|
|
Рамиль Гарифуллин. Рамиль Гарифуллин Дом, в котором я жил СОДЕРЖАНИЕ ЧАСТЬ 1
ЧАСТЬ 2
ЧАСТЬ 3.
ЧАСТЬ 4
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
1. ЖИТЬ ПОД БОЙ КУРАНТОВ КАЗАНСКОЙ СПАССКОЙ БАШНИ...Звук боя курантов Спасской башни иногда доносился до моего дворика на Баумана 36. Вы спросите: почему иногда? Нет, это не связано с ветром, который мог сдуть бой курантов в другую сторону. Это не связано и с шумом города... Это было связано со мной. Как-то увлекаешься во дворе иными звуками. Ну, например, лошадью, которая цокает копытами, развозя вино из подвалов винного подземного склада. Или доминошниками, которые как-то смачно бьют костяшками по металлической поверхности стола. Или доносящимся из чьей-то квартиры пением Марка Бернеса :«Вот и окна зажглись, я иду по поселку устало, я люблю тебя жизнь и надеюсь, что это взаимно». И вообще, во дворе всегда царил некий жизнеутверждающий шум из доносящихся с разных сторон дворика разговоров соседей и сидящих на лавке бабушек. Бой курантов хорошо был слышен ранним утром. Бывало проснешься в воскресенье от радости того, что не нужно идти в детский сад.(В обыденные дни просыпался тяжело!) В квартире тень, темно, все храпят и хочется куда-то на свет, к небу, к солнцу... Выйдешь в прохладный, еще не согревшийся от солнца тихий дворик. Сядешь на бревно, что у забора тети Клавы. Сидишь, греешься на солнце... и ждешь боя курантов. Вот оно счастье ожидания! Иногда боя так долго нет, что начинаешь тревожиться. А вдруг куранты спасской башни отключили или отменили!?... И вдруг слышишь первый звон! Как-то выходишь из полусна от согревшего тебя солнышка! Оживаешь! Считаешь. Один, два, три, четыре, пять, шесть... В часах я тогда не разбирался, но считать уже умел. Уже позднее, познав стрелки часов жизни, до меня дошло, что я просыпался и выходил во двор раньше шести часов утра! Сидел и наблюдал, как просыпается двор. Один раз донаблюдался до того, что увидел своих соседей мальчишек и девчонок, выходящих с большими букетами цветов. Это было утро Первого Сентября 1967 года и до школы мне было еще два года. Позавидовал школьникам! Через год произошло открытие! Оказывается если подняться на террасу нашего двора, под которой находился цех обувной фабрики, то оттуда виден купол Спасской башни! И так близко виден! А еще лучше всего она была видна из окна подъезда дома напротив! Теперь я вечерами смотрел, слушал, любовался Спасской башней. Никогда не забуду свое последнее, прощальное любование этой башней. Это был последний вечер общения с ней, так как уже утром следующего дня мы переехали на новую квартиру... 2. ГДЕ НАХОДИТСЯ КОНЕЦ КАЗАНИ?1967 год. Мне пять лет. Коммуналка на Баумана. Лежу на старинном диване, приятно засыпаю после бани и прогулки по Булаку. Время тихо тикает. По радио журчит приятная мелодия камертона, а потом голос диктора «Международный дневник». В комнате царит дух счастья и умиротворения! Царит настолько, что я сам того не осознавая, произношу вслух два слова: «Эх, ряхяття инде!» (тат. «Хорошо то как! ) Лежу, думаю... о своем городе... думаю о том, где же то место, где Казань заканчивается и начинается иной таинственный край!? Вот бы подойти к тому месту. Я знаю это место! ... Это двор у вокзала! А в нем стена из кирпичной кладки, а за стеной поезда ходят, а дальше уже не Казань! Теперь я мечтаю залезть на верх этой стены и увидеть конец Казани и иные края! Прошли годы... А к этой стене я так и не подошел... Видимо не хотелось разоблачать ее тайну! Зато образ этой тайны сохранил на всю жизнь! 3. УВЕРТЮРА БАНИ №3.В советское время мы любили казанскую баню №3, которая находится рядом с оперным театром. Любили как-то по особому. И не только за производство в ней Духа, но и за то, что именно в ней все мы как-то уравнивались, начиная от дирижера симфонического оркестра оперного театра и кончая кочегаром котельной этого же театра. Сидишь бывало после хорошего пара в общей раздевалке и вдруг входит великий татарский певец Габдулла Рахимкулов. Идет медленно в старой телогрейке на голом торсе! Вся баня оживает! Ведь сам Габдулла абый пришел с народом помыться! Кто-то уже вычищает парную, кто-то уступает ему свой шкафчик. А кто-то зовет и на пол-литра! Народ вдруг начинает париться по-особому, под влиянием присутствия легендарного татарского соловья, народного артиста Татарстана Габдуллы Рахимкулова. Габдулла абый не поет в бане, но душа моющихся казанцев поет от его присутствия, поет не только от пара! Когда-то также в этой легендарной бане мылся вместе с народом и великий татарский композитор Салих Сайдашев! А сам я после этой бани номер три имел привычку сразу же посещать оперный театр. Слушать увертюру «Севильского цирюльника» после бани — весьма особое наслаждение! Слушал ее всегда осознавая, что часть этой увертюры уже начала звучать в бане № 3... 4. О НЕОБЫЧНЫХ ПРЕВРАЩЕНИЯХ КАЗАНИ ВО ВРЕМЯ ОТЬЕЗДА.Известно, что самые необычные явления и открытия всегда происходят на границе между одним и другим. Уезд из родного города в далекие края, как пограничное явление в пространстве и во времени, всегда вносит изменения в восприятие города. Казалось бы, только вчера вы ежедневно проезжали с работы мимо Казанского Кольца или Спасской башни, и, ничего не замечали. Но вот вы едите на казанский краснокаменный вокзал, чтобы оттуда покинуть город, и чувствуете, что в восприятии города добавился какой-то необъяснимый и таинственный душевный компонент. Оказывается, вы любите город значительнее, чем когда в нем привычно живете! Вы видите и чувствуете красоту Казани, которую раньше не замечали. Увидев из поезда светящиеся окна своего дома, понимаете, что и он уже другой! Он приобретает ценность, которую вы не ощущали, находясь в Казани. Поэтому возникает мысленный вопрос, а зачем я уезжаю далеко от Этой Любви к Казани?! Тем более, гуляя по всяким «парижам», всегда скучал по Казани! В эти мгновения отъезда успокаивает и радует только одна мысль: «Все-таки, какое счастье, что я вернусь в Казань!!!» 5. О НЕКОТОРЫХ ТЕМНЫХ КАЗАНСКИХ ДВОРАХ, КОТОРЫЕ НИКОГДА НЕ РАДОВАЛИ СОЛНЦЕМ, НО РАДОВАЛИ ЯЙЦАМИ!Конец 60-х. Темный сырой двор продуктового магазина на Чернышевского. Я зажат очередью за яйцами. Мое лицо на уровне задниц взрослых. Яйца выдают по десять штук на человека. Выдают из большой деревянной коробки, набитой приятно-пахнущими стружками. От этих ящиков веет деревней! Очередь идет медленно, тихо, скучно, лишь иногда прерываясь руганью и дракой из-за наглых нарушителей очереди. В очереди меня используют разные тети. Одна слепая бабушка-соседка взяла, благодаря мне, дополнительный десяток и попросила ее проводить до дома. Пошел. В это время очередь дошла до нашей семьи, а меня нет! Отец, возвращаясь домой без десяти яиц, встречает меня во дворе. Сильно ругает! Домой лучше не заходить. Сижу до поздней ночи возле окон своей коммуналки. Тихо открывается форточка и мама шепотом зовет меня домой, убеждая, что папа ругать не будет. Спать хочется и яичницу всмятку... тоже хочется! Мама всегда была моим телепатом! И вот я уже слышу в коридоре коммуналки треск яичницы! Как только во дворе начинали говорить, что яйца продают, то у меня всегда падало настроение. Опять на полдня идти в этот сырой и темный двор, в который никогда не заглядывает солнце?! Ностальгия почему-то так устроена, что не выхватывает эти страдания! Не в КУКАЕМ случае не хочу в этот двор! 6. НОСТАЛЬГИЯ ОБ УЛИЦЕ БАУМАНА ПЕРВОЙ МОЕЙ ДВАДЦАТИЛЕТКИ.СССР жил пятилетками. Человек живет двадцатилетками. Первая двадцатилетка — это целая Вечность и идет она долго, настолько, что в это время Век, который в пять раз больше этой двадцатилетки, может показаться Бесконечностью. Вторая двадцатилетка — это разоблачение Вечности и осознание обмана, вызванного тем, что она прошла значительно быстрее первой двадцатилетки! Она отрезвляет. Третья двадцатилетка проходит также значительно быстрее второй и выглядит мигом по сравнению с первой двадцатилеткой. Она уже вызывает не досаду от обмана времени, а пугает человека приближением к Ничто. Четвертая двадцатилетка заполнена целью задержаться в жизни. Пятая двадцатилетка через слабоумие и деменцию возвращает человека к утерянной бесконечности, которая была в первой двадцатилетке. Эта Вечность трамплин для последней Вечности! Первая двадцатилетка, особенно ее первая половина, самая ценная и поэтому больше всего вызывает во мне чувства ностальгии о моем дворике на Баумана. 7. ЭТО МГНОВЕНИЕ СЧАСТЬЯ СО МНОЙ... НАВСЕГДА!Детский сад N 3 от обувного объединения «Спартак», в котором работала моя мама. Я регулярно посещал это заведение с 1965 по 1969 год. Это рядом с желтой сталинкой ( Островского 88). Ходили пешком из дома с ул. Баумана 36. Особенно обратно! Если опаздывали, то ехали по Баумана на троллейбусе. Моя тетя Муслима апа почему-то любила возвращаться домой на трамвае, который останавливался рядом с детсадом. Этот трамвай довозил нас до конечной остановки «Казанский вокзал» и оттуда мы шли домой пешком по Чернышевского. Вот такой долгий зигзаг. Видимо моей тете нравилось быть в роли матери в трамвае, где нам уступали место. Трамвай был до отказа переполнен. Особенно в мороз. Трамвай ехал долго и медленно. Я спал в нем. Но больше всего мне нравилось, когда зимой меня из детсада везли на санях. Лежишь на них. Смотришь в небо. На луну. Она все время едет с тобой! Такое чудо! А под головой шумит снег, продавливаемый моими санями... Засыпаешь с улыбкой на лице, глядя на на улыбающуюся луну. Просыпаешься, а она опять на тебя смотрит с улыбкой и сопровождает тебя... И ты ей тоже улыбаешься.. Это мгновение Счастья со мной... навсегда! 8. КОД КАЗАНИ.Код как ключевая ценность и информация, без которой исчезает Мир... в частности Мир Казани. Где в Казани заложен ее код? Представьте себе, что Кремля и его содержимого с башней Сююмбеки, Спасской башни и Кул Шарифа ... уже нет. Будет ли для Вас Казань Казанью? Кто-то скажет маловато. Вот если Баумана не будет, то Казань не Казань! А кто-то скажет, дескать, Свердлова, Ремесленная и всякие околокремлевские улицы исчезли и ничего страшного. Страшно даже представить Казань без ее Сущности и ее ключевых символов и кодов! Исчезновение кода Казани как кода Жизни — смерти подобно! Всегда удивлялся тем, которые сносят здания на Баумана. Мой дом Заусайловых, Баумана 36 снесли под корень! Сейчас эти коды реанимировали! Полегчало! Какова будет реакция монументальной туфты на будущие поколения время покажет!? 9. КАЗАНЬ, МОСКВА И НОСТАЛЬГИЯ.Еще когда в Москве не были снесены коммуналки и прилегающие к ним дворы, я частенько заглядывал туда для сравнения с аналогичными дворами коммуналок центральной Казани. Вроде тот же запах и коридоры коммуналки также пахнут, но ностальгии не возникало! Все-таки ностальгия возникает от осознания того, что эта земля, на которой ты рос и с детства дышал именно этим своим родным городом. В Москве этого компонента нет, а значит и ностальгии нет, хотя перед твоими глазами аналогичные дворы коммуналок. 10. ЭТОТ ВОЛШЕБНЫЙ ДОМ — КИНОТЕАТР «РОДИНА».1966 год. Возвращаемся по Баумана с мамой из детского сада. Проходим мимо кинотеатра «Родина» . Канючу, что никогда не ходил в кино. За четыре давно перевалило, но пяти мне еще нет! Мама говорит мне, что нужно немного подрасти... На следующий день во время выходного дня, когда я играл во дворе, мама вдруг подошла ко мне и показала синий билет с двумя красными цифрами, дескать вот пойдем в кино. Выходит я за один день подрос! Я на небесах на таких же синих, как и билет в кино! Быстрым шагом идем в кинотеатр «Родина». Наконец-то! Мама заводит меня в кинозал и оставляет там меня одного. В зале одни дети. Сижу на первом ряду. Вдруг на гигантской стене из белой кожи открывается яркий красочный Мир . Этот Мир иной! Первым моим кинофильмом был какой-то красивый кукольный мультфильм. Содержания не помню, а вот пространство, которое открылось по ту сторону кожаной стены меня сильно удивило! После сеанса я еще долго стоял у этой кожанной стены, не понимая как возможно такое чудо! Мне хотелось перелезть туда за эту белую стену. И все-таки я потрогал ее. Уже позднее, в большом зале кинотеатра «Родина» я увидел впервые на большом экране художественный фильм «У заставы красные камни». Магия кино не покидает меня и по сей день. Ведь магия должна исчезать, если знаешь ее структуру. А структуру кино я познал. Подрабатывал на Мосфильме . Неоднократно получал кинопрокатные удостоверения на свои фильмы. Преподаю несколько предметов по киноискусству в Университете культуры и искусств. Несмотря на все это в сердце моем навсегда останется этот волшебный дом — кинотеатр «Родина». 11. ВСТРЕТИТЬ ГАРРИ НА БАУМАНА ...Памяти одной из главных достопримечательностей улицы Баумана города Казани 80-х-90-х юродивому Гарри посвящается... Когда бывают сильные трескучие морозы, идти по Баумана как-то забавно... Прохожие перемещаются по улице, заходя то в один, то в другой магазин. В магазине тепло, пахнет едой и какими-то ароматами, которые рождают внутренний уют и желание просто попить кофе или чаю. Вот и на этот раз я замерз, продрог и забежал в кафе на Чернышевского, что напротив Бауманского райсуда, рядом с кинотеатром «Спутник». Было видно, что большинство его посетителей просто греются, раздражая продавцов тем, что ничего не покупают. Это раздражение передается на уборщицу, моющую пол. Тяжелые движения ее полных рук словно боксируют воздух и говорят: «не попадайтесь под мою тяжелую руку — ударю». Уборщица ворчит и без причины «поливает словесными помоями» посетителей кафе. Те молча терпят от безысходности и страха, что она действительно может взять да и вылить помои из своего ведра. За круглым с высокими ножками столом стоит и жует коржик небритый молодой мужчина. Он увлекся чаепитием настолько, что не замечает, как швабра буквально ударяется ему в пятку. Поперхнувшись, мужчина начинает кашлять, и этот кашель постепенно перерастает в собачий лай. Посетители кафе оборачиваются, ищут собаку. Ее нет. Этот лай издает небритый отшельник, юродивый, бывший художник, бывший арестант судебно-психиатрической экспертизы, шизофреник Гарри. Он лает, как лает собака, которой не дают доесть. Лает сильно, лает за всех посетителей, на лицах которых в эти секунды появляется выражение желания присоединиться к этому лаю, но они чувствуют, что какой-то страх мешает им пойти на это. Уборщица словно окаменела, глядит на юродивого, будто что-то накапливает и вот-вот выплеснет на него. Но этого не происходит. «А, Гарри, это ты! А я тебя что-то не приметила», — с какой-то неестественной и наполненной страхом теплотой, повысив голос «поет» уборщица. Да, именно поет. Лицо ее вдруг осветлилось, такое ощущение, будто бы ее подменили. Гарри прекращает свой лай. Уборщица покупает чай и еще один коржик и подносит его Гарри. Гарри, не поблагодарив, начинает пить чай, закусывая свежим ароматным коржиком. В эти мгновения в нем соединяется одновременно нечто детское и нечто мудрое. Он, словно священник, начинает «консультировать» уборщицу, говоря необычные и по народному мудрые слова. В них содержится глубокая истина, хотя на слух все, что он говорит, может показаться ересью. Некоторые предложения нелогичны. Лишь внимательно вслушиваясь, начинаешь понимать, что эта нелогичность заменяется жестами, движениями и вздохами, вздохами, которые говорят о глубоком переживании Гарри за уборщицу. Диалог заканчивается тем, что уборщица плачет, плачет легко... от души. Всю эту сцену наблюдают посетители кафе. Они приближаются все ближе и ближе к юродивому, забыв о том, что только недавно он лаял как собака. Они хотят, чтобы этот юродивый их выслушал. Один посетитель не выдерживает и вырывается из толпы наблюдателей. «Гарри, скажи мне что-нибудь! Кто я? Что я?». Гарри начинает сбивчиво говорить о его жизни, о его пути, его переживаниях. Берет клочок бумаги и рисует на нем. «Это твой духовный образ» — говорит Гарри. «Еще! Скажи еще что-нибудь!». Засовывая в верхний карман юродивого пятьдесят рублей, буквально вцепившись, просит мужчина. Гарри обнажает все его грехи, причем даже те, о которых он забыл. «Еще! Говори», став на колени, требует мужчина, не заметив как рядом с ним также на колени становится женщина интеллигентного вида. Эту суету надо видеть со стороны. Зрелище не для слабонервных. Слезы на глазах некоторых посетителей заставляют Гарри продолжать это общение, но я вижу, что он устал, что его глаза наполняются кровью, как наполняются перед психическим припадком у некоторых психбольных. Я переживаю за Гарри. Такое ощущение, что все посетители больные, лишь один Гари здоров. Женщина, которая встала на колени, слышит от Гарри только два слова. «Да, спасибо Гарри», — говорит женщина, — «Я только сейчас поняла, от чего убежала и куда мне идти дальше». Среди посетителей кафе оказываются двое новых русских. Один из них, вытащив из своей кожаной импортной куртки тысячу рублей, дает Гарри и спрашивает: «Сколько мне осталось жить?». Гарри, испугавшись таких больших денег, уходит, убегает от нового русского в другой конец кафе. Новый русский следует за ним. Гарри отказывается брать деньги и что либо говорить. Тогда этот новый русский в грубой форме, схватив буквально за шкирку нашего героя, требует общения, требует, требует, требует. Это требование переходит в стон, в плач, так, что новый русский, уже стоя на коленях умоляя просит у юродивого совета. У Гарри начинается приступ. Он начинает лаять, кричать, бегать по кафе. Посетители, испугавшись такого поведения нашего героя, постепенно выходят на улицу. Гарри, одетый в одни брюки и рубашку, бежит по улице, бежит. А я, вспоминая сцену, которая только что разыгралась в кафе, задаю себе вопрос о том, кто болен — мы или Гарри? После этого случая в кафе стало больше посетителей. И мне казалось, что все они заходили в него только рассчитывая на появление Гарри. Приходили телевизионщики, но застать его не удавалось. А Гарри тем временем, ходит по-прежнему из магазина в магазин и жует как ребенок свой любимый коржик и иногда лает. 12. ДЯДЯ ВАНЯ И КАЗАНСКАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ.Мне почему-то тогда казалось, что во всех домашних казанских шифоньерах в эти необыкновенные дни, наполненные предвосхищением праздника, висели новые пальто, куртки, костюмы, рубашки... и ждали своей демонстрации ... «Оденешь на демонстрацию» — говорила мне моя мама. И я ждал этого дня демонстрации. Я не понимал смысла этого слова, но значение его вызывало во мне радость. В моем дворике по улице Баумана, тоже все готовились к демонстрации. Вижу, как пожилая соседка по коммуналке тетя Вера, уже выносит третье супертяжелое, черное драповое пальто и чистит его щеткой от ниточек и пыли. А мужа своего, вечного пьяницу дядю Ваню, который, благодаря ей, живет всегда в дворовом деревянном сарае, она все-таки впустила домой... перед праздником, как только он вернулся из бани на Булаке. Теперь дядя Ваня трезв и чист. Вот она ! Сила, предстоящей демонстрации трудящихся! Ведь дядя Ваня в прошлом тоже был трудящимся. Потом его списали по инвалидности. Одна его нога в протезе. Раньше он рассказывал мне, что потерял ногу на фронте, но недавно почему-то заявил, что оказывается он в прошлом был известным футболистом и покалечился. Сейчас он сидит перед дверью своей коммуналки и молча курит. Увидев меня ничего не сказал. Обычно на весь коридор кричал мне: «Рамиль! Иди сюда!» Я подходил к нему и он начинал мне рассказывать о своей прошлой красивой жизни, всегда причитая, дескать ты не смотри на то, что я живу в сарае... Вот он вынес в коридор свое драповое пальто, только что вычищенное тетей Верой и начал пришивать новые красивые пуговицы. Пришивает смакуя, умело! Долго пришивает! Потом снял свои протезы, вытащил отвертку и долго возился с каким-то шурупом. Хоть бы что-то сказал. Молчит!... И вот, после того, как тетя Вера из коридора занесла домой пудовый, накаленный на газовой плите утюг, чтобы погладить белую рубашку и брюки дяди Вани, тишина вдруг прервалась. — Рамиль иди сюда! Я подошел к нему. — На демонстрацию пойдешь? — Пойду. — Вот и я пойду. Ты, что думаешь я только в сарае могу лежать. Выходит тетя Вера с новыми сапогами в руках. И вот уже дядя Ваня до полуночи возится с протезами, чтобы они влезли в новые сапоги. Что-то точит, что-то подбивает молотком. Нужно успеть. Ведь до демонстрации осталась всего одна ночь! Весь двор жил ожиданием и подготовкой к демонстрации. Все дворовые разговоры были только о ней и о том, кто куда пойдет и чем будет заниматься в день праздника. Подслушал как старшие подростки договорились во время демонстрации залезть на чердак дома и оттуда из рогаток пулять по воздушным шарам. Потом их беседа перешла о пиве и вине, которые они выпьют в честь праздника, дескать уже пора, взрослые уже! Во двор заехал уазик и я увидел, как двое мужчин стали прикреплять к этой машине рамы с деревянными панелями, на которой было написано «Казанская обувная фабрика». Уже через час машина превратилась в большую красочную коробку на колесах и с флагами на своем борту. Потом в эту украшенную машину погрузили много флагов. На газовых плитах нашей коммуналки не было свободных комфорок. Все соседи пекли, жарили и варили к празднику. Даже Мухамед абый, который никогда себе ничего не готовил, а только обычно ставил старый, зеленый чайник, в этот день жарил на сковороде кильки. А у соседки тете Зое на сковороде трещали пончики. В коридоре от жарки трещало пять сковородок и это была особая симфония звуков и запахов. Концовка этой симфонии увенчалась тем, что пончиком меня все-таки угостили! Помню как, в конце коридора, сидела бабушка. Она проволокой привязывала белую бумагу к веткам. И эти простые ветки расцветали белыми бутонами. Наша семья тоже готовилась. Папа возился со своим фотоаппаратом «Зорький-4», заряжал в него пленку. Мама готовила тесто. А я надувал розовые шары-колбаски и смотрел телевизор «Старт-3». По единственному телеканалу шел фильм «Ленин в октябре». В ночь перед демонстрацией я всегда спал некрепко. Эту приятную ночную тревогу счастья и предвосхищения праздника, я никогда не забуду. Это была радость ожидания новой куртки и кофты, которые я завтра надену. Это была радость ожидания зрелища на улицах моего города, а также маминого супа с пельменями и конечно же ... вкусных очпочмаков. Кроме того, мне очень хотелось увидеть своих, дворовых, доморощенных демонстрантов, за чьими приготовлениями я наблюдал в эти предпраздничные дни. Увидеть как они участвуют в демонстрации. Увидеть их всех, начиная от украшенного уазика и кончая дядей Ваней, который всю ночь с таким усердием готовился к демонстрации! Утром был разбужен громким сморканием, доносившегося из коридора. Так громко сморкалась либо бабушка тетя Зоя из шестьдесят девятой квартиры, но она еще зимой померла. Либо наш сосед напротив Мухамед абый. Он и разбудил всех! И вот я во всем новом хожу по двору. Жду папу, маму и сестренку. Вот бы успеть, пока жду, увидеть дядю Ваню при параде! Ведь он так старался, так старался! А он не выходит. Наконец, выходит тетя Вера. Одна выходит без дяди Вани. Оказывается, увезли дядю Ваню на машине, на какую-то трибуну увезли. Выхожу на парадку. Так мы называли входную арку в наш двор. Мимо парадки уже проходят демонстранты. Они пришли с Булака, потом они заворачивают на Баумана, куда стекаются все потоки: с ленинской дамбы, с улицы Ленина, с Профсоюзной... На Кольце или площади Куйбышева, поток с Баумана соединяется с потоками улиц Свердлова, с Островского и с улицы Татарстан... И вот уже по Пушкина идет мощный поток демонстрантов, с украшенными машинами, транспарантами, гигантскими шарами, обшитыми цветной тканью. Папа приводил нас на вершину оврага на Университетской, там, где сейчас УНИКС и мы сверху смотрели на красоту демонстрации, идущей по улице Пушкина. На эту смотровую площадку уже с раннего утра приходили пожилые люди с табуретками, садились и смотрели. Затем мы спускались к Ленинскому садику и шли по тротуару по направлению движения демонстрации. Порой останавливались, разглядывая украшенные машины и красивые гигантские шары. И все-таки, самым главным чудом демонстрации были сами люди, сама масса народа, само движущееся грандиозное собрание людей на улице, двигающееся в одном направлении, сам мощный Марш Людей! Казалось бы вот-вот демонстрация с Пушкина должна ворваться на апофеоз казанской демонстрации — площадь Свободы, где трибуны, где я увижу дядю Ваню. Оттуда доносится парадная музыка духового оркестра! Да, не тут то было! Поток демонстрантов почему-то резко заворачивает вправо на улицу Горького и оттуда идет в направлении парка Горького, где заворачивает обратно на улицу Карла Маркса, которая ведет обратно к площади Свободы. В районе парка Горького в поток демонстрантов дополнительно вливаются потоки демонстрантов с улиц поле Ершова и Вишневского. Это общий поток под управлением людей в красных повязках то останавливается, то резко срывается с места и бежит в направлении площади Свободы, не давая дожевать только что купленный перемяч с чаем! Примкнуть к демонстрантам какого-нибудь завода или института было нетрудно. Только так можно было попасть на площадь Свободы. В Москве тогда это было невозможно. Там все строго по спискам, вплоть до ареста! Московская Красная площадь недоверчива была к народу! Казанская Площадь свободы доверяла народу больше! Факт! И вот мы примыкаем к некоему НИИТНасосМашу и идем с ними! Узнаем, что это колонна инженеров, разрабатывающих насосы. Теперь я точно знаю, что увижу дядю Ваню на трибуне! Папа успевает нас всех сфотографировать на фоне транспарантов. Инженеры народ веселый! Поют! Анекдоты травят! В кузове, украшенной машины дети сотрудников. Хочу к ним. Отец меня туда закидывает! Я счастлив! Скоро площадь Свободы! Звучит голос диктора о Великой стране! Кричим ура! Кричим с гордостью за страну! Уже повзрослев, я все больше стал осознавать, что наши мысли и переживания аналогичны потоку демонстрантов трудящихся в былые времена. Мы уже можем описать какой демонстрант за каким идет, что он держит в руках, как он выглядит, но не можем изменить движение этого потока демонстрантов на основании знания свойств и характеристик этого потока . Тогда мне казалось, что все происходящее в стране изменить нельзя! Тем более мы шли к коммунизму, шагая гордо по площади Свободы! Дядю Ваню на трибуне я так и не увидел. Внимательно рассматривал трибуну передовиков и ветеранов. Может не разглядел. Его на трибуне не было! После проходки по площади Свободы начиналась правда жизни. Флаги сворачивались. Народ-артист снимал маску и увозил декорации. Меня это сильно огорчало! Почему бы каждый день не устраивать демонстрации!? Жить весело и зрелищно каждый день?! А дядю Ваню в этот день я все-таки увидел. Увидел во дворе. Он лежал на земле у своего сарая, немного не дойдя до него. Лежал при параде, с красными ленточками на груди. Сопел с закрытыми глазами и с улыбкой на лице! 13. ОБ АРОМАТЕ ДУХОВ ЗА 45 КОПЕЕК.1973 год. Иду после школы по Баумана, зажав в руке 50 копеек. Приятный трепет и волнение о подарке Маме на 8 марта! В эти дни и без того многолюдная Главная улица моего любимого города, становилась еще многолюднее! В магазинах ТолпоТворение! Пролезаю между дяденьками и тетеньками к витринам, разглядываю ценники. Устаю от того, что не могу выбрать. Хочется купить духов, но на них не хватает ! И происходит открытие! Вижу на прилавке духи размером с пальчиковую батареечку! Не верю глазам! Переспрашиваю продавщицу! Она объясняет, что духи прибалтийские... Для меня это звучит как французские ... и всего за 45 копеек! Нюхаю! Бесподобно! Ну, не на что не похоже! Ура! Покупаем! Прошло 40 лет с лишним, но мама до сих пор хранит этот флакончик и часто рассказывает гостям, что это были лучшие духи в ее жизни! 14. ЭТОТ ОДУРМАНИВАЮЩИЙ НАС БУЛАК!Мои первые воспоминания о Булаке — это, прежде всего, как о набережной, которая ведет... в баню. На Булаке располагались две бани. Одна — на Право-Булачной. Другая — на Лево-Булачной. В выходные дни эта улица оживала. По обе стороны набережной Булака шли люди с тазами, с венниками, с сумками, с банными чемоданчиками, с термосами... и конечно с детьми, держащими в руках игрушки, с которыми можно играть в воде: кораблики, леечки, куколки... Одна часть прохожих была веселая, розовая, распаренная, с полотенцами на головах. Другая — предвкушающая радость пара и... очередь, которую предстоит отстоять. А очереди в баню в выходные дни были большие. Порой по часу и более приходилось ждать. И вообще, Булак до бани — это одно! После бани — это другое! Как-то в детстве после бани громко выговорил на весь Булак: «Эх... ряхяття инде!» ( «Эх! Хорошо — то как!) Вот так Булак своими банями одурманивал казанцев! На набережной Булака росли старые большие деревья. Они наклонялись к воде. На эти деревья привязывалась веревка и «тарзанка» уже готова. Мальчишки с помощью этой веревки летали над поверхностью водной глади Булака, крича голосом героя— мальчика из кинофильма «Тарзан». Это вызывало во мне восторг и зависть. Это было тогда для меня покруче, чем аттракционы парка имени Горького. Позднее Булак для меня стал улицей, по которой я каждый день ходил в школу N 1. Моя первая учительница Анна Алексеевна спрашивала меня, перед тем, как отпустить домой из продленки, сколько светофоров на Булаке я должен пройти и как буду их проходить? Помню, что движение по Булаку было не таким плотным и по нему в основном ездили грузовые машины. А еще Булак был для меня водоемом из которого я, с помощью сочка, ловил дафней для питания своих домашних рыбок. Для этого я спускался под мост Булака, который на пересечении с улицей Чернышевского. Сильно рисковал. Выступ под мостом был очень узким и приходилось держать равновесие. На Булаке казанцы тонули редко. Я не припомню из детства ни одного случая. Корм для рыб и рыбаков продавался всегда на толкучке на конце Булака, что ближе к цирку. Это была особая публика с маленькими деревянными и плексигласовыми чемоданчиками. Когда построили цирк, то Булак преобразился. Он прибрел некую гармонию и законченность. Теперь у Булака появился горизонт, восход и закат — фантастический купол цирка. Красота этой перспективы стала сказочно красива, особенно вечером. Булак для нас мальчишек был всегда водоемом, в который постоянно падал мяч. Лезть за ним в воду мы боялись. Выручали взрослые. Никогда не забуду, как один солидный мужчина в дорогом костюме, в белой рубашке с галстуком, который прогуливался со своей избранницей по набережной Булака, вдруг резко снял с себя все, оставшись в черных семейных трусах... полез за нашим мячом! И вытащил его! Позднее я его встретил в пионерлагере и он оказался нападающим «Рубина»! А зимой Булак всегда превращался в место лыжных прогулок и кроссов. Особенно для учеников средней школы N 1. Идешь бывало по Булаку на лыжах и смотришь на переливающийся многоцветием цирк. В некоторых местах Булака были отличные горки. А весной Булак был зоной риска. Меня угораздило один раз провалиться полностью. На улице был мороз. Быстро прибежал домой . Отогрелся. Не заболел. После этого случая никакие самодельные плоты, о которых мечтали ребята, меня больше не интересовали. Булак для меня был и местом открытий! На нем я впервые увидел девственно-белую красоту ковра, сотканного утренней росой на прибрежной траве. И вторым открытием был туман! 1969 год. Мама ранним утром ведет меня по Булаку в школу. Над Булаком туман. Вглядываюсь в перспективу набережной Булака и прихожу к мысли, что туман это всегда возможность поцеловать небо... Порой облако может опуститься на Казань так, что часть его высоко в небе, а часть лежит на поверхности города и вы входите в утренний туман. Целуйте его! Ведь это часть неба, которое мы так любим... А если к этому прибавить еще и любовь к своему родному городу, над которым туман, то Большая Любовь получается! Туман над Булаком меня всегда одурманивал! 15. УЛИЦЫ КАЗАНИ — СЧАСТЬЕ ЗИННАТА.Зиннат всегда спал с улыбкой на лице. Сон для него был одним из наслаждений в жизни. Он всю ночь осознавал это и поэтому улыбался. Улыбался настолько светло и искренне, что соседи по общежитию, в которое его пускала переночевать добрая пожилая женщина, хотели опять лечь и заснуть, хотя вроде бы только что встали с постели. Это надо было видеть. Вообще Зиннат наслаждался всем, он умел находить в малом многое. Он был доволен всем. У него было всегда приподнятое настроение. Незнакомые люди, которые могли встретить его на многих улицах города, люди, видя его всегда улыбающимся и счастливым, в лучшем случае называли его странным, в худшем, больным. Но он больным не был. Он был закаленный. Ходил всегда, даже зимой, в спортивной одежде, даже куртки не одевал. Увидев его в морозный день, можно было подумать, что он мерзнет, но это было далеко не так. Некоторые знакомые поэтому часто шутили, говоря ему: «Зиннат, ты не озяп?». Он был рассеян благодаря своей гипертрофированной созерцательности. Душа его была по-доброму теплая, что казалось, что одень он зимнее пальто, сразу разогреется еще больше и станет горячей. А горячая душа — это недобрая душа. Поэтому у Зинната не было ничего лишнего. Не было лишней одежды — он обходился спортивной формой, когда-то ему кем-то подаренной в молодости. И действительно, теплая одежда ему была не нужна, он перемещался по улицам Казани короткими перебежками, не ездил на городском транспорте, так как у него никогда не было денег, никаких денег — ни малых, ни больших. И он без них обходился. Вы спросите как? А очень просто... Просыпался он очень поздно. Чем больше спишь, тем меньше надо денег на жизнь. Сказать, что он утром просто брился и мылся — это ничего не сказать. Зиннат любил бриться. Для него это был процесс бритья и философских раздумий. Он всматривался в свое лицо, он наслаждался тем, как делает, лепит свое лицо, улыбаясь себе в зеркале. Зиннат долго расчесывался, и казалось, что он расчесывает не волосы, а свои мысли. Он укладывал свои мысли бережно, мягко, и они начинали светиться, переливаясь всеми цветами радуги, излучая нечто детское и теплое. Это было зрелище и многие соседи, вглядываясь в то, что проделывает Зиннат над собой, опаздывали на работу.. Ее Величество Доброта переполняла утреннее общежитие настолько, что порой его угощали за завтраком. Но регулярно покушать в общежитии благодаря своей детской наивности и доброте Зиннату не удавалось, и он бежал в одну известную на весь город столовую. Там его ждали. Ждали его доброго слова, улыбки, беспричинной радости и многого другого, о чем не знал ни сам Зиннат, ни работники казанских столовых, которые купались в его ауре доброго, отверженного, наивного и вместе с тем мудрого, казанского юродивого-бомжа-одиночки. Зиннат как-то, смакуя, медленно подметал столовую, грузил и перетаскивал продукты, что хотелось сразу взять и распаковать и съесть эти продукты. Это был не грузчик, это была реклама продуктам. Прежде, чем грузить хлеб, он долго его нюхал, вздохи от наслаждения были слышны всем посетителям столовой. Аппетит повышался, продукты покупались, кушались. Были довольны все — и продавцы и покупатели-пожиратели. Сделав свои дела, Зиннат получал в награду большую тарелку супа и каши. Еды на столе было так много, что казалось, что маленький и худой Зиннат ни за что не осилит всего этого. Да не тут-то было. Он медленно, долго, постепенно уминал все, облизывал тарелку и переворачивал ее навзничь. Клал ложку. И повара видели, что за столом сидит довольный мужичок, символизирующий, что все окончено. Глаза его во время трапезы светились как у голодного кота настолько ярко, что казалось, что он сейчас вот-вот замурлыкает от удовольствия. Как он ел! Нежно, величаво... Нет, все таки обидно за животных, когда ими обзывают деградированных личностей. Животные святые. Если человек и похож по-настоящему на животного, то только благодаря своей чистоте, наивности, детскости... Зиннат был именно таким. Плотно поев, Зиннат от души обнимал своих поваров, говоря им напутствия и пожелания. Те в долгу не оставались, выливали ему оставшийся суп и гарниры в полиэтиленовые пакеты. Опять происходило великое зрелище. Зиннат вытаскивал из своей сетки шестидесятых годов пакетики, их бережливо поглаживал, надевал друг на друга, немного вдувал в них воздух, проверял на целостность и лишь затем подходил к большой кастрюле, возле которой стояла толстая и большегрудая женщина. Произносил два слова. Произносил так, что казалось, что эти слова волшебные. И, действительно, происходило чудо. Содержимое кастрюлей оказывалось у него в пакетах. Он их вновь бережно укладывал в сетку, завязывал и бежал, бежал по улицам города, наполненный радостью, что сегодня вечером он разогреет все это в общаге, съест и заснет с улыбкой на лице сытый и довольный. Постепенно эта радость перерастала в другие радости дня. Зиннат любил читать. Читал много и читал только новые свежие книги, которых не было ни в каких библиотеках. Он часами задерживался у казанских книжных прилавков и магазинов, перебегая в течение дня от одного магазина к другому. Читал стоя, вдумчиво. Сначала это не нравилось книготорговцам. Но, когда они обратили внимание, что покупатель лучше покупает книги именно тогда, когда Зиннат с наслаждением читает ту или иную книгу, громко комментируя ее, соблазняя потенциальных читателей на покупку, они только и ждали его! Сейчас, мол, придет Зиннат, и будет план. И вновь происходило чудо. Раскупалось все: стихи бездарных поэтов, научные труды шизофреников, ну и, конечно, все остальное. Надо было видеть, как читает Зиннат. Он словно зажигался. Складывалось такое впечатление, что он держит в руках не книгу, а некую свечу пред иконой, всматриваясь в ее пламя. Глаза загорались от какого-то света, но света не было. Лицо Зинната оживало, хотя оно и так было живым. Окружающим хотелось жить, нырнуть в книгу и уйти вместе с Зиннатом в тот мир, который был к сожалению только для него. Этот порыв нырнуть в книгу возникал у покупателей, и они покупали и покупали. Таким образом, Зиннат прочел всю современную научную и художественную литературу. Таким образом, он обходил десятки магазинов города Казани. Он был известен. По сути своей, если бы была должность главного читателя Казани, то она по праву бы принадлежала бы ему. День подходил к концу, опускался вечер, книжные магазины закрывались, и у Зинната вновь открывались новые радости. Он шел в чайхану или кафе, где его тоже ждали. «Все мы люди, родные и не красиво, брезгать друг к другом». С такими словами он собирал со столов не до конца отдавшие свой вкус растворимые пакетики с чаем, собирая их в нечто, напоминавшее парашют. В кипятке ему никогда не отказывали. Собирая как наперсточник вокруг себя использованные стаканчики заваривал в них чай и опускал в них свои пакетики. Долго держал эти стаканчики в своих руках, грел руки. Делал это он с таким удовольствием, что казалось, что он пришел не пить чай, а просто погреть об стакан свои руки. Когда чай был готов, начиналось главное — радость вечера. Зиннат общался и пил чай, пил, пил и общался. Охотливых собеседников было много. Все хотели общаться с ним. Своей эрудицией, добрым взглядом, мудростью и светлыми и искренними глазами, которые не боялись смотреть в глаза собеседнику, он располагал к общению. Те угощали его пирожными, коржиками. Так он выпивал стаканов десять, успев пообщаться с пятью посетителями кафе. Он говорил о красоте Казани, о красоте женщин, о науке, о Боге.. Его слушали, и всем было так интересно, что собеседники Зинната забывали пить чай. Вокруг него образовывался круг подслушивающих и тоже не желавших покинуть чайхану. Чай пили долго. Чая пили много. И опять были довольны и продавцы и покупатели. Кто бы мог подумать, что использованный кофе еще может сгодиться. Зиннат утверждал, что самое вкусное и полезное от кофе остается после варки «отжившего» кофе, то бишь у него открывается настоящая жизнь. Он отдает свои наилучшие вещества. Продавщица казанского кафе «Лакомка» размешала в трехлитровой металлической посудине эти остатки с кипятком и начиналась вторая история общения и питье кофе. На этот раз он выпил три литра кофе и пообщался с четырьмя посетителями кафе. И опять все с удовольствием наблюдали за этим занятием.. Чайхана ожила. Пилось, разговаривалось, пилось, разговаривалось. Уже поздно, в десять часов Зиннат вышел на улицу и пошел куда-то во двор ... в общественное место. Он пошел по-маленькому. В этой холодной, грязной, вонючей уборной он с таким удовольствием сказал только одно слово: «Хорошо». Он не видел и не чувствовал этого запаха. Он был счастлив. Только глубоко в полночь, после длительной прогулки по ночному городу, он бежал получить для себя последнюю радость дня — сон с улыбкой на лице. На другой день эти радости опять его ждали. Он спешил к ним. Он жил так уже много лет, но только совсем недавно стал чувствовать и понимать, что его знает весь город, что его узнают почти все прохожие миллионной Казани. Одни искали и интересовались Зиннатом просто из любопытства, другие, чтобы посмотреть на него и увидеть то, как человеку мало надо, третьи, чтобы как священнику излить свою душу. «Это Зиннат», «О! Зиннат», «Это тот самый Зиннат...», — слышалось ему вслед. Вначале это его радовало, но потом, когда стали приставать журналисты с нелепыми вопросами и предложениями организовать «партию бомжей», Зиннат стал беспокоиться. Он шарахался от телекамер и убегал от этой ненужной ему суеты. Не думал он, что бомжи-одиночки могут быть известными людьми. Зиннат был не просто известным в своем городе, он был его живой достопримечательностью. Побывать в центре города и не увидеть Зинната считалось дурной приметой. Во чтобы то ни стало увидеть Зинната, хоть из окна едущего транспорта было хорошей приметой. Казалось, не будь его Казань бы потеряла свое лицо. Зиннат для города был вроде живого святого. Послесловие. Имя героя изменено из соображений его безопасности. Уже много лет я его не вижу. Надеюсь, что он жив и здоров. 