|
|
Лама Анагарика Говинда. ПСИХОЛОГИЯ РАННЕГО БУДДИЗМАЗнающий Дхамму никогда не спорит с миром.
Религии не есть то, что может быть сотворено человеком. Они суть формальное выражение сверхиндивидуального внутреннего опыта, который выкристаллизовывался в течение долгих времен. Они обладают характером высокой общности, причастности к широчайшему сознанию. Они находят свою определяющую форму выражения и осуществление в наиболее развитых и чувствующих умах, способных принять участие в сверхиндивидуальной жизни своих ближних (если не всего человечества). Таким образом, религия несравненно выше обычного "коллективного мышления", которое присуще интеллектуально созданным и организованным массовым движениям и которое поэтому не относится к сверхиндивидуальному сознанию, а напротив, принадлежит подиндивидуальной ступени стадного образа мысли. Религии не могут быть созданы или сделаны интеллектуально, они развиваются, как растение, по определенным законам своей природы: они суть естественное проявление разума, в котором участвует индивидуум. Однако универсальность их законов не означает одинаковости их воздействия, ибо один и тот же закон действует в различных условиях. Поэтому хотя мы и можем говорить о параллелизме религиозного движения (которое мы называем "развитием") и, может быть, даже о параллелизме религиозных идей, но никогда об их идентичности. Именно там, где сходны слова или символы, смысл, лежащий в их основе, часто совершенно различен, т. к. тождество формы не гарантирует тождество содержания, ибо смысл каждой формы зависит от ассоциаций, связанных с ней. Поэтому так же бессмысленно стремиться привести все религии к одному знаменателю, как стремиться сделать все деревья одного сада одинаковыми или объявить их различия несовершенствами. Так же как красота сада заключена в многообразии и различии его деревьев и цветов, из которых каждый обладает своим собственным образцом совершенства, так же и сад разума содержит свою красоту и свой живой смысл в многообразии и разносторонности присущих ему форм переживания и выражения. И так же как все цветы одного сада вырастают на одной почве, дышат одним воздухом и тянутся к одному солнцу, так и все религии вырастают на одной и той же почве внутренней действительности и питаются теми же космическими силами. В этом заключается их общность. Их характер и своеобразная красота (в чем и проявляется присущая им ценность) основываются на тех чертах, в которых они отличаются друг от друга и благодаря которым каждый вид обладает своим собственным совершенством. Те, кто пытается сгладить эти различия, называя их ошибочным пониманием или ошибочной интерпретацией, и стремится приблизиться к некоему абстрактному согласию или к абсолютному единству, которое полагается истинно сущей реальностью, подобны детям, обрывающим лепестки цветка в безуспешной попытке найти "настоящий" цветок. Если несколько художников изображают один и тот же предмет или пейзаж, то каждый из них создает отличную от других картину. Но если бы несколько людей сфотографировали один и тот же объект при одной и той же экспозиции, то каждый из них получил бы одинаковое изображение. Здесь эта точность не является признаком превосходства, но признаком отсутствия творческих сил и даже жизни. И напротив, различие в художественном восприятии есть именно то, что придает произведению искусства его особую существенную ценность. Неповторимость и самобытность – признаки гения, гениальности во всех сферах жизни. Точность и стандартность – признаки механистичности, посредственности и духовного застоя. Если религии расцениваются как высочайшие достижения
человечества, то мы должны признать за ними такие же
привилегии, которые мы приписываем творческому проявлению
гения. Необходимо отметить также, что простое различие или
так называемая оригинальность – еще не доказательство
творческого достижения, и мы впадем в другую крайность,
если начнем отрицать всякую возможность согласия в
религиозных переживаниях и формулировках или единство,
охватывающее различия. Однако единство не должно строиться
за счет продуктивного многообразия и жизненности, но путем
сведения существеннейших различий к той гармонии, которая
обладает достаточной силой, чтобы превзойти и объединить
величайшие противоположности.
