Ю. В. Каннабих. ИСТОРИЯ ПСИХИАТРИИ

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

1. Начало университетского преподавания. Балинский. Мержеевский. Фрезе и Бехтерев в Казани. Ковалевский в Харькове. Эминггауз в Дерпте. Сикорский в Киеве. Преподавание психиатрии в Москве. А.Я.Кожевников. С.С.Корсаков.

Русская университетская психиатрия, получившая начало в петербургской Военно-медицинской академии, имела своим первым представителем Балинского. Клиническим целям служило на первых порах психиатрическое отделение при II военно-сухопутном госпитале. Молодому тогда профессору пришлось в корне преобразовать это отделение, ибо оно представляло собой, по словам Кони, "филиальное отделение дантова ада". Голодные больные получали вместо пищи приемы рвотного для отвлечения от безумных мыслей, побои со стороны служителей и неизменный камзол. Этот, как он назывался тогда, шестой корпус, служил местом ссылки для военных врачей, провинившихся в нарушении дисциплины. Благодаря Балинскому здесь через несколько лет все приняло другой вид. Правда, смирительная рубашка еще оставалась на своей месте, как, впрочем, и всюду на европейском континенте, где только еще разгоралась борьба за идеи Конолли. В 1867 г. после возвращения Балинского из-за границы, куда он был командирован для осмотра наиболее усовершенствованных больниц, в академии открыта была новая клиника, и вскоре психиатрия была сделана обязательным предметом медицинского курса (приказ об этом вышел 19 ноября 1867 г.). Кроме лечебной и преподавательской деятельности, первый русский профессор психиатрии принимал деятельное участие в организации психиатрической помощи, которая в эти годы по всей стране стала развиваться усиленным темпом. Балинский разрабатывает план устройства харьковской окружной лечебницы, редактирует проекты больниц для Казани, Твери, Владимира, Новгорода, Одессы и Киева. Неоднократно выступает он в качестве судебного эксперта в окружном суде и судебной палате по уголовным и гражданским делам. Человек широкого общего образования, с разнообразными научными интересами, Балинский внимательно следит за успехами психиатрии на Западе. В 1862 г. им основано было "Общество с.-петербургских врачей для помешанных", которое, однако, заглохло через несколько лет и возродилось к новой интенсивной жизни лишь в 1880 г., под новым наименованием "Петербургского общества психиатров". Через много лет, уже отойдя от активной деятельности, Балинский неоднократно высказывал сожаление, что не написал никакого капитального научного труда, – etwas epochemachendes, как говорят немцы. "Но я старался сделать все, – говорит он, – от меня зависящее, чтобы товарищи, которые придут в устроенную мною клинику, могли в ней найти все необходимые средства для того, чтобы учиться и работать для науки". Как справедливо замечает Черемшанский, etwas epochemachendes ("нечто эпохальное") Балинский все-таки совершил: с него началась научная психиатрия в России.

Иван Михайлович Балинский родился 23 мая 1827 года в Вильне. Он рос и воспитывался в доме своего деда, известного польского историка, Андрея Снядецкого. Среднее образование получил в Варшаве и в 1846 г. окончил Медико-хирургическую академию в Петербурге. В 1856 г. он был назначен адъюнкт-профессором при кафедре профессора Мяновского, одно время читал курс детских болезней, но делал это по отзывам современников, плохо и, видимо, неохотно. Дальнейшая жизнь его и деятельность показали, что не это было его призванием. Совсем другое впечатление производили его лекции по психиатрии. Сикорский вспоминает о лекциях Балинского в следующих выражениях:

"Лекции Балинского, нередко представлявшие собой разбор вновь поступившего больного, отличались такой смелостью психологического и клинического анализа, что могли показаться скорее блестящими предположениями, чем строгой научной реальностью, и, однако же, дальнейшее течение болезни у разобранного больного в такой степени оправдывало сделанные заключения, что ученики Балинского скоро убеждались в выдающейся клинической проницательности своего учителя".

То же самое подтверждает Чечотт:

"В самых его словах перед слушателями являлось что-то действительное, вполне живое, как бы осязательное; слушателю представлялось, что он уже не слушает своего учителя, а сам наблюдает явление".

Психиатрическая клиника Академии обрела свой истинно научный облик при Мержеевском. Уроженец Люблинской губернии, Иван Павлович Мержеевский получил диплом врача в 1861 г. Огромный интерес к естествознанию характеризовал эту эпоху в России. Молодой ординатор в клинике Балинского в эти бурные шестидесятые годы подходил к душевнобольному, как чистый биолог; он до конца своих дней сохранил это направление, которое получило с тех пор яркое выражение в позднейших работах Ленинградской психиатрической школы. Уже первый труд Мержеевского, его диссертация "Соматическое исследование неистовых", всецело посвященная материальным изменениям при душевных болезнях, отличалась своими строго проведенными материалистическими тенденциями. Эти 60 небольших страничек содержали крайне интересные выводы. Установив, что при сильном маниакальном возбуждении вес тела больного падает, температура повышается, обмен веществ усиливается, молодой диссертант говорит, что объем воздуха, принимаемый за норму для здорового человека, является недостаточным для неистовых; отсюда он приходит к логическому заключению, что нецелесообразно помещать этих больных в изоляторы и что следует ввести для них принятую в некоторых германских заведениях систему "двориков для беспокойных". Так, исходя из чисто соматических данных, Мержеевский заставляет придти к высшей степени прогрессивному взгляду на полную недопустимость изоляторов. В трехлетие с 1872 по 1875 гг. Мержеевскпй совершает двукратную поездку за границу, работает у Вестфаля в Берлине, у Генле и Меркеля в Геттингене, после чего совершенствуется в Париже, где у него устанавливаются тесные дружеские отношения с Маньяком, которые продолжались до конца его дней. Между прочим, будучи за границей, Мержеевский делал доклад в берлинском Антропологическом обществе, в марте 1872 г., о микроцефалии. Аналогичный доклад был сделан им и в парижском Антропологическом обществе, в 1875 г. Под влиянием недавно вышедшей книги Дарвина "Происхождение Человека" многие ученые доказывали, что идиоты-микроцефалы по устройству мозга и черепа представляют собой возврат к низшему типу, к животному предку, от которого произошел человек. Мержеевский отвергал эту теорию атавизма, выдвинутую Карлом Фохтом. Мержеевский указывал, что по устройству мозга микроцефалы вовсе не похожи на антропоидных обезьян, а скорее всего на человеческий эмбрион. В 1872 г. он вместе с Маньяном сделал доклад "об изменении эпендимы мозговых желудочков при прогрессивном параличе". В 1874 г. на конгрессе в Норвиче он демонстрирует гигантские клетки, одновременно с ним описанные Бетсом. Его сильно увлекает микроскопическая техника – эта всеобщая любимица семидесятых и восьмидесятых годов. Имя молодого русского врача уже начинает приобретать известность. И когда Балинский подает в отставку, в академических кругах почти не возникает вопроса, кому быть директором клиники и занять кафедру. В высшей степени знающий и почтенный ассистент ушедшего в отставку профессора, П.А.Дюков, опытный врач и ценный научный работник, даже не выставляет своей кандидатуры. И вот, с 16 января 1877 г. начинается почти двадцатилетний "период Мержеевского", ознаменовавшийся интенсивной научной жизнью петербургской кафедры. В статье Блуменау в Журнале им. Корсакова (1908 г.) дана яркая характеристика этого времени.

