не срабатывают, эго повседневного сознания испытывает нарастающую утрату интереса, энергии, приближаясь к истощению, апатии, дереализации окружающей среды и деперсонализации. Оно превращается в пустую раковину, обитатель которой удалился в более безопасное место. Если такое состояние заходит слишком далеко, центральное эго (обычно связанная с внешним миром самость) становится неспособным поддерживать нормальную жизнедеятельность, и вся личность подвергается полномасштабному «регрессивному распаду».

Догерти: Деперсонализаця и дереализация – это состояния бытия, переживаемые на стадии примитивного ухода, который предшествует декомпенсации. Когда человек чувствует, что не живет в собственном теле, а сама жизнь не реальна, он изо всех сил цепляется за ощущение своего Я. «Два образных термина передают переживания шизоидного человека, приближающегося к декомпенсации: «невыразимый ужас» и падение в «черную дыру». Термин «невыразимый ужас» был введен для описания крайней степени тревоги в раннем детстве, описывая переживания ребенка в ситуации, когда матери не удается контейнировать его тревогу. Он описывает безмолвное переживание жуткого и таинственного ужаса, предшествующего шизоидной дезинтеграции. «Невыразимый ужас» как состояние включает в себя: глубокую беспредметную тревогу перед вступлением в опасную и неизведанную область; жуткое предчувствие неизбежной гибели и полного исчезновения. Без контейнирующего присутствия чуткого опекуна, «невыразимый ужас» так и остается для ребенка примитивным нуминозным переживанием, которое в нетрансформируемом виде практически непереносимо.

Образ «черной дыры» передает ощущение катастрофического разрыва связности Я, возникающее в результате тотальной имплозии. Подобно коллапсирующей звезде, человек проваливается сам в себя, втягиваясь в ледяное небытие, где нет ни света, ни смысла, ни надежды. Почва уходит из-под ног, и человек больше не может ощущать себя живым. В этом состоянии идентичность, сознание, способность к осмыслению опыта исчезают в пространстве архетипической реальности.

Отступая от жизни, человек рискует проскочить некую «критическую точку», после которой мощная энергия бессознательного необоримо затягивает его во внутрипсихический вихрь, уносящий на другую сторону – в шизоидный ландшафт. Леденящий душу страх дезинтеграции не является исключительно патологическим по своей природе. На первом году жизни сознание только-только начинает дифференцироваться от бессознательного. И любой ребенок живет в состоянии зависимости от опекуна, который может присутствовать или отсутствовать, проявлять заботу или быть безучастным. Ребенок неминуемо переживает моменты, когда воспринимаемая им угроза вызывает сильное беспокойство и беспомощность, он не может вербально сообщить о своих потребностях или о собственном дистрессе. В таком состоянии ребенок нуждается в поддержке и успокоении со стороны другого, который мог бы контейнировать его переживания. Когда же травма воспринимается как катастрофическая, а опекун не в состоянии вынести испытываемый ребенком страх, в действие вступают защиты, предотвращающие сокрушительную психическую дезорганизацию. Пытаясь справиться со страхом дезинтеграции, ребенок приносит в жертву спонтанные проявления своего Я, только тогда его организм может выжить. Выражаясь более драматично: «Чтобы сохранить свою жизнь, организм, по сути, перестает жить». Нередко в периоды стрессов, внезапных перемен или в процессе трансформации взрослые люди вновь переживают катастрофическое беспокойство. Именно в такие моменты мы все подвержены переживанию примитивного страха дезинтеграции.

Шизоидная регрессия — это уход от плохого внешнего мира в поиске безопасности во внутреннем мире. Проблема шизоида в том, что его обусловленный страхом уход приводит к неспособности осуществлять подлинные связи с объектами и к последующей изоляции, которая влечет за собой риск тотальной утраты всех объектов и, вместе с этим, утраты своей собственной идентичности. Это серьезный вопрос — приведет ли уход шизоида и его регрессия к возрождению или к подлинной смерти. Попытка спасти свое эго от преследования путем бегства внутрь к безопасности порождает еще более серьезную опасность утраты эго другим путем. Характерной чертой окончательно регрессировавшего эго является зависимая пассивность, вегетативная пассивность внутриутробного состояния, которое способствовало первоначальному росту и которое может содействовать восстановлению сил.

