Глава 2. РИСУНОК И ФАНТАЗИЯ - Окна в мир ребенка. Руководство по детской психотерапии - Оклендер В.

Ваш мир в красках, формах и линиях

В этом случае я прошу детей создать свой собственный мир на бумаге, используя для этого разные формы, прямые и кривые ли­нии, цвета, но не изображая ничего реального. Я говорю: «Закройте глаза и войдите в свое собственное пространство. Всмотритесь в свой мир. На что он вам кажется похожим? Как бы вы изобразили свой мир на бумаге, используя для этого только линии (прямые и кривые) и формы? Подумайте о цвете в вашем мире. Сколько места займет ваше изображение на бумаге? Где на картинке вы расположи­те себя?».

Тринадцатилетняя Сюзен заняла своим рисунком только половину листа, оставив вторую половину чистой (рис. 10). Она использовала пастель разных цветов вперемешку с темными фигурами. Ее рисунки представляли собой круглые фигуры, от которых расходились лучи, подобные солнечным; все они соприкасались с массивными черными и красными треугольниками, нарисованными кисточкой в центре лучей. Описывая свою картинку, Сюзен сказала, что сама она находится в центре рисунка, который отражает ее беспокойство, разочарования, забавные вещи и счастливые чувства. Ее беспокойство и разочарования были в темных тонах.

Один из детей. Ты можешь рассказать нам о некоторых из твоих разочарований?

Сюзен. Нет. Может быть, я сейчас и неправа, но я знаю, что они существуют.

Один из детей. Твои разочарования связаны с кем-нибудь из нас?

Сюзен. Верно... да (Сюзен затем начала рассказывать о раздраже­нии, которое у нее вызывает один из мальчиков в группе: всё, что бы он ни сказал, ее раздражает, хотя она это скрывает; какое-то вре­мя они — она и мальчик — обсуждали эту проблему и как будто бы с ней покончили).

Я. Не хочешь ли ты наделить черный и красный треугольники твоим голосом и поговорить с другими частями рисунка?

Сюзен. Конечно. Я Сюзен и я в центре всего этого. Иногда я окружена беспокойством и разочарованием и чувствую себя ужасно, а иногда всё вокруг меня забавно и весело и я чувствую себя хо­рошо.

Я. Что ты можешь сказать своему беспокойству и своим разоча­рованиям?

Сюзен. Мне не нравится, когда вы вокруг меня. Я не хочу рас­сказывать о вас. Я бы хотела, чтобы вас никогда вокруг меня не бы­ло. Но иногда вы здесь находитесь, и я не могу предотвратить ваше появление. Но я вовсе не желаю говорить о вас, не хочу этого!

Я. Я знаю, что ты чувствуешь себя ужасно из-за своего беспо­койства и разочарований.

Сюзен. Со мной всё будет в порядке, если только вы не будете о них сейчас разговаривать.

Я. Рада, что ты рассказала Джимми о своих разочарованиях, свя­занных с ним. Где они находились на твоем рисунке?

Сюзен. Вот (перечеркивает крест накрест черным карандашом одну из фигур: теперь одним поводом для беспокойства меньше).

Я. Не хочешь ли ты сейчас стать еще каким-нибудь беспоко­йством или разочарованием и наделить его голосом?

Сюзен. Нет.

Я. Хорошо. Что ты можешь сказать о вещам, которые веселят и о своих приятных чувствах?

Сюзен. Вы действительно мне нравитесь. Мне нравятся прият­ные чувства и мне нравятся шутки. (Приятные чувства и шутки бы­ли новыми переживаниями для Сюзен.)

Я. Вижу, что таких вещей много в твоем мире.

Сюзен. Да! Я привыкла чувствовать себя несчастной. А теперь в моей жизни действительно много веселого и много приятного.

Я. Не хочешь ли ты побыть некоторыми из счастливых событий и приятных чувств? (Сюзен охотно рассказывает о некоторых вещах, которые она делает с наслаждением, и о том, какие чувства в ней они вызывают.) Есть ли здесь какие-нибудь люди (показывая на ее картинку) в твоем счастливом мире?

Сюзен. Конечно. Это мой самый лучший друг. А это учительни­ца, которая мне очень нравится в этом году. А это моя мама, кото­рая больше не кричит на меня так, как раньше, а это мой отец (отец Сюзен — алкоголик), который так же, как и я, многое с трудом переносит, а это моя сестра, которая в действительности не такое уж отродье (Сюзен подмигнула сестре, которая была в группе) и это вся группа, и это вы!

Я. Не хочешь ли ты рассказать о белом пространстве на твоем рисунке (ее картинка занимает только половину листа)?

Сюзен. Это для моей будущей жизни, когда я вырасту. Я не знаю, что будет, поэтому я ничего не изобразила там.

Я. Здесь очень много комнат, которых хватит для любых вещей.

Сюзен. Правильно!

Это поразительно удачный пример того, как важно не занимать­ся интерпретациями как таковыми. Глядя на рисунок Сюзен, я мог­ла сказать себе, заметив, что ее рисунок смещен в одну сторону лис­та бумаги и что она оставила большое пустое пространство: «Ага, этот ребенок несвободен и скован. Она испугана и всё таит внутри или она лишена душевного равновесия». Некоторые из этих утверж­дений, возможно, верны. Может быть, Сюзен действительно чувст­вовала себя отгороженной и напряженной, когда изображала свой мир. Возможно, она чувствовала, что ее мир тесен, сжат и ограничен определенными рамками. Я не могу быть полностью уверена в этом, но я знаю, что после того как Сюзен попробовала визуализировать и нарисовать свой мир, а затем поделиться впечатлениями и проработать свой рисунок с нами, она оказалась способной взгля­нуть на белое пространство и допустила возможность, что там находится то, что произойдет дальше в ее жизни. Я почувствовала, что ее утверждение, ее голос и выражение лица в тот момент свидет­ельствуют об оптимизме, надежде, открытости и желанию идти навстречу жизни.

Вот другое соображение по поводу работы с Сюзен. Когда я снова перечитываю записи, я вижу, что мне, возможно, следовало бы немного дольше задержаться на «треугольнике» Сюзен, порыться поглубже в ней самой, ее переживаниях. Возможно, мне следовало бы сказать: «Стань тем треугольником и опиши себя». Мне хотелось бы попросить ее: «Побудь каймой треугольника и скажи, что ты делаешь». Возможно, она рассказала бы о том, как она защищает себя в своем мире. Я бы хотела попросить ее быть самой сердцеви­ной себя, центром, который казался мне таким огненным и полным энергии. Я могла бы использовать углы треугольника. При ретрос­пективной оценке нечего и говорить, каким ценным этот мир мог бы быть. Сейчас мне представляется, что чувство собственного Я у Сюзен можно было бы усилить, если бы я проделала это.

Томми, девяти лет, изобразил серию кривых, нечто, похожее на холмы, и огромное улыбающееся солнце, выходящее из-за холмов (рис. 11). Он рассказал нам, что он — это маленькая точка за темным холмом, у самого его подножия. Некоторые из холмов были раскра­шены в яркие цвета, а некоторые были темными. Он использовал кисточку, пастель, простой и цветной карандаши, чтобы достичь различных оттенков. Он сказал: «Я дорога у подножия холмов и я хочу взобраться на них. Это сделать нелегко. Некоторые холмы приятные, а некоторые трудные. Я могу отдохнуть и поиграть на не­которых холмах. Я стараюсь добраться до вершины, где солнце. Для этого потребуется много времени». Я попросила его быть солнцем и поиграть с маленькой точкой.

Томми (в роли солнца). Я вижу, как ты присел отдохнуть. Тебе нужно проделать длинный путь. И все-таки ты это сделаешь. Я всегда здесь.

Он же (в роли точки). Я стараюсь. Я чувствую, что, похоже, предстоит длинный путь. Я вижу тебя там и ты даешь мне тепло. Я буду стараться.