Мы должны остерегаться применять наши собственные религиозные масштабы к другим религиям, и еще более – к самым ранним ступеням духовной жизни человечества. То, что мы понимаем сегодня под словом "религия", так же отличается от своей первоначальной формы, как нынешнее человечество от человечества каменного века. Мы привыкли отождествлять религию с нравственностью, или с идеей бога, или с верой в определенные догмы, однако все это не имеет ничего общего с религиозной позицией первобытного человека. Причина этого в том, что различие между внутренним и внешним миром первобытный человек еще не создал и не испытал. Его религия – не разновидность идеализма и не "чувство воскресного утра". Для него религия была вопросом жизни, а именно – вопросом самосохранения и сопротивления неизвестным силам, окружавшим его, а также вопросом внутренней безопасности и гармонии. Эти неизвестные силы были не только силами природы, они таились в загадочном характере простейших вещей и неконтролируемых психических сил внутри самого человека. Эти последние, с течением времени вытесненные интеллектом под порог так называемого "нормального дневного" сознания и таким образом ограниченные областью подсознательного, были ранее важной частью человеческого мира. Они не только представляли часть бодрствующего сознания человека, но и проецировались в окружающий его видимый мир; с другой стороны, материальные объекты, с которыми он вступал в соприкосновение, воспринимались им как части его психического мира. В состоянии сознания, которое помещает проекции разума и чувств на ту же плоскость, что и материальные объекты, – а следовательно и то и другое переживаются как реальности равной ценности и равной закономерности, – границы между субъективными переживаниями и объективными вещами еще не созданы. Все существующее одушевляется и со всем многообразием своих отношений принимает участие в жизни воспринимающего и переживающего субъекта с того момента, когда он вступает в область сознательного восприятия. Каждый контакт имеет свои реакции на обеих сторонах и таким образом создает все новые и новые отношения.* Поэтому с точки зрения самосохранения необходимо определить эти отношения, ограничить их и направить в должном направлении, чтобы предотвратить возобладание потока явлений над пробуждающейся человеческой душой, открытой всем впечатлениям и беззащитной, как ребенок. * Жизнь существует даже в орудиях труда человека. Воин чествует бога по имени "Военная Колесница", бога "Стрела", барабан; земледелец чествует плуг; игрок – игральную кость. Жрец чествует камень, на котором он выдавливает сому, соломенное ложе, на котором должны возлежать боги, столб, к которому привязывают жертвенное животное (Ольденберг. Религии Веды). Эти обычаи сохранились в Индии до сегодняшних дней: музыкант чествует свой инструмент, художник – свои кисти и краски, ремесленник – свои инструменты, а земледелец воспринял бы как святотатство уничтожение старого, ставшего негодным плуга. Представим себе человека, потерпевшего кораблекрушение, который после многих дней скитания на обломках корабля по волнам океана наконец выброшен на незнакомый берег. Первое, что он должен сделать, это узнать название страны или той местности, куда он попал. Название означает для него спасение, ибо, узнав его, он сможет оценить ситуацию и принять какое-либо решение. Без названия он не способен сориентироваться и будет блуждать столь же беспомощно, как если бы он вообще не ступал на твердую почву. А если бы он находился в неисследованной местности, он должен был бы тщательно осмотреть незнакомые предметы и рельеф местности и дать им наименование, прежде чем двигаться дальше. Таким образом он овладевает ментально окружающим его миром, и страх, связанный с незнакомой обстановкой, исчезает пропорционально степени знакомства с ней. Но каким образом он находит наименования тем объектам и формам, что его окружают? Посредством сравнения этих форм и объектов с известными ему ранее и посредством применения к ним тех же или сходных наименований. Тот, кому доводилось оставаться одному в неизвестных местностях, пустынях, джунглях, знает важность этого процесса и способен представить сходное, но значительно более интенсивное переживание первобытного человека, который шаг за шагом завоевывал целую вселенную неизвестных сил, явлений и форм. Для него смысл вещи или силы, описание события, определение мысли и впечатления являлось фундаментальным процессом развития его мира. Вещи, которые могли быть названы, утрачивали свою тайную власть над человеком, ужас неизвестного. Узнать название вещи означало обрести власть над ней. "Шатапатха Брахмана" (XI, 2, 3) говорит: "Брахман, сотворив