Депривация потребностей является не единственной причиной шизоидного ухода. Винникотт подчеркивает, что мать не только должна удовлетворять потребности младенца, когда он их ощущает, но и не должна навязывать себя младенцу в то время, когда он этого не хочет. Это становится «посягательством» на еще слабое, недозрелое и сенситивное эго младенца, чего он не может вынести и прячется в себя. Существует много других источников «негативного давления» в лишенных любви, авторитарных и агрессивных семьях, в которых у младенца часто возникает настоящий страх. Проблема возникает не только вследствие потребности ребенка в родителях, но также из-за родительского давления на ребенка, который часто эксплуатируется в интересах родителей, а не самого ребенка.

С этим связано то презрение, которое выражают многие клиенты к своей потребности зависеть от помощи других людей или терапевта. Это легко заметить также по страху и ненависти к слабости, вкрапленным в наши культурные отношения. Причина того, почему существует табу на нежность, заключается в том, что нежность считается слабостью во всех взаимоотношениях, кроме самых интимных, и многие люди считают нежность слабостью даже в этой сфере и вводят паттерны доминирования и в любовную жизнь. Табу налагается на слабость; то, в чем никто не осмеливается сознаться, — это чувство слабости, насколько бы сильно реальная слабость ни была в них заложена в младенческом возрасте.

Cтрах и борьба против регрессивного стремления и страх засыпания и релаксации — являются частью самозащиты психики против внутренней опасности утраты всякого контакта с внешней реальностью, которая постоянно стимулирует усилия по восстановлению этого контакта.

Обычно в течение многих лет прилагаются усилия по предотвращению регрессии, хотя случаются периодические срывы, например, через каждые четыре-пять лет, с незначительными признаками нервного переутомления и напряжения в периодах между срывами. Во многих случаях, однако, внутри личности выстраиваются очень мощные защиты садистической по отношению к своей витальности природы, которые и направляют энергетически заряженные, хотя и крайне напряженные влечения в реальную жизнь.

Надежда и возможность возрождения регрессировавшего эго — задача терапии.

Психотерапия становится реалистической попыткой примирить ушедшее испуганное инфантильное эго во внутреннем мире с внешней реальностью.

1. 1. Первый аспект проблемы заключается в медленном вырастании из оков садистического преследования самих себя. Шизоидные личности нуждаются в том, чтобы перестать безжалостно преследовать самих себя под непрекращающимся ментальным давлением, побуждающим их вести себя подобно «вынужденно ставшим псевдовзрослым», и обрести смелость принимать понимающее отношение терапевта к своему внутреннему испуганному и находящемуся под сильным прессом ребенку.

   2. Одновременно с этим протекает второй процесс — рост конструктивной веры в «новое начало»: если удовлетворяются потребности регрессировавшего эго, вначале во взаимоотношениях с терапевтом, который защищает регрессировавшее эго в его потребности в первоначальной пассивной зависимости, то это означает не коллапс и утрату активных сил на все времена, а стабильный выход из глубинного напряжения, уменьшение глубоких страхов, повторное оживление личности и возрождение активного эго, которое спонтанно и которое не надо «погонять» и принуждать. То, что Баллинт называл «примитивной пассивной зависимостью», делающей возможным «новое начало», а Винникотт - «подлинной самостью, спрятанной в безопасном хранилище и ожидающей благоприятного шанса для возрождения». Наконец, Гантрип подчеркивал, что регрессия и болезнь — это не одно и то же. Регрессия — это бегство в поиске безопасности и шанса нового начала. Но регрессия становится заболеванием при отсутствии какого-либо терапевтического лица, с кем и к кому можно было бы регрессировать.

