Азим Турдыев. Азим Турдыев

Психологический настрой эффективней лекарств

Пройдя несколько пролетов длинного больничного коридора, я, в сопровождении врача, вошел в реанимационный зал. К двум, расположенным в центре зала, столам с разных сторон тянулись провода и кабели, опутывая большие и малые приборы, расположенные по периметру зала. В приглушенном свете зала проглядывались многочисленные мигающие огоньки приборных индикаторных лампочек. Первый стол был пуст. На втором столе, опутанный теми же проводами, лежал отец.

За несколько дней до этих событий он вернулся из Москвы. Вручали значок Лауреата Государственной премии СССР. Такое значимое событие особого восторга у отца не вызывало. И вообще, после развенчания Сталина, осуждения культа личности, отец, истинный коммунист и ярый сталинист, возненавидел Хрущева, а вместе с ним и все, что связано с постсталинскими событиями в стране. Все, что происходило в стране более или менее значимое, относилось отцом к разряду «СЧ» — Советская Чепуха! Произносилось «СЧ» жестко, смачно. Мстил всей Советской системе за поруганного Сталина. Уже и в истории болезни появилась запись дежурного врача: «Высказывался против Советской власти» Шел 1978 год! Обширный инфаркт сбил его с ног в прямом и переносном смысле. Несмотря на интенсивные реанимационные меры, отец угасал на глазах. С окончанием рабочего времени медперсонал разошелся по домам и в зале остались медсестра и дежурный врач, молодая миловидная блондинка, очень ответственно относящаяся к своим обязанностям. Неожиданно я замечаю, что при каждом ее подходе появляется у него слабая улыбка, теплеет взгляд и пытается он при этом прикоснуться к рукам доктора. Переводя взгляд на меня, он прячет улыбку, взгляд холодеет.

— Ты почему не идешь домой?

— Я остаюсь здесь.

— Не надо здесь оставаться. Иди домой! Я сказал — иди домой!

Взгляд его холодный, почти враждебный, указывающий на то, что в этом зале я — персона нежелательная. Ах какой ты молодец! Жесткая ревность на реанимационном столе! Но удалить меня с любовного поля не получилось. Во время очередного периода сна, отец вдруг резко приподнял голову и на глубоком вдохе, закатив глаза, рухнул на подушку. На мониторе прыгающая линия сердечного ритма вытянулась в прямую.

— Докто-о-о-р!!! 

Кричал я, по-видимому так громко, что врач не вошла, а вбежала в зал и, взглянув на монитор, быстро сориентировалась:

— Дефибриллятор! Медсестра бросилась к шкафу, достала прибор, распутала провода. Подключила к системе. Доктор взяла в руки два похожих на утюг электрода, приложила к груди. Все эти манипуляции, растянувшись во времени, казались бесконечными. С момента появления прямой линии на мониторе прошло 5 минут.

— Разряд! От резкого сокращения мышц тело вздрагивает и вновь затихает. Линии на мониторе продолжают бежать по прямой. Время остановки сердца приближается к 6 минутам.

— Разряд! Эффект тот же. Стою в шаге от реаниматоров. Тяжелая мысль ощутимо вползает в мозг, в душу — 16 лет назад ушла от нас мама…Теперь уходишь ты?. Отчаяние, перемешанное с надеждой… Вернись! Массаж сердца и вновь разряд. Время неумолимо пробегает критический барьер, разделяющий клиническую смерть от биологической. Сердце продолжает упрямиться, отказываясь заводиться. Поступает совершенно естественное в данной ситуации, предложение вскрывать грудную клетку для прямого массажа сердца.

— Может и придется вскрывать, но пробуем еще раз. Разря-я-я-д!... Линия на экране вздрогнула раз, второй и постепенно неровные скачки линии начинают формироваться в привычную кардиограмму на мониторе. Сердце запустили через 11 минут после остановки, но сознание еще не вернулось. Проходит еще 10 минут, сознание не возвращается. Отец дышит ровно. В голове роятся заученные в студенчестве установки: «После пятиминутной остановки сердца наступает биологическая смерть, смерть мозга от кислородного голодания». С тяжелым сердцем иду в ординаторскую успокоиться, унять дрожь в ногах. Через 15 минут возвращаюсь в зал с очень слабой надеждой на возвращение сознания. Все-таки 11 минут мозг без питания. Картина, представшая передо мной, мягко говоря, как-то не очень вписывалась в общепринятые медицинские каноны: отец стоит на полу, облокотившись на реанимационный стол, причем, не на тот стол, на котором его реанимировали, а на соседний, расположенный в 2-х метрах! Встал со стола через 20 минут после 11-ти минутной клинической смерти!

— Что ты делаешь? — Кричу я, почти срываясь в фальцет — Ложись немедленно!

— Я хочу домой. — его твердый голос не терпит возражений.

— Хорошо! Поедем домой. Но сначала надо привести себя в порядок!

— Забери меня домой!

