Глава XI. Поток сознания - Психология - Джемс

Порядок нашего исследования должен быть аналитиче-ским. Теперь мы можем приступить к изучению созна-ния взрослого человека по методу самонаблюдения.Большинс7во психологов придерживаются так называемого синтетического способа изложения. Исходя отпростейших идей, ощущений и рассматривая их в каче-стве атомов душевной жизни, психологи слагают   изпоследних высшие состояния сознания — ассоциации,интеграции или смещения, как дома составляют из от-дельных кирпичей. Такой способ изложения обладаегвсеми педагогическими преимуществами, какими вооб-ще обладает синтетический метод, но в основание егокладется весьма сомнительная теория, будто высшиесостояния сознания суть сложные единицы. И вместотого чтобы отправляться от фактов душевной жизни,непосредственно известных читателю, именно от его це-лых конкретных состояний сознания, сторонник синте-тического метода берет исходным пунктом ряд гипоте-тических простейших идей, которые непосредственнымпутем совершенно недоступны читателю, и последний,знакомясь с описанием их взаимодействия, лишен воз-можности проверить справедливость этих описаний иориентироваться в наборе фраз по этому вопросу. Какбы там ни было, но постепенный переход в изложенииот простейшего к сложному в данном случае вводитнас в заблуждение.

Педанты и любители отвлеченностей, разумеется, от-несутся крайне неодобрительно к отстранению синтети-ческого метода, но человек, защищающий цельностьчеловеческой природы, предпочтет при изучении психо-логии аналитический метод, отправляющийся от кон-кретных фактов, которые составляют обыденное содер-жание его душевной жизни. Дальнейший анализ вскро-ет элементарные психические единицы, если таковыесуществуют, не заставляя нас делать рискованные ско-роспелые предположения. Читатель должен иметь в ви-ду, что в настоящей книге в главах об ощущениях боль-ше всего говорилось об их физиологических условиях.Помещены же эти главы были раньше   просто радиудобства. С психологической точки зрения их следовалобы описывать а конце книги. Простейшие ощущениябыли рассмотрены нами на с. 27 как психические процессы, которые в зрелом возрасте почти неизвестны, нотам ничего не было сказано такого, что давало бы по-вод читателю думать, будто они суть элементы, обра-зующие своими соединениями высшие состояния со-знания.

Основной фат психологик. Первичным кпнкречнымфактом, принадлежащим внутреннему опыту, служит

убеждение, что в этом опыте происходят какие-то созна-тельные процессы. Состояния сознания сменяются в немодно другим. Подобно тому как мы выражаемся безлич-но: «светает», «смеркается», мы можем и этот фактохарактеризовать всего лучше безличным   глаголом«думается».

Четыре свойства сознания. Как совершаются созна-тельные процессы? Мы замечаем в них четыре суще-ственные черты, коюрые рассмотрим вкратце в настоя-щей главе: 1) каждое состояние сознания стремитсябыть частью личного создания; 2) в границах личногосознания его состояния изменчивы;   3) всякое личноесознание представляет непрерывную последовательностьощущений; 4) одни объекты оно воспринимает охотно,другие отвергает и, вообще, все время делает между ни-ми выбор.

Разбирая последовательно эти четыре свойства со-знания, мы должны будем употребить ряд психологиче-ских черминов, которые могут получить вполне точноеопределение только в дальнейшем. Условное значениепсихологических терминов общеизвестно, а в этой главемы их будем употреблять только в условном смысле.Настоящая глава напоминает набросок, который живо-писец сделал углем на полотне и на котором еще   невидно никаких подробностей рисунка.