Сам по себе рисунок уже говорит о многом, что уходит глубоко во внутренний мир Томми. В процессе работы с рисунком я могла бы попросить его подробнее рассказать о каждом из его холмов, о том, как он ощущает себя в качестве маленькой точки за холмом, на что это похоже — быть солнцем. Меня всегда поражает глубина чувств и внутреннее содержание, которое выражают дети младшего возраста. Когда я пишу об этом через 5 лет, я испытываю такой же трепет, как тогда, когда я впервые слышала слова Томми, отражаю­щие его внутреннюю мудрость. Три месяца спустя после этого заня­тия та же самая группа, включая Томми, работала с глиной. Я объяснила детям, как делать абстрактные фигуры, которые могли бы быть их миром в настоящее время и определить с помощью символа свое место в этом мире. Томми вылепил высокую пирамиду с ма­леньким мячиком, покоящимся на вершине. Он описал свой глиня­ный мир, свои чувства во время работы с глиной и под конец ска­зал: «А этот маленький шарик на вершине — это я». Тот час же один ребенок вспомнил его прежний рисунок и напомнил ему об этом. С сияющим лицом Томми сказал: «У! Я полагаю, что в конце кон­цов мне не пришлось слишком долго добираться до вершины!». Это поразило меня как яркое подтверждение возрастания положительно­го отношения Томми к его собственному миру. Это ведь был тот же самый мальчик, который во время описанной выше фантазии с пещерой изобразил сцену Рожцества, чтобы привлечь внимание к себе.

Во время индивидуального занятия с 14-летним Джимом я по­просила его закрыть глаза и представить себе свой мир в красках, линиях и формах. Затем я предложила ему нарисовать то, что он увидел: «Не надо изображать ничего реального, а только подумай, какие формы тебе лучше использовать, какие линии больше подхо­дят для твоего мира? Какие цвета: темные или светлые? На что похож твой мир?». Он нарисовал большой синий ящик с .толстыми разноцветными линиями внутри.

Джим. На моей картине большой ящик с множеством разноцвет­ных кривых линий. Я не знаю, что это значит. Я просто нарисовал его.

Я. Отлично. Я хотела бы, чтобы ты был этой темной синей ли­нией, которая очерчивает края ящика, и поговорил с вещами в ящике.

Джим. Я большой ящик вокруг тебя и собираюсь держать тебя там.

Я. Теперь пусть эти линии отвечают, на что они похожи. Что они говорят ящику?

Джим. О, мы—связка светлых изогнутых линий. Мы счастливы и можем бегать вокруг, но мы не можем выйти за пределы тебя, Потому что ты не позволяешь

Я. А что это за жирная линия? Что это может быть в твоей жизни? Есть ли что-то в твоей жизни, мешающее тебе делать то, что хочется?

Джим. Да, верно, мои родители не оставляют меня в покое. И мой отец мне много не позволяет. (Затем Джим начал говорить о не­которых вещах, которые он хотел бы делать, указывая на область вне ящика на своей картинке.) Он не дает мне выйти туда, как будто это что-то ужасное.

Я. Представь себе, что твой отец сидит здесь наверху, и скажи ему об этом. Он — этот ящик.

Джим. Хорошо. Я, пожалуй, даже рад, что ты не позволяешь мне выходить за пределы себя. Мне немного жутко (Джим по-прежнему говорил от лица линий внутри ящика; у него при этом было очень удивленное выражение лица).

Я. Стань чем-нибудь за пределами ящика и скажи, что ты собой представляешь.

Джим (рисуя несколько линий в пространстве за пределами ящика). Я пучок линий снаружи, за пределами темной линии. Джим считает, что он хочет делать то, что и я, но на самом деле ему страшно. Я куча вещей, которые дети в школе хотят, чтобы он де­лал, но его отец не позволит ему этого и это хорошо. Он может причинить вред себе или попасть в трудное положение. (Затем Джим добавил, глядя на меня с удивлением.) Я, пожалуй, доволен, что во­круг меня есть границы. Мои линии внутри счастливы! Мне нравит­ся эта граница.

Семейные портреты

Очень полезны упражнения, при котором дети должны нарисо­вать свою семью с помощью символов или животных. «Закройте гла­за и войдите в свое собственное пространство. Теперь представьте себе каждого члена своей семьи. Если бы вы нарисовали их на листе бумаги в виде изображения, напоминающего скорее какую-нибудь вещь, чем реальных людей, что бы это было? Если бы кто-нибудь из вашей семьи напоминал вам бабочку, потому что много порхает повсюду, изобразите ли вы его в виде бабочки? Или, может быть, какие-то лица напоминают вам круг, потому что они всегда окружа­ют вас? Начинайте с того, кого вы представили первым. Если вы зашли в тупик, закройте глаза, вернитесь обратно в свое про­странство и снова представьте себе свою семью. Вы можете исполь­зовать капли краски, абстрактные формы, предметы и животных, и всё что угодно, всё, что придет вам на ум».

Один мальчик нарисовал разнообразные символы своей семьи (рис. 12). Вот что он сказал (пояснения в скобках мои): «Я нахожусь внутри клетки в середине ее (зеленая морская звезда внутри образования, похожего на ящик). Мой брат (16 лет) считает, что он номер один (большой пурпурный круг с огромным номером один в середи­не). Моя сестра (12 лет) думает, что она замечательная: она обманы­вает всех, кроме меня (голубой круг с красным сердцем в середине, выходящими из него и охватывающими его когтистыми лапами). Моя мама замечательная (цветок). Я изобразил отца в виде мозга, потому что он считает, что знает всё. Донна (8 лет) хорошая: она не дает мне прозвищ (голубая и розовая бабочка). Мой брат (10 лет) ябедничает на меня. Он делает скверные вещи, хотя улыбается всё время. Люди не знают этого, и поэтому он выходит сухим из воды (лицо с безучастным взглядом и улыбкой). Ближе всего мне мама. Все поучают меня, дразнят, ябедничают. Я заперт в середине».

Пятнадцатилетняя девочка так рассказала о своей картинке (рис. 13): «Мне ближе моя мама (сердце, пронзенное стрелой), иногда она даже слишком хорошая. Она слишком легко уступает. Я думаю, она любит меня. Она берет меня в магазин за покупками и покупает мне разные вещи. Я не знаю, что чувствуют другие дети в нашей семье (брат 11 лет и сестра 13 лет). Мой брат играет в шары, и это всё, о чем он говорит. Моя сестра сладкоежка и любит жевательную резин­ку. Она ест слишком много. Мой отец — светило, он полон идей. Я—волны, потому что люблю плавать. Мой отец выслушивает меня, но мы постоянно затеваем споры; ему, похоже, никогда не понять, что я пытаюсь сказать на самом деле». Ее рисунок был сделан во время семейного занятия, в котором участвовала вся семья, члены ко­торой рисовали и обменивались впечатлениями, чего они никогда не делали раньше.

В ответ на последние слова девочки ее одиннадцатилетний брат сказал: «Да, она один раз сказала папе, что она чувствует, и он похвалил ее за это, так что теперь она думает, что всегда может рас­сказывать о своих чувствах, и они всё время затевают споры. Я хочу, чтобы она хоть иногда молчала». Брат, который не мог терпеть постоянные конфликты, сказал о своем рисунке: «Я капелька некта­ра на моем любимом цветке. Мои сестры — бабочки. Мои родите­ли—птицы. Всё находится в движении: мне нравятся вещи, которые движутся. Все счастливы, веселы, вокруг всё цветет (его рисунок включает много цветных мягких линий). Солнце курит трубку, как папа. Оно говорит: Мне нравится твоя семья там, внизу!". Очень хорошо, что папа теперь не пьянствует. Всем нам стало жить лучше. На этой неделе у нас, детей, не было ни одной драки. Четыре меся­ца назад я перестал воровать. Я решил, что это просто недостойное занятие. Я по-прежнему иногда попадаю в неприятное положение, но из-за пустяков. Мне нравится поддерживать мир. Мне не нравят­ся ссоры».