16. ЧЕРНОЕ ОЗЕРО НАШЕГО ДЕТСТВА.Лето-1970. Июль. Я уже приехал из пионерлагеря, где за всю смену купался на Лебяжьем озере только один раз. Не накупался! А купаться хочется! Мама ведет меня к зубному через все Черное озеро. И что я там вижу!? Визг и радость купающихся детей... Купаются с деревянного крыльца, уходящего в воду. Это для меня было открытием! Зубы лечились легко, так как в голове было обещанное мамой купание в Черном озере. И вот я уже ныряю и плаваю. Вода как в бане теплая! Это особый комфорт, не сравнимый с холодной водой «Локомотива». Купаться на «чернуху» стал ходить сам без мамы с мальчишками и девчонками нашего двора. Бывало лежишь на воде... Перед глазами любимое казанское небо... именно казанское ... потому что обрамлено красивыми зданиями моего города... Больше всего посматриваешь на дом, в котором «Пассаж», где располагается детский кинотеатр «Пионер». Посматриваешь потому, что сегодня идешь на кинофильм и всего-то за 10 копеек. А может быть и потому, что от купания всегда кушать хочется, а в «Пионере» тебя ждет булочка из слоенного теста «язычок» и коктейль из мороженого и сока, который ты схрумкаешь под музыку баяниста, всегда звучащего перед киносеансом. Из репродуктора звучат позывные «Слушайте пионерскую зорьку» или «Мы начинаем нашу воскресную радиопередачу «Доброе утро». Иногда доносится бой кремлевских курантов... если прислушаться. Уже ранней осенью, когда ты обнаружишь первые желтые листья на «Черном озере», а в это время пионерка-пятиклассница, которая взяв шефство над тобой, будет тебе второкласнику что-то рассказывать, тебе захочется рассказать ей о счастье лета, проведенного в этом городском парке. Или когда придет зима и застеклит это озеро твоего детства, а ты взяв коньки на прокате, будешь скользить по льду, радуясь мозайке новогодних крашенных лампочек и мечтая, что летом опять придешь сюда купаться. Или когда папа приведет тебя после демонстрации к двум белым оленям, чтобы сфотографироваться, ты все равно пройдешь мимо воды в ожидании лета на «Черном озере». Или когда повзрослев, придешь сюда с девушкой, чтобы пообщаться с ней шепотом через волшебную арочку, обязательно поведешь ее к воде, возле которой долго будешь молчать о любви и ... о своем детстве на этом волшебном озере. 17. КОГДА УЛИЦЫ МОЕГО ГОРОДА В ТУМАНЕ...Я первоклашка. 1969 год. Мама ранним утром ведет меня по Булаку в школу N 1. Над Булаком туман. Для меня это открытие! Вглядываюсь в перспективу набережной Булака и прихожу к мысли, что туман это всегда возможность поцеловать небо... Порой облако может опуститься на Казань так, что часть его высоко в небе, а часть лежит на поверхности города и вы входите в утренний туман. Целуйте его! Ведь это часть неба, которое мы так любим... А если к этому прибавить еще и любовь к своему родному городу, над которым туман, то Большая Любовь получается! Туман над Казанью всегда одурманивает! 18. МОЙ ДВОРИК.Я горжусь тем, что родился и жил в своем раннем детстве на центральной, старой части города Казани. Мой родной дворик находится по адресу улица Баумана 36 или Чернышевского 12. Вот такой угловой дом, в котором я родился. Вход в мой дворик через арку по улице Чернышевского. Я закрываю глаза и уже там... Мой дворик, где я живу, самый лучший дворик в мире потому, что я его люблю. Он мне нравится всегда, но особенно в яркую солнечную погоду. Он маленький, но в нем есть все для нас, мальчишек. Вот я выхожу на улицу, справа от моей двери есть под забором местечко, куда я иногда сажусь ранним утром, когда еще прохладно, и согреваюсь. О нем я еще расскажу... А вот крутая деревянная лестница. Это необычное скрипучее и старое крыльцо, на котором мы с ребятами часто сидим и просто болтаем, а взрослые часто через нас просто перешагивают. В нашем дворе есть столярка, откуда целый день доносятся разные звуки, но мы к ним уже привыкли. Я часто люблю наблюдать за тем, как работает один дядя, распиливая и забивая деревяшки. Мне нравится запах, которым пахнет его мастерская. Я наблюдаю за его правой рукой, на которой нет трех пальцев, и удивляюсь тому, как он умудряется быстро и ловко забивать гвозди. Рядом со столяркой есть лавка, на которой часто сидят дяди, которые курят. Они шьют костюмы и брюки, а на лавке сидят во время перекура. Я с большим любопытством подслушиваю их разговоры. Особенно мне нравятся, когда они рассказывают анекдоты. Слово «анекдот» я услышал впервые от них, от одного большого мальчика-подростка, который, видимо, был учеником и учился шить. Мы, мальчишки, ему завидовали потому, что он был таким маленьким как мы, но курил и работал наравне со взрослыми. Первый анекдот я услышал от него. Этот анекдот был о лисе и зайце и заканчивался словами: «Как в тропическом лесу заяц обманул лису». Помню только, что я его не понял, но смеялся вместе со всеми. А вот от анекдота, заканчивающегося словами: «Ах, я пердун, а вы засранка... Да, да, я иностранка», я от души смеялся весь вечер. Я с мальчишками часто забираюсь на крышу винного склада. Забираемся мы туда не только для того, чтобы посмотреть, как и где хранится вино, но и для того, чтобы испытать восторг от страха, который испытываем, когда нас гонит пьяный охранник, который, видимо, уже напился этого вина. И вообще, с этой крыши наш дворик видится как-то по-другому. В моем дворе есть еще портные, но они уже шьют обувь. Окна обувной фабрики выходят прямо к нам во двор, и мы, мальчишки, часто стоим под этими окнами и наблюдаем, как сапожным ножом срезается лишняя резина, как накладывается клей на подошву. Видим различные деревянные ноги, которые называются колодками. Сейчас я иду по своему любимому солнечному дворику. Жара. Жара плывет. Какая-то жаркая тишина. Все как-то слышится по-летнему: журчит вода в уличной колонке, соседка полощет белье в большом тазу. Дядя Ваня пьяный, красный сидит на солнце, разложив свои костыли и медитирует. Улыбка на его лице радует всех во дворе. Все радуются от улыбающегося солнца. Доминошники молчат от жары, выжидая кого-то, чтобы пойти купаться на «Локомотив». Так называется пляж на Волге, который находится рядом с вокзалом. Во дворе рай. Все как во сне, радостно и замедленно, все добрые. Швейники на перекуре болтают и смеются, не хотят работать. Работать не хочется. Хочется просто сидеть на солнце, созерцать дворик, мысленно плыть в этой жаре. Вот и я лениво иду по двору, смотрю на всех, захожу в темный холодный коридор. В нем пахнет моим родным домом. Я его нюхаю. Нюхаю свой коридор, как нюхают люди что-то родное, близкое. В коридоре прохладно, очень приятно. Из него как-то по-особому виден солнечный дворик. Ощущая прохладу и видя солнце, становится как-то уютно. Хочется сесть в коридоре и сидеть, сидеть. Нюхать коридорик, родной коридор. Где ты, мой родной коридор, родной дворик, родное солнышко, родные звуки всего этого. Где эта атмосфера, в которой я плавал, медленно плавал, где этот сон моего детства. Мама, милая моя мама, входит во двор в синей юбке, в синей с цветными полосками кофте. Она у меня стройная, красивая. Самая красивая в мире. Я бегу к ней. Хочется крикнуть: «Мама, мамочка, посмотри какое солнышко, посмотри, какой день». А еще хочется есть. Мама дает мне кусок хлеба и большую красную помидорину. Никогда не забуду вида этого ржаного хлеба и помидора. Мама дает на мороженое. Выхожу со двора, перебегаю через дорогу, покупаю по пятнадцать. Не ем. Разворачиваю мороженое во дворе, пусть друзья позавидуют, что у меня мороженое. «Сорок восемь», — говорит приятель по двору. Сорок восемь — значит, половину просим. Дам ему облизать один бочок мороженого. На лице приятеля зависть ко мне. Я облизываюсь, нюхаю мороженое. Запах мороженого, двора как-то смешиваются, и я рад, я рад, что живу. Мое детство, мое милое детство. Где ты? Где солнце? Смотрю сегодня на солнце, а оно уже другое. Кто тебя подменил? 19. МЫ ХОДИМ ПО БАУМАНА В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО, В ПОИСКАХ СЕБЯ...Все реже ходим... Почему? Когда-то шли по этой шумной и многолюдной улице по одну ... и по другую сторону. Это было Нечто Иное! Шли с авоськами, с покупками, с надеждой встретить знакомых, приятелей, родных, Себя Показать и на Других посмотреть! А как же! Ведь вчера была куплена обнова, которую Мир должен увидеть! Эта ходка по Баумана — была особым ритуалом и была наиглавнейшей ценностью казанца — пройтись по Баумана! Я ходил по многим городам и бродвеям Мира, но с Бессердечной Походкой! Мы приходили на эту улицу и видели на ней то чудо, которое сами туда и приносили, но это было возможно, благодаря волшебству улицы Баумана. Это была улица наших целей, планов, мечтаний, которые часто сводились к покупке, к общению, к встрече и посещению чего— либо! Разве не счастье, будучи голодным, проглотить два горячих перемяча по 9 копеек, рядом с ДТК или напротив него? Разве не счастье, долго рассматривать на прилавке вещь, которую ты точно скоро купишь!? Идешь по Баумана... видишь, слушаешь... и конечно нюхаешь ее! У каждого магазина был свой запах. Запах Универмага, запах Кулинарного, запах Тканей, Кофейный запах кинотеатра «Татарстан», запах Рыбного, запах Перемячей, Запах Табачного, Игрушечного, Чайного, Канцелярского... Я это понимал, особенно тогда, когда оказывался в деревенском магазине, пахнущим всем и вся... .новым велосипедом и пряниками. Мы не только смотрели на живую куклу, разливающую молоко в «молочке» или на рыбачащего кота, слушали, нюхали Баумана, но и трогали. Помню в одном магазине стены были выложены из обыкновенных зацементированных зеленых бутылок... и мы их трогали. Это была особая эстетика красоты и прикосновения! А шершавый гастроном ... Я и эту шершавость в детстве трогал. Бывало стою у своего дома, а из ресторана доносится звук живого оркестра. Труба, саксофон... Веет рестораном «Казань». Подолгу стоял. Слушал. Мы всегда будем ходить по Баумана и не обязательно в поисках утраченного и ностальгии. Будем ходить для возвращения к Себе, к Другим! Эта улица непредсказуема как бы вы не говорили себе ,дескать, что я Баумана не видел что ли!? Прочитав эти строки срочно езжайте туда! В это время там идет один очень нужный Вам Человек, с которым вы давно не общались! ЧАСТЬ 2. МОИ СОСЕДИ ПО КОММУНАЛЬНОЙ КВАРТИРЕ ДОМА ЗАУСАЙЛОВЫХ20. КАК Я ОКАЗАЛСЯ В ДОМЕ ЗАУСАЙЛОВЫХКогда в Казань пришла Советская власть, то она докатилась и до Дома Заусайловых (Баумана 36). Поэтому гостиничные номера этого дома быстро превратились в большое количество маленьких квартир с площадью шесть квадратных метров. Народ в этом доме жил непривередливый настолько, что обходился одним туалетом с двумя железными ямами и одной колонкой во дворе... на всех! Поэтому туалеты, которые раньше были в гостиничных номерах этого дома, ликвидировали. Теперь здесь жил народ, который состоял в основном из рабочих, было немного интеллигенции, несколько семей военнослужащих и просто служащих. Иметь апартаменты в центре Казани в царской России для простого рабочего было недосягаемой мечтой! Теперь рабочий имел свои законные шесть квадратов с высокими потолками и уборной во дворе. Коридор был обставлен рядами из газовых плит и рукомойников. Идешь бывало по коридору сшибаешь воду у каждого соседского рукомойника. Вода журчит, гремит по металлу, рукомойники тоже кряхтят ... и музыка получается. Я уж не говорю об утренней музыке, к которой добавлялись откровенные сольные партии резонирующего сморкания! Эти квартиры не были кабинками, так как в них помещался один стол, одна, а порой, две кровати и небольшая тумбочка. И еще была одна тумбочка в коридоре. Поэтому проживание в таких аппартаментах семьям, состоящих из четырех или пяти человек, было Советским Трюком! Видимо, кубатура выручала?! А может спали плотненько, шеренгой, но не по очереди ... уж точно! Возможно спали не только под столом... , но и на столе. Я наблюдал за тем, как шесть человек заходило в квартиру и не выходило! Факт! Мой отец как-то умудрился получить от филармонии девять квадратов, но когда родилась моя сестренка, то мы заняли, вдобавок, и квартиру соседей, которые переехали в новые хрущевки Ленинского района. Отец, согласно разрешению райисполкома, пробил стену и образовалась большая комната! И нам стал завидовать весь коридор коммунальных квартир! 21. ДЯДЯ МИША И ТЕТЯ РОЗАДядя Миша был одним из старейших жителей нашей коммуналки. Он жил в ней еще с довоенных времен. Жил один. А когда началась война, то впустил к себе для проживания пожилую женщину со своей дочерью. Их эвакуировали из Киева. Дядя Миша мне часто рассказывал как иногда во время войны ходил на Казанский вокзал, чтобы посмотреть на эвакуируемых и среди них встретить свою судьбу. И этой судьбой оказалась тетя Роза! Он увидел ее на перроне. Она разговаривала с мамой на еврейском языке, то есть на родном языке дяди Миши. Тетя Роза была младше дяди Миши на двадцать пять лет. Она была очень юной и красивой! Когда померла ее мать, то дядя Миша сделал ей предложение и они поженились. Я часто бывал у них. Мама оставляла меня с ними. Своих детей они не имели. Видимо, поэтому они всегда радовались моему появлению. Они говорили между собой только по-еврейски, но ко мне обращались на русском. Я чувствовал, что они часто были в конфликте и ругались. Ругань она и на еврейском ругань, хотя я еврейского языка не понимал. Они жили скромно. Из всех ценностей, которые у них были, выделялся небольшого размера фосфорный олень, который светился в темноте! А также часы со стеклянным обрамлением, которые небрежно жестко тикали! Символично! Ведь время так жестоко! Помню, как дядя Миша часто нарезал маленькими ломтиками черствые остатки ржаного хлеба, замачивал их в воде, заправленной чесноком и солью... и давал мне ломтик попробовать. Было очень вкусно! И все-таки в хлебе еще присутствовало подсолнечное масло! Потом дядя Миша заявлял: «Будешь хорошо вести, то еще получишь!» Поэтому время тикало и измерялось для меня тогда, не жестким ходом часов, а мягкими, аппетитными, чесночными ломтиками! За вечер проведенный в гостях у дяди Миши и тети Розы, мне удавалось съесть шесть, а порой и семь этих волшебных ломтиков ржаного хлеба! Кроме того, дядя Миша всегда обещал свозить меня в Киев, при условии, что я буду хорошо себя вести. Он мне подолгу рассказывал о красоте Киева и о каких-то трамвайчиках, на которых мы будем кататься. Потом мы с дядей Мишей играли в шашки, которые он сам смастерил. Он меня всегда выигрывал, а потом громко смеялся. А тетя Роза после смеха почему-то говорила ему: «Дурак!» Кстати, это было единственным словом, которое она произносила в его адрес не на еврейском языке. Потом я начинал хулиганить, лезть на подоконник, на котором лежало всякое барахло и они меня обратно возвращали к моей маме. У дяди Миши в сарае была большая арба с железными колесами. Он в течении недели собирал деревяшки, а потом на этой арбе отвозил дрова своим известным родственникам. Иногда он меня сажал на эту арбу и вез по всему Баумана! Вез по проезжей части! Это было величественно! Помню, как дядя Миша подарил мне свою фотографию с надписью: «Рамиль, не забывай меня! Михаил Коган, 1967» 22. ЧЕЛОВЕК САХАРНОГО ПЕСКАЭто была самая уникальная коморка в моем доме, так как только из нее раздавался металлический звон телефона. Не у кого в квартирах моей коммуналки телефонов не было! У Мухаммада абый он был! И это вызывало у жителей дома удивление! Откуда у этого скромного, заштопанного заплатками человека, появился телефон? Что за важная личность такая? Кроме того, в квартире Мухаммада абый висела большая картина с тремя древними китайцами. Мухаммад абый был смешным и даже во многом странным человеком. Он даже чая не пил. Весь вечер пил голый кипяток из своего задрыпанного зеленого чайника, закидывая себе в рот сахарный песок. Это надо было видеть! Это было так смешно! Когда сахар поступал в рот Мухаммаду абый, то он делал такую гримасу, которая в сотни раз смешнее гримас комика Пьера Ришара! Движения его были быстрые, дерганные и неловкие! Что-то на столе и со стола всегда падало. Он часто разговаривал по телефону и в это же время закидывал в рот сахарный песок, а потом резко бросал чайную ложку в сахарницу, тут же хватаясь за карандаш, чиркнув им, резко начинал чесать этим же карандашом под мышкой, потом долго в тишине нюхал карандаш, затем бросал его и сразу захватывал новую порцию сахарного песка, запивая его водой из граненного стакана. Тяжелая, черная телефонная трубка часто вываливалась из под уха и падала прямо на стакан с кипятком! Мухаммад абый отлетал, вскрикнув «Ананны!»(«Мать твою», — по татарски). Он ходил по квартире босым. Позднее я обнаружил, что и заштопанные свои ботинки он одевает тоже на босую ногу. Никогда не забуду его потрепанную, кожаную папку, из которой всегда торчали какие-то мятые бумаги и целлофановый пакет с сахарным песком. Мухаммад абый был человеком сахарного песка ... и папки. Он ее гордо нес по двору. «Интеллигент что ли?» — говорил ему вслед алкоголик дядя Ваня. Он не отвечал, проходя мимо всех с улыбкой! Это был солнечный, улыбчивый и сахарный человек! Ведь я так не разу и не увидел как он ел и готовил что-нибудь в коридоре на газовой плите. Я никогда не мог понять с кем он живет? Часто в его квартире жили различные красивые молодые женщины и они тоже ничего на плите не готовили. Мухаммад абый всегда что-то интересное им рассказывал и они смеялись. Когда я пошел в школу, в коморку Мухаммада абый поселилась квартирантка — студентка медицинского института по имени Эндже, в которую я влюбился. А Мухаммада абый я больше не видел.Теперь я часто заходил к студентке Эндже, якобы, решить домашнее школьное задание, а в действительности, чтобы послушать ее картавящий голос. Я учился тогда в первом классе. Кстати, дочь свою я назвал Эндже, в честь своей этой первой любви. А телефон Мухаммада абый переехал к нам. Он еще долго утомлял нас своим металлическим звоном и мы его засунули в шкаф. А мне тогда так хотелось позвонить Мухаммеду абый, чтобы он опять вернулся в свою коморку и стал смешить всех нас! 23. ТЕТЯ ВЕРБАИз всех соседей у газовой плиты больше всех стояла тетя Вера. Помню, как она часто коптила свиные ножки с копытцами... для холодца. Запах поросячьих копытец распространялся по всему коридору. Кстати, она из всех соседей оказалась самой доброй, так как за всю мою историю проживания в коммуналке, именно от нее я получил горячий и пухлый пончик. Он до сих пор аппетитно жуется в моей душе... в моих сновидениях... Когда круглолицая тетя Вера, как маленький бочонок катилась к плите на своих необыкновенных круглых ногах, я уже знал, что мне сейчас будет очень интересно. Интересно было слушать ее рассказы о зимнем лесе, куда она регулярно уезжала ранним утром, забрав с собой широкие охотничьи лыжи. Об обитателях этого леса: зайцах, лосях и даже волках. Говорила она складно на истиннорусском языке. Именно тогда я впервые отметил для себя, что красивые речь и рассказы можно слушать не только по радио от артиста Ливанова, который часто читал рассказы Пришвина о природе и животных, но и у газовой плиты, от простой соседки тети Веры. Когда она начинала рассказывать, то вся ее простота куда-то исчезала и она превращалась для меня в сказочную героиню своих необыкновенных рассказов. Много рассказывала мне о жизни деревьев, об их душе и характере. И в эти мгновения мне казалось, что она сама превращается в доброе и толстое дерево, которое двигает своими ветками-руками, чтобы не обжечься от огня, пялящего ... поросячьи копытца. Передо мной открывались разные животные со своими повадками. Уже повзрослев, читая книги по зоопсихологии, я понял, что тетя Вера ничего не выдумывала. Особенно о пении птичек и почему они так поют! ? Более того, я понял, что ее рассказы, их стиль и манера ничуть не уступали по своей красоте рассказам Пришвина, Шукшина, Астафьева... вместе взятых. Быть бы ей писателем, но увы, тете Вере приходилось выживать и кормить мужа-алкоголика дядю Ваню, сына-паразита Вовку, дочь-инвалида Валю. Поэтому тетю Веру можно было часто встретить на Площади Куйбышева или Кольце, продающую ландыши, подснежники, ветки вербы, ели... Когда она с гордостью несла полную корзину подснежников по узкому коридору нашей коммуналки, я уж точно знал, что эта корзина из сказки «Двенадцать Месяцев». Захаживала она со со своими дарами природы на центральный колхозный рынок, тот, что на Кирова. Калина, брусника, земляника, черника... были всегда у ее круглых ног. Я часто оговаривался и называл ее тетей Вербой. И сейчас, когда я во время лыжной прогулки, наслаждаюсь красотой бриллиантового меха бутонов вербы, ко мне приходит дух тети Вербы... моего детства. 24. РЫБАКИ БАКУРКИНЫУже тогда, когда на Волге и Казанке начинался ледоход, братья Бакуркины, которые жили в конце коридора нашей коммунальной квартиры, с раннего утра, с большими сочками, шли на берег Казанки, в район прибрежного ресторана «Парус». Один из Бакуркиных, дядя Боря имел сына Сережку, который был меня младше на один год. Того самого Сережку Бакуркина, который в одном из моих рассказов нарисовал здание университета на бумаге из под селедки. Видимо, эта бумага пахла тогда не селедкой, а лещами и иной речной рыбой, которые ловились Бакуркиными. Сережка еще спал, когда его отец и дядя уходили на рыбалку. Проснувшись он умывался из железной кружки, которую экономно выливала ему на ладони его бабуля. Она взяла Сережку на воспитание сразу же после смерти его матери, то есть после его рождения. Воспитывала строго, как домомучительница из свежеиспеченного мультфильма «Карлсон», который мне впервые удалось посмотреть в волшебно— красочном и сказочном автобусе «Колобок». Ее звали тетя Зоя. Тетя Зоя давала Сережке команды и он их выполнял. Помню его вечную недовольную гримасу и тяжелый вздох. Бакуркины жили вчетвером на пяти квадратных метрах. Жили как рыбы в бочке, в которую приносили свой улов. В их коморке всегда плотно пахло рыбой! Помню как в дальнем углу их квартирки стоял большущий радиоприемник, который ловил все города мира. Находясь в коридоре я часто слышал голос какого-нибудь иностранного диктора. Никто его не понимал, но Дух далеких стран приходил в коморку рыбаков Бакуркиных и Сережка с гордостью крутил ручку радиоприемника. Позавтракав Сережка стучался ко мне. Звал меня пойти на берег Казанки, посмотреть на улов отца и дяди Бори. От Сережки пахло жареной рыбой, которую он поел на завтрак. Он здоровался со мной и мои руки также начинали пахнуть этой рыбой. Иногда Сережка мастерил какую-нибудь самодельную мармышку. Делал ее искусно. Забивал в палочку два гвоздя, наматывал на них леску и грузило, которые покупал в магазине «Рыболов -охотник», на улице Островского, привязывал крючок... и орудие рыбака готово! Солнце светило в глаза и мы медленно шли по Булаку на берег Казанки. Проходили мимо цирка. Сережка ругался, что его бабуля так и не сводила его в цирк, дескать дорого, это ж не в кино сходить в «Пионер» за 10 копеек. Но ничего! Рыбалка покруче цирка будет! И действительно, прийдя на берег Казанки мы оживали! Смотрели за удачным уловом! Помню как весной чаще ловились окуни. Приходило чувство голода и прибрежный ресторан «Парус» начинал меня раздражать веянием своих вкусных запахов и так хотелось пожарить этих окуней и сьесть их. И мы бежали с Сережкой в наш коридор коммуналки к газовым плитам, на которых своими руками коптили окуней! Ели их и всегда соли не хватало! А уже летом рыбаки Бакуркины уходили в плавание на своей деревянной лодке. Поздним вечером привозили рыбу в наш двор на Баумана и продавали ее. Все коридоры трехэтажного нашего дома по Баумана 36, скрипели звуками свирепствующего маргарина, в котором томились волжские лещи и подлещики! Это был не просто запах жареной рыбы, это была катастрофа рыбной революции ! Весь дом жарил рыбу. Жарил ее на ночь глядя! Накушавшись рыбой Бакуркиных жители нашей коммуналки отходили ко сну! Сережка Бакуркин был моим самым лучшим другом! И как бы мне не рассказывали о нем некоторые, что он вырос и стал впоследствии преступником— рецидивистом и родной отец его за это уничтожил, для меня Сережка будет навсегда символом дружбы и детского счастья. 25. ОДИНОКИЕ СТАРУШКИ МОЕГО ДВОРАНемало их было. Одна из них жила по соседству с нами. Часто грела на газовой плите кастрюлю с речным песком. Тогда, будучи мальчишкой, я не понимал зачем она это делает, но точно знал, что она не кушает этот речной песок. Каким-то внутренним чутьем я догадывался, что это от страданий. Гудение ее голоса и молитв я часто слышал по утрам сквозь стену. А еще я помню, как у одной из этих бабушек на столе стояло два граненных стакана с водой. В одном из них лежали на дне красные десна с зубами. А из другого, на меня смотрел утонувший шарик ... глаза! Он был голубоглазым и иногда смотрел в окно на голубое небо и от отражения в себе неба становился еще голубее... Рядом с этими граненными стаканами всегда лежала небольшая тарелочка с косточками от урюка. Владелица этого глаза мне часто от чистого сердца и некоей доброты, давала эти косточки, чтобы я их расколол и поел мямишки-зернышки, а мне тогда так хотелось сам урюк поесть. Она выпроваживала меня из своей каморки и начинала молиться, перебирая чичетки из отполированных фениковых зернышек. Что-то про себя бормотала, поглядывая в книжечку с непонятными знаками. Некоторые одинокие старушки моего двора набирались воли и совершали подвиг, преодолев множество лестниц и ступенек, они появлялись во дворе... на лавочке. И все-таки, большинство из них не покидали своих квартир. Некоторые наши соседи помогали им выносить горшки. Несмотря на это из дверей этих бабушек веяло не только запахом горшков, но и безысходности жизни и ее конца. Заметил, что всегда перед этим концом появлялись какие-то шустрые молодые девушки— опекуньи, чаще всего медсестры по профессии. Они смотрели за старушками. После похорон начинали жить в их оставшихся. квартирах. Как-то подслушал, что у одной старушки была пенсия семнадцать рублей. Сидит бывало на солнышке какая-нибудь одинокая бабушка, молчит, глаза мокрые, мутные и такая жалость возникает... Помню как одна старушка мне, пятилетнему мальчику, сказала, что, дескать, тоже будешь в старости таким же и у меня тогда потемнело в глазах. А в глазах самой старушки я увидел некую злость и зависть... Я убежал от нее с испуга! Прибежал на берег Булака и долго с моста смотрел на воду... Вернулся во двор. Эта бабушка по прежнему сидела ... видимо в ожидании какого-нибудь соседа, чтобы ему дать пятнадцать копеек на хлеб. За хлебом сходил я сам! И столько было радости, когда бабушка немножко улыбнулась... Немножко... Сейчас пишу эти строки, а жалости к ним, к старушкам шестидесятых не убавилось.Эта жалость видимо так и останется со мной на всю жизнь... 26. ЦИРК И МОЯ ШКОЛА НА БУЛАКЕКогда в Казань на гастроли приезжала новая цирковая программа, в моей школе N1 на Булаке всегда появлялись новенькие ученики — дети циркачей. Оно и понятно, ведь эта школа находилась рядом с цирком. И тогда, мне так хотелось, чтобы детей циркачей направляли именно в мой класс! Помню, как в нашем классе учился один мальчик — сын артистов-акробатов на лошадях.Как-то, во время перемены он встал на руки ногами вверх, опираясь на парту только ладонями. Это было первым моим потрясением от искусства, родившим тогда во мне интерес к артистической профессии, хотя я и сам рос в семье артиста! Потом училась девочка — дочь виртижеров — это номер с вращением предметов на ногах. А во втором классе, к нам на гастроли приехал цирк «50 лилипутов» (Заранее извиняюсь перед Маленькими за то, что их называю лилипутами, так как они этого не любят! Если среди читателей есть таковые, то обещаю в рассказе называть лилипутов Маленькими. Кроме того, прошу не путать карликов — людей маленького роста с Маленькими. Маленькие могут быть выше карликов. Маленькие — весьма гармоничны и имеют внешность детей). Циркачи-Маленькие были старше меня намного и их направили в старшие классы. Вся школа была увлечена фактом появления Маленьких в нашей школе. Они были живыми куколками необыкновенной красоты. Многие школьники ходили смотреть на них. Я тоже хотел их увидеть, но у меня была рука в гипсе и я не ходил в школу, но во дворе я только и слышал рассказы о Маленьких. Помню, что гастроли Маленьких уже подходили к концу, но мой папа так и не сводил меня на эту цирковую программу, так как сам был на своих гастролях. И каково было мое радостное удивление, когда я обнаружил как в мой дворик зашли две Маленькие Живые Куклы необыкновенной красоты! Это были те самые Маленькие из цирка! Те самые две из пятидесяти! Я, восьмилетний мальчик, будучи их значительно выше... ростом, смотрел на этих сказочных дюймовочек, забыв обо всем! Во дворе больше никого не было! Я и они! Они заговорили первыми. Спросили меня как пройти к обувной фабрике, где шьется под заказ обувь. Я посмотрел на их ноженьки и увидел на них миниатюрные, необыкновенной красоты, сапожки. Проводил их. Пока шли к фабрике, я по их общению понял, что это взрослые женщины. Они мне как ребенку задавали вопросы причем так, как дети не задают! Общались они так, как дети никогда не общаются! Немного разочаровался и даже обиделся! Пришли к столу заказов. Услышал, что Маленькие хотят заказать себе летние босоножки, но им было почему-то отказано. Они ушли со двора и я еще долго смотрел им вслед. Я рассказал своей маме о встрече с Маленькими. Мама не удивилась и тоже рассказала мне, что когда я был в грудном возрасте, она тоже встретила одного Маленького. Это было в моей детской поликлинике на Карла Маркса. Оказывается, после посещения врача-педиатра, мама положила меня на стол, чтобы запеленать в одеяло, но обнаружила, что на столе лежит еще один сверток с ребенком. Заглянула в него и услышала оттуда грубый возглас: «Что смотришь!?» Она посмотрела по сторонам. В коридоре никого не было. Из свертка последовал опять возглас, но уже матом! В свертке был мужичок! Мама была в шоке! Папа приехал с гастролей и мы всей семьей наконец-то пошли в цирк, на Маленьких. Сидели на втором ряду. Все-таки талант независим от роста! Маленькие выполняли практически все номера классического цирка! Особенно понравился цирковой оркестр Маленьких! Когда был номер с голубями, я узнал своих дюймовочек, которые приходили в мой дворик. И так хотелось, чтобы они меня увидели и помахали мне... 27. КОРЖИК В СТРАНЕ ТРУДАЯ любил подолгу смотреть на то, как взрослые работают. Делал обход по своему дворику на Баумана 36. Сначала стоял у слесарки. Помню, как обыкновенные доски, которые только еще вчера валялись у дверей и мы с ними играли, вдруг начинали превращаться в нечто! Один дядя без двух пальцев, искусно мастерил продолговатый ящик, который оказался гробом. Потом он его почему-то разобрал, а доски оставил во дворе, но мы уже с этими досками почему-то не захотели играть. Потом я шел смотреть через окно на портных. Они шили пальто и костюмы. Мы выспрашивали у них кусочки мела и кушали их. Потом шел к окнам обувщиков. Из цеха веяло запахом резинового клея. Долго наблюдал как на деревянные колодки-стопы набивалась и нашивалась кожа. Заглядывал в окна бухгалтеров, которые щелкали деревянными костяшками. Потом шел к автослесарям в гараж. Через некоторое время я все чаще и чаще начал покидать свой дворик. Ведь дворов на Баумана, на Чернышевского, на Булаке, на Профсоюзной, Кирова, Ленина было много. И было так много больших окон, из которых был виден труд взрослых! Вот она пропаганда труда! Сейчас этого нет! Потому, что труда стало мало! Помню как на улице Свердлова наблюдал, как делают тубы для чертежей. И многие казанские студенты ходили с этими тубами. Как-то забрел во двор свеже-испеченного детского кафе «Акият» и с восторгом наблюдал как формируются пирожные, коржики, кексы, ромбабы и торты! Не заметил как пролетел целый час! Гляжу в окно, упираясь носом в стекло. Грустно гляжу, но с восторгом! Из окна веет ароматами шедевров всего мучного! Хоть что-нибудь попробовать бы! Ну хоть вон тот коржик, который на алюминиевом подносе! Тем более их там так много! Женщина-повар, не замечает меня, выдавливая из мешочка масло, которое каким-то чудом превращается в цветочки пирожного-корзинки! Она увлечена, но вдруг на какое-то мгновение проводит взглядом и видит меня. Видит мои грустные глаза. Возникает пауза. Думаю сейчас прогонит! И вдруг повар берет тот самый коржик и несет его мне ... к окну! Передает его мне через форточку! Ура! Коржик не простой! Он медовый! И такой большой! Издали казался маленьким! Я говорю спасибо и с радостью бегу к себе во двор! По пути кушаю и разглядываю коржик, кушаю и разглядываю... И вот я во дворе. Дал куснуть коржик всем своим пятерым друзьям по двору, которые играли в классики. Все они тоже захотели по целому коржику и заставили меня, чтобы я их повел к этому окну с доброй тетенькой-поваром. Я сопротивлялся, дескать неудобно же! Бесполезно! Пустые желудки пацанов победили! Мы всей аравой пошли по Баумана во двор кафе «Акият». Повар занималась своим волшебством по выращиванию розовых цветочков на тортах. Это продолжалось минут десять. Затем она повернула голову в сторону окна и обнаружила в нем... двенадцать грустных глаз! Опять пауза... Мы молчим... Я не выдерживаю и ухожу от окна... ухожу к себе во двор. Жду ребят. Ребята возвратились грустные и без медовых коржиков... 28. ПОЛЕТЫ ПО БАУМАНА ... НА КОЛБАСЕ!Мчащийся по Баумана утренний троллейбус N1 или N4, обвешанный сзади дяденьками, в детстве у меня вызывал зависть! Мне хотелось также зацепиться сзади троллейбуса и лететь по воздуху родного города! Хотелось, чтобы все зрители-прохожие видели как я лечу по воздуху Баумана! Ведь это как представление — ты летишь, а масса идущих зрителей смотрит. И пусть среди этих зрителей идет Ирина Козлова — девочка из моей группы детского сада! Баумана — это идущие зрители, а сцена это троллейбусная дорога. Ездить на колбасе по Баумана — это особый аттракцион, так как это Езда по самой Главной Улице Казани! Когда я мечтал об этом полете, мои родители еще не разрешали мне одному гулять по Баумана, но я мечтал когда окажусь один! И вот это время наступило. Я первоклашка. 