Когда я говорю: «всякое душевное состояние» или«мысль есть часть личного сознания», то терминличное сознание употребляется мною именно в такомусловном смысле. Значение этого термина понятно дотех пор, пока нас не попросят точно объяснить ею;

тогда оказывается, что такое объяснение—одна изтруднейших философских задач. Эту задачу мы разбе-рем в следующей главе, а теперь ограничимся однимпредварительным замечанием. В комнате, скажем ваудитории, витает множество мыслей ваших и моих, изкоторых одни связаны между собой, другие—нет. Онитак же мало обособлены и независимы друг от др^га,как и все связаны вместе; про них нельзя сказать нитого, ни другого безусловно: ни одна из них не обособ-лена совершенно, но каждая связана с некоторыми дру-гими. от остальных же совершенно независима. Моимысли связаны с моими же другими мыслями, ваши —с вашими мыслями. Есть ли в комнате еще где-нибудьчистая мысль, не принадлежащая никакому лицу, мыне можем сказать, не имея на это данных опыта. Состояния сознания, которые мы встречаем в природе,суть непременно личные сознания — умы, личности, оп-ределенные конкретные «я» и «вы».

Мысли каждого личного сознания обособлены от мы-слей другого: между ними нет никакого непосредствен-ного обмена, никакая мысль одного личного сознанияне может стать непосредственным объектом мысли дру-гого сознания. Абсолютная разобщенность сознании, неподдающийся объединению плюрализм составляют пси-хологический закон. По-видимому, элементарным пси-хическим фактом служит не «мысль вообще», не «этаили та мысль», но «моя мысль», вообще «мысль, при-надлежащая кому-нибудь». Ни одновременность, ниблизость в пространстве, ни качественное сходство со-держания не могут слить воедино мыслей, которые разъ-единены между собой барьером личности. Разрыв меж-ду такими мыслями представляет одну из самых абсо-люгных граней в природе.

Всякий согласится с истинностью этого положения,поскольку в нем утверждается только существование«чего-то», соответствующего термину «личное созна-ние», без указаний на дальнейшие свойства этого созна-ния. Согласно этому можно считать непосредственно дан-ным фактом психологии скорее личное сознание, чеммысль. Наиболее общим фактом сознания служит не«мысли и чувства существуют», но «я мыслю» или «ячувствую». Никакая психология не может оспариватьво что бы то ни стало факт существования личных со-знании. Под личными сознаниями мы разумеем связан-ные последовательности мыслей, сознаваемые как тако-вые. Худшее, что может сделать психолог,— это начатьистолковывать природу личных сознании, лишив ихиндивидуальной ценности.

В сознании происходят непрерывные перемены.Я не хочу этим сказать, что ни одно состояние сознанияне обладает продолжительностью; если бы это даже бы-ла правда, то доказать ее было бы очень трудно. Я толь-ко хочу моими словами подчеркнуть тот факт, что ни'рдно раз минувшее состояние сознания не может сноваВозникнуть и буквально повториться. Мы то смотрим,То слушаем, то рассуждаем, то желаем, то припомина-ем, то ожидаем, то любим, то ненавидим, наш ум попе-ременно занят тысячами различных объектов мысли.Скажут, пожалуй, что все эти сложные состояния созна-ния образуются из сочетаний простейших состояний.

В таком случае подчинен!.» ли "in последние тому жезакону изменчивости? Например, нс всегда ли тожде-ственны ощущения, получаемые нами от какого-нибудьпредмета? Разве не всегда тождествен звук, получае-мый нами от нескольких ударов совершенно одинаковойсилы по тому же фортепианному клавишу? Разве не таже трава вызывает в нас каждую весну то же ощущениезеленого цвета? Не то же небо представляется нам вясную погоду таким же голубым? Не то же обоня-тельное впечатление мы получаем от одеколона, сколь-ко бы раз мы ни пробовали нюхать ту же склянку? От-рицательный ответ на  эти вопросы может показатьсяметафизической софистикой, а между тем вниматель-ный анализ не подтверждает того факта, что центро-стремительные токи когда-либо вызывали в нас дваждыабсолютно то же чувственное впечатление.