При этом после завершения картин я часто дополняю инструк­цию. После того как ребенок даст общее описание, я прошу его рас­сказать о каждом изображенном человеке (если этого недостаточно в общем описании) или сказать что-нибудь каждому человеку на картинке, или сделать так, чтобы каждый человек сказал что-то ему. Иногда я более определенно говорю о том, что меня интересует: «Скажи каждому что-нибудь из того, что тебе нравится и что не нравится. Спроси об этом от лица каждого из людей». Я могу попро­сить его изобразить диалог между двумя любыми символами. Такое упражнение дает так много материала, что иногда это производит ошеломляющее впечатление. Вести разговор посредством описания картинки гораздо безопаснее и легче, чем вести разговор членов семьи друг о друге на занятиях, а также со мной во время индивиду­альных занятий. То же самое упражнение (или любое другое из этой книги) можно проводить ежемесячно каждый раз с новыми ощуще­ниями. К тому же интересно вернуться назад, взглянуть на старые картинки и поговорить с ребенком о том, что в них всё еще верно, а что изменилось.

Тринадцатилетняя девочка: «Папа самый хороший, я люблю его больше всех. Я связана с ним (желтый круг с сердцем в середине). Я круглая, похожая на него (она — круг, соединенный линией с отцом) и поэтому считаю себя толстой. Мама слишком сладкая (розовый цветок). Мой брат находится в середине рисунка и связан со всеми нами. Он пытается ладить со всеми. Мама ближе к моей сестре: они связаны друг с другом. Моя сестра — кирпичная стена (рисунок с изображением стены из кирпича), потому что трудно пробиться к ней. Я сделала ее голубой стеной, потому что это ее любимый цвет и я хотела сделать ей приятное. Я хочу, чтобы мы стали ближе» (рис. 14).

Часто на занятиях с семьями мы переходим от картинки к человеку. Я попросила эту девочку прямо сказать ее сестре, что хо­чет быть к ней ближе. Ее сестра ответила: «Между нами немного об­щего». Это было вначале. На более позднем занятии, когда семья нарисовала подобные картинки, тринадцатилетняя девочка нарисо­вала стену с отверстием в ней и сказала: «Я начинаю проникать через стену».

Одиннадцатилетняя девочка нарисовала свою семью просто в виде капель краски с кодом цветов в углу. Каждый цвет обозначал для нее что-то определенное: любимый цвет, грустный цвет и т. д. Это была ее собственная идея, но с этого времени я часто пользова­лась ею в работе с другими детьми. Некоторые дети использовали формы—квадраты, круги и т. д. —вместо цветов.

Хотя большинство детей вначале не понимает слова «символ», они способны его понять и использовать. Я употребляю слово «сим­вол» в своих инструкциях и затем даю ряд примеров его значения.

Иногда я прошу детей нарисовать их идеал семьи в виде симво­лов. Тринадцатилетняя девочка изобразила свою семью в виде груп­пы кругов, треугольников, точек и звезд. «Мой папа — оранжевый треугольник. Я близка ему, несмотря на то, что он не живет с нами. Мне нравится проводить с ним время. Он еще добрее с тех пор, как не живет с моей мамой. Я часто дерусь со своей сестрой и мамой. Всё время мы много спорим и браним друг друга. У нас постоянно кто-то берет верх, мы слишком часто задеваем друг друга. Иногда мне хочется уйти от всего подальше. Мой идеал семьи — это цветок здесь на рисунке. Я — оранжевая точка в середине». Девочка рассказала о ситуации в семье только тогда, когда объясняла фигуры на картинке, и указывала на них, пока рассказывала. Такое положе­ние дел в их семье было представлено как само собой разумеющееся.

Маленькие дети, в основном младше восьми лет, предпочитают изображать людей, когда их просят нарисовать свою семью (хотя иногда они могут согласиться нарисовать животных). Попросить ребенка нарисовать его семью — традиционная диагностическая техника. Несомненно, при этом можно многое узнать о ребенке. Ис­пользование информации, касающейся отношений, для последую­щей работы с ребенком делает описанную технику еще более значи­мой и полезной для терапии. Семилетняя девочка, когда ее попроси­ли нарисовать свою семью, упорно ошибалась. Фигуру своей матери она рисовала выше, чем фигуру отца, приговаривая при этом: «О, я сделала ошибку, моя мама ниже ростом, чем папа!». Потом она над­писывала имена над изображениями и начала писать «Мама» над изображением отца. Она зачеркнула это и сказала: «О, это папа». Сначала она нарисовала отца с руками, заложенными за спину. За­тем она изменила положение одной руки таким образом, что рука касалась руки матери (которую отец на рисунке обнимал сзади), и сказала: «Я должна заставить папу держать маму за руку. Так надо». (Мне стало ясно, что какие-то ее проблемы связаны с чувствами к отцу, и я посвятила несколько последующих занятий выражению этих чувств.) Затем она нарисовала маленького мальчика на некото­ром расстоянии от себя, матери и отца, которые теперь стояли ря­дом, касаясь друг друга. У младенца был круглый открытый рот. Девочка и ее мать улыбались, а лице отца была мрачная усмешка. Я спросила: «Ребенок плачет?». Лаура ответила: «Да».

Я. Почему ребенок плачет?

Лаура. Да ведь я не беру его на руки (она нарисовала дом вокруг всей семьи, включая младенца).

Я. Ты рада, что ребенок там, в доме?

Лаура. О, да! Я люблю малыша, а он любит меня.

Я. Бываешь ли ты иногда рада, что ребенка в доме нет? (Мне представляется сейчас, когда я пишу это, что вопрос слишком сло­жен, но Лаура, похоже, поняла его значение).

Лаура. Иногда мне хочется, чтобы он вовсе не родился!

Затем она стала рассказывать мне о том, как ее мать позволяет ей брать ребенка на руки и ухаживать за ним, но после этого у нее болит шея. Она всё более и более откровенно выражала свои чувства и всё более спокойно воспринимала мысль о том, что может испы­тывать как положительные, так и отрицательные чувства к своему маленькому брату.

Похожая беседа была у меня с пятилетним Джимми. Я попроси­ла его побыть младенцем на картинке.

Джимми. Уа! Уа!

Я. Он так кричит?

Джимми. По ночам. И я не могу спать.

Я. Да, от этого можно действительно сойти с ума.

Джимми. Да. Я не могу спать, и я устал.

Я. Твоя мама знает об этом?

Джимми. Нет, мама не знает.

Потом он гневно говорил о своей матери, которая не понимает, как младенец влияет на его жизнь. Его мать сказала мне: «О, он лю­бит маленького. Он никогда не проявлял никакой ревности». Он действительно любил маленького брата, но брат при этом отбирал у матери значительную часть времени, будил Джимми по ночам и раздражал его. Почему-то он не смог или не пожелал выражать от­крыто свои чувства. Но они проявились в ночном недержании мочи и в нарушениях поведения в школе. Я попросила его поговорить с матерью и младенцем на картинке, и после того, как он выразил свои чувства, он начал рассказывать мне с гордостью, что собирает­ся многому научить малыша: в конце концов, ведь он его старший брат!

Восьмилетний Лэнс совершал поджоги. Он нарисовал изображе­ние своей семьи, на котором его мать, отец и сестра были рядом, а он сам далеко от них, в другом конце листа (рис. 15). Глядя на эту картинку, я уже могла оценить ситуацию. Но даже если я оценила ее правильно, запись об этом в протоколе исследования ничего не дает ребенку. Если же я смогу добиться от ребенка выражения чувств, мы будем на пути к решению его проблем. После того как Лэнс описал свою картинку, назвав мне изображенных на ней лю­дей, я попросила его рассказать мне о каждом человеке: что он делает в течение дня и что любит делать. Затем я сказала: «Ты очень далеко от остальных членов твоей семьи на картинке». Он ответил: «Да, у меня нет комнаты на их стороне».

