К. С. Станиславский. РАБОТА АКТЕРА НАД СОБОЙ | Добавление к главе о действии41 . . .

Добавление к главе о действии^⁴¹

. . . . . . . 19. . г.

Неудача на прошлом уроке с повторением этюда "с сумасшедшим" произошла не только потому, что вы не запаслись новыми задачами на данный, сегодняшний день и повторили старые приемы игры. Была допущена другая ошибка. Она заключалась в непоследовательности и в нелогичности ваших действий.

Чтоб понять это, вспомните, как строились баррикады.

При первом исполнении этюда вы придвинули большой библиотечный шкаф вплотную к двери. Невозможно было даже приотворить щели, чтоб через нее просунуть палку и ею оттолкнуть шкаф.

При сегодняшней игре этюда вы поступили иначе. Шкаф был придвинут к двери не вплотную, а на расстоянии от нее. Ничто не мешало сумасшедшему приотворить дверь и протискаться через широкую щель.

Остальная тяжелая мебель была сдвинута не вплотную, а с промежутками. Это ослабляло крепость баррикады.

При таких условиях вы сами не могли верить целесообразности вашей работы и действия. Без веры же нельзя жить тем, что делаешь на сцене.

Другой пример нецелесообразности, нелогичности действий дала нам Вельяминова. Для чего ей понадобился абажур от лампы? Неужели для того, чтобы защищать себя от сумасшедшего? Для чего она уронила этот злосчастный абажур и придала такое значение его подниманию?

А вам, Названов, для чего понадобился мягкий плюшевый альбом? Он также является ненадежным орудием обороны. Согласитесь, что ваше действие было нецелесообразно, нелогично и что в него нельзя поверить.

Я мог бы вспомнить немало моментов непоследовательности действий при вашем вторичном исполнении этюда "с сумасшедшим". Этим моментам тоже нельзя поверить: они тоже не способствовали правильному чувствованию во время игры. Напротив, они мешали непосредственности переживания.

– Нипочем не понять! – вздыхал Вьюнцов.

– Между тем это так просто. Представьте себе, что вы хотите пить и наливаете воду из графина в стакан. Вы берете графин, наклоняете его над стаканом, при этом тяжелая стеклянная пробка выпадает из горлышка, разбивает вдребезги стакан, и вода разливается по всему столу, вместо того чтобы попасть к вам в горло. Вот результат непоследовательности ваших действий.

– Во! – задумался Вьюнцов.

– Теперь возьмем другой пример: вы приходите к своему врагу, чтоб мириться, и затеваете с ним ссору, которая кончается дракой с увечьем.

Вот результат нелогичности вашего действия.

– Понял! Вот здорово понял! – обрадовался Вьюнцов.

– Таким образом, на очередь становится вопрос о роли логики и последовательности в процессе душевного и физического действия.

Вопрос тем более важный, что логика и последовательность [не] являются самостоятельными элементами в творческом процессе.

Они поминутно сталкиваются со всеми другими элементами.

О таких моментах мне легче говорить при каждом таком столкновении. Это вынуждает меня дробить и разбрасывать по всей учебной программе работу по изучению вопросов влияния логики и последовательности на каждый из творческих элементов на протяжении всей работы по изучению составных частей творческой души артиста.

Сейчас при нашей работе над действием впервые происходит столкновение с логикой и последовательностью, и я останавливаюсь на этом моменте, чтобы внимательно рассмотреть его.

В реальной, повседневной жизни люди бывают сознательно или привычно последовательны и логичны в своих внешних и внутренних действиях. Там в большинстве случаев нами руководит жизненная цель, насущная необходимость, человеческая потребность. Там люди привыкли отвечать им – по инстинкту, не задумываясь. Но на сцене, в роли, жизнь создается не подлинной действительностью, а вымыслом воображения. Там, при начале творчества, нет в душе артиста его собственных, человеческих потребностей, живых жизненных целей, аналогичных с целями изображаемого лица. Эти потребности и цели роли не создаются сразу, а выращиваются постепенно долгой творческой работой.

Надо уметь превращать воображаемую цель в подлинную, насущную. Актеры, не владеющие соответствующей внутренней техникой, выходят из трудного положения наивно, примитивно. Они лишь делают вид, что изо всех сил стремятся к высокой цели пьесы и действуют ради нее. На самом деле они лишь "наигрывают страсти роли". Но нельзя "как будто бы" действовать или чувствовать и искренно верить такому самообману,

При отсутствии же веры в подлинность своих сценических стремлений актеры окончательно лишаются руководства своих человеческих и жизненных навыков, привычек, опыта, подсознательной работы органической природы, логики и последовательности своих человеческих хотений, стремлений и действий.

