1. Соперничество и идентификация - Неизведанное Я - Д. Франкл

В тот период, когда у мальчика проявляются и накапливаются первые мужские желания, он особенно сильно нуждается в поддержке отца – и как союзника, и как примера для подражания. И если, с одной стороны, ему хочется избавиться от отца, чтобы занять его место, с другой стороны, он более всего зависит от его присутствия, чтобы идентифицироваться с ним и перенять его мужские качества. Как мы уже говорили, мать, к которой он испытывает желание, кажется ему огромной и сильной, наполняя его ощущением собственной неполноценности как в смысле сексуальном, так и личностном. Его маленький пенис беспокоит его, ибо он чувствует, что тот не способен принести удовлетворение мощным потребностям матери, которая совсем недавно считала его младенцем. Кстати, страхи по поводу своей неполноценности и незначительности наполняют подсознание многих мужчин, и источником бесчисленного количества анекдотов и шуточных рассказов являются как раз фантазии об огромной и ненасытной вагине. Эти рассказы и анекдоты отражают реальное беспокойство и тревоги, которые мужчины проносят по жизни от самых первых стадий своего сексуального развития. Тут же присутствует и страх возможного сексуального влечения матери к мальчику – страх, частично рожденный осознанием ее либидозных ощущений по отношению к нему, но чаще всего являющийся порождением собственных фантазий и представлений, – и это вызывает в нем беспокойство, что ее желания превзойдут его возможности. В такой ситуации он обращается к отцу за поддержкой и более всего в стремлении идентифицироваться с ним. Ему необходимо впитать в себя отцовскую силу, чтобы справиться с той большой женской силой, к которой его влечет. Он с интересом разглядывает отцовский пенис и гордится своим большим отцом, хотя в то же время испытывает к нему ревнивое чувство. Ревность и восхищение будут постоянно в конфликте друг с другом.

Если у мальчика чувство ревности и желание избавиться от соперника преобладают (в предсознательных образах ребенка отсутствие часто аналогично смерти), он может ужаснуться возможности потерять отца и почувствовать себя виновным в этом. (Желание, чтобы отец исчез, ассоциируется у ребенка с желанием смерти отцу, то есть с желанием его убить.) Это желание усиленно подавляется своим Я, ибо Я нуждается в отце и ощущает эти враждебные импульсы и как опасность для идентификации себя как мужчины, и как опасность по отношению и к себе и к отцу. Поэтому желание убить отца, чтобы заставить его исчезнуть, вытесняется из сознания; будучи вытесненным, оно уже не является активной эмоциональной силой, однако оно спроецируется на отца, и теперь тот будет наделен всеми агрессивно-враждебными побуждениями, которые ребенок сам предсознательно испытывал по отношению к отцу. Здесь вновь проявляются – уже на генитальном уровне – те же процессы расщепления и проекции, которые мы наблюдали на более ранних стадиях развития ребенка, они-то и вызывают роковые конфликты Эдипова комплекса.

Как известно, Фрейд считал, что нашел истоки Эдипова комплекса в неких травматических переживаниях доисторических времен, продолжающих оказывать влияние на психику человека и ставших источником развития цивилизаций. Отталкиваясь от учения Дарвина, он предположил, что человек изначально жил в условиях, названных им "первобытной стаей", где один отец- тиран повелевал всей семейной группой, обладая несколькими женщинами и выдворяя из стаи сыновей, как только те достигали половой зрелости.