Я. А я подумала, может быть, ты так и чувствуешь себя иногда, как будто очень далеко от них.

Лэнс. Да, иногда бывает. Я думаю, что они уделяют больше вни­мания моей сестре, чем мне. Они всегда кричат на меня по всякому поводу, и не важно, что я делаю на самом деле.

Это было началом нашего продолжительного общения и обсуж­дения его чувств. Позднее, когда я работала со всей семьей, я подня­ла этот вопрос (с разрешения Лэнса) и это стало для других членов семьи первым указанием на его чувства. До того он не мог серьезно обсуждать то, что чувствовал, в их присутствии. Лэнс, возможно, даже не осознавал того, что чувствовал. Часто приходится слышать от взрослых: «Мне надо дать выход своим чувствам». У детей при от­сутствии этой возможности легко возникает «путаница в голове» и состояние растерянности.

Куст роз

J. Stevens [49] приводится ряд замечательных фантазий, которые можно использовать в сочетании с рисованием. Я часто использую фантазию с кустом роз. Я прошу детей закрыть глаза, войти в свое пространство и вообразить себя кустом роз. Когда я работаю с тако­го рода фантазиями, я даю множество подсказок и предлагаю воз­можные варианты. Дети с выраженными психологическими защита­ми, часто находящиеся в состоянии напряжения, нуждаются в таких предложениях, чтобы раскрыть себя в творческих ассоциациях. Они выбирают те предложения, которые больше им подходят, или осоз­нают, что могут подумать и о других вариантах. Поэтому я говорю: «Какой ты куст роз? Ты очень маленький? Ты большой? Ты пыш­ный? Ты высокий? На тебе есть цветы? Если есть, то какие? (Они не обязательно должны быть розами.) Какого цвета твои цветы? Много ли их у тебя или только несколько штук? Полностью ли распустились твои цветы или у тебя только бутоны? Есть ли у тебя листья? Какие они? Как выглядят твои стебель и ветки? Как выгля­дят твои корни?.. Или, может быть, у тебя их нет? Если есть, какие они: длинные и прямые или извилистые? Глубокие ли они? Есть ли у тебя шипы? Где ты находишься? Во дворе? В парке? В пустыне? В городе? За городом? Среди океана? Находишься ли ты в каком-нибудь сосуде или растешь в земле, или пробиваешься сквозь ас­фальт? Ты снаружи или внутри чего-либо? Что окружает тебя? Есть ли там другие цветы или ты в одиночестве? Есть ли там деревья? Животные? Люди? Птицы? Есть ли вокруг тебя что-нибудь наподо­бие изгороди? Если да, то на что это похоже? Или ты находишься на открытом месте? На что это похоже — быть кустом роз? Как ты поддерживаешь свое существование? Кто-нибудь ухаживает за тобой? Какая погода сейчас: благоприятная или нет?

Потом я прошу детей открыть глаза и, когда они будут готовы, нарисовать их кусты роз. Как правило, я добавляю: «Не беспокой­тесь о том, хорошо ли вы нарисуете: главное, чтобы вы сумели объяснить мне то, что нарисовали. Затем, когда ребенок описывает мне свой рисунок, я записываю описание. Я прошу его описывать куст роз в настоящем времени, так, как будто он сейчас и есть этот куст. Иногда по ходу описания я задаю дополнительные вопросы (например, «Кто ухаживает за тобой?»). После окончания описания я читаю каждое утверждение и спрашиваю у ребенка, насколько его высказывания от имени куста роз соответствуют его со­бственной жизни.

Десятилетняя Кэрол ска­зала о своем кусте роз (рис. 1б): «Я только начинаю цвес­ти. Все цветы у меня разного цвета, потому что я волшеб­ница. Мои корни и длинные и короткие, они перепутан­ные. Я волшебница, и мне не нужно, чтобы кто-нибудь по­могал мне. Когда я испыты­ваю жажцу, я вызываю дождь, и я заставляю выглядывать солнце, если влаги слишком много. На моих листьях мно­го разноцветных бутонов. Я расту в хорошем месте, зеле­ном и очень солнечном. Я существую сама по себе; тра­ва, солнце, воздух, ветер, не­бо — это мои друзья. Сегодня небо голубое и погода пре­красная и солнечная. У меня нет шипов, которые могут ко­го-нибудь поранить. Я никог­да не умру».

Когда я потом перечитывала Кэрол каждое ее утверждение, она сказала: «Я только начинаю расти. Иногда мне не нужна ничья по­мощь. Иногда я чувствую себя одинокой. Я знаю, что умру». Многое из того, что Кэрол рассказала мне от лица куста роз, показалось мне чрезвычайно важным, поскольку я знала ее очень хорошо. Мы гово­рили с ней о том, что было самым важным для нее. Я должна была плавно подвести ее к рассказу о некоторых других аспектах ее чувств, например о том, каково это—быть волшебницей или хотеть быть волшебницей. Возможно, она и не захотела бы разговаривать со мной обо всем этом, что тоже было бы важно. Она обнаружила большую готовность говорить о тех вещах, которые она сама выби­рала.

Девятилетний Дэвид сказал, представляя себя кустом роз (рис. 17): «Я маленький, но достаточно большой для розового куста. Люди ухаживают за мной и дают мне достаточно воды. У меня нет шипов. Я не люблю колоть людей, если только они не причиняют мне вреда, как мой брат. Одна из моих роз осыпалась. Мои корни ма­ленькие, но они поддерживают меня. Вокруг меня нет других расте­ний, люди сажают их в других местах. Вокруг меня большая изго-,родь, так что моему брату не достать меня. Я не позволю моему брату быть около розового куста. Ветви образуют мое имя. Некото­рые розы как сердца, одно пробито стрелой. Мне нравится быть розовым кустом. На меня не ложится снег. На моем кусте много листвы, но мало роз».

Многое из того, что Дэвид сказал, он связывал со своей жизнью. Он очень сердился на своего брата. У Дэвида было также много жалоб на родителей, но теперь в роли розового куста он оказался способным почувствовать, что «люди (его родители) сильно заботят­ся обо мне». Я попросила его изобразить диалог между розой, которая осыпалась, и розовым кустом. В роли розы он сказал: «Я чув­ствую себя очень одиноким на земле, но люди поставят меня в воду и не дадут мне умереть». Он часто выражал ощущение, что его «выбросили», покинули, не замечают. И чувство, что родители любят его и заботятся о нем, было для него новым.

Восьмилетняя Джина (рис. 18) сказала: «У меня есть красные розы, нет шипов или листьев и нет корней. Почва помогает мне. Я в Диснейленде, потому что я люблю чувствовать себя счастливой. Я нахожусь под защитой —не так, как в жизни; сторож заботится обо мне и поливает меня водой один раз в день. Сейчас солнечный день. Я хорошенькая. Иногда я чувствую себя одиноко. Сегодня вечером я собираюсь навестить моего папу. Я маленькая и густая. Я хочу быть маленькой: я слишком высокая. Здесь никогда не идет дождь — я не люблю дождя. Иногда идет снег — мне не хватает здесь снега. Я могу видеть людей. Меня окружает трава. Мне лучше расти без корней; если они захотят пересадить меня, мне будет легче. У меня всегда есть бутоны».

Иногда дети легко идентифицируют себя с розовым кустом, как это сделала Джина. Джину удочерили, а ее родители были в разводе; со времени ее разлуки с ними она ощущала сильную тревогу в связи со своим положением, беспокойство по поводу того, что с ней произойдет. Ее идентификация с розовым кустом облегчила нам на­чало работы по устранению этого беспокойства.

