6. Сопротивление контакту - В поисках хорошей формы. Гештальт-терапия с супружескими парами и семьями

Все счастливые семьи похожи друг на друга,

каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

Лев Толстой

У каждого человека есть свое представление о счастливой семье. Счастливая супружеская пара или семья имеет характерные приметы, которые мы можем отметить и, возможно, даже согласиться с ними. Что же это за приметы? В чем они проявляются? Итак, супруги:

· слушают друг друга

· имеют собственные чувства и мысли

· обмениваются своими мыслями и приходят к согласию

· спрашивают друг друга, прежде чем принимать решение

· без страха соглашаются или не соглашаются друг с другом

· приспосабливаются друг к другу

· борются за то, что “правильно” и “хорошо” для каждого из них

· начинают, продолжают и завершают обсуждение плана и лишь затем дают ему ход

· делятся своей болью, интересами, сожалениями, обидами, нежностью, разнообразными потребностями и желаниями

· умеют принимать “да” с благодарностью, а “нет” — легко и без обиды

· переходят от одних переживаний к другим без “торможения”

· отказываются от того, что невыполнимо

· смеются над собой

· влияют друг на друга

· поддерживают интересы и проекты друг друга

· гордятся достижениями друг друга или сострадают неудачам

· уважают суверенитет друг друга и в тоже время приходят на помощь, если кто-то испытывает боль

· помнят о проблемах другого, когда они принимают серьезный оборот

· терпимо относятся к причудливым или новаторским идеям друг друга и мечтают вместе.

Соответствовать такому поведению необычайно трудно. Во-первых, это тяжелая работа. Во-вторых, супруги и семьи в основном плохо обучены искусству семейной жизни. Ведь обучение одного поколения – дело предыдущего. Плохие навыки семейной жизни переходят от одного поколения к другому, как предрасположенность к заболеванию или “фамильный порок”. Поскольку эти плохие навыки по большей части не осознаются, мы обнаружили, что каждой силе, которая тяготеет к хорошей семье или супружеству, противодействует равная сила, отталкивающая нас от этого, вызывая сопротивление хорошему контакту с супругом или членами семьи. В-третьих, осознавание некоторых вещей вызывает слишком болезненные, непереносимые переживания, а некоторые действия слишком трудно совершить.

Непереносимое осознавание и слишком трудные действия

Мы часто не слышим друг друга: слишком болезненно и страшно знать разоблачительную правду о себе и близких. Об этом трудно заговорить и трудно слышать.

Мы отвергаем мысли и чувства, связанные с обидой, ревностью, злобой, упрямством, глупостью, стыдом, мелочностью, эгоизмом, склонностью преувеличивать, замкнутостью и т.д. Слышать все это от других также трудно.

Мы не делимся своими соображениями друг с другом, чтобы прийти к соглашению, возможно, мы не хотим отступаться от своего мнения и идти на компромисс. А может быть, потому, что всякий раз, когда мы делали это в детстве, нас наказывали, стыдили, игнорировали, обижали, обзывали глупыми и упрямыми, а затем оставляли страдать в одиночестве. Теперь эту боль слишком трудно выпустить наружу.

Мы не задаем друг другу некоторых вопросов, чтобы не получить отпор или из страха показаться глупыми. Мы не хотим услышать ответы, которые заставят нас страдать. При этом мы боимся обнаружить собственные, глубоко спрятанные секреты, которые могут причинить нам боль. Мы можем осознать, как плохо поступали или несправедливо относились к кому-то. Такие переживания оказываются слишком болезненными, чтобы находиться в сознании и сердце.

Мы можем не принимать различий между нами и нашими близкими, потому что просто непереносимо признать, что жена, муж, отец или брат “такие”, что они черствые, наивные, нерешительные, глупые, противные, узколобые или эгоистичные. Зачем нам знать об этом? Такое осознавание может оказаться просто бедствием, оно причиняет слишком сильную боль.

Зачем нам бороться за что-то, если мы постоянно “пропадаем” в своем прошлом, где были слишком слабыми или неуклюжими и не могли противостоять родителям, сестрам или братьям, жене или мужу? Зачем нам сближаться с другими, если когда-то в прошлом нас обозвали “эгоистичными”? Зачем нам бороться за что-то, если нас все равно перехитрят и сделают по-своему? И зачем нам отстаивать свое мнение, если в прошлом наш голос не слышали, не понимали или не брали в расчет?

Список наших неосознанных отказов бесконечен. В нас живет несчетное количество отторгнутых переживаний и разочарований. Наше неосознанное “я” несет в себе одни лишь травмы.

Сопротивление контакту

Легко говорить о личностном росте как о замечательном процессе, освобождающем и расширяющем сознание человека. Однако не так легко увидеть, что происходит на самом деле, и не так легко нести ответственность за то, что сделал или не сделал. Жизнь с осознанием неизбежных потерь своих близких и своего собственного ухода часто просто непереносима. Полное осознавание – тяжкое бремя. И, тем не менее, знание – это благо, даже если оно причиняет боль1. Не удивительно, что большинство из нас частично спит. Такое “сонное бодрствование” является способом защиты от мировой скорби. На языке гештальт-терапии мы называем это явление сопротивлением контакту или сопротивлением осознаванию. Таким образом, сопротивление – это тип контакта, который позволяет человеку избегать прямого контакта в угоду сохранению контакта с чем-то другим. Несознавание становится для организма “меньшим из двух зол”. Однако я хотел бы представить вам и традиционное определение сопротивления как динамическую форму избегания контакта и осознавания2.

Мы никогда не будем одиноки в своем сопротивлении. Оно развивается в нашем детстве вместе с нашей семьей и распространяется на наши актуальные взаимоотношения с людьми. Для сопротивления нужны по крайней мере двое, а в блокаде сознания может принимать участие вся семья. Сопротивление работает как адаптивный механизм выживания. Оно принимается и развивается сознательно или бессознательно в домашней среде и бывает как врожденным, так и приобретенным.

Феноменология сопротивления

Любое развитие порождает сопротивление, и поскольку переживания человека находятся в постоянном движении, они также сталкиваются с внутренним сопротивлением. Наше внутреннее сопротивление переживается как нежелание изменять привычный способ существования. Видеть утешение в том, что существует постоянно, вполне естественно. Когда процесс постоянных изменений развивается плавно и безопасно, это утешает нас. Такие изменения усиливают самоощущение.

К сожалению, сопротивление рассматривается обычно как некое дополнение к отвержению. Мы можем сопротивляться определенному способу поведения, идеям, отношениям или какому-то взгляду на вещи, однако сами мы воспринимаем это как действие, направленное на охрану, поддержание и усиление собственного "я” и нашей психологической целостности. А что мы сами думаем о своем сопротивлении изменениям? Быть может, мы отстаиваем свой внутренний мир? Это и есть феноменологическое определение сопротивления – определение, которое делает ударение на ценности внутренней жизни человека, его собственных переживаний.