Тождествен воспринимаемый нами объект, а не на-ши ощущения: мы слышим несколько раз подряд ту женоту, мы видим зеленый цвет того же качества, обоня-ем те же духи или испытываем боль того же рода. Ре-альности, объективные или субъективные, в постоянноесущес'1вование которых мы верим, по-видимому, сноваи снова предстают перед нашим сознанием и заставля-ют нас из-за нашей невнимательности предполагать,будто идеи о них суть одни и те же идеи.   Когда мыдойдем до главы «Восприятие», мы увидим, как глубокоукоренилась в нас привычка пользоваться чувсгвснны-ми впечатлениями как показателями реального присут-ствия объектов. Трава, на которую я гляжу из окошка,кажется мне того же цвета и на солнечной, и на теневойстороне, а между гем художник, изображая на полотнеэту траву, чтобы вызвать реальный эффект, в одномслучае прибегает к темно-коричневой краске, в дру-гом—к светло-желюй. Вообще говоря, мы не обраща-ет»! особого внимания на то, как различно те же пред-меты выглядят, звуча! и пахнут на различных расстоя-ниях и при различной окружающей обстановке.   Мыстараемся убедиться лишь в тождественности вещей, илюбые ощущения, удостоверяющие нас в этом при гру-бом способе оценки, будут сами казаться нам тожде-ственными.

Благодаря этому обстоятельству свидетельство осубъективном тождестве различных ощущений не имеетникакой цены в качестве доказательства реальности из-вестного факта. Вся история душевного явления, называемого ощущением, может ярко иллюстрировать нашунеспособность сказать, совершенно ли одинаковы двапорознь воспринятых нами чувственных   впечатленияили нет. Внимание наше привлекается не столько абсо-лютным качеством впечатления, сколько тем поводом,который данное впечатление может дать к одновремен-ному возникновению других впечатлений.   На темномфоне менее темный предмет кажется белым. Гельм-гольц вычислил, что белый мрамор на картине, изобра-жающей мраморное здание, освещенное луной, придневном свете в 10 или 20 тыс. раз ярче' мрамора, осве-щенного настоящим лунным светом.

Такого рода разница никогда не могла быть непос-редственно познана чувственным образом:   ее можнобыло определить только рядом побочных соображений.Это обстоятельство заставляет нас предполагать, что на-ша чувственная восприимчивость постоянно изменяется,так что один и тот же предмет редко вызывает у наспрежнее ощущение. Чувствительность наша изменяетсяв зависимости от того, бодрствуем мы или нас клонитко сну, сыты мы или голодны, утомлены или нет; онаразлична днем и ночью, зимой и летом, в детстве, зре-лом возрасте и в старости. И тем не менее мы нисколь-ко не сомневаемся, что наши ощущения раскрывают пе-ред нами все тот же мир с теми же чувственными каче-ствами и с теми же чувственными объектами. Изменчи-вость чувствительности лучше всего можно наблюдатьна том, какие различные эмоции вызывают в нас те жевещи в различных возрастах или при различных на-строениях духа в зависимости от органических причин.То, что раньше казалось ярким и возбуждающим, вдругстановится избитым, скучным, бесполезным; пение птицвдруг начинает казаться монотонным, завывание ветра—печальным, вид неба — мрачным.

К этим косвенным соображениям в пользу того, чтонаши ощущения в зависимости от изменчивости нашейчувствительности постоянно изменяются, можно при-бавить еще одно доказательство физиологического ха-рактера. Каждому ощущению соответствует определен-ный процесс в мозгу. Для того чтобы ощущение повто-рилось с абсолютной точностью, нужно, чтобы   мозгпосле первого ощущения не подвергался абсолютно ни-какому изменению. Но последнее, строго говоря, физио-логически невозможно, следовательно, и абсолютно точ-ное повторение прежнего ощущения невозможно, ибо

мы должны предполагать, что каждому изменениюмозга, как бы оно ни было мало, соответствует некото-рое изменение в сознании, которому служит данныймозг.

