Р. Мэй. СМЫСЛ ТРЕВОГИ | Часть Третья СОВЛАДАНИЕ С ТРЕВОГОЙ Глава Одиннадцатая МЕТОДЫ

Часть Третья
СОВЛАДАНИЕ С ТРЕВОГОЙ

Глава Одиннадцатая

МЕТОДЫ ОБУЗДАНИЯ ТРЕВОГИ

Пройти по жизни без тревоги может только тот человек, который сознает свою принадлежность к человеческому сообществу.

Альфред Адлер

У тревоги есть цель. Первоначально ее целью была защита жизни первобытного человека от диких животных и свирепых соседей. В наше время поводы для тревоги могут быть различными: мы боимся проиграть в соревновании, почувствовать себя нежеланными, изолированными и отделенными от других людей. Но целью тревоги все еще остается защита от опасностей, которые по-прежнему угрожают нашему существованию или ценностям, которые мы отождествляем с ним. Этого нормального беспокойства от жизни никак нельзя избежать – только ценой апатии или замораживания чувств и воображения.

Тревога вездесуща. Это сознавание человеком того факта, что каждый из нас является бытием, противостоящим небытию. Небытие – это все, что разрушает бытие: смерть, тяжелая болезнь, человеческая враждебность, внезапные перемены, которые отрывают нас от наших психологических корней. В любом случае тревога – это реакция на столкновение человека с разрушением существования или того, что он с ним отождествляет.

Я не намерен перечислять всевозможные методы борьбы с подобными неприятностями. Скорее я стремлюсь прояснить основные руководящие принципы, которые сослужили многим людям добрую службу при встрече с тревогой.

Тревоги нельзя избежать, но ее можно уменьшить. Овладение тревогой состоит в снижении ее до нормального уровня, а затем – в использовании нормальной тревоги как стимула к повышению сознавания, бдительности и жизненной энергии.

С другой стороны, тревога – это знак того, что в жизни личности или в ее отношениях с другими людьми что-то не в порядке. Тревогу можно рассматривать как идущий изнутри зов о разрешении проблемы. У каждого есть свои проблемные области. Иногда они возникают в результате непонимания между начальником и подчиненным, друзьями или любовниками, что часто можно нейтрализовать через аутентичное общение с другим человеком. Открытая коммуникация, как красноречиво заявил Гарри Стак Салливан, может разрешить поразительно много проблемных ситуаций. Уильям Блейк говорит о гневе, но его слова можно также отнести и к тревоге:

В ярость друг меня привел –
Гнев излил я, гнев прошел.
Враг обиду мне нанес –
Я молчал, но гнев мой рос. (Перевод С.Я.Маршака)

Кроме того, беспорядок может царить в области требований к себе, реально невыполнимых на данном уровне развития. Часто это волнует именно детей, и тогда тревога может смягчиться только при расширении сферы их возможностей. Тревога начнет переживаться как приключение, потому что перед молодым человеком разворачиваются новые перспективы.

Непорядок другого рода следует принять как данность, как неотъемлемую часть самой жизни: например, как заметил один юморист, "болезнь, которая поражает всех нас, – это смерть". Тревога может быть спровоцирована осознанием ограничений человеческого существования – ограниченности силы разума и жизненной энергии, или неизбежности одиночества, или каких-то других аспектов бытия человека. В последнем случае тревога может принять форму тихого или вопиющего ужаса. Глубина наших переживаний в таких ситуациях, конечно, различна: ужас может выразиться в форме либо тайных опасений, либо фантазий о новой войне с применением водородных бомб, либо размышлений о приближении собственной смерти.

Тревожащее ощущение какого-то неблагополучия может просто отмечать наличие некоего аспекта человеческой судьбы, который должен быть принят каждым из нас как часть нашего бытия. В рассказе Камю "Сизиф" речь идет о неизбежных ограничениях, на которые обречены все представители человеческого рода. Поэтому конструктивный путь совладания с тревогой заключается в умении жить с ней, принимая ее как "учителя", который, как выразился Кьеркегор, преподает нам урок встречи с нашей человеческой судьбой. Об этом очень красиво сказал Паскаль:

"Человек – самая ничтожная былинка в природе, но былинка мыслящая. Не нужно призывать на помощь всю вселенную, чтобы раздавить ее. Чтобы она погибла, достаточно небольшого испарения, одной капли воды. Но пусть вселенная раздавит его, – человек станет еще выше и благороднее своего убийцы, потому что он сознает свою смерть; вселенная же не ведает своего превосходства над человеком"¹.