Здесь мне бы хотелось сделать несколько существенных замечаний. Процесс нашего существования постоянно сопровождается изменчивыми состояниями наших потребностей и цикла их фрустрации/удовлетворения. Обладая очень сложным и легко программируемым организмом, мы можем научиться блокировать удовлетворение потребности. Блокирование может происходить на любом уровне процесса “заглатывания” и усвоения, включая сенсорный аппарат, железы и другие внутренние органы, мышцы и такие жизненно важные процессы, как дыхание. Блокирование происходит также и на корковом уровне в форме размышлений, навязчивых идей и повторяющихся стереотипных мыслей. В этом и заключается фиксация. Фиксация блокирует поступательное развитие организма. Всю психопатологию можно рассматривать как обширное и хроническое прерывание пространственно-временного процесса, с помощью которого организм легко движется к достижению всего спектра своих потребностей. Уродливое поведение имеет свои особые характеристики, то, что кажется нам “болезнью”, на самом деле является состоянием, которое приспосабливается к блокаде.

Несмотря на то, что человеческий организм так сложен, его составляющие – нейроны и другие клетки – дискретны и ограничены. Прочность человека определяется степенью его управляемости, обусловленности и способности систематически хранить получаемую информацию. Организм склонен навсегда сохранять свою функциональную стабильность. Однако на другом полюсе живет стремление организма к изменениям.

С одной стороны, человеческий организм склонен к привычному, повторяющему поведению, с другой – он постоянно сражается за улучшение своей участи. Большая часть нашей энергии уходит на напряжение между этими двумя противоборствующими силами. Любая технология, которая намерена изменить поведение человека, непременно столкнется с тем, что в основе любого поведения будет лежать сопротивление. С чем бы мы ни сталкивались – с сопротивляющейся или сотрудничающей стороной организма, – сопротивление свидетельствует о том, что у нас есть тенденция двигаться по направлению к мотивационному центру. Все части и силы организма структурно и функционально соединены вместе таким образом, чтобы каждую минуту стремиться к ощущению целостности.

Виды сопротивления

В главе 4, посвященной интерактивному циклу, я описал процессы, происходящие с людьми на оптимальном уровне, когда они чувствуют, “проживают” и завершают любое событие. Я также затронул тему сопротивления, которое теперь буду рассматривать очень подробно, с особым вниманием к его интерактивному и функциональному аспектам. Интерактивное сопротивление, в первую очередь, прерывает процесс в различных фазах интерактивного цикла. В этом случае супружеская пара или семья не может участвовать в беседе, не в состоянии осуществить задуманное дело или получить удовлетворение от завершения начатого, не может двигаться к чему-то новому. Давайте рассмотрим все возможные способы достижения неосознанной блокады на каждой фазе цикла.

В начале фазы осознавания чувства организуются в определенные переживания двух людей. Люди слышат голоса друг друга, могут ощущать взаимные прикосновения, чувствовать запах и даже вкус другого, если находятся в тесном соприкосновении. С помощью таких стимулов включается осознавание: появляются и распознаются потребности, чувства выходят из фона и становятся фигурой внимания, а идеи развиваются и позже дают о себе знать.

Сопротивление, возникающее в чувственной фазе цикла, называется десенсибилизацией3*. [[[[*Снижение или блокирование чувствительности.]. В этом случае люди рассеянно смотрят друг на друга, слушают реплики собеседника поверхностно или не слушают вовсе. Они либо избегают прикасаться друг к другу, либо, прикасаясь, блокируют ощущения в своем теле, сознании и сердце. Острота контакта исчезает еще прежде, чем появляется возможность понять друг друга.

Застревая на раннем этапе интерактивного цикла, супруги или семья начинают скучать, чувствовать раздражение, свою эмоциональную и интеллектуальную отстраненность от происходящего. Супружеская пара или члены семьи не побуждают друг друга к общению, они лишь присоединяются к всеобщей домашней скуке и раздражению. Они принимают скуку как способ жить вместе, не называя это скукой, считая ее чем-то вроде “серости”, наполняя ее, к примеру, цветным экраном телевизора или чем-то другим отвлекающим. Система перестает ценить выражения чувств и мыслей. Она проживает свою скучную жизнь и чувствует безопасность, накрепко заключая себя в узкие рамки индивидуальных границ.

Десенсибилизированные семьи или пары стараются не травмировать друг друга и оберегают самих себя от вторжения извне, переставая чувствовать. Они добиваются этого ценой неосознавания того, что теряют в своей жизни.

Главным видом сопротивления в фазе осознавания является проекция. Проекция существует, когда один человек, не задавая вопросов, воссоздает информацию о другом. Другой не сообщает эту информацию, но и не опровергает проецируемую. Например, человек, создающий проекцию, может сказать: “Ты, наверное, голоден. Я приготовлю еду”; или: “Ты, наверное, замерзла. Я включу отопление”. Для проекции необходимо наличие другого человека, который не дает информацию о себе и позволяет другому “додумывать” за него. Этот человек не скажет: “Нет, я не замерзла”; или: “Я совсем не голоден”, такие люди не испытывают желания прояснить ситуацию.

В жизни проективных семей или супружеских пар чаще всего отсутствует синхронность: тот, кто склонен к проекции, движется быстрее, а тот, кто является объектом проекции, заторможен и реагирует замедленно, всегда бесстрастен и терпелив. Если я спрошу вас: “Не голодны ли вы?”, а вам понадобится много времени, чтобы это обдумать, я стану проявлять нетерпение и могу не дождаться вашего ответа. Если вы достаточно долго ждете и не хотите решить, чего же вы на самом деле хотите, я заполню эту брешь по своему усмотрению. Я живу в более быстром темпе, нежели вы, и не могу сказать: “Похоже, тебе нужно время подумать. Хорошо, я подожду, пока ты примешь решение”. Поэтому склонный к проекции человек поторопится сказать: “Ну ладно, давай обедать!”

Когда вы проецируете свои переживания на другого, вы делаете некоторые предположения, и если вы оказываетесь не правы, то можете попробовать еще раз. Когда, наконец, ваши предположения оказываются правильными, оба человека могут двигаться дальше. Если один человек начинает спрашивать другого: “Ты голоден?”, а другой ничего внятного не отвечает, первому подчас ничего не остается, как самому принять решение готовить еду или идти куда-нибудь обедать. Но если принятие решения за другого становится хроническим, эти двое останавливаются в своем развитии и между ними никогда не происходит ничего нового.

Проекции имеют тенденцию повторяться, потому что желания другого человек заменяет своими. Отношения между членами семьи, мужем и женой становятся стереотипными, безжизненными, с небогатым набором вариантов. Как правило, у супругов или семей, поддерживающих проективный стиль жизни, есть “хваткий” лидер и пассивные равнодушные последователи. Такие отношения не предполагают никаких споров или живых обсуждений. Однако молчаливые соглашатели могут накапливать возмущение и проявлять его в неожиданных вспышках неудержимого гнева.

Если между членами такой семьи и существует согласие, оно оказывается слабым, безжизненным и все происходящее в семье воспринимается и ценится лишь частично: они идут в ресторан, в то время как один из них не голоден; приглашают в гости двоюродного брата, которого кто-то не любит, и при этом кто-то третий вообще предпочел бы пойти в кино. Очевидно, что такой семейный “праздник” в лучшем случае обернется большой скукой, а в худшем – мучением. Аналогичный сценарий можно распространить на любые другие семейные решения или действия. Здесь проблема заключается в нарушении процесса совместной жизни, а не в содержании происходящего.

Самый ленивый способ сопротивления осознаванию – интроекция. В этом случае одна сторона насильно “скармливает” другой идеи или решения, а другая "заглатывает" все это целиком, не "прожевывая". Интроекция предполагает очень небольшие затраты энергии по сравнению с тем количеством энергии, которая нужна для того, чтобы задавать вопросы или приводить встречные аргументы. Усилия, необходимые для того, чтобы действительно прийти к общему мнению, требуют времени и энергии. Когда человек заранее соглашается со всем, что ему предлагают, он почти не тратит энергии.

Так же, как и проекция, интроекция избегает дискуссий. В интроективной семье принято жить по старым правилам и не придумывать новых. В таких семьях процветает апатия и безынициативность. Стабильно суженное осознавание дает членам семьи или супругам обманчивое чувство безопасности. Конформность к установленным правилам порождает нечто вроде семейной летаргии. Это может происходить как со всей системой и с ее внутренними субсистемами, так и с отдельными членами этих образований. Люди в таких системах склонны подчиняться авторитету. Они могут повторять, к примеру, суждения из средств массовой информации или других официальных источников. Они стремятся жить “правильно”, в соответствии с уже установленными общественными нормам, не делая никаких творческих усилий и не высказывая никаких независимых суждений. Они, как правило, придерживаются общих стандартов. Если они устраиваются на работу, то в первую очередь озабочены правилами поведения. Их прежде всего беспокоит, “что подумает шеф”, они не думают о принятии собственного решения, потому что “правильное решение” и есть “то, что подумает шеф”. Они становятся хорошими чиновниками, солдатами и “жертвами рекламы”.

Ретрофлексия – еще один способ, при помощи которого семья избегает осознавания и контакта. Ретрофлексия возникает в фазе энергии/действия интерактивного цикла. Энергия членов семейной системы необходима для того, чтобы поддерживать совместную жизнь и активно двигаться к намеченным целям. В ретрофлективных семьях или супружеских парах люди поворачивают на себя то, чего они хотели бы от других членов семьи. Они сдерживают гнев, агрессию и сексуальные переживания и не просят поддержки, утешения и внимания. Каждый чувствует себя некоторым образом изолированным и в то же время замыкается во внутренней борьбе.

Такая внутренняя борьба часто локализуется в мышцах, голосовых связках или других частях тела, которые потенциально могут быть выразителями тех или иных чувств. Люди несут в своем теле застывшую энергию, зарабатывая при этом множество соматических симптомов. Им кажется опасным позволить другому переживать или предложить другому помочь выйти из затруднительного положения. Таким людям легче укрыться за работой, алкоголем или наркотиками, чем открыто взглянуть в лицо родителям, мужу или жене, сестре или брату.

Члены ретрофлективной семьи или супружеской пары изолированы друг от друга. Они не делятся друг с другом своими обидами или болью и не предлагают свое тепло или утешение. Их личные границы малоподвижны. Они слишком заботятся о собственной независимости, каждый живет сам по себе, замкнутый в своем одиночестве. Самодостаточность в таких семейных системах ценится больше, чем общительность.

Субсистемы в ретрофлективных семьях в целом имеют схожие характеристики. Границы подобных систем непросто пересечь. Таким людям нелегко попросить помощи у соседей, друзей или терапевта. С такой же неохотой они откликаются на зов людей из внешнего мира. Они редко ходят на вечеринки, посещают общественные места. Члены семьи стараются спрятать себя в психологической крепости.

Легко себе представить, какие системы удерживают свою энергию в случае фрустрации. Контакт между членами семьи сведен к минимуму, они почти не делятся друг с другом значимым или личным. Кроме того, они изолированы от окружающего их сообщества людей. Члены таких семейных систем живут “за семью печатями” как по отношению к миру, так и по отношению друг к другу. Мать говорит детям: “Не говорите об этом отцу”, а сестры и братья утаивают друг от друга свои секреты. Взрослые не делятся с детьми своими чувствами, мыслями или планами. Дети стараются не задавать взрослым лишних вопросов. Интеллектуальный климат в этих семьях бывает унылым и неинтересным. При этом, как это часто бывает, их личные признания отправляются в дневники или иное тайное творчество. Для таких систем характерны болезни, чувство вины и другое деструктивное поведение. Тем не менее, на людях у них всегда все в порядке. За чувство безопасности и автономности они платят дорогой ценой хронического одиночества4.

Такие люди обычно принадлежат к “сильному и молчаливому” типу личности и ценят собственную автономность. Они редко присоединяются к каким-нибудь командам, союзам или объединениям, так как им не свойственно выражать свое мнение вслух. Их непроницаемое выражение лица не позволяет понять, что они знают и о чем думают. Они живут так, как будто находятся в постоянном противоборстве со всем миром.

Дифлексия, или уклонение – еще один вид сопротивления, с помощью которого семья или супружеская пара избегает развития в фазе контакта интерактивного цикла. Таким способом люди избегают общения, переводя контакт в другую плоскость, не вызывающую тревоги5. Я приведу два типичных примера из жизни моей собственной семьи, которой в большой степени была свойственна дифлексия.

Джозеф (приветствуя своих родителей после долгой разлуки): Мое путешествие закончилось! Привет! Привет! Я так соскучился!

Отец: Привет, что случилось с твоими волосами? Почему ты не постригся?

и второй...

Джозеф (после того, как его матери сделали операцию): Как ты себя чувствуешь? Я так волновался за тебя.

Мать: Мне было немного больно. А теперь скажи мне, останешься ли ты на выходные?

Вместо того чтобы устанавливать прочные отношения, участники рикошетом парируют реплики друг друга. Не замечая дифлексии, система старается принимать незавершенное действие как должное. Семьи и супруги с дифлексией находят безопасную тему для разговора, чтобы достичь взаимного удовлетворения. Одно переживание растворяется в другом и исчезает. Это дает слабое движение и прочный результат. Границы между людьми размыты, плохо установлены, и таким образом членам такой системы удается избегать межличностного дискомфорта.

Дифлексия – это безумный и головокружительный способ общения, потому что члены семьи или муж с женой не имеют нормальных полноценных отношений друг с другом. Их голоса, путешествуя от одних ушей до других, прерываются на полуслове, постоянно перескакивая с темы на тему. В крайних проявлениях члены таких семей говорят все одновременно, и никто из присутствующих не чувствует интереса к себе или причастности к происходящему.

Конфлюенция, или слияние – совсем другой вид сопротивления. Это явление характерно для фаз осознавания, разрешения и выхода интерактивного цикла. Конфлюенция является основным способом непрятия различий между людьми. В фазе осознавания люди, не оглядываясь, приходят к соглашению, даже не обсуждая мнения друг друга. Похожая ситуация возникает и в фазе разрешения, где требуется различение и разделение каждого голоса.

Конфлюентные семьи также имеют тенденцию к ретрофлексии. Как и при ретрофлексии, они слабо руководствуются соображениями друг друга и не отличаются искренностью. В таких семья царит род интеллектуальной лени, когда люди не желают думать всерьез о том, что говорится вокруг. Они могут легко согласиться с едва “пропеченной” идеей, которая при близком рассмотрении может не иметь никакого смысла. Любовь к ближнему – такая работа, которая предполагает несогласие друг с другом, а в результате дает им возможность прийти к лучшим и свежим решениям. Конфлюенция всегда препятствует таким совместным усилиям и тем самым препятствует возникновению опыта совместной жизни и любви. Энергия в таких системах нейтрализуется.