мир, размышлял: "Каким же образом мне вновь вернуться в мир?" Он вернулся с помощью двух – имени и формы. Столь же широко простирается этот мир, сколь имя и форма. Они – две великие силы Брахмана. Тот, кто ведает эти две великие силы Брахмана, обретает величайшую власть". В "Брихадараньяка Упанишада" (III, 2, 1) говорится: "Яджнявалкья, – спросил он, – когда умирает здесь человек, то что не оставляет его? – Имя. Поистине, имя – бесконечно, несметны вишвадевы, и не имеет конца мир, который он обретает с помощью имени". Это предложение может быть понято с точки зрения магического миропредставления, в котором имя (нама) есть нечто большее, чем произвольный звуковой символ для обозначения предмета, личности или силы. Оно – становление сознания, процесс одухотворения индивидуализированной космической целостности. Мир является нашим миром только в той мере, в какой мы осознаем его, и мы обретаем мир только в той мере, в какой отождествляем себя с ним. Этот процесс идентификации есть творческий акт наименования, формулирования, включения в сознание. Акт названия есть акт становления сознания и, одновременно благодаря этому, есть частичная идентификация и процесс объективации. До тех пор, пока существует этот процесс, он остается в непосредственном отношении к переживающему субъекту. Как только это отношение прерывается, прекращается и живой процесс, а духовное замирает, застывает в интеллектуальном понятии, становится простым, отдельным от личности, ему противостоящим (предметным и поэтому отчужденным) объектом. Этому сопутствует и полное отчуждение смысла, что мы можем наблюдать, например, в бездумной интерпретации современными индийскими учеными вышеприведенной цитаты: "поистине, имя – бесконечно", – объясняемой ими как то, что "бесконечность имени заключается в возможности его неограниченного существования в человеческой речи". Нама и рупа соотносятся как творческая сила разума и созданная ментально чувственно-воспринимаемая форма. Они есть формирующее и формируемое, они пребывают в постоянном взаимодействии. На этом основывается все магическое мировоззрение. Каждая вещь, каждый процесс понимаются как воплощение своего "имени", ибо название равнозначно воплощению формы. "Имя" идентично соответствующему объекту. Знание "имени" силы, существа или объекта, т.е. совершенное воплощение его в сознании, означает столь же много, как и полное овладение ими. Но для того, чтобы сила была действенна, необходимо имя и связанные с ним ассоциации повторять торжественно и ритмически как разумом, так и словами, дабы сознание было полностью сконцентрировано и обращено к объекту. Таким образом, магия была рождена словом, ибо слово в час своего рождения являлось центром действующих сил, и только последующие времена сделали его бесплодным, превратили его в простую условную форму, в безжизненную монету, которой мы пользуемся по привычке, не осознавая его живого происхождения и ценности. Благодаря слову человек овладел миром, благодаря слову он поднялся над животным. Сущность всех существ – земля.
ЧХАНДОГЬЯ УПАНИШАДА, 1, 1, 2
Удгитха и есть священное слово ОМ, высшая и наиболее сконцентрированная форма мантрического выражения, в котором резюмируется сущность Вселенной, каковой она представлена в человеческом сознании. Но человек не мог постоянно пребывать на вершинах вселенского переживания. Чувства, желания и потребности обыденной человеческой жизни также должны быть выражены, направлены и удовлетворены, и это служит толчком к созданию бесчисленных мантр, магических формул и заклинаний. "Атхарваведа" содержит магические формулы против болезней (бхайшаджияни), молитвы обретения долголетия и здоровья (айушйяни), заклинания для защиты от демонов, колдунов, врагов (абхичарикани и критйяпратихаранани), любовные заклинания (стрикармани), заклинания для благополучия царской власти (раджакармани), заклинания для защиты и процветания дома, полей, скота, торговых дел и игры в кости, заклинания против змей и других опасностей, заклинания для очищения от греха и скверн и т.п. Вот два примера: Заклинание для обретения любви женщины (VI, 8):
Благословение во время посева (VI, 142):
Как мы видим, существовали заклинания на все случаи
жизни. Они были так же свободны от моральной или
религиозной точек зрения, как и рецепты врача (и фактически
были направлены преимущественно на достижение физического
благосостояния). И это вполне естественно, так как религия
еще не стала независимой ценностью, еще не отделилась от
полноты жизни – точно так же как и индивидуум не
отделился еще от окружающей природы. Дитя удовлетворяет
свои желания в естественном и безвинном эгоизме –
безвинном, ибо у него отсутствует самосознание, эго.