Десятилетняя Черил жила в различных приютах с тех пор, как ее мать оставила ее в возрасте пяти лет. В связи с законодательством до недавнего времени ее нельзя было удочерить. Черил была очень живым, привлекательным существом. До недавнего времени она по­лучала терапию в связи с явлениями снохождения и выраженными ночными страхами. Она сказала о своем розовом кусте (рис. 19): «Я очень большая. У меня есть всякие цветы разного цвета. У меня прямые ветви. Когда они отходят в стороны, они изгибаются. Я в мягкой почве, у меня длинные корни, спрятанные очень глубоко в земле. У меня много друзей. Птицы сидят на заборе и разговаривают со мной. Вокруг меня большой черный забор, поэтому люди не могут наступить на меня или сорвать меня. Я живу во дворе. Я обычный розовый куст. У меня зеленые листья».

Я. Кто ухаживает за тобой?

Черил. Природа заботится обо мне—дождь, солнце и почва.

Я. Кто живет в доме?

Черил. Несколько человек.

Я. Ты их любишь?

Черил. Я никогда не встречала их. Они всегда куда-то идут. Я сама по себе.

Исходя из этого опыта, мы смогли открыто обсудить некоторые вопросы, которые Черил таила в глубине души. Одним из вопросов был «большой черный забор», который защищал ее. Она держалась отчужденно, и другие дети часто называли ее «снобом». Мы разгова­ривали с ней о людях, связанных с розовым кустом, и о ее собствен­ных отношениях с людьми, которые заботились о ней. Это привело к выражению чувств, касающихся ее матери и проблемы удочерения. Хотя было совершенно очевидно, что эти проблемы тревожили ее, Черил предпочитала не говорить о них. Нарисованный ею розовый куст и некоторые другие аналогичные занятия что-то высвободили внутри нее. Она действительно чувствовала себя так, как ее розовый куст, но она никогда не говорила никому о своем ощущении. К кон­цу этого занятия она сказала: «О, да, есть еще одна вещь. Добавьте: „Благодаря разнообразным цветам я знаменитый куст"».

Каракули

Е. Kramer [25] описывает как использовать технику каракуль в работе с детьми, которые еще не достигли подросткового возраста. Я считаю, что каракули — это очень безобидный метод, предназна­ченный для того, чтобы помочь детям выразить откровенно что-то, таящееся внутри них. Оригинальная методика заключается в том, что вначале ребенок должен полностью использовать свое тело, что­бы выполнить рисунок в воздухе с помощью размашистых ритми­ческих движений. Затем ребенок с закрытыми глазами рисует эти движения на большом воображаемом листе бумаги. Мне нравиться сама идея: ребенок использует огромный воображаемый лист бума­ги, поставленный перед ним на таком расстоянии, что до него мож­но достать рукой, и на такой высоте, чтобы до него ребенок мог дотянуться. Я прошу его представить, что он держит карандаш в каждой руке и изображает каракули на этой воображаемой бумаге. Он должен быть уверен, что касается каждого уголка и каждой части листа бумаги. Это упражнение с участием всего тела, по-видимому, способствует релаксации, освобождению ребенка с тем, чтобы его каракули на настоящей бумаге были менее ограниченными.

Затем я прошу ребенка сделать рисунок каракулями на настоя­щей бумаге, иногда с закрытыми глазами, иногда с открытыми. Сле­дующий шаг заключается в рассматривании каракуль со всех сторон, в отыскивании среди них форм, которые что-нибудь напоминают. Иногда дети представляют себя этими формами, шумят, говорят, что как будто смотрят на облака. Потом они стирают и дополняют ряд линий по своему выбору так, чтобы получилась картинка. Иногда

дети находят несколько небольших картинок; другие выделяют и до­полняют большую картину, состоящую из связанных друг с другом сцен. Дети рассказывают мне истории о своих картинках. Иногда, когда ребенок может отыскать только одну небольшую картинку, я предлагаю ему изобразить сцену, в которую будет включена эта маленькая картинка.

Восьмилетняя Мелинда нарисовала большую голову девочки (рис. 20). Я попросила ее побыть в роли этой девочки и рассказать о себе. Она продиктовала небольшую историю, которую я записыва­ла по ходу рассказа. «Я девочка со спутанными волосами и я только что проснулась. Меня зовут Мелинда. Я чувствую себя как лохматая собака. Я не выгляжу хорошенькой, а могла бы, если бы мои волосы привести в порядок. Мои волосы разного цвета. Я ходила в бассейн, а мои волосы длинные, и я не надевала шапочку, поэтому они стали разноцветными. Так произошло с моей подругой: у нее волосы стали зелеными. Я хотела бы иметь длинные волосы и собираюсь их от­растить. Мне нравятся длинные волосы». Рассказ Мелинды легко перешел в ее представление о себе, ощущение того, как она выгля­дит и какой представляет себя, какой личностью себя ощущает.

Восьмилетняя Синди обнаружила среди своих каракуль много шляп (рис. 21). Вот ее рассказ: «Рассказ о шляпах. У этих шляп мно­го проблем. У одной из них проблема в том, что на ней пуговицы, у другой, что она полиняла во время стирки и никто не хочет ее носить. У одной шляпы проблемы в связи с пятнышками на ней, а у той шляпы с двумя макушками — дыры и заплаты, из-за этого она никому не нужна. Одна шляпа счастливая: она красивая, фиолетово­го цвета, и кто-то носит ее. Одна шляпа очень печальная, потому что она ободранная и никто не хочет ее покупать. Фиолетовая шля­па—это волшебная шляпа, надев ее, вы не слышите криков. Я ношу ее». Я с интересом отметила, что все шляпы Синди были мужскими. Я не упомянула тогда об этом, хотя теперь, когда пишу о Синди, я поняла, что она могла бы сказать об этом многое. Я попросила ее представить себе, что на ней ее волшебная фиолетовая шляпа, и рассказать мне побольше о крике, которого она не слышала.

Одиннадцатилетняя Кэрол нарисовала большую утку на воде (рис. 22). Ее рассказ: «Я маленький утенок. У меня есть крылья, но я не могу летать. Когда я родилась, я была совсем мокрая, но сейчас у меня выросли перья и я пушистая. Я живу на воде и повсюду следую за своей мамой, и мы живем вместе с ней в парке, где есть озеро. Когда сюда приходят люди, они иногда кормят нас хлебными крошками. У меня есть лапы, а между пальцами—перепонки, с ко­торыми легче плыть по воде». Я попросила Кэрол сравнить себя с ее уткой. Она сказала: «Я сильно изменилась с тех пор, как роди­лась, но мне по-прежмему нужна моя мама. Я еще недостаточно взрослая, чтобы жить самостоятельно». Кэрол была ребенком, кото­рого надолго предоставляли самой себе.

Один восьмилетний мальчик нарисовал каракулями фигурку мальчика, сидящего в середине рисунка. Изо рта мальчика, как в ко­миксах, выходил пузырь со словом «Ха», написанным девять раз. Япопросила его побыть нарисованным мальчиком и рассказать, над чем он смеется. Он сказал: «Я смеюсь потому, что эти каракули не позволяют никому из людей добраться до меня. Они как забор вокруг меня». Легко понять куда мы с ним направились после этого.

Тринадцатилетний Грег испытывал большие трудности, отыски­вая картинки в своих каракулях. Сначала он рассматривал одну их них, поворачивал ее снова и снова и, наконец, сказал, что здесь вообще нет рисунка. Я ответила: «Хорошо, у нас есть чистый лист бумаги, попробуй еще раз». Он изобразил каракули и затем, несмот­ря на тщательное изучение, опять не смог найти картинку. Поэтому я предложила ему сделать еще один рисунок. В этот ра? он отыскал одно очень маленькое лицо. Потом он пошел дальше, нарисовав нескольких рыб, одна из которых попалась на крючок, спрута, пронзенного копьем, и одну рыбку, которая плавала отдельно (рис.23). Он сказал: «Я фиолетовая и желтая рыбка. Все попались, а я один плаваю в безопасности». Я попросила его сочинить по его картинке простой стишок, в котором были бы слова: рыбка; фиоле­товый, желтый; спокойно плавающий в одиночестве; приходящий вовремя.