Взамен их на сцене создается особое, специфическое актерское состояние, ничего не имеющее общего с реальной жизнью.

Без руководства человеческими потребностями люди вывихиваются на подмостках и попадают на путь наименьшего сопротивления, во власть штампов и ремесла.

На наше счастье, существуют приемы психотехники, помогающие бороться с указанной опасностью и направляющие творчество по верному жизненному, органическому пути.

Один из этих психотехнических приемов основан на логике и последовательности душевных и физических действий. Чтоб овладеть этим приемом, надо изучать природу этих действий, как в самом себе, так и в других людях.

– Значит, изволите ли видеть, актеры должны в жизни все время ходить с записной книжкой и ежеминутно вносить в нее, знаете ли, подмечаемые логические и последовательные действия как свои, так и чужие?! – придирался Говорков.

– Нет, я предлагаю вам более простой и практический прием, который поставит вас самих в необходимость зорко присматриваться к логике и последовательности своих и чужих действий, – заметил Аркадий Николаевич.

– Как же? – заволновался Вьюнцов.

– Успокойтесь! Я объясню вам это на образном примере, – решил Аркадий Николаевич. – Названов и Вьюнцов, идите на сцену и начните там делать какое-нибудь физическое действие.

– Какое же? – не понимал я.

– Считайте деньги, разбирайте деловые бумаги. Ненужные бросайте в камин, а необходимые откладывайте в сторону.

– А я что буду делать? – не понимал Вьюнцов.

– Наблюдайте за работой Названова, интересуйтесь ею, старайтесь в той или другой мере принять в ней участие, – объяснял Торцов.

Мы пошли на сцену и присели к столу у камина.

– Дайте, пожалуйста, бутафорские деньги, – обратился я к стоявшему за кулисами дежурному рабочему.

– Они не нужны. Играйте с пустышкой, – остановил меня Аркадий Николаевич.

Я принялся считать несуществующие деньги.

– Не верю! – остановил меня Торцов, лишь только я потянулся, чтобы взять воображаемую пачку.

– Чему же вы не верите?

– Вы даже не взглянули на то, к чему прикасались.

Я посмотрел туда, на воображаемые пачки, ничего не увидел, протянул руку и принял ее обратно.

– Вы хоть бы для приличия сжали пальцы, а то пачка упадёт. Не бросайте ее, а положите. На это нужна одна секунда. Не скупитесь на нее, если хотите оправдать и физически поверить тому, что делаете. Кто же так развязывает? Найдите конец веревки, которой перевязана пачка. Не так! Это не делается сразу. В большинстве случаев концы скручиваются и подсовываются под веревку, чтобы пачка не развязалась. Не так-то легко расправить эти концы. Вот так, – одобрял Аркадий Николаевич. – Теперь сочтите каждую пачку.

Ух! Как скоро вы все это проделали. Ни один самый опытный кассир не сможет пересчитать так быстро старые, дряблые бумажки.

Видите, до каких реалистических деталей, До каких маленьких правд надо доходить для того, чтобы наша природа физически поверила тому, что делаешь на сцене.

Действие за действием, секунда за секундой логически и последовательно Торцов направлял мою физическую работу. Во время счета воображаемых денег я вспомнил постепенно, как, в каком порядке и последовательности совершается в жизни такой же процесс.

Из всех подсказанных мне Торцовым логических действий во мне создалось сегодня совсем иное отношение к пустышке. Она точно заполнилась воображаемыми деньгами или, вернее, вызвала правильный прицел на воображаемый, но в действительности не существующий объект. Совсем не одно и то же – без толку шевелить пальцами или пересчитывать грязные, затрепанные рублевики, которые я мысленно имел в виду.

Лишь только почувствовалась подлинная правда физического действия, тотчас же мне стало уютно на сцене.

При этом помимо воли появились экспромты: я свернул аккуратно веревку и положил ее рядом на стол. Этот пустяк согрел меня своей правдой. Мало того, он вызвал целый ряд новых и новых экспромтов. Например, перед тем как считать пачки, я долго постукивал ими об стол, чтобы выровнять и уложить их в порядке. При этом Вьюнцов, который был рядом, понял мое действие и рассмеялся.

– Чему? – спросил я его.

– Уж очень вышло похоже, – объяснил он.