1969 год. Обычно из школы N1 возвращался, минуя булачно-чернышевский мост. На этот раз я решил прогуляться со своим одноклассником Олежкой со стороны цирка. Одноклассник жил рядом с троллейбусной остановкой Кремлевская. Мы стоим на этой остановке. Волнуемся. На первый троллейбус не решились зацепиться, пропустили. Подходит второй троллейбус. Залезли, но вторая нога Олежки не нашла опоры на подножке, он слезает и я остаюсь один! Держусь! Троллейбус разгоняется! Ветер! Я в восторге! Я лечу! Троллейбус останавливается возле моего дома Баумана 36. Я отворачиваю свое лицо от окон своего дома, чтобы соседи не узнали меня! Впереди зрители — пешеходы Баумана! Волнение как перед выходом на сцену! Ведь я сейчас перед ними пролечу! И вот я лечу по Главной Улице Моей Жизни! Восторг и некое сжатие внутри! Представление закончено! Я иду по земле. Самый счастливый первоклашка города Казани! Даже от первой пятерки не было такой радости! А соседи мои все-таки разглядели меня на колбасе и сообщили папе. Отец не ругался, а рассмеялся! Рассказал мне как в детстве сам также катался на колбасе ... уфимского трамвая, отметив, что тогда был чуточку старше меня! Мать стала ругать отца, дескать, чему он меня учит... Я пообещал им, что больше на колбасу не полезу. 29. ВОТ ЭТА УЛИЦА... ВОТ ЭТОТ ДОМ...Пожалуй, у всех людей есть улица и дом, от которых начинает биться сердце... Об этом много сложено песен. Поэтому, если спросить коренных казанцев, то они всегда сходу назовут эту улицу, этот дом... и девочку или мальчика, к которым они сильно симпатизировали... Эти дома и места, как символы первых детских чувств, незабываемы! Вся Казань заполнена этими местами и домами! Увы! Некоторые из них уже снесены... И остается только стоять на том месте, где когда-то стоял этот дом и ностальгировать о первой любви... Мне шесть лет. А значит, на дворе 1968 год. На улице весна. Возвращаюсь с мамой из детского сада. Идем по Баумана. Я веселый, спокойный... и вдруг у меня начинается биться сердце. Волнуюсь. Ведь мы подходим к одному из величественных зданий казанского Арбата. Это здание Государственного Банка! И почему бьется так сердце?! Подходим близко к банку. Я делаю вид, что не вижу это здание. И слышу слова мамы: «Вон Ирина Козлова стоит ! Наверное ждет своего папу?...» Я боковым зрением вижу Ирину Козлову. Мы с ней из одной группы детского сада N 3. Она стоит одна у большого шара, на крыльце здания банка. Мама еще что-то мне говорит, но я от волнения поворачиваю свою голову в противоположную сторону улицы Баумана. Мама меня понимает... но иронизирует, дескать, ну, что с тобой? Мне повезло. Дом, который был символом моей первой любви не снесли. Более того, его увеличили по размеру почти в два раза, достроив недостающее крыло этому величественному зданию, тем самым укрепив мою уверенность в непоколебимости символа моей Первой Любви... тоже в два раза! 30. А ТЕПЛОХОДЫ ГУДЕЛИ И УХОДИЛИ ИЗ КАЗАНИ...Мой папа всегда мечтал жить рядом с казанским речным портом. Он с большой завистью рассказывал мне о тех людях, которые могли выйти из дома и прогуляться по набережной, наслаждаясь красотой белоснежных и многоярусных теплоходов. Сидим бывало на кухне, чай пьем, а он рассказывает как бы это было. Я присоединялся к этому процессу воображения, причем настолько, что для меня это было реальностью, которую я до сих пор ношу в себе и не отличаю от настоящей реальности. В своей душе я не различаю выдуманные образы от реальных впечатлений от речного порта. Более того, я уверен, что если бы даже мы переехали близко к речному порту, то наслаждения от него были бы значительно меньшими, чем те незабываемые ощущения, которые рождались уютными зимними вечерами на кухне ... под блинчики с чаем, когда за окном был трескучий мороз. А уже ранним летом, когда начиналась речная навигация, мы всей семьей красиво одевались, чтобы как-то гармонировать с красивыми теплоходами, и ехали на речной порт. Подолгу сидели на лавочках пристани. Ели мороженое. Провожали уходящие теплоходы, а они нам в ответ гудели... Тогда в Казани был дефицит с апельсинами. И отец как-то умудрялся, пройдя на теплоход покупать апельсины. Я шел вместе с папой, чтобы увидеть великолепие отполированного внутреннего убранства теплохода, чтобы вкусить его необыкновенные флюиды, заправленные запахом аппетитного ресторана и соляры! А потом, мы счастливые, с наполненной сеткой апельсинов, шли домой, излучая аромат этих фруктов на «всю Казань»! Из-за дороговизны путевок на теплоход, мы так и не смогли всей семьей поплавать на теплоходе. Впервые на борт теплохода я ступил, уже будучи старшеклассником. Маме дали одну льготную путевку от обувного объединения «Спартак». Позднее я всей семьей, благодаря главному казанскому покровителю теплоходов и необыкновенному человеку Вячеславу Самолину, много раз плавал вниз и вверх по Волге. Плавал как работник турбригады. Я познал величественные набережные реки Волги городов Куйбышева, Горького, Ярославля, Саратова ... Но меня никогда не огорчало то, что в Казани нет такой набережной Волги. Казань компенсирует это отсутствие набережной, благодаря красоте реки Казанки со своими заливами. Знаю, что когда-нибудь у Казани будет гигантская набережная Волги, на которую будут выходить множество новых улиц, которые постепенно достигнут волжских берегов Зеленого Бора! Но сердцем Казани всегда будет наша родная река Казанка! 31. ГОСТИ МОЕГО ДЕТСТВАКогда к нам на Баумана приезжали в гости родственники, то я это сразу определял. Мама меня начинала разыскивать по всему Баумана или Чернышевского. Один раз меня окрикнула, когда я под мостом Булака с друзьями пиявок ловил. Повела домой, заставила помыть лицо, надела на меня чистую рубашку и я понял, что у нас гости. Мама мне сказала, что приехали родственники из Альметьевска Адип абый, Сажида апа и их сын Анвар — мой двоюродный брат, который был старше меня на пять лет. В то время, я уже знал, что Адип абый, старший брат моего отца — писатель Адип Маликов, а его супруга Сажида апа — поэтесса Сажида Сулейменова ( Ее имя сейчас носит одна из улиц Казани). Папа мне с гордостью о них рассказывал, когда мы шли из детского сада по улице Островского. Помню, что Адип абый бывал у нас тогда, когда его приглашали на казанскую телестудию. Мы всей семьей смотрели его по телевизору, а потом он обязательно приходил к нам. Помню как привез яблоки. Альметьевкие яблоки! Поэтому Альметьевск для меня в детстве был неким далеким Краем Яблок, а не нефти. Тем более, Алма — это Яблоко! Солнечный день. Мы провожаем гостей. Вышли из парадки моего дворика. Идем по Чернышевского. Мама и Сажида апа о чем-то тепло разговаривают. Ну о чем могли разговаривать эти две молодые женщины? Одна — красавица-брюнетка, а другая красавица — блондинка! Ну, конечно о нас детях. Останавливаемся у магазина «Кристалл», на пересечении Баумана и Чернышевского. Анвар со мной не общается. Сам я тоже почему-то так и не заговорил с ним. Хотел ляпнуть ему, дескать, я уже без шапки гуляю на улице, а на тебе беретка, хотя я тебя намного младше! Анвар был выше меня на две головы. И вдруг он просит свою маму купить ему в газетном киоске марки. Анвар заговорил со мной, вытащил новый альбом с набитыми в нем нераспакованными целлофановыми пачками марок! В альбоме были все марки, которые я видел на витрине казанских киосков! Вот это брат! Это был Пик Зависти... моего детства! Сажида апа с добрым вздохом что-то сказала моей маме, дескать, ну что с ним поделаешь! Потом Сажида апа мне что-то говорила, но я ее не слышал, будучи поглощенным марками Анвара. Гости уехали. И мне еще долго не хотелось идти играть к себе во дворик. Долго стоял у витрин киосков, рассматривая марки... моего детства. 32. НЕ БЫЛО БЫ ТАНЦПЛОЩАДКИ В ПАРКЕ ГОРЬКОГО — НЕ БЫЛО БЫ МЕНЯ!Если бы не было казанского парка имени Горького, то его надо было бы придумать... ну хотя бы для того, чтобы мне в 1962 году родиться! Ведь именно здесь в 1960 году, на танцплощадке, под музыку духового оркестра познакомились мои родители. Она — портная обувной фабрики «Спартак». Он — артист Татарской Филармонии. Она жила в бане, на склонах улицы Халева. Один добрый дедушка впустил ее с подружкой для проживания. Приехала она в Казань из деревни Кук-кузе Апастовского района, что в переводе означает «небесные глаза». И действительно, у мамы моей голубые, небесные глаза! Кук-куз кызы! Одевалась она ярко, как артистка, так как ела только хлеб с соленым маргарином... и поэтому на красивую одежду хватало! Он имел уже собственную квартиру, полученную от татарской филармонии на Баумана 36. Их роман был сложным. Ссорились и мирились. Даже надолго ссорились. И все-таки любовь победила! Когда гуляли по парку Горького, отец мне часто показывал, где и как стояла моя мама на танцплощадке. Как себя вела? Он пересказывал мне этот первый диалог знакомства. Родители начинали спорить... о том, кто кого выбрал? А я шел вместе с ними и переживал о том, что родители могут поссориться и испортить гуляние по парку, без которого я бы не родился ... Никогда не забуду как мама как-то поставила пластинку с танцевальным духовым оркестром и пригласила меня на танец. Мне было 12 лет. Она вела меня в танце. Я почему-то стеснялся. Был скован. Чувствовал вину. Наверное от того, что понял, что знаю маму только как маму! 33. В ДОМЕ СЕМЬИ АХМЕРОВЫХ НА ГАЛАКТИОНОВАПожалуй, редко сейчас встретишь квартиры, двери которых никогда не закрываются на замок. Стучишься бывало к Ахмеровым. Не подходят. Они, как всегда, чем-то увлечены: либо научной беседой, либо работой над рукописью. Проходя по Галактионова, ноги сами меня приводили в эту известную семью. Именно в этом доме когда-то жил известный татарский издатель Шигап Ахмеров — человек, который, по сути, вырастил и воспитал композитора Салиха Сайдашева. Итак, стучишься к ним, а к двери никто не подходит... И вдруг дверь сама от ветра открывается и приглашает тебя в эту знаменитую семью. Оказывается все дома! Узбек Шигапович со своей супругой общаются в комнате слева, а Нияз Узбекович пишет за старинным письменным столом. В доме творческий беспорядок, пыльно! Везде лежат книги. Архетипичная атмосфера дома ученых! Именно она меня всегда заряжала на научные поиски. Именно здесь я получал ценные наставления от Нияз Узбековича и от его отца Узбек Шигаповича. Уходила суета, открывались истинные ценности. Нияз Узбекович с некоей иронией всегда обращал мое внимание на тот факт, что в этом доме часто бывал Салих Сайдашев. Вот та комната, где его дед общался с Салихом Сайдашевым. А вот кровать, на которой ночевал великий композитор. А потом Нияз Узбекович с грустью вздыхал... о том, что дом собираются сносить. Дом действительно снесли, хотя на нем была мемориальная доска о Салиха Сайдашеве. Ахмеровым дали новую квартиру. Эта перемена в их жизни сильно отразилась на здоровье Ахмеровых. Сначала не стало супруги Узбек Шигаповича, а потом и его самого. Сын его Нияз Узбекович сейчас живет один. Общаемся только по телефону и так порой хочется вернуть время и без стука войти в дом Ахмеровых на улице Галактионова и увидеть их всех вместе... 34. НАС ВОЗВЫШАЮЩАЯ МУЗЫКА ДОМА КЕКИНАТроллейбусная остановка возле дома Кекина для меня всегда была родной. Во втором классе я ходил в кружок духовых инструментов при Дворце пионеров. Играл на альтушке. В пятом классе ходил туда же на секцию акробатики. С шестого по десятый класс занимался конькобежным спортом на стадионе «Динамо». Возвращался всегда на троллейбусе, который останавливался недалеко от дома Кекина. Ждешь бывало троллейбус и смотришь на это здание. Дом Кекина меня радовал столовой, в которой нас спортсменов хорошо кормили по бесплатным талонам! Кроме того, в этом доме, со стороны улицы Галактионова находился небольшой кулинарный магазин, в котором я часто покупал себе дешевую жаренную рыбу. Этот магазинчик спасал меня от голода своей вкусной рыбой тогда, когда в кармане оставалось всего 12 копеек. Уже повзрослев, я стал осознавать, что Музыка и архитекТоника этого величественного замка Кекина действовала на меня возвышающе и избавляла от чувства собственной неполноценности. Особенно я это ощущал после неудач на секции акробатики, из которой, впоследствии пришлось уйти из-за того, что я не справлялся со сложными акробатическими элементами. Стоишь бывало после тренировки на остановке, стоишь униженный тренером, а дом Кекина тебе «говорит»: «Выше нос! Выпрямись! Стой гордо, как Я! Вот уже сто лет стою и никто меня не согнул!» Этот дом — самый гордый в Казани! Он явно выделяется на фоне всей архитектуры нашего города. Впервые по настоящему осознал влияние Дома Кекина на себя тогда, когда узнал, что на том же месте, где стоял я, также часто стоял униженный нищетой, лишением оркестра и увольнением из театра великий татарский композитор Салих Сайдашев. Он жил тут же на этой остановке. Рядом с театром Камала. Видимо, Салих абый также стоял и смотрел на Дом Кекина. Слушал величественную музыку архитектуры этого дома. И он давал ему силы. Потом композитор проходил мимо него, спускаясь на Галактионова, к своему дяде Шигабу абый Ахмерову, который его также поддерживал. Поэтому для меня, Дом Кекина — это не просто застывшая музыка камня, это живая музыка Величия Несломленного Духа. Уверен, что сейчас на троллейбусной остановке стоит какой-нибудь мальчик, возвращающийся из Дворца Пионеров имени Алиша. Стоит усталый, измученный неудачами... Стоит и смотрит на Дом Кекина... А значит у него все получится! 35. ЭТА ВОЛШЕБНАЯ ТЕЛЕФОННАЯ БУДКА У ГОСТИНИЦЫ «КАЗАНЬ»...Жара. Лето-1969. Мне семь лет. Мороженого хочется. Мама на работе. Отец на гастролях, в командировке. Моя тетя Муслима апа на мороженое мне уже утром давала. И я поел «морэгу» за 15 копеек с кофейным наполнителем. И опять мороженого хочется. Я уже не мечтаю об эскимо за 28 копеек, хотя бы сливочного за 13. И вдруг телефонная будка у входа в гостиницу «Казань», которая стояла рядом с моим домом, превращается в Волшебную! Я в нее захожу, произношу определенное количество раз волшебные слова и в руках у меня оказывается 28 копеек на эскимо! Папа заметил, что я в течении полугода перестал просить у него деньги на мороженое! Начал интересоваться! И я рассказал ему о волшебной будке и волшебных словах. Папа отругал меня за то, что я разыгрывал прохожих сценкой о недостающей одной копеечки, чтобы позвонить! Объяснил мне, что играть сценки за деньги можно только при согласии зрителей, то есть на сцене или на эстраде, будучи артистом! Только в этом случае эту игру можно будет называть волшебством! После этого разговора с папой у меня отшибло желание входить в эту волшебную будку! И еще я заметил, что папа стал мне чаще давать на мороженое, причем на эскимо по 28 копеек. В 1986 году, как-то проходя мимо этой же будки я услышал в свой адрес: «Дядя, не можете одной копеечки добавить, очень нужно позвонить!» Телефонная будка и через семнадцать лет не утратила своего волшебства! 36. КАЗАНСКИЙ ПЛАНЕТАРИЙ ПЕТРОПАВЛОВСКОГО СОБОРАПомню как отец сказал мне, что сразу после детского сада пойдем планеты и звезды смотреть. Меня это не обрадовало. Ведь для меня тогда лучше цирка ничего не было! И вот мы подошли к большой церкви, которую раньше я видел только издалека, когда ходил на Черное Озеро. Даже будучи маленьким, я тогда был удивлен тем, что в здании церкви находится нечто, напоминающее купол цирка, на потолке которого показывают планеты, звезды, восход и закат солнца! А зрители сидели на манеже. Помню как с интересом слушал длинноволосого дядю. Он был внешне и интонационно похож на священника. Я тогда даже подумал, что это поп, который рассказывает о планетах. Сидеть долго в темноте и смотреть на звезды мне не удалось. Заснул. Проснулся тогда, когда включили свет. Это был 1967 год. Больше меня планеты не интересовали. Лишь через десять лет, я вновь ими заинтересовался, причем настолько серьезно, что записался в кружок астрономии... который проходил опять в здании этой церкви! Долго не мог разобраться с теми двойственными чувствами, которые посещали меня тогда. Как угораздило планетарию угодить в церковь!? Ну это все-таки еще не лошадь со всадником, которые вошли в церковь в фильме «Андрей Рублев» Тарковского! Вот такой был цирк когда-то в Петропавловском соборе... 37. ОБЩЕНИЕ С РОДНОЙ КАЗАНЬЮ КАК БАЛЬЗАМ ОТ ОДИНОЧЕСТВАСовсем недавно я догадался, что Казань для меня является некоей подружкой, с которой я общаюсь, особенно в трудные минуты. Москва такой подружкой-помощницей для меня быть не может, так как она не родная и не рождает чувства ностальгии. У Казани всегда своя самобытная мелодия общения со мной и состоит она не только из музыки архитектуры, не только из нечто, создающего дыхание и атмосферу города, но и прошлых воспоминаний и ностальгических чувств. Как-то на Баумана встретил одну пожилую старушку. Она шла очень медленно, часто останавливалась от бессилия... Заговорили. Рассказала, что прогулка по Баумана — это ее последнее исполнение желания перед смертью, что пришла пообщаться и попрощаться с городом, с улицей Баумана. Меня это не удивило, так как знаю многих казанцев, которые прощались с улицей Баумана, когда навсегда покидали Казань или Свою Жизнь! Эта старушка рассказала мне о своем одиночестве, которое всегда снимала прогулками по Баумана. Рассказала, как в молодости продавала здесь пирожки за пять копеек. Начала громко зазывать на пирожки... и заплакала. Так разговаривая с бабушкой, я дошел до Кремля. Там ее встретил сын на иномарке. Он оправдывался, что мать, дескать, сама его попросила оставить ее одну на Баумана. Я затронул тему ее одиночества. Все втроем разговорились об одиночестве. Пришли к выводу, что одиночество — это всегда потеря интереса к жизнеутверждающему общению с Собою. Диалоги со Всем остальным — вторичны! Если мы проснувшись ожидаем Великого Счастья Общения с Собою, а засыпая, уже мечтаем об Этом общении настолько, что у нас сияет улыбка на лице, то мы далеки от одиночества! Мы должны ценить это общение и не ссориться с собою. А общение с Казанью всегда поможет в этом… 38. ДЕРЕВЯННЫЕ САРАИ ДВОРОВ НАШЕГО ДЕТСТВАМало кто вспоминает, что у многих казанцев, кроме коммунальной квартиры, были сараи! Их еще называли сарайками. В моем дворике на Баумана эти сарайки занимали аж два этажа! Это была своеобразная деревянная постройка, напоминающая двухъярусный теплоход! В нем была деревянная палуба, деревянный борт и деревянные каюты без окон, но с дверями, на которых висели откровенно-мощные замки. Наш сарай располагался на втором этаже. В нем было всегда прохладно. В жаркие ночи мы иногда даже в нем спали. Более того, сарай нас выручал и тогда, когда гостям не хватало места для ночлега. А наш сосед дядя Ваня, который никогда не просыхал от водки, только там и жил. Жил на первом этаже сарая. Его жена тетя Зоя никогда не впускала его домой. Даже зимой он жил в коридоре коммуналки. Наш сарай, как и все сараи России, был набит всяким барахлом и вещами, которым не досталось места в тесной коммунальной квартире. Вон валяются какие-то старые журналы, висит старое военное драповое пальто отца. Вижу в углу свою детскую коляску цвета сгущенного молока, фотоувеличитель, множество банок. На стене филармоническая афиша моего папы. Лежат ящики, забитые какими-то вещами, которые могут пригодиться! Кстати, коляска моим родителям больше не пригодилась. Мы с сестренкой Гузелей нашу коляску видели в сарае еще несколько лет. Когда родители собирались идти в сарай, я с сестренкой обязательно шел вместе с ними. Несмотря на то, что мы были маленькими, в сарае у нас появлялась большая ностальгия по прошлому. Поэтому сестренка залезала в коляску и заставляла маму покачать. Просыпаешься летом в сарае. Солнце пробивается сквозь щели .Наблюдаешь за тем, как эти лучики перемещаютя по стене и ждешь когда они скользнут к тебе на одеяло. Вдыхаешь воздух сарая, наполненного опьяняющим запахом дерева! Незабываемые мгновения! Но счастью всегда приходит конец! Помню как сносили мой сарай. Он сложился как карточный домик за несколько минут! Это была картина круче гибели теплохода «Титаника». Помню как из обломков стал вылезать пьяный дядя Ваня! Это был воскресший Феникс дворово-бауманского и водочного разлива! Сарай растащили на дрова жители окрестных дворов улицы Баумана и Чернышевского, у которых не было газового отопления. 39. КОЛОННЫ УНИВЕРСИТЕТА КАК ЧУДО СВЕТА С ЗАПАХОМ СЕЛЕДКИ1967 год. Мне почти пять лет. Возвращаюсь на кузове украшенной первомайской машины с демонстрации, рядом со мной сосед по коммуналке, мой друг детства Сережа Бакуркин. Проезжаем мимо некоего белого здания, опирающегося на белые, гигантские столбы! Весьма удивлен! Это, пожалуй, было первое в моей жизни удивление, вызванное восприятием архитекурного сооружния! От удивления мы вместе, как-то синхронно закричали с Сережей и начали показывать пальцем на это Чудо Света. Сережа хорошо рисовал. Он сказал мне: «Я нарисую это на большой бумаге». И вот мы уже сидим в коридоре бауманской коммунальной квартиры за деревянным столом, пропитанным соками от еды. Сережа разложил на нем большую светло-коричневую, толстую, оберточную бумагу, пахнущую селедкой... Взял желтый карандаш. Белых карандашей тогда не было в коробке. Сережа медленно, долго ведет прямые, желтые линии увиденного нами здания. Я, как консультант, подсказываю ему. Помню о том, как спорили о количестве этих гигантских столбов. Сережа видимо устал и хотел их нарисовать в меньшем количестве. И вот здание с колоннами нарисовано! Я беру этот рисунок и бегу домой, чтобы похвастаться перед своим папой. Папа посмотрел на рисунок и сказал с огорчением маме на татарском языке: «Ну, зачем он хвастается тем, что не сам сделал!». Потом папа объяснил мне, что мы увидели Казанский университет и там учиться в аспирантуре на математическом факультете мой дядя Раиль абый. Позднее мы сходили к нему в Ленинскую библиотеку. И была небольшая экскурсия. Вопросов о том, кем быть и где учиться, теперь уже не возникало! Только университет! А рисунок университета с величественными пятью колоннами еще долго висел на стене коридора нашей коммуналки и пахнул селедкой. 40. СТАРЬЕВЩИК НА ЛОШАДИ С ТЕЛЕГОЙ ПРИЕХАЛ!...Лошадь, запряженная в телегу с болтающимися в разные стороны деревянными колесами, медленно и величественно входила в казанские дворы. Эту величественность лошадь излучала не только благодаря своей красивой природе, но и эскорту детишек, которые также медленно шли за ней. В моём дворе на Баумана 36 увидеть лошадь было не в диковинку, так как каждое раннее утро у парадного входа во двор стояла лошадь Бурка, в телегу которой загружали ящики с вином. Ведь под моим домом Заусайловых были мощные винные склады. Бурка развозила и снабжала вином многие винные магазины центральной части Казани. Часто она стояла на жаре с зашторенными глазами и фыркала, передергивая свою кожу вдоль своих видимых ребер. Я подходил к ней, и мне так хотелось приоткрыть шоры, чтобы она увидела мир, но мои попытки сделать это были безуспешными. Кучер сразу кричал мне: — Эй! Не мешай ей! Она думает! — О чем? — спрашивал я. — О светлом будущем! — Это как? — О коммунизме! Когда будет много бесплатного вина! — кучер разрывался своим смехом и я грустный уходил от Бурки к себе во двор. Позднее мы детишки узнали, что это не совсем лошадь, когда из нее вышло солидное приложение к ее телу. И все-таки это была известная лошадь! А сейчас во двор вошла неведомая мне лошадь. Она была более упитанная! Не бурая, почти красная ... с отливом! Глаза ей не зашторивали, так как шоры или шторы для глаз отсутствовали. Когда я увидел её глаза, то восприятие её величественности как-то во мне поубавилось. Я увидел грустные, мутные и усталые глаза! Усыпанный веснушками, рыжий, потный и загорелый старьевщик тоже был усталым и грустным. Почти засыпал... Зато наш двор вдруг резко ожил! Он наполнился каким-то веселым шумом и суетой. Оно и понятно, ведь во двор въехала не только лошадь, но и старьевщик со своей телегой, наполненной игрушками, вещицами и даже с ещё не надутыми воздушными шариками, которые можно будет обменять на ненужную старую одежду или вещи. И действительно, в тележке я разглядел большущий деревянный чемодан с сусеками, с деревянными секторами, в которых лежали различные вещи, безделушки и игрушечки: свистульки, резиновые разноцветные шарики, наперстки, маленькие куколки, пистолетики, пистоны в бумажной пачке, детские совочки и формочки для кулечков, куски дегтярного мыла, пачки дрожжей, чайной соды и даже чернильные ручки ... Подошла тётя Вера со своей душевнобольной доченькой-инвалидом Любой, держа в руках несколько старых рубашек и старое, увесистое, черное драповое пальто. Подошла и долго разглядывала все сусеки. Остановилась на свистульках. Это стоило ей одного драпового пальто. Отдала свистульку дочери, которая сразу же взяла её в рот и начала без остановки свистеть. Люба свистела так долго и пронзительно, что мать выхватила эту свистульку у нее изо рта. В ответ Люба так сильно пнула маму, что сразу же схлопотала ответный удар по морде. Люба часто получала по морде от своей матери... . Из-за испорченного настроения, мама Любы обменяла рубашки на воздушные шары и быстро удалилась. Подбежал мой приятель Вовка с каким-то костюмом в руках, отдал его старьевщику и получил красную металлическую свистульку... да не тут то было! ... Тут же подбежала Вовкина мама забрала обратно костюм у старьевщика, вырвала свистульку изо рта Вовы и врезала ему в подзатыльник, крикнув на весь двор: «Ты что творишь!» Уже через полчаса на телеге старьевщика лежала большая куча старого белья и небольшая кучка старых и изношенных туфель и ботинок. Старьевщик предложил мне и Вовке прокатиться. Мы забрались на тележку и с гордостью выехали на Баумана. Лошадь настолько быстро поскакала, что мы испугались ... а не увезет ли меня с Вовкой старьевщик куда-нибудь? Мы закричали и старьевщик высадил нас у Никольской церкви, дав каждому по свистульке. Свистя по всему Баумана, мы вернулись во двор, который только недавно выпотрошил все свои тряпки и барахло и остался... со свистульками. И ещё до позднего вечера доносился свист из некоторых коммуналок моего любимого двора. 41. НАША ДВОРОВАЯ СОБАКА АЛЬМА.Пожалуй, в каждом дворике Казани жила какая-нибудь ничейная собака, которую любил весь двор. Вот и в моем дворе жила собака по кличке Альма. Это была рыжая, хвостатая, с красивыми и выразительными глазами собака, напоминавшая мне лису, у которой на чуточку лишнего отросли лапки. Она никогда тупо и упрямо не лаяла, лишь мудро молчала и всматривалась своими добрыми глазами в жителей коммуналок. Ну, разве можно было встретившись с Альмой глазами, просто пройти мимо... всегда хотелось сразу же её погладить и принести для нее из дома чего-нибудь съестного. У неё во дворе был свой уголок. Она уходила спать в коридор одного из домов нашего двора. Там же у неё всегда лежала металлическая миска с супом. Соседи постоянно подливали ей супа. И, я тоже, когда выходил во двор с большим куском булки с маслом, посыпанным сверху сахарным песком, то отламывал ей немного и она тут же в одно мгновение проглатывала моё угощение. Альма на еду была непривередливая, и даже когда на моей булке не было масла, а блестел лишь моченный водой сахарный песок, то она тоже быстро съедала мое пожертвование. Но больше всего она любила, когда тётя Нюра со второго этажа приносила ей твердые кусочки нарезанного сала. И сало как-то по-особенному хрустело в зубах Альмы. Этот хруст меня всегда радовал ! А может, я просто радовался радости Альмы и хруст воспринимался мною барабанным гимном счастья! Альма частенько щенилась, так как к ней во дворик иногда заглядывали поестестействовать собаки из других дворов. Она же была красавица и нравилась многим собакам! Как-то во двор забрела некая коротконогая дворняга и её попытки поестействовать с Альмой не удались! Росточком не вышла! Когда Альма щенилась, то рождались почему-то всегда чёрные кутята. Их быстро разбирали люди и дети. Никогда не забуду, как на помойке лежали новорожденные кутята, которые были не от Альмы, а от соседской собаки, которая была у дяди Фарида. У щенков Альмы такой судьбы никогда не было. Альма всегда любила находиться там, где собиралась группа людей. И всегда шла в эти группы: к обувщикам или портным во время обеденного перерыва или к столярам. Они обдували ее табачным дымом и ей это нравилось! Все смотрели на её женственную красоту, и Альма как бы чувствуя это... кокетничала. В один из серых осенних дней я обнаружил во дворе капли крови. Они были везде, по всему двору. Сердце моё сильно забилось и я стал искать Альму. Искал долго... а когда нашел её, то не было предела моей радости, что Альма жива! Кровь во дворе была от Альмы. Наша, всеми любимая собака, была подранена собачниками от которых ей удалось убежать. Рассказывали, что собачники приезжали на отлов собак рано утром. Ни в чем невинная Альма спала в своем уголке и вдруг резко была разбужена вторжением собачников. В узком коридоре завязалась схватка, и Альме удалось выскочить из коридора через запасной выход. Альма ещё долго ходила и мазала своим внутренним кровотечением наш двор и медленно угасала. Я видел, что она ничего не ест. Миска с супом оставалась нетронутой. В какой-то момент я обнаружил, что Альма исчезла со двора. Исчезла навсегда... 42. НЕ ЭТО ЛИ СЧАСТЬЕ?Впервые о том, что у некоторых жителей нашей коммуналки есть свои дачи, я услышал тогда, когда мне было почти пять лет. Слово «дача» я уже знал с яслей и не любил его. Это слово было для меня чёрным символом расставания с мамой на целых три месяца. Ведь меня каждое лето отправляли на детскую дачу на озере Лебяжьем. Эта дача была от казанского обувного объединения «Спартак». И вот я узнаю, что оказывается у некоторых соседей по моему двору начали появляться дачи. Знать об этом — это одно, а вот завидовать тому, как папа моего друга по двору Володьки Ефимова входит в коридор коммуналки с большой корзиной, наполненной викторией, оставляя после себя ароматный шлейф запаха самой вкусной ягоды в мире — это другое! Вот бы оказаться на даче Володьки Ефимова! И такой случай подвернулся!... Проснувшись раньше всех своих, я традиционно сидел во дворике на солнышке и отчитывал бой курантов Спасской башни. Во двор въехала голубая машина-катафалк с пассажирами в салоне. Это было зрелище! В моём дворе стоит автобус с пассажирами! За рулём был папа Володьки Ефимова. Он быстро забежал домой и вытащил на улицу сонного Володьку с булкой с маслом в руках. Я догадался, что они все едут на дачу. Позавидовал Вовке. Видимо это почувствовал его папа. Он пригласил меня поехать вместе с ними. Я быстро забежал домой и сказал маме, что уезжаю на дачу к Вовке. И вот мы едим. Сначала было интересно. Ведь это было новое загородное направление! Потом интерес к дороге пропал. В салоне было душно, а дорога не кончалась. Она была мучительно-долгая. Сначала просто есть хотелось, а потом я начал понимать, что Хочу Жрать! Ведь я не позавтракал, а Володька свою булку с маслом срубал, еще до приглашения меня к поездке на дачу! Я, пожалуй, впервые тогда познал, что такое голод! И вот наконец-то наш катафалк остановился. Нас с Вовкой высадили на даче, а машина переполненная пассажирами уехала вместе с папой Вовки восвояси. Мой дом, где есть еда, далеко! Жрать хочется! Взрослых ни души. Мы мальчишки одни на пустыре, утыканном маленькими типовыми домиками. Володька откуда-то взял ключи от домика и мы в него вошли. В нем было тесно. Одна койка и столик. Вот весь интерьер. Эта комнатка была чуть меньше городской коммуналки, откуда приехал Вовка. Он упал на кровать и начал качаться на её металлической перине. О том, что я хочу жрать, мне все-таки Вовке удалось донести. Начали искать Еду! Везде было пусто! Ни одного завалявшегося сухарика! Ягод и фруктов на грядках уже тоже не было! До меня дошло зачем меня привезли сюда. Ну, уж, во всяком случае, не викторию лопать, а составить кампанию Вовке, чтоб ему скучно не было. Мы вышли с Вовкой на поле. Он рассказал мне впервые о листьях, которые можно есть! Так я впервые в жизни открыл для себя щавель! Накинулся на него. Ел долго и много... Полегчало. Теперь я хотел просто есть, но не жрать! Пошли в дом. Володька открыл погреб дачи и вытащил оттуда холодную кастрюлю. А уже из кастрюли стеклянную баночку, на дне которой лежал маленький ломоть желто-прежелтого сливочного масла. Когда мы поделили этот кусочек пополам и стали ощущать, как он тает во рту, то я поймал себя не только на мысли, что и кусок масла может быть конфеткой, но и на том, что Вовка наконец-то тоже голоден! Эта солидарность меня обрадовала! Но машина с папой Вовы не возвращалась. Начинался вечер. Мы ползали по траве и жевали щавель... Наконец-то услышали бибиканье машины! Забежали в неё, опять переполненную пассажирами. Поехали обратно. Туда где есть Еда! В Казани уж еда должна же быть! Вот до чего я тогда додумался! Ехали обратно тоже долго и мучительно. Тем более потому, что некоторые взрослые ели в дороге, но нам с Вовкой не предлагали. Ели ложками из своих стеклянных банок. Никогда не забуду, как в одной из банок лежала вареная картошка с куском мяса, а в другой гречневая каша с уже очищенным яйцом. На тишине светофора один из пассажиров даже громко пукнул, а потом закурил, но нам с Вовкой пукать было нечем! Видимо, щавель уже весь переварился! И как у меня тогда хватило Воли не попросить покушать у этих заправских мужиков, которые, видимо, были из одной рабочей бригады?! Ведь во дворе хватало же воли произносить: «Сорок восемь — половину просим!» Ну, не получил же я тогда бы от взрослых ответ: «Сорок один — ем один»? Взрослые много курили, как и Вовкин папа. Меня от голода и табачного дыма стало подташнивать. Ура! К счастью, мы заехали в мой родной дворик! И я неимоверно-страдающий от Голода побежал к себе домой! Дверь моей квартиры оказалась закрытой и я понял, что голодные приключения ещё продолжатся! Что делать? Жрать так хочется! Залез в нашу коридорную тумбочку и обнаружил в ней пол-литровую банку старинного варенья со смородиной, а также... буханку ржаного хлеба. Разрезал ручкой ложки эту всю буханку вдоль... и пополам... как Тоська-повариха из фильма «Девчата» и вывалил почти всю банку варенья на эту гигантскую полубуханку. Кстати, я это сделал раньше Тоськи! И пусть она не думает, что это ее кулинарный патент. Держу этот гигантский, размером в ширину моего тела, самопальный бутерброд в руках и не могу правильно подобраться ртом к нему. Пробую подойти то справа, то слева, то по центру... Бутерброд ведь наклоняется и варенье капает на меня! И все-таки, набрался смелости и воткнулся зубами в эту полубуханку, залитую этим черным вареньем! И вот я ем... весь в варенье... от головы до пят... зато ем! Обнаружил большой металлический чайник на газовой плите и стал запивать все проглоченное холодной водой. И глаза мои закатились от удовольствия! Не это ли счастье!? 43. ТАЙНА ДРОВЯНОГО САРАЯ.В этом сарае всегда жила тишина. И у нее был свой умиротворяющий запах дерева. Сарай был не просто дровяным, не просто дровником. Это было большое деревянное помещение для хранения дров и его распила. Это была сердцевина и источник тепла для моего детского сада на Островского. Я заходил всегда туда за ароматом запаха распиленных бревен, ежедневно нуждаясь в этом необыкновенном воздухе. Заходил всегда один. Окон в сарае не было, но была одна большая щель сквозь которую продавливались солнечные лучи, высвечивая танец деревянной, ароматной пыли. Этот светящийся столб света, наполненный летающими по воздуху крошками до сих пор в моей памяти. Тишина, аромат дерева и столб солнечного света. Душа моя в трудные минуты до сих пор часто опирается на этот тихий ароматный столб света! Но заходил я в этот сарай не только за этой ароматной тишиной. Мне хотелось наконец-то увидеть того самого Волшебника Тепла, благодаря которому в лютые морозы в моём детском саду царило Счастливое Лето. Всю зиму я заходил в этот сарай, но истопника там не было! Я видел свежие, распиленные поленья. Видел козла для распилки. Даже пила была еще теплая... но Волшебника Тепла не было рядом. Мне хотелось крикнуть на весь сарай, позвать его! Но я не решался. Стою бывало один в сарае и чувствую, что истопник где-то рядом. Эта тайна, наполненная любопытством и азартом увидеть истопника, не давала мне покоя! Когда моя воспитательница Дина Ибрагимовна прочитала всей нашей детской группе сказку «Аленький цветочек», то я понял, что истопник скрывается от меня... Зная, что я нахожусь в сарае, он, видимо, не заходил в него, где-то прячась от меня. Я пришел к выводу, что мне нужно спрятаться недалеко от дровяного сарая и наблюдать. Нашел место и терпеливо временами сидел в засаде... Бесполезно! Прошло несколько недель. Наступили дни, которые я ненавидел! Это были дни, когда всех детей забирали из детского сада родители, но только не меня и еще нескольких детей! Я ненавидел слова «интернат». Я должен был переночевать в детском саду. Это было для меня большим испытанием. Приходилось, порой ночевать одному! Воспитательницы уходили домой. Приходила уборщица — толстая и неприятная женщина по фамилии Майорова, так она представлялась по телефону. Мыла полы, а ночью куда-то исчезала. Ну, разве можно заснуть одному в большом детском саду!? Это был ужас! Вечный и не прекращающийся ужас, так как время текло медленно! Я вставал с кровати и бродил по безлюдным освещенным коридорам с надеждой встретить кого-нибудь. Возвращался обратно. Лежал. И вдруг один раз на исходе ночи я услышал, что нечто упало на пол! Меня это даже обрадовало! Это лучше, чем давящая тишина ночного ужаса. Я побежал в направлении шума! Пришлось спуститься по лестнице. И чем ближе я приближался к шуму, тем теплее становилось мне. И наконец, я пришел к большой печке. Крышка её была приоткрыта и огонь высвечивал березовые поленья. Сзади меня кто-то подошел и я резко обернулся. Передо мной стоял маленького роста мужчина с большим горбом на спине и гигантским носом! Но я его не испугался... Ну разве можно испугаться Человека, который дарит Тепло детям?! Ведь это и был тот самый Волшебник Тепла о встрече с которым я мечтал. Он был ненамного выше меня. Заговорил. Спрашивал из какой я группы? Кем работают родители? Разрешил мне закидывать поленья в топку. Дрова начали трещать и усыплять меня. Проснулся я в своей койке из-за детского шума. Жизнь детского сада началась и я нырнул в нее... 44. ВСЕ МЫ БЫЛИ ИЗ БОЛЬНИЦЫ КЛЯЧКИНА...