Моральность основана на самоответственности. Но если
самость отсутствует или еще не достигнута ступень
самосознания, определяющая личность (и самость заключается
только в способности, в тенденции к рефлективному
становлению сознания), то не может быть никакого понятия
морали. Индивидуальность человека еще не раскрыта, а по
этой причине не может существовать и какая-либо идея ее
сохранения. Метемпсихоз не был известен во времена Ригведы.
Но все больше человек осознавал жизнь и все большее участие
принимал в ней. И если он больше интересовался своим
телесным существованием, то следует заметить, что его тело
простиралось значительно шире во вселенной, нежели мы можем
себе представить. Он переживал физически, осязаемо все то,
что мы постигаем теоретически. Силы природы, которые в
нашем интеллекте сведены до уровня простых абстракций, были
для него непосредственными переживаниями и физическими
реальностями.
Мир стал расширенным телом человека, антропоморфной вселенной. Соответственно и различные качества человека в момент его смерти возвращались к их более универсальным, емким составляющим или прототипам в природе. Способности зрения растворялись в солнце, слуха – в пространстве, дыхание объединялось с воздухом, речь – с огнем, сердце –с всепроникающим эфиром, тело – с землей, кровь – с семенем и водой, и т.д. Таким образом, можно сказать, что человек обобщил и очеловечил мир. Как пример антропоморфного понимания мира я процитирую
здесь отрывок ведического гимна:
Прекрасные воины, которые сверкают копьями,
РИГВЕДА, Мандала 1, 88*
Антропоморфные принципы природы в форме богов и демонов были только частями магической игры сил и противосил и были полностью зависимы от скрытых законов этой космической игры. Тот, кто владел тайной наукой этих законов, и тот, кто мог выполнять магические ритуалы с соответствующими мантрами, был способен призвать богов для службы себе и изгнать силы, враждебные его устремлениям. * Цит. по переводу Т.Я.Елизаренковой. С течением времени были выявлены взаимосвязи между различными божествами природы, и это привело к формированию системы пантеона, возглавляемого ограниченным числом ведущих божеств. Этот процесс упрощения обусловил концентрацию сил вселенной в руках нескольких божественных представителей и отодвинул менее значащих богов на задний план. Следствием этого было то, что внимание направлялось уже не на магические силы человека, а на богов, которые стали расцениваться как вселенские "маги", и уже к их помощи взывал человек. Хотя магические ритуалы сохранились и в "Эру Богов", но их значение и понимание изменилось, ибо силы, которые человек обнаружил в себе и развил, теперь проецировались уже, на неких посредников вне его, т.е. выносились за пределы его контроля. Прежде чем мы продолжим дальше, уместно подвести итог вышесказанному. Первая ступень религиозной практики есть магия, т.е. непосредственное проявление в человеческом подсознании дремлющих сверхиндивидуальных сил, ее мотив – психическая тенденция к расширению, ассимиляции и стабилизации. Магия является не только защитой от неизвестных сил окружающего мира, диктуемой в основном страхом (как любят трактовать некоторые ученые-материалисты), но и смелой позицией завоевателей, рожденной из юношеского избытка творческих сил, попыткой к овладению миром. Человек вообще не был ни покорным, ни раболепным, не ползал в прахе у ног божьих, он не претендовал на обретение каких-либо нравственных устремлений. Совсем напротив, именно он был тем, кто сотворил своих богов согласно своему воображению, но его воображение в действительности оставалось все той же неукрощенной природой во всем ее величии и невинном эгоизме. И когда эти боги перестали отвечать его воображению, он отбросил их. Только рассудок, лишенный творчества, масса, лишенная мысли, превращают религию, которая первоначально была продуктом внутреннего избытка творческих сил, в систему устрашения и духовного обнищания. Точно так же, как исследовательский порыв современной науки, со всеми ее отважными теориями и экспериментами, не только продукт чистой необходимости, но содержит в себе и отвагу искателя, который проникает в неизвестные области, не заботясь о том, что из этого выйдет или что при этом с ним случится, так же и первобытный человек своим собственным путем вышел на завоевание своего мира. До тех пор пока существует чувство неполноценности и покорности, религия не способна возникнуть, ибо истинная религия, обладающая позитивным и конструктивным характером, никогда не может быть обусловлена негативным состоянием разума. В этом заключается различие между религией и суеверием. Однако религии присуща судьба искусства: художник создает произведение благодаря полноте своего видения, но обычный человек использует это произведение в своих заурядных нуждах – украшение квартиры, беседа, самовосхваление, торговая реклама и т.п. Но в той же малой мере, в какой можно понять истинную природу искусства при таком подходе к произведениям, так же трудно понять и истинную природу религии при таком неверном ее приложении. Наиболее древние Веды являются ритмическими, музыкальными произведениями, в большинстве своем гимнами, прославляющими силы природы как отражение внутреннего переживания. Человек освобождает себя от психического давления, будь то радость, страдание или страх перед ужасным и непостижимым. В тот момент, когда мы выразили свое ощущение словами, мы обрели власть над ним, показывая таким образом, что мы не подвластны ситуации. В тот момент, когда было создано слово "бог", сила,
выраженная в нем, перестала быть всесильной. Когда слово
стало понятием, оно создало в то же время свою
противоположность – небожественное, и мир раскололся
на две непримиримые части.
В древней ведической религии, которая еще не была отягощена догматикой, мы можем легко проследить это развитие. Тексты Брахмана, которые первоначально были живым источником вдохновения в форме магических заклинаний и песнопений, позднее стали сами объектом почитания. Их имманентная сила, Брахма, превратилась в бога и была отделена от первоначального внутреннего переживания; она стала предметом спекуляций, простым понятием, которое, несмотря на все эпитеты бесконечности, означает ограничение. И, когда мы анализируем последнюю стадию этого развития, сила, уже низведенная до уровня понятия, постепенно заменяется сомнением. В нижеприводимых гимнах чувствуются первые ноты скепсиса. Там, где прежде были несомненные факты переживания, теперь возникают проблемы, всплывающие на духовном горизонте. Не было не-сущего, и не было сущего тогда,
РИГВЕДА, X, 129
Кто дает жизнь, дает силу,
РИГВЕДА, X, 121
В конце концов старые боги были вытеснены высшим владыкой, сверхбогом, в тени которого они стали вести свое призрачное существование. Но этот сверхбог сам по себе есть не более чем предельная абстракция, посредством которой ничего не может быть высказано или познано и которая поэтому не способна оказать никакого влияния на жизнь. Без сомнения, этот бог был логически необходим, когда начался процесс упрощения и унификации. Но логическая необходимость, хотя она и может удовлетворить философов, не способна в целом удовлетворить потребности человека или разрешить его жизненные проблемы. Каждый из первоначальных богов имел свою собственную функцию и свое зримое выражение в природе. В магической практике, которая была построена на параллелизме психических и космических сил, Брахмана была психологическим фактом и была связана с определенными действиями и результатами. Но с силой, которая лежит за пределами