Эго без объектных связей становится бессмысленным. Поиск объектов является источником способности любить, а сохранение связей является главной выражающей себя деятельностью цельной самости. У глубоко шизоидного человека жизненная сердцевина самости и активный поиск объектных связей одинаково парализованы, что приводит в результате к состоянию, из которого сам он не может выйти. Чем более интенсивна потребность клиента в терапевтической регрессии, тем больше он ее опасается и тем сильнее он ей сопротивляется во внутренней борьбе, которая наполняет его крайне болезненным телесным и ментальным напряжением.

Шизоидная личность может поддерживать свое существование посредством ненависти, когда любовь невозможна. Однако такая мотивация является деструктивной, нацеленной либо на уничтожение плохих внутренних объектов, либо на уничтожение плохого элемента в хороших объектах. Она не обладает сама по себе никакой конструктивной целью и не обеспечивает какого-либо переживания позитивной самости. Ненависть, совместно с порождаемой ею виной, становится для маниакально-депрессивной личности способом сохранения контакта эго с объектами, с тем, чтобы не допустить распада в шизоидное состояние; ибо в этом состоянии индивид всегда чувствует себя на грани безнадежного отчаяния, не обладая достаточно сильной идентичностью для завязывания каких-либо реальных контактов, если только терапевт не поддержит пациента в его изоляции.

Борьба за разрушение идентификации является длительной и тяжелой, и в терапии она кратко повторяет весь процесс роста к нормальному сочетанию добровольной зависимости и независимости, характерному для зрелого взрослого человека. Одной из причин тревоги служит то, что сепарация может восприниматься не как естественный рост и развитие, а как насильственный, злобный, деструктивный разрыв, как если бы младенцу при рождении было суждено оставить умирающую от родов мать. Однако главная причина тревоги заключается в том, что сепарация влечет за собой угрозу утраты идентичности.

Шизоидные клиенты одновременно ищут реальную хорошую объектную связь с терапевтом и сопротивляются этому. Они цепко держатся за свои внешние плохие объекты, потому что они представляют собой их внутренние плохие объекты, которые они не в состоянии оставить. Плохие родители лучше, чем никакие. За утратой интернализованных плохих объектов может последовать как депрессивная, так и шизоидная реакция. Клиент не сможет отказаться от интернализованных плохих родительских объектов и стать независимым от них, и поэтому не может выздороветь и стать зрелым человеком, если не укрепит хорошие взаимоотношения со своим терапевтом как с реальным хорошим объектом; в противном случае он будет чувствовать себя оставленным без всяких объектных связей, испытывая тот крайний ужас, которого всегда страшится ушедший в себя шизоид.

Переход от первоначального архетипического переноса к более личному очень пугает, но именно он может медленно вывести из внутреннего мира воображения к человеческим слезам и близкому контакту. Способность воспринимать терапевта не как навязчивого, а как доброжелательного и предупредительного человека возникает далеко не сразу, но именно она помогает ослабить ощущение подавляющего физического и эмоционального пренебрежения или посягательства.

Проявление терапевтом из благих намерений теплоты и беспокойства на самых ранних этапах работы может быть воспринято как угроза затопления и в итоге оказать разрушающее воздействие на формирование рабочих отношений. Шизоидные клиенты нуждаются в эмоциональном пространстве. Только при плавной модуляции от одного аккуратного взаимодействия к другому начинают постепенно выстраиваться доверительные отношения, а живой интерес терапевта будет восприниматься более терпимо, закладывая основу, которая в дальнейшем позволит ему разжать тиски инкапсуляции. С другой стороны, раннее сопротивление переносу отчужденность и есть та самая защита, которая должна быть демонтирована, чтобы процесс мог двинуться дальше.

Гантрип: Шизоидный уход, если понимать его правильно, является разумным поведением в тех обстоятельствах, которые его породили. Винникотт утверждает, что под давлением младенец отводит свою реальную самость от столкновения, чтобы впоследствии дождаться более благоприятного шанса для возрождения. Однако такое отступление ради спасения «спрятавшегося эго» также проходит длинный путь, подрывающий «проявляемое эго», которое воспринимает подобное поведение как угрозу распада или смерти.