Конфлюентные и дифлективные семьи не делают ничего, чтобы могло привести к настоящей близости, возникающей в результате взаимного противостояния, когда люди настаивают на том, чтобы быть услышанными, провоцируют друг друга на агрессию или симпатию, спорят, принимают или не принимают чью-то сторону в решении сложных проблем. Дифлексию и конфлюенцию характеризуют стереотипные выражения любви, в которой нет доверия, потому что оно никогда не подвергается испытаниям. Люди в таких семьях не могут полностью считаться друг с другом или чувствовать настоящую солидарность в своем маленьком сообществе.

В последней части цикла, фазе выхода, членам конфлюентной семьи или супругам трудно отпустить друг друга. Они “прилипают друг к другу”, “повисают на шее”, так как боятся малейшего разделения. Им страшно оказаться без опоры. Существуют служащие, например агенты по продаже или рекламе, которым платят за то, что они умеют манипулировать своей любезностью и услужливостью. Таких людей обычно называют соглашателями, они настолько сильны в своих дипломатических качествах, насколько боятся конфликтов. И естественно, что стремление к слиянию обычно возникает у людей, которые настолько незащищены или не осознают своей силы, что боятся любого воздействия извне.

Теперь, внимательно вглядевшись в различные проявления сопротивления, мы можем заметить, что сопротивление служит защитой от душевной боли, травмы, дискомфорта, тяжелых столкновений и отвержения. Вместе с тем мы видим, какую цену приходится за это платить: безразличие, интеллектуальная скудость, энергетическое истощение, депрессия, утрата чувства юмора и веселья, чувство неудовлетворенности – вот что характерно для различных форм сопротивления (см. табл. 6.1).

Таблица 6.1. Общие определения: сопротивление, сотрудничество, поддержка

А: Фаза/ модель/ сопротивление

Возбуждение/десенсибилизация

Осознавание/проекция

Энергия/интроекция

Действие/ретрофлексия

Контакт/дифлексия

Разрешение/конфлюенция

Выход/конфлюенция

Б: Сопротивление, возникающее в фазе цикла или перед ним

Блокирование чувств с помощью ослабления рецепторов, включая избирательный слух, тактильное бесчувствие, неспособность различать слабые или даже очевидные качества других. Результаты: скука и отсутствие интересов.

Приписывание другим своих собственных мыслей, чувств, убеждений и т.д. Результаты: внутренние переживания воспринимаются так, как будто они принадлежат другому.

Принятие идей, информации, ценностей, убеждений и т.д. без различения. Поведение, при котором человек считает, что он “должен” действовать, не задавая вопросов. Результаты: идентификация с окружающей средой и нивелирование собственного "я”.

Поворот энергии вовнутрь. Человек делает с собой то, что хотел бы сделать с другим или с окружающей средой. Избегание агрессии или проявлений недовольства. Сохранение самодостаточности, а по сути — насилие. Результаты: самодеструктивное поведение, болезни и чувство вины.

Уход в сторону от собственных или чужих чувств с помощью отклонения внимания от такого контакта. Снижение напряжения или внимания к контакту.

Размывание границ между собой и другими или окружающей средой. Отказ от различения и отъединения собственного "я”.

Трудности, возникающие в тот момент, когда нужно дать другому уйти - “зависание” на контакте без учета энергии, необходимой для переживания контакта.

В. “Сотрудничество”

Поддержание сниженных стимулов из окружающей среды; принятие скуки как должного.

(а) Человек, склонный к проекции; (б) реципиент, который может (1) предложить мало информации и ограничивает попытки получить ее; (2) принимает проекцию без протестов.

(а) Человек, склонный к интроекции; (б) донор, который насильно “скармливает” мнения, инструкции и т.п. своему реципиенту. Может сопротивляться усилиям по деструкции и ассимиляции, например, с помощью убеждения.

Принятие соматизации эмоций/возбуждения без различения (например, гнев, направленный вовнутрь, вызывает головную боль). Члены семейной системы ничего не предлагают. Никто ни о чем не просит.

Принятие уклонения; удовлетворение “незавершенным действием”. Желание начать новое дело, не завершив старое.

Отдельное существование непереносимо; “повисание” на другом; согласие находиться постоянно вместе.

Партнеры испытывают тревогу перед разъединением и не могут отпустить друг друга; они боятся отделения и различения; слишком долгое рукопожатие - “мертвые руки”.

Г. “Поддержка системы”

Отсутствие стимулирующих культурных характеристик системы; обесценивание/страх возбуждения.

Ограниченное общение и язык; обесценивание обсуждений; никакого обмена осознаванием.

Важность привычного поведения со слабыми требованиями к современной системе ценностей, отвечающей актуальной ситуации. Отсутствует энергия для отбора.

Переоценка самодостаточности и межличностных границ; поддержка системы и усиление физических симптомов как выражения чувств.

Подкрепление посторонних тем для контакта; болезненная охрана границ, что позволяет ограничить контакт внутри системы; обесценивание конфликта внутри системы; словарь системы не содержит конфликтных слов, таких, например, как спор, ссора, обида и т.п.

У системы отсутствует опыт разрешения; системные механизмы, или ритуалы, противостоят агрессии или несогласию. Ценность: “Не расшатывай лодку”.

Система, в которой пассивности и спокойствию противостоят ритуалы и процесс, который отрезает их, например, долгие обсуждения, пока не будет достигнуто единообразие мнений.

Семейная терапия в основном сосредоточивается на неосознанных силах. Цель терапии заключается в том, чтобы подвести сопротивление к осознаванию таким образом, чтобы семья или супружеская пара могла выбрать для себя более приемлемые способы контакта. Задача терапевта – вызвать у своих пациентов любопытство к тому, как они справляются с этим явлением, чего они избегают и какую цену платят за такую безопасность. А поскольку мы оптимисты, мы всегда надеемся на то, что такое осознавание действительно вызовет изменения к лучшему. Часто так и происходит, и мы всегда очень рады подобным изменениям.

Семья Франклин: работа с сопротивлением

Этот рассказ поможет нам поговорить о сопротивлении в контексте данной ситуации. Давайте рассмотрим, как терапевт работает с сопротивлением и избегает мобилизации сопротивления у семьи Франклинов. У этой семьи сопротивление выражено не сильно. Контакт достигнут, и все члены семьи свободно задают друг другу разные вопросы. Однако похоже, что под видом контакта им позволено вторгаться за личные границы другого. Когда человеку задают слишком много вопросов и он начинает чувствовать, что ему навязывают контакт, вправе ли он отказаться говорить о чем-то слишком личном? Что можно считать допустимым в нормальной семье?

Отцу семейства сорок три года, он преподаватель, а матери сорок два, она врач. У них трое сыновей: Мэту семнадцать, он собирается поступать в колледж, Лэсу пятнадцать, он еще учится в школе, а Джерри двенадцать.

Мэт: Я не хочу никаких обидных выпадов.

Мать: Я тоже не хочу, правда, я никогда не знаю, что может тебя обидеть. Когда ты заговорил об этом, я стала представлять себе, что ты чувствуешь.

Отец: Все, что здесь происходит, важно для нас.

Мэт: А я и не говорю, что не хочу разговаривать о чем-нибудь важном. Просто мне кажется, вы могли бы заметить, что у нас есть определенный настрой...