Ему очень захотелось сделать другие каракули. Он снова изобра­зил рыбу (рис. 24). Он сказал: «Огромное чудовище пытается схва­тить эту рыбку. Друг рыбки, похожий на какое-то животное в фу­ражке, вытаскивает рыбку снастью, чтобы спасти ее. Я спасенная рыбка». На вопрос о том, как это связано с его реальной жизнью, он ответил по поводу первой картинки с рыбкой: «Мне удалось избе­жать неприятностей», а по поводу второй: «Кажется, мне удалось спастись, не попасть в трудное положение, но я не знаю, как». У Грега отмечались симптомы психосоматических нарушений (вклю­чая ночное недержание мочи), и мне открылась хорошая возмож­ность разобраться в происхождении симптомов, используемых им для собственной защиты. Грег был очень легким в общении и спо­койным, никогда не обнаруживал признаков гнева и не считал, что в его жизни что-то неправильно. Он спросил меня, почему он не смог увидеть никаких картинок в своих первых каракулях, и я высказала предположение, что, возможно, он только теперь позволил своим глазам освободиться. Он согласился и тотчас же взял свой самый первый рисунок каракулями и дорисовал руку, хватающуюся за стену. Он сказал, что это человек, который пытался перебраться через стену, но у него не было хорошей опоры и были неприятнос­ти. Потом он посмотрел на меня и сказал: «Может быть, я и пыта­юсь вступить с чем-то в борьбу?».

Рисунки, изображающие гнев

Время от времени ребенок выражает свой гнев во время наших занятий, и я могу использовать это, чтобы показать ребенку, как вы­разить в рисунке чувства и получить большое облегчение. Один мачьчик одиннадцати лет впал в состояние неистовой ярости, когда рассказывал о своем брате. Я попросила его изобразить в рисунке свои чувства в тот момент. Он схватил толстый черный карандаш и начал лихорадочно чертить им на бумаге снова и снова. Когда он выдохся, он выглядел расслабленным и спокойным.

Тринадцатилетняя девочка сделала то же самое с помощью красного и оранжевого карандашей, назвав свой рисунок «Сожжение сумасшедшего» (рис. 25). Однако она не выглядела расслабленной, и я заметила, что линии на ее рисунке не были плавными, как у мальчика, о котором упоминалось выше, а распадались на отдельные элементы, каждый из которых был заключен в зазубренную коробку. Я попросила ее побыть в роли одной из этих грубых красных линий, и она сказала: «Я очень сердитый, разгневанный цвет, и я взаперти». Она сказала, что временами ощущает сильный гнев, но не знает, как его выразить. Затем мы смогли обсудить, что она делает в подобных случаях, и рассмотреть приемлемые способы дать выход этому чувству.

Рисунок, сделанный другой тринадцатилетней девочкой после того, как я предложила ей изобразить на рисунке свой гнев, содер­жал несколько светлых ярких цветных пятен, окруженных очень жирной черной каймой. Когда я попросила рассказать мне о рисун­ке, она сказала: «Гнев окутывает меня. Он подавляет добрые чувства, и они не могут выйти наружу». Это заключение точно отражало ее поведение. В жизни люди редко замечали ее добрые чувства, они видели только депрессию и угрюмое настроение. Этот рисунок был первым шагом к тому, чтобы начать разбираться в ситуациях, кото­рые заставляли ее сердиться, и помочь ей найти некоторые способы выражать чувство гнева таким образом, чтобы дать возможность проявиться и добрым чувствам. Некоторые из этих упражнений мы выполняли в моем кабинете во время рисования и лепки, но ей нужно было научиться следить за собой и за пределами моего каби­нета. Она нуждалась в том, чтобы научиться в приемлемой форме выражать свое негодование по отношению к источнику, вызывавше­му гнев. Это нелегкая задача для детей, которые постоянно «выпали­вают» прямо и откровенно то, что чувствуют, даже если эти чувства не нравятся взрослым. Мне удалось вовлечь семью девочки в со­вместные занятия. Когда я пробовала сделать это раньше, она сидела в углу и оставалась мрачной; теперь она могла держаться свободно, рассчитывать на свои собственные силы и поддержку окружающих.

Моя неделя, мой день, моя жизнь

Я могу пролить свет на жизнь ребенка, попросив его нарисовать картину своей недели, дня или жизни. Картинка открывает нам путь для беседы. Одна девочка на картинке, изображающей ее день, нарисовала среди прочих вещей большой ящик, именуемый «шко­ла», со словом «приятель», написанным прописными буквами. Она нарисовала также сердце, пронзенное стрелой, с крупными инициа­лами на нем — инициалами мальчика, который ей нравился. Ее чувства к школе и ее тоска по этому мальчику отнимали у нее много сил. Некоторые дети рисуют не связанные друг с другом картинки, потому что так они ощущают свою жизнь. Иногда даже без специ­альных инструкций дети рисуют фантастические картинки, изобра­жающие такой день или неделю, которые они хотели бы пережить, и это дает мне представление о многом, с чем можно работать дальше.

Сквигл

Сквигл — термин, которым обозначают изображение на листе бумаги беспорядочных знаков, обычно черного цвета. Ребенка просят закончить картинку. Ребенок может потом рассказать исто­рию, связанную с картинкой, стать картинкой, поговорить с картин­кой и т. д.

Существуют адаптированные варианты этой процедуры в форме книг. В таких книгах используется множество знаков, неопределен­ных изображений, сделанных одним росчерком, и эти изображения должны быть закончены как картинка. В них больше намека на содержание, чем в сквигле.

D. W. Winnicott [52] описывает метод для установления контакта с детьми с использованием того, что он называет сквигл-игрой. Его метод заключается в том, чтобы сесть вместе с ребенком за стол, положив перед собой два карандаша и бумагу. Терапевт закрывает глаза, изображает сквигл на бумаге и предлагает ребенку превратить его во что-нибудь, а ребенок в свою очередь делает для терапевта изображение, которое тот превращает во что-то. По мере продолже­ния игры они рассказывают друг другу о содержании своих картинок и обо всем, что они об этом думают. По данным исследований D. W. Winnicott очевидно, что в результате оригинального метода использования старой игры возникает огромное количество спосо­бов общения.

Цвета, кривые и прямые лини, формы

Мне нравится побуждать детей постарше, подростков и взрослых изображать свои чувства и ассоциации в цветах, кривых и прямых линиях, разнообразных формах. Я предлагаю им отказаться от изображения реальных вещей и перейти К выражению чувства. Один из методов, которые я для себя открыла и успешно применяю,— попросить человек или группу посмотреть на какую-нибудь вещь, представляющуюся мне очень красивой. Я могу использовать в частности цветок, лист, растение, раковину, закат солнца, если это доступно, или живопись. Любой предмет (например игрушка или предметы домашнего быта) вызовет выражение каких-нибудь чувств.

Я также могу предложить послушать отрывок прекрасного музыкаль­ного произведения.

Иногда людям необходимо потренироваться, чтобы заставить себя расслабиться, довериться своим собственным чувствам и выра­жать эти чувства. Я прошу детей: «Нарисуйте картинку о том, как вы чувствуете себя каждый день в определенное вами время. При­несите картинки с собой на следующее занятие, и мы посмотрим их». Вероятно, сначала я предложу им сделать это вместе со мной. «Закройте глаза и осознайте, как вы себя чувствуете, как чувствует себя ваше тело. Как меняется ваше настроение, меняются ваши телесные ощущения. Посмотрите, каково вам сейчас. Затем выра­зите это на бумаге, используя только цвета, линии и формы». Я часто делаю это сама, чтобы дать детям примеры того, о чем я спрашиваю их.