Он считал первобытную стаю зародышем человеческой семьи, состоявшей из всевластного, ревнивого и агрессивного отца, содержавшего гарем и изгонявшего сыновей от семейного очага, как только те становились его сексуальными соперниками. Однако "однажды изгнанные братья объединились, убили и съели отца и таким путем положили конец отцовской стае. То есть совместно они сумели сделать то, что было не под силу каждому поодиночке. Возможно, ощущение собственного превосходства дал им некий культурный прогресс, как, например, изобретение нового оружия. Разумеется, эти каннибалы съели свою жертву. Этот жестокий первобытный отец был для братьев предметом зависти и примером для подражания. И вот они идентифицировались с ним, поглотив его и обретя таким образом часть его силы. Праздник жертвоприношения, очевидно самый первый из человеческих праздников, – это повторение того памятного преступного акта, давшего начало столь многим явлениям, в частности социальному устройству, религии и моральным запретам. Для того чтобы счесть этот итог приемлемым, независимо от нашей гипотезы, нам стоит лишь предположить, что всех братьев, собравшихся в группу, обуревали те же противоречивые чувства по отношению к отцу, которые характерны для отцовского комплекса у наших собственных детей, а также невротиков. Они ненавидели отца, столь мощно преграждавшего им путь к удовлетворению их сексуальных потребностей, но они одновременно и любили его и им восхищались. После того как они удовлетворили свое чувство ненависти, избавившись от него, и свое желание идентифицироваться с ним, подавленные импульсы любви и нежности должны были как-то утвердиться. Это произошло в форме чувства вины и угрызений совести. Мертвый стал сильнее живого, что и сегодня мы нередко наблюдаем в судьбах человечества. То, что раньше подавлялось или исключалось из- за присутствия отца, они и сами стали запрещать, выстраивая психологическую установку на послушание у последующих поколений, мы хорошо это знаем из психоанализа. Они как бы отменили свое преступление, запретив убийство идола – фигуры, замещающей отца, то есть жертвоприношение, и отказавшись от плодов своего подвига, то есть обладания освобожденными женщинами. Итак, из чувства сыновней вины они создали два фундаментальных табу, целиком совпадающих с двумя подавленными влечениями Эдипова комплекса (инцест и отцеубийство). Нарушивший какой-либо из запретов становился виновным в одном из двух преступлений, волновавших первобытное общество".*

* Зигмунд Фрейд. Тотем и табу.

С большой долей достоверности можно утверждать, что столь драматических событий на самом деле никогда не было. Теория Фрейда о первобытной стае строилась на сильно приукрашенных историях, относящихся к группам горилл и передававшихся из вторых и третьих уст в конце девятнадцатого века, хотя более поздние исследования этих приматов совершенно не подтверждают подобных рассказов. Но даже в том случае, если нет никаких свидетельств тому, что коллективное отцеубийство когда бы то ни было имело место, и Фрейд ошибался, полагая, что изначальная социальная и семейная структура человека была патриархальной, а Эдипов комплекс есть неотъемлемая и универсальная характеристика человечества, тем не менее он был прав в своих попытках проследить происхождение человеческого поведения от древнейших первобытных корней. Следует помнить также, что начал он исследовать происхождение Эдипова комплекса в первобытном обществе после того, как обнаружил его существование в процессе самоанализа и психоанализа пациентов. И независимо от того, имело ли место когда-либо реальное отцеубийство, несомненно, влечение к этому и связанные с ним конфликты играют важную роль в психической структуре патриархальных культур, существовавших в течение по меньшей мере десяти тысяч лет.

Если в своей предыдущей книге я рассматривал влияние Эдипова комплекса на развитие человеческих сообществ, то сейчас нас интересует его воздействие на психику индивида. Ибо психологические конфликты, существующие в обществе, воспроизводятся в психике индивидов, как и – в обратном порядке – индивидуальные психологические конфликты неизбежно отражаются на обществе. Однако приходится признать, что существуют значительные различия и бесчисленные варианты форм, в которых проявляется Эдипов комплекс как в психике индивидов, так и в различных патриархальных культурах.

В то время как Фрейд утверждает, что побуждение мальчика к убийству или кастрации отца есть фундаментальный признак нарциссического и генитального соперничества, то есть соревнования за власть и сексуальное превосходство, я нашел, что интенсивность и глубина этого побуждения в каждом индивидуальном случае различны. И хотя идентификация с отцовской мужской силой есть действительно универсальное стремление у мальчика на ранней стадии генитального развития, следует помнить, что идентификация базируется на интроекции, а интроекция означает поглощение, включение в себя. Но поглощение может происходить разными путями, в очень разных формах, поэтому именно конкретная форма, в которой это происходит, определяет в основном отношение мальчика к его отцу и, соответственно, характер Эдипова комплекса и характер личности.