– Вот что мы называем до конца и в полной мере оправданным физическим действием, в которое можно органически поверить артисту! – крикнул из партера Аркадий Николаевич.

– Таким образом, – резюмировал [он], – вы начали с грубого наигрыша. Чтоб уйти от него, пришлось тщательно проверить последовательность производимых физических действий.

Неоднократно повторяя их, вы постепенно вспоминали ощущения реальной жизни, вы узнавали эти ощущения, верили им и правильности ваших действий на сцене.

В подлинной жизни все эти чувствования кажутся нам естественными, доступными, простыми, знакомыми. Но на подмостках они перерождаются в условиях публичного выступления и представляются нам чуждыми, недосягаемыми, сложными.

Даже привычная логика и последовательность самых элементарных человеческих физических действий изменяют нам на сцене и уходят от нас.

Такое досадное перерождение артиста на подмостках следует однажды и навсегда признать печальной неизбежностью. С ней необходимо бороться.

Для этого нужна помощь психотехники и некоторые элементарные знания природы наших физических и других действий. Это требует в свою очередь детального изучения их составных моментов.

В тех случаях, когда действия не рождаются или не оживляются сами собой, мы прибегаем к принципу подхода от внешнего к внутреннему, мы складываем в логическом и последовательном порядке отдельные составные моменты и создаем из них самое действие. Логичность и последовательность чередования частей напоминает нам о жизненной правде. Знакомые двигательные ощущения закрепляют эту правду и вызывают веру в правильность производимых действий.

Лишь только артист поверит им, они сами собой оживают.

Весь этот процесс вы имели возможность проследить сегодня при работе над этюдом "счета денег".

Усиленно подчеркиваю, что в этой работе от внешней техники к живой, жизненной правде большое значение имеют логика и последовательность чередования составных частей, образующих действие.

Их необходимо изучать, тем более что в будущем нам предстоит широко пользоваться рекомендуемым мною приемом оживления целого через складывание его составных частей.

– Как же изучать-то? – беспокоился Вьюнцов.

– Очень просто: ставить себя в положение, при котором такое "изучение" становится неизбежным.

– Что же это за положение? – допытывался я.

– То самое, в котором вы только что очутились сегодня при работе над этюдом "счет денег". Это положение создает работа с пустышкой, то есть с воображаемыми предметами.

На нашем жаргоне мы называем ее "беспредметными действиями".

Для того чтоб вы отнеслись к ним с полной сознательностью, я постараюсь объяснить вам на наглядном примере скрытый в этой работе секрет или практический смысл.

Для этого мне придется прибегнуть к доказательству от противного.

Названов и Вьюнцов! Повторите тот же этюд со "счетом денег", по только на этот раз играйте не с "пустышкой", как при последнем исполнении, а с реальными предметами, которые вам принесет сейчас бутафор.

Мы повторили этюд.

По окончании нашей игры Аркадий Николаевич обратился к ученикам, смотревшим из зрительного зала, и сказал:

– Заметили ли вы и помните ли, как Названов только что брал со стола одну за другой пачки денег, как он развязывал, считал, раскладывал их и т.д.?

– Помним приблизительно, – лениво говорили ученики.

– Только приблизительно? А многое забыли? – допрашивал Торцов.

– Не то чтоб забыли, а приходится делать усилие над собой, чтоб вспомнить, – объясняли одни.

– Плохо следили, – говорили другие.

– А вы сами, игравшие, ясно помните все отдельные моменты только что проделанных действий с реальными предметами? – обратился Аркадий Николаевич с вопросом ко мне и к Вьюнцову.

Пришлось признаться, что мы не думали ни о каких физических действиях, ни о каких отдельных моментах и что они выполнялись сами собой, механически.

Потом Аркадий Николаевич снова обратился с вопросом ко всем ученикам, смотревшим из зрительного зала.

– Теперь вспомните и скажите мне: в каком виде сохранилось у вас воспоминание о прежнем исполнении того же этюда "счет денег", – без реальных вещей. с "мнимыми предметами" или, иначе говоря, с пустышкой?

Выяснилось, что "беспредметные действия" дошли до зрительного зала лучше и сохранились в памяти четче, яснее, ярче.

– А вы, игравшие, что скажете? – снова обратился Аркадий Николаевич ко мне и к Вьюнцову. – Какие воспоминания сохранились в вас о "беспредметном действии" счета денег?