Но если так легко обнаружить   неосновательностьмысли, будто простейшие ощущения могут повторятьсянеизменным образом, то еще более неосновательнымдолжно казаться нам мнение, будто та же неизменнаяповторяемость наблюдается в более сложных формахсознания. Ведь .ясно, как Божий день, что состояния на-шего ума никогда не бывают абсолютно тождественны-ми. Каждая отдельная мысль о каком-нибудь предмете,строго говоря, есть уникальная и имеет лишь родовоесходство с другими нашими мыслями о том же предме-те. Когда повторяются прежние факты, мы должныдумать о них по-новому, глядеть на них под другим уг-лом, открывать в них новые стороны. И мысль, с помо-щью которой мы познаем эти факты, всегда есть мысльо предмете плюс новые отношения, в которые он постав-лен, мысль, связанная с сознанием того, что сопровож-дает ее в виде неясных деталей. Нередко мы сами по-ражаемся странной переменой в наших взглядах наодин и тот же предмет. Мы удивляемся, как могли мыдумать известным образом о каком-нибудь предметемесяц тому назад. Мы переросли возможность такогообраза мыслей, а как — мы и сами не знаем.

С каждым годом те же явления представляются намсовершенно в новом свете. То, что казалось призрачным,стало вдруг реальным, и то, что прежде производиловпечатление, теперь более не привлекает. Друзья, кото-рыми мы дорожили, превратились в бледные тени прош-лого; женщины, казавшиеся нам когда-то неземнымисозданиями, звезды, леса и воды со временем   сталиказаться скучными и прозаичными; юные девы, которыхмы некогда окружали каким-то небесным ореолом, ста-норятся с течением времени в наших глазах самымиобыкновенными земными существами, картины — бессо-держательными, книги... Но разве в произведениях Гётетак много таинственной глубины? Разве уж так содер-жательны сочинения Дж. Ст. Милля, как это нам каза-лось прежде? Предаваясь менее наслаждениям, мы всеболее и более погружаемся в обыденную работу, все бо-лее и более проникаемся сознанием важности труда напользу общества и других общественных обязанностей.

Мне кажется, что анализ цельных, конкретных состояний сознания, сменяющих друг друга, есть един-ственный правильный психологический метод, как быни было трудно строго провести его через все частностиисследования. Если вначале он и покажется читателютемным, то при дальнейшем изложении   его значениепрояснится. Пока замечу только, что, если этот  методправилен, выставленное мною выше положение о невоз-можности двух абсолютно одинаковых идей в сознаниитакже истинно. Это утверждение более важно в теоре-тическом отношении, чем кажется с первого взгляда,ибо, принимая его, мы совершенно расходимся даже восновных положениях с психологическими   теориямилокковской и гербартовский школ, которые имели когда-то почти безграничное влияние в Германии и у нас вАмерике. Без сомнения, часто удобно придерживатьсясвоего рода атомизма при объяснении душевных явле-ний, рассматривая высшие состояния сознания как аг-регаты неизменяющихся элементарных идей, которыенепрерывно сменяют друг друга. Подобным же обра-зом часто бывает удобно рассматривать кривые линиикак линии, состоящие из весьма малых прямых, а элек-тричество и нервные токи—как известного рода жид-кости. Но во всех этих случаях мы не должны забы-вать, что употребляем символические выражения, кото-рым в природе ничего не соответствует. Неизменносуществующая идея, появляющаяся время от времениперед нашим сознанием, есть фантастическая фикция.

В каждом личном сознании процесс мышления за-метным образом непрерывен. Непрерывным рядом ямогу назвать только такой, в котором нет перерывов иделений. Мы можем представить себе только два родаперерывов в сознании: или временные пробелы, в тече-ние которых сознание отсутствует, или   столь резкуюперемену в содержании познаваемого, что последую-щее не имеет в сознании никакого отношения к предше-ствующему. Положение «сознание непрерывно» заклю-чает в себе две мысли: 1) мы сознаем душевные, состоя-ния, предшествующие временному пробелу и следующиеза ним как части одной и той же личности; 2) переменыв качественном содержании сознания никогда не совер-шаются резко.