переживания, с принципом, который превосходит любое описание и выражение, с которым человек не может вступить в непосредственное отношение, невозможно что-либо сделать, невозможно ожидать какой-либо помощи от него. Таким образом, человек достиг предела в своем исследовании мира и вернулся назад к исходному пункту: к самому себе. И теперь он открывает самого себя, осознает свою индивидуальность (но вместе с этим свое несовершенство и страдание, поэтому его наивно оптимистический взгляд на мир заменяется более или менее пессимистическим!). Начинается новое исследование: Человек. "Рядом с Брахманом, который царит в своем вечном
покое, высоко вознесенный над судьбами человеческого мира,
остается, как единственно активная сила в великом деле
освобождения, – сам Человек, обладатель присущей ему
силы и власти отвратиться от этого мира, от этого
безнадежного состояния страдания" (Ольденберг. Будда, Его
Жизнь, Учение и Община). В самоисследовании человека первым элементом, привлекающим к себе величайшее внимание, является дыхание. Дыхание есть критерий, элемент жизни. Это то, что соединяет индивидуума с внешним миром. Ритм дыхания – это ритм вселенной. Это – нарастание и убывание, развертывание и поглощение, создание и разрушение миров и любых других явлений жизни. Уже в эпоху Ригведы дыхание рассматривалось как важная жизненная функция, но только после ниспровержения старых богов дыхание стало истинным центром всеобщего внимания. Терминами для его обозначения служили прана и атман. В то время как первый преимущественно использовался в отношении телесных функций и был тесно связан с органами чувств, деятельность которых во время сна поглощалась праной, атман использовался в более общем смысле как сила дыхания, которая проявляет себя как в теле, так и во всех иных явлениях вселенной. "Сила дыхания пронизывает
человеческое тело и дает ему жизнь; атман –
владыка всех сил дыхания... он – "безымянная сила
дыхания", благодаря которой другие, обладающие названием
силы дыхания обретают свое бытие. Десять дыханий, истинно,
живут в человеке, Атман есть одиннадцатый, от него
зависят остальные силы" (Ольденберг. Будда...). Простой, но глубокий опыт животворного ритма дыхания, который выражен в термине "атман" (и по сей день немецкие слова atem (дыхание) и atmen (дышать) сохранили свое первоначальное значение), очень скоро стал жертвой философских спекуляций и выродился в абстрактное понятие, в котором динамический характер первоначального опыта превратился в статическое состояние абсолютного ЭГО. Это был тот же самый логический процесс объединения и упрощения, который всегда имеет место, когда мышление отрывается от действительности и непосредственный опыт заменяется (обожествляется) понятиями. Так же как человек достиг пределов своего исследования мира в идее высшего Бога, вне всяких определений сущего, точно так же в поисках духовного принципа единства внутри самого себя человек достиг пределов своих концептуальных способностей в понятии атман. Таким образом, мы можем понимать Атман и Брахман, как граничные ценности, которые соответствуют друг другу и в конце концов сливаются друг с другом. Но сами они не имеют никакого содержания: они могут быть определены в равной мере как все, так и ничто. Они обозначают бесконечность как внутри, так и вне нас, но только в форме концепций, а не как переживаемая действительность. Знаменитый диалог между Яджнявалкйя и его женой Майтрейи представляет последнюю фазу спекуляций о понятии атман: "Подобно тому как брошенный в воду комок соли растворяется в воде и нельзя вытащить его снова, но какую часть воды ни возьмешь – она соленая, поистине, так же эта великая, бесконечная, безграничная, состоящая из одного лишь познания (виджняна-гхана) сущность (махад-бхутам), возникнув из этих элементов (етебхйо бхутебхйах), исчезает в них. Поэтому нет после смерти сознания. Так говорю я. Тогда Майтрейи сказала: "Ты смутил меня, господин, тем,