Групповой рисунок

Иногда у меня бывает семья или двое детей, или даже один ребенок, с которыми я вместе рисую картинку на одном листе. «Изобразите просто ряд кругов, разнообразных форм и цветов на листе бумаги. Понаблюдайте, как вы чувствуете себя, занимаясь этим. Я буду наблюдать за всем происходящим, а затем мы обсудим результаты». Иногда возникает борьба за пространство на бумаге, и интересно наблюдать, как решается эта проблема. Уступает ли один дорогу другому, существует ли согласие, вторгается ли один на территорию другого? Детям постарше может быть дана инструкция выполнять это упражнение молча, в то время как с детьми младшего возраста нужно разговаривать. Я могу спросить: «Какие чувства возникают у вас, когда вас вытесняют из вашего пространства? Испытываете ли вы такого рода чувства в жизни? Чувствуете ли вы себя подобным образом дома?». Состояние ребенка во время этого упражнения часто достаточно хорошо отражает его состояние в жизни.

Я прошу большую группу детей вместе нарисовать картинку. Существует несколько способов выполнения этого задания. На­пример, в группе из восьми детей я раздаю каждому по листу бумаги и прошу начать рисовать. Затем по моей команде рисование прекра­щается и лист бумаги передается следующему, который добавляет к картинке что-то свое. Цикл повторяется, пока не будут закончены все восемь рисунков. Затем можно рассматривать их и рассказывать о них. Дети получают удовольствие от этого упражнения. Они веселятся, рассказывая о том, какой им представляется картинка, и делятся впечатлениями о том, какие штрихи к групповой картинке они добавили.

Другой способ создания групповой картинки требует только одного листа бумаги, но каждый должен ждать, пока другой ребенок в свою очередь добавляет что-то к изображению. Как и при рассказе в групповом варианте, ребенок может рассказывать о том, что он де­лает, в то время как другие наблюдают за ним и слушают. Иногда я начинаю рисунок сама с какой-либо специфической темы. Или я начинаю с изображения линии, формы или пятна краски и рассказываю об этом. Один из детей продолжает рассказ, по ходу добавляя что-то к моему рисунку, и так по кругу. Опять-таки наибо­лее интересно здесь состояние каждого ребенка. Я могу начать так:

«Когда то здесь жил да был маленький красный кружок. Он был один в большом пространстве. Однажды...». В свою очередь ребенок может продолжить: «Однажды пришел фиолетовый квадрат и сказал кружку: «Не хотел бы ты поиграть со мной?». Кружок ответил: „Да", и они начали играть». Следующий ребенок говорит: «Зачем пришел большой черный треугольник и начал толкать кружок и квадрат?» (черные линии отходят от треугольника к кружку и квадрату, как бы выражая толчки). Когда рисунок закончен, я спрашиваю ребенка, который нарисовал кружок, как чувствовал себя кружок, когда его толкали, и толкал ли он когда-нибудь других в реальной жизни. Специфический материал, подобный этому, может и не раскрывать­ся в групповом рисунке, но это не столь существенно. Важно то, что происходит при рисовании: сотрудничество в группе (или его отсу­тствие), терпение или нетерпение отдельного ребенка и т. д. Не следует также мешать шуткам, которые почти наверняка окажутся частью такого упражнения. Многие дети с проблемами эмоциональ­ного характера нуждаются в более радостных переживаниях для поддержания вкуса к жизни.

Рисунок на свободную тему

Дети часто предпочитают рисовать или писать красками то, что хочется им самим, а не то, о чем их просят. Это не уменьшает ценности терапевтического процесса; важно то, что находится на переднем плане для самого ребенка.

Девятилетний Аллен нарисовал очень большого динозавра и говорил о своей огромной силе и могуществе, что резко контрасти­ровало с беспомощностью, которую он испытывал в жизни.

Шестилетний Филипп нарисовал дом и автобус поблизости от него. Он рассказал очень детально разработанную историю о том, откуда автобус привез его.

Тодд, пяти лет, нарисовал большой цветок рядом с деревом (рис. 26). Я попросила его поговорить с ними. Он сказал: «Ха, де­рево и цветок.,Я хочу говорить с вами. Ха, дерево и цветок. Я люб­лю вас. Вы растете большие и высокие. Не думаете ли вы, что в один прекрасный день я тоже вырасту большим и высоким?». Я записала его высказывания на картинке, пока он говорил, зачитала их ему после того, как он закончил рассказ. Мы обсудили его пере­живания, касающиеся его роста, и затем он попросил меня добавить к уже написанному ответ на его собственный вопрос: «Да».

Пятилетний Карл нарисовал несколько абстрактных форм. Он посмотрел законченный рисунок и продиктовал: «Это детский бассейн, а тот — для пап и мам, а также больших людей. Я буду ходить в большой бассейн, потому что я большой». От этого мы перешли к обсуждению того, как было, когда он был маленьким. «Я жил со своими мамой и папой». (В это время он жил у приемных родителей.) На следующем занятии он дал заключение к другой картинке. «Это большой бассейн для великана. В нем плавает вели­кан. Это всё». Он восторгался тем, что становится великаном. Еще об одной картинке он сказал: «Это колорадский жук без глаз. Это краб. Это Кинг Конг. Это ядовитый паук. Он надоест некоторым людям и ребенок убьет его. Он не хочет стать убитым чудовищем». Карл начинал признавать и ощущать свое чувство гнева и обретать уверенность в своих силах.

Живопись

Живопись обладает специфической терапевтической ценностью. Подобно тому, как растекается краска, часто ведут себя и эмоции. Дети получают удовольствие, когда они пишут красками. Они часто не имеют возможности возобновить этот опыт после того, как перестают посещать ясли и детский сад. Если они и рисуют краска­ми, то только из маленьких баночек с акварелью. Дети любят сво­йство красок струиться и блеск различных цветов. Им нравится писать красками, и часто я предлагаю им, чтобы они просто изобра­зили краской что-нибудь, а я тем временем буду ждать и смотреть, что происходит.

Семилетняя Нэнси нарисовала небо с облаками и большой летящий самолет. Когда она закончила, мы говорили о ее рисунке и полете. Она подхватила кисть и сделала пятно из краски на одном из окон. «Это моя мама»,— сказала она. Я попросила ее рассказать побольше о том, куда направлялась ее мать. «Моя мама находится в самолете. Она куда-то летит, но я не знаю куда». Я попросила ее сказать что-нибудь своей матери в самолете. «Я не хочу, чтобы ты улетала и покидала меня». Я спросила ее, говорила ли она об этом своей матери когда-нибудь. (Она с матерью жили только вдвоем.) Тогда открылся ее страх быть покинутой. «Нет, я не говорила моей маме; я только один раз сделала это, и она сказала, что это глупо». Этот страх, который был связан с разводом родителей, дальним пе­реездом и разлукой с отцом, а также другими близкими, должно быть, привнес многое в привычку Нэнси хныкать и ее потребность цепляться за мать. Когда я обеспечила выход ее чувствам и пред­оставила ей возможность убедиться в том, что эти чувства принима­ются всерьез, удалось произвести на Нэнси огромное впечатление. Я посвятила этому несколько занятий, давая ей возможность сконцентрироваться на своих чувствах, предлагая ей рассказывать различные истории, рисовать картинки или разыгрывать сценки, в которых она изображала себя покинутой, или заставляя ее сочу­вствовать по этому поводу маленькой кукле и спрашивая ее, что она может сделать.

Поскольку оттенки, цвет и жидкая консистенция красок соот­ветствуют состоянию чувств, я иногда прошу ребенка нарисовать картинку о том, как он чувствовал себя в тот или иной момент или как он чувствует себя, когда печален или весел. По-видимому, детям легче всего изображать свои чувства красками. Когда они берут пастель или фломастер, они могут представлять всё в более нагляд­ной и характерной форме.