Встреча с этими ограничениями может вдохновить нас на создание произведений искусства, так же как она побудила первобытного человека выхватить уголь из затухающего костра и нарисовать на стенах пещеры фантастических бизонов или северных оленей. Рекламы в журналах и коммерческих телепередачах, где выставляется на обозрение то, чему людские массы хотят верить, неизменно демонстрируют нам самоуверенных, улыбающихся людей, которые производят впечатление полнейшей беззаботности, точнее, избавления от всех забот после покупки того или иного товара. Чтобы показать, насколько наш повседневный образ жизни нацелен на избегание тревог, не нужно прибегать к таким грубым примерам, как переход на другую сторону улицы, чтобы не столкнуться с человеком, который наносит удар по нашей самооценке. В том, как люди разговаривают, шутят, спорят друг с другом, неуловимо проявляется их потребность обеспечить свою безопасность, доказывая себе, что ситуация под контролем, и таким образом не позволяя ей превратиться в ситуацию, создающую тревогу. Тихое отчаяние, которое, как считал Торо, охватывает большинство людей, надежно скрывается под выработанными культурой способами обуздания тревоги.

Избегание тревоги становится целью многих способов поведения, которые считаются "нормальными" и могут быть названы "невротическими" только в своих крайних, компульсивных проявлениях. В моменты тревоги особенно пышно расцветает "юмор висельника"; как любой юмор, он позволяет человеку отдалить от себя угрозу. Люди редко говорят прямо: "Мы смеемся, чтобы не заплакать", но ощущают это намного чаще. Примерами такой функции юмора, не позволяющего тревоге поглотить человека, служат вездесущие шутки в армии и на поле боя. Публичный оратор начинает свою речь с шутки, прекрасно понимая, что смех уменьшит напряжение слушателей – напряжение, которое в противном случае вызовет мотивированное тревогой сопротивление при восприятии его сообщения.

В ЭКСТРЕМАЛЬНЫХ СИТУАЦИЯХ

Некоторые способы конфронтации с тревогой ярко показаны в исследовании тревоги и стресса, проведенном в группе, состоящей из двадцати "зеленых беретов" – солдат, воевавших во Вьетнаме². Солдаты находились в изолированном лагере рядом с границей Камбоджи. Все они имели боевой опыт и владели специальными навыками саперов и радистов. Все были необычайно преданны своей работе. Лагерь располагался на территории, контролируемой Вьет-Конгом. На его территории происходило обучение личного состава.

Угроза атаки со стороны противника ощущалась постоянно, но особенно обострилась в сезон муссонов, в начале мая 1966 года. 10 мая обитатели лагеря были предупреждены по радио, что между 18 и 22 мая, а скорее всего, в ночь на 19 мая, предполагается нападение. Хотя противники так и не атаковали, солдаты пережили вызванную реалистическим стрессом тревогу, пик которой пришелся на 19 мая, после чего она постепенно пошла на убыль.

То, как солдаты защищали себя от тревоги, очень поучительно. Во-первых, им помогала непоколебимая вера в себя, "самоуверенность вплоть до всемогущества". Вера в собственную неуязвимость, граничащая с чувством бессмертности. Во-вторых, они с головой погрузились в работу. "Их ответом на угрозу извне было погружение в кипучую деятельность, которая быстро рассеяла нарастающее напряжение"³. В-третьих, было важно их доверие командирам. Понятно, что важную роль здесь сыграли религиозные убеждения. Приведем цитату непосредственно из публикации исследования:

"Один субъект из данной группы был очень религиозным человеком. Он проезжал много миль на джипе по опасным дорогам через джунгли, чтобы исповедоваться католическому священнику-вьетнамцу, который с трудом говорил по-английски. Частенько предпринимая такие рискованные поездки, этот человек смог утвердить свою веру в божественную защиту и чувствовал, что во время боя ему бояться нечего"⁴.