На конкретную форму интроекции в большой мере влияют младенческие переживания ребенка. В частности, преобладание в оральной фазе свободного сосания или агрессивно-садистских импульсов обязательно повлияет на восприятие мальчиком отцовских мужских качеств и на его идентификацию с отцом. Важным аспектом идентификации являются фантазии о поглощении, включении в себя отцовского пениса, которые могут принять форму агрессивного разрушительства, включая кастрацию – с целью захватить себе всю его магическую силу и в то же время лишить отца возможности владеть матерью. Если в период грудного кормления ребенок не чувствует желания матери поделиться с ним своим либидо и ему приходится прибегать к агрессивному кусанию, чтобы преодолеть ее защитный барьер, тогда у мальчика не может возникнуть ощущения, что отец захочет поделиться с ним своей мужской силой, ему придется насильственно отобрать ее у отца, при помощи кастрации забрать его силу себе. Это настроение, стремление к садистской интроекции, особенно усиливается, если отец отвергает либидозные потребности ребенка. С другой стороны, если отец проявляет любовь и заботу о ребенке, интроекция облегчается и также принимает форму участия и любви. Мальчик будет гордиться своей мужской сущностью, разделит эту гордость с отцом, и в этом случае кастрационные фантазии сведутся к минимуму. Правда, у него могут сохраниться садомазохистские побуждения и фантазии по отношению к женщине, кажущейся ему угрозой, и тогда он обратится к отцу как к союзнику. Идентификация с отцом даст ему удовлетворительное ощущение мужественности, силы и уверенности перед угрозой со стороны матери. На этой стадии у мальчика проявляется желание похвастаться своим пенисом, он постоянно им занят, ему необходимо убедиться, что он всегда с ним. В мифологии первобытных и даже более продвинутых обществ фаллос выступает как магический символ, способный отвести недобрые силы и защитить от агрессии вражеских сил. (Кстати, символ креста как всемогущего защитника от кровожадных зубов Дракулы и его союзниц является ярким выражением этого синдрома, одолевающего подсознание человека в течение многих веков.)

Отцовская любовь может избавить мальчика от его агрессивно-садистских комплексов и проистекающих отсюда тревожных состояний. Она способна трансформировать Эдипов комплекс в положительное, ободряющее Супер-Эго, которое тем не менее требует постоянного самоутверждения при помощи идентификации с мужской силой, что видно на примере, скажем, мужских банд с сильным авторитетным лидером.

Разумеется, в жизни все не так ясно и просто, ибо мать для мальчика не только предмет его страхов, но и объект любви, он зависит от ее забот, в то время как отец отнюдь не всегда любящая и заботливая фигура. Если мальчик в самом раннем возрасте получит от матери мощную генитальную стимуляцию – я, разумеется, подразумеваю то, что мы называем предгенитальным периодом, – ему впоследствии будет трудно избавиться от этих генитальных побуждений и своего влечения к ней. У него по отношению к ней развивается собственнический инстинкт, вызывающий резкое противодействие праву отца или какого-либо другого мужчины сблизиться с нею. У таких мальчиков обычно в возрасте пяти-шести лет, во время первой генитальной фазы, наступает истерическая стадия повышенной возбудимости, маниакальные тенденции, они требуют исключительного внимания к себе, испытывают трудности в общении, становятся эгоцентричными, не способны терпеть и ждать при удовлетворении своих желаний, в их поведении преобладают беспричинная тревога и даже агрессивность. Эротическое влечение к матери перевешивает его страх перед ней, и страх и влечение сосуществуют, и это двойственное ощущение матери как любящей и заботливой, с одной стороны, и сердитой и отстраненной – с другой, может усиливаться, если мать сама проявляет беспокойство по поводу его поведения и не знает, как справиться с этой ситуацией, как освободить его от себя и самой освободиться от его повышенного влечения к ней. Эта двойственность в ощущениях мальчика будет переноситься и на отношение к отцу, и в процессе идентификации он, с одной стороны, почувствует гомосексуальную тягу к отцу, а с другой – восстанет против этого, ибо это будет означать отстранение от матери. Ребенок будет разрываться между желанием сблизиться с отцом, восхищаться им и стремлением ненавидеть его. Так обнаруживается истерический, шизофренический тип расщепления, сопровождаемый маниакально-депрессивными комплексами.