Но в течение последующих трех дней ситуация продолжает усложняться. Отец лежит все на том же реанимационном столе. Часто теряет сознание, силы покидают его. В капельницу постоянно вводят стимулирующие препараты Летальный исход может наступить с минуты на минуту. Все эти дни отец со слезами на глазах умоляет, требует отвезти его домой. В конце концов, вынуждены исполнить его последнее желание. Подписав письменное обязательство об ответственности за возможные последствия, получил разрешение забрать его домой. Оставалась одна проблема — как его везти, не убирая капельницу. Нужна карета скорой помощи с высоким потолком. Звонок в городское управление скорой помощи застал главврача на очередном и, как всегда, очень важном заседании.

— Старик, я бы тебе с удовольствием помог, но не имею я права везти из больницы домой больного в таком состоянии. Если помрет по дороге, будешь долго носить мне передачи. 

Пока переговаривались по телефону, отец схватил трубку капельницы и выдернул иглу… Проблема перевозки вместе со стойкой неожиданно отпала сама по себе. Времени на раздумья не оставалось. Без вводимых лекарств дыхание и сердцебиение могло остановиться в любую минуту:

— В машину! Быстро! 

С реанимационного стола вдвоем подхватили отца на руки и понесли к припаркованной машине. Все еще оставалась призрачная надежда успеть довезти до дома живым. Успели! Катастрофически обессиленного, но безгранично счастливого внесли его в дом, уже заполненный многочисленными родственниками. Два врача — дочь и сын героя дня решили взять шефство, предоставить больному полную свободу действий, дать ему возможность последние часы прожить среди родных, удовлетворенным и неотягощенным приемами различных лекарств. Освободили комнату от лишних предметов, расстелили одеяла по всей комнате, обложили его подушками, чтобы имел возможность восседать как на троне. Улыбка не сходила с его мокрого от слез лица, но истинное блаженство ощущал дед, когда маленькие внуки копошились вокруг трона. Весь день движение родственников, близких, друзей не прерывалось. Уговоры поспать, хоть немного отдохнуть не принимались, да и мы не настаивали, видя обессиленного, но неимоверно счастливого человека. Всем нам на удивление отец выдержал наполненный событиями день. Это было тем более невероятным, что лекарства были полностью исключены. Наша с сестрой ночь была бессонной, следили за состоянием, тревожно прислушивались к дыханию. Но смертельно больной пациент дышал ровно и проспал всю ночь без каких-либо эксцессов. Следующий день точно повторил предыдущий. Снова слезы счастья. Снова родственники, посетители, внуки, копошащиеся рядом. На следующий день он уже пытался сидеть без поддерживающих его подушек, самостоятельно держал в руках еду. С каждым днем к нему возвращались силы, уже пытался сесть и встать и это ему удавалось. Заметил следы реанимационных ожогов на груди, поднял на меня вопрошающий взгляд. Короткий рассказ о его приключениях и путешествии в никуда выслушал с огромным интересом и тревогой, словно малыш, завороженно слушающий интересную, загадочную и страшную сказку. Спустя шесть дней после возвращения домой из реанимационного отделения для прощания с родственниками, встал, смешно сказать,   вопрос о назначении лечения уже не умирающему, но выздоравливающему больному. Вновь возникла необходимость в госпитализации. Поразмыслив, решили госпитализировать не в Правительственный  стационар, где хорошие условия, а в городскую больницу, где хорошие врачи. Поместили его в зал городской больницы, где располагались примерно 15 реанимационных столов. Находиться «посторонним» в зале категорически запрещено. Отозвал в сторонку миловидную старушку-нянечку в потрепанном условно белом халате, дал денег:

— Пожалуйста, проследите эту ночь за моим отцом.

— Не волнуйся милок, все сделаю, милок!

Немного успокоившись, постоял у стола, поговорил с отцом, заверил, что в ночное время за ним поухаживает добрая нянечка, пожелал спокойной ночи. Собрал ненужные отцу вещи и направился по коридору к выходу. Пытаюсь открыть входную дверь, но она открывается самостоятельно и в коридор вваливается совершенно пьяная моя заботливая нянечка… Вызывает искреннее восхищение способность наших тружеников  к молниеносной утилизации неожиданного приработка! Пришлось вернуться, уговорить врачей разрешить мне провести ночь в коридоре на стуле и время от времени заглядывать в зал. Больше экспериментировать мы не стали и ранним утром следующего дня вернули отца в ту же больницу, где врачи похуже. Медперсонал встретил нас несколько настороженно : умирающего больного в критической стадии забрали домой под подписку из реанимационного отделения и вот уже через неделю вновь его возвращают в ту же клинику, но уже в терапевтическое отделение. Мы стали как бы участниками живого укора всей системе здравоохранения клиники. Через два больничных дня отец вновь забастовал и к нескрываемому удовлетворению медперсонала, отца мы посадили в машину и окончательно отвезли домой, где и завершили стабильный процесс восстановления. Лишь спустя почти три месяца второй сердечный удар не оставил отцу шансов на жизнь