Оказалось, что воспоминания об установленной линии внимания, созданной при упражнении в физических действиях, сохранились в нас с большей четкостью, логичностью и последовательностью.

– Какой же вывод можно сделать из опытов: действия с реальными предметами и без них? – спрашивал нас Аркадий Николаевич.

Мы не знали, что отвечать.

– Вывод тот, – объяснял Аркадий Николаевич, – что при упражнении с реальными предметами многие из составных моментов, образующих производимое действие, незаметно проскальзывают, выпадают из линии внимания творящего. Это те моменты, которые выполняются механически, привычно, сами собой, незаметно. Такие проскоки мешают познаванию природы исследуемого действия. Они не дают возможности проследить в последовательном и логическом порядке составные части, из которых складывается исследуемое действие. Это затрудняет также и работу по созданию линии внимания, за которой должен безостановочно следить артист, которой он должен все время руководствоваться.

При "беспредметных действиях" наблюдаются совсем другие явления. Там сами собой исключаются моменты выпадения, за которыми не может уследить внимание.

– Во! Почему же?

– Потому что с упразднением реальных предметов сами собой исчезают и неразрывно связанные с ними механические действия, привычки, навыки, вызывающие нежелательные проскоки в линии внимания. Освобождение от проскоков дает возможность создать сплошную линию, логически и последовательно цельную, заполненную воспоминаниями об отдельных, составных моментах, складывающих из себя самое действие.

Иначе говоря, мнимые объекты заставляют осознавать до конца то, что в жизни делается механически.

В чем же, в конечном счете, секрет приема "беспредметного действия"?

В логичности и последовательности его составных частей. Вспоминая и складывая их, создаешь верное действие, а с ним и знакомое ощущение. Они убедительны, так как близки к правде. Их узнаешь по жизненным воспоминаниям, по знакомым физическим ощущениям. Все это оживляет создаваемое по частям действие.

В конце урока Аркадий Николаевич усиленно убеждал нас со всем вниманием отнестись к упражнениям в "беспредметных действиях". Он поручил Ивану Платоновичу наблюдать за этими занятиями и докладывать ему об их ходе.

– Знайте, что эти упражнения для драматического артиста то же, что для певца вокализы. Последние дают верное направление звуку, а "беспредметные действия" – вниманию артиста, – убеждал нас Аркадий Николаевич.

– Я уже много лет на сцене, но до сих пор ежедневно, по 15-20 минут, работаю над "беспредметными действиями" и хорошо знаю теперь их природу, их составные части. Я произвожу эти действия в самых разнообразных предлагаемых обстоятельствах.

Судите сами о технике, которая во мне выработалась в этой области. Если б вы знали, как она нужна артисту, как она ему помогает.

Преждевременно объяснять вам, в чем заключается эта помощь. Сейчас вы поймете меня умом, а такое понимание загружает голову. Подождем того времени, когда вы поймете мои объяснения всем своим духовным и физическим существом.

Пока же верьте мне, так сказать, в кредит и яро работайте над "беспредметными действиями", но под личным наблюдением Ивана Платоновича.

. . . . . . . 19. . г.

Сегодня Аркадий Николаевич говорил:

– В опытах, произведенных на прошлом уроке с действием без предметов и с реальными предметами, вы сами заметили, что работа с пустышкой получала значительно большую четкость, законченность, логичность и последовательность, чем таковые же действия с реальными предметами.

В жизни в большинстве случаев отдельные составные части действия скомкиваются, смазываются. Не следует ли заключить из этого, что четкость, о которой идет речь, противоречит тому, что происходит в реальной жизни?

Вместо ответа я поделюсь с вами одним из самых дорогих для меня эстетических воспоминаний, которое я бережно храню в себе более сорока лет.

Дело в том, что еще при первом приезде в Москву Элеоноры Дузе я видел ее в "Даме с камелиями". Во время длинной паузы она писала письмо Арману. Я помню эту замечательную сцену не "вообще", а во всех ее составных моментах. Они сохранились во мне с необыкновенной четкостью, ясностью, во всей их законченности; я любуюсь этой сценой в целом и по частям, как любуются великолепно сделанной ювелирной вещью.

Это большое наслаждение – смаковать таким образом гениальные произведения искусства. Но ведь в жизни этого не бывает! – будет придираться Говорков.

Неправда, бывает, хотя и редко. Я любовался не раз, как полевая работница четко выполняла свою работу. Я любовался, как рабочие законченно выполняют свое дело на фабрике, как негритосские горничные в Америке убирают комнату...⁴².

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>