Отец: Все это прекрасно, и я это приветствую, но я совершенно не понимаю, где здесь обидные выпады.

Мэт: Я думаю, вы оба знаете, что это такое. Это когда скажешь что-нибудь и думаешь: “Зачем я это сказал?” Вот вам пример: когда я уехал с Крисом на каникулы, вы дали мне понять, что недовольны.

Отец: Согласен. Ты прав, было бы разумнее обходиться без подобных вещей. Но мне кажется, для разговоров о том, что мы чувствуем, двери должны быть распахнуты. Ведь если мы говорим о своих чувствах, это не значит, что мы хотим обидеть друг друга.

Мэт: Хорошо.

Сопротивление членов семьи происходит на осознанном уровне. Так как членам семьи трудно определить или понять, что такое “обидные выпады”, у них возникает ощущение тайны. Тайна порождает проекции, потому что общий смысл не найден.

Интроекции возможны тогда, когда кому-то просто сообщают информацию, а он не задает вопросов, или кто-то обижен чем-то и принимает это, не высказывая претензий.

Решение проблемы может проходить еще несколькими способами: вы можете отрицать обиду или оправдывать ее. Вы также можете удивляться, что кто-то обиделся на вас, обесценивая сказанное другими, или, наоборот, сожалеет об этом.

Терапевт: Я хотел бы сказать вам, что просто поражен, как быстро вам удалось найти интересующую всех тему. Вы поговорили, проработали ее и пришли к согласию. Это здорово. Большинство семей не умеют так активно и быстро разрешать свои проблемы. Мне было приятно видеть, что вам это удается. А сами вы замечали, с такой легкостью вы расправляетесь с возникающими в вашей семье трудностями?

Фокусируя свое внимание на сильной стороне и состоятельности семьи, терапевт оказывает ей поддержку: “Посмотрите, какие вы хорошие! Посмотрите, как легко вам удается справляться со своими проблемами! Я поражен!” Ведь понятно, что не любая семья может позволить чужому человеку стать участником их жизни.

Но если этот человек говорит им: “Ребята, я знаю, какие вы хорошие, и все у вас получается. И если мы встретимся еще, вы должны знать: я на вашей стороне. Правда, если есть светлая сторона, значит, может быть и темная, которая вам может и не понравиться. Но я пойму и приму это”. У терапевта есть привилегия и одновременно тяжелая ноша – определять светлые и темные стороны семьи.

Первая интервенция приостанавливает процесс развития сопротивления. Она поддерживает хорошее самочувствие у участников и уводит их от противостояния. Тем самым терапевт как будто говорит: “Вы пришли сюда, чтобы посмотреть на свои недостатки, и, наверное, поэтому вы волнуетесь. Если я буду, уподобляясь вам, рассматривать оскорбления, которые вы наносите друг другу, вы почувствуете себя еще хуже. Тогда вам захочется объединиться против меня и сказать: “Мы не такие плохие, как вы думаете. Вообще-то мы хорошая семья”. Когда терапевт присоединяется к сильным сторонам семейной системы, он снижает сопротивление контакту между членами семьи, а также между ним самим и семьей. Он налаживает с ними хорошие “рабочие” отношения.

Эта интервенция также дает позитивное подкрепление семье в целом. Она призывает участников: “Продолжайте делать то, что вы делаете хорошо”. Позже, спрашивая их, о том, как легко они решают свои проблемы, терапевт побуждает семью проявить любопытство к своему интерактивному процессу.

Терапевт поддерживает сильные качества семьи, и первая интервенция проходит как простой комплимент. Она напоминает членам семьи об основных проявлениях их состоятельности – они способны называть свои проблемы и готовы их обсуждать.

Как ни странно, большинство семей не готовы принимать такие “комплименты”. Ведь они зафиксированы на своих недостатках, проблемах и неприятностях. Упоминания о сильных сторонах в поведении семьи не кажутся им уместными в подобной ситуации.

Отец: Лэс и Джерри, что вы думаете о том, что Мэт может покинуть нас, как в прошлом году?

Лэс: Мэт часто уезжает из дома, и мне кажется, что ничего особенного не случится.

Джерри: Когда Мэт отправился на каникулы, мы знали, что он скоро вернется. Это совсем другое. А тут я не знаю, когда его ждать.

Отец: Мне тоже так кажется. Мэт, как ты относишься к тому, что можешь покинуть гнездо?

Мэт: Я отношусь к этому хорошо... Нет, не потому, что я хочу уйти из дома. Я думаю, что мне захочется вернуться, что я буду скучать первые несколько недель, но я знаю: справлюсь с этим.

Мать: Я по-настоящему гордилась тобой, когда ты сам спланировал свою поездку, выяснил расписание рейсов и организовал ужин с друзьями.

Мэт: Мама, ты совсем не вспоминаешь своих братьев. Непохоже, что у вас с папой были братья и сестры. Мне это странно.

Отец: Мне это тоже странно, особенно когда я думаю, как вы, мои сыновья, покинете дом, и о том, как вы близки друг с другом и с нами.

Лэс: А как ты понимаешь, что ты с кем-то близок?

Отец: Я буду надеяться, что не потеряю связь с тем, кто мне близок.

Джерри: Да, правильно.

Отец: А как ты определишь, что такое близость? Мои сестры и я, например, не особенно играли друг с другом, когда росли вместе. Мама тоже, как мне кажется, не особенно дружила с дядей Джимом. А вот вы все время вместе.

Мать: Я тоже много думала о том, как и где вы станете жить.

Лэс: Я собираюсь продавать драгоценности в Аризоне. А ты приезжай ко мне в гости.

Отец: И все-таки как бы там ни было, близки мы или нет, о будущем говорить рано.

Такие вопросы – палка о двух концах. С одной стороны, они проясняют то, что происходит, позволяют преодолеть непонимание и углубляют контакт между членами семьи. Вопросы предотвращают проекции и интроекции – никто не додумывает и не предполагает за другого. Темная же сторона заключается в полной свободе задавать вопросы в любой момент, что может нарушать автономность и быть назойливым внедрением в личную жизнь. В таком случае контакт между членами семьи, наоборот, прерывается и становится неопределенным.

Терапевт внимательно ищет те “узкие места”, на которых семья начинает “буксовать”. Например, только ли взрослые задают вопросы? Как это выглядит – как допрос или как живой интерес? Если в семье кто-нибудь, кто не задает вопросов и не проявляет любопытства, потому что боится это делать? Есть ли в семье люди, которые могут задать вопрос, независимо от того, насколько другой готов на него ответить?

Терапевт: Сейчас мне бы хотелось на минутку прервать вас и сообщить о том, что я заметил. Как вы помните, я попросил у вас разрешения вступить в разговор, если увижу что-нибудь, что вас заинтересует. Когда я обращал ваше внимание на то, что кто-то мог задавать вопросы, а кто-то просто сообщал некоторую информацию о себе, всякий раз мне казалось, что я вижу определенную модель. Например, большинство вопросов исходило с одной стороны, затем вопросы стали поступать с другой стороны. Или, когда мне казалось, что в основном информация шла от одного источника, внезапно она начинала поступать из другого. Удивительно, но, похоже, вы все способны задавать вопросы друг другу. Я еще не до конца уверен в этом, потому что мы еще только начали работать, но, по-видимому, каждый из вас чувствует себя свободным спрашивать и отвечать друг другу. Может быть, это и не совсем так, но пока что мне так показалось.