При разрушении шизоидной защиты угроза затопления бессознательным существенно возрастает. Когда частота обращения к инкапсуляции уменьшается, начинают проявляться неопосредованные, ранее неосознаваемые примитивные аффекты ярости, ужаса и отчаяния. Одновременно с появлением грубых аффектов тело все больше наполняется примитивной энергией и становится отзывчивым. Пробуждение таких физических ощущений, как боль и удовольствие, может сильно осложнить жизнь человека, который прежде был инкапсулирован. Неожиданно высвободившаяся сексуальность, запущенные проблемы со здоровьем и способность совершать деструктивные действия выходят на первый план. Чувствовать ожившее тело – и страшно, и интересно.

Догерти: «Клиницисты нередко считают, что шизоидные структуры характера встречаются исключительно у психически недееспособных людей. В результате эти характерологические проблемы остаются недоисследованными и у клиентов, и у терапевтов, да и в обществе в целом».

Мак-Вильямс: «Одной из причин, почему специалисты в области психического здоровья не замечают высокофункциональной шизоидной динамики, является то, что многие из таких людей «прячутся», или проходят «сквозь» нешизоидных других. Их личностные особенности включают «аллергию» на то, чтобы быть объектом интрузивного внимания, и кроме того, шизоиды боятся оказаться выставленными на всеобщее обозрение как чудаки и сумасшедшие. Поскольку нешизоидные наблюдатели склонны приписывать патологию людям, являющимся большими затворниками и эксцентриками чем они сами, вполне реалистичен страх шизоида оказаться пристально изученным и изобличённым как ненормальный или не совсем нормальный. Кроме того, и многие высокоэффективные шизоиды обеспокоены собственной нормальностью независимо от того, теряли они её на самом деле или нет. Страх оказаться в категории психотиков может быть проекцией убеждения в невыносимости их внутреннего опыта, который настолько частный, неузнаваемый и не отзеркаленный другими, что им кажется, их изолированность равняется сумасшествию.

Даже специалисты в области психического здоровья иногда приравнивают шизоидность к психической примитивности, а примитивность к ненормальности. Блестящая трактовка М. Кляйн параноидно-шизоидной позиции как основы для способности выдерживать сепарацию (то есть, для депрессивной позиции) оказалась вкладом в восприятие феноменов ранних стадий развития как незрелых и архаичных.

Вероятно, шизоидные люди психически оказываются в той же позиции, что и люди, принадлежащие сексуальным меньшинствам. Они чувствительны к риску показаться девиантными, больными или с нарушениями поведения для обладателей обычной психики, просто потому что они действительно меньшинство. Специалисты в области психического здоровья иногда обсуждают шизоидные темы тоном, сходным с тем, который раньше использовался при обсуждении представителей ЛГБТ-сообщества. У нас есть тенденция одновременно и приравнивать динамику к патологии, и обобщать целую группу людей на основе отдельных представителей.

Шизоидный страх стигматизации понятен с учётом того, что люди невольно укрепляют друг друга в предположении, что чаще встречающаяся психология нормальна, а исключения представляют собой психопатологию. Возможно, между людьми существуют заметные внутренние различия, выражающие психодинамические факторы так же как и другие (конституциональные, контекстуальные, различия жизненного опыта), которые в терминах психического здоровья не лучше и не хуже. Склонность людей ранжировать различия по какой-то шкале ценностей имеет глубокие корни и меньшинства относятся к нижним ступенькам таких иерархий».

Литература:

1. Боулби Дж. Привязанность. Перевод с английского Н.Г. Григорьевой и Г.В. Бурменской. - М., 2003.

2. Гантрип Г. Шизоидные явления, объектные отношения и самость, 1969.

3. Догерти Н. Дж., Вест Ж. Дж. Матрица и потенциал характера: С позиций архетипического подхода и теорий развития: В поисках неиссякаемого источника духа. – Пер. с англ. – М.: Когито-Центр, 2014.

4. Кляйн М. Заметки о некоторых шизоидных механизмах. Доклад 1946 г. перед Британским психоаналитическим обществом.

5. Кляйн М. Печаль и Маниакально-депрессивные состояния,1940.

6. Мак-Вильямс Н. Размышления о шизоидной динамике. - Журнал Практической Психологии и Психоанализа, 2016, №2