Заведуя клиникой до 1893 г., Мержеевский дал России более пятидесяти специалистов-психиатров, из которых одиннадцать были преподавателями и профессорами. Под его руководством было написано 26 диссертаций и 150 научных работ. Это было время, когда русская земская психиатрия была занята интенсивным строительством; во врачах-специалистах была огромная нужда; клиника Мержеевского была главным рассадником русской научной и практической психиатрии.

К указанному периоду относится научная деятельность В.Х.Кандинского (1849-1889), имя которого приобрело мировую известность: твоим классическим описанием псевдогаллюцинаций он существенно дополнил главу об обманах чувств, впервые намеченную Эскиролем и разработанную Гагеном.

В Казанском университете преподавание психиатрии, сперва чисто теоретическое, было введено с 1866 г. Лекции читал, в качестве приват-доцента, Фрезе. С устройством в Казани окружной лечебницы, ее материал служил уже для клинических лекций. В 1885 году, после смерти Фрезе, профессором психиатрии был назначен Бехтерев. После его назначения началось большое оживление в психоневрологической жизни Казанского университета. Организована была лаборатория, в которой разрабатываются вопросы анатомии мозга, физиологии и психологии. Здесь в Казани произведены были первые работы, доставившие имени Бехтерева такую широкую известность.

В Харькове обязательное преподавание психиатрии началось с 1877 г., когда приват-доцентом по кафедре нервных и душевных болезней был избран П.И.Ковалевский. Клинические демонстрации производились сперва в губернской земской больнице, а впоследствии в лечебнице И.Я.Платонова, где была организована лаборатория и создано, в пределах возможного, все необходимое для наиболее успешного преподавания. В Харькове начал выходить первый русский психиатрический журнал: "Архив психиатрии, неврологии и судебной психопатологии", который издавался до 1896 г. профессором Ковалевским. Им выпущен целый ряд иностранных монографий и руководств по наиболее важным вопросам психоневрологии. Ему обязаны русские психиатры знакомством с клиническими лекциями Мейнерта, идеи которого были особенно близки Ковалевскому; изданы были лекции Шарко, книги Говерса, Бинсвангера, Рише и т.д.

На северо-западе царской России, в тогдашней Лифляндской губернии, в городе Дерпте, с его старинным университетом, наука стояла на очень большой высоте. Достаточно указать, что анатомию там преподавал Раубер, физиологию – Александр Шмидт. Профессором психиатрии и невропатологии с 1880 по 1886 гг. был Эмминггауз, переехавши и потом во Фрейбург. Его преемником, до 1891 г., был Крепелин. С 1891 г. кафедру занимал Чиж. Главнейшие работы последнего: "Лекции по судебной психопатологии", монография "О кататонии", "Курс психиатрии" и целый ряд патографических очерков, из которых наиболее оригинальным надо считать "Достоевский как психопатолог".

В то время, как Петербург и Казань давно уже имели свои психиатрические клиники с правильно поставленным преподаванием. Москва в этом вопросе значительно отстала. В 1863 г. невропатология и психиатрия были впервые выделены из курса частной патологии и терапии и поручены в 1869 г. доценту А.Я.Кожевникову впоследствии знаменитому ученому, основателю Московской неврологической школы (1836-1902). В Ново-Екатерининской больнице, в госпитальной терапевтической клинике было отведено 20 кроватей для нервно-больных. Психиатрия излагалась только теоретически, и лишь случайное появление среди нервно-больных какого-нибудь единичного психопатического случая давало возможность прочитать небольшую клиническую лекцию по душевным болезням. Отсутствие материальных средств не позволяло устроить отдельную клинику. В 1882 г. сделано было частное пожертвование (В.А.Морозовой) на постройку психиатрической клиники, ив 1887 г. клиника была открыта во время первого съезда русских психиатров в Москве. Она была рассчитана на 50 кроватей. Это учреждение до сих пор остается образцовым как по своему внешнему устройству, так и по идейным традициям. Первым директором этой клиники был Кожевников. Но он уже не мог одновременно вести преподавание и нервных и душевных болезней. Фактическим руководителем нового учреждения был молодой доцент, которому суждено было наложить яркий отпечаток своей выдающейся личности на всю научную и практическую психиатрию в России. Это был Корсаков.

2. Введение но-рестрент в России. Земские и городские реформы. Штейнберг. Андриолли. Литвинов. Бурашево. Открытие психиатрических больниц. Психиатры-общественники. Первый съезд психиатров в Москве. Доклад Корсакова о но-рестренте и о помощи на дому. Дальнейшие этапы в больничной, колониальной и патронажной психиатрии.

Имя Корсакова теснейшим образом связано с коренными реформами в русских психиатрических учреждениях. Мы уже видели, как неровно и даже болезненно протекал в Западной Европе процесс введения но-рестрента. Позволительно утверждать, что это радикальное изменение всего больничного дела в области психиатрии совершилось в России значительно легче. Это можно объяснить двумя обстоятельствами: во-первых, русская психиатрия уже имела перед собой образец Западу всю литературу этого вопроса, дебаты съездов, деятельность Гризингера, идеалы, осуществленные в Шотландии, и, во-вторых, русская психиатрия имела Корсакова. Трудно представить себе эту эпоху без Корсакова. Благодаря его энтузиазму и колоссальной энергии движение в пользу но-рестрента было более единодушным, чем в Европе, и сама реформа осуществилась быстрее.