Интересно, что два офицера в составе группы оказались неспособными ни воспользоваться этими способами защиты, ни справиться с дополнительными стрессами так же легко, как остальные. Они поддерживали постоянный контакт с расположенной в сорока милях базой и лучше знали, что может случиться. Кроме того, они были моложе остальных и чувствовали искушение пойти на риск, чтобы завоевать место лидера. Более того, они отвечали за безопасность и жизнь людей, находящихся под их командованием. Эта ответственность, похожая на ту, что испытывает отец за своих детей, расширяет область возможных опасностей.

В целом, в группе использовались такие способы защиты от тревоги, как уверенность в себе, работа, вера в командиров и религиозные убеждения.

В параллельно проведенном обследовании в пуэбло, где жители северной Кореи захватили в плен команду американской канонерской лодки, выводы были аналогичными. От невыносимой тревоги людей защищали доверие к лидерам, преданность своему делу и религиозные убеждения. Один из членов этой группы поведал моему другу, что он верил капитану почти так же, как Господу Богу.

Понятно, что в таких экстремальных ситуациях люди нуждаются в защите от тревоги. Могут ли эти защиты существовать без иллюзий, таких как вера солдат в собственную неуязвимость? Возможна ли надежда без иллюзий? Я оставлю эти вопросы открытыми. Ясно одно: человек не может обойтись без защиты от ужаса в экстремальных ситуациях, так же как не может прожить жизнь, никогда не испытывая тревоги.

ДЕСТРУКТИВНЫЕ СПОСОБЫ

Негативные способы борьбы с тревогой включают обычные черты поведения, например, чрезмерную застенчивость, охватывают весь спектр неврозов и психосоматических заболеваний и заканчивается на полюсе психозов. В очень серьезных конфликтных ситуациях – таких как "смерть от колдовства" – тревогу можно одолеть, только отказавшись от жизни вообще. Эти негативные способы ограничиваются смягчением или избеганием тревоги и не разрешают скрывающийся под ней конфликт. Другими словами, они заключаются в уклонении от опасной ситуации, а не в ее разрешении.

Грань между "нормальным" и "невротическим" начинает проявляться там, где активность становится компульсивной, – когда человек вынужден совершить действие, но не по собственному желанию, а скорее потому, что оно привычным образом устраняет тревогу. Примеры этому – алкоголизм и компульсивная половая активность. Мотивом здесь является уже не сама деятельность, а ее внешний эффект. В драме "Пер Гюнт" Ибсена изображается как компульсивная сексуальность, так и компульсивное пьянство. Переживая удар по самооценке, Пер по пути на свадебное торжество прячется за кустами и произносит монолог:

А то начнут хихикать за спиною,
Шептаться – со стыда сгоришь.
Хватить бы для храбрости чего-нибудь покрепче!
Иль незаметно прошмыгнуть! Иль пусть бы
Никто тебя не знал в лицо!.. А лучше
Всего – хватить чего-нибудь покрепче!
Тогда тебе насмешки нипочем.⁵

Далее Пер хвастается перед тремя встреченными девушками:

Пер (одним прыжком становясь между ними): Трехголовый я тролль – для трех девок пригожусь!
Девушки: Ты такой молодец?
Пер: Вот увидите сами!⁶

Компульсивный аспект действия заметен в том, что каждый раз, когда что-либо препятствует выполнению действия, возникает более или менее сильная тревога. Половая активность в нашем обществе часто используется для того, чтобы избавиться от тревоги смерти. Но если человек (например, Хемингуэй) достигнет рубежа половой импотенции – что будет тогда?

Любая безудержная активность может служить снятию напряжения, накапливающегося в организме при тревоге. Компульсивная работа – пожалуй, самый распространенный способ смягчения тревоги в Америке; в этой стране его можно назвать "нормальным неврозом". Он обычно представляет собой сочетание проверенных реакций на тревогу. Работа – один из самых удобных способов снятия напряжения, вызванного тревогой. Но она легко может стать компульсивной. В последнем случае можно провести сравнение с очень многословной, но всего лишь псевдопродуктивной болтовней Гарольда Брауна в периоды тревоги.

Безудержная деятельность, как известно, обычно не бывает подлинно творческой или требующей полного проявления способностей. Не направлена она и на решение проблемы, которая вызывает напряжение. Вопрос состоит в том, позволяет ли такая активность ослабить напряжение без разрешения лежащего под ним конфликта. Если это так, то конфликт остается, и к данной деятельности приходится прибегать достаточно часто. В таком случае мы имеем начало невроза навязчивых состояний. Я, конечно же, упрощаю: моя цель – только показать различие между конструктивными и деструктивными способами снижения тревоги.

Ригидность мышления – другая пограничная характеристика. Как видно на примере религиозного или научного догматизма, ригидность помогает предстать перед опасностью во всеоружии. Кьеркегор рассказывает о профессоре, который мог блистательно доказать теорему, используя только буквы А В С, но никак не D E F. Вместо возможности открытия новых истин ригидное мышление обеспечивает временную безопасность, тягу к преследованию новых учений и недоразвитие способности адаптироваться к новым ситуациям. Тогда человек остается прикованным к своей скале, в то время как эволюция проходит мимо. Кьеркегор добавляет, что снять с себя полную ответственность за собственные конфликты помогает вера в рок и необходимость, так же как и суеверие. Тогда человек может перехитрить тревогу, правда, ценой потери креативности. Когда ценности, которые необходимо оберегать, оказываются особенно беззащитными перед лицом угрозы (в основном вследствие их собственной внутренней противоречивости) и человек не очень хорошо адаптируется к новым ситуациям, ригидность мышления и поведения также может принять форму невроза навязчивых состояний.

При исследовании клинических случаев в этой книге мы наблюдали множество способов избегания вызывающих тревогу ситуаций. Они варьируют от достаточно реалистической адаптации к трудностям (такой, как бегство Бесси от матери в парк) до чрезмерной застенчивости Ирен или более сложного отрицания Хелен: "Нет, у меня нет никакого чувства вины; я готова пройти через все круги ада, лишь бы это (роды) побыстрее закончилось". По мере усложнения такие методы начинают включать в себя подавление и образование симптомов. Не претендуя на составление перечня всех защитных стереотипов поведения, в заключение я хотел бы выделить их основные черты.

Мы убедились, что человек прибегал к стереотипам защитного поведения, когда сталкивался с вызывающей тревогу ситуацией. В случае Хелен мы отметили, что чем сильнее тревога проявлялась в определенных ответах на тест Роршаха, тем чаще она прибегала к защите в виде натянутого смеха, отрицания и интеллектуализации. Аналогично и в случае Агнес: чем сильнее она тревожилась по поводу пренебрежительного отношения своего друга, тем заметнее проявлялись ее характерные поведенческие защиты – агрессия и враждебность. Более того, мы обнаружили, что когда тревога стихала, защитное поведение также исчезало. Обоснование этого явления очевидно: когда человек сталкивается с вызывающей тревогу ситуацией, начинает действовать защита от нее. Таким образом, имеется прямая связь между наличием тревоги и использованием поведенческих стереотипов для уклонения от вызывающей тревогу ситуации.

Но когда поведенческий стереотип переходит в форму психологического симптома, вызывающий тревогу конфликт преодолевается еще до того, как будет полностью осознан. Поэтому симптом можно определить как внутренний структурированный защитный механизм, устраняющий конфликт путем включения автоматизированного психологического процесса. Например, пока Браун переживал страх заболеть раком и испытывал психосоматические головокружения, он не мог или не хотел признать наличие осознанного конфликта или невротической тревоги. Но когда конфликт и тревога прорывались в его сознание, симптомы исчезали. Следовательно (и это не противоречит предыдущему утверждению), имеется обратная связь между осознанием тревоги и наличием симптомов.

Хотя Браун не согласился бы с нами, мы единодушно признаем, что он находился в более "здоровом" состоянии, когда его конфликт становился осознанным. Я ставлю "здоровом" в кавычки, потому что это состояние было для Брауна гораздо более болезненным и менее комфортным, чем наличие симптомов. Но теперь ситуацию можно было разрешить, в то время как раньше он находился в плену жестких симптомов. Выделим основную идею: осознанная тревога более болезненна, но зато ее можно поставить на службу самоинтеграции, становлению цельной личностью. Когда Браун непосредственно сталкивался со своей тревогой, страх заболеть раком оставлял его; но он уже не мог отвернуться от дилеммы, связанной с невротической зависимостью от матери. Это суждение пересекается с принципом, которым руководствуются психоаналитики и терапевты: если человек, страдающий фобией, хочет расстаться с ней, он должен рано или поздно сделать именно то, чего боится. Образно выражаясь, с тревогой нужно бороться в ее собственном логове. Мы надеемся, что на терапевтических сессиях пациент может постепенно избавиться от значительной части невротической тревоги, после чего прямая конфронтация с нею, раз случившись, перестанет быть для него столь травмирующей.

Из этого следует, что цель защитных механизмов, симптомов и т.д. при невротической тревоге состоит в том, чтобы препятствовать активизации внутреннего конфликта. Чем эффективнее эти механизмы, тем успешнее человек избегает встречи с конфликтом. Если бы Нэнси могла поддерживать благожелательное отношение к себе окружающих, у нее никогда бы не возник конфликт между потребностью полностью зависеть от них и убеждением в их ненадежности. Если бы Хелен могла успешно отрицать или интеллектуализировать свое чувство вины, конфликта можно было бы избежать. У более сложных симптомов Брауна та же цель: если бы у него действительно был рак или поражение мозга (или если бы он безоговорочно уверовал в их наличие), он мог бы лечь в больницу, довериться специалистам и получать уход, не испытывая чувства вины. Тогда он был бы избавлен от необходимости выполнять ответственную работу, для которой чувствовал себя неадекватным, и смог бы отомстить матери, поскольку ей пришлось бы содержать его во время болезни. Таким образом он одним махом расправился бы с тремя главными элементами своего конфликта – пассивностью, потребностью подчиняться авторитету и желанием избавиться от чувства вины.

Конфликт при невротической тревоге субъективен, поэтому механизм его избегания всегда включает в себя некую форму подавления, или диссоциации, какой-то установки или области реальности. В противоположность объективному бегству Бесси из дома в парк, человек с невротической тревогой пытается сбежать от чего-то внутри самого себя. Это может быть осуществлено только путем диссоциации некоторых элементов, составляющих внутренние противоречия. Хелен пытается прямо отрицать существование чувства вины и в то же время прилагает значительные усилия для его интеллектуализации. Эти два метода избавления от чувства вины противоречат друг другу: если бы Хелен действительно была уверена в отсутствии чувства вины, ей было бы незачем интеллектуализировать его. Она похожа на генерала, который заявляет, что война не ведется, но одновременно созывает войска и посылает их на битву. В данном случае Хелен прибегает к отрицанию, для того чтобы подавить это чувство. На более глубинном уровне она сознает неправдоподобность подавления, и в игру вступает другой механизм – интеллектуализация. Диссоциация, необходимая для сглаживания внутреннего конфликта, влечет за собой возникновение внутренних противоречий, поэтому смягчающие невротическую тревогу поведенческие стереотипы обеспечивают лишь очень шаткую безопасность. Такие поведенческие стереотипы никогда не способствуют полному избавлению от конфликта.

В нашем исследовании затрагивался одна схема защиты от тревожных ситуаций, которая, насколько мне известно, никогда не обсуждалась в литературе по проблеме тревоги. Это защита с помощью самой тревоги – то, что лучше всего видно в случае Нэнси. У этой молодой женщины не было других эффективных защит от тревоги, кроме неусыпной бдительности и осторожности. Другими словами, она вела себя тревожно и показывала всем окружающим, как сильно волнуется. Своими попытками поддерживать у людей благожелательное отношение к ней (что избавило бы ее от конфликта) Нэнси демонстрировала, насколько она в них нуждается, как ее могла бы расстроить потеря их расположения. Это поведение можно представить как послание: "Смотрите, как я уже волнуюсь; не заставляйте меня тревожиться еще больше". При защите от тревоги путем беспокойства и демонстрации своего волнения человек пытается избежать конфликта, притворяясь слабым, как будто надеется, что окружающие не нападут на него, не покинут и не потребуют от него слишком многого, если поймут, как сильно он беспокоится. Такую тревогу, которая используется в целях защиты, я называю псевдотревогой. Альфред Адлер заметил такой способ использования тревоги, но не рассматривал его как защиту или псевдотревогу, а отнес к этой категории все формы проявления тревоги. Однако человек не прибегал бы к такой защитной тревоге, если бы не переживал настоящую тревогу на более глубоком уровне.

Такое выделение тревоги, использующейся для защиты от настоящей тревоги, особенно важно для психотерапии. Защитная псевдотревога представляет собой исключение из общего правила, что тревога должна быть снята, прежде чем пациент откажется от защиты. Когда в психотерапии такую тревогу трепетно обхаживают или принимают всерьез, скрытый под ней конфликт не проясняется, поскольку эта тревога (как любая другая защита) служит сокрытию конфликта. В этом смысле стоит прислушаться к мнению Вильгельма Райха о необходимости разрушать защиты пациента, несмотря на всплески его тревоги⁷.

КОНСТРУКТИВНЫЕ СПОСОБЫ

Ранее утверждалось, что с тревогой можно совладать конструктивно, если принять ее как вызов и стимул к прояснению и разрешению лежащей за ней проблемы. Тревога обозначает противоречие в системе ценностей. Пока конфликт существует, его позитивное решение находится в пределах возможностей самого человека.

В этом отношении тревога обладает такой же прогностической ценностью, что и высокая температура: это знак борьбы, происходящей внутри личности, и показатель того, что окончательный распад еще не произошел. В случае Шарлотты мы видели, что тревога может ослабеть, когда человек уходит в психоз. Наличие тревоги показывает, что этого еще не случилось.

Способами решения проблем, вызванных тревогой, разные школы психотерапии единодушно признают два процесса. Они находятся в логической связи с нашим исследованием тревоги. Первый – расширение сознавания: человек видит, каким именно ценностям угрожает опасность, сознает конфликты между своими целями и путь развития этих конфликтов. Второй – переобучение: человек перестраивает свои цели, производит отбор ценностей и продвигается к достижению этих ценностей ответственно и реалистически. Очевидно, что данные процессы никогда не проходят безупречно, и в этом нет ничего плохого. Скорее, они обозначают общие цели терапевтического процесса.

Если разные школы психотерапии рассматривают невротическую тревогу как вызов для решения проблем, то возможность конструктивного применения нормальной тревоги часто игнорируется. Существующая в нашей культуре тенденция рассматривать страхи и тревогу в основном в негативном ключе, как результат неудавшегося научения является сильным упрощением. Она скрыто подталкивает к тому, чтобы отказаться от возможности конструктивного принятия и использования тех повседневных переживаний тревоги, которые нельзя назвать исключительно невротическими. Нам вторит Джером Каган, критикующий миф о том, что "признаки тревоги всегда опасны и указывают на психопатологию"⁸. Утверждение "душевное здоровье – это жизнь без тревоги" ценно своим идеалистическим значением; но при расхожем употреблении оно упрощается до того, что цель всей нашей жизни – полное отсутствие тревоги, и становится обманчивым и даже опасным.

Когда мы имеем дело с тревогой, неразрывно связанной с экзистенциальными аспектами человеческого бытия (смертью, угрозой изоляции и т.д.), сопровождающими человека на протяжении всей жизни, не приходиться и мечтать о полном отсутствии тревоги. Только безответственный офицер не беспокоится за своих солдат во время боя, и служить под его командованием опасно. Не стоит и говорить, что те, кто надеется прожить без тревоги, нереалистично смотрят на жизнь, и такой взгляд может обернуться безответственным отношением к своим гражданским обязанностям. В качестве примера вспомним, как во времена разворачивания фашистского движения в Испании и Германии некоторые граждане, не осознавшие назревающей в обществе опасности, стали винтиками в машине диктатуры⁹.