Разберем сначала первый, более простой случаи.Когда спавшие на одной кровати Петр и Павел просы-паются и начинают припоминать прошлое, каждый изних ставит данную минуту в связь с собственным прошлым. Подобно тому как ток анода, зарытого в землю,безошибочно находит соответствующий ему катод черезвсе промежуточные вещества, так настоящее   Петравступает в связь с его прошедшим и никогда не спле-тается по ошибке с прошлым Павла. Так же мало спо-собно ошибиться сознание Павла.   Прошедшее Петраприсваивается только его настоящим. Он может иметьсовершенно верные сведения о том состоянии дремоты,после которого Павел погрузился в сон, но это знание,безусловно, отличается от сознания его собственноюпрошлого. Собственные состояния сознания Петр помнит,а Павловы только представляет себе.   Припоминаниеаналогично непосредственному ощущению: его объектвсегда бывает проникнут живостью и родственностью,которых нет у объекта простого воображения.   Этимикачествами живости, родственности и непосредственно-сти обладаег настоящее Петра.

Как настоящее есть часть моей личности, мое, такточно и все другое, проникающее в мое сознание с жи-востью и непосредственностью,— мое, составляет частьмоей личности. Далее мы увидим, в чем именно за-ключаются те качества, которые мы называем живостьюи родственностью. Но как только прошедшее состояниесознания представилось нам обладающим этими каче-ствами, оно тотчас присваивается нашим настоящим ивходит в состав нашей личности. Эта «сплошность» лич-ности и представляет то нечто, которое не может бытьвременным пробелом и которое, сознавая существованиеэтого временного пробела, все же продолжает сознаватьсвою непрерывность с некоторыми частями прошедшего.

Таким образом, сознание всегда является для себячем-то цельным, не раздробленным на части. Такие вы-ражения, как «цепь (или ряд) психических явлений», неадют нам представления о сознании, какое мы получа-ем от него непосредственно: в сознании нет связок, онотечет непрерывно. Всего естественнее к нему применитьметафору «река» или «поток». Говоря о нем ниже, бу-дем придерживаться термина «поток сознания» (мыслиили субъективной жизни).

Второй случай. Даже в границах   того же самогосознания и между мыслями, принадлежащими тому жесубъекту, есть род связности и бессвязности, к которомупредшествующее замечание не имеет никакого отноше-ния. Я здесь имею в виду резкие перемеры в созна-нии, вызываемые качественными контрастами в следуюшпх друг за другом частях потока мысли. Если выра-жения ^цепь (или ряд) психических явлений» не могутбыть применены к данному случаю, то как объяснитьвообще их возникновение в языке? Разве оглушитель-ный взрыв не разделяет на две части сознание, на ко-торое он воздействует? Нет, ибо сознавание грома сли-вается с сознаванием предшествующей тишины, котороепродолжается: ведь, слыша шум от взрыва, мы слышимне просто грохот, а грохот, внезапно нарушающий мол-чание и контрастирующий с ним.

Наше ощущение грохота при таких условиях совер-шенно отличается от впечатления, вызванного тем жесамым грохотом в непрерывном ряду других подобныхшумов. Мы знаем, что шум и тишина взаимно уничтожа-ют и исключают друг друга, но ощущение грохота естьв то же время сознание того, что в этот миг прекрати-лась тишина, и едва ли можно найти в конкретном ре-альном сознании человека ощущение, настолько огра-ниченное настоящим, что в нем не нашлось бы ни ма-лейшего намека на то, что ему предшествовало.

Устойчивые и изменчивые состояния сознания. Еслