4. Обряды инициации - Неизведанное Я - Д. Франкл

Мы уже отмечали, что в обществах матриархального типа табу на инцест в целом не менее строгое, нежели в патриархальном обществе. Однако накладывается запрет не столько отцом, сколько братом матери, который и принимает на себя функцию контролирующего представителя общества. Нет сомнения в том, что в матриархальных культурах мать представляет собой и Супер-Эго, и объект любви и поклонения. Но при этом жесткие аспекты Супер-Эго, из-за которых и налагается табу на инцест, как бы отщепляются от матери и проецируются на ее брата, то есть самый запрет приходится осуществлять ему. Это освобождает мать от ответственности (и вины) за то, что она не принимает побуждений мальчика, и она по-прежнему остается для него любимой. Отец в этом случае играет роль друга и помощника, не имеющего особой власти над ребенком, но и не соперничающего с ним. В патриархальных же культурах, с другой стороны, общество зрелых мужчин предъявляет свои претензии на власть и обладание женщинами и детьми по праву отцовства. Отец рассматривает сына как наследника и продолжателя его дела, то есть считает, что его душа и все, что он имеет, увековечивается в сыне. И в то же время сын является его соперником. Таким образом, в патриархальном обществе борьба идет на два фронта. Первый – битва за наследование. Муж отбирает у жены право увековечить себя в собственном отпрыске, который наследует его имя, почитает его как своего родителя и обеспечивает бессмертие его души. Дальше связь между матерью и ребенком, в особенности сыном, должна быть разорвана. Как только сын достигает зрелости, он должен забыть о своем либидозном влечении к матери. То есть в либидозных узах между матерью и сыном должна исчезнуть сексуальная подоплека и мальчик должен освободиться от эротической зависимости от нее. В то же самое время часть освобожденного либидо должна перенестись на отца, чтобы обеспечить идентификацию с ним и преданность ему. Все здание патриархальной культуры зиждется на том, насколько успешны эти процессы, названные Фрейдом "разрешением Эдипова комплекса".

Однако все эти трансформации, совершающиеся в течение второго периода созревания, могут зависеть от более глубоких слоев процесса идентификации, происходившего еще в латентный период. Собственно, можно говорить о том, что идентификация с отцом является доминирующей чертой латентного периода, но затем ее как бы отодвигает вновь проснувшееся сексуальное влечение к матери во время второго периода созревания. Поскольку в этой стадии кровосмесительное влечение становится интенсивнее, то и табу против него становятся более жесткими. Для подавления этих импульсов требуется вся полнота отцовской власти. В это время за спиной отца стоит и все общество, вся культура, ибо трансформация от кровосмесительной сексуальности к экзогамии, от детства к зрелости есть не только индивидуальный вопрос отношений между отцом и сыном, но и забота всего общества. Общество в целом заинтересовано в том, чтобы юноша преодолел фиксацию на образе матери и идентифицировался с мужским образом. Итак, можно сказать, что с каждой трансформацией периода полового созревания по-новому проигрывается битва между влиянием матери и отца, между матриархатом и патриархальной культурой, ибо общество должно быть уверено, что молодой человек станет полноправным членом данной культуры и подтвердит это всей своей жизнью. Только став полноправным членом мужской части общества, мальчик считается способным установить настоящие сексуальные отношения с женщиной, при этом обязательно с женщиной, представляющей другую семью или другое племя. Чтобы обеспечить полную трансформацию такого рода и внедрить это в сознание каждого юноши, во всех патриархальных культурах имеются определенные обряды инициации, совершаемые примерно в возрасте тринадцати лет или около того, когда происходит посвящение в мужчины.

Эти обряды, или ритуалы, выражаются в ряде символических действий, значение которых зависит от психокультурного состояния данного сообщества, все члены которого глубоко чувствуют и понимают их. При этих обрядах юноша целиком и полностью отдается воле и власти взрослых мужчин, демонстрируя таким образом готовность принять их правила. Во время обрядовых испытаний юноша осознает собственную силу и слабость, способность принять на себя роль члена своего сообщества во всей полноте: он осознает собственное полноценное Эго, оно придает ему силу справиться с новыми задачами, которые жизнь ставит перед ним. В этой готовности обменять детство на зрелость и подчиниться общественному Супер-Эго имеется и оттенок мазохизма. Ибо обряд инициации предполагает, среди прочего, испытание болью и наказанием. Своей готовностью быть наказанным за свои кровосмесительные влечения мальчик становится на сторону взрослых против своего собственного младенческого Эго. Садо-мазохистская часть обрядов инициации – телесные раны и боль, которые юноша должен выдержать без всяких жалоб, – доказывает, что он на стороне общественного Супер-Эго и против своих Эдиповых влечений, которые могут повредить авторитету старших.

Одним из наиболее интересных культовых ритуалов, все еще широко распространенных среди примитивных культур, является символический обряд нового рождения. После обычных испытаний на смелость и выдержку, сопровождаемых пением и танцами, вечером танцоры образуют круг, в котором внезапно появляется мать, несколькими ловкими ритуальными движениями рук танцоры как бы извлекают из ее тела ребенка, который делает движения, подобные рождающемуся младенцу. Итак, мать вновь рожает своего сына, но на этот раз она отдает его в руки мужчин, которые отныне будут о нем заботиться, и весь круг начинает новый танец, в котором участвует теперь и юноша. Отныне юноша принадлежит к миру мужчин. Он рожден вновь, но уже как мужчина, доказавший свою храбрость и способность справиться с болью, готовый отбросить все, что связывало его с детством. Интересно, что среди австралийских аборигенов и многих южноамериканских племен существует обычай повторять обряды инициации во взрослом возрасте для того, чтобы утвердить свою принадлежность к племени и его божеству.

Но как бы родители и целые культуры ни стремились к тому, чтобы сделать успешной и легкой трансформацию от детства к зрелости, от мира матери к миру отца, она редко протекает без проблем. Фантазии детства отнюдь не исчезают в одночасье, но продолжают населять глубокие слои подсознания, часто бросая вызов требованиям взрослости и требованиям общества, не говоря о постоянном стремлении бороться с Супер-Эго. Где-то в глубине души мужчина остается ребенком, его преследуют сновидения и воспоминания детства, в которых преобладает иллюзорный образ щедрой и любящей матери, любящей без всяких условий и не требующей испытаний на смелость и успех. С другой стороны, если образ матери предстает как "mater dolorosa" – скорбная мать, покинутая мальчиком и преданная мужчиной, – то этот образ вызывает чувства сладкой меланхолии и преданности, которые часто приводят к решимости бросить вызов зрелости и требованиям мужского мира, бороться против него, чтобы отомстить за нее. Эти героические фантазии часто не утихают и после обрядов инициации и продолжают вызывать в душе мятежные романтические образы борьбы и победы. Да и в реальности мать отнюдь не всегда готова отдать своего сына в мир мужчин.

Если сын не сможет разорвать свою либидозную связь с матерью, то его Эдипов комплекс останется неразрешенным: он войдет в мир мужчин в состоянии внутреннего противоречия, с чувством вины, его будет терзать тревога и беспокойство, что он лишний, ненужный обществу человек, изгой.

Я упомянул лишь некоторые из трудностей процесса социализации во время первого периода созревания, когда мальчик не достигает нужной степени идентификации с образом отца. Во время и после второго периода созревания проблема только обостряется, ибо в это время мальчик встречается с общественными представителями отцовского авторитета. Я хотел бы проиллюстрировать это на примере одного молодого человека, вполне, по моему мнению, типичном для многих молодых людей нашего времени.

Л.Б. было шестнадцать лет, когда его привели ко мне впервые. Он не мог утром встать с постели, спал обычно до трех-четырех часов дня. Поскольку он часто пропускал школу, то, естественно, не справился с программой и провалил экзамены. Вообще-то он был очень способным мальчиком с артистическими задатками и с удовольствием и даже энтузиазмом принимал участие в интересных разговорах. Однако по большей части он был мрачен и замкнут, вел себя цинично и вызывающе или впадал в депрессию. Его мать перепробовала все, чтобы заставить его подниматься утром, ходить в школу и почувствовать хоть какую-то ответственность, но безрезультатно. Его родители расстались, когда ему было около двенадцати лет, и его отношение к отцу было весьма неоднозначным. С одной стороны, у него осталось глубокое чувство утраты, шока от того, что отец оставил его, и в то же время он был оскорблен и зол. Любовь и потребность в поддержке превратились в ненависть, и он стал чувствовать удовлетворение, понося отца и называя его неудачником. Его собственное разочарование проецировалось на отца, и тот казался сыну неудачником. В свою очередь, он интернализировал, перенес на себя этот отцовский образ и стал сам себе казаться неудачником. Утрата отца спровоцировала регрессию к младенческому орально-агрессивному либидо, причем в такой сильной степени, что привела к фантазиям о кастрации отца и его самого.

Поскольку у него было чувство, что мир его не принимает, то он не считал и себя обязанным принимать мир со всеми его правилами, требованиями и дисциплиной. Самое большое удовлетворение он находил в том, чтобы поносить, унижать отца и любой другой авторитет, а также принижать себя как мужчину. Он не видел перед собой ни одной цели, которой он хотел бы достичь, и любое новое разочарование только утверждало в нем чувство безысходности и бесполезности любых усилий. Он страдал острейшим комплексом неполноценности, ощущением собственной недоразвитости как мужчины, его отношения с девушками всегда были окрашены опасением, что его пенис окажется слишком мал и поэтому он не сможет их удовлетворить. В общем, он ощущал себя беспомощным сердитым ребенком, который никогда не сможет занять свое место в мире мужчин. Отсюда его погружение в депрессию, пассивность и сон, а когда это состояние закрепилось в его Эго, оно превратилось в труднопреодолимый безусловный рефлекс.

Этот синдром пассивности, бунта против правил и нежелания взрослеть – навязчивое состояние с маниакально- нарциссическими фантазиями, постоянно подавляемыми или пресекаемыми, – есть довольно распространенная болезнь среди молодых юношей, в особенности из среднего класса, где отцы по большей части холодны, не интересуются сыновьями, не умеют сопереживать и давно потеряли свое значение в качестве руководителя и примера для подражания. В этом случае процесс интроекции чрезвычайно затруднен, отчего многие подростки лишаются ощущения цели в жизни.

Но вернемся к "нормальному" процессу взросления в патриархальных культурах, к его развитию после обрядов инициации. Во время обряда "второго рождения" мальчик усваивает как запреты, так и требования, обязанности взрослых мужчин. Он подавляет свои кровосмесительные импульсы, и большая часть его либидо теперь направлена на мужчин – отцов, старших братьев и их сверстников. (Можно наблюдать этот процесс и в высокоразвитых патриархальных культурах, выразившийся, например, в расцвете искусств и наук в Афинах в VI- V вв. до н.э. или, в несколько ином ключе, во всплеске религиозных страстей в раннем Средневековье.) Либидо, перенесенное на мужскую часть общества, выражает себя проникновением в тайны природы, поклонением божествам, а на более земном уровне – приобретением практических навыков и умений: мужчины объединяются в группы по интересам, будь то спорт или всевозможные приключения, они находят таким образом возможность коллективного выплеска агрессивной энергии – в групповых играх или племенных войнах, представляя собой отличные кадры для армии.

Истеблишмент обычно поддерживает подобную сублимационную деятельность, ибо она помогает установлению высоких ценностей – дисциплины, смелости, упорства. Развитие этих качеств помогает молодому человеку принять принцип отсрочки удовлетворения – фундаментальный принцип всех патриархальных цивилизаций. Это век клубов, школ и колледжей, молодежных клубов и организаций или групп, с которыми юноша может идентифицироваться и куда он переносит свои чувства верности и преданности. Если в матриархальных культурах молодые люди проводят свое раннее детство в бисексуальных сообществах, готовясь к общественной зрелости, которая предполагает опыт и практику сексуальных отношений, то в условиях патриархальных обществ существует резкое разделение по половому признаку, а сексуальность подавляется. Именно подавление сексуального импульса в тот самый период, когда он наиболее мощно заявляет о себе, создает парниковый эффект для культурной сублимации, в результате которой происходит беспрецедентный всплеск религиозной и интеллектуальной активности, взрывное развитие цивилизации вместе со всеми ее конфликтами и страданиями.

Однако, несмотря на интенсивный характер сублиматорной деятельности, нарциссические и сексуальные импульсы продолжают предъявлять свои требования, а будучи подавленными или приниженными, проявляются в виде агрессивных стремлений, направленных против самой культуры, установившей запреты. Фантазии подростков о том, чтобы разрушить или уничтожить школу, колледж, церковь, завод или контору, где они работают, или город, где они живут, могут быть настолько яркими, что некоторые не в состоянии нормально учиться или подчиниться требованиям, необходимым для овладения знаниями и приобщения к культуре. Я упомянул эти ситуации в контексте процесса первого периода полового созревания, но они вновь проявляются и еще более мощно заявляют о себе во время и после второго периода созревания. Чтобы справиться с наследством несублимированной агрессии и отвести опасность от себя, Супер-Эго применяет различные психические механизмы.