Точнее все те, кто родился в начале шестидесятых годов в сердце Казани... Ну, если Ваши родители, живут на Баумана и ждут Вас, еще не появившегося на Свет, то Вы уж точно «вылупитесь из своей скорлупы» в здании больницы Клячкина, находящейся на улице Островского. Именно там располагалось главное родильное заведение Казани. Именно оттуда произрастали Казань и казанцы. Именно там моя мама, идя по коридору, почувствовала у себя между ног, Нечто упорно выпадающее и стремящееся в направлении хорошо помытого пола клячкинской клиники. Ох, если бы я тогда, хоть немножко осознавал, какие неудобства создаю самому любимому Человеку Своей Жизни, то придерживался бы покрепче, сопротивляясь гравитации земли казанской!... Даже сейчас, познав теорию гравитации из работ Эйнштейна, я так и не понял, какая неведомая сила тогда несла меня к полу больницы Клячкина. Мама меня всю жизнь успокаивала, дескать, не переживай о своем прошлом, дескать, я бы тебя все равно поймала бы и я бы не упал на клячкинский пол! Мама дошла до родильни и я легко родился ... и именно поэтому пишу для Вас эти строки. Родился я таким образом, 7 мая 1962 года... в семь утра. Все-таки, как хорошо, что у женщин иногда случается из ничто делать нечто... и они рожают! Случайно беременеют... и рожают ! Поэтому большинство человечества происходит случайно. Было ничто и возникает нечто — жизнь маленького человека — новорождённого. Утро клячкинского родильного дома всегда начиналось с того, что один горластый новорожденный горнил своим мощным голосом, призывая к пробуждению. Затем этого горлана подхватывало все остальное пополнение будущих казанцев. Этот хор имени Клячкина пел так громко, что был слышен прохожим улицы Островского... особенно весной и летом. О чем кричат новорожденные казанцы? Неужели об одном и том же? И все-таки, все новорождённые, появляясь на Свет кричат и плачут по-разному. Одни кричат от радости того, что родились и в этом крике содержится не просто «уа-уа!», а слышится «Я рад! Я рад!». Другие новорождённые кричат, недоумевая и в этом крике слышится интонация «Зачем Я родился! Зачем меня родили! Ведь всё равно я умру когда-нибудь!» Они кричат о бессмысленности своего будущего существования, ведь взрослые их ещё не научили самозаблуждаться и самоподбадриваться. Если первые дети, которые кричат от радости, вырастают в жизнерадостных и деятельных сангвиников, то из вторых получаются философы, неудачники, алкоголики и даже наркоманы. Конечно, большинство новорождённых кричат о помощи: «Помогите мне! Помогите мне! Не беспокойте меня, ведь я прошёл такие испытания!» И им взрослые помогают так, что новорождённые засыпают и крепко спят, спят впервые в жизни на свете от своей усталости, от рождения, от той работы, которую они проделали для того, чтобы родиться. Но есть такие новорождённые, которые как бы выпадают, отличаются от общего конвейерного потока рождений. Они бывают разными. Одни вообще не кричат. Они подозрительно тихие. Другие наоборот, кричат так, что вокруг них собираются все акушерки и роженицы, приходят посмотреть любопытные. Вокруг таких родившихся существ собирается толпа, собирается некая аудитория, которая наблюдает, смотрит за тем, как это существо плачет. Оно плачет не потому, что просит о помощи, или не потому, что оно радуется своему рождению, и не потому, что задаёт всем вопрос: «Зачем, дескать, вы здесь живёте, ведь всё равно умрёте?» Такое дитя плачет от удовольствия, что вокруг него собрались люди и смотрят на него. Он, как бы, чувствуя это всё больше и больше завлекает аудиторию своим плачем, хотя по настоящему такому новорождённому уже плакать не хочется. Он играет в плач, а больше он ничего делать не умеет. Играет в этот плач так, чтобы удержать вокруг себя окружающих. Удержать то внимание, которое уделяют для него окружающие люди. Такого новорождённого не устраивает просто мама. Мамы для него мало. Поэтому если он и сосёт грудь, то сосёт её обязательно тогда, когда на это могут посмотреть другие. Когда за этим наблюдают другие. Такой ребёнок радуется тому, что на него смотрят много глаз, что он во внимании людей. «Посмотрите какой я уникальный! Вы разве не видите, какой я уникальный и необыкновенный! Ну посмотрите же! Если не будете смотреть на меня, то я заплачу!» И он плачет и этот второй плач, уже начинается от недовольства того, что на него не смотрят. Вот такими мы рождались... Все такие разные... но всех нас объединяло одно... все мы были из родильного дома Клячкина... 45. КОГДА КАЗАНСКОЕ НЕБО И ЗАРЯ БЫЛИ В ШОКОЛАДЕ...Когда в казанских киосках ещё продавались маленькие шоколадки «Аист» по 24 копейки, запах расплавленного шоколада, который, вырвавшись из кондитерской фабрики «Заря», добравшись до «Кольца», ещё не настолько сильно будоражил сердца казанцев. Но когда шоколадный «Аист» улетел с киосков и прилавков магазинов, нюхать запах шикарного расплавленного шоколада было уже невтерпеж! Ведь шоколада в магазинах Казани не было, а шоколадная «сталеплавильня» работала! Особенно страдала казанская детвора, жившая на улицах в радиусе полукилометра от кондитерской фабрики. Ноги детей сами несли к подножию кондитерской фабрики. Какие ноги?! Сердца детей вели к зданию конфетно-шоколадной промышленности! У кондитерской фабрики всегда вились рои детей, приехавших из различных районов Казани. Казанские детишки напоминали мне тех самых незнакомых пчёлок, которые сами того не осознавая, почему-то оказывались у банки с вареньем. «Ударим по изделиям конфетно-промышленной индустрии!» — с таким лозунгом в душе шёл Витька с нашего двора, прихватив с собой ещё пяток своих друзей. Шли быстро! Шли по Баумана! Шли, одержимые заполучить издержки шоколадной промышленности, которые выносятся, якобы, на помойку этого волшебного шоколадного мира. Ведь возможен же бракованный шоколад и почему бы ему не попасть в рот казанской детворы!? Это была, пожалуй, единственная неправильность вещи, которая радовала меня и дарила мне надежду. Это была неправильность шоколада, который оказывался на помойке! Пусть эта неправильность будет всегда, а значит будет надежда на шоколадное счастье! И действительно, некоторым везло! И они шли гордо по Баумана обратно, уже измазанные шоколадом и довольными. Шли, держа в руках коричнево-волшебную кашу с опьяняющей горькотой! Были такие шоколадные счастливчики, но были и такие, которым не везло. Вот мне, например, так и не удалось отведать этой коричневой волшебной каши. Только уже в начале семидесятых девочка с нашего двора по имени Ильсияр угостила меня и весь наш двор этой кашей, вытащив её из холодильника. Мама этой девочки работала на кондитерской фабрике. Позднее доступ к этой шоколадной каше был перекрыт и я перестал видеть на Баумана детей с коричневыми обрамлениями их ртов. Ходили слухи, что сами рабочие кондитерской фабрики стали съедать содержимое этой шоколадной помойки. Такие безшоколадные времена настали в Казани… 46. ПОД ОДЕЯЛОМ ЛЕТА.Проснуться тёплым летним утром, быстро встать и сразу же выйти в мой дворик на Баумана, как в некое продолжение внутреннего уюта моего дома, почувствовать атмосферу единения дома и двора, можно только летом. В остальные времена года это невозможно! Нужно одеваться, чтобы не замерзнуть. А летом двор и дом накрываются единым тёплым одеялом и между ними нет резкого перехода. Граница между атмосферой квартиры и улицы как-то размывается и Весь Мир превращается в Единый Общий Дом! Это чувствует дядя Ваня, который спит на улице, на траве палисадника. Спит как всегда с улыбкой на лице. Спит, дорабатывая в своем мозгу молекулы вечерней водки. Иногда просыпается, чтобы просушить водой горло из голубоватой, поллитровой бутылочки из-под кефира.Бутылочку рядом с ним положила ему жена тётя Вера, та, что тётя Верба, о которой уже рассказывалось. Дядя Ваня красный такой, счастливый! Проспал всю ночь на тёплой траве, на тёплой земле. А земля действительно под вечер хорошо прогревалась. Более того, дядя Ваня всегда знал куда лучше лечь. Он выбирал место, где меньше было тени, где больше было теплого дыхания земли. Ближе к осени сосед Салих абый доверял дяде Ване свою бумажную коробку из-под своего нового телевизора. Салих абый эту коробку хранил у себя, рядом со своей дверью, а ночью выдавал её дяде Ване. Дядя Ваня расстилал эту бумажную раскладушку с каким-то трепетом ожидания шикарного сна и разваливался на ней. Рядом проходили пьяные мужики-соседи, смотрели на дядю Ваню и завидовали ему! Один из соседей, распив с дядей Ваней бутылку водки, даже пытался как-то прилечь рядом с ним, но дядя Ваня его прогнал, дескать, иди спать домой... с женой! Только дяде Ване было разрешено спать на теплой, исторической Земле Старинной Казани. И он этим гордился... и поэтому спал с улыбкой на лице! Перед сном дядя Ваня смотрел на звезды. Казанское небо в шестидесятых годах было усыпано множеством звёзд, так как ничто не мешало этому, никакой городской свет. Дядя Ваня долго смотрел своими пьяным глазами на Вселенную, ограниченную казанским куполом неба... и уже никто после этого не мог его соблазнить на водку. Если дядя Ваня уже смотрит на ночное звездное небо, то бывшие собутыльники уже опоздали! Дядя Ваня уже не за что с ними не выпьет, так как в душу его уже вошло Нечто, не совместимое с водкой. Ну, разве сравнима Вселенная с водкой?! Лежащий на земле дядя Ваня был живым памятником единения улицы и дома. Своим лежанием он как бы обозначал отсутствие разницы между квартирками, куда уходят люди, и, улицей. И многим от того, что исчезал страх оказаться на улице, без квартиры и места проживания, становилось уютнее в этом мире. Дядя Ваня был живой рекламой бомжевой эстетики жизни! И эта реклама срабатывала. В бомжи уходили некоторые мои соседи... особенно летом, но ближе к зиме возвращались. Дядя Ваня бомжом не был. У него была квартира... аж пять квадратных метра, в которой жило шесть человек. Ближе к осени дядя Ваня перебирался из палисадника к себе в сарай, а уже зимой, его жена разрешала лежать ему в коридоре нашей коммуналки. В коридоре было тепло от газовых камфорок. Дядя Ваня лежал, нюхая чужие щи, охраняя сложенную бумажную коробку из-под телевизора, мечтая о лете... 47. МОЖНО К ВАМ НА ТЕЛЕВИЗОР?Да, именно этот вопрос я часто слышал вечером от своих соседей. Помню как из десяти квартир нашей коммуналки на Баумана, телевизор имели только мы. Поэтому я гордился этим. Он появился у нас в 1964 году, но по памяти я его помню только с 1965, то есть тогда, когда мне было три года. Я увидел в телевизоре какие-то движения непонятного существа и сильно испугался! Уже через несколько лет, когда научился читать, узнал, что наш телевизор именуется «Стартом-3». Ещё помню многих наших соседей, сидящих у нас дома на своих собственных стульях. Иногда засыпал на стуле, а мой диван был занят зрителями и меня уносили спать в чужую квартиру. Соседи смотрели «Голубой огонёк» с космонавтами, одетыми в военную форму... и почему-то без скафандров... Немного повзрослев смотрел КВНы. Ничего не понимал, но смотрел. Помню лысого дяденьку, ведущего «Клуб кинопутешественников». Помню молодого и энергичного диктора татарского телевидения Рустама Набиуллина. Не забуду, как весь двор смотрел фильм «Веселые ребята». Врезалась в память картинка, когда диктор сказала о гибели космонавта Комарова. Потом во дворе то и дело повторяли: «Полет идет нормально! Спускаемся хорошо! Самочувствие отличное! ... Открыли люк, а все мертвые!» Помню как спросил папу о том, идёт ли сейчас где-нибудь война? И папа ответил, что она началась во Вьетнаме. А уже через некоторое время отец подвел меня к телевизору, дескать, вот эта война! Возникли первые страхи американцев, но они через несколько лет были сняты выставкой «Исследования и разработки США», проходившей рядом с центральным стадионом. Еще помню, как все школьники нашего двора, которые ходили в хор школы N 1, что на Булаке, бежали смотреть себя по телевизору. Я узнавал многих на телеэкране и показывал пальцем. Хором дирижировал наш учитель пения Герман Георгиевич. Это был низкорослый, хромой на одну ногу мужчина с сочным, певческим баритоном и ежиком на голове... Очень талантливый и известный музыкант нашего города! Живое, профессиональное пение я услышал впервые именно от него. Себя же по телевизору я увидел лишь только в седьмом классе. Это была лаборатория телевидения КАИ. Удивился! Как будто заново познакомился с собой! Все-таки зеркало показывает нечто иное... Нет, телевизор — это не зеркало! Это окно нашей жизни! И увидеть себя в окне — это нечто иное, чем увидеть себя в зеркале. Если бы мне тогда пятилетнему мальчику сказали, что моя жизнь будет связана с тем, что мне придется бывать в этом окне, то я бы тогда сильно удивился... Нет уже моих соседей тети Розы, нет дяди Миши, нет тети Кати, нет уже и Мухамета абый, но их вежливый и добрый вопрос: «Можно к вам на телевизор?» всегда будет звучать во мне! 48. КАЗАНСКИМ ДЕТСКИМ ХРАМАМ БЫТЬ!Какие чувства могут по-настоящему объединять людей? Чувства, основанные на радости и наслаждении? Вряд ли... От стремления к ним и исчезновении их ... все беды. Чувства, основанные на страдании и тревогах? Тоже вряд ли... Это солидарная утопия! Чувства, основанные на ожидании? От них вина и обиды... И все-таки, это Главное Врожденное Чувство! Посмотрите на ребенка и на его Доверие к Миру! Это не просто Доверие ! Это и есть Вера в Мир! И по своей Солнечности и Яркости эта Детская Вера уступает всяким верам в Бога вместе взятым! Конечно, когда взрослого человека все ценности предали и они исчезли, то остаётся одна, последняя ценность-опора — это Вера в Бога. Но человек никогда не должен забывать о Величии Врожденной Веры Ребёнка в Мир! Поэтому нужно строить в Казани не только храмы для наполнения их чувством Веры казанцев, но и детские храмы, храмы сказки. И здание нового детского кукольного театра — отличное начало! Поэтому не случайно, старый детский театр располагался в храме взрослых. Во всем Божий промысел, который подсказывает, чтобы мы ценили Детскую Веру в Мир! 49. ГИМН О ТОМ, ЧТО У ДРУГИХ ЕДА ВСЕГДА ОСОБЕННЕЕ!Воспоминания моего детства связаны не только с моими двориком, домом, коммуналкой на Баумана, детским садом на Островского, школой на Булаке, улицами сердца старой Казани, но и с чувствами, которыми я был наполнен тогда. Одним из таких чувств было чувство ожидания друга или приятеля. Заходишь бывало за другом, чтобы позвать его погулять во дворе... и ждешь. Первым моим таким другом был Рафаэль. Ему было три с хвостиком, а мне уже четыре... тоже с хвостиком. Заходишь бывало к нему в маленькую коморку коммуналки, а он стоя ... титьку сосёт у своей матери. В комнате царит тишина, лишь часы тикают... и Рафаэль чмокает и сопит. Его мама рукой мне показывает, дескать, не мешай! И мне остается лишь стоять в гордом ожидании. Я горд тем, что уже Большой и поэтому уже давно не сосу титьку и об этом громко заявляю, нарушая тишину комнаты. В ответ мама Рафаэля мне отвечает, что ее сын тоже Большой и именно поэтому он сосет титьку... стоя, а не на ручках. Рафаэль глазами соглашается, смотрит на меня, потом на титьку, затем закатывает от счастья глаза и закрывает их. Вижу, что он как-то иначе засопел. Засопел настолько, что стоя заснул и мама его все-таки взяла на руки. Рафаэль спит ... и мне обидно, что он не пойдет со мной гулять. Я ухожу один, иду по коридору... и вдруг слышу топот. Это бежит Рафаэль, он догоняет меня и мы вместе с радостью выбегаем во двор! Не это ли счастье?! А вот я жду Вовку из соседнего дома. Он тоже кушает, причём всегда одно и тоже. Вижу граненный советский стакан в медном подстаканнике с крепким грузинским чаем. Вовка туда закинул три чайные ложки сахарного песка и громко болтает ложкой! Это особый звук! Вовке нравится так болтать ложкой. Он увлекается этим настолько, что получает подзатыльник от мамы, дескать ешь быстрее, тебя же ждут! Вовкина мама как-то сноровито нарезает кусочки булки и намазывает на них сливочное масло. Красота тонкого слоя масла на булке неописуема, особенно тогда, когда ты голоден и поэтому обижен на то, что владельцы этого бутерброда не догадываются, что ты хочешь жрать! А Вовка, тем временем, делает четвёртый заход на булку с маслом. Более того, он просит, чтобы мама ему посыпала на масло сахарного песку. И теперь красота бутерброда, благодаря бриллиантам сахара, значительно увеличивается, причём настолько, что урчание в моём животе поёт Гимн Красоте Бутерброда из Булки с Маслом! Это был Гимн о том, что у Других Еда всегда Особеннее! Даже если это обыкновенная булка с маслом! Увы! Этот Гимн заглушается болтанием чайной ложки в стакане грузинского чая и чавканьем Вовки, который, похоже, на этот раз переел. Вот так Вовка все время ел только булку с маслом, запивая её чаем. Это меню никогда не изменялось! И все-таки, один раз это меню поменялось. Мама Вовки посыпала сверху сливочного масла крошенного репчатого лука и посолила! Это было что-то! Я тоже стал так делать! И читателям советую попробовать! Помню приятеля Юрку. Он был старше меня аж на два года! Это был толстый мальчик с двойным подбородком. Я всегда с любопытством разлядывал это раздвоение... а дома спрашивал у своей мамы: «А почему так?» А мама мне отвечала: «Обжор ул!» И мне было не понятно, почему Юрка — обжора! Ведь он был из многодетной семьи. В его коморке обитало ещё пятеро обжор! Так они же объедали друг друга! И не быть никогда в такой ситуации обжорам! И действительно, когда я заходил к Юрке, то обнаруживал отсутствие стола! Юрка всегда ел сидя на полу, ел еду со стула! И еды особой на этом стуле не было! Помню маленькую тарелку с пшеничной кашей и стакан воды с сахаром... Вот все меню! И так каждый раз! Юрка конечно не наедался и поэтому затем ехал в Кировский район к своим родственникам. Брал, порой, меня с собой, чтобы не было в дороге скучно. Дорога на троллейбусе была долгой и Юрка за это время успевал настолько сильно проголодаться, что хлюпал борщом своей тети так громко, что соседи приходили посмотреть на этого пузатого и толстого проглота! Мне тоже хотелось этого разваристого борща, но, увы, мне никто тарелки супа не наливал... И все-таки, Юрка был упитанным не благодаря тому, что его кормили в Кировском районе, а потому, что ел пшеничную кашу со стульчика, запивая её сахарной водой из граненного стакана... ел её по шестнадцать раз в день. Замучил, наверное, свою бабульку любовью к пшенке! Я был Главным Зрителем Трапез Моих Друзей Двора! Такова была моя детская судьба! И все-таки, один раз меня пригласили к столу! Но это были уже не мои дворовые друзья и приятели! Это был одноклассник по имени Дима. Моя учительница начальных классов Анна Алексеевна попросила меня взять Диму на «буксир». Мы с Димой были в одном звене. Он отставал по математике. Я пришёл к нему домой, чтобы вместе с ним делать домашнее задание. Да не тут-то было! Наконец-то, к счастью моего желудка, меня пригласили откушать! Это была Трапеза с большой буквы! Дима жил в роскошной, гигантской квартире с камином ! В зале стоял гигантский стол с накрытой белой скатертью. Помыв руки в большой, обложенной кафелем комнате с какими-то блестящими кранами и гигантским белым удлиненным корытом ( я не знал, что это душ и ванна), мы с Димой сели на красивые, узорчатые деревянные стулья. Вышла какая-то тетенька с вилками и ложками. Разложила эти инструменты. Затем поставила на стол большую фарфоровую, суперкрасивую кастрюлю с рисунками из золотой краски(Тогда я не знал, что это супница). Начала разливать суп по тарелками тоже с помощью фарфорового половника. Это было величественно! Это был всем Супам Суп! Запомнил его на всю жизнь! ( Тогда не знал, что это солянка!) . К столу подошёл папа Димы. Он был одет в костюм с отливом, на ногах были лакированные ботинки и это меня удивило. Не в домашних тапочках, а в лакированных ботинках почему-то ходил папа Димы по квартире! Вышла мама Димы. На голове её была большая и высокая прическа. Такие прически я иногда видел на улице, но чаще всего по телевизору. Мама Димы была очень красивая. Меня попросили, чтобы я себе накладывал салаты. Их было три вида, но я заметил, что на столе есть январская виктория! И я решился схрумкать аж четыре штуки! Всем разлили суп и я не решался начать трапезу, так как Дима тоже не начинал, глядя на своего папу. Наконец, после того, как хозяин семейства опустил свою ложку в солянку, Дима тоже приступил к еде... ну и я тоже... с большой радостью. На второе блюдо тетенька в фартуке начала выносить тарелки с палочками картофеля (тогда я не знал, что это картофель «фри») с большим жаренным куском мяса ( это была отбивная баранина). Никогда не думал, что мясо может таять во рту! Так и происходило! Потом я услышал впервые слово «крюшон». Это было на третье! Это был праздник Культуры Еды и, пожалуй, моей начинающейся жизни! А происходило все это на Чернышевского, недалеко от Булака. Зазвонил телефон. Папа Димы взял трубку и по общению я понял, что он очень большой начальник. Из окна мы с Димой увидели, как он быстро вышел на улицу Чернышевского и уехал на своей зеркально-черной «Волге». Позднее, я узнал, что его папа был Главным Инженером! Тогда в шестидесятых быть инженером было престижно и почётно, а уж Главным тем более! Я тоже захотел быть инженером! Почему-то не помню, занимался я математикой с Димой или нет? Помню только, что ужина не было... P.S. Только не подумайте, что меня дома, в школе и детском саду не кормили. Ведь у Других Еда всегда особеннее! 50. КОГДА УЛИЦЫ КАЗАНИ ОЗАРЯЮТСЯ ЗОЛОТОМ КНИГ.Все мои рассказы о прошлой Казани пишутся на основании приятных воспоминаний, которые «преследуют» меня всю жизнь. Они всегда со мной, как некая моя внутренняя, душевная опора. Не могу себе представить свою жизнь без этой опоры, наполненной атмосферой Казани моего детства. Когда я погружаюсь в этот Мир, то ко мне приходит некое, трудно-выразимое умиротворение, сохраняющее меня от давления суеты, проблем, а порой и страданий настоящего. Это погружение со мной случается в течении дня. Первое погружение бывает ранним утром. Я срисовываю быстренько эти образы-воспоминания с помощью Карандаша Слов и рассказ готов! Переход от воспоминаний к самовыражению не менее интересный процесс, чем само воспоминание. При самовыражении всегда может произойти Открытие, то есть появиться нечто забытое, нечто такое, чего не было в воспоминании. Это волнительно, так как не знаешь, что выбросит тебе твоё подсознание, а по сути, мое сердце, которое находится в условиях самовыражения. Но это приятное волнение! Волнение, как ожидание открытия себя самого и Мира Прошлого, который связан с моим родным и любимым городом Казанью... Вот и в это утро 9 июня 2016 года я с трепетом ожидаю погружения себя в Мир воспоминания, который меня «преследовал» всю жизнь. Чаще всего он посещал меня в форме неких прошлых, сладостных мгновений ... первых радостей получения знаний, причем не на уроке в школе. Вижу морозный, солнечный день. Я с другом-одноклассником возвращаюсь из школы. Идем мимо по школьному двору, наполненные радостью окончания семи уроков! Проходим мимо школьного склада. Мы всегда знали, что там хранится перед отправкой макулатура, собранная всеми учащимися нашей школы. Обнаруживаем, что дверь этого макулатурного склада открыта! Кто же там может быть? Открываем... Никого! Входим... Закрываем дверь и делаем открытие, что на складе не только много книг и журналов, но и Света! Оказывается этот склад имеет небольшое, но и не маленькое окно. Мы не заметили, как наши портфели оказались на полу и как быстро погрузились в Мир Чтения! На некоторое мгновение я забывал о том, где я нахожусь! И лишь отводя глаза от текста, обнаруживал, что одноклассник на месте и тоже увлеченно читает. Он также посматривал на меня, что я на месте. Я радовался, что он не собирается покидать склад, а значит счастье чтения продолжится! Это были особенные мгновения! Склад был не отапливаемым и поэтому был наполнен морозным воздухом, а на улице было минус тридцать! Пар шел от нашего дыхания восторга от прочитанного! С нами было еще третье существо, на которое мы поглядывали и от которого зависело наше Чудо Чтения! Это было солнце, которое прорывалось своими лучами к горам книг, освещая их, придавая им ценность, которую я ранее никогда не ощущал! Я видел красоту гор Кавказа, освещенных солнцем, но красоту гор этих книг, освещенных солнцем, проникающим сквозь морозный воздух, не забуду никогда! Я впервые ощутил счастье чтения, я наслаждался красотой «кусочков золота», стоя у Золотой Горы... Книг. И солнце светило на эту Гору и она блестела и пахла ароматом... типографской краски! Это была редкая и особая тишина! Такой тишины чтения я не встречал в жизни больше никогда, хотя и занимался во многих читальных залах Мира! Этот островок детства, расположенный на школьном складе, стал моим неким Кодом или Ключевым Основанием, на котором до сих пор держится мой интерес к Чтению и Познанию. Этот морозный воздух, этот пар изо рта, падающий на страницы книг, это солнце, которое меня подбадривало к чтению... эти книги на полу, переходящие в горы книг навсегда во мне! А солнце через несколько часов нас подвело. Зимние дни ведь короткие. Нам все труднее и труднее удавалось читать и в какой-то момент мы поняли, что пора идти домой. Загруженные книгами и журналами мы медленно поплелись по своим домам. Я шёл в этот вечер по улицам Казани и мне казалось, что мой город озарен золотом тех самых книг, а также книг, которые мне ещё предстоит прочесть. А потом, я еще в течении нескольких месяцев читал эти запасы, а когда они иссякли, то стал брать книги в городской библиотеке! Процессы чтения всегда были со мной, но Главный из них, который произошел со мной на школьном складе макулатуры, «преследует» мою душу всегда! И пусть так будет всегда! 51. КАЗАНСКИЕ КОРОЛИ ДЕРЕВЯННЫХ САМОКАТОВ.В моём дворике на Баумана никто не имел велосипедов. Помню только, как к моему однокласснику Саше должна была приехать мама из далекого, северного Архангельска. И весь наш двор знал, что мама купит Сашке двухколесный велосипед. Сашку воспитывала бабуля, так как его мама вышла замуж за дядю Геру и уехала на Север. Этот дядя Гера и обещал Сашке купить велосипед... и не какой-нибудь «Ветерок», а «Школьник». Я знал, что такой велосипед дорогой и стоит, аж 29 рублей и 80 копеек! Таких денег в нашем дворе мало у кого водилось для такого подарка. Зато у многих мальчиков были деревянные самокаты на железных, больших подшипниках. Поэтому это были уже не мальчики, а пацаны! Пусть мальчики катаются на своих дорогих и тихих «Школьниках», а пацаны будут кататься на громких, деревянных самокатах! И действительно, эти самокаты громко гудели по Чернышевского, когда катились вниз к Булаку. Это был особый звук. Это был звук взаимодействия металла единственного в СССР московского подшипникового завода и казанского асфальта! Это был звук демонстрации пацаном своей силы и власти над прохожими улиц Баумана и Чернышевского. Самокат шумел настолько громко, что на другом конце Баумана можно было его услышать! А если двигалась группа пацанов на таких деревянных самокатах, то это уже был музыкальный квинтет или квартет металла и асфальта! Это было так величественно! Это была особая музыка ... моего детства! Казалось бы, деревянный самокат был прост! Две досочки и два подшипника! И папа обещал мне его сколотить! Но у нас не было подшипников. А где их взять? А другие папы и мамы откуда-то доставали подшипники. Поэтому мне оставалось только завидовать пацанам с деревянно-подшипниковыми самокатами... А тут ещё Сашка, которому купили настоящий велосипед. Сашка вышел во двор со своим новым велосипедом. Пацаны нашего двора окружили его своими деревянными самокатами. Была пауза... зависти. Потом вздохи... тоже зависти... и пацаны пошли кататься на Баумана. Сашка остался один со своим велосипедом. Он не выглядел королем. Катался один... И, порой, я видел в его глазах зависть к королям деревянных самокатов... 52. КОГДА В КАЗАНИ ЗВУЧИТ ОДИНОКАЯ ТРУБА...Людям на улице более свойственно... жить: куда-то ехать или идти, просто гулять, общаться, заниматься делами и даже болеть, так как это тоже жизнь! Ну, это же видно! Это мы видим часто! Этот поток жизни и людей настолько силён, что значительно затмевает то, что людям свойственно и иное... крайне противоположное! В Казани 70-х об этом горожане узнавали благодаря выдуванию ... меди... Как поется в траги-весёлой песне:«Оркестр гремит басами, трубач выдувает медь... » . Звучание меди на улицах прошлой Казани... часто напоминало горожанам не только о потоке жизни, но и встречном потоке крайне противоположного! А сейчас мы слышим и видим только поток нашей жизни. И возникает жизнеутверждающая иллюзия, что люди вообще не уходят их этого Мира, что противоположный поток нашей жизни ... отменен! Это может быть и лучше!? Это этичнее? ... Людям, текущим в своем потоке жизнеутверждения, экспансия траура и тревоги не нужна! Помню как в начале 70-х, по Баумана мимо гостиницы «Казань» шла толпа под басовую грустную медь, а с Чернышевского спускалась свадебная процессия после регистрации брака в центральном ЗАГСе на улице Ленина... Вот такой городской, музыкальный контрапункт! Вот такой трагифарс жизни города! Сейчас казалось бы это невозможно... Тревожно-музыкальные процессии ушли в храмы, но там происходит и венчание. И опять возможно противоречие... нашей жизни... Это противоречие порой снимает одинокая труба, которая звучит издалека... звучит в местах захоронений ... звучит тихо... ненавязчиво... гармонично... к месту... звучит порой божественнее, чем музыка в храмах... Все-таки Искусство — великая жизнеутверждающая сила! 53. КОГДА В КАЗАНЬ ПРИХОДЯТ ЖИРАФЫ...Время здесь застыло... хотя с тех пор прошло уже 25 лет. Мощные, полуржавые, железо-бетонные производственные корпуса гордо стояли, держась за «скелет»советской стали. «Кожа» и «мышцы» этих зданий уже омертвели, но их железный каркас каким-то чудом держал эти когда-то отстроенные здания, держал на некоем духе ... патриотического и советского энтузиазма, который вселился в эти теперь никому ненужные корпуса. Этот дух жил в стали, пробивавшейся из гнилого бетона, но не в людях, которые когда-то весь этот дух в одно мгновение потеряли. Казалось, что людей, которые испустили этот дух, теперь нет в живых. Нет, они были живы! И слава Богу! Они же не те, кто строил когда-то египетские пирамиды — вечные памятники величию Человека! Эти прогнившие и ненужные здания и производственные корпуса на вечные памятники не претендовали. Они медленно, сами по себе умирали... стоя. Все, что здесь находилось, когда-то было живым. Выстроенные в колонны ржавые машины теперь не были в ходу. Они, как некие железные трупы, гордо стояли в шеренге, ожидая своего «Освенцима», но никакие печи, которые бы превратили их в основание новых машин, их не ждали! И все-таки, эта большая территория, с мощными, умирающими корпусами жила! Ее живность состояла не только благодаря тому, что все в ней проросло мхом и травой. Не только потому, что деревья обвивали своей зеленой жизнью железобетон ... но и потому, что здесь величественно, с гордой осанкой ходили живые существа! Теперь, вместо подъемных кранов, вдоль зданий величественно и гордо скользили такие же высокие «подъёмные краны»... Это были настоящие африканские жирафы! Их было несколько десятков! Только они, как оказалось, по достоинству смогли оценить советское ненужное и гнилое наследие. Жирафам здесь хорошо и вольготно гулялось, хотя на первый взгляд, могло показаться, что они некие узники концлагеря в полосатых пижамах. Действительно же, несмотря на мощные новые металлические заборы жирафы чувствовали радость от большого пространства и от гектаров ... земли русской. Заборы с колючей проволокой и земля — вот, что всегда ценится у нас! И жирафы тоже это ценили! Это ценил и весьма загорелый африканец Мугабе Сугабе, которому в начале лихих девяностых, после окончания Университета Патриса Лулумбы почему-то не захотелось возвращаться к себе в Африку. Он каким-то чутьем понял, что Россию должны спасти от краха... жирафы! Именно их длинная шея позволит заглянуть за горизонт и увидеть путь, по которому пойдут люди, которые оставили эти производственные корпуса, заводы и фабрики... ! Поэтому этот молодой и предприимчивый африканец, благодаря своей природной красоте и темпераменту, а также остаткам своей валюты, не только женился на дочери чиновника, руководившим процессами прихватизации, но и прибрал ненужные никому заводы и земли. Он знал, что жирафам они нужнее! И людям, как оказалось позднее, жирафы тоже нужны! Ну, не всем, а тем, которых стали кликать олигархами. Они выстраивались в очередь за жирафами и быстро разбирали их. Ведь эстетично же, когда по территории усадьбы, гуляет не только серо-бархатный алтайский олень, но и возвышается над всеми длиношее существо! Идёшь по Рублевке или Боровым Матюшино, а из чьих-то владений торчит полосатая шея и голова эдакого большеглазого красавца! Чудно! Мы желаем чудес и они к нам приходят ... и даже из Африки! 54. МЫ ИДЕМ ЗА СЛАДКОЙ ВАТОЙ...Когда кто-то произносит «Юдино», то у меня во рту всегда появляется некая сладость и душа наполняется комфортом сахарно-пушистой ваты... Поэтому Казань без своего Юдино потеряла бы свою сладость жизни... уж точно! В детстве, я был удивлен тому, что оказывается в мире есть вата, которую можно кушать. Я ещё её ни разу не попробовал, но уже имел любопытство познать то, насколько вата может быть съедобной. Впервые такие предвкушения появились во мне тогда, когда в начале семидесятых годов, я отдыхал в пионерском лагере «Спартак» от обувной фабрики, в которой работала моя мама. О том, как сахарная вата нежно тает во рту, я впервые услышал от Олежки Кирикмасова, который ночью в потолок выговаривал свои желания покушать сладенького. Это было время, когда были сьедены все подарки-гостинцы, которые нам давали папы и мамы в родительский день, а тумбочка, зажатая между двумя металлическими панцирными кроватями, уже не пахла конфетами и печеньем. Оно и понятно! Ведь она ж была пустая! Правда у некоторых ребят ещё лежали полиэтиленовые пакеты с оставшимися крошками печенья и вафлей на дне. Поэтому Олежка Кирикмасов стал покушаться на эти остатки. Ему не отказали! Но этого оказалось мало для того, чтобы заснуть и он начал рассказывать всему отряду о сладкой вате, за которой вся пионерская дружина лагеря традиционно, один раз в смену ходит на станцию «Юдино». Мы стали мечтать об этом и уже на следующий родительский день, взяли у родителей денег на юдинскую вату. Когда начальник нашего пионерского лагеря Кусюмов Юрий Петрович узнал, что тумбочки всех пионеров дружины пусты, то он особенно долго нас не мучил, так как был очень добрым и напоминал нам кривоногого Винни-Пуха. Он был злым только в отношении взрослых, которые иногда без разрешения оказывались на территории лагеря. Лагерь готовился к походу за сладкой ватой. Юрий Петрович предупредил, что пойдем за ватой при параде, то есть в белых выглаженных рубашках и пионерских галстуках. Помню как в утюжной лагеря выглаживал моченный пионерский галстук, который шипел под утюгом! Разве я знал тогда, что этот утюг оставит свой неизгладимый след не только на галстуке, но и в моей душе! Соленый запах пара, идущего от красного, шелкового куска треугольной материи со мною до сих пор! Сразу же после завтрака вся дружина выстроилась парами перед воротами лагеря. И вот ворота открываются и лагерь под звуки барабанов выходит на дорогу, ведущую к сладкой цели! Держать Путь с чувством предвкушения всегда радостнее! Детскую, придорожную болтовню предвкушение всегда делает особым кайфом! Поэтому мы не заметили, как стали медленно спускаться к железнодорожной сердцевине нашего края — станции «Юдино». Киоск, делающий и тут же продающий сладкую вату, нас уже ждал. Вата продавалась по весу. Она была не такая пустая и облачная, не такая воздушно-обманная, которую продают в настоящее время. Мы тогда не платили за воздух, который пачкает лицо и не позволяет наесться... Это было особое ватное пирожное! Желто-белого цвета. Этой ватой можно было наесться! И ощущение таяния во рту было иным! Белые сахарные ниточки очаровали всю нашу пионерскую дружину! Увы! С прекрасным послевкусием было труднее возвращаться в наш родной пионерский лагерь... 55. МЫ ИДЕМ В БАНЮ!...