Я попросила девятилетнюю Кэнди нарисовать, как она чувствует себя счастливой и печальной. На одной стороне листа бумаги она изобразила красками абстрактный рисунок (рис, 27), о котором позже сказала: «Я чувствую себя особняком и открыто. Я чувствую себя, словно нахожусь повсюду. Пятна краски — это мои чувства, которые приходят и уходят, это разные чувства, но главным образом приятные». О рисунке на другой стороне листа она сказала, рассмат­ривая свои линии и цвета: «Я ощущаю нервозность, как будто внутри пробегает маленький черный жучок или сороконожка. Эта картина изображает такое состояние, когда я думаю, что нужно отложить решение на утро».

Тринадцатилетний мальчик написал красками очень большую картинку о том, как он чувствует себя после того, как обмочится в постели. Рисунок состоял из больших голубых, черных и серых пятен. Перед тем, как он начал рисовать, я спросила его, каким образом он чувствует это. Он пожал плечами и сказал: «Я не знаю».

Маленькие дети любят рисовать без инструкций. Они становятся очень сосредоточенными, когда распределяют и смешивают краски. Потом они описывают то, что видят, в форме фантастического рассказа. Шестилетний Джон сказал о своей картинке: «Это маши­на, из которой что-то вытекает. Это трубы, из которых выходит смазка. Это трубы, из которых течет масло. Это горячее масло, и вы не сможете дотронуться до него». Я попросила его побыть в роли этой машины и снова рассказать мне о его смазке. Он энергично это изобразил. «Да,—сказал он,—я забрызгаю маслом всех, кто будет беспокоить меня». Затем он поднялся с места и стал ходить по комнате, согнувшись, вытянув руки, гримасничая, сплевывая и сердито выкрикивая: «Я вам задам! Погодите!». Наконец, он сел на пол рядом со мной и мы поговорили с ним немного о его чувстве гнева.

Другой шестилетний мальчик использовал преимущественно черную краску. Справа, ближе к краю, было небольшое кольцо яр­кого цвета. Он сказал: «Это нефть и вода. Нефть попадает сюда, а туда попадает вода из океана» (показывая на цветное кольцо). Я предложила ему провести беседу нефти с океанской водой. Он сказал от имени нефти: «Не приближайся ко мне. Я отравлю тебя. Ты получишь всю грязь». Когда я позже спросила его, напоминают ли чем-то нефть и вода его чувства, он сказал: «Эта нефть — тогда, когда я сержусь! Не подходите ко мне, когда я разгневан!». У этого мальчика были по всему телу корочки от расчесов и ранки, которые он наносил себе: до настоящего времени это был для него еди­нственный способ как-то выразить свой гнев. У нас с ним было много занятий с красками и другими средствами, чтобы помочь ему выразить свой гнев, не причиняя себе вреда.

Живопись с помощью пальцев

Живопись с помощью пальцев и лепка вызывают сходные так­тильные и кинестетические ощущения. Живопись с помощью паль­цев относится к числу тех видов занятий, применение которых, к сожалению, обычно ограничено дошкольным возрастом. Такая живопись обладает многими достоинствами. Она успокаивает и расслабляет. Рисующий может сделать пробные рисунки и картины и быстро их стереть. Ему не грозят неудачи, не требуется большого искусства. Он может рассказать какую-нибудь историю по рисунку, который он считает законченным, или рассказать о том, что ему напоминает картина. Я сама делала рисунки пальцами с помощью порошка плакатной краски, смешанного с жидким крахмалом. А разве вы никогда не пробовали рисовать пальцами, используя вазе­лин, застывший крем или шоколадный пудинг?

Десятилетний Филипп на наших занятиях часто рисовал пальца­ми. Это был беспокойный ребенок, которому было очень трудно сидеть тихо на занятиях. Он часто толкал других детей, со всеми ссорился, у него отмечались выраженные нарушения двигательной координации. Однако во время рисования пальцами он был поглощен этим процессом, выглядел спокойным и довольным, глубоко дышал. В течение многих занятий по рисованию с помощью паль­цев он так и не закончил ни одной картинки. Тем не менее он начал рассказывать мне о своей жизни, о чувствах, которые он испытывал к самому себе, чувстве гнева по отношению к своим родителям и воспитателям.

В конце концов Филипп нарисовал с помощью пальцев закон­ченную картинку. На его картинке было изображено лицо клоуна. Я попросила его рассказать мне какую-нибудь историю об этом клоуне. «Мой клоун заставляет людей смеяться. Каждому он кажется смешным, но сам он чувствует грусть. Он должен разукрашивать свое лицо и надевать смешную одежду, чтобы вызывать смех у лю­дей, но они, возможно, стали бы плакать, если бы он изображал то, что представляет собой в жизни, и каждый сочувствовал бы ему». После этого Филипп впервые смог поговорить об отчаянии, которое он ощущал.

Живопись с использованием ног

Живопись с помощью ног? Да, рисунки ногами. Ноги обладают тонкой чувствительностью, но большую часть времени они заключе­ны в обувь, в которой не могут ничего чувствовать. Lynn Pelsinger, консультант по вопросам брака, семьи и детей, использует такую живопись, работая с группами детей в специальных классах школ. Она просит детей снимать ботинки и носки, что, к сожалению, не очень то поощряется в школах, и описывать, как чувствуют себя их ноги теперь, когда они стали свободными. После того, как эта идея усвоена, она просит их рассказать о том, что они могли бы изобра­зить с помощью ног. Затем она расстилает на полу плотную бумагу и ставит маленький лоток с краской. Она показывает детям, как определить требуемое количество краски и смотреть, что получается при использовании краски. Дети какое-то время упражняются в этом занятии, а затем переходят к рисованию, используя все части ног, прохаживаясь по бумаге, чтобы получилось множество отпечат­ков, делая изображения с помощью разных пальцев, пяток, боковых поверхностей ступни, пытаясь отметить характерные для каждой ноги различия.

Иногда L. Pelsinger осуществляет постоянное руководство про­цессом, предлагая детям описывать, что они рисуют, в других случа­ях дети свободно экспериментируют. Ведро с водой, чтобы вымыть ноги, и полотенце, чтобы их вытереть, все время находятся под ру­кой. Когда занятие заканчивается, все садятся рядом и рассказывают о своих впечатлениях. L. Pelsinger утверждает, что деятельность никогда не связывается только с руками или ногами. Возникает ощу­щение успокоения и радости, осознание вовлеченности в особую де­ятельность, что в условиях школы воспринимается как привилегия.

Существуют различные способы живописи ногами. Дети могут выполнять рисунки индивидуально, делать групповые картинки и фрески. Творчество в процессе группового взаимодействия плодот­ворно для последующего обсуждения. L. Pelsinger рассказывает о том, как она воспринимает ноги ребенка и обувь после первого вводного занятия и после рассказов детей о своих ногах, ботинках, носках, ходьбе и беге. Она стала обращать внимание на то, как ходят дети. Некоторые из них с рваными носками имели такой вид, слов­но шагали по стеклу. Дети с неудобной обувью или носками отлича­лись плохим, ворчливым характером; может быть вы тоже это заме­чали. L. Pelsinger отметила, что после дождя эти дети стали выби­рать окольную дорогу, чтобы по пути в школу промочить ноги, поскольку они знали, что в этом случае обувь придется снять. Когда дети заняты рисованием с помощью ног и потом моют их, L. Pel­singer помогает им вытирать ноги полотенцем и заставляет детей вытирать ноги друг другу. Массаж ног, который при этом происхо­дит, может быть приятным и успокаивающим, и детям это нравится (она заметила, что после дождя дети также охотно вытирают голову полотенцем, растирая кожу головы).