Материальные предпосылки, сделавшие возможным введение в русских больницах но-рестрента, создавались, однако, довольно медленно. Приказ общественного призрения не был в состоянии справиться с задачей организации даже элементарно-сносного больничного дела в силу, во-первых, материальной необеспеченности, и, во-вторых, казенщины, насквозь проникавшей все начинания Приказа. Поворотным пунктом в истории русской психиатрии был сенатский указ 9 февраля 1867 г. за №1241, согласно которому все капиталы Приказа были переданы земствам. Эта мера, явившаяся одной из составных частей земских реформ, была обусловлена (как и все эти реформы в их совокупности) огромным сдвигом экономических отношении в стране и капитуляцией центральной власти перед нарождающимся промышленным капиталом. Кроме земств, право строить больницы было предоставлено также городам, причем и те и другие руководствовались при постройке новейшими данными психиатрического дела на Западе, для чего вошло в обычай командировать за границу врачей и представителей земского и городского хозяйства. В течение семидесятых и восьмидесятых годов наблюдался в России большой прогресс в больничном деле вообще и психиатрическом в частности. Этому способствовало широкое знакомство русских врачей с достижениями западно-европейской науки и госпитальной практики, что в свою очередь стало возможным лишь с момента упрочения университетского преподавания психиатрии. С начала семидесятых годов многие русские университеты (Медико-хирургическая академия, Казанский университет) уже стали давать городам и земствам значительное число научно-образованных психиатров. Представители психиатрической науки в России отстаивали во всей ее полноте систему но-рестрента. Первые практические шаги, сделанные в этой области, связаны с именами, которые должны быть в памяти каждого русского психиатра.

Это, во-первых, Штейнберг (1830-1907), "маститый старейшина русских психиатров", по выражению Баженова, проживший долгую трудовую жизнь, исполненную, начиная с детства и юности и кончая глубокой старостью, борьбы, несправедливых и незаслуженных унижений, – жизнь, отравленную волнениями из-за грошевой пенсии, в которой отказывало ему собрание губернского земства. Назначенный в 1872 г. главным врачом Преображенской больницы в Москве, Штейнберг нашел там полное неустройство. Во всем доме больницы, – с иронией говорит он, – для лечения больных имеются только смирительные рубахи и два-три уродливых кресла для привязывания к ним буйных больных. Практику связывания он осуждал и довел до минимума. "Редко приходится слишком экзальтированному больному связывать руки, – рассказывает Соломка, – или надеть смирительную рубаху – тем и оканчиваются репрессивные меры". Абсолютный но-рестрент уже был тогда на очереди, но проведение его в жизнь тормозилось недостатком персонала и огромный переполнением больниц. В России, как и во всем остальном мире, успешное введение свободного режима зависело не столько от убежденности и настойчивости врачей, сколько от наличия материальных условий. При всем том, однако, энергия нескольких лиц, несмотря на большие препятствия, положила этому делу начало.

Второе имя, которое надо не забывать, это – Андриолли, директор Колмовской больницы, в Новгородской губернии, который в 1875г. приступил к самым решительным преобразованиям в Колмове, уничтожил меры стеснения и организовал занятия для больных. После его смерти новый директор, Шпаковский (и это третье имя, которое не будет забыто), усовершенствовал все начинания своего предшественника, увеличил мастерские и огороды и, первый в России, напечатал солидный научный труд (доклад земству), в котором отстаивал необходимость устройства земледельческих колоний. Ему удалось привести Колмово в совершенно неузнаваемый вид.

Четвертое имя, которое помнят русские психиатры – Литвинов, по планам и системе которого в 1884 г. близ Твери открывается первая в России больница колониального типа – Бурашево. Литвинов создал в Бурашево настоящую школу для русских психиатров, куда приезжали учиться постановке дела, организации лечебного труда и полному нестеснению. Крупнейшие представители следующего поколения земских психиатров – Яковенко, Кащенко и многие другие начали свою деятельность под руководством Литвинова.

В ближайшее десятилетие строятся специальные больницы в Рязани (1883) и в Саратове (1884), после чего одно за другим реформируются отделения губернских больниц, а частью воздвигаются новые учреждения в Тамбове, Самаре, Полтаве, Харькове, Казани, Екатеринославе, Вологде, Курске, Москве-городе, Москве-земстве, Орле, Туле, Воронеже, Костроме, Симбирске, Уфе, Перми, Смоленске, Калуге, Владимире, Ннжнем-Новгороде, Херсоне, Одессе и т.д. Каждая из них отличалась некоторыми особенностями своего индивидуального характера (главным образом, в зависимости от размера средств, отпускаемых земствами), но все без исключения следовали одной руководящей идее в вопросах содержания и лечения больных: организация правильного врачебного наблюдения и, следовательно, – но-рестрент, а также работы на воздухе и в мастерских. В этот период (1880-1900) развивается углубленная и широкая деятельность группы русских врачей, в значительной степени учеников Штейнберга и Литвинова. В этот список входят: Бартелинк, Синани, Грейденберг, Аккерблом, Мальцев, Ковалевский, Рагозин, Коссаковский, Максимов, Буцке, Яковенко, Говсеев, Каменев, Смелов, Чечотт, Герман, Евграфов, Вырубов, Захаров, Ергольскпй, Якоби, Яковлев, Кащенко и другие.

Каждый из них был творцом в том или ином отделе своей области: в организации больниц, колоний, трудовой терапии, посемейного призрения, судебной психиатрии и проч.

Только в этот период времени с полной наглядностью выяснилась крайняя недостаточность психиатрической помощи в России. Не успели открыться земские больницы, как они уже были переполнены; не успели отстроиться Алексеевская больница на Канатчиковой даче в Москве (ныне больница имени Кащенко) или, например, Пантелеймоновская больница на станции Удельной под Петербургом, как уже не хватало мест, и больницы быстрыми шагами приближались к состоянию нежелательной скученности и неизбежного падения санитарных норм. В конце восьмидесятых годов русская психиатрия стала лицом к лицу с вопросом о необходимости организации колоний и патронажа, т.е. проделала ту же эволюцию, что и Западная Европа. Бурашевская лечебница была каплей в море. В ближайшие годы по ее образцу возникли больницы-колонии: Сапогово возле Курска, Колмово около Новгорода, Голенчино близ Рязани, Томашев Колок в Самарской губернии, Кувшиново близ Вологды и многие другие. В то же самое время в губерниях, на которые не распространялось земское положение, строились правительственные больницы: в Вилейках под Вильной, в Виннице Подольской губернии, в Творках близ Варшавы, Московская окружная лечебница около Подольска, Томская и т.д.