Итак, я хотел бы попросить вас подумать о том, действительно ли каждый из вас настолько волен спрашивать любого обо всем, или это не так? Мне было бы интересно, если бы вы попробовали поразмышлять об этом, если вас это вдохновляет.

Что же делает терапевт для того, чтобы снизить сопротивление и усилить интерактивный процесс? Давайте посмотрим, что он сказал на самом деле. “Сейчас мне бы хотелось прервать...” – говорит терапевт. Это означает: “Я уважаю то, что вы делаете. Я знаю, это ваша семья и ваша борьба, и я уважаю и принимаю вашу борьбу друг с другом”. Выявляя то, что может быть интересным для членов семьи, терапевт напоминает им: “Это ваша работа, ваше любопытство, ваша энергия, но они очень важны и для меня. Я буду продолжать поддерживать вашу энергию, вызывающую ваше любопытство и способности к самонаблюдению, чтобы в будущем вы не нуждались во мне и сами смогли увидеть, что происходит и где причины ваших трудностей”.

Терапевт развивает тему обмена информацией между членами семьи. Насколько им легко говорить о себе? Как трудно им делиться друг с другом своими сокровенными переживаниями, ведь это связано с теми самыми “обидными выпадами”?

Далее терапевт говорит: “Удивительно, но, похоже, вы все способны задавать вопросы друг другу!” Следующий шаг – предложение провести эксперимент на уровне осознавания, чтобы убедиться в том, что они могут спрашивать каждого или говорить “что угодно”. Клиницист развивает тему, снимая ограничения, наблюдая, насколько свободна семья, и исследуя возможности появления болезненных точек, страхов и затруднений.

Мэт: Мне было легко задавать личные вопросы Лэсу и Джерри. А потом я уже стал задавать такие вопросы маме и папе.

Мать: Я пыталась понять, кому я могу задавать вопросы. Этим летом я задавала Лэсу очень много вопросов и сама много рассказывала ему о себе. С Мэтом я осторожнее, но не думаю, что это такая уж проблема. Как ты думаешь, Мэг?

Мэт: Конечно.

Отец: Я думаю, что долгое время мы не могли задавать друг другу вопросов. Я часто испытываю сомнения, когда мне хочется спросить вас о чем-то. Наверное, это как-то связано с вашими возрастными проблемами, но иногда это бывают и совершенно невинные вопросы.

Мать: Как думаете, ребята, вы задаете мне вопросы? Я что-то не припомню.

Мэт: Мне кажется, вопросы возникают, когда мы смотрим семейный альбом с фотографиями. Но я думаю, что ты имеешь в виду главный вопрос.

Отец: Довольно трудно говорить о себе: я слышу, что вы все время задаете вопросы маме, но не слышу, чтобы вы задавали их мне.

Мать: Иногда вы оба готовы пойти мне навстречу, а потом все начинается сначала. Иногда мне просто нужен ответ.

Настаивая на вопросах и обнаруживая чувства, человек отделяет себя от других. Однако спрашивая о чем-то глубоко интимном, можно оказаться назойливым и получить отпор. Здоровые семьи стараются найти баланс между любопытством и назойливостью. Мы можем сообщать просто информацию, а можем сообщать и нечто такое, что способно причинить боль. Семья и терапевт исследуют эти варианты.

Терапевт: Позвольте я продолжу свои рассуждения. Я не совсем ясно представляю себе, куда мы двигаемся, но я заметил, что все вы, похоже, легко и свободно говорите друг с другом, как сообщая о себе информацию, так и спрашивая о чем-то других. Я как будто слышу ваши реплики: “Да, мы свободно говорим, но... но... но...” И можно только предполагать, что это за “но”. Итак, позвольте мне предложить вам кое-что, а вы скажете, нужно вам это или нет.

Каждый из вас мысленно либо задает вопросы другому, которые не хотелось бы задавать, либо говорит что-то, о чем бы не хотел говорить. Просто подумайте о том, о чем вам не хотелось бы говорить, или о том, о чем не хотелось бы спрашивать. Я гарантирую: вам не придется произносить этого вслух, даже за пределами моего кабинета. Далее, подумайте о тех вопросах, которые вам хотелось бы задать кому-то, но вы не станете их задавать; или подумайте о том, что бы вам хотелось сказать о самом себе или о другом человеке, но вы не скажете этого. А затем посмотрите, сможете ли вы объяснить, почему вы этого не делаете. После вы просто скажете, почему вы можете или не можете так сделать. Не произносите ваши мысли вслух. Например, вы можете сказать: “У меня есть вопрос, который я не собираюсь тебе задавать, потому что...”

Может быть, это даст нам некоторые намеки на то, что мы упускаем. Мне кажется, в этом что-то есть. Хорошо? Как вы думаете? Понятно ли я выразился? Попробуйте подумать о том, как много вопросов или замечаний вы не могли бы произнести. Возможно, каждый из вас пятерых мог бы подумать о двух таких вопросах к двум разным людям. И если нам повезет, мы сможем послушать каждого из вас.

Эта третья интервенция после долгого выслушивания и восстановления происходящего укрепляет эксперимент. Заявляя: “Я не совсем ясно представляю себе, куда мы двигаемся” и “Вы скажете, нужно вам это или нет”, терапевт вызывает доверие прежде настороженных членов семьи. Таким образом, он дает им понять: “Я осторожно следую за вами, и это единственно возможный способ, который принесет вам пользу”. Все сомнения, сопротивление и вопросы допустимы. А затем эксперимент предлагает новую отчетливую, адресную форму, которая поддерживает личные границы участников. В то же время эксперимент исследует то, что может оказаться болезненным или трудным для членов семьи, и потому они не могут сказать или спросить об этом.

Идея эксперимента прозрачна: человек может иметь свои секреты, и если он хранит их при себе – это нормально. Быть может, очень важно в тех или иных случаях не говорить то, что может причинить другому боль, и не делать тех самых “обидных выпадов”, о которых говорит Мэт. В этом не ничего ужасного, это вполне естественно для членов семьи. Кроме того, эксперимент оставляет за участниками “безопасную возможность” все-таки сказать нечто вроде: “Да, я бы мог спросить об этом, и она (или он) с удовольствием ответили бы”. Эксперимент дает семье свободу обращения к трудным переживаниям.

Отец: Вы хотите, чтобы мы объяснили, почему нам трудно говорить о чем-то. И это может быть какой-то вопрос или что-то о нас самих.

Мать: Почему мы что-то утаиваем друг от друга? А потом гадаем, почему человек не может сказать это или: “О, Боже мой, я никогда не предполагала этого”.

Мэт: Если я признаюсь в том, что не могу сказать тебе что-то, потому-то и потому-то, кто-то другой скажет: “А почему он не может сообщить это мне?” Мне кажется, этот кто-то обидится.

Отец: Так можно неожиданно обнаружить, что кто-то недоволен тобой или может быть недовольным, при том что причина недовольства не открывается.