У моего папы был роскошный, коричневый саквояж. Он ходил с ним... и со мной... в баню на Булаке. У других пап Казани такого саквояжа не было. Другие папы моего родного города предпочитали ходить в баню с маленькими чемоданчиками, а порой и сумками. У некоторых в руках были сетчатые авоськи, наполненные вещами, свернутыми в газету. Мой папа тоже брал в баню газеты, чтобы не только почитать их в длиннющей очереди, но и подложить их под ноги, а затем, встать на эту газетную подложку, предварительно помыв ноги в тазике с тёплой водой. Только потом папа просовывал свои стопы в тугие носки. Я в газетке не нуждался, так как в конце помывки отец поднимал меня на руки и нес до раздевалки, ставя меня ногами прямо на чистую лавку. И что это я рассказываю читателю о конце банного процесса, а не с начала... Итак, мы с папой идём по Булаку в баню. В руках у меня темно-малиновый кораблик, купленный сегодня в универмаге, по пути из детского сада. Вот такой счастливый пятничный вечер у меня... и у папы. Я это чувствую, так как отец, предвкушая баню, поет что-то себе под нос. Мы встречаем навстречу идущих и отпарившихся прохожих. Красных таких! Видим румяных и красивых мам и их дочерей с полотенцами на голове. Некоторые из них останавливаются у бочки с квасом, но нам с папой останавливаться и любоваться этой красотой булачных Богинь нельзя... ведь мы идем в баню! Папа здоровается иногда со знакомыми дяденьками и с гордостью показывает на меня, дескать, это мой сын «минем малаем, мунчага барабыз!» Меня рассматривают и мы идем дальше. И вот, наконец, подходим к двухэтажному зданию на конце Булака, ближе к Кабану. Вот она! Самая любимая моя, самая красивая, железная лестница моей жизни! Ее узоры ступенек и перил со мною навсегда! Лестница роскошная, широкая, долгая... Оплатив 16 копеек, поднимаемся на второй этаж. Сразу же справа на стене висит автомат, напоминающий маленький красивый шкафчик из полированного красивого дерева, которое обрамляет узкое зеркало. Наверху этого автомата располагается металлическая трубочка из которой выпрыскивается душистый одеколон! Мужчины засовывают в автомат монету, подносят свое лицо к этой трубочке и этот аппарат, в знак благодарности, обдает лицо облаком одекалонно-ароматного пара. Всего за пятак! И ты самый галантный мужчина ... Булака! Я мечтал всегда о том, что когда подрасту настолько, что мое лицо будет доставать до этой волшебной трубочки, всегда буду шиприться и не жалеть всего-то пяти копеек! Потом мы с папой шли в очередь. Сначала мы стояли в узком, плотно-прокуренном коридоре. Выходил один помытый и сразу же очередь сдвигалась на одно место вперёд. Так, постепенно мы добирались до сидячей очереди! Очередь передвигалась не быстро... но и не медленно. Мне даже, порой, казалось, что люди приходят в баню не только помыться, но и отговориться, откуриться, начитаться, наслушаться и уже потом попариться и помыться! В очереди происходили маленькие концерты детей. Они пели, плясали, читали с выражением стихи. Звучали аплодисменты банной очереди. Порой, очередь настолько увлекалась концертом, что даже немножечко теряла интерес к бане и забывала передвигаться к своей заветной цели! И я, возбудившись от своего выступления и аплодисментов очереди, тоже вспоминал вдруг о том, что надо мыться и париться. Очередь уменьшалась. И вот уже смотришь, как одевается медленно какой-нибудь дедушка и также медленно оставляет шкафчик и мы с с папой слышим уже наше «следующий». До сих пор «следующий» звучало раз сорок, но оно не было нашим... Помню как отец проверял таз на наличие в нем дыр. Потом замазывал их мылом. Помню эти мощные краны с рычагами-ручками как на трамвае. Я сидел в теплом тазу и играл в кораблик. Пел от радости песенки. В парную заходить не любил, но папа заставлял. Я имел право выходить из парной без разрешения папы, в отличии от некоторых мальчиков, которые спрашивали на это разрешение. Помню как засовывал свою голову в таз с водой и считал сколько могу быть без воздуха. Устанавливал рекорды! Эти захваты дыхания так радовали! Ведь радость — это всегда награда за преодоление! И воздух превращался в Великую Ценность! А потом моей душе открывались и другие ценности! Отец всегда недооценивал то, как я мою себя мочалкой. Подходил и тестировал мою кожу на чистоту. А потом, сам начинал меня тереть смачно-жирно намыленной мочалкой. Это трение мне не нравилось, но я терпел... И все-таки, мой папа был особенным, так как никогда не говорил самое расхожее выражение, которое звучало часто во всех банях Советского Союза, в адрес своих детей:«Жопу мой получше! Жопу!» Я долго любил стоять под душем, но дяденьки меня прогоняли. Наступало время покидать баню. Папа вытаскивал из саквояжа мое чистое бельё, свернутое мамой в газету. Как всегда что-то мама забывала засунуть, но мы с папой маму прощали. Отец вытаскивал пластмассовую большую флягу с чаем, заправленным всегда смородинным вареньем, а иногда и лимоном, в придачу! Наливал чай в крышку фляги и давал мне попить. А я ему отвечал:«Газировку из автомата тоже будем пить!» Выйдя из раздевалки подходили к газированным автоматам. К этим красным красавцам на панели которых светились стеклянные панно или фрески с изображением различных фруктов: груш, яблок, винограда, персиков, арбуза. Опускаешь три копейки и в стакан льется лимонад. Потом автомат рыгает, а значит, забирай стакан и пей! Это рыгание автомата в моем сердце навсегда! Этот ароматный пар газа, сиропа и воды... не забываем! Постепенно звенья цепочки радостей бани, следующих в строгой последовательности друг за другом, сокращались и мы выходили на свежий воздух Булака. Казань воспринималась после бани как-то иначе. Это уже была не просто Казань, это была уже Вечерняя Казань! То ли дыхание Казани менялось, то ли мое дыхание после бани? Но я все больше и больше влюблялся в свой родной город! И каждую пятницу после бани душа моя признавалась в любви к Казани! Поэтому мы с папой распаренные выходили после бани на Булак и одновременно произносили:«Эх! Ряхяття инде» 56. МОЙ ПЕРВЫЙ ТЕПЛОХОД...Ожидание того, что завтра утром будет праздник и радость встречи, всегда наполняло моё сердце приятной тревогой. Эта тревога распространялась и на ночь. Поэтому сон был некрепким настолько, что я просыпался всегда раньше времени. То ли, это было ожиданием демонстрации, то ли, родительского дня и встречи с родителями на детских дачах, то ли, далекая поездка в гости к родственникам... Помню как такая же ночь выпала мне первоклашке в последний день учебного года. Это было счастье ожидания плавания по Волге на теплоходе. Будить меня не пришлось... Я быстро соскочил с постели в порыве к счастью начинающегося дня. Мама впервые привезла меня на казанский речной порт. На пристани всех учеников школы N 1 ожидал белоснежный омик. Я с любопытством смотрел на это судно с берега и ждал того, когда же нас всех детей наконец-то запустят на этот корабль! Кстати, был весьма удивлён тому, что из всех одноклассников моего 1-го А класса пришел только один — двоечник Зуфар. Это меня немного насторожило, но я был наполнен счастьем ожидания белого корабля и не придал этому никакого значения. Объявили, что плывем в некий «Свияжск». В Свияжск так в Свияжск! И вот я стаю на палубе машу ручкой своей маме. В репродукторе теплохода громко звучит «Марш славянки». Теплоход поплыл. Дети бегают по узкой палубе. Прыгают на корме. Осваивают все места. Уже через десять минут на палубе стоять было невозможно. Продувало, но школьники выбегали и от холода обратно забегали в салон теплохода. Я обнаружил, что из учителей на теплоходе никого не было! В темном и грязном трюме стояла какая-то душная вонючесть, и, поэтому дети там надолго не задерживались. Уже через полчаса все дети этого белого судна сбросили с души радость любопытства к кораблю, отбесились, ощупали все точки и места теплохода, оторались, отсмеялись, отдурачились и стали ожидать новых ощущений. Но эти ощущения не приходили. На палубе холодно и нет возможности долго смотреть на чудо водной волжской глади. Берегов не видно. Душный трюм и салон как-то не забавляют уже детей... Все притихли... Никаких аниматоров и организаторов детских душ на теплоходе не оказалось. Мы были предоставлены сами себе. Пришло ощущение голода и я вспомнил, что в правом кармане моей куртки лежит кусочек булки с маслом. Мой одноклассник Зуфар поесть уже ничего не имел, так как ещё во время отплытия судна, указательным пальцем выковырял весь янтарный сыр из белой круглой пластмассовой коробочки. Теперь он покушался на мой скромный бутерброд. Поделился. Конечно не наелись. Видел и слышал как по салону ходили голодные школьники и просили покушать. Видимо, их родители тоже не рассчитали, что плавание будет долгим. Оно было бесконечно долгим! Это была своего рода плавающая тюремная ловушка, из которой некуда было деваться. Как говорится, не сесть, не лечь, не поспать, не поиграть. И вот, наконец, мы все измученные приплыли в этот пресловутый Свияжск. Ступили на землю и это немного обрадовало. Но измученность теплоходом была настолько сильной, что интерес к экскурсии пропал и многие школьники остались на берегу. Я же все-таки сходил в Свияжск. Нам показали лишь некое здание, построенное без единого гвоздя, но Гвоздем же всей программы, причем гнилым, было Возвращение обратно! Какими бы жизнеутверждающими и творческими не были тогда мы — дети, голод и предоставленность самим себе в замкнутом и небольшом пространстве, не позволили нам радоваться красоте Волги и природы! Доплыть до дома было подвигом. И вот долгожданная казанская гавань! В речном порту моя мама призналась мне, что не оказалась прозорливее других родителей, которые предчувствуя гнусность такой поездки, не привели моих одноклассников к теплоходу... Папа одноклассника Зуфара ругался и часто произносил: «Прохвосты!» Так радикально я никогда не просил у мамы поесть! И так сладко я никогда ещё не спал! 57. ИБРАЙ АБЫЙ И КОММУНИЗМ В ОТДЕЛЬНО-ВЗЯТОМ ДВОРЕ.Дыхание солнечного и знойного начинающегося дня. Соседи лениво перемещаются по двору. Кто-то вышел из аммиачной уборной и несет с собой её «дух». Кто-то идёт к ней. Одна старушка, видимо приехавшая погостить из деревни в город, соскабливает ножом чешуйки рыбы, вчера вечером купленной у рыбаков Бакуркиных. Журчит наша колонка. Рядом с ней уже с ночи стоит парень. Он заглатывает холодную воду, притупляя себе зубную боль. Вышла его мать и они пошли со двора. Видимо к зубному. Идрис абый, с третьего этажа моего дома, вышел опухший от запоя во двор. Огляделся. Кандидатов в собутыльники нет! Пошёл их искать на Баумана. Подросток Витька из противоположного дома хмуро идёт с помойным ведром. Красивая и молодая мама моего приятеля по двору Игоря несёт в своей сетчатой авоське четыре банки сгущенного молока, которые переливаются на солнце своей синевой и серебристостью. Игорь смотрит на маму из окна второго этажа. Я знаю, что он любит запивать водой это загадочное и непознанное еще мною, сладкое сгущенное молоко. Вышел старый офицер в военной форме с широчайшими галифе. Начищает себе черные хромовые сапоги под бренчание своих многочисленных медалей. Вспотел. Стал красным. Щетку забрала его супруга и он медленно, но с выправкой прошел мимо сидящей старушки, уплетающей только что вычищенный ножичком свежий и душистый огурец. Во двор входит загорелый до черноты, седой и худой мужчина в белой рубашке. Я узнаю его. Это Ибрай абый, который живёт этажом выше нас. Несет в руках картонный ящик. На лице радость от ожидания чего-то. Он ставит этот ящик на деревянную коробку дворовой слесарки и раскрывает его. Ящик плотно набит мороженым! Это пломбир! Брикетики по 19 копеек плотно упакованы в коробочке... Ибрай абый стоит и ждет с улыбкой на лице. Кто-то на весь двор крикнул:«Мороженое! Мороженое!» И уже через минуту Ибрая абый облепили десятки детей нашего двора! И откуда их взялось столько!? Дома сидели? И вот весь двор ожил! Ведь он кушает бесплатное мороженое! Ибрай абый сияет от счастья! Сам не ест, а других угощает. Такой праздник мороженого Ибрай абый устраивал нам еженедельно! Вот такой был волшебник Ибрай абый! Никогда не забуду дыхания из коробки пломбира! Этот ароматный холод счастья всегда со мной! Мне тогда хотелось жить в этой коробке и иногда вылезать на жару дворика! А Ибрай абый работал грузчиком на окраине Казани. Почти на конечной остановке трамвая N 8 . Его сын подросток Фарид как-то взял меня с собой и мы поехали к нему на работу. Его папа грузил на товарные вагоны бочки с солидолом и различными маслами. Помню как у него на работе стоял автомат для газированной воды. Вода была без сиропа, но зато бесплатная. Спросил у Фарида о бесплатном мороженом. Он объяснил мне, что бесплатное мороженое находится рядом, но в другом месте. Где-то на «холодильнике». Так он назвал это место. И я ещё долго верил в то, что есть место в Казани, где бесплатно раздают коробками мороженое... один раз в неделю! 58. НА СЕРОЙ ПЕЧИ КАЗАНИ.Когда по Казани тихо и упрямо плыла жара, растопленная теплом асфальта, то некоторые дворы, приобретали ценность невыразимую словами. В них, как в неких оазисах города, держалась прохладная тень. Жара в городе — всегда детище его раскаленного асфальта! А кто такой казанец в жаркий день? Это прежде всего муравей, гуляющий по горизонтальной поверхности большой раскаленной серой печи! Вся солнечная и асфальтовая Казань в жаркое лето превращается в единую серую печь, по которой ходят казанцы в поисках тени! На босу ногу по такой печи не пройдешь! И дворы, где нет асфальта, а есть прохладная земля, казанцев спасают! Таких дворов в шестидесятых годах было предостаточно! Среди них были и уникальные! Это были дворы, в которые солнце вообще не проникало. Они были неким гигантским резервуаром из кирпича домов, но с горлышком арки. Из неё в этот резервуар двора проникал свет и тонкая струя жары. Смотришь бывало из такого двора на это зрелище. Смотришь, как на некое кино, которое высвечивает фильм о жарком лете Казани. Смотришь на этот фильм, сидя в прохладном дворе... и такое наслаждение тебя наполняет! Оно и понятно! Контраст! Ты в тени и прохладе, но совершенно рядом плывет жара солнечного лета, в котором варится твой любимый город, хотя только недавно ты сам варился на поверхности этой печи. И тень прохлады медленно обдувая тебя, протирает твой пот со лба и всего тела. Не это ли радость? В такой двор, кроме живительной прохлады, вселяется и необычная тишина. Ведь в жару воздух всегда тише! Это волшебство летней акустики, заправленное теневой прохладой и конфликтом солнца и тени, настолько глубоко проникает в поры и фибры твоей души, что хочется закрыть глаза и сказать: «Хорошо-то как!» А фильм тем временем продолжается и из узкой арки видно, как проносятся машины, проходят более открытые друг к другу казанцы, держа в руках мороженое. Слышен весёлый смех прохожих, спешащих на пляж. Некоторые из них заходят во дворик, чтобы напиться воды из колонки. И все это плывет под призмой раскаленного воздуха... Дома Казани в жару тоже дышат. И запахи, которые обычно не проникают из квартир на улицу, теперь становятся достоянием носов казанцев. Чем бы не веяло из казанских квартир, но в них всегда присутствовала небольшая примесь запаха картошки и сырости... Но магия этого запаха, конечно, не в картошке! А в чем? Пожалуй, не стоит разоблачать ее, так как она может исчезнуть... Идешь бывало по жаре, мечтая о тени и влажном дыхании водопроводной колонки какого-нибудь казанского дворика... и вдруг приходит серость. А за мучительной серой жарой приходит и дождь... как из ведра! Куда деваться? И как всегда под боком оказывается малюсенький козырёк крыши, под который ты встаешь... Буквально миллиметр вперёд и ты обрезаешься потоком упрямой воды. А козырек спасает! Ну и твое замирание тоже! Почти не дышишь... Не это ли радость?! Не это ли благодать... контраста?! Когда начинается ветерок, то козырек крыши уже не спасает, но дождь уже кончился и ты идёшь, наслаждаясь запахом сырого казанского асфальта, который еще шипит от воды, согретой затаившейся казанской жарой. 59. ПОСЛЕДНИЕ УРОКИ.Когда до летних каникул остаются считанные дни, домашние уроки делать тем более не хочется... Обычно возвращался по Булаку из своей школы N 1, вместе с одноклассником и соседом по двору Сашей Лемеховым. Мы учились с ним во 2 А классе. На этот раз решили все домашние уроки сделать до возвращения домой из школы. Здорово же! Приходишь домой, а уроки уже делать не надо! Сначала пытались сделать уроки на подоконнике школы. Высоковато! Ещё не доросли! Вышли на солнечный школьный двор. Всматриваемся. Где бы разложить наши тетрадочки и сделать уроки по математике и русскому!? На дворе, при выходе из школы стояла маленькая будка. Нам рассказывали, что это бомбоубежище. Слазили туда. Пыльно, грязно, неудобно... Не подходит! Пошли за школу. Подошли к пристрою школы, в который мы обычно попадали через узкий висячий коридор между старым и новым, небольшим зданием школы, где располагался актовый зал, где нам показывали мультфильмы и кино. Я тогда впервые почувствовал дыхание своей первой школы со стороны! Слышу из окон, как школьники хором что-то повторяют. Слышу как ругается какая-то учительница. Слышу баритон учителя по пению Германа Георгиевича. А вот атака, крик и бег старшеклассников в спортзале, который располагался на четвертом, самом верхнем этаже школы. И долгожданный звонок — самый главный спусковой механизм Счастья Школьников Всего Мира! Осмотревшись, послушав школу с задней стороны, я с Сашкой решил делать уроки прямо на металлоломе... Сашка первым пристроился. Сел на ржавый цилиндр, удачно разложив свою тетрадку на каком-то агрегате, напоминающим настоящий стол. Вот только я еще долго не мог найти для себя подходящий «рабочий стол» и «стул». Остановился на каком-то ржавом электродвигателе. Низковато, но для стола сгодится. Нашёл старую раму трехколесного велосипеда без руля и колёс, но с седлом. Стул готов. Мы притихли с Сашкой. Послушали щебетание булачных птичек... Чувствовались ароматные вздохи и выдохи лета, сбиваемые дыханием запаха раскалённого железа и звуков школы. Была жара, жара плыла... на школьном дворе было это... И так сильно не хотелось двигать шариками головы на фоне шариков всяких подшипников, торчащих из груд металлолома! Но я набрался воли и стал делать математику. Писать было неудобно. Да и поверхность электродвигателя оказалась с буграми. Так, что цифры и буквы в тетрадке стали выплясывать некие канделябры... И все-таки, мне удалось выполнить все домашние задания. У Сашки проблем с буграми на столе не было и поэтому он пораньше меня завершил уроки и копался уже в каком-то механизме. Мы вошли в свой двор. Нас уже ждали на парадке родители. Поспешили похвастаться, что сделали все уроки и поэтому сейчас закинем портфели домой и пойдем гулять! Зашёл домой, бросил портфель, но мама его подняла и начала листать тетрадки. Порвала листы тетради с выполненными заданиями и усадила все переделывать! А Сашка, тем временем уже гулял и радовался начинающемуся лету. ЧАСТЬ 4 60. МЫ ИДЕМ ЗА СЛАДКОЙ ВАТОЙ...Когда кто-то произносит «Юдино», то у меня во рту всегда появляется некая сладость и душа наполняется комфортом сахарно-пушистой ваты... Поэтому Казань без своего Юдино потеряла бы свою сладость жизни... уж точно! В детстве, я был удивлен тому, что оказывается в мире есть вата, которую можно кушать. Я ещё её ни разу не попробовал, но уже имел любопытство познать то, насколько вата может быть съедобной. Впервые такие предвкушения появились во мне тогда, когда в начале семидесятых годов, я отдыхал в пионерском лагере «Спартак» от обувной фабрики, в которой работала моя мама. О том, как сахарная вата нежно тает во рту, я впервые услышал от Олежки Кирикмасова, который ночью в потолок выговаривал свои желания покушать сладенького. Это было время, когда были съедены все подарки-гостинцы, которые нам давали папы и мамы в родительский день, а тумбочка, зажатая между двумя металлическими панцирными кроватями, уже не пахла конфетами и печеньем. Оно и понятно! Ведь она ж была пустая! Правда у некоторых ребят ещё лежали полиэтиленовые пакеты с оставшимися крошками печенья и вафлей на дне. Поэтому Олежка Кирикмасов стал покушаться на эти остатки. Ему не отказали! Но этого оказалось мало для того, чтобы заснуть и он начал рассказывать всему отряду о сладкой вате, за которой вся пионерская дружина лагеря традиционно, один раз в смену ходит на станцию «Юдино». Мы стали мечтать об этом и уже на следующий родительский день, взяли у родителей денег на юдинскую вату. Когда начальник нашего пионерского лагеря Кусюмов Юрий Петрович узнал, что тумбочки всех пионеров дружины пусты, то он особенно долго нас не мучил, так как был очень добрым и напоминал нам кривоногого Винни-Пуха. Он был злым только в отношении взрослых, которые иногда без разрешения оказывались на территории лагеря. Лагерь готовился к походу за сладкой ватой. Юрий Петрович предупредил, что пойдем за ватой при параде, то есть в белых выглаженных рубашках и пионерских галстуках. Помню как в утюжной лагеря выглаживал моченный пионерский галстук, который шипел под утюгом! Разве я знал тогда, что этот утюг оставит свой неизгладимый след не только на галстуке, но и в моей душе! Соленый запах пара, идущего от красного, шелкового куска треугольной материи со мною до сих пор! Сразу же после завтрака вся дружина выстроилась парами перед воротами лагеря. И вот ворота открываются и лагерь под звуки барабанов выходит на дорогу, ведущую к сладкой цели! Держать Путь с чувством предвкушения всегда радостнее! Детскую, придорожную болтовню предвкушение всегда делает особым кайфом! Поэтому мы не заметили, как стали медленно спускаться к железнодорожной сердцевине нашего края — станции «Юдино». Киоск, делающий и тут же продающий сладкую вату, нас уже ждал. Вата продавалась по весу. Она была не такая пустая и облачная, не такая воздушно-обманная, которую продают в настоящее время. Мы тогда не платили за воздух, который пачкает лицо и не позволяет наесться... Это было особое ватное пирожное! Желто-белого цвета. Этой ватой можно было наесться! И ощущение таяния во рту было иным! Белые сахарные ниточки очаровали всю нашу пионерскую дружину! Увы! С прекрасным послевкусием было труднее возвращаться в наш родной пионерский лагерь... 61. УВИДЕТЬ КАЗАНЬ СКВОЗЬ ЛАНДРИНКИ!...Почему-то я забыл свои первые ощущения счастья, связанного с сахарной нежностью источника, наполненного молоком моей матери. Несмотря на это, говорить о том, что во мне не живут эти ощущения, я бы не решился... Они всегда были со мной, особенно тогда, когда у меня во рту таяли какие-либо сладости. Мои читатели, по-видимому, со мной согласятся, что имеют такие опыты до сих пор, не отказываясь от различных карамелек и леденцов, которые Вам бесплатно предлагают в ресепшинах различных гостиниц, в офисах всевозможных кампаний и организаций. Люди, угощающие нас прозрачными и цветными камушками леденцов, завернутых в красивые и изящные фантики, всегда нас больше располагают к себе необъяснимой словами добавкой сладостных ощущений к общим впечатлениям о себе! Поэтому, в конце концов, леденцы — это самые таинственные и драгоценные камешки нашей жизни, задевающие наши сердца и возвращающие нас своим таянием во рту, к забытым ощущениям счастья сладкого молока наших матерей. Наша душа всегда ищет опору, как некую ценность, с помощью которой по жизни идти комфортнее. И такой временной ценностью, когда я шел по казанским улицам, были леденцы, таящие во рту. Особое место среди них занимали ландринки. Позднее я узнал, что они называются еще монпансье и оба этих названия конфет являются фамилиями людей. До сих пор перед моими глазами серебристая, жестянянная, круглая коробочка с драгоценными, цветными и прозрачными камушками счастья... Волшебство этих цветных, сахарных стеклышек заключалось не только в том, как они радовали меня своим таянием во рту... Их можно было в любой момент вытащить изо рта и увидеть красоту этого сахарного камня. Красота и ценность его не утрачивалась при этом. Ландринка становилась более изящная, прозрачная... оттачивалась во рту... как драгоценный алмаз... моего детства. Правда она уменьшалась, но это лишь увеличивало ее ценность. Ведь ценно всегда то, чего не хватает. Попробуйте вытащить изо рта печенье, которое перед употреблением было тоже красивым. Оно уже становится безобразным. А вот ландринка, которая только что таяла во рту, но вы эту сладкую и липкую льдинку теперь взяли в руки, не утрачивает былой красоты, а даже наоборот, ее приобретает! Более того, вы можете в нее посмотреть и по другому увидеть красоту своего любимого города. Особенно я любил смотреть так в желтую, зеленую и розовую ландринки ! Даже маме и друзьям показывал. Ведь друзья тоже мне показывали, если в своей ландринке видели что-то удивительное. Казань сквозь ландринки — это особый мир. И он до сих пор во мне и даже снится. Помню как девочка Саша, которая летом приехала погостить в наш двор, прыгала и кружилась красоте ландринки, которой я ее угостил. Она всматривалась в нее, а потом кружилась, глядя на нее. До сих пор звучит во мне ее звонкий голос: «Мама! Мама! Посмотри на эту красоту!» Я тоже радовался. Ведь ландринку дал ей я! Этот мир цветных иллюзий, создаваемых тонкими красивыми, но при этом съедобными стеклышками ландринок, поражал меня в детстве! Ландринки были непрекращающейся эстетикой рта и глаз... но до тех пор, пока они все не исчезали... В детстве я не мог понять куда они исчезают!? Вот такие волшебные ландринки были в моем детстве!... 62. МОЯ ЛЕСТНИЦА, УХОДЯЩАЯ В НЕБОПарадкой в нашем дворе называли не только арку, которая насквозь дырявила мой дом, но и площадку вокруг неё. «Пошли на парадку!» — звучало много раз от моих дворовых приятелей и мы бежали туда смотреть на прохожих, вдохнуть дыхание города, покувыркаться на толстенных перекладинах, примыкающих к окнам обувной фабрики, поиграть в классики, увидеть марширующих солдат, полюбоваться красивыми машинами и мотоциклами, и наконец, послушать сплетни жителей двора. На парадке всегда кто-то стоял и кого-то ждал. Это мог быть муж, ждущий застрявшую у зеркала жену. Это могла быть жена, всматривающаяся вдаль улицы Чернышевского, чтобы узреть пьяного мужа, идущего с получкой. Это мог быть и я, ждущий маму с работы. Мама выходила из своей фабрики и шла по улице Кирова, затем сворачивала на Чернышевского, чтобы я мог увидеть начало приближения ко мне самого любимого человека в мире! Я часто выходил на парадку и бесцельно. Оно и понятно, ведь это мой любимый город. Нечто любимое всегда бесцельно... и просто радует! Разве солнышко, небо и природу мы воспринимаем с какой-то целью или смыслом? Мы бродим с удовольствием и бесцельно по городу, а значит его любим! Ох, уж эти черви... смыслов, которые порой лишают нас счастья! Я выходил на парадку и смотрел чаще всего направо. Налево тоже иногда смотрел, особенно тогда, когда из ресторана гостиницы «Казань» была слышна оркестровая музыка. Хотелось увидеть этот мир взрослых... забавляющихся едой и музыкой. Из окон ресторана веяло запахом свадьбы, который я познал, когда замуж вышла моя соседка по имени Ирина. Свадьбу Ирины отыграли в нашей коммуналке и часть свадебного стола выходила в общий коридор. Вот тут-то я и познал запах свадьбы! Ухватил его дух! И все-таки, несмотря на соблазняющий дух праздника еды и музыки, идущий на мою парадку слева, я чаще смотрел направо, в сторону уходящей вдаль улицы Чернышевского. Смотрел на лестницу, которая завершала эту улицу. Эта лестница была далеко от моей парадки, но острота моего зрения позволяла её увидеть. Лестница уходила в небо и там завершалась! Ведь обычно лестницы нашей жизни завершаются дверями или пунктами назначения. Эта лестница была особенная. Она уходила в небо без всякого назначения! Увы! Позднее я узнал, что назначение у лестницы все-таки было... Эта лестница вела на мост, который висел над поездами и железной дорогой. Она вела на пляж «Локомотив». Узнал я обо всем этом тогда, когда немного подрос и стал без разрешения ходить на эту лестницу. Теперь я поднимался по ней на мост. Смотрел на уходящие поезда, вдыхал приятный и загадочный запах железнодорожных шпал, мечтал о городах, куда уходили поезда. Я впервые узнал в каком направлении находится Москва! Всматривался туда и даже умудрялся «увидеть» Москву! Ох, как я завидовал этим счастливчикам-пассажирам поездов дальнего следования! Голос диктора вокзала, запах шпал, суетливое ожидание пассажирами счастья поездки, песни, пляски, гитара у подножки поездов — все это не забываемо! Я уходил с этой волшебной лестницы, как будто покидая кинозал своих мечтаний о городах и людях... На эту лестницу ходил всегда один. Это временное одиночество мечтаний я ценил настолько, что сознательно не брал с собой никого из дворовых друзей. Как-то, эти мечтания настолько сильно переросли в мощное желание сесть в поезд Казань-Москва, что я подошёл к нему и прошелся по плацкартному вагону. Помню этот узкий коридор вагона, заправленное белое белье на верхних полках... и запах вареной курицы вперемешку с крутыми яйцами. Это был особый мир! Не только потому, что в нем всегда кормили вареной курицей, которую я ел только по праздникам. Это были те самые коммунальные квартиры, которые я недавно покинул. Они были поменьше, но зато располагались в доме на железных колесах! Вот такая путешествующая по миру коммуналка, в которой всегда едят курицу и крутые яйца... и ждут приезда в Москву! Пройдя сквозь вагон, почувствовав его жизнь, я выходил из него. У меня не было страха, что вагон может тронуться... Возвращался на лестницу и уже сверху наблюдал как мой поезд уходит в московскую даль... 63. ЧУДО НИКОЛЬСКОЙ ЦЕРКВИ И КОНФЕТЫКогда в моём детском садике объявляли карантин, то я обычно с радостью возвращался в свой дворик. Друзей во дворе не было. Соседей тоже. Все были на работе, в детсадах, школах... Но я никогда не скучал. Ну, разве можно скучать тогда, когда в твоём дворе есть окна, в которых видно, как взрослые шьют костюмы, обувь, мастерят мебель, крутят счетные машинки, чинят автомобили и даже производят вино! Все это было в моём дворике. Я делал обход всех этих окон и заряжался какой-то энергией, которая до сих пор движет мною и сохраняет мое преклонение перед величием людей труда! Позднее, я стал заглядывать и в окна соседней церкви, в которых было видно как священники, как артисты, готовились к церковной службе, но об этом я расскажу попозднее. Сделав обход окон труда своего дворика, я выходил на Баумана через подъезд своего дома. С Никольской церкви, которая располагалась тут же на противоположной стороне дороги, часто доносилось церковное песнопение, особенно тогда, когда были открыты большие железные двери церкви. Я стоял и слушал. Помню, как меня одолевало сильное любопытство перебежать на другую сторону и оказаться в церковном дворике, зайти в храм и увидеть, что там происходит. На противоположную сторону казанского бродвея родители мне запрещали перебегать. Уже тогда, мною было замечено, что в эту церковь заходили не только бабушки нашего двора, но и молодые люди перед своей свадьбой. Помню как один соседский парень-очкарик, одетый в свадебный костюм, пошёл в эту церковь со своей белоснежной невестой, сопровождаемый своими родственниками и гостями. Я хотел пойти с ними, но моя мама мне почему-то запретила. И вот я стою одолеваемый любопытством. Стою и смотрю на Никольскую церковь. Я не заметил как мои ноги перенесли меня на другую сторону казанского Бродвея и вот я уже иду по прицерковному дворику. В этот раз народу почему-то было очень много. Я иду сквозь толпу бабушек и тетенек, а они мне все дают конфеты! Ну, разве можно отказаться от конфет, о которых мечтал! Было много шоколадных конфет! Карманы моего драпового пальто переполнились настолько, что я впервые почувствовал, что оно тянет меня к земле. Мои плечи стали уставать от этой конфетной тяжести. Конфеты клал и за кофту, хорошенько заправив ее за штаны! Уже через некоторое время килограмма четыре я уж точно нес на себе! С этой конфетной тяжестью мне удалось доковылять до церкви и зайти в неё. Я не знаю, что со мной произошло, но я за считанные секунды забыл о конфетах и был покорен и загипнотизирован пением мужских голосов! Сначала подумал, что звучит репродуктор. Огляделся. Нет никакого репродуктора... Смотрю вперед, где ходит золотистый дядя-священник. Пение не оттуда... И только потом додумался, что хоровое пение звучит сзади, с большого балкона. Увидел все-таки этих поющих дяденек! Этих волшебников низких и высоких вибраций, которые вызывали во мне невыразимые чувства. Это было первое в моей жизни знакомство с профессиональным пением, с настоящим вокальным искусством. Поэтому интерес к хоровому пению и вокалу был у меня всегда. Пел всегда! Пел везде! В будущем, даже умудрился быть солистом студенческого хора и народной оперной студии. Величие духовно-хорового пения Никольской церкви, которое я ощутил тогда, будучи шестилетним мальчиком, открыло во мне Великое Чудо Живого Пения. Тогда я уже был влюблен во все татарские и русские песни, которые звучали по радио. Ну, это же по радио! А тут звучало живое и бесплатное пение! Я тогда не понимал о чем это пение, но дух захватывало! Я терпеливо дождался окончания служения, чтобы поближе увидеть этих дяденек с необыкновенными голосами. Помню как ко мне подошел один священник, на моих глазах вытащил из-за иконы коробку с шоколадными конфетами и раскрыл её передо мной, дескать угощайся! Ну, он же не знал, что вся моя одежда и пальто уже были до отказа набиты конфетами... 64. У ОКНАЯ всегда завидовал соседям по коммуналке, жившими этажом выше, не говоря уже о тех, которые жили аж на третьем этаже! Как-то поднялся к Витьке с третьего этажа, чтобы позвать его погулять во дворе. Он сидел за большим круглым столом и чайной ложкой уплетал сгущенное молоко, запивая его водой из большого граненного стакана. Точно также, как Игорь со второго этажа. Правда, Игорь не впускал меня к себе домой, но зато подходил к порогу квартиры с банкой сгущенки и давал немного попробовать… Витька же, наоборот, заводил меня в комнату, сажал рядом с собой за стол, и начинал наслаждаться не только сгущенкой, но и тем, как я завидно смотрю на то, как он её пожирает. Прежде чем запустить сгущенку в рот, Витька разглядывал это сладкое, молочное чудо, сопровождая его вздохами предвкушения. Затем, когда сгущенка оказывалась во рту, Витька начинал ойкать, воспевая тем самым пожираемое. Надеяться на то, что он сжалится и угостит меня, было бесполезно! Поэтому я отходил от стола к окну и наслаждался видами своего родного города. Смотрел на купола Никольской церкви, на Спасскую башню, на гостиницу «Казань», на казанское небо. Ведь из своей коммуналки, с первого этажа, окна которой выходили во двор, я видел только часть двора, часть дома напротив и маленький кусочек неба. У Витьки же неба было много, но он его почему-то не видел, а смотрел только на свою сгущенку. Позднее, уже учась в первом классе, я сделал для себя открытие, что первый этаж на котором я жил, ещё не самый низ Казани. Оказывается, по улице Чернышевского многие живут в подвальных этажах. Там жил мой одноклассник Валерка. Он сгущенку с водой не ел, но любил хрустеть кукурузными палочками, предварительно макая их в тарелку с молоком. Это были необыкновенные кукурузные палочки, щедро сдобренные сахарной пудрой и целая, мощная пачка стоила всего-то 28 копеек, в отличии от банки сгущенки за 61 копейку. И Валерка был щедрым! Мы подолгу ели эти чудные палочки, макая их в молоко. Валерка ставил всегда тарелку с молоком на подоконнике, вытаскивал из шкафа пачку кукурузных палочек, оставленных ему мамой. Мы смотрели в окно и молча хрустели. Квартира Валерки располагалась на подвальном этаже дома. Окна выходили на Чернышевского. Хотя какая разница на какую улицу выходили окна Валерки? Ведь в них были видны только стопы прохожих. Только летающая обувь казанцев! Вот у одноклассницы Ленки, которая тоже жила на подвальном этаже, в окне были видны ноги, аж до коленок! А у Валерки в окне летали только стопы, заправленные в различную обувь. И каких только ботинок, сапогов и туфлей, мы не видели с Валеркой под хруст и таяние во рту кукурузных палочек! Эти полёты обуви в окне до сих пор в моей памяти. Валерка мог по обуви, смотря в своё окно, определять кто из прохожих из его двора, а кто чужак? «Тетя Галя прошла, дядя Наиль пьяный идет... ой мама сейчас придет», — комментировал Валерка. И действительно, через некоторое время приходила мама Валерки, а значит мне нужно было покидать это чудесное окно, с летающими в нем стопами жителей моего родного города... 65. БОРЧАК АПА И ЕЕ ТЕПЛЫЙ ГОРОХ НА КАЗАНКЕМой друг по коридору Сережка был из потомственной династии рыбаков Бакуркиных. Я уже рассказывал как они кормили своей рыбой весь наш двор на улице Баумана.