что сказал: "нет после смерти сознания". Тогда он сказал:
"Поистине, я не говорю смущающего. И это достаточно, чтобы
понять. Ибо, где есть что-либо подобное двойственности, там
один обоняет другого, там один видит другого, там один
слышит другого, там один говорит другому, там один мыслит о
другом, там один познает другого. Но когда для него все
стало Атманом, то как и кого сможет он обонять, то
как и кого сможет он видеть, то как и "ого сможет он
слышать, то как и кому сможет говорить, то как и о ком
сможет мыслить, то как и кого сможет познать? Как сможет он
познать того, благодаря которому он познает все это? Как
сможет он познать познающего?" Таким образом, размышления об атмане завершаются диалектической игрой, вырождаются в простое понятие, в обескровленный, абстрактный (т.е. отвлеченный от всякой действительности) принцип, который столь же далек от жизни и религиозного переживания, как и Брахман, бесконечно удаленный от реального мира. Однако борьба за признание человека и человеческих ценностей не пропала даром! Человек уже достаточно осознал себя, чтобы не бояться отрицательных результатов и прекращения своего самоисследования. И если было невозможно проникнуть далее со стороны понятия Атмана, почему бы не исследовать проблему с другой стороны, с того, что не есть Атман? Это то, что и было сделано Буддой. На этом пути он избежал дебрей спекуляций и противоречий, которые развились вокруг идеи Атмана. Его позиция была таковой, что ему не пришлось ни утверждать, ни отрицать эту идею. С отрицанием всякого содержания и возможностей становления сознания все эти идеи потеряли практическую ценность для религиозной жизни, так же как и абстрактный сверхбог, лишенный каких бы то ни было признаков. Будда мог поэтому предоставить философам все эти по преимуществу эпистемологические проблемы и посвятить себя практическому пути. Этот путь был независим от спекуляций упанишад, но и не противоречил им, ибо упанишады не представляют собой законченной замкнутой философской системы, но есть совокупность идей различных мыслителей, из которых каждый вложил свою полноценную долю в соответствующую проблему своего времени. Хотя Будда, как показывают многие его выражения и основные понятия Учения в его изложении, был хорошо знаком с учением упанишад и доведическим временем, он воздерживался от всех чисто теоретических суждений и взглядов и ограничивался непосредственно познаваемыми и необходимыми для осуществления шагами Благородного Пути, которые зависели не от того, во что верит человек и что он считает истинным, но исключительно от того, что он делает, т.е. что он делает из самого себя.
"Характерно, что хотя спекуляции упанишад относительно
Атмана и Брахмана уже были известны во времена Будды и
должны были стать частью запаса знаний изучающих Веды,
буддийские тексты никогда не касаются их и никогда не
полемизируют с ними. Брахман, как вселенское единое, не
упоминается буддистами как элемент чужого или своего
собственного кредо, хотя они нередко упоминают частное
божество Брахму" (Ольденберг. Будда...).
Будда был убежден, что высшая действительность пребывает
внутри нас самих – и это было для него не только
теорией, ибо он сам пережил ее. Он подчеркивает, что до тех
пор, пока мы не превратили наше сознание во вместилище
такой действительности, мы не в состоянии участвовать в
ней. Эта действительность сверхиндивидуальна, поэтому
прежде всего мы должны преодолеть индивидуальные
ограничения нашего сознания, если хотим достичь ее, –
в противном случае мы уподобимся человеку, который нашел
эликсир бессмертия, но не имеет сосуда для его хранения.
Таким образом, проблемы человеческого сознания различны в различные эпохи. В самые ранние времена все, что вело к интенсификации самосознания, являлось необходимым средством самосохранения. Эта тенденция к формированию эго как выделенного центра сознания, была естественным инстинктом самосохранения, ибо путем фиксации границ между я и не-я человек защищал себя от безграничного как внутреннего, так и проникающего в него извне мира. Но после того, как это самоограничение было достигнуто, эго-тенденция становилась опасной, она постепенно вырождалась в духовный склероз. Чтобы предотвратить полное отделение и изоляцию (ментальное окостенение), необходимо было ввести альтруистическую тенденцию, противоположную эгоцентрической. После установления индивидуального необходимо вновь открыть связь со сверхиндивидуальным. Таким образом, после того как тенденция к самоутверждению достигла своего высшего пункта, развитие изменяет свое направление и восстанавливает гармонию (равновесие) посредством самоотрицания, ослабления сознания эго. В терминах современной психологии: тенденция самоутверждения экстравертивна, обращена к внешнему миру; тенденция к самоотрицанию интровертивна, т.е. направлена во внутренний мир, в котором и растворяется иллюзия Эго (ибо Эго может быть определено только в противопоставлении к внешнему миру). Экстравертивное и интровертивное движения столь же необходимы в жизни человечества, сколько вдох и выдох в жизни индивидуума. На РИС.1 я попытался показать экстравертивную и интровертивную тенденции в развитии индийской мысли и религии, которое я разделил на три периода: Эра Магии, Эра Богов и Эра Человека. Эти периоды совпадают с открытием трех форм мышления: аналогия, логика, относительность. Переход от одного периода к другому заключается не в полном исчезновении определенных элементов и возникновении совершенно новых, но в изменении акцента. Это изменение происходит не внезапно, но путем постепенного медленного перемещения центра тяжести. Так, магическая практика не просто исчезла в Эру Богов, но стала второстепенной функцией, предназначенной для служения богам, которые были теперь в центре внимания. Точно так же и боги в Эру Человека не были свергнуты окончательно, но были предоставлены сами себе, ибо они утратили свое значение и свое влияние на человеческую жизнь. Ведические боги заняли в буддизме место побочных фигур космической драмы, которая соответствует определенным ступеням бытия и более высоким формам сознания, но не имеет никакой власти над человеческими судьбами. Подобным образом не следует полагать, что во втором периоде логика заменила аналогию, или в третьем периоде логическое мышление было полностью вытеснено релятивистской системой мышления: просто во втором периоде к мышлению по аналогии было добавлено и логическое мышление, а в третьем периоде логическое мышление было модифицировано посредством открытия относительности. В период магии человек был во власти сил, проявлявших себя в окружающей его вселенной, поэтому его устремления были направлены к обретению контроля над окружающей природой. Во втором периоде человеком были открыты возможности мышления, и вместо попытки контроля над природой он попытался понять и объединить ее в форме всеохватывающих идей (боги как представители власти, определенных сил). Поэтому его устремление было направлено к открытию высшего, конечного единства. В третьем периоде человек познал возможности своего собственного сознания, своих психических и умственных сил и устремился от поиска единства вселенной к целостности и гармонии внутреннего мира, т.е. к внутренней свободе. Каждый из этих трех периодов имеет положительный творческий аспект и отрицательный консервативный (противодействующий) аспект. Главная кривая на рисунке изображает ход развития индийского мышления (который может служить примером процесса развития мышления в целом) в трех описанных периодах, через три соответствующих уровня человеческой психики, которые результируются в эмоциональной, ментальной и духовной активности, соответствующих позициям анимизма, теизма и антропоизма. Естественно, что ментальная активность не исключает эмоциональной, так же как духовная активность не противоречит эмоциональной или ментальной активности. Напротив: духовное заключается в гармоничном сочетании и объединении всех психических способностей в деле освобождения. Волнистая кривая показывает усредненную линию прогресса. Пункты, начиная с которых экстравертивная и интровертивная тенденции начинают оказывать свое решающее влияние, указаны маленькими кружками. Эти тенденции тесно связаны с более оптимистическим или более пессимистическим пониманием мира ранне-ведического времени и позднего времени упанишад и начала буддизма. Выражения "экстравертивное" и "интровертивное" должны пониматься только в этом ограниченном значении большей или меньшей обращенности к миру или отвращенности от мира. Что касается процесса индивидуализации человека, то в Эру Магии ему еще не полностью присуще осознание своей индивидуальности, в Эру Богов она проецируется вовне на коллективные символы или на сверхчеловеческие силы и только в третьем периоде (который поэтому и назван Эрой Человека) человек полностью осознает свою индивидуальность. <<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>> Категория: Библиотека » Учения Другие новости по теме: --- Код для вставки на сайт или в блог: Код для вставки в форум (BBCode): Прямая ссылка на эту публикацию:
|
|