К этому времени русская научная и практическая психиатрия уже начинает сознавать себя мощной организацией. Все более и более назревает потребность общей встречи товарищей по работе, для обмена мыслей и выработки программы для дальнейшего усовершенствования дела.

Идея съезда русских психиатров была особенно Энергично пропагандирована П. И. Ковалевским, профессором Харьковского университета. Первый съезд, представляющий собой важный этап в истории развития психиатрии в России и сильно подвинувший вперед реальное осуществление идей Конолли, был открыт в Москве, 5 января 1887 г., в большой аудитории Политехнического музея. Собралось 440 врачей, из них специалистов-психиатров 86 человек. Председателем съезда был единогласно избран Мержеевский, произнесший блестящую речь "Об условиях, благоприятствующих развитию душевных заболеваний в России и о мерах, направленных к их уменьшению". Среди членов съезда были крупнейшие деятели земской и городской психиатрии: Баженов, Буцке, Евграфов, Говсеев, Кащенко, Литвинов, Каменев, Мальцев, Якоби, Хардин, Штейнберг, Яковенко и другие. Об устройстве психиатрических больниц говорили Баженов, Викторов, Грейденберг, Лион. Правовые условия душевнобольных, русское законодательство и его недостатки получили всестороннее освещение в докладах Боткина, Буцке, Константиновского. Вопрос о воспитании отсталых детей был доложен на съезде инициатором этого дела Маляревскпм. О колониях и патронаже говорили Баженов и Рубиновнч, о пьянстве и его лечении в специальных заведениях – Минор. На фоне всех этих содержательных докладов особенно выделялись два: по вопросу о призрении душевнобольных на дому и на жгучую тему о нестеснении. Эти два доклада принадлежали Корсакову. Впоследствии на страницах своего учебника Корсаков резюмировал и отчасти дополнил то, что он говорил на съезде.

Интересно одно воспоминание Корсакова:

"Когда я по окончании курса, – говорит он, – пришел в московскую Преображенскую больницу, чтобы поступить туда врачом, тогдашний главный врач, психиатр, пользовавшийся заслуженной известностью, сказал мне: "В университете ведь вас мало учили психиатрии; вы даже, вероятно, не знаете, как связывать", и первый мой урок был урок связывания. "Трудно поверите всему этому, – прибавляет Корсаков, – а между тем это все было и было вовсе не так давно".

3. Жизнь и деятельность Корсакова. Полиневритический психоз. Международный съезд в Москве в 1897 г. Корсаковская болезнь. Сподвижники Корсакова: Сербский, Баженов, Бернштейн. Деятельность Яковенко и Кащенко.

Сергей Сергеевич Корсаков родился в 1854 г. во Владимирской губ. В 1870 г. он окончил курс V московской гимназии и шестнадцати с половиной лет был принят на медицинский факультет Московского университета. В 1875 г. он поступил штатным ординатором в московскую Преображенскую больницу, вскоре после чего, в целях усовершенствования в нервных болезнях, сделался ординатором в клинике Кожевникова. Проработав здесь три года, Корсаков вновь вернулся в Преображенскую больницу и одновременно заведовал частной лечебницей Беккер. Биографы Корсакова говорят, что занятия в этой лечебнице оказали большое влияние на процесс его развития, как врача и преподавателя. В маленьких красносельских деревянных домиках, от которых веяло уютом и порядком, велась упорная работа по собиранию наблюдений и осуществлению рационального ухода за душевнобольными. Это был, по выражению ученика и друга Корсакова, его преемника по кафедре, В.П.Сербского, – "научный труд, нигде не напечатанный". В Красносельской лечебнице Беккер складывался и зрел тот Корсаков, которого через несколько лет весь психиатрический мир признал одним из своих учителей.

В 1887 г. состоялась защита диссертации Корсакова на тему: "Об алкогольном параличе". В том же году произошло событие, имевшее неисчислимые последствия для русской науки: 1 ноября начался прием во вновь отстроенную образцовую психиатрическую клинику на Девичьем поле в Москве. До этого теоретический курс психиатрии читал в нервной клинике на Страстном бульваре профессор Кожевников. С постройкой специальной клиники ему было трудно совмещать работу и здесь и там, поэтому чтение лекций и ведение практических занятий по психиатрии было поручено приват-доценту Корсакову. Первая лекция была им прочитана осенью 1888 г.

Последующие годы были для Корсакова и для русской психиатрии эпохой огромного подъема и живой, самой разносторонней деятельности. В 1889 г. Корсаков опубликовал работу под заглавием: "Несколько случаев своеобразной церебропатии при множественном неврите", помещенную в "Клинической газете" и вскоре на немецком языке в "Archiv für Psychiatrie", XXI, 3. Под таким скромным названием увидело свет открытие огромной важности. Вот что рассказывает Ритти в своем "Слове в память профессора Корсакова" на парижском Международном съезде 1900 г.:

"Это было на Интернациональном медицинском конгрессе в 1889 г. Я живо вспоминаю, как он подошел ко мне со скромным, почти робким видом; живой, изощренный ум, доброта и неизменная мягкость отражались на его характерном лице; это была натура ученого и апостола, которая в одно и то же время привлекала и очаровывала. Он держал в руках рукопись и просил разрешения представить ее сверх программы, что и было охотно ему разрешено. Все вы знаете этот капитальный труд, составивший эпоху в нашей науке; он озаглавлен был просто: "Об одной форме душевной болезни, комбинированной с дегенеративным полиневритом". Доклад вызвал самые горячие аплодисменты по адресу автора и его работы; большой ученый, бывший председателем собрания, – профессор Бенедикт из Вены – со всем своим всеобъемлющим знанием и бесспорной компетенцией дал оценку только что выслушанному высоко оригинальному сообщению в следующих словах: "Мы благодарим доктора Корсакова за его интересный доклад. Он в высокой степени подтверждает учение о том, что вся психопатология может быть сведена к повреждению мозга и, вообще, нервной ткани".

На XII международном съезде врачей в Москве огромное значение описанного впервые Корсаковым "полиневритического психоза", изумительная точность его наблюдения, тип расстройства памяти, столь характерный для этой болезни – получили мировое признание в тот торжественный и волнующий момент, когда при всеобщем одобрении профессор Жолли из Берлина предложил назвать новую форму "Корсаковской болезнью".

На ряду с научно-исследовательской и преподавательской деятельностью твердым шагом подвигалось вперед еще одно дело, связанное с именем Корсакова: коренное преобразование лечения и ухода за душевнобольными. Имя Пинеля было для Корсакова священным, реформа Конолли была тем идеалом, к которому он стремился приблизиться в своей деятельности практического психиатра. Но он не только приблизился, он достиг ее в полной мере. И русская психиатрия, вступивши с ним в "эпоху Конолли", этим самым начала новую эру в России – "эру Корсакова". В 1895 году в московской психиатрической клинике были окончательно упразднены изоляторы; они превратились в квартиры ординаторов и в химическую лабораторию. Решетки, которыми были некогда снабжены оконные рамы, напоминавшие о тюрьме, были сняты во всех отделениях. И клиника, с ее обилием света и воздуха, с ее уютом и приветливостью, обратилась в учреждение, в котором не осталось и следа от печальной памяти "сумасшедшего дома".

Академическая деятельность Корсакова, начавшаяся в 1888 году, оставила неизгладимые следы в памяти его ближайших учеников и слушателей. Русские психиатры – питомцы Московского университета – унесли с собою в самые отдаленные местности огромной страны часть того огня, которым горел их учитель, Сергей Сергеевич. И когда, через 12 лет, труды и дни Корсакова неожиданно закончились преждевременной смертью от болезни сердца (1 мая 1900 года), не только Москва, которая видела в нем воплощение всего лучшего, что мог дать человек, врач и ученый, но и вся Россия с исключительной искренностью оплакивала эту потерю. И на Парижском съезде, куда он должен был приехать в августе и прочитать свой доклад "О постельном содержании душевнобольных" – одну из идей особенно близких ему, – его отсутствие было отмечено на первом же заседании психиатрической секции.

Подразделение душевных болезней у Корсакова можно с полным правом считать наивысшим достижением симптоматологичсской психиатрии конца XX века. Если в конечном счете и нельзя отрицать эклектического характера предложенной им классификации, то все же перед нами эклектизм наивысшего типа, где все самое лучшее, данное Морелем, Маньяном, Шюле, Крафт-Эбингом и другими основательно продумано, глубоко переработано и тесно слито с оригинальными взглядами самого автора, представлявшими собой во многих отношениях предуказания будущего. Учение о преждевременном слабоумии уже отражает на себе новые пути Гейдельбергской клиники (V издание учебника Крепелина вышло в 1896 г., посмертный курс психиатрии Корсакова – в 1901 г.). Оригинальной особенностью книги Корсакова являются, во-первых, страницы, соответствующие третьему отделу II класса его классификации, посвященные "психопатическим конституциональным психозам". Здесь великий московский психиатр уверенной рукой намечает такие пункты, которые лишь по прошествии двадцати лет легли в основу интересных и важных исканий. Во-вторых, оригинальнейшей стороной его "Курса" является описание полиневритического психоза.

Вот его классификация:

I  КЛАСС. СКОРОПРЕХОДЯЩИЕ ПСИХИЧЕСКИЕ РАССТРОЙСТВА, СИМПТОМАТИЧЕСКИЕ И САМОСТОЯТЕЛЬНЫЕ

1. Скоропреходящие психические состояния, связанные с общими соматическими болезнями.

   1. Лихорадочный бред.
   2. Психопатические состояния при общих болезнях, не обусловленные лихорадкой. Инфекционный бред.
   3. Бред при коллапсе.
   4. Астеническая спутанность.
   5. Травматический, иди "нервный" бред.
   6. Состояния коматозные и т.п.

2. Психопатические состояния при отравлениях.

   1. Отравление алкогольными напитками, опьянение.
   2. Другие отравления, выражающиеся в расстройстве психической деятельности.

3. Самостоятельные скоропреходящие психопатические состояния.

   1. Скоропреходящее умопомешательство.
   2. Патологический аффект.
   3. Патологические проявления сна (сомнамбулизм, просоночный бред, летаргия).
   4. Другие скоропреходящие психопатические состояния (гипнотические и др.).

II  КЛАСС. ПСИХОЗЫ И ПСИХОПАТИЧЕСКИЕ КОНСТИТУЦИИ

1. Первый отдел. Основные формы психозов.

   1. Меланхолия. Ее виды:

      1. Dyathymia (melancholica).
      2. Melanholia typica.
      3. Melancholia attonita, mel. c. etnpore.

   2. Мания. Ее виды:

      1. Mania exaltativa.
      2. Mania gravia.

   3. Остро развивающееся бессмыслие – amentia Meynerti, dianoia. Ее виды:

      1. Dyenoia abortiva.
      2. Dyenoia deliriosa, острое бредовое бессмыслие, или острое галлюцинаторное помешательство.
      3. Dysnoia etuporoea, stupiditas, острое ступорозное бессмыслие, первичное острое слабоумие.
      4. Dyenoia dementica.

   4. Первичное помешательство, paranoia.

      1)  Острое и полуострое, paranoia acuta et elibacuta.
      2)  Хроническая параноя, paranoia chronica. Ее виды:

      1. Типический бред преследования с систематическим развитием.
      2. Резонирующая форма бреда преследования, его подвид – сутяжное помешательство.
      3. Религиозное помешательство.
      4. Эротическое помешательство.
      5. Другие виды.

   5. Смешанные формы:

      1)  Меланхолическое умопомешательство, vesania melancholica.
      2)  Неистовое умопомешательство, veeania manicalie.
      3)  Кататоническое умопомешательство, vesania catatonica.
      4)  Преждевременное слабоумие, dementia praecox. Подвиды:

      1. юношеская форма,
      2. dementia paranoidea.
      
      5)  Другие смешанные формы.
      6)  Исходные состояния:
      1. Вторичное помешательство, paranoia secundaria.
      2. Вторичное слабоумие, dementia secundaria.

2. Второй отдел. Органические психические расстройства. Органические психозы.

   1. Острый бред, delirium acutum.
   2. Прогрессивный паралич помешанных, paralysis progreasiva alienorum.
   3. Старческое слабоумие, dementia senilis.
   4. Недостаточно определенные разлитые органические заболевания, выражающиеся психическими симптомами.
   5. Полиневритический психоз, psychosis polyneuritica.
   6. Сифилис головного мозга, luea cerebri.
   7. Слабоумие вследствие органического заболевания мозга, dementia е laeaione cerebri organica.