Уже весной они начинали мучить лодочный мотор, прикрепив его к толстой ветке дворового дерева. Гоняли этот мотор в холостую. Я смотрел на это зрелище дыма и шикарного бензинного запаха с надеждой на то, что дерево вот-вот взлетит как вертолёт! Увы! Лопасти мотора, прикрепленного к дереву вращались, но дерево оставалось на месте... Наконец, Бакуркины уходили на рыбалку. Уходили без своего наследника и моего друга по коридору коммуналки Сережки. Он злился, но не плакал. Готовил свои рыбные снасти. Я наблюдал за ним. Сережка предложил мне пойти с ним на рыбалку, обещая помочь сделать удочку и подарить мне крючок с грузилом! А поплавком будет привязанная к леске деревяшечка. Ну, разве от такого можно отказаться! Сережка знал, что за самовольный поход на рыбалку, его бабуля — тётя Зоя вечером обязательно будет пороть ремнем. Знал, но постоянно ходил на Казанку! Вот она потомственно-династийная воля к рыбалке! Меня не пороли. Мама работала во вторую смену, папа как всегда на гастролях, а тетя Апамка — моя няня, даже радовалась от того, что я её не беспокою. И вот мы на берегу Казанки. Свежо. Радуемся тому, что наконец-то асфальтовая жара, которая нас угнетала на Баумана, закончилась! На Сережкином лице бегают солнечные блики, отраженные от водной глади и от этого его улыбка становится ещё солнечнее! Я радуюсь тоже! В том числе, и от того, что он радуется! А он радуется от того, что я радуюсь! Вот так взаимно мы закрепляем радости друг друга! Такое закрепление радостью крепче любых рукопожатий друзей! Да и Казань со своей красотой, величием и дыханием с реки Казанки воспринимаются иначе. Радуешься тому, как тебе удалось родиться именно в этом городе, с такой рекой, с такой набережной, с такими улицами... Посматриваешь на воду, которая уходит вдаль от тебя, либо в сторону своих истоков, либо к истокам Тебя Самого — к Волге, вода которой течёт в тебе! А тем временем, поплавки уводит вода и мы двигаемся за ними. У Сережки в кармане коробка из-под ландринок, набитая темно-малиновыми червячками. Он мне выдает по четвертиночке червячка. Я нанизываю червячок на крючок и от всей души плюю на него! Так делают многие рыбаки. И опять казаночная тишина ожидания улова! Говорить не хочется. Предвкушение улова напрочь блокирует желание поболтать. Мы медленно движемся по берегу. Видим как приходят на рыбалку такие же мальчики как и мы. Они живут рядом с берегом Казанки. За них родители не переживают. Они даже покушать ходят домой и слышат голоса своих матерей: «Обедать!» Быстро уходят с берега, быстро кушают и быстро возвращаются к берегу, будто переживают за то, что выловят всю рыбу другие и им ничего в Казанке не достанется! Но Казанка щедрая река и дарит своим уловом всех! Я уже наловил двух красноперок, одну башклейку и ... подлещика, но выронил его и он уплыл. Сережка мастеровитее. У него уже аж семь подлещиков! В какой-то момент мы с Сережкой понимаем, что хотим есть. Теперь уже рыба радует чуточку меньше. Прожорливые прибрежные аборигены-мальчики начинают нас раздражать своей сытостью. Один из них даже рыгнул от души только что придя с обеда. От него ещё веет запахом еды, которую он принес с собой. Мы с Сережкой, почувствовав это вкусное веяние, перемещаемся по другую сторону этого рыбака, чтобы запах еды не задувался нам в носы! Бесполезно! Питательный запах так и прет! И я начинаю догадываться, что в карманах этого прожорливого рыбака есть нечто, излучающее этот вкусный запах! Я начинаю догадываться, что это запах жарено-каленного гороха! И действительно, мальчик-рыбак вытакивает из кармана пахучий горох! Горох переливается на солнце! Оно и понятно! Ведь он смазан и заправлен на подсолнечном масле! Горох крупный такой! Обжаристо-наваристый! Видимо каленный на сковороде, смачно залитой свежим, а не горклым, подсолнечным маслом! Кто-то от души постарался и явил этот зернистый деликатес, превратив каменные голыши твердого гороха в это питательное чудо света! Кто-то не поленился отмочить камешки твердого гороха в волжской воде, оживить их и дать им вторую жизнь, чтобы этот мальчик-проглот вызвал у нас с Сережкой неимоверную зависть! Мы видели как содержимое его карманов медленно тает. К нему подошла дауанишка-бабулька. Уговаривала его, чтобы он угостил нас этим ценным горохом. Не удалось! Бабушка ушла... Но через некоторое время вернулась... и заполнила нам с Сережкой полные карманы горячим горохом, приговаривая «куурылган борчак!» ( на тат. «горох жареный») Поэтому в будущем, мы с Сережкой стали звать эту старушку Борчак апа. А рыбалка, тем временем, оживилась! Стало как-то комфортнее! Ведь горох грел нам не только карманы и ноги, не только животы, но и души! Это была не просто теплота, это была теплота доброй старушки Борчак апа... 66. ПРЕДНОВОГОДНИЕ ЛАМПОЧКИ БАУМАНАВ предновогодние, морозные дни мой дворик оживал... особенно вечером. В коридоре нашей коммуналки часто звучали вопросительные возгласы соседей: «А вы ходили на Баумана посмотреть на разноцветные лампочки? Сходите, очень красиво!» И многие мои соседи выходили на Баумана. Это уже не был поход по магазинам, а было гуляние с целью полюбоваться необыкновенными и узорчатыми цепочками разноцветных лампочек, которые были развешаны поперёк казанского бродвея шестидесятых годов. Свежий морозный воздух, благодаря этой красоте, приобретал особый предновогодний аромат! Хотелось смотреть и смотреть! Прохожие Баумана, благодаря этим предпраздничным украшениям города, оживали, чаще был слышен звонкий смех, доносившийся до моей парадки и дворика. Улица Баумана наполнялась энергией приятной болтовни, заправленной предвкушением Нового года. Везде светились знаки «1966». Я их рисовал, но не понимал их значения, не зная тогда Мира Цифр... но Мир Нового года уже умел чувствовать. Я всматривался в эти лампочки, узнавая в них мою родную лампочку, которая светила в моей комнате, но эти многочисленные сестрички моей лампочки были теперь покрашены в желтый, зеленый, красный, синий и даже в розовые цвета! Более того, теперь они все собравшись водили хороводы, будучи связаны между собой... Такими же лампочками была украшена большая новогодняя елка и все Черное Озеро. Помню как отец на фоне этой гаммы огней, говорил мне, что я пойду на елку от его работы в филармонию на Островского, а мама, что пойду в клуб Горького на Баумана. А значит, у меня будет три подарка. Ведь один подарок от детсада уже лежал у мамы в сумке! Еще помню как в конце этой прогулки сильно хотелось спать, ведь прогулка была ночной, помню как я засыпал на этом волшебно-заряженном, морозном воздухе... засыпал на руках отца, глядя на эти цветные лампочки... засыпал с улыбкой на лице... 67. ПЕРВАЯ ШКОЛА НЕ ШЕСТАЯ!Нет, пожалуй, в Казани такой школы, которая так горделиво входила бы в архитектурный ансамбль центральной части города, как моя школа N 1. Оно и понятно, ведь она Первая Школа! На Булаке! Не нужно стараться, чтобы её увидеть! Она входит в обзорно-панорамное кольцо Спасская башня — Кул-Шариф — Цирк — Стадион — Пирамида — Булак — Мужской монастырь. Устояла все-таки! Туристы часто интересуются этим зданием и гиды отвечают, что это первая школа. В моём дворике на Баумана большинство детей ходили именно в первую школу. Был лишь один Виталий, который учился в шестой школе, но я этого не знал. Я был уверен, что Виталий учится в моей школе. Я заметил, что тогда, когда все дети нашего двора, в том числе и я, уходили в школу, Виталий оставался во дворе играть, а когда мы возвращались из школы, то обнаруживали, что он по прежнему продолжает играть во дворе. И так было в течении всего учебного года. Я ни разу не видел, чтобы Виталий уходил или приходил в наш двор с портфелем. Он был старше меня на несколько лет. Я был уверен, что он вообще не учится в школе и сильно завидовал ему. Помню как из соседнего дома мальчик по имени Айдар узнал, что я не хожу в музыкальную школу и удивился, так как был уверен, что все дети, как обязательство, ходят в музыкальную школу. После этого Айдар устроил дома бунт и перестал ходить в музыкальную школу по примеру других детей нашего двора. А тут стоит Виталий и заявляет мне на мой вопрос о его хождении в школу, что он вообще не ходит даже в обыкновенную школу, дескать, имеет право! Во как! Я поверил ему, так как никогда за три года учебы в первой школе не видел его там! Всех детей со двора видел, а его ни разу! Значит и у меня есть право вообще не ходить в школу! А для этого нужно только попросить родителей! Вон, Айдар, попросил родителей, бунтонул... и теперь не ходит в музыкальную школу. Я подошел к маме рассказал ей обо всем этом! На следующее утро, подхожу к парадке и вижу, что стоит Виталий с портфелем, в пионерском галстуке, в белой рубашке. Меня ждет. Он накинулся на меня и на весь двор начал орать, что учится в шестой школе, что у них иное расписание! Именно поэтому я никогда не видел как он уходит и приходит в школу и почему его нет в первой школе. Оказывается его вчера вечером сильно выпорол папа... 68. ТАЙНЫ МОЕГО ДВОРИКАКогда в моём дворике были снесены двухэтажные, деревянные сарайки, жители гадали о том, что теперь построят на освободившейся земле? Долго ждать не пришлось. Уже через неделю во дворе появился экскаватор и вырыл большую и глубокую яму. Рыть любую глубокую яму в исторической части Казани дело трепетно-интересное! И я уже тогда каким-то природным чутьем чувствовал это. Хотя мне было тогда всего семь лет. Я ничего не слышал об истории, о предках, ничего не знал об археологии, но природный архетип чёрного археолога во мне тогда сразу сработал. И я с интересом стал наблюдать за рабочими с лопатами. Они что-то рыли для труб. Были планы строить котельную. Я целыми днями не отходил от этой загадочной ямы. У ямы разместили небольшой подъёмный кран. Рабочие курили и шутили. Помню как один рабочий незаметно подцепил крюк крана за задний пояс телогрейки другого рабочего. Кран медленно стал подниматься и ноги рабочего оторвались от земли и он завис. Кран упрямо поднимался вверх. Рабочий от безысходности смешно болтал руками. Наконец, пояс не выдержал тяжести и рабочий полетел вниз. Все громко смеялись. Такие были шуточки. Рабочие тем временем докопались до какой-то деревянной и гнилой стенки. Я сразу же обратил на неё внимание! Это был конец смены и рабочие покинули наш двор. Помню это мгновение. Тишина после выключения компрессора и машин была особенная. Это была тишина гигантского любопытства к этой загадочной стене. Это была тишина моих раздумий и планов о том, как спуститься в яму и отковырнуть эти гнилые доски. Я предположил, что это часть дома и в нем можно найти старинные вещи людей, которые давным давно жили там, где сейчас живу я сам. Этот приятный трепет тайны до сих пор во мне. Но как спуститься вниз? Яма глубокая и крутая... Я тогда понял, что один не справлюсь. Увидел как из детского сада возвращается мой друг Сережка. Он кидал в небо зеленую грушу, привязанную к веревке и называл её почему-то московкой. Московка с его рук улетала высоко ввысь и возвращалась на землю. Он хвастался мне, что когда-нибудь сделает такую московку, которая улетит в космос и никогда не вернётся, как спутник. Я не знал, что такое спутник? Я знал только кинотеатр «Спутник», который находился недалеко от нас. Этот Сережкин «спутник» в таинственный космос не улетел, но зато угодил в не менее таинственную яму, уходящую в далекое прошлое! Московку нужно было доставать из ямы, а значит я уже не один хочу туда. Вышел высокий старшеклассник Валерка и мы попросили его слазить в яму. Я попросил его, чтобы он отковырнул гнилую доску, которая в яме, и посмотрел что там находится. Валерка сделал вид, что ему все это не интересно, но почему-то сходил домой и принёс фонарик. Он спрыгнул в яму и сразу же отковырнул гнилую доску. Посветил фонариком, а затем засунул туда руку. Долго ковырялся, и, наконец начал вытаскивать оттуда кусочки узорчатых плиток. Потом вытащил чёрный кожаный башмак. Мы с трепетом наблюдали за каждым движением Валеры. Через некоторое время Валера устал и весь измазанный и недовольный вылез из ямы. Отдал нам эти кусочки красивых плиток. Выкинул башмак и пошёл домой. Я подобрал этот башмак и спрятал его под газовой плитой в коридоре нашей коммуналки. На следующий день таинственная яма была засыпана землёй и эта стена из прошлого так и осталась не разгаданной... . На дворе шел 1969 год... К этой стене я вернулся через сорок лет, в 2009 году, когда мой дом на Баумана 36 был снесен, но об этом позднее. Уже тогда, мне, семилетнему мальчику, стало понятно, что я живу не просто в историческом центре Казани, а хожу по необыкновенной земле. В ней содержатся тайны, которые еще не раскрыты казанцам! Оказалось, что не только земля содержит в себе эти тайны, но и дома моего дворика на Баумана. Я вспомнил, как мой приятель из соседнего дома Ринат по кличке Пожарник, удивил весь двор тем, что залез на один из чердаков, причём туда, где семьдесят лет не ступала человеческая нога, и нашел там старинный револьвер, завернутый в дореволюционную газету. Кстати, кличку Пожарник он получил в нашем дворе за то, что полностью спалил всю свою квартиру... Ринат хотел поджечь всего лишь таракана, ползущего по кровати... Своим устроенным пожаром он тогда удивил меня меньше, чем находкой револьвера на чердаке. О Ринате и его находке даже написали в газете. В статье предположили, что вероятнее всего это был револьвер казанского революционера. И двор стал гордиться Пожарником. Через несколько месяцев, выйдя на парадку, я обнаружил, что какие-то рабочие ремонтируют асфальт, прилегающий к моему дому 12 по Чернышевского или Баумана 36. Они выкапывали поребрики. Казалось бы, чему тут удивляться? Но для меня, это опять было процессом трепетного ожидания раскрытия тайн прошлого. Ведь я уже знал и гордился, что живу на необыкновенной казанской земле! И действительно, уже через некоторое время один из рабочих обнаружил поребрик, на котором были выбиты слова и тексты, написанные арабскими буквами. Таких камней оказалось много! Рабочие в каком-то азарте переворачивали поребрики и обнаруживали арабские тексты. Они делали вид, что читают. Прохожие стали останавливаться и тоже делали попытку прочитать. Улица Чернышевского превратилась тогда в музей под небом! Долгие годы казанцы ходили по улице и не знали, что под асфальтом хранятся арабские тексты выбитые на камне поребрика. Долгое время эти камни молчали в земле. И опять к моему дворику приехали журналисты и я с интересом за всем этим наблюдал... Мама звала меня на обед, но мне не хотелось прерывать просмотра этого самого интересного «фильма» моего детства. Я пошел кушать только после того, когда эти таинственные камни погрузили и куда-то увезли. Где сейчас эти камни? Мне до сих пор не все ясно. О чем говорили эти камни с арабскими текстами? Возможно это были могильные камни-памятники? Эту загадку я оставляю на суд читателю, которого я ранее заинтересовал тайной деревянной стены, найденной глубоко в земле моего дворика. К этой стене я вернулся случайно, когда уже через сорок лет, в 2009 году, обнаружил, что мой дом Заусайловых по Баумана 36 снесен и на его месте вырыт котлован. Тогда я традиционно прогуливался по Баумана. Увидел, что моего дома нет! Был шок! Как же это возможно? Заглянул за строительный забор. Вижу все, на чем стоял мой дом! Интерес к культурным слоям моего родного дворика стал блокировать мой шок. Посмотрел на зону, где располагалась та самая таинственная стена моего детства, о которой я рассказывал ранее. Она была под небом и опять дышала. Мне захотелось быстро перелезть через забор и начать раскопки! И опять этот трепет ожидания! Это счастье предвкушения! Я набрался воли и с большой радостью поехал домой за лопатой!... Штыковой лопаты дома не оказалось, купил её на рынке «Родина» и сразу же нырнул в метро. На станции «Тукаевской» не вышел. Идти с лопатой по всему Баумана не решился. Вышел на станции «Кремлевская». Иду к своему дворику. Все-таки волнение перед встречей со счастьем — это то, без чего жизнь любого человека потеряла бы многое! Как пролезть за строительный забор, за которым меня ждёт котлован с таинственной стеной, с раскрытыми культурными слоями моего дворика, моего родного и любимого города!? Долго искать это место не пришлось. Я попал к подножию котлована из соседнего дома, который еще не снесли. Залез в этот пустующий дом через окно, в котором уже не было стекол. На улице была жара, а в доме было прохладно. Иду сквозь руины коммунальных квартир. В одной из них обнаружил старого, больного и умирающего голубя. Он отбежал вглубь комнаты, жалобно посмотрел на меня, затем на кусочек своей ржаной горбушки и закрыл глаза. Казанские голуби часто проводят свои последние дни на холоде в подвалах, скрываясь от давления жизни и солнца. Поэтому я не решился его взять и вынести на солнце. Если бы он захотел, то сам бы вышел на свет. Голубь сделал свой выбор. Я тоже сделал выбор. Мне нужно было наконец-то разобраться с этой загадочной стеной моего детства. У котлована стояла будка. Из нее вышел охранник, осмотрелся и обратно зашел в нее. Я понял, что к котловану он вряд ли будет подходить. Тихонько и аккуратно слез на дно котлована. Сразу же пошёл в сторону стены, но понял, что я буду хорошо просматриваться охранником. Решил сначала покопать культурные слои со стороны улицы Чернышевского. Подошел к ним. Передо мной раскрылась «книга» истории моего города, которая долгое время находилась под казанским асфальтом! Это мгновение восторга незабываемо! Из-за забора были слышны голоса гуляющих и смеющихся казанцев. Так часто бывает. Мы гуляем, ходим по жизни и даже не предполагаем, что рядом может лежать Нечто такое, что может быть Открытием или Большой и Дорогой Ценностью! А мы можем стоять на ней ногами, причём стоять не десятилетиями, а столетиями! Посмотрите на ученых. Они как и все обыватели смотрят на мир, но смотрят на него вооружившись знаниями. Они поднимают и берут в руки нечто, на что обыватель не обращает внимание. И это Нечто оказывается Дорогой Ценностью и даже, порой, Открытием для Человечества. А потом мы удивляемся почему человека, который сидел в кабинете, куда-то позвали и вручили Нобелевскую премию. Он оказывается открыл нечто такое, что веками было под носом обывателей, но не виделось ими. Также и я удивлялся себе, как же мне угораздило не видеть того, что сейчас открылось перед моим взором! Не говоря уже о тех прохожих, которые сейчас гуляли по городу и не подозревали, что рядом с ними находятся Ценности. Некоторые из них, возможно, понимали, что за забором может быть что-то интересное, но не клад с бриллиантами и драгоценностями. Да и вообще рыться в земле мало кому хочется, даже если она историческая. И все-таки, попадались прохожие, которые подолгу наблюдали за мной, выспрашивая меня «а что это?», «интересно, а какого она года?» Я чувствовал, что, порой, они сами хотели нырнуть в этот котлован и начать читать историю нашего города, раскапывая культурные слои, сформированные жизнью наших предков-казанцев. Сначала я начал выкапывать верхние слои. Это было проще. Эти слои были неплотными. Лопата пока была не нужна. Нашел разбитую бутылку из под шампанского, взял ее за горлышко и почувствовал, что она является отличным совком! Первым предметом, который оказался в моих руках, стала алюминиевая покрышка из под молока. Она была 1962 года. Именно в этом году я родился. Именно в этом году меня новорожденного принесли из роддома Клячкина в дом Заусайловых, то есть на Баумана 36. Я расценил эту находку как знак моего предстоящего успеха в познании тайн моего дворика. Дыхание жаркой весны и улицы Баумана, а также сырой земли моего дворика, соединились в моей душе настолько, что я поймал себя на вопросе: «Не это ли счастье?» Я был опьянен. Смаковал каждый зачерпнутый кусочек земли своего казанского дворика. Это чем-то напоминало дегустацию и захват чайной ложкой суперценного и экзотического блюда. Вот перед моими глазами октябрятская звездочка из малинового оргстекла на металлической подложке, в центре которого маленькая круглая фотография пятилетнего Володи Ульянова. Позднее выяснил, что этот значок сороковых годов. Чувствую, что моя рука пока не желает спускаться в нижние культурные слои, довольствуясь временами Хрущева и Сталина. Вот рогатина точилки для карандашей. Тоже малиново-прозрачная. Копать не приходится, вытаскиваю эти вещи с вертикальной поверхности среза земли. Всматриваюсь в эту панель истории, в эту мозаику торчащих из земли экспонатов. Порой само солнце высвечивает некоторые предметы, подсказывая тебе. Солнце всегда мой друг и никогда меня не подводило. Вот истлевшая сумочка с металлическим замочком. Обнаруживаю в ней кусочек газеты «Социалистик Татарстан» 1948 года и губную помаду красного цвета. Вижу сломанные игрушки и куклы пятидесятых годов. А вот и чернильница-непроливашка! Та самая, которую школьники раньше таскали в своих портфелях. Раскопал пряжку от школьного ремня. Затем, мужской ремень. У отца был такой же, когда в конце сороковых он был студентом. Обрадовался вынырнувшему значку с фуражки летчика. Медленно опускаюсь ниже. Солнце высветило изящный пузырек с красивым стеклянным колпачком. Очистил его. Догадался, что это духи. Позднее выяснил, что они 1908-1912 года. Оно и понятно, ведь я спустился в более нижние культурные слои. Часто встречалась разбитая посуда, фарфор девятнадцатого века. И опять докопался до значка с фуражки гимназиста . До дна котлована было еще далеко. Я посматривал в сторону таинственной деревянной стены. Она заманивала, но я не решался подойти к ней. Не заметил, как подошел вечер, как пролетели эти 13 часов счастья общения с загадочным прошлым моего дворика. Спрятал лопату и вышел на вечернюю улицу Баумана. Шел, держа в руках полиэтиленовый пакет, наполненный моими первыми находками. Много раз останавливался и не мог наглядеться на них! Шел, наполненный ожиданием, что завтра я вернусь к своему источнику опьянения тайной... В этот день спал с улыбкой на лице! Если сердце наполнено ожиданием счастья, то у меня всегда так. Это ожидание распространяется и на сон. Сравниваю этот уровень счастья во сне и наяву, то есть при раскопках моего дворика... и не вижу разности! Значит я ездил на эти раскопки, как в счастливом сне. Реальность и сон для меня тогда потеряли свою зыбкую грань. И этот полет души продолжался в течении девяти дней, по 14 часов в день! Вот, как я был жаден на ощущения Тайны и её раскрытия! И все-таки, это было нечто большим, чем опьянение! Я тогда впервые ощутил Большую Зависть к истинным археологам, которые всем сердцем отдаются историческим раскопкам! Они всю жизнь ходят опьяненными?! И поэтому меня тогда сильно удивило то, что ни один казанский или российский археолог не работал в эти забавные времена разрушений исторических зданий Казани! Ни один! Я предположил, что Казань и некоторые её затейники от «истории» не желали тогда ненужной правды о моём родном городе, понастроив различную нужную «истории» монументальную туфту, которую сейчас хавают приезжие туристы. Встретился с одним историком-археологом. Он зевнул на меня, дескать, там на бывшей Проломной все предсказуемо скучно и будешь находить то, что уже давно лежит под витриной национального музея. Я его звал с собой. Бесполезно! Он уткнулся в Интернет, давая мне намек, чтобы я уходил. И я ушёл на раскопки и буквально уже через минуту оказался в котловане своего дворика. «Никому ты не нужен, мой старый любимый дворик... », — так я говорил вслух Голубому Небу Казани. До сих пор удивляюсь тому, почему я так говорил! Ведь дворика уже не было. Лежали его раскрытые останки! Лежала раскрытая Сущность! А значит мой дворик жив! На второй день я спустился на дно котлована. Спустился к глубине веков. Спустился к 12-16 веку, а может и глубже! К таинственной стене не подходил. Не рисковал... Вот тут и пригодилась моя новенькая лопата. Часто натыкался на нечто твердое. Выкапывал и обнаруживал различные кости животных. Больше перемещался по горизонтали. А зачем идти вглубь, если я и так в глубине!? Это были кости животных, которые жили в лесу тогда, когда не было Казани. Были обнаружены кости различных грызунов, птиц, лося, кабана, лисы. Именно лисы, а не собаки! Убедиться в этом мне помог один студент биофака. Он был орнитологом и забрал себе на экспертизу косточки птиц, населявших наш край. Оказывается, ещё есть в Казани молодые люди, интересующиеся наукой! Это меня тогда так обрадовало! В более высоких культурных слоях полезли кости свиней! Их было так много! Были большие скопления. Я догадался, что это уже проживавшие здесь люди ели свиное мясо! И много ели! Предположил, что это были не мусульмане. Находил кусочки дерева, обрезанного ножом. Значит, это был культурный слой, связанный с деятельностью людей. Посмотрел на свою таинственную стену. Она все-таки, была немножко выше дикого слоя моих раскопок. Начал копать дно котлована в направлении этой стены. В течении десяти часов раскопок обнаружил окаменевшие рыбные снасти и половинку грузило от невода серого цвета. В этот же вечер определил, что это 15 век! На следующий день нашел целое грузило от невода. Это такой предмет из серого камня размером и по форме как яйцо, но со сквозным продольным отверстием для лески невода. Самое интересное было то, что чем ближе я продвигался к своей заветной стене, тем чаще находил эти грузило. Кроме того, по пути попадались заржавевшие металлические предметы, напоминавшие большие гвозди, но с прямоугольным сечением. А также, непонятные инструменты, похожие на часть ножниц. К потоку осколков различной глиняной посуды серого цвета я уже привык на четвертый день. Удалось собрать часть старинного кувшина, тарелки и даже котелка. Сильно обрадовался, когда полезла не серая, а желто-белая глиняная посуда. Разнообразие всегда радует. Это были уже глубокие слои. Не те, где я находил старинный фарфор. Порой увлекался настолько, что терял бдительность и близко подходил к той самой деревянной стене. И как у меня тогда хватило терпения не сорваться и не разобрать эту стену! Видимо, тогда я не хотел потерять тайну. Ведь с ней так хорошо мне было... Бой курантов казанской Спасской башни во время раскопок воспринимался мною не просто как главный голос Казани, а как некая установка на то, что время у меня ограничено и наступят времена, когда весь котлован закопают и на его месте построят новый дом. Я разворачивался в сторону Кремля и поизносил вслух: «Спасибо, за напоминание!» Я понимал, что выход на истинную историю моего города будет в ближайшее время залит бетоном, залит на века! Как-то в один из дней раскопок в моём дворике зазвонили колокола церкви и я понял, что мне уже пора подбираться к загадочной стене, которую я открыл для себя в детстве! Пора! Тем более, терять уже было нечего! Что будет? То будет! Да и смелостью какой-то я наполнился. Медленно пошёл в направлении стены. Из будки охранника никто не выходил. Бывают же в жизни такие моменты, когда шагаешь, чувствуя важность каждого шага! Я ощущал себя в эти мгновения Нилом Армстронгом, первый шаг которого на Луне, был шагом человечества! Такие шаги бывают у всех людей на планете! На глазах проступила слеза! Слезы всегда говорят о некоей истине и не только об истине чувств! Ведь сорок лет назад, в раннем детстве, я точно также видел эту стену и был лишен возможности познать её тайну! А теперь она перед моими глазами! Я трогаю руками её полугнилые доски. Просовываю свою ладонь в большую щель между ними! Мои пальцы не видят, но чувствуют интерес. Этот интерес от рук передаётся моей душе. И вот в моих руках узорчатый серый камень! Я засовываю руку в карман и вытаскиваю из него точно такой же камень, который я хранил сорок лет! Многое из дома выбрасывалось на помойку, но этот камень никогда! Он был всегда в зоне недосягаемости моих близких. Это была реликвия, о которой знал только я! Иногда она путешествовала со мной и поэтому побывала в различных точках земного шара. Отполировалась годами! А теперь я сравниваю эту реликвию с тем, что я только что вытащил из щели самой таинственной стены моей жизни! Вот они родные братья-камешки! И опять я опьянен! Слышен звук курантов Спасской башни... Нужно спешить навстречу тайне! ... 69. КАК БЕРЕЗКА ЖДАЛА СВОЕГО ПОСЛЕДНЕГО ВЕТРАМой пионерский лагерь «Спартак», который располагался недалеко от озера «Лебяжье», своими воротами выходил на две противоположные стороны. Одни ворота смотрели на пастбище совхоза «Залесного». Мы выходили на это пастбище только во время гигантского пионерского костра высотою на все три этажа. Сухие длиннющие ветки и деревья приносились из леса и выстраивался высокий пирамидальный шалаш. Он стоял и ждал своего поджога. Поджигал всегда этот шалаш начальник нашего пионерского лагеря. Другие ворота выходили на лес. Именно там чаще всего мы гуляли, ходили купаться на озеро «Лебяжье», встречались с близкими в родительские дни. На одной из полян этого леса стояла большая и ветвистая березка. Традиционно, всегда под ней, мои родители расстилали наше домашнее бело-синее покрывало и начиналась моя ягодная и овощная трапеза. Я лежал под этой красивой березкой и вдыхал ее аромат, любовался небом. И вдруг, в один из дней, задумался о жизни этой березки. Ведь она как и я живёт в этом мире. Когда-то родилась, была маленькой, росла и выросла в такую большую березку. Я как-то по другому присмотрелся к ней. Увидел рядом с ней другие березки. Они были тоже высокими, но не такими толстыми по обхвату. Я догадался, что наша любимая березка старше всех своих соседок. Присмотрелся к ней и обнаружил, что некоторые её ветки содержат в себе уже высохшую листву. И как я раньше этого не замечал?! Значит ей не хватает влаги! Я осмотрелся. До озёра было далековато и дождей этим летом было мало! Что делать? Рассказал маме. Она сказала: «Ничего не поделаешь со старостью!» Березка, которая для меня была просто большой, теперь стала старенькой. Это была березка-старушка с отмирающими своими ветками. И такая жалость к ней меня охватила. Я посмотрел на соседние березки. Они были молодые и не могли ей никак помочь, а даже наоборот, настолько плотно окружили ее и мощно высасывали из земли недостающую старушке-березке влагу. Ведь у молодых аппетиты всегда большие. Молодым нужно расти! Они, сами того не замечая, выдавливают своим жизнеутверждением старых. Поэтому я разозлился на молодых березок и даже предположил, что они высасывают соки у старой березки. Ведь когда-то она так доверилась им, окружила себя ими, сделала себе из них опору, с помощью которой спасалась от сильного ветра, чтобы не обломиться. Ведь березки-эгоистки, растущие изолировано от других берез на открытых полянах, даже благодаря приобретенной гибкости, рано или поздно обламываются под давлением ветра. В это время слышится сильный треск — последний крик агонии березы и она величественно падает. Под пилой лесоруба береза не успевает крикнуть! Есть среди берез и такие, которым, казалось бы, сильно везёт и они растут в безграничном изобилии влаги, прямо на берегу озер и рек, но вода, в конце концов, подмывает им корни и они падают и погибают, будучи молодыми! Такова расплата за сверх-изобилие! Но эти молодые березки-соседки не были в таком рискованном положении. Они держались плотно друг к другу и никакие ветра и подмывания им не грозили. Поэтому береза-старушка уже была обречена. Она не хотела умирать стоя! Завидовала тем березам, которые умирали лежа, благодаря последнему ветру, который их укладывал спать Вечным Лесным Сном. Подует бывало сильный ветер, а для кого-то он уже последний! Дерево ещё живое, но уже нет в нем моченьки противостоять ветру! И приходит последний ветер! Он забирает жизнь. У человека все также. Только у него последним ветром может быть все, что угодно! Даже слово, которое может убить. Даже рассвет или закат! Даже стакан воды или глоток еды! Не говоря уже о последней папиросе или рюмке водки. Теперь я чаще приходил к березке. Трогал ее ствол, изрезанный ножами любителей ее сока. Я видел, как количество сухой листвы растёт и огорчался. На следующий год моя березонька уже наполовину была с сухой листвой. А ещё через год я её даже не узнал. Зелёный окрас вовсе исчез! Я был в шоке! Она была мертва! Мечта ее не сбылась. Ее так и не свалил ветер! Она умерла стоя! Теперь она стояла, а ее самой не было! Вот такая деревянная мумия! Вот такой лесной мавзолей! Ветки ее двигались, а её самой не было. Прям как в кино, в котором замумифицировано движение прошлой жизни! Теперь даже если последний ветер пришел бы, эта березка никогда его не почувствовала бы. А может последний ветер был у нее когда-то внутри? Прошел еще один год и я вновь посетил эту березку. Уже издали я обнаружил, что поляна стала какой-то лысой и понял, что моя березка уже не стоит. Она лежала, сломленная ветром. Была очень сырой. Видать пролежала под снегом. Видимо уложил ее какой-то осенний ветер и не такой уж сильный. Я смотрел на ветки, сквозь которые когда-то смотрел на небо. Теперь я смотрел сквозь них на землю, которая готовилась принять к себе эту мертвую березу. С каждым годом моя березка разрыхлялась, превращаясь в некий длинный цилиндрический мешок, набитый сырой трухой. Веток у неё уже не было. Их уже давно обломили для пионерского костра. Они превратились в пламя, которое уже было забыто или догорало в душах детей. Через несколько лет, уже будучи старшеклассником я опять посетил свою березку. Ее труха под действием ветра и влаги расползалась по лесной земле, образуя некую природную дорожку. Да и люди, проходя по этим опилкам втаптывали их в землю. А на следующий год, когда будучи студентом я посетил эту поляну с останками моей березоньки, я обнаружил лишь некую светлую полосу на земле. Никто из гуляющих на этой поляне даже не догадывался, что это след от моей березки. Ещё через год были сильные дожди и смыли этот последний след. Увидев это, мне стало грустно, но вдруг я представил себе свою березоньку и понял, что ее след во мне! Белая березонька будет всегда в душах людей, несмотря не на какие Последние Ветры! 70. О ТОМ, КАК СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА ПОСЕЩАЛА МОЙ ДВОРИККак-то зимним вечером, мама читала мне сказку Андерсена «Снежная королева» . И вдруг начался нервирующий вой зимнего ветра, сильно давящего на оконные рамы. Она прекратила читать и подошла к подоконнику, чтобы проверить насколько хорошо застегнуты шпингалеты и утеплены окна нашей квартиры. Я испугался и спросил у мамы: «Не Снежная ли Королева это так протяжно воет?» Ведь вой больше был похож на стон какой-то женщины, чем мужчины. Мама успокоила меня и перестала читать мне сказку, чтобы я не зарывался в своем страхе. Но уже было поздно! Я уже весь горел в азарте узнать чем закончится эта сказка и просил маму продолжать чтение! Мама читала дальше, а я в это время подходил к окну и вглядывался в него, зная, что согласно сказке, Снежная Королева заглядывает в окна к некоторым мальчикам. Я хотел увидеть эту Снежную Королеву. Страх конечно был, но любопытство побеждало! И я подолгу стоял у окна и всматривался в него, чтобы увидеть существо, которое так воет! Мама же не говорила мне, чтобы я отошел от окна, а значит ничего страшного нет! Я знал, что за окном находится наш цветочный сад, засыпанный снегом. Ведь всего лишь несколько недель назад мы с мамой собирали в этом саду осенне-желтый гербарий для детсадовского задания. Кроме того, в ночное окно я видел промерзшую родную рябинушку. Она качалась на сильном ветру. Гибкая была, а значит живучая. И все-таки, вой упрямо не прекращался, как бы доказывая, что не стоит Его так игнорировать! Раз вой есть, значит воет Кто-то. Кто же это? Ветер же, сам по себе, выть не может! Его же кто-то выдувает из Себя!? Если не Снежная Королева, то Кто? Уверен, что если спросить у моих читателей откуда берется Ветер, то большинство не ответят Кто или Что его выдувает? Поэтому я стоял и вслушивался в этот вой. Я узнал, что у Виталия из соседнего дома вой вечерами вообще не приходил! А ко мне приходил! А в сказке Андерсена сказано, что Снежная Королева приходила лишь к некоторым мальчикам. Значит она выбрала меня, а не Виталия? Утром я узнал, что и у Сашки тоже не было воя! Я ходил в соседние дворы на Баумана и спрашивал о вое у других мальчиков. Никто из них в прошлый вечер ничего не слышал. А вот одна девочка слышала. Она тоже читала сказку «Снежная Королева» и сказала, что у нее есть брат, который старше ее на один год, дескать, может быть к нему прилетала Снежная Королева и завывала, ведь он стал таким злым, непослушным и упрямым?! Она была уверена, что ему льдинка в глаз попала. А глаза ведь это часть нашей души. Значит льдинка попала в душу её брата. Эта девочка мне сказала, что скоро растопит эту льдинку и брат будет обязательно хорошим! Более того, она была уверена, что есть такие волшебные слова, которые могут растопить холод и лёд в душе человека! Эти слова ей обещал дать дяденька в чёрной рясе, который работал в Никольской церкви, располагавшейся напротив девочкиного дворика. На следующий день мама купила небольшую елочку. Она нарядила ее и поставила на тот самый подоконник, из которого вчера вечером был слышен вой. Ёлка заняла все пространство окна. Теперь, если бы кто-то и заглянул в окно, то кроме гирлянд и елочных игрушек ничего не увидел бы. Пусть, кому нужно, заглядывают и смотрят на красоту нашей елочки! На следующий вечер мама опять села за чтение вслух сказки «Снежная Королева». Я слушал эту сказку и переживал за Кая и Герду! Спокойно подходил к окну и радовался елке, которая в этот Новый Год стояла на подоконнике, хотя раньше она всегда стояла внутри комнаты. Никакого звука не было... но вдруг резко начал дуть ветер и опять появился вой. На этот раз он доносился уже из другого окна! Оно и понятно, ведь первое окно теперь заставлено елкой и нет смысла в него заглядывать! Значит, Снежная Королева перешла к соседнему окну? Я подошел к нему и громко крикнул: «Убирайся отсюда! Я тебя не боюсь!» И побежал к маме! Вой через некоторое время умолк! Мама читала сказку дальше и я был удивлен тому, что Кай точно также как и я прогнал Снежную Королеву. Морозным утром следующего дня я рассказал обо всем старшекласснику Володе, который учился в художественной школе. Он в это время во дворе лепил из снега Деда Мороза и Снегурочку. Володя так всегда забесплатно радовал жителей нашего дворика! Это была большая снежная скульптура. Он её уже покрасил и поливал сверху водой. Выслушав меня, он принялся лепить Снежную Королеву. Володя нарушил традицию. Ведь раньше наш двор обходился только Дедом Морозом и Снегурочкой, слепленными его талантливыми руками. Снежная скульптура Снежной Королевы была значительно выше Деда Мороза. Она возвышалась над двором и даже превратилась в детскую горку. Из моего окна она хорошо была видна настолько, что складывалось впечатление, что она заглядывает ко мне в окно. Теперь ночью я смотрел в окно и обнаруживал в нем «заглядывающую» ко мне Снежную Королеву. Она уже не выла, так как своим большим телом заслоняла путь агрессивному зимнему ветру. 71. КОГДА УТРО БЫЛО НОЧЬЮПоздняя холодная осень 1967 года была морозной. Истопник-дворник нашего детского сада на улице Островского, казалось бы, должен был радоваться тому, что наконец-то с деревьев не падают жёлтые листья и не нужно бесполезно махать метлой. Увы! Теперь вместо дворницкой работы, пришла работа с топором и пилой. Нужно было топить большую печь, аж на все два этажа детского сада! Счастливое летнее время, когда можно было ничего не делать, закончилось! Ведь летом все детишки были на озере Лебяжьем, а деревья не мусорили. Для истопника-дворника началась борьба с природой! Он знал, что впереди зима и снег со льдом может стать ещё большим испытанием, чем эта поздняя морозная осень без снега. Для меня же, большим испытанием было ночевать одному в детском саду. Ведь истопник-дворник всегда уходил домой, а возвращался лишь ранним утром. Воспитательницы же почему-то не оставались в ночную смену? А нянька куда-то исчезала. Я с завистью смотрел на то, как все дети радостные расходились по домам со своими папами и мамами, а меня ожидала ночь одинокого страдания в этом большом доме. Мои папа и мама не могли меня забрать из детского сада. Отец был на гастролях, а мать работала в третью смену. Вот так! И ничего тут не поделаешь! К тому же, как на зло, почему-то стали забирать домой и тех детей, которые раньше каждый день ночевали в детском саду. Так, например, у Радика нашёлся папа, которого никогда не было. А теперь он стал его забирать из детсада. Радик рассказывал, что его папа у них дома не живет, а просто провожает его до дома, причем в определённые дни. Радик ждал эти дни, так как очень любил вафли по 21 копейку, которые ему приносил его папа. Иногда эти вафли просовывались папой Радика через забор нашего детского сада. И мы вместе ели эти разборные плиты вафель. Ленку тоже забрали, так как она призналась мне, что её папа пока не пьет и не буянит! Сережка из другой группы сильно заболел в прошлую холодную ночь, в которую мы с ним ночевали вдвоем. Теперь он болеет дома! А вдвоём с Сережкой перенести ночь было все-таки легче! А теперь я один! Один в этом большом полухолодном доме. Может быть, в нем было и тепло, но холод одиночества всю эту теплоту съедал напрочь! Сначала я ходил по освещенному коридору. Ходил туда и обратно. Ведь в пути как-то легче. Только путь уж больно короткий, сразу же идешь обратно. Но обратный путь тоже путь! Путь хорош тем, что в нем всегда легче думы думать. А лёжа в холодной постели это делать труднее. А думы у меня были связаны с тем, что я дойду до окна в конце коридора, взгляну в него, а там дорога, которая идёт к моему дворику, в котором находится мой родной дом с мамой и папой. Обратный путь от окна был менее интересным, так как думы были безнадёжные! Кроме того, я мог подолгу стоять у окна, вглядываясь вдаль улицы Островского с надеждой на то, что появится мама, которая все-таки набралась воли и наплевала на эту свою чертовую третью смену и решила меня спасти от этих мук и страданий одиночества. Я знал, что мой папа больше способен на это! Один раз он меня так забрал. Пришел немного пьяным и забрал. Он порой ругал маму, дескать, что не видишь что ли, что с ребенком? Но в эту ночь и папа не появлялся, а ездили лишь иногда какие-то непонятные трамваи без пассажиров с вращающейся большой щёткой впереди. Меня огорчало ещё и то, что утро должно было прийти очень поздно. Ведь дни стали короче. Я попытался поспать. И тогда, когда почувствовал, что дрожь одиночества покидает меня, вдруг услышал громкий стук в окно! Я вздрогнул! Кто-то и так меня трясущегося, решил окончательно добить! Сердце выскакивало из груди и мне даже показалось, что оно вот-вот вывалится на подоконник, к которому я все-таки набрался воли подойти. Увидел в окне мужчину и женщину, в руках которой был спящий мальчик. Они что-то мне кричали, но я их не слышал. Позднее, догадался, что они хотят зайти в детский сад. Долгое немое общение с ними меня сблизило. Мое одиночество исчезло. Я был теперь не один! Эта семейка, мерзнущая в эту морозную ночь, меня утешила и я захотел им помочь. Мужчина показывал мне пальцем, куда мне нужно идти, чтобы я смог открыть уличную дверь детского сада. То, что эти взрослые зайдут в этот дом моего одиночества меня ещё больше обрадовало! Наконец-то я добрался до этой двери и увидел, что она не на засове. Она была закрыта со стороны улицы. У двери я уже слышал голоса этих взрослых. Они сказали мне, что хотели бы оставить своего мальчика в детском саду, так как им куда-то нужно идти. Потом начали уговаривать меня, чтобы я открыл окно на первом этаже. И что только не делает с людьми желание убить свое холодное одиночество! И я пошел открывать окно! Шпингалеты были тугими, но мне все-таки удалось их отодвинуть! Мужчина с улицы надавил на окно и оно открылось! В помещение ворвался морозный воздух, но мне не было холодно. Ведь так сильно греет понимание того, что ты сейчас не одинок! Мужчина поднял своего спящего мальчика и передал мне его в руки, сказав, что он из младшей группы, дескать пусть пока поспит на коврике возле игрушек. Я понес его к коврику, но услышал за собой громкий хлопок! Резко обернулся! Сердце мое заколотилось настолько сильно, что я чуть-чуть не выронил из своих рук спящего мальчика. Оказывается за мною закрыли окно. Сразу же ворвалась давящая тишина! И я стал мерзнуть! Мне опять стало одиноко! К этому чувству одиночества прибавилось чувство зависти к мальчику, который спал с улыбкой на лице... Постепенно эта зависть растопила все мои страдания и я тоже заснул на коврике. 72. ДЯДЯ СТЕПА КУПИЛ АВТОМОБИЛЬКаждое утро в мой дворик заезжало несколько мотоциклов и мотороллеров. Это прибывали инвалиды, которые работали в ателье и обувной фабрике, располагавшихся в моём и соседнем доме. Кроме того, приезжал и очень маленький одноместный автомобиль для инвалидов. Двор на некоторое время наполнялся ароматом бензина, который нравился нам мальчишкам. Мы рассматривали эту технику, трогали и даже залезали на неё. Ну, разве можно наглядеться на красивые задние фары мотоцикла, переливающиеся на солнце? Мы своими руками вычищали эти красные стёкла и любовались ими. Это чувство невыразимое словами. Оно вызывало в моей душе необыкновенный комфорт и радость, несравнимую с радостью женщин любующихся бриллиантами! К тому же от мотоцикла веяло запахом бензина, металла и кожи. Этот запах тоже был не передаваем! Мы трогали эту кожевенно-металлическую «лошадь», а потом нюхали свои руки и ещё долго их не мыли. Когда насыщение этой эстетикой заканчивалось, мы залезали верхом на наших этих «коняшек». Подолгу сидели на них, представляя, что уже едем. А когда и эти радости начинали уменьшаться, то засовывали спички в ключевое отверстие мотоцикла. Причем, настолько глубоко засовывали, что загоралась подсветка! Нажимали на кнопку и на весь двор звучало мощное «пип». Сразу же выходил владелец мотоцикла, но нас уже там не было. Мы разбегались в разные стороны. Если дети бегут от чего-то навстречу взрослому, то ему нужно, на всякий случай, развернуться назад и бежать вместе с этими опасными детьми! Вдруг что-нибудь взорвется! Мы не были такими, чтобы взрослым приходилось бежать вместе с нами. Мы бегали от взрослых, которые что-то охраняли. И ничего не делали такого, чтобы взрослым приходилось бегать с нами в одном направлении. Ну, как не побежать, если мотоцикл взял да и упал на бок на землю! Ведь трудно, нам мальчишкам, удержать его в равновесии. Ноги ведь не достают до земли, если сесть на мотоцикл! Мой друг Рафаиль как-то смекнул, что если нам уже удается включить подсветку у мотоцикла и сделать громкое «пип», то почему бы не завести мотор, резким давлением на нижний рычаг и вращением ручки газа? Мы же видели как дяденька заводит мотор! С больной ногой заводит! Просто завести мотор и точка! А потом как всегда убежим, а мотор пусть работает! Наверное, сам Королев не испытывал такого азарта, когда запускал в космос Гагарина!?А мы запускали всего лишь мотор мотоцикла! Первая попытка не удалась. У Рафаиля не хватило сил. Я заменил его. И на третье мое опускание педали вниз мотор заревел! Мы в рассыпную! Сидя в засаде мы ещё несколько минут наблюдали как мотоцикл гремит на весь двор своим мотором, а хозяин все не выходит! Я был горд за себя! Ведь завел такой агрегат! Столько было радости! Позднее такую же радость я испытал тогда, когда дядя Степа из соседнего дома купил старый, серый «Москвич». Он подолгу возился под капотом своей машины. Когда двигатель заводился дядя Степа начинал делать круги по двору. Дети нашего дворика забивались в эту машину и начиналось медленное круговое путешествие по двору. Это было интереснее, чем кататься на каруселях в парке Горького. Затем, на пятом круге машина глохла и мы вылезали на воздух из пропахшего бензином салона. Так проходили дни и даже недели, но «Москвич» дяди Степы так и не выехал через парадку на улицу Баумана! А мы так мечтали об этом! От безысходности, дядя Степа наконец-то доверился моему «мастерству» давить ногой на педаль газа и я стал газовать! Машина стояла, а мотор, благодаря мне набирал или сбавлял обороты! Для меня, шестилетнего мальчика это было большим достижением. Девчонки моего дворика видели каков я! И какая у меня власть над машиной! Но этой радости постепенно приходил конец. Всегда тихий и терпеливый дядя Степа стал все чаще и чаще ворчать на машину, а потом и вовсе оставил её в покое, прямо у своих окон на первом этаже. Несколько раз я видел, как дядя Степа с соседскими мужиками соображал на троих, сидя в своем «Москвиче». Дядя Степа в эти мгновения был такой веселый, а значит эта машина приносила ему радость. Поэтому «Москвич» ещё много лет был главной составляющей интерьера моего дворика. 73. ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯКак не пыталась моя мама спрятать от меня купленный школьный ранец, ей это не удалось! Ну, разве можно что-нибудь утаить в нашей маленькой коммунальной квартире? Первый мой в жизни ранец торчал высоко на шифанере. Кусочек его коричневой кожи я обнаружил утром, когда проснувшись разглядывал вещи, которые меня окружали. Ведь человека делают вещи, к которым он попадает! Теперь этой вещью стал школьный ранец и я должен был прибавить к своим ролям в жизни, ещё одну роль — роль Школьника. Когда до Первого сентября оставалась уже всего неделя, я догадывался каким-то чутьем, что прежде всего что-то потеряю, когда пойду в школу. Поэтому я шибко не радовался тому, что наконец-то впервые пойду учиться, хотя всего лишь год назад пребывал в потоках зависти к школьникам, которым не нужно ходить в детский сад. Моя последняя неделя перед Первым сентябрём была, пожалуй, самой счастливой в моём детстве. Ведь, с одной стороны, наконец-то закончилась трехмесячная каторга пребывания на даче от детского сада, а с другой, оставались считанные дни свободы от школы, которую нужно будет терпеть, судя по словам старших товарищей моего дворика! Тем более, я уже был весной в школе, на пробном дне, когда всем детишкам поставили пятерки, причём даже за бездарные рисунки. Я тогда нарисовал машину «ЗИЛ» в пространстве, с кузовом, с дворниками, даже с эллипсоидными колесами! В пространстве! Как меня папа учил! А мальчик по парте нарисовал какой-то небрежный, плоский и примитивный танк, на который никто в нашей группе детского сада не обратил бы внимания. Но нам обоим поставили пять с плюсом! Видимо, этому мальчику поставили такую высокую оценку за энергию, которую он выделял, тарахтя и слюнявя рисунок при рисовании. Потом я узнал, что всем детям на пробном дне поставили пятерки с плюсом, дабы не разочаровывать их школой. Тогда я понял, что лучше ходить спокойно в детский сад, где не задают уроков. Эх, как жалко, что я этого не ценил два года назад, когда завидовал школьникам. Поэтому я каким-то чутьем понял, что последнюю неделю лета 1969 года надо воспринимать как последние глотки свободы! Я гулял по дворику уже как-то иначе, думая что уже скоро нечто потеряю! Ну, не знал, я тогда, что ценность дворика, наоборот, возрастет, когда я буду выбегать в него после школьных преодолений. Ведь радость — это всегда награда за преодоление! В эти пограничные дни между летом и школой моя любимая улица Баумана воспринималась по другому. Я ходил по ней даже без друзей и мне не было скучно! Вот, что делает с человеком радость от последних глотков свободы. Папа и мама в это время были в Москве, у моего любимого дедушки Мубарака абый — фронтовика, отстроившего Москву в начале 1930-х годов! Я знал, что именно из Москвы мне привезут школьную форму и новые ботинки. Так и произошло! Мне привезли роскошные светло-коричневые штиблеты с окантовочкой цвета сгущенного молока! Когда мама покупала мне обувь, то она всегда попадала в точку, без всяких моих мучений, связанных с примерками. Оно и понятно! Ведь моя мама была Профессором по обуви, работая заготовщицей на обувной фабрике «Спартак». Школьная форма тоже подошла идеально! Чернильную ручку мне купил папа. Он даже пометки в ней сделал, чтобы мне её не подменили в школе. И все-таки, несмотря на радость от ускользающей свободы детства, я был наполнен неким приятным стрессом предвкушения чего-то главного в моей жизни! Этот стресс и радость ускользающей свободы перемешивались во мне настолько, что я пьянел от счастья! А опьянение всегда усыпляет и я в эти переходные и пограничные дни спал крепко как никогда ранее, спал с улыбкой на лице... по-видимому! Но самый крепкий сон был под Первое сентября. Мама не могла меня разбудить. Вот так моя душа сопротивлялась выходу в Новый Мир. Ведь я так освоился в Старом. И тогда, когда я стал его по-настоящему ценить, у меня его Кто-то решил забрать! Кто это!? Ну, уж, во всяком случае не мама, которая меня сейчас будит. Наконец-то я проснулся и впервые в жизни обнаружил, что у меня из носа течёт кровь! Испачкал в крови подушку и одеяло. Мама наклонила мне голову и дала носовой платок, который был в кармане моей школьной формы. Платок первый из школьной одежды прошел апробацию. Кушать не хотелось, но горячий грузинский чай с булкой с маслом меня взбодрили! Я увидел на подоконнике букет астр в пол-литровой банке. Мама оказывается успела сбегать на Баумана. Отец как всегда был на гастролях и поэтому я шёл в школу по Булаку только с мамой. Нас догнали друг Сашка со своей бабулей. И мы с Сашкой ушли одни далеко вперед от взрослых.Чувствую, что мой ранец значительно потяжелел. Оборачиваюсь и вижу сзади старшеклассника Фарида. Он оказывается взгромоздил свой портфель на мой ранец. Я его попросил убрать портфель и стал недоумевать. Он начал меня убеждать, что это такая первосентябрьская традиция. Вдруг вижу как подбежала Сашкина бабулька выхватила портфель Фарида и выбросила его на крутой берег Булака. «Большой балбес!» — крикнула она на весь Булак. Портфель оказался не застегнутым, молния была сломана и учебники начали катиться вниз по белой траве, которая вся была в утренней росе. Учебник с какими-то иностранными буквами нырнул в зеленую тину Булака. Я не смотрел как Фарид доставал свой портфель, ведь я спешил, так как впервые в жизни шёл в школу... 74. РОДИТЕЛЬСКИЙ ДЕНЬНаступила моя последняя предшкольная весна. Уже не было зависти, которая порой накатывала на меня во время детсадовского тихого часа, когда мимо наших окон проходил Ромка, которого ещё год назад также заставляли спать днем. Он шел одетым в изящную школьную форму с лакированным ранцем за спиной! Ну, зачем он ходил мимо нас? Ведь мог бы обойти? Видимо Ромка это проделывал от того, что лишний раз желал показать свое превосходство над нами бедолагами, которым воспитательница не даёт нарадоваться миру, заставляя спать. Эта очередная воспитательница была доброй и отличалась от прежних некоей оригинальностью. Помню, как она посмотрела на меня своими микроглазами сквозь очки с толстенными стеклами и сказала, чтобы я представил как ем банан, а не пресную и недоваренную кашу. Вкуса банана я тогда еще не знал, но подыграл воспитательнице и она отстала от меня. А Ромка всегда был воображалой, причем даже тогда, когда не ходил еще в школу. Помню как он принёс из дома в детский сад трактор на гусеницах, работающий на батарейке. Это был фурор! Все дети приходили поглазеть на эту игрушку, а Ромка добавлял, дескать, таких машин у меня дома полный гараж! После тихого часа наша воспитательница нам объявила о том, чтобы мы передали своим родителям о субботнике, который пройдет на территории дачи от моего детского сада. Дача располагалась в сосновом бору на озере Лебяжьем. Наступила солнечная суббота. Я с мамой иду по улице Чернышевского и на пересечении с улицей Кирова мы садимся на двадцать третий автобус и он нас везёт через весь кировский район до остановки «Озеро Лебяжье». Выходим. Чувствую первый в 1969 году запах сосны и песчаной дороги, идущей к нашим дачам. Из всех родителей нашей детской группы пришло всего около пяти человек. Из мальчиков вижу только Айрата со своим папой, который приехал на мотоцикле «Урал» с люлькой. Воспитательница увела мою маму на работы. А папа Айрата нас посадил в люльку, пообещав где-нибудь накормить, и мы помчались с ветерком по лесу в сторону остановки. Помню как он долго бродил по остановке в поисках съестного и наконец-то купил два молочных коржика! Аппетит на этот коржик, благодаря сосновому воздуху, был зверским и мы с Айратом с этими коржиками долго не церемонились. Вернулись на дачи. Поиграли на дачной площадке. В понедельник моя воспитательница подошла ко мне и долго рассказывала мне о том, какая у меня хорошая и трудолюбивая мама, как она лучше всех из пришедших родителей работала! Я был на небесах, хотя и сам знал, что моя мама — самая лучшая на Свете! Наступило мое последнее дошкольное лето. Воспитательница сообщила мне, что в это лето моей цифрой будет семерка, а значит моя мама должна на все мои одежды, которые приедут со мной на дачу, вышить цифры семь. Моя мама умела вышивать только крестиками и поэтому цифры эти у нее получались всегда размытыми, но зато большими. Каждый год мама шила мне на своей швейной машинке «Зингер» новую пижаму и ночнушку, а также пилотку с помпошкой. Ведь я вырастал из прошлогодних обнов. Помню грусть, которая ко мне приходила с ожиданием того, что на днях я покину Казань, свой дом и дворик на целых три месяца. Но больше всего угнетало понимание того, что маму и папу придется видеть только в родительские дни. Я гулял с родителями по парку Горького, зная, что завтра уезжаю на дачи. От этого знания этот мой любимый парк воспринимался уже не таким счастьем. Ведь завтра заканчивается свобода и я начну жить на ограниченной территории под надзором и давлением воспитательниц, от которых нельзя будет отдохнуть уходом домой. Жить три месяца в условиях, при которых не будешь получать теплоты мамы — это было для меня большим испытанием! Грело только одно, что будешь жить ожиданиями родительского дня, дни до которого будешь считать особенно тогда, когда они станут считанными. И вот уже у моего детского сада стоят автобусы с голубыми стеклянными потолками в салоне. Детская горечь расставания. Дети отлучены от родителей. Дверцы салонов автобуса уже закрыты, родители снуют и суетятся вокруг окон. И когда поток инструкций и криков родителей о том, как выжить без них, достигает своего максимума, автобусы трогаются. Вижу впереди салона мешки, забитые нашими детсадовскими игрушками. Они едут с нами. Из мешка торчит голова черного медвежонка с тревожными глазами. Я знаю, что не все игрушки переедут. Как всегда останется в городе мой любимый самосвал! Начались дачные будни, наполненные хождением парами и страхами наказания. Кстати, в угол ставили на даче значительно реже, но были наказания в виде скучного стояния всей группой на улице, при котором нельзя было играть. Это было мучением! Такие испытания нам устраивали тетеньки-воспитательницы, которые появлялись у нас только летом. Помню как одна из них, стригала нам ногти, причем настолько глубоко и больно, что некоторые дети сильно плакали. Одна радость была — это выход в лес! Уйти подальше от воспитательницы, чтобы почувствовать свободу и не слышать её голоса, играть с ребятами, бегать с палкой-рулем по тропинке, радоваться лесным находкам, поиску редкой земляники, насаживаемой на шампур из соломинки. На территории дачи было скучнее, но выручал мощный поток детского воображения, позволявшем плавать по морю на деревянном пароходе со штурвалом, или радовал домик, который был твоим и ты его обустраивал. Но больше всего поднимало настроение общение со своими друзьями из группы, с которыми ты солидарен в выживании без родительского тепла. Это Радик, Женька, Вовка, Марат и другие. Когда утром начинали топить баню, то мы знали, что завтра родительский день! Нас запускали в баню по нескольку человек. Мыли быстро, как моют посуду. Потом надевали пижамы и мы всю субботу ходили в них. Воспитательницы за день до родительского дня становились до неузнаваемости добрыми. Я знал, что это только до понедельника. Помню ранее утро родительского дня. Мне от радости не спится. Я лежу и посматриваю одним глазом, как воспитательница каждому из нас выкладывает на спинку кровати чистую рубашку, кофточку и штанишки. Вот и до меня очередь дошла. Я узнаю свои обновы, которые до сих пор хранились в небольшой комнатушке, в моем большом черном чемодане, про который я совсем забыл. Воспитательница ничего не перепутала. Ведь она знает, что все мои одежды под номером семь. Когда мы шли на завтрак, то обязательно смотрели в сторону ворот. Ворота, которые в обычные дни были пустыми, в родительский день были облеплены родителями. Это нас сильно радовало! Наконец-то, я сижу на покрывале, разложенном на траве. Не могу насмотреться на маму! Ведь я так соскучился по ней! Мама выкладывает мне литровые банки с ягодами: клубникой-викторией, вишней, черной и красной смородиной, красным крыжовником и сливами. Это все мне! Папа сидит рядом и мастерит из дерева свистульку. После того, как я наелся ягод, мама выкладывает мне помидоры с огурцами, но к ним прикладывает домашнюю картошку в мундире, яйца и копченную колбасу. Я не отказываюсь, хотя только что позавтракал на даче. Почему-то открывается второй аппетит! Я жую и от удовольствия смотрю на небо! Ура! Засвистела папкина лесная свистулька! Ещё бы! Ведь у папы золотые руки! Наступает пора расставания и мама вытаскивает мне полиэтиленовый пакет-подарок, в котором я вижу мои любимые печения и вафли, обрамленные различными конфетами. Вижу даже одну маленькую шоколадку! Этот ансамбль сладостей не забываем! Я стою с этим пакетом у ворот и махаю ручкой родителям. Папа уже успел сделать из дерева и резиночки нечто, напоминающее пистолет. Он стреляет, если в дуло засунуть камушек. Передает его мне в руки. Я грустный прихожу в свою группу. Палата вся пахнет сладостями. Хвастаюсь своим пистолетиком. Вскоре, воспитательница у меня его отбирает. Ведь родительский день уже закончился. Когда до школы останутся считанные дни, за мной заедет моя тетя Апамка и я успею пожить несколько дней в счастье оставшейся дошкольной свободы. Пожить в своём любимом дворике. 75. ЛОШАДЬ БУРКА В ЦАРСТВЕ ВИНАЛошадь Бурка, запряженная в телегу с резиновыми покрышками из-под «Москвича», с зашоренными глазами стояла у моей парадки со стороны улицы Чернышевского. Я знал, что под шорами спрятаны её красивые и грустные глаза. Она была грустная даже тогда, когда её кормили из мешочка, надетого на её мордочку, аж по самые глаза. В мешочке был овес, но глаза Бурки все равно были грустными. Мне тогда казалось, что глаза этой лошади зашоривали после трапезы для того, чтобы прохожие не видели их грусти, чтобы лишний раз не вгонять пешеходов в депрессию. Оказалось не так! Просто Бурке не позволено было много видеть! Меньше видишь — легче живёшь! И смирнее стоишь! Смирнее, но с грустными глазами! А что ей радоваться то? Что ли шинам и подшипникам от «Москвича», которые улучшили ход тележки, в которую она запряжена? Ведь теперь её тележка стала культурнее, по сравнению с теми тележками, которые колесят где-то за городом на деревянных колесах, вращающихся на одном гвозде, которому всегда не хватает масла, и поэтому вся Земля громко скрипит! Причем громче, чем от вращения вокруг своей оси! А может Бурке нужно было радоваться от того, что она подкована хорошими подковами, которые издают прекрасное, ласкающий слух, цокание?! Нет, уж! Это нам людям от этого больше радости, а не грустной лошади! Позднее, глаза Бурке стали зашоривать и тогда, когда она жевала овес. Жевать овес с закрытыми глазами скучно! Я сам, например, всегда любил кушать на подоконнике, глядя в окно. И все-таки, глаза у Бурки оживали тогда, когда мы мальчишки подходили к ней с горячей буханкой ржаного хлеба, купленного в булочной на Баумана, расположенной в здании гостиницы «Казань». Мы обычно покупали две буханки. Одну буханку съедали по пути к лошади. От горячей, хрустящей и мягкой корочки хлеба трудно было отказаться! Тем более тогда, когда у моего друга Сережки всегда в кармане водилась долька чеснока, припасенная для четвертиночки хлеба, которую мы часто уминали, когда возвращались голодными с купания. Мы мальчишки подходили с буханкой горячего ржаного хлеба и Бурка начинала сразу же цокать копытами. Кушала она мощно, радуясь нашему вниманию к ней. Звук, уходящей в Бурку буханки, попавшей под мощный пресс её зубов, нас радовал настолько, что нам мальчишкам хотелось опять бежать за буханкой, но денег у нас уже не было. А вот хозяин Бурки Тагир абый был всегда весёлый и красный. Он пахнул вином, которое грузилось из-под винного склада, располагавшегося в подвале улицы Чернышевского. Из бункера винных казанских катакомб веяло ароматным коктейлем, состоящим из запаха вина и плесени. Бурку нагружали деревянными ящиками набитыми зелеными бутылками с вином! Ящики выкладывали стройными рядами до высоты, намного превосходящей рост самой Бурки настолько, что казалось, что она не сможет сдвинуться с места! Но Тагир абый давал команду и лошадь начинала свой ход. Это команда не была традиционным «но», это был ядреный мат на татарском языке! В этом мате больше была некая волшебная энергия мужика-татарина, а не сами слова. Ведь мат без энергии теряет свою суть и предназначение. Бурка, по-видимому, больше всего на свете ненавидела этот гнусно-магический звук, после которого нужно было развозить тонны вина в различные казанские магазины. И все-таки, ей удавалось иногда протестовать и даже побеждать Тагира абый, то есть не подчиняться его энергии мата. Помню, как он традиционно дал команду на движение, а она не шелохнулась! Он повторил команду ещё громче! Бесполезно! Возникла пауза и некая тишина... Мы стояли в ожидании того, что же будет дальше?! Тишину нарушил сип выделяющегося газа! Он шёл из под хвоста Бурки! Хвост, из которого можно было сделать сотни смычков для скрипок, которые могли бы участвовать в самом многочисленном симфоническом оркестре, в данный момент ограничился тем, что решил участвовать в сольной партии и поэтому стал медленно подниматься! На всю улицу Чернышевского зазвучала сольная партия задней части Бурки. Это был своеобразный оперно-музыкальный ответ лошади на мат Тагира абый! А какой ещё оценки заслуживает мат в адрес безобидного и безгрешного животного?! Бурка оценила в добавок и чистый асфальт. Тагир абый от безысходности еще громче кричал матом, но потом сдался и затих. Мы мальчишки ликовали от победы Бурки над Тагиром абый! Это была временная победа, но она показала, что у лошади тоже есть своя честь. Пусть лошадиная, но честь! Ведь я видел в деревне лошадей без чести, то есть справляющих свою нужду на ходу. Поэтому я ещё больше стал гордиться Буркой! Бурка ушла с Тагиром абый в город, а мы остались у открытого зева, уходящего в подземное царство вина. Никого из взрослых рядом не было и нами было решено набраться смелости и спуститься в этот подвал. И мы медленно покатились по вращающимся цилиндрическим трубочкам, по которым только недавно вверх катились ящики с вином. Оказались на дне подвала. Огляделись. Перед нами был подземный город . Было много свободного пространства, в котором располагались стены из уложенных бутылок. Кроме того, стояли бочки, выстроенные в длинные ряды. Освещение было слабым, но мы разглядели, что этот подземный город далеко уходит в направлениях улицы Чернышевского и Баумана. Вдруг мы услышали резкий звук сверху и поняли, что нас закрыли! Свет выключился. Мы сильно испугались и начали кричать. Бесполезно! Темнота перестала давить и мы увидели вдали свет. Медленно, прощупывая руками и ногами пол и стену, подошли к дыре на потолке, из которой было видно небо. Нам стало комфортнее. Так просидели под этим кусочком неба несколько часов. Разговаривали и мечтали о том, что будем делать, когда выберемся из этого подземелья. Все-таки нам удалось дождаться и мы услышали звук открывания. Стало светлее. Мы побежали к месту, откуда спустились в подвал. Тагир абый кричал на нас матом, причем тем же самым, которым недавно покрывал Бурку. Но это нас только обрадовало! Мы опять увидели Бурку. Она обрадовалась встречи с нами. Её глаза не были грустными... А может нам так показалось от радости выхода на свет? 76. ПАРК ГОРЬКОГО ИЛИ СОН С УЛЫБКОЙ НА ЛИЦЕКогда в моем шкафчике висели новые брюки или кофта, купленные мне недавно на день рождения, то я знал, что мама разрешит мне надеть эти обновы только тогда, когда мы пойдём гулять в парк Горького. Иных вариантов уже не было. Первомайская демонстрация уже прошла, а в гостях мы уже были до покупки обнов. Оставался единственный Парк Горького, где я впервые надену, купленные папой в командировке, брюки-джинсы с ярлыком, на котором изображен футболист. Тогда, в шестидесятых джинсы ещё не были в моде и я воспринимал их ценность иначе. Парк Горького — это радость, но в сочетании с тем, что ты в нем будешь гулять во всем новом — это двойная радость! Даже, несмотря на то, что эти новые одежды обязательно испачкаются! Ну, например, благодаря шоколадному эскимо на палочке, которое обязательно скапризничает в твоих руках. Итак, я иду с мамой, папой и сестренкой Гузелей в парк Горького. Я еле успеваю за родителями. Сестренка на руках у папы. Я знаю, что как только мы войдем в парк, то резко замедлим шаг, так как начнется гуляние. Ведь гуляние — это медленная ходьба. Феномен гуляния я познал именно в парке Горького. Идёшь медленно и смотришь на людей, на аттракционы, на памятники, на природу. Получается, что у себя во дворике я никогда не гулял, то есть медленно и долго я не ходил по двору, посматривая на то, что мимо тебя проходит. В моем дворике не разгуляешься. Он же маленький, по сравнению с парком Горького. Наконец-то мы замедлили ход, а значит мы входим в парк. Идём по широкой дороге. Народу много как на демонстрации. Это дорога предвкушения парка. Дорога ожидания радости, которую принесёт сейчас тебе этот парк. Впрочем, радость уже началась, ведь предвкушение это тоже радость! Вот и площадка с большой круглой клумбой цветов. Мы останавливаемся. Куда пойти? В какую сторону? Столько много выбора! У касс на аттракционы кишит очередь. Папа не спешит, хотя мне хочется взять билет на какой-нибудь аттракцион. Папа не хочет сразу же погружаться в эту суету очередей и мы медленно продолжаем гуляние. Идём по центральной аллее, разделенной долгой клумбой. Замечаю, что все мужчины в белых рубашках. Эдакий парк белых рубашек! Подходим к танцплощадке и я знаю, что папа обязательно мне скажет, что именно здесь он познакомился с моей мамой! Обзор всех аттракционов закончен. Нужно выбирать очередь в кассу, в которой мы купим билетик для того, чтобы покачаться, покрутиться, поездить, и, наконец, посмеяться. Папа опять не спешит. Он говорит, что в парке много бесплатной радости и ведет меня к каменным, зеленым лягушкам, которые сидят в кружочке с открытыми ртами и выливают из себя тонкую струю воды на большого каменного крокодила. Сидеть на гигантской каменной жабе, залезая ей в рот руками, чтобы потрогать поток воды и направить его в другую сторону, конечно интересно, но мама меня обрызганного стаскивает с этой лягушки и мы идём на лодочные качели. Меня сажают в лодочку и я с незнакомым мальчиком начинаю медленно раскачиваться. И вот мы уже задеваем кроны деревьев. Мы летим! Я слышу как мама кричит, чтобы мы сильно не раскачивались. Сеанс полетов закончен и я встаю на землю и впервые открываю для себя силу её тяжести! Потом было чертово колесо! Впервые! Оттуда сверху парк оказался таким маленьким и так плотно набитым людьми. Но самое главное я увидел красоту своего города. Ведь так высоко я ещё никогда не парил над Казанью! Почему-то наверху я проголодался. И вот мы на траве парка разложили сине-белое покрывало. Рядом с нами тоже на покрывалах трапезничают многие посетители парка. И мы присоединяемся к ним. Вот такая солидарность аппетитов! Мама выкладывает картошку в мундире с крутыми яйцами, а также помидоры! Уже тогда я впервые задумался о том, почему именно на траве, на природе парка Горького яйца с картошкой приобретали особый вкус, становясь значительно вкуснее!? Я спрашивал об этом. Мама потом часто, когда я дома чего-то не доедал, просила меня представить, что я сижу в парке Горького и кушаю. А сейчас я кушал по-настоящему! Кушал и слушал советские песни о моей стране, какая она широкая и как много в ней лесов, полей и рек, где так вольно дышит человек! А соседи наши, которые на покрывалах тоже кушали, прислушавшись к песне, для вольности своего дыхания выпивали и пьянели. Некоторые уже крепко спали с улыбкой на лице. Папа налил мне из термоса чая со смородиновым вареньем и мы стали закругляться. Уже накатавшись на каруселях-качелях, насмеявшись в комнате смеха, мы пришли на концерт, который шел под открытым небом на полукруглой эстраде. Мест не было. Какое-то время пришлось смотреть стоя. И вот одна семейная чета освободила места и мы быстро их заняли. Запомнились бальные танцы! На выходе из парка я вытащил из плексигласового, граненого барабана-шаробана книжную лотерею по 25 копеек. И выиграл, аж целый рубль! Мы выбрали одну детскую и одну взрослую книги. Одна из них называлась «Берегите сердце!» Вечерело. Парк зажигался огнями. Он еще больше ожил! Так не хотелось покидать этот парк. Сестренка Гузелька уже спала. Мы медленно дошли до трамвая. В нем и я заснул. Чувствовал как папа нес меня до дома на руках. Я сладко спал... с улыбкой на лице... 77. МЫ ИДЕМ КУПАТЬСЯ НА «ЛОКОМОТИВ»Суета, связанная с предстоящим походом на пляж, медленно вползала в мой дворик. Это была самая любимая суета моего детства! Утреннее летнее солнце постепенно выгоняло жителей моего дворика на различные казанские пляжи. У себя дома оставались только пожилые. Я выходил на парадку и вглядывался вдаль улицы Чернышевского, которая заканчивалась лестницей, идущей сначала в небеса и уже потом на пляж «Локомотив». По этой улице шли вереницы казанцев, жаждущих искупаться на казанской Волге. «Нужно быстрее идти купаться, а то на пляже не останется места!» — говорил я себе и возвращался в свой дворик, чтобы дождаться друзей, которые почему-то застряли и не выходят. Я знал, что Вовка сейчас уже позавтракал и накачивает большую, черную шину, которую ему папа-шофер принес с работы. Купаться с этой шиной интереснее, хотя у меня самого в руках сиреневый плавательный круг. Поэтому Вовку нужно дождаться. Сережке как всегда не могут найти плавок. Его бабуля везде перерыла, но не нашла! Сережка ругает бабулю, дескать, она умышленно куда-то спрятала плавки, чтобы он, на всякий случай, не пошел купаться, чтобы не нервировать бабулю. Но я знаю, что плавки найдутся! Сашка уже готов к походу на пляж и в любое время может пойти с нами, но пока делает круги по двору на своем синем велосипеде «Школьник ». Толстый Юрка тоже пойдет с нами. Именно он первый позвал меня купаться, но сейчас он стоит у своего сарая и помогает отцу распутывать леску на удочке. Его отец только что вернулся с утренней рыбалки. Он подбадривает нас. Говорит, что вода как парное молоко. Вышла девочка Ирина, которая приехала погостить из другого города. В руках у нее белоснежный надувной лебедь. Она сама похожа на него! Белокурая и в белом ангельском платье с крыльями. Эти два лебедя тоже пойдут с нами купаться. С нами пойдет и Генка, который нас всех намного старше. Он примкнет к нам как всегда в последнюю очередь. Вся наша компания собирается на лавочке доминошного столика и мы радуемся, что постепенно увеличиваемся в своем числе. И вот вся орава детей нашего дворика, медленно бежит по Чернышевского за большой, катящейся по асфальту, Вовкиной шиной. Мы все по очереди запрыгиваем на эту шину и она каким-то волшебным образом поднимает нас от земли, а потом спускает обратно! Нашей радости нет предела! В этом счастье движения за Вовкиной шиной и ожидания купания мы пролетаем всю улицу Чернышевского! Вовка как главный дирижер и режиссер этого счастья, поет «У самого синего моря... », — песню из кино, под которую плавали на таких же шинах ташкентские мальчишки — герои фильма. Мы подпеваем ему. Счастье предвкушения волжской воды и радости от нашей необыкновенной компании, летающей по очереди на шине, опьянило нас настолько, что нам показалось, что у нас на спине выросли крылья и благодаря им мы быстро взлетели на мост, из-под которого повеяло приятным запахом железной дороги. Поезда, о которых раньше мечталось, в эти секунды не привлекали. Волга и ее дальние берега, которые появились перед нашим взором, затмили мечты покататься в жарком поезде. Присмотрелись получше и увидели, гигантский человейник, рассыпанный по песчаному берегу Волги. И мы должны были как-то влиться в него!? Казалось, что там для нас нет места, но это нас еще больше обрадовало! Идём дальше. Вот мост под которым Волга. Волга под нашими ногами. Высота этого моста над водой значительная! Вниз смотреть страшно! Мы не заметили как Генка быстро разделся, отдал свою одежду Юрке и полетел вниз! Нырнул! Смотрим вниз, а он не выныривает. Оказывается он уже вынырнул с другой стороны моста. Разыграл нас! Мы в восторге! Генка счастливый. Кричит нам о счастье воды! Найти место на горячем песке для всей оравы детей нашего двора не так-то просто! Где же разложиться! Ведь купаться так сильно хочется! С воды доносится визг и шум от восторга купания. Идем вдоль берега. Впереди всех нас катиться Вовкина шина. Вода заманивает своим приятным холодом и прозрачностью. Зовет своим обаятельным плеском. Поэтому терпеть уже нет сил! Ура! Наконец-то место найдено! И мы бежим в воду! Купаемся, но не можем накупаться! Вовкина шина популярна! Все дети вокруг нее. Залезаем на нее и прыгаем! Вовка опять в восторге от того, что является «виновником» этого коллективного счастья на воде! Совершенно не мерзнется! Купаемся до посинения губ! Наконец, уставшие падаем на горячий песок и впиваемся в него ладонями! Сердца наши бьются так сильно, что песок под нами дрожит! От радости несем всякую, очаровательную чушь. Беспричинно смеемся. Посматриваем на солнышко, проверяя на месте ли оно? Долго ли ещё продлится это счастье!? И опять в воду! Уже позднее, когда у нас у всех включатся урчащие будильники, которые все труднее и труднее будет угомонить прижиманием к горячему песку, радость от купания начнет угасать и перейдет в другую радость — наслаждение от восприятия моего любимого города и дворика. Ведь после купания у нас всегда души и глаза открывались настолько, что мы как никогда радовались тому, что родились именно в Казани!... 78. ИГРА С ДОСКАМИВсе дети нашего дворика знали Зарипа абы. Смотреть за ним как он с утра до вечера работает в своей столярке, было захватывающим углядением. Хотелось подолгу наблюдать как он точно, ровно и безошибочно работал с ножовкой, временами вытаскивая карандаш из пространства между правым ухом и виском, а затем обратно туда же его возвращая. Весело было наблюдать как Зарип абый поправляет свои пыльные и задрипанные очки на резиночках. Это все вместе, пожалуй, и было первым в моей жизни бесплатным зрелищем, которое приятно пахнуло всеми сортами деревьев. Уже только ради этого аромата стоило подходить к столярке моего дворика! Позднее, я увидел мастерство циркачей и всяких артистов, но радость от мастерства и искусства мне открыл Зарип абый. Он всегда говорил нам детишкам, что космонавта Юрия Гагарина выбрали в космос только потому, что он лучше и быстрее Германа Титова смастерил деревянную табуретку, дескать, мы не станем космонавтами, если повзрослев не научимся делать табуретки. Зарип абый был добрым и разрешал нам играть с ненужными, оставшимися после распила реечками и досочками. Мы уносили их подальше от столярки и выкладывали из них свои маленькие домики. Закрепляли вертикально реечки в земле и каркас готов. Потом настилали кусочки досок сверху и крыша готова. Иногда уносили со столярки и нужное для Зарипа абый дерево. Он медленно подходил к нам и улыбаясь уносил досочку к себе в столярку. Но один раз мы унесли несколько больших, хорошо обработанных досок. Мы долго играли с ними. Даже две качели из них сделали. Подошел Зарип абый, посмотрел на то, как мы качаемся и видно было, что он не желает забирать эти доски, но они были нужны ему. Он все-таки забрал их у нас и пошёл к столярке. Мы за ним. На столярке действительно что-то мастерилось. Он взял наши доски и прикрепил их к некоему деревянному основанию... и образовался гроб! Зарип абый быстро осмотрел по краям наши доски и сказал: «Маловаты... » Вытащил их из только что собранного гроба и понес их обратно на то место, где мы только недавно играли. «Ладно, играйте!» — с этими словами он оставил эти доски и пошел к себе в столярку. Мы долго стояли и глядели на них, но так и не притронулись к ним. Почему-то не игралось! Стало грустно и мы разошлись по домам, а доски еще долго и одиноко валялись на земле моего любимого дворика. 79. КАК Я С ДЯДЕЙ МИШЕЙ РАССВЕТ ВСТРЕЧАЛ...Весь наш коридор коммуналки знал, что дядя Миша ежедневно ходит рассветы встречать. Причем, ходил он на свои свидания с солнцем круглый год. Мне удавалось его застать, идущим смотреть рассвет только зимой. В зимнюю, утреннюю темноту не хотелось идти в детский сад, но дядя Миша подбадривал меня, дескать, потерпи немного, ведь скоро рассвет! Он всегда звал меня рассвет встречать, убеждая мою маму или апамку, что детский сад никуда не денется. Дядя Миша говорил, чтобы мы не ждали лета, так как летом придется вставать очень рано, а зимой можно и на рассвет посмотреть и на работу с детским садом успеть. Это было первым моим интересом к рассвету, как к некоей большой ценности. Но понимать мало, важно чувствовать! И поэтому я мечтал, что все-таки в какой-нибудь из дней пойду с дядей Мишей рассвет встречать. К тому же, утреннее солнышко я уже любил, но любви к тому как оно является к людям из тьмы, у меня тогда еще не было. Дядя Миша выходил один из парадки и шел в направлении Казанской Спасской башни, чтобы подняться к её основанию. Иногда я заставал его в коридоре после возвращения со свидания с солнышком. Он спокойно и с неким наслаждением рассказывал как сегодня встретил рассвет, как первым явился на это «любовное» свидание и с трепетом ждал появления своей «избранницы» и в какое-то мгновение она появилась! Рассказывал он это уходящим на работу соседям, но чаще тете Вере, которая жарила что-то для завтрака. Договорить ему всегда мешала его жена тетя Роза. Она громко и ревниво ворчала о чем-то на еврейском. И наш утренний романтик дядя Миша уходил под конвоем к себе домой. Он не рассказывал о рассвете только дяде Ване, который страдальчески дрожал от утреннего похмелья, переночевав у своих дверей. Потом я выходил с мамой на остановку первого троллейбуса и заглядывал в окно дяди Миши. Видел как он грустно сидит в своей каморке, выслушивая ругань тети Розы. Он обнаруживал меня в окне и мигал мне глазом, с намеком на то, что на рассвет все-таки нужно ходить! За этой немой сценой двух пенсионеров долго наблюдать не приходилось, так как троллейбус приезжал быстро. Только в зимние бураны дядя Миша не ходил смотреть на рассвет. «Закрыли в темнице мою невесту, но свет от неё идёт и день начинается... », — выговаривал он тете Вере. Когда в моём детском саду был объявлен карантин, то я понял, что мне наконец-то удастся увидеть рассвет с дядей Мишей. Тем более, бураны закончились и наступили солнечные, безветренные деньки. Уже вечером я предупредил дядю Мишу о том, что обязательно пойду с ним встречать рассвет. Он сильно и искренне этому обрадовался! А я обрадовался от того, что он за меня обрадовался! Так радоваться за меня могли только мама и папа... а теперь и дядя Миша... Предвкушение встречи с рассветом прибавило моему сну приятной тревоги. Поэтому я встал без мучений от желания поспать. Дядя Миша уже стоял в коридоре. Увидев меня он сказал мне, что солнце уже взошло, а ты все спишь! Я огорчился. Оказывается это была шутка! По дороге дядя Миша говорил мне о том, что важно приходить первыми на место свидания с солнцем, что пусть солнце опаздывает, но не мы. Ведь если мы опоздаем, то не увидим важного момента рассвета — появления первых его лучей. Мы не опоздали. Даже ещё сумерков не было. Был некий остаток уходящей ночи. Дядя Миша первым заметил своим зорким глазом, что ночь чуточку просветлилась. Я за ним! День ещё не пришёл из-за горизонта, но что-то от него пришло. Ещё нет того, что должно прийти, но весточка от него уже пришла. В эти секунды я гордился, что никто этим утром в Казани, ещё не заглядывал за горизонт, а мы с дядей Мишей заглянули. Мы первыми почувствовали то, что должно прийти. Мы опередили всех! Мы уже знаем и чувствуем то, что ещё не явлено! Эта пограничная зона Казани, в которой мы оказались была незабываема! Ощущение её я всю жизнь носил в себе! Эта прекрасная сумеречная Казань, рвущаяся в день. Контуры и цвета окраин Казани медленно и постепенно открывались. Я заметил как забелела Казанка. Просыпалась улица Большая Красная с Карлом Маркса. Кто-то вырисовывал контуры рождающейся Казани? Кто это? Уж не тот ли гость, которого мы ждём с дядей Мишей? Светлеющий воздух все больше и больше приобретал некую сжатую упругость и я предчувствовал, что эта пружина сумеречной Казани вот-вот выстрелит Первым Лучом Солнца! Энергия этого света все больше и больше накапливалась, чтобы в какое-то время вырваться к нам! Я тоже, как этот сумеречный, светлеющий воздух, стоял в некоем приятном напряжении. Ну! Когда же произойдёт первый выстрел луча и пронзит мой город своей огненной стрелой!? Я посматривал на дядю Мишу, а он мне в ответ говорил: «Не отвлекайся!» Напряжение нарастало. И в тот момент, когда оно достигло своего максимума, наконец-то вырвался первый тонкий луч света!!! Резко вырвался! Дядя Миша громко выдохнул. На его глазах я увидел слезы радости. Мне впервые хотелось кричать от счастья! И я крикнул! Дядя Миша тоже крикнул! «Ура!» — кричали мы находясь у подножия Спасской башни. Потом была лавина лучей, но первый луч был светлее их вместе взятых... 80. КАК ТЕЛЕЖКА КАТИЛАСЬ ПО БАУМАНА...По Баумана плывет лето... Мы идем с другом Сережкой. Только что вышли из игрушечного магазина, где купили пистонов для наших пистолетиков. Трещим ими и балдеем от запаха дымящихся пистонов! Видим, как нас обгоняет очень старая бабушка с тележкой на четырех колесах, каждый из которых из разных эпох. Одно колесо было голым, большущим подшипником, другое от самоката, третье от коляски 60-х, ну а четвёртое, аж из боевых сороковых годов, уж точно! Но всех их объединяло цинковое корыто, в котором лежали дыни и арбузы, а также мешок моркови. К ручке этого корыта была привязана бельевая веревка, за которую и тянула эта шустрая старушка. Сережка любил всегда заключать пари и спорить, причём на деньги. Вот и на этот раз предложил мне поспорить с ним на 10 копеек о том, куда бабушка везет свои дыни и арбузы? Я утверждал, что она решила так порадовать своих внуков и детей и скоро завернет в какой-нибудь двор. Сережка же был уверен, что она везет эти фрукты и овощи на продажу. Мы идём за тележкой в азарте! Чья же возьмёт!? Старушка почувствовала за собой хвост и часто начала оборачиваться в нашу сторону. Ускорила шаг! Мы тоже поспешили. Наконец-то, старушка завернула во двор Никольской церкви и вдруг тележка её застряла на бордюре. Мы с Сережкой быстро подбежали и подтолкнули ее вперед. Бабулька поблагодарила нас и спросила о том, зачем мы бежали за ней? Сережка рассказал все о нашем заключенном пари. Во двор вышли трое бородатых дядек в черных рясах и избавили цинковое корыто от дынь и арбузов. Казалось бы они говорили по-русски, но я почему-то хотел их все больше и больше слушать. Не хотелось уходить и вовсе не из-за дынь с арбузами. Мне хотелось понять загадку притяжения этой необыкновенной речи дяденек в чёрных рясах. Сережку же выдавало желание отведать дыню. В общем, нас пригласили потрапезничать. И я еще долго наслаждался этой необыкновенной, складной и мудрой речью. Впервые узнал, что это русско-православная речь. А Сережка, забыв о десяти копейках, с радостью и за обе щеки уплетал дыню... 81. ОЛЕСЬКИН ДОБРЫЙ ПАПАНапротив моей парадки, на другой стороне Чернышевского, располагался маленький гастрономчик. Из того, что в нем продавалось, помню только конфеты: шоколадные, карамельки, леденцы. Когда у меня в кармане появлялись хотя бы три копейки, то я уже знал, что могу купить немного леденцов на вес. Но если у меня в кармане было пять копеек, то это была уже куча леденцов! Леденцы были размером с урюк, были разноцветными, обсыпанные сахаром. Мелочь всегда водилась в моих карманах и поэтому я частенько бегал в этот гастрономчик. Помню как сосед Сережка поспорил на рубль со своим папой и выиграл спор! И мы вместе побежали в этот гастроном и купили на рубль леденцов! Это был гигантский кулек! Не осилили! И Сережка унес этот кулек домой. Как-то увидел бегущую и спускающуюся с Профсоюзной по Чернышевского большую ораву детей. Все они забежали в мой любимый гастроном. Я за ними. Вижу как они все выбирают себе разные конфеты. Даже дорогие шоколадные конфеты выбирают! Продавец взвешивает кульки с конфетами и отдаёт их детям. Я внимательно смотрю за этим зрелищем и зависти моей нет предела, так как конфеты детям раздаются бесплатно! Наконец, вся эта группа детей, наполнив свои рты и руки конфетами выбегает на улицу и спешит обратно в гору по Чернышевского. Я недоумеваю! Я увидел только что настоящий конфетный коммунизм! Как это возможно? Успокоился и забыл! На следующей неделе я опять увидел этих детей коммунизма, бегущих сверху Чернышевского. Зашел с ними в гастроном! Вижу тот же конфетно-процветающий коммунизм в отдельно-взятом гастрономе! Дети убежали и я подхожу к продавцу. Это полная женщина средних лет — настоящая канфит-апа. Я грустно молчу и вздыхаю... И вдруг она говорит мне, дескать, если бы и ты был с того же двора, то тоже бы набрал себе желаемые конфеты. С какого такого двора? Узнал у продавца, что мне нужно было бы жить во дворе на Профсоюзной. Ну, не повезло мне родиться во дворе на Баумана!? Родился бы во дворе на Профсоюзной, то шоколадные конфеты получал бы бесплатно! Таким образом, мне много раз приходилось наблюдать за этим конфетным коммунизмом для детей с Профсоюзной. И только через несколько месяцев я заметил, что продавец канфит-апа, после каждого конфетно-коммунистического акта, что-то отмечает в своей тетрадке. Это было последнее лето перед школой. А во время учебы я уже не видел этого коммунизма сладостей. Как-то на перемене узнал девочку, которая входила в эту конфетно-коммунистическую группировку. Я рассказал ей о своей зависти. Оказывается коммунизм уже прекратился. Девочка рассказала, что это конфетное изобилие подарил Олеськин добрый папа, но они уже переехали на другую квартиру. Вот тогда-то я и вспомнил про тетрадочку, в которой записывались все акты конфетно-коммунического изобилия. А потом добрый Олеськин папа проплачивал это счастье... Я шёл на урок и представлял себе двор, в который переехал этот добрый папа. Как жаль, что этим двором не оказался мой любимый дворик!... 82. САМОЕ ЛУЧШЕЕ НЕБО...А еще в моем дворике находилось... небо! И поэтому моя одноклассница Танзиля мне завидовала. Ведь в её дворе небо почти отсутствовало. В нем было темно и сыро. Поэтому она часто приходила за небом в мой дворик. Ведь без неба трудно! Без неба жить — хуже любого наказания! Небо моего дворика радовало не только своим светом и цветом, но и тем, что по нему всегда что-то летало: облака, самолеты, птицы... Насмотревшись на небо, Танзиля уходила к себе во двор. Мне было её всегда жалко, что у неё во дворе нет неба. Поэтому я часто приглашал её к себе во двор посмотреть на небо и побыть под ним. Ведь мало смотреть на небо, нужно еще под ним быть! Танзиля мечтала увидеть и ночное небо, но ей это не удавалось и мне приходилось ей рассказывать какое оно звездное, бесконечное, бездонное... И так хотелось, чтобы она его увидела! Никогда не забуду того момента, когда она вбежала в мой двор и с радостью рассказала мне о том, как увидела ночное небо в деревне, как падают и летают звезды! Я так радовался за нее! Ведь даже я этого не видел. У нас с Танзилей было много общего. Мы учились в одном классе, жили в одном городе и на одной улице, но самое главное, у нас общим было... небо! Когда по небу летала стая белых голубей, то я догадывался, что их запускают люди с других дворов. Мне всегда хотелось найти этот двор, найти этих всемогущих людей... Я вглядывался во дворы, но ничего не обнаруживал. Я просто не знал, что именно нужно искать? А нужно было искать голубятни. То есть, большие высоко приподнятые над землёй деревянные ящики с дверцей и примыкающие к ним наклонные деревянные трапеции. Таких голубятен оказалось немало! Я их видел на Островского, на Булаке, на Кирова. Их было много у Казанки. Поэтому над Казанью пролетали разные стаи белых голубей, но мне раньше казалось, что они от одного владельца голубей. А их было много! Одного такого голубятника я нашел на Булаке. Звали его Витькой. Я пришел к нему вместе с Танзилей, чтобы посмотреть на то, как запускаются в небо голуби. Для меня было загадкой возвращение голубей обратно в свою клетку. Я ещё переживал за Витьку, дескать, вдруг, его голуби не вернутся на Булак, а сядут на другую голубятню на Казанке. А Витька говорил, что мои голуби умные и любят только меня и показывал как они его любят, как изо рта принимают его слюни и еду. Затем Витька брал белого голубя в руки, резко кидал его двумя руками в небо, а затем пронзительно свистел и хлопал ладонями, накачивая воздух энергией для полёта голубя. Мне казалось, что Витька вот-вот сам взлетит. И действительно, глаза его во время свиста были беспредельно улетные! Мне с Танзилей хотелось также свистеть, но мы не умели и просто кричали на весь двор и хлопали! Витька брал очень длинную палку и махал по небу! И вот уже последний голубь запущен! И эту стаю летящих высоко по кругу голубей видит вся Казань! А кто автор этого зрелища? Витька — автор! Потом голуби возвращались. Садились на трапецию и медленно заходили обратно в клетку! И мы с Танзилей ещё долго смотрели на них и не верили, что совсем недавно они были высоко в казанском небе — самом лучшем небе на земле! 83. КАК НАД СПАССКОЙ БАШНЕЙ ЛЕТАЛ ЗМЕЙГенка жил в самом конце нашего коридора коммунальных квартир. Он был старше меня лет на шесть. Помню как зимними вечерами он часто сидел у двери своей квартиры и не заходил домой. То ли его туда не пускал буянящий отец-алкоголик, то ли он сам не хотел заходить? Увидев меня он звал к себе и просил, чтобы я прихватил какую-нибудь книжку. Читать я тогда не умел, но у меня дома были сказки. И я с радостью бежал домой за книжкой и с маленьким деревянным стульчиком с нарисованными на нем тремя кошками, садился рядом с Генкой. Он начинал громко читать вслух своим подростковым басом сказки о Змее Горыныче. Коридор оживал! Тётя Вера, которая обжаривала свиные копытца на газовой плите задерживалась и слушала Генку. Даже дядя Миша стоял у своего рукомойника так долго, что его супруга тетя Роза начинала громко кричать по-еврейски, чтобы он не задерживался к ужину. Генка обещал мне, что весной обязательно возьмет меня на крышу дома, откуда мы будем пускать в небо большого змея, который будет интереснее, чем Змей Горыныч из сказки! Эти морозные вечера чтения были не забываемы. Помню я долго гадал и не мог определить день, который будет называться весенним! Один раз напомнил Генке о змее, но он сказал, что весна ещё не наступила, хотя я хорошо помню, как было тепло и светило солнце. Он оказался прав и через несколько дней долбанули сильные морозы! И все-таки весна наступила несмотря на то, что я стал сомневаться в этом и даже спросил у отца, дескать, вдруг весны не будет!? Вот как я мечтал о змее, который мы должны были запускать с крыши домов на Баумана! Наконец, Генка подошёл ко мне, держа в руках газету и я слогами прочитал вслух то, что было на ней написано толстыми буквами: «ПРА-В-ДА». «Вот змей!», — говорит Генка. «Какой же это змей, эта обыкновенная газета !?», — обиделся я. Генка рассмеялся. Потом мы пошли к дворовой столярке, нашли кусок фанеры и отодрали от нее тоненькие пластиночки-реечки. Сели на доминошный дворовый столик. Генка вытащил из кармана четвертинку черствого ржаного хлеба и попросил меня, чтобы я сбегал к колонке и помочил водой этот кусок. И вот мы по фанерным пластиночкам размазываем как клей моченный хлеб! Раскладываем газету во весь её рост. Она большая! Соизмеримая с моим ростом! Сначала наклеили фанерки крест на крест по диагоналям газеты. Потом по краям. Углы закрепили чёрными крепкими нитками. Так газета приобрела свой каркас и уже не капризничала под весенним ветром, задираясь на все четыре стороны. Газета теперь лежала смирно, хотя осталась по-прежнему лёгкой! Генка как тетиву лука согнул фанеру переднего края газеты и зафиксировал эту согнутость нитью. Сходили за банной мочалкой и сделали из неё хвост, привязали его с краев задней части газеты. Генка из кармана вытащил большую катушку чёрных ниток, привязал ее к фанере и с радостью сказал: «Змей готов!» Ура! Мы идём на чердак нашего дома! И я с гордостью несу этого прекрасного «правдошного» змея! Чердак тоже оказался для меня открытием! Привидений, которыми нас пугали родители, чтобы мы дети туда не лазили, не оказалось. Я стою на крыше и наслаждаюсь красотой города и Спасской башни. В руках у меня змей. Генка удаляется от меня, разворачивая нить. Просит меня бежать за ним. Я чувствую как змей просится в небо! Генка кричит: «Отпускай его!» и змей медленно и величественно поднимается в небо! Дух захватывает! То, что только недавно было в руках, то, что только недавно было обыкновенной газетой, превратилось в летающее чудо! А змей поднимается все выше и выше. Он идёт и сдувается в сторону Спасской башни и я вижу как наш змей начинает дотрагиваться до золотой звезды Спасской башни. Змей как бы чешется об острие этой пятиконечной звезды. Генка сияет и подергивает нить. Я подхожу к Генке и он мне даёт подержать змея. Я на небесах! Когда змей поднялся высоко над Спасской башней, Генка снял с себя свой пионерский галстук и посадил его на нить, уходящую к змею. И произошло еще одно чудо! Галстук медленно как на лифте начал подниматься к змею. Он все дальше и дальше уходил от нас и через некоторое время превратился в крохотный красный лоскуток! Он почти подобрался к нашему змею. Потом Генка резко тряхнул нить и галстук полетел вниз. Это тоже было величественно! Пионерский галстук очень красиво планировал. И мы были удивлены, когда увидели, что он спланировал на звезду спасской башни. Змей некоторое время полежал на звезде и ветром был сдут в сторону исторического музея. Генка не переживал, приговаривая, что на следующей неделе в комсомол вступает и пионерский галстук уже не понадобится. А галстук тем временем упал на крышу мужского монастыря. Я смотрел на него и так хотелось, чтобы этот День Воздушного Змея не прекращался! 84. КОГДА ВОЙНА ПРИХОДИТ В КАЗАНЬВпервые её почувствовал тогда, когда в начале 80-х моих ровесников-погодок стали привозить в Казань как груз-200. Когда молодёжь гуляла по парку Горького, ходила купаться, то часто натыкалась на могилу некоего парня. Весь город знал об этом парне. Потом еще долго в Казань из Афганистана поступали эти грузы горя. Позднее, уже значительно повзрослев, я начал чувствовать эхо этой войны и у себя в кабинете, консультируя участников афганских и чеченских воин. Мой родственник-ровесник, благодаря этой войне, стал психически больным и получил инвалидность. Это была война для тех, кто не желал её и не хотел, но в силу обстоятельств оказался на ней. О долге я писать не буду! Прошли годы и в моем кабинете все чаще и чаще стали появляться молодые люди, желающие уехать на войну. Часто это были молодые лица, страдающие суицидоманией, депрессиями, алкоголизмом и даже наркоманией. На войне они искали облегчения своим страданиям. Анализ показал, что для них важнее было найти место на Земле, где прекратятся их страдания! Они собирались на войну не ради помощи кому-то, не на основании защиты и мести за горе близким, а ради помощи Себе! Это был не просто поиск себя, а невыносимый приступ пустоты, которую они мечтали ликвидировать на войне! Они воевали с этим приступом, воевали с собой. Увы! Эту Войну с Собой они победить не могли и пришли к выводу, что ножом, который может отрезать эту Грыжу Страдания Души может стать условие настоящей войны, где есть условие для убийства других и себя. Я почувствовал, что таких молодых людей в Казани немало! Кто-то из них спивался, хвастаясь за бутылкой водки, что уйдет на войну! Кто-то примкнул к агрессивным группировкам ислама и мусульманского криминалитета. А кто-то стал священником, закончив духовное заведение. Некоторые, по-видимому, уже на войне. Есть и такие, которым мне удалось помочь и они поняли, что эту проблему Души можно разрешить и без поездки на войну. 85. ОБ ОТЦЕОн родился в деревне Аксаитово, в Башкортостане, в семье учителей. В 1931 году, когда ему было семь лет, в его деревню приехали с концертами чародеи. После этого деревня ещё десять лет вспоминала об этом явлении чудес народу. А он сделал тогда для себя открытие, что есть какие-то особенные артисты, артисты-волшебники... именно они его очаровали и поэтому все другие артисты его интересовали уже меньше. Зародилась мечта стать именно таким артистом. Когда он подрос, война помешала реализовать ему эту мечту. Всю войну он проработал на Уфимском заводе. От этого времени у него в памяти остались только воспоминания о счастье получения кусочка хлеба. Потом он работал газосварщиком. Он вспоминал, как в 1944 году, в Уфе в парке имени А. Матросова гастролировал передвижной цирк. Это были гастроли Юрия Дурова. Рамзи Гарифуллин побежал смотреть этот цирк. Там выступали эквилибристы, фокусники и жонглёры. Он был в восторге от их выступления. На следующий день, опять после работы, пошёл смотреть на выступление фокусника. «Эх, научиться бы хотя бы одному фокусу», — всё время прокручивалась эта мысль в его голове. Стал ходить каждый день на эту цирковую программу. Ходил до тех пор, пока не научился трём фокусам, которые решил продемонстрировать на сцене своего завода. Никогда не забывал это выступление. Фокусы, которые прекрасно удавалось делать дома перед зеркалом, из-за стресса и переживания, из-за тряски рук, из-за того, что руки переставали его слушаться … на сцене не удавались. В общем, он наделал много ошибок... и аудитория рассмеялась над его первым выступлением и провалом... под смех и аплодисменты он ушёл со сцены... Не думал он тогда, что так трудно ему придётся осваивать это новое дело, как когда-то он освоил газосварку... Видать это нечто другое, требующее особых навыков и психических сил? Но всё это не сломило его дух стать артистом-фокусником, а наоборот, ещё больше воодушевило его стать артистом. Нужно учиться, нужно знать науку, физику, химию и др, причём так знать, чтобы на этой основе изобретать новые фокусы, нужно репетировать, нужно работать и бить в одну точку... до победы — это его слова из интервью в одной из казанских газет. У него всегда была мечта не только исполнять уже известные фокусы, но и изобретать новые. В будущем многие его фокусы ему удалось издать в виде книги «Фокус серлэре» Вот к каким выводам он пришёл тогда. В 1945 году, после окончания Великой Отечественной войны, поступил в Казанское театральное училище. В 1949 году окончил его. Стал профессиональным артистом. Начал работать в Мензелинском театре эквилибристом и иллюзионистом, совмещая эти жанры с жанром художественного слова. Затем была служба в армии (служил сначала в стрелковом, а затем в Московском музыкальном взводе). Потом после службы в армии поступил на работу в Татарскую Государственную филармонию им. Г. Тукая. Ездил с гастролями по республикам Советского Союза. Не жалел никогда о том, что работал на заводе, служил в армии, словом прошёл испытания, которые, казалось бы были далеки от искусства, но они закалили его, развили его волю, которая ему пригодилась в иллюзионном искусстве. В 1961 году Рамзи Гарифуллин полюбил швею Насиму Абдрахманову и женился на ней. Они познакомились на танцах в Казанском парке отдыха имени Горького. А в 1962 году у них родился сын Рамиль, а в 1963 году дочь Гузель. В 1965 году поступил в Мастерскую эстрадного искусства в Москве. Учился в мастерской эквилибристов и иллюзионистов. Его обучали известные эстрадные артисты-педагоги. Они помогли ему сформировать новые иллюзионные номера, поднять своё мастерство. Возвратившись в Татарскую филармонию с новыми номерами и программой он продолжил гастроли по Советскому Союзу. Теперь это уже была отдельная иллюзионная программа. Это были лекции-концерты. Он интересно и с юмором рассказывал и показывал различные иллюзионные номера, как фокусник-манипулятор и иллюзионист. Так постепенно к нему пришла слава. В начале семидесятых годов иллюзионист Рамзи Гарифуллин был постоянным участником новогодних «Голубых огоньков» и концертов на татарском телевидении. Его новогодний тосты, с бесконечным выпиванием шампанского, которое непонятно откуда бралось и наполнялось в бокал, помнят телезрители до сих пор. Казанская студия кинохроники в 1968 году сняла небольшой короткометражный фильм о популярном татарском артисте оригинального жанра, иллюзионисте и эквилибристе Рамзи Маликовиче Гарифуллине. Посмотрите на зрителей, которые смотрят на его выступление и вы почувствуете то волшебное излучение, которое шло от этого талантливого артиста. Кроме того, иллюзионист Рамзи Гарифуллин выступал на Центральном телевидении в Москве — на праздничном концерте, посвящённом Дню сельского хозяйства и др. Вот как приблизительно проходили его некоторые иллюзионные этюды. Сначала шли превращения одних предметов в другие. Лист бумаги превращался в тюбетейку. Платок в кувшин или голубя. Проглоченные предметы, превратившись в бумагу, вытягивались в виде длинной ленты из ушей и рта. Он заваливал лентой весь зрительный зал. Зритель недоумевал, как в маленькой голове, из которой извергается бумажная лента, может содержаться столько макулатуры, а может она вся хранится в пищеводе и желудке? В заключении изо рта, под марш композитора Салиха Сайдашева, вылезал большой флаг. Рамзи Гарифуллин мастерски манипулировал с сигаретами. Они вылетали из портсигара и попадали прямо ему в рот. Он заставлял плясать и путешествовать по руке простой спичечный коробок или какие-либо предметы из кармана собеседника. В его ладонях появлялись различные предметы быта и исчезали. Кстати, знакомые его ценили за то, что он мог эти фокусы проделывать рядом с ними за столом в ресторане или пивной (с бутылками, тарелками, ножами, с продуктами и т. п.), сопровождая всё это интересными рассказами. Так например, он хлебным ножом отрезал себе палец и тут же быстро «приклеивал» его обратно. Как-то выступал в школе перед учащимися и «проткнул» указкой свою ладонь. Часто предметы, над которыми он проделывал иллюзионные манипуляции, брались не из его реквизита, а из того, что попадалось под руку. Рамзи Гарифуллин мастерски сочетал свои фокусы с юмористическими изречениями. Умер Рамзи Гарифуллин 3 октября 1982 года во время гастролей в Крыму. Последнее его выступление было в одной из Ялтинских школ в городе Джанкой. Любил он удивлять, 86. КАК ДВОРИК ОБОЖАЛ ДЯДЮ ЭДИКАКак появился дядя Эдик в нашем дворике я не заметил. Помню время, когда его не было. Потом возникло время, когда мне и жителям двора показалось, что он всегда был с нами. Он настолько сильно сроднился со всеми соседями, что трудно было представить, что двор раньше как-то умудрялся обходиться без него. Дядя Эдик был всегда на виду. Его всегда кто-то слушал. Сказать, что он был прекрасным рассказчиком — это ничего не сказать! Он был комментатором, арбитром и художником слова о всех жителях моего дворика. Причем, выражал красноречиво и захватывающе то, что он видит в своем собеседнике. Выражал так, что это не было лестью или хитрым комплиментом. Поэтому всем жителям дворика хотелось его слушать и слушать! Он говорил о самобытности и ценности каждого, кто появлялся во дворе. Мог подолгу описывать красоту девушек, женщин и старушек. Делал он это так искусно, что никогда не вызывал оценки о себе, как некоего альфонса с длинным языком. Сказанное им было всегда полезным настолько, что женщины оживали, начинали ценить себя, свою красоту. Если рядом с такой женщиной оказывался её муж, то он никогда не возражал и не сопротивлялся тому, чтобы послушать дядю Эдика о красоте и величии собственной жены. Более того, я заметил, что некоторые мужья даже умышленно шли и ждали его во дворе, чтобы получить очередную дозу настроя и взглянуть на красоту своей избранницы с ракурса задаваемого этим мастером красивого слова. Дядя Эдик выглядел необычно. Это был мужчина лет сорока... как бы сошедший со сцены. Эдакий конферансье! Его бабочка-галстук был с биссерами и бепредельно изящен! Дядя Эдик был очень аккуратно одет и выбрит. На нем был дорогой вилюровый чёрный костюм и лакированные ботинки того же цвета. Белая рубашка его была настолько белоснежно накрахмалена и выглажена, что я даже щурился от этой белизны и чистоты! Было видно, что у него в кармане не было ни гроша! Мне казалось, что у него не было ничего, кроме интересной речи и даже она теперь принадлежала не ему, так как была достоянием всего нашего дворика. И двор настолько был увлечен дядей Эдиком, что даже не интересовался тем, где и в какой квартире он живет? Позднее, во дворе появилась версия, что он у кого-то гостит. Но у кого? Куда вечером девается дядя Эдик — наш дворовый источник радости и счастья Русского Слова? Вот загадка! Я не мог познать этого, так как мама меня загоняла домой уже после восьми. А дядя Эдик допоздна был во дворе и как всегда кого-то, на ночь глядя, очаровывал словом. Я вглядывался в окно и хотел понять куда он пойдет. Несколько дней я пытался обнаружить куда девается дядя Эдик, но он исчезал как утренний туман. Кстати, тогда я еще не знал, куда исчезают утренние туманы. Ура! На четвертый день мне все-таки удалось заметить, что он заходит в подъезд моего дома! Я услышал его голос в коридоре подъезда. Быстро вышел из своей коммуналки и пошёл в направлении голоса дяди Эдика. Он поднимался по лестнице на второй этаж. Шёл не один. Рядом с ним шла тётя Нина. Она почему-то плакала. Помню как она резко встала на лестнице и громко сказала дяде Эдику: «Живи у меня! Нигде не работай! Я тебя прокормлю! Просто будь всегда со мной! Говори... говори... говори... а я тебя буду слушать... слушать... слушать. Ты ко мне так ни разу и не прикоснулся... и не надо! Просто говори! Всю жизнь говори! А я буду стирать твою рубашку, полировать твой лак на ботинках... Не уходи!» На следующий день наш дворик почувствовал какую-то пустоту. Дяди Эдика во дворе не было! Все его ждали, но он почему-то не появлялся! Через неделю я узнал от своего одноклассника Олега, который жил на Булаке, что в его дворе появился некий дядя, который завораживает всех жителей своими рассказами и беседами. Олежке не пришлось приглашать меня в свой двор. Сразу же после школы я посетил этот двор на Булаке. И увидел те же лакированные ботинки, тот же велюровый костюм и ослепильную белую рубашку с черным галстуком-бантиком... и того же дядю Эдика! Он был в своем амплуа. И опять под гипнозом его слов находился весь двор... на этот раз право-булачный двор. Я спросил у Олега, у кого живет дядя Эдик? И Олежка с гордостью сказал, что живет у него. Мама с ним где-то познакомилась. Папы у Олежки ведь не было! Он рассказал мне, что вчера чистил лакированные ботинки, а за это ему дядя Эдик написал домашнее школьное сочинение. Уже через неделю я узнал от Олежки, что к дяде Эдику приехала какая-то тетенька из Москвы, которая назвалась его женой . Она сильно ругалась и плакала со словами «Эдичка! Мой Эдичка!» А дядя Эдик ей много раз повторял: «Эх, быстрее бы домой в Москву, сесть за свой письменный стол и писать... писать... о казанских двориках, которые забавнее саратовских!» Он оказался известным писателем. Выяснилось, что он успел так пожить во многих дворах Казани! Причем, имея в кармане только зубную щётку и брильный станок. Везде его ждали, кормили, обожали. А Олежка тем временем переживал. То ли от того, что у него нет письменного стола и приходиться делать уроки на подоконнике? То, ли от того, что его покинул самый загадочный и интересный дядя на свете — дядя Эдик?... ВМЕСТО ЭПИЛОГА 87. УЛИЦЫ КАЗАНИ КАК КОРИДОРЫ МОИХ ЧУВСТВГулять в спальном районе новой Казани несравнимо с прогулкой в центральной её части, тем более, когда часть твоего сердца находится именно там! Каждая улица старой Казани имеет свой цвет ностальгии, своё особое качество воспоминаний. Смотришь на приезжих туристов Казани и жалеешь их, что для них никогда не откроются ощущения, которые испытывают коренные казанцы моего старого любимого города. Кроме того, жалею и тех, кто в силу суеты сует выживания, живя в нашем городе, спешат по этим легендарным улицам, видя в них только дорогу в свой офис, который находится в каком-нибудь историческом доме, о судьбе которого ничего не знает никто, начиная с руководителя фирмы и кончая его подчиненными. Современные деловые люди порой таковы, что они без особых переживаний способны арендовать помещение где угодно, хоть в башне Сююмбеки, лишь бы шла прибыль. И вот я вижу как регулярно вечером некоторые казанцы садятся в метро, чтобы быстро оказаться в старой Казани, оказаться там, где их сердце. Они гуляют, порой молча, вздыхая о былом, рассказывая о прошлом, но в привязке к улицам и домам моего родного, старого города... Вот они настоящие гиды, которых должны послушать приезжие туристы! Когда встречаешь во время такой прогулки, такого же как и ты сам, коренного казанца, который оставил свое сердце в старой Казани, а теперь хочет его вернуть, то возникает особое единение душ, не передаваемое словами... и остается только солидарно вздохнуть с этим человеком, а порой и слезу пустить... Когда спрашиваешь себя, какое главное чувство вызывает в тебе та или иная улица старого города, то как-то по-новому начинаешь понимать себя ... Оказывается, ты весь растворен в этих улицах. Ходишь по ним и собираешь себя, а когда собрал, то уже можно нырнуть в метро и ехать в свой спальный район. Улица Баумана — это мое ключевое чувство, открывающее путь к другим чувствам. Это не только ключи от ностальгии, это некое оглавление книги моей души... о Казани. Только на ней происходит инвентаризация всего того, что я имею и к чему пришел! Улица Баумана — это мое чувство опоры! Не было бы этой опоры, то я был бы раздавлен страхами и суетой жизни! Улица Чернышевского — это мое продолжение улицы Баумана. Ведь я родился на Баумана 36, но и на Чернышевского 12. Вот такой угловой дом Заусайловых. И все-таки Чернышевского для меня — это чувство выхода в Мир. Именно из арки своего дома я выходил в город. Особенно тогда, когда подъездная дверь моего дома, которая выходила на Баумана, была закрыта. Улица Кирова (Московская) — это моё чувство ожидания счастья... встречи с мамой. Вглядывался вдаль этой улицы, чтобы увидеть, возвращающуюся с работы, самую красивую, самую стройную, самую любимую женщину своей жизни — свою Мать! Она работала на обувной фабрике «Спартак», рядом с центральным колхозным рынком. Булак — это чувство очищения, духовности, а также предвкушения знаний. Оно и понятно, ведь в одну сторону Булака я ходил в баню, а в другую в школу. Островского — это мое чувство тревоги от разлуки с мамой. Ведь так не хотелось с ней расставаться, когда она меня вела по этой улице в детский сад. Бывало, что мама просила меня самому дойти до детского сада, когда до него оставалось немного. Я шел ... минуту шел…, а потом разворачивался обратно и догонял маму, удивляя ее своим появлением. Чувство расставания с мамой со мною навсегда! И так хочется, чтобы все люди это чувство не забывали! Улица Пушкина — это чувство предвкушения Чуда. Именно на ней, сверху Университета, я видел демонстрацию. Улица Ленина — это улица чувств о будущем, о взрослении, о мечте стать ученым. Это чувство родилось, когда мой папа впервые рассказал мне пятилетнему мальчику о Казанском университете, а мама всегда упрекала, что меня туда не возьмут, если я буду вести себя плохо. Улица Карла Маркса — это чувство предвкушения радости выздоровления. На ней располагалась моя детская поликлиника, где мне сообщали, что я наконец-то здоров и могу гулять на улице... гулять по своему дорогому и любимому городу. Рамиль Гарифуллин, доцент, кандидат психологических наук, заслуженный работник культуры РТ Казань — 2016 © Р.Р. Гарифуллин, 2016 г.Категория: Статьи » Психология Другие новости по теме: --- Код для вставки на сайт или в блог: Код для вставки в форум (BBCode): Прямая ссылка на эту публикацию:
|
|