Если вы не делитесь с близкими, никто не будет расстроен или обозлен на вас за то, что вы испытываете такие непонятные или “безумные” чувства. Если вы не задаете “трудных” вопросов, вы никого не расстроите. При этом вы изолируете свою боль от других и почувствуете себя одиноким человеком, находящимся вне контакта с семьей. Итак, получается, что если вы не поворачиваете свои чувства вовнутрь (не подвергаете их ретрофлексии), то рискуете навлечь на себя недовольство окружающих и произвести “обидные выпады”. Ретрофлективные чувства, в свою очередь, дают человеку ощущение безопасности, внутреннего спокойствия, но за это он платит дорогую цену – изолирует себя от близких.

Терапевт: Я уверен, что в вашей семье действительно кто-то будет разочарован или травмирован. Это происходит не в каждой семье, но в вашей скорее всего произойдет. Поэтому давайте представим себе, что кто-то уже расстроен тем, что услышал, и посмотрим, что получится. По-моему, это интересный вариант? Хорошо?

Эта интервенция продолжает предыдущую. Терапевт предполагает: “В вашей семье человек не будет чувствовать себя в безопасности, если начнет задавать некоторые вопросы или высказывать определенные соображения. Этот эксперимент дает вам возможность, не задавая “опасных” вопросов, лишь поделиться трудными переживаниями, как если бы вопрос был задан или было высказано соображение: “Если бы я сказал тебе это, ты бы обиделся...”

Отец: Значит, вы не будете задавать вопросы, потому что боитесь, что можете получить ответ, который вам не понравится?

Мэт: А мне кажется, что вы будете смеяться. Некоторые вопросы, которые я хотел бы задать, могут показаться дурацкими. Я всегда приблизительно знаю, что вы можете мне ответить.

Отец: Когда ты говоришь, что вопросы дурацкие, и боишься, что над тобой посмеются, ты думаешь, что кто-то решит, что ты дурак? То есть вместо того чтобы задать мне эти вопросы, ты говоришь: “М-н-н, а что бы сказал папа?”

Мэт: Да, ты можешь подумать: “Я веду себя здесь не так глупо, как ты”.

Отец: Это был “обидный выпад”?

Мать: У меня тоже были похожие ощущения. Мне показалось, что если я что-то скажу, все начнут смеяться.

Лэс: Это правда.

Мать: Произойдет одно из двух. Или все начнут смеяться и приговаривать: “Ну, мама, ты даешь!” Или меня вовсе не будут слушать и начнут перебивать. Это очень хороший способ закрыть мне рот. Поэтому мне и приходится переводить все в шутку, только так мне не удается сказать то, что действительно хочется.

Отец: Я чувствую то же самое. Довольно трудно делиться своими чувствами. Я тоже боюсь, что вас это только позабавит. Вы, парни, легко отбиваетесь. Мне тяжело, когда я говорю вам что-то серьезное, а вы считаете, что это какая-то дребедень. Тогда я останавливаюсь и перевожу разговор на другую тему. И в отчаянии говорю: “Ну и черт с вами!” Поэтому я останавливаюсь, когда мне хочется поделиться с вами.

Сопротивление приобретает парадоксальную форму. Обмен информацией обычно обогащает контакт и, соответственно, снижает сопротивление, однако чрезмерная информация может быть болезненной для других, тогда люди начинают избегать контакта, отталкивая близких, что тоже травмирует их, или, пользуясь языком данной семьи, выливается в “обидные выпады”.

В описанной беседе буквально каждый член семьи чувствует себя как потенциальная жертва насмешек или каких-то других способов издевки, и не находится никого, кто бы хотел разубедить в этом другого. Как только отец близко подступается к болезненным переживаниям Мэта, мать перебивает его своими собственными жалобами. Единственное, в чем они все признаются друг другу – в своей уязвимости.

Терапевт: Можно я скажу вам, что вырисовывается из того, что я вижу и слышу, если это соответствует тому, что говорите и слышите вы. Я снова хочу сказать вам: вы производите на меня сильное впечатление. Сомневаюсь, чтобы существовало много семей, которые могут так свободно разговаривать друг с другом. Вы задаете вопросы. Один или два раза мне показалось, что вы делаете “обидные выпады” — вы называете это высмеиванием друг друга. А знаете, далеко не так просто назвать “обидные выпады” высмеиванием. Однако, похоже, у вас это получается удивительно легко. И я думаю, раз у вас это получается здесь, значит, и дома вы ведете себя так же. Поэтому в вашей семье все идет хорошо.

И все-таки я услышал и другое – ваш милый стиль общения задевает за живое каждого из вас. Вы можете говорить или не говорить об этом, но как же тогда другой узнает о том, что задел другого?

Вот что я узнал, слушая вас: вы действительно не препятствуете друг другу, когда задаете вопросы, которые задевают вас, и отвечаете на них. Удивительно, но факт. Но, возможно, вы хотели бы поговорить и о тех случаях, когда это не срабатывало?

Лэс: Мне кажется, мама, ты бы хотела, чтобы наша семья была идеальной. Я думаю, ты добиваешься цели, которой очень трудно достичь любой семье. Может быть, если ты не будешь так сильно настаивать на этом, будет лучше. А ты, наоборот, все время стараешься добиться лучшего, а когда не получается, взрываешься. Говоришь: “Я чужая в этой семье... Ах! Ах! Ах!” Ты знаешь, что в семье четверо парней и только одна девчонка, ведь ты - 20 процентов семьи.

Мать: Я уже слышала подобные заявления и раньше.

Лэс: Это не для того, чтобы отделить тебя от нас. Я просто хочу сказать, что, может быть, тебе надо обратить на это внимание. Может быть, поэтому мы не можем общаться, не обижая друг друга. Иногда я чувствую себя подавленным от того, что мы должны все время так общаться. А иногда мне кажется, что мы не оглядываемся друг на друга. Вы предоставляли мне свободу, когда мне надо было принимать решения, при этом делали все возможное, чтобы оказать на меня давление, чтобы я чувствовал себя самым сильным в семье. То есть на самом деле, я не чувствовал себя свободным, потому что я все равно не дотягивал до ваших требований.

Мать: Если я правильно тебя поняла, тебе кажется, что я хочу, чтобы наша семья была самой лучшей, и при этом не считаюсь с вашими потребностями. Это так?

Мэт: Нет. Я думаю, что ты забегаешь вперед, ты хочешь влезть поглубже в нашу личную жизнь, когда этого делать не нужно. Мне кажется, ты слишком давишь на нас.

Главное сопротивление происходит тогда, когда кто-то травмирован, а затем отторгнут. Вторичное сопротивление контакту заключается в том, что человек не признается в том, что задет чьим-то высказыванием. Он оказывается в безопасности, ретрофлектируя свою травму, пряча ее от других, но цена такой безопасности – отторжение от других членов семьи. Дети слегка насмехаются над матерью, но она не защищается, не просит о поддержке, и атака продолжается.

Терапевт: Позвольте мне на минутку прервать вас. Пожалуй, сейчас это необходимо. Как вы узнаете, что ваша мама обижена? И как вы сами показали бы, что задеты кем-то или чем-то?

Теперь терапевт деликатно подводит участников к более ясному осознаванию: “Как вы узнаете, что ваша мама обижена?” и “Мама, почему вы не говорите им: “Эй, мне не нравится, как вы со мной разговариваете. Что это за “Ах! Ах! Ах!”? Это обидно”. А где отец? Почему устраняется? Почему не может сказать, что мать обижена? А как насчет маленького Джерри? Все члены семьи продолжают чувствовать поддержку терапевта и в то же время все больше задумываются над тем, как они обижают друг друга, как бы они могли научиться избегать этого. В конце концов, им может прийти в голову такой вопрос: “А какова цена того, что мы так открыты друг перед другом?”

Мэт: Может быть, мама скажет нам, действительно ли она обижена. У нее такое выражение лица. Ей тяжело принимать некоторые вещи, о которых мы говорим. Может быть, я и придаю слишком большое значение тому, что она делает. В какой-то степени, я считаю, что прав, а в какой-то – не прав. Я думаю, она это видит, но, вероятно, я преувеличиваю.

Мать: Иногда, когда я обижена, я затихаю на некоторое время. И чувствую, что меня нет даже на 20 процентов. А потом я немного прихожу в себя, поднимаю руки вверх и говорю: “Устроим-ка мы семейную вечеринку”. А затем устраиваю фейерверк.

Лэс: Но ты приходишь на вечеринку и пытаешься распоряжаться и говоришь: “Вот как надо жить”. А в этом нет ничего хорошего, потому что потом, уходя от нас, люди говорят: “Да, конечно, все в порядке”, а за дверью восклицают: “О, Боже, что она говорит!” Как это глупо.

Мать: Я смущена. И не из-за того, что ты говоришь: это я уже слышала. А потому что, боюсь, мои 20 процентов от всех голосов не являются решающими, ваши интересы так сильно отличаются от моих.

Мэт: Дело не в твоих процентах. А дело в том, как ты все подаешь. К примеру: “О! Я чувствую себя ужасно!” И твой голос весит гораздо больше, чем 20 процентов, если ты чего-то хочешь, даже если остальные этого не хотят. Не похоже, чтобы мы когда-нибудь могли тебя переспорить. Что касается серьезных решений, за тобой все 90 процентов.

Мать: Девяносто? О-о!

Джерри: Да, мы все это знаем.

Один из способов этой семьи оставаться в стороне и не приближаться друг к другу – говорить друг другу о том, что им нужно, при этом героически (даже стоически) не делиться своими переживаниями и обидами. Это в некотором роде извращенный способ общения, когда люди говорят друг другу правду любой ценой, невзирая на личности. В результате члены семьи подавляют свою боль и замыкаются в себе. Такой способ поведения создает трудности в общении.

Терапевт: Я снова прерываю вашу беседу, чтобы сказать: вы способны легко и свободно говорить друг другу все, что приходит в голову. В этом смысле вы потрясающая семья. Не сомневаюсь, что вы прошли большой путь, чтобы достичь этого.

Однако мы начали говорить с вами и о темных сторонах этой способности. Вы называете это “обидными выпадами” или “обидами”. Мы собираемся встретиться с вами на следующей неделе, и я предлагаю вам в течение предстоящей недели обратить внимание на то, что вызывает у вас обиду или боль. Не нужно ничего делать, менять или прерывать это состояние. Мне кажется, это не столь важно на данном этапе. Просто посмотрите, как часто (а может быть, и никогда) вы переходите границы дозволенного в обращении друг с другом. Вы можете просто поинтересоваться тем, что происходит в такие моменты, и, возможно, что-нибудь понять. Я не знаю, что вы обнаружите. Итак, каждый из вас обращает внимание на появление обиды, как она возникает, и что вы делаете с ней. Фокусируйтесь на том, что вы переживаете внутри. А потом поговорим об этом здесь. Хорошо?

Терапевт щепетилен со всеми членами семьи, не выбирая правого или виноватого. Он остается в стороне от непосредственно происходящего между членами семьи и поэтому не дает советов матери или кому-нибудь другому. Терапевтическая сессия нацелена на сохранение и поддержание феноменологической реальности существования семьи и делает упор на стимулирование интереса членов семьи к себе и друг другу. Это обязательное условие терапии, даже если у нас нет богатого материала и клиенты покидают кабинет с чувством обиды и неполноценного общения. Говоря профессиональным языком, это род ретрофлексии и десенсибилизации. Возможно, это то, что требует “героических” усилий по направлению к внутренним изменениям.

Сопротивление – это избегание контакта. Но что происходит в данном случае? Может быть, это саморазрушительная блокада семьи? А может быть, сопротивление служит разным функциям?

Представьте, что вы молодой человек в семье, где принято задавать вопросы, обсуждать дела и делиться информацией. Что произойдет, если вы захотите оставить некоторые секреты при себе и не проявите энтузиазма, когда отец или мать начнут высказывать свое мнение по поводу ваших планов или мечтаний? А что, если вы боитесь насмешек или “обидных выпадов”, даже если в семье у вас не было такого опыта, но вы уже получили нечто подобное от своих одноклассников или учителей? Что вы будете делать, если ваши родители захотят, чтобы вы стали врачом, а вы собираетесь продавать безделушки на блошином рынке? А если вы родитель? Как вы будете защищать своего подрастающего ребенка от слишком сильного давления общественного мнения или от собственных грандиозных планов относительно его будущего? Как вы скажете своему повзрослевшему ребенку: “Прошу тебя, ты причиняешь мне боль, когда говоришь, что все это ерунда”?

Заключение

В финале этой главы мы увидели, каким образом сопротивление контакту в данной семье работает на различных уровнях. Всегда ли ретрофлексия так уж “плоха”? Нет, ретрофлексия является основной ценностью цивилизованного общества, а семья становится носителем этих ценностей. Ретрофлексия мешает людям обижать друг друга или причинять боль другим, говоря “горькую” правду прямо в глаза. Когда мы предвосхищаем критику со стороны родителей (братьев, сестер и учителей), так ли уж мы уходим от реальности? Проецируем ли мы в этом случае наши собственные карательные меры?

В описанной нами сессии терапевт неторопливо исследует такое поведение в семье. Возможно, свобода говорить каждому все и в любое время является сомнительным благом в данной семье. Не исключено, что Франклинам нужно учиться не только тому, как и когда задавать вопросы, но и тому, как и когда их не задавать. Все это в такой же степени касается и обмена информацией. Каждый должен спросить себя: “Хочу ли я рассказать это о себе или сказать то, что я думаю о других?” Не лишним будет представить себе реакцию других на ваше замечание или вопрос. А вдруг кто-то может обидеться, воспринять ваш вопрос, как “обидный выпад” или даже предательство?

Терапевт помогает Франклинам рассмотреть их взаимную заинтересованность, обиды или разочарование. По мере того как мы работаем с этой семьей, мы начинаем понимать, что сопротивление может стать способом фильтрования и регулирования контакта между членами семьи, чтобы он не был слишком грубым, критичным, откровенным или оскорбительным для других. Семья Франклинов начинает исследовать, какими ранимыми они могут быть, общаясь друг с другом подобным образом.

Я представил вам формальное определение сопротивления в семье или супружеской паре, а также и варианты некоторых способов регулирования контакта в данной семье. Я продемонстрировал, как можно исследовать феноменологию данной семьи и использовать возникшую тему для терапевтического эксперимента. Такого рода детальный анализ конкретной сессии должен быть полезным для терапевтов в работе с сопротивлением. Поскольку любое сопротивление переживается как прерывание на границах контакта, будет только естественным переключиться на работу по управлению личными и системными границами.

6. Сопротивление контакту - В поисках хорошей формы. Гештальт-терапия с супружескими парами и семьями - Джозеф Зинкер