3. Третий отдел. Психопатические конституции и конституциональные психозы.

   1. Периодические психозы. Конституция периодических психических расстройств, psychosea periodicae, paychoaca intermittentea. Виды:

      1. Простые периодические формы,
      2. Циркулярные формы.

   2. Прирожденная психопатическая конституция, paychopathia degenerativa originaria. Проявления:

      1)  Общая неуравновешенность.
      2)  Paranoia origmaria.
      3)  Индуцированное помешательство.
      4)  Бредовые вспышки дегенератов.
      5)  Резонирующее помешательство.
      6)  Нравственное помешательство.
      7)  Половое извращение.
      8)  Импульсивное помешательство.
      9)  Синдромы, еще не вполне выделенные.

   3. Неврастеническая конституция. Неврастения и неврастенические психозы, psychoses neuraathenicae.

   4. Психозы дегенеративно-неврастенические:

      1)  Психоз в форме навязчивых идей.
      2)  Ипохондрия и ипохондрические психоз, hypochondria et psychoses hypochondricae.

   5. Эпилептическая конституция, эпилептические психозы. Проявления:

      1. Психическая дегенерация эпилептиков.
      2. Скоропреходящие эпилептические психозы.
      3. Затяжные эпилептические психозы.

   6. Истерическая конституция, истерические психозы. Проявления:

      1. Психическая дегенерация истеричных.
      2. Скоропреходящие формы истерического психического расстройства.
      3. Затяжные формы истерического психического расстройства.
      4. Психозы на истерической почве.

   7. Конституция, связанная с другими неврозами. Другие невропатические психозы (хореические психозы, психозы при Базедовой болезни, при болезни судорожных подергиваний и др.).
   8. Психопатическая конституция, связанная с болезнями общего обмена и питания и хроническими болезнями отдельных систем и органов (психические расстройства при микседеме, при туберкулезе, атритизме, при парасифилитических процессах, при кахексиях).
   9. Психопатическая конституция, развивающаяся как последствие мозговых и в частности психических болезней.
   10. Конституциональные психические болезни вследствие хронических отравлений:

       1. Хронический алкоголизм, куда относятся психическая дегенерация пьяниц, белая горячка, затяжной бред и пр.
       2. Морфинизм.
       3. Кокаинизм.
       4. Другие хронические интоксикации.

   11. Конституциональные психические расстройства, связанные с травмами (физического и психического свойства).
   12. Психопатическая конституция, развивающаяся и связи с процессами периодов развития (психозы детей, периода полового развития, беременности, климактерического периода, старческие психозы).
   13. Психопатическая конституция, связанная с этнографическими (расовыми) особенностями.
   14. Недостаточно выделенные психопатические конституции.

III  КЛАСС. СОСТОЯНИЕ ПСИХИЧЕСКОГО НЕДОРАЗВИТИЯ

1. Идиотизм в тесном смысле слова.
2. Тупоумие.
3. Кретинизм.

Во втором классе этой классификации под буквой В, между органическими психозами Корсаков поместил описанный им полиневритический психоз. Приходится сожалеть, что недостаток места не позволяет привести целиком это удивительнее по ясности и точности описание. В течение последующих десятилетий Корсаковский психоз превратился в сложную психиатрическую проблему. В дальнейшей истории Корсаковского психоза можно наметить два главных течения:

1. Одни авторы, главным образом, ученики и ближайшие последователи Корсакова, придерживались первоначального взгляда на эту болезнь, как на характерное сочетание своеобразного психического расстройства и воспалительных явлений в нервах, причем считалось, что оба ряда симптомов – психические и нервно-соматические – вызываются непременно одним и тем же ядом, циркулирующим в крови. Таким образом, эти авторы полагали, в полном согласии с Корсаковым, что один и тот же психоз может вызываться совершенно различными ядами. Наследник Корсакова по кафедре, Сербский, до конца жизни отстаивал такое именно понимание Корсаковского психоза.

2. Второе течение, возникшее, главным образом, в Германии, представителем которого выступил профессор Жолли (тот самый, по предложению которого полиневритический психоз оказался навеки связанным с именем русского ученого), исходило из наблюдений, где можно было констатировать характерную психическую картину (расстройство памяти на недавние события), но только без полиневрита. Защитники этого направления предложили заменить название Корсаковского психоза Корсаковским синдромом, симптомокомплексом или амнестнческим симптомокомплексом. Наконец, было еще третье течение, возглавляемое Бонгеффером, которому принадлежат классические исследования по Корсаковскому психозу. Бонгеффер и его последователи обратили главное внимание на алкогольные формы этой болезни, указали на ее связь с хроническими бредовыми состояниями при алкоголизме и предложили называть именем Корсаковского психоза только такие случаи, где имеется единая определенная этиология – алкоголь, характерная психическая картина и явления полиневрита. Заболевания, имеющие другую этиологию, сходные с Корсаковским психозом – артериосклероз, сифилис мозга, прогрессивный паралич, опухоли мозга, предстарческие и старческие психозы – все это в соответствующих случаях обозначается ими как "Корсаковский синдром". К такому же взгляду пришел Гейер в своей работе о Корсаковском психозе. Крепелин в последнем издании своего учебника также оставляет название Корсаковского психоза только для его алкогольных форм, причем придает исключительное диагностическое значение психической картине, а явлениям полиневрита, часто отсутствующим, отводит второстепенное место. Признавая, таким образом, самостоятельность Корсаковского психоза, как известного этнологического, психопатологического и клинического единства, Крепелин отличает кроме того Корсаковский амнестический симптомокомплекс, который может входить в состав целого ряда других клинических процессов.

Корсаков явился центром большого круга учеников и последователей.

Его ближайшими сподвижниками были Сербский и Баженов, первый – по клинической, второй – по общественной деятельности в области больничной психиатрии и вне-больничной помощи душевнобольным.

Владимир Петрович Сербский (1855-1917) работал с Корсаковым еще задолго до открытия московской психиатрической клиники в частной лечебнице М. Ф. Беккер, первом в Москве уголке клинической психиатрии, где и зародилось то направление, которое позже стало "Московской психиатрической школой". Здесь был строго соблюдаем абсолютный но-рестрент, в такое время, когда Западная Европа еще не повсюду могла похвалиться систематическим проведением реформы Конолли. После нескольких лет самостоятельной работы в Тамбовской земской психиатрической лечебнице и пребывания за границей, где он работал у Оберштейнера и Мейнерта, Сербский с 1887 г. занял место ассистента психиатрической клиники. Здесь в 1892 г. он защитил свою диссертацию "О кататонии". При жизни Корсакова он читал курс лекций по судебной психопатологии, а после его смерти занял московскую кафедру, причем до конца своих дней, вместе с ближайшими друзьями своего покойного учителя, принимал горячее участие в активном почитании памяти того, кого он по справедливости считал наивысшим воплощением идеи человека и психиатра. Сам Сербский как в науке, так и в жизни отличался своей исключительной искренностью, которая в те отдаленные времена самодержавия не раз навлекала на него риск серьезной опасности. Он не разрешил полиции сделать обыск в клинике, и власть должна была уступить, смущенная спокойным, но твердым отказом, поразившим ее неожиданностью (искали какого-то серьезного политического преступника, присутствие которого подозревали среди больных). Когда заведомый душевнобольной, политический заключенный Шмидт кончает самоубийством в тюрьме, Сербский открыто выступает в печати. И когда глубоко реакционное министерство посягает на Московский университет и свободу науки, Сербский покидает зал заседания совета, уходит со службы и резко порывает с оставшейся профессурой. Этот замечательный борец и великий общественник обладал глубоко продуманным и во всех деталях законченным психиатрическим мировоззрением. Его учителем, кроме Корсакова, был Мейнерт, которого он считал гениальным врачом-мыслителем за его последовательность в механо-анатомическом истолковании психики. В статье о психологических воззрениях венского психиатра он блестяще популяризовал его взгляды. Можно ясно было заметить глубокое волнение, когда этот суровый с виду человек вспоминал свои "годы странствий" и венскую клинику. Его перу принадлежит больше пятидесяти работ. Некоторые из них представляют собой возражения против концепции Крепелина о раннем слабоумии. Впоследствии он несколько смягчил свою прежнюю точку зрения, однако не переставал возражать против принципа подразделения психозов по исходу. Убежденный сторонник классической психиатрии, Сербский исповедовал догмат о вторичном слабоумии; идея существования психопатологических процессов с определенной тенденцией к неизлечимости была ему, как впрочем и многим, чужда. Когда он умер, в 1917 г., чуть ли не в тот день, когда пришло известие о возвращении его в университет по приказу Временного правительства, Москва потеряла в его лице закаленного в суровой борьбе большого научного работника, человека, который всегда смотрел вперед и в науке, и в жизни, и ни перед кем никогда не гнул спину.

Николай Николаевич Баженов (1855-1922), этот второй сподвижник и друг Корсакова, казался полной противоположностью Сербского, но в одном отношении они были совершенно сходны: в глубоком почитании заветов учителя, в любви к психиатрии и к душевнобольному. Последователь Маньяна и сам отпрыск французской культуры, которую он глубоко воспринял вместе с блеском и яркостью речи и печатного слова, Баженов умел одновременно жить интересами русской деревни, где он организовывал патронаж – дело, которому он отдал такую массу знаний, любви и энергии. Когда будет написана история русской психиатрии, Баженову будет отведено в ней одно из самых видных мест. В области теоретических вопросов он больше всего интересовался конституционологией и вопросами вырождения. Его перу принадлежат блестящие статьи на общественные и литературно-психиатрические темы и доклады по вопросам законодательства о душевнобольных. В 1892 г. он привез из Бельгии "очень легкие, комфортабельные" кандалы, которые раздобыл хитростью, выпросив у своего бельгийского коллеги, якобы для образца, и таким образом имел возможность демонстрировать их на торжественном заседании в память Пинеля Московского общества невропатологов и психиатров 25 октября 1892 г. Русские врачи получили наглядное и прискорбное доказательство того, что Бельгия еще не дошла до эпохи Пинеля, в то время как темная Россия уже имела своего Конолли – Корсакова. Несомненно, работа последнего была бы гораздо трудней, если бы с ним не шли рука об руку Сербский и Баженов.

Другой ученик Корсакова, Бернштейн, является в России первым активным последователем Крепелина. Распространению новых идей сильно способствовала деятельность Бернштейна в Центральном приемном покое для душевнобольных в Москве; здесь он в 1907 г. и 1909 г. организовал, по приблизительной схеме мюнхенских, курсы усовершенствования для врачей, где группа русских психиатров могла ознакомиться с достижениями молодой германской психиатрии, преобразованной Крепелином.

Александр Николаевич Бернштейн (1870-1922) был сперва ординатором, а потом ассистентом в клинике Корсакова, пока в 1899 г. не стал во главе Центрального приемного покоя, учреждения, ставившего себе задачей в первую очередь оказание скорой помощи заболевшим острыми психозами из неимущих слоев населения, которые до этого времени иногда по целым неделям содержались в полицейских участках. С 1903 г. Центральный приемный покой был присоединен к числу учебно-вспомогательных учреждений Московского университета. Здесь Бернштейн, на большом материале (свыше 1000 человек в год), читал курс клинических лекций с практическими занятиями для студентов; при учреждении были организованы лаборатории: патолого-анатомическая, психологическая и биохимическая. Во главе патолого-анатомической лаборатории в течение целого ряда лет стоял один из ближайших учеников Бернштейна, Гиляровский, впоследствии директор психиатрической клиники Второго Московского государственного университета. Другим сотрудником Бернштейна (по биохимии) был Краснушкин, ныне профессор судебной психиатрии в Москве.

Из научных достижений Бернштейна обращает на себя внимание тщательно разработанная им методика объективно-психологического обследования душевнобольных. Отчасти под влиянием идей Вернике, Бине и Зоммера, Бернштейн проводил резкое различие между формой, с одной стороны, и содержанием психических расстройств – с другой. Он поставил себе задачей отыскать для каждого из видов душевного расстройства, установленных школой Крепелина, особые чисто формальные нарушения душевной деятельности, которые укладывались бы в определенные формулы, могущие служить целям точной клинической диагностики. Способ Бернштейна для определения восприимчивости памяти (Merkfahigkeit) при помощи таблиц с геометрическими фигурами, получил широкое распространение. Описанию всех этих методов посвящена книга Бернштейна "Экспериментально-психологическая методика распознавания душевных болезней" (1908). Наиболее полное представление о практическом применении этих методов у постели больного дают его талантливые "Клинические лекции о душевных болезнях" (1912).

К московской школе психиатров-общественников следует причислить Яковенко и Кащенко.

Владимир Иванович Яковенко родился в 1857 г., окончил Медико-хирургическую академию в Петербурге в 1881 г. Служил земским участковым врачей в Кременчугском (1881-1883) и в Миргородском (1883-1884) уездах. После этого Яковенко перешел на службу в Бурашевскую психиатрическую колонию, где оставался до 1889 г. После кратковременной работы в Голенчинской психиатрической колонии Рязанской губернии и в петербургской Пантелеймоновской больнице, он в течение трех лет (1891-1893) заведовал Смоленской психиатрической больницей. Здесь впервые в большом масштабе проявился крупный организаторский талант Яковенко. В этой больнице царили совершенно невероятные нравы: смирительные рубашки и даже связывание веревками, были в полном ходу, больные жили в грязи, при отсутствии всякого присмотра и ухода (однажды даже буйный больной, запертый в изолятор вместе со слабым, который вскоре умер, съел некоторые части тела последнего. Это вызвало громкий скандал, в результате которого и был приглашен Яковенко). За время своей двухлетней работы в Смоленске он преобразовал, вернее заново создал больницу. После этого Московское земство поручило ему устройство в Подольском уезде, в селе Мещерском, того грандиозного учреждения, которое в настоящее время называется больницей имени Яковенко. Здесь Яковенко прожил 13 лет (до 1906 г.), когда был уволен царским правительством за политическую деятельность. Кроме создания лучшей русской психиатрической больницы, В.И.Яковенко принадлежит заслуга организации первой у нас психиатрической переписи, которая сперва ограничивалась пределами Московской губернии, но впоследствии послужила образцом для такого же дела и в других местностях; благодаря этому впервые в России была установлена точная статистика душевной заболеваемости. Классический труд Яковенко – "Душевнобольные Московской губернии", бывший результатом семилетней научной работы, является ценным вкладом в науку, не только в русскую, но и международную. Яковенко был одним из первых русских общественников-психиатров, которые выдвинули вопрос о децентрализации психиатрической помощи, т.е. об ее общедоступности; он выступил с проектом устройства сети уездных психиатрических больниц, сравнительно небольших по размерам, тесно вдвинутых в самую гущу повседневной жизни – проект, который, надо думать, подучит осуществление только в будущем. Яковенко был одним из активнейших участников и организаторов целого ряда съездов врачей, имевших в то время такое исключительное общественное значение. Он был деятельным членом Общества невропатологов и психиатров и одним из редакторов Корсаковского журнала. Яковенко был большим научным работником; он оставил после себя до сорока научных трудов, отчетов, рецензий и проч. Только огромный интерес к социальной медицине вообще и к практической работе на живом поприще общественной психиатрии оторвал его от специально-научной (академической) деятельности, о которой он одно время думал после своего заграничного путешествия и занятий в Париже, Берлине и Лейпциге (у Шарко, Вундта и Мунка). Как человек, Яковенко отличался совершенно исключительными умственными и нравственными качествами.

Петр Петрович Кащенко родился в 1858 г., окончил Московский университет в 1881 г., но врачебного экзамена держать не мог, так как он был выслан из Москвы за "вредную" политическую деятельность. Его первое соприкосновение с психиатрией произошло в 1885 г. в Казани, где он, выдержав государственные экзамены, работал в качестве экстерна в Окружной психиатрической лечебнице, под руководством А.Ф.Рогозина. В 1896 г. Кащенко поступил ординатором в Бурашевскую колонию, там он познакомился с В.И.Яковенко, с которым его связывала до конца жизни полная общность интересов и самая тесная дружба.

Бурашевская колония со своим директором, Н.П.Литвиновым, шла во главе культурного движения, охватившего русскую психиатрию; последняя, в силу общих условий российской отсталости, как бы одновременно переживала те две эпохи, которые в Западной Европе были отделены одна от другой долгим промежутком времени: эпоху Пинеля и эпоху Конолли. Русские психиатры начала земского периода, снявши с больных цепи и ремни, без промедления приступили к следующему этапу освободительной эволюции – к упразднению знаменитого камзола, еще недавно казавшегося неизбежным аксессуаром терапии психозов. В 1889 г. Кащенко был приглашен заведовать психиатрической больницей в Нижнем-Новгороде. Здесь ему пришлось провести такие же радикальные реформы, какие проводил Яковенко в Смоленске, т.е. превратить мрачную тюрьму по мере возможности в лечебное учреждение. Были организованы мастерские, разведены огороды, основана библиотека, закипела научная жизнь – при участии ближайших сотрудников Кащенко: П.Д.Трайнина, И.И.Захарова, А.Б.Агапова. Тут же возникла мысль о необходимости устройства колонии; Кащенко был командирован за границу, и вскоре по возвращении опубликовал в 1898 г. подробный отчет о положении психиатрического дела в Германии, Франции, Шотландии и Бельгии. В 1904 г., когда Кащенко покинул Нижний Новгород, нижегородская колония в селе Ляхово была одной из лучших в России. Дальнейшим его достижением была организация системы сконцентрированного патронажа (так как система рассеянного посемейного призрения, принятая в Шотландии, была признана им неподходящей для русских условий). Во главе патронажа стал Захаров, принимавший деятельное участие в разработке и осуществлении проекта. В небольшом уездном городке, Балахне, на Волге, в тридцати верстах от Нижнего была построена небольшая, на 30 человек, психиатрическая больница, вокруг которой (а также в окрестном селе Кубинцеве) было организовано посемейное призрение приблизительно 125 человек. Дальнейшим этапом жизни и деятельности Кащенко была Алексеевская больница на Канатчиковой даче в Москве (1904-1906), после чего он перебрался в Петербург. В созданное им здесь статистическое бюро стекались все материалы о психиатрическом деле в России. С огромным напряжением работал он с середины 1918 г. в Наркомздраве в качестве председателя психиатрической секции, явившись таким образом связующим звеном между исполнившей свою миссию земской психиатрией и новыми начинаниями советской медицины. В своем последнем докладе на психиатрическом съезде, в августе 1919 г., он настойчиво проводит намечаемую организацию психиатрической помощи на местах на основе нового положения, что "охрана здоровья трудящихся, есть дело самих трудящихся". Кащенко умер 19 февраля 1920 г. В его лице русская психиатрия лишилась почти гениального организатора и огромного масштаба врача-общественника.