На самом деле тревога является результатом неудачного научения в силу того, что в тот период – обычно в раннем детстве, – когда индивидуум был не в состоянии прямо и конструктивно обращаться со своим опытом, ему пришлось иметь дело с пугающими ситуациями. В этом смысле невротическая тревога – результат неудавшегося совладания с уже пережитыми человеком прошлыми ситуациями тревоги. Но нормальная тревога не является результатом неправильного научения. Скорее, она вырастает из реалистического восприятия опасной ситуации. В той степени, в какой человек может конструктивно встречать нормальные повседневные переживания тревоги по мере их появления, он избегает подавления и отказа от своих возможностей, которые в дальнейшем способствуют невротической тревоге.

Как можно конструктивно использовать нормальные ситуации, вызывающие тревогу! Этот вопрос обычно не рассматривается в научных трудах, но столетие назад к нему вплотную подошел Кьеркегор. Он назвал тревогу учителем, лучшим, чем сама реальность, поскольку от реальных ситуаций можно на время уклониться, а тревога – это внутренняя функция, от которой нельзя скрыться никак, не считая подавления личности. Кьеркегор пишет, что только он, прошедший "школу тревоги" – переживший и проработавший прошлый опыт тревоги – способен встретиться с настоящими и будущими переживаниями тревоги и не быть раздавленным ими. Кстати говоря, существуют наблюдения, что солдаты, в прошлом часто переживавшие тревожные моменты и "хорошо подкованные", переносили тревогу лучше, чем солдаты, пережившие до войны меньше тревоги¹⁰.

Из современных исследователей проблему конструктивного использования тревоги рассматривал, в частности, Гольдштейн. Вспомним его утверждение, упомянутое в главе 3, что в ходе нормального развития у каждого человека часто случаются потрясения от тревоги, и его возможности раскроются только через утвердительный ответ на эти угрозы его существованию. Гольдштейн приводит простой пример – здоровый ребенок, который учится ходить, несмотря на многочисленные падения и ушибы.

С объективной точки зрения, для конструктивного использования нормальной тревоги характерно столкновение с вызывающей тревогу ситуацией лицом к лицу, признание своих опасений и движение вперед, несмотря на тревогу. Другими словами, конструктивное использование тревоги состоит скорее в движении сквозь вызывающую тревогу ситуацию, а не в обходе вокруг нее и не в смирении перед ней. Здесь можно провести интересную параллель с важным уроком, который получает Пер Понт. Ибсен описывает троллей как тех, кто обходит стороной. В конце драмы в характере Пера Понта происходят изменения. Услышав пение троллей: "Обойди сторонкой!", он выкрикивает: "Нет! На этот раз пойду я напролом"¹¹. Если снова обратиться за примером к событиям Второй мировой войны, то самая конструктивная установка заключалась в том, что солдаты открыто признавали свой страх или тревогу перед боем, но субъективно готовились действовать наперекор своим опасениям.

Следовательно, мужество заключается не в отсутствии страха и тревоги, а в способности двигаться дальше, даже испытывая страх. Конструктивная встреча с нормальной тревогой в обыденной жизни и в кризисные периоды, которые требуют скорее морального, а не физического мужества (например, протекающие в условиях сильной тревоги кризисы саморазвития в психотерапии), сопровождается ощущением приключения. Однако при других обстоятельствах, когда переживания тревоги более интенсивные, встреча с ними не сопровождается приятными ощущениями и может быть доведена до конца, только если человек проявит упорство и решимость.

Рассматривая этот процесс субъективно – то есть пытаясь выяснить, что именно происходит с индивидуумом, что заставляет его не склоняться перед опасностью, в то время как другие в той же ситуации могут бежать, – мы обнаруживаем некоторые очень важные данные. Снова обратимся за примером к обследованию солдат. Было обнаружено, что субъективная мотивация при встрече с опасностью заключалась в убеждении, что отказ от боя опаснее участия в нем. Столкновение с опасностью позволяло осуществлять более значимые ценности, чем бегство. Общей ценностью для большинства солдат были ожидания товарищей: нельзя подводить свой батальон. Проще говоря, это можно назвать нежеланием оказаться трусом в глазах товарищей. Более опытные солдаты могут назвать это ответственностью за коллектив. Кажущееся банальным высказывание, что человек встречается с опасностью и преодолевает ее по "причине", которая перевешивает саму опасность, воистину верно. С этим связана одна проблема: в нашем примере лишь опытные солдаты решались прибегнуть к "высоким" словам и назвать среди ценностей, которые они защищают, патриотизм, свободу или человеческое сообщество.

Я надеюсь, что приведенный иллюстративный абзац подготовил почву для следующего обобщенного утверждения: человек субъективно готов противостоять неизбежной тревоге, если убежден, что ценность движения вперед перевешивает ценность бегства. Раньше мы отмечали, что тревога возникает, когда под угрозу поставлены ценности, которые индивидуум отождествляет со своим существованием. Представим себе, что тревога вырастает из конфликта между угрозой, с одной стороны, и ценностями, которые приравниваются к существованию, – с другой. Тогда мы увидим, что неврозы и расстройства эмоциональной сферы указывают на победу первого (угрозы), в то время как конструктивный подход к тревоге означает победу последнего (ценностей индивидуума).

Термин "ценности" может показаться многим читателям слишком размытым. Здесь он используется намеренно, потому что он нейтрален и оставляет каждому человеку максимальную свободу действий при выборе собственных целей. Поэтому очевидно, что ценности, которые поддерживают человека в его противостоянии переживаниям тревоги, будут различаться – как мы уже видели в примере с солдатами. Большинство людей движимы элементарными ценностями, которые они могут никогда не обсуждать, – желанием сохранить жизнь или хотя бы тягой к "здоровью".

На другом уровне находится социальный престиж – еще одна очень важная ценность, на которую человек опирается при встрече с опасностью. Еще одна ценность состоит в желании раскрыть свои способности (что подчеркивают Салливан, Гольдштейн и многие другие исследователи); это относится к делающему свои первые шаги ребенку и многим другим ситуациям кризисного развития. Более дифференцированные формы ценностей имеются, например, у художников и ученых, которые переживают сильные потрясения, создавая новые произведения искусства или выдвигая неожиданные гипотезы. Но для здорового ученого и художника открытие новых истин и захватывающее дух углубление в неизведанные области стоят того, поэтому они продвигаются вперед вопреки угрозе изоляции и тревоги. В конечном итоге исход встречи с тревогой зависит от того, что именно человек провозглашает ценностью для себя и своего существования.

Систему ценностей, руководствуясь которой мы противостоим нормальной тревоге, можно вслед за Фроммом назвать "костяком всех ориентации и приверженностей"¹². Пауль Тиллих предложил термин "предельная забота". В широком смысле, ценности отражают религиозное отношение к жизни, где слово "религиозное" означает базовые представления о том, что достойно, а что недостойно. В качестве примера такого следования ценностям можно вспомнить Фрейда с его горячей преданностью науке вообще и раскрытию психологической правды в частности. Как известно, Фрейд яростно набрасывался на ортодоксальные религиозные формулировки. Однако его страстная приверженность собственным ценностям – его "религия науки" – помогала ему первые десять лет мужественно проводить исследования в одиночку, а затем несколько десятков лет продолжать разработки, несмотря на поношения и критику¹³.

Теперь мы можем лучше понять утверждение Спинозы, что негативные аффекты, такие как страх и тревога, можно преодолеть только более сильными, конструктивными аффектами. Он считал, что самый важный конструктивный аффект заключается в "интеллектуальной любви к Богу". В контексте нашей дискуссии его термин "Бог" можно использовать как выражение того, что индивидуум признает достойным предельной заботы.

Как уже отмечалось, ценности, при помощи которых можно противостоять переживаниям, вызывающим тревогу, варьируются от простого сохранения физического существования до классических гедонистических, стоических и гуманистических ценностей и до "костяка всех ориентации и приверженностей", представленного в традиционных религиях. Я не утверждаю, что все эти ценности одинаково действенны и не берусь делать выбор между ними. Мне важно показать, что переживания нормальной тревоги проживаются конструктивно, потому что при движении вперед ставки выше и выигрыш значительнее, чем при отступлении. Эти ценности могут сильно изменяться от человека к человеку и от культуры к культуре. Единственный психологический критерий таков: какие из них послужат данному человеку наиболее конструктивной опорой для преодоления тревоги? Другими словами, какая из ценностей высвободит силы индивидуума и обеспечит максимальное развитие его способностей и улучшение его отношений с другими людьми?

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>