Нужно ли говорить, что при этом существует огромное количество различных форм и вариаций развития Эдипова комплекса у отдельных индивидов, в зависимости как от их опыта во время предгенитальной фазы, так и от комплексов и характерных особенностей отца и его собственного отношения к матери и жене.

Нет сомнения, что суровость и жесткость интернализированного образа отца, действующего как Супер-Эго, определяется агрессивными импульсами ребенка. Как я уже упоминал, агрессивная, жадная интроекция в итоге создает некий внутренний агрессивный объект, ощущаемый как враждебный по отношению к собственному Я, объект, всегда готовый критиковать Я, пугать и наказывать его, вызывая в нем чувство вины и тревоги, а также мазохистские тенденции. В случае такой интроекции, как и в случае агрессивной интроекции груди в предыдущей фазе, образ отца находится, если можно так сказать, в желудке ребенка, и отсюда гнев, выражаемый отцом, вызывает не только психологическую тревогу, но и соматические ощущения, начинающиеся в области желудка. Таким образом, природа Эдипова комплекса и в дальнейшем Супер-Эго определяется не просто внешними качествами отца или матери, но проекцией на них отношения ребенка.

Если первоначально Фрейд считал, что Супер-Эго есть производное от родительского авторитета, то есть более или менее реальное воспроизведение образа отца, то позднее он признавал (соглашаясь с Мелани Кляйн), что жесткость и суровость Супер-Эго ребенка не обязательно спрягается с тем, насколько жестко с ним обходились: "Исходная строгость Супер- Эго не во всем совпадает с тем, что реально испытывал ребенок или что он инкорпорировал, воспринял от объекта, но скорее отражает собственную агрессивность ребенка по отношению к объекту".*

* Зигмунд Фрейд. Цивилизация и неудовлетворенность.

Мы уже поняли, что то, что Фрейд называл Эдиповым комплексом, тревогой кастрации и Супер-Эго, – это реальные психические явления, значение которых вполне очевидно, однако их этиология, причинная обусловленность, процессы, при которых эти явления возникают, значительно сложнее, нежели он себе представлял. Эти сложности, возможно, будет легче прояснить, если мы учтем, что Эдипов комплекс чаще проявляется в условиях патриархальных культур, где существуют традиции сексуальных запретов и где эти запреты вызывают агрессивные побуждения против запретителей – отцов или замещающих их фигур. Однако агрессивное отношение мальчика к отцу отражает не просто реальное отношение отца к ребенку, но основывается на агрессивных импульсах, испытанных им в младенчестве и проецируемых теперь на отца. Они закладывают глубокий слой в подсознании, определяющий склад характера и формирующий Эдипов комплекс у каждого отдельного индивида, весьма разнообразный по формам. Младенческие фантазии об уничтожении объекта или, напротив, страх быть уничтоженным возрождаются в первый период полового созревания, а затем и в основной период созревания, где они должны быть подавлены, а именно Супер-Эго и есть тот психический фактор подавления, через посредство которого разрешается и Эдипов комплекс. Супер-Эго – это внутреннее ощущение родительских запретов и ограничений, но одновременно и их руководства, их идеалов и надежд, играющее решающую роль в становлении личности и характера индивида. Это основной фактор, формирующий моральные устои и в большой мере определяющий внутреннюю жизнь человека; именно он передает по наследству уважение к обычаям и традициям, общественным идеалам. Он влияет на понимание человеком своей личности и своей роли в обществе. Это как бы внутренний передатчик общественных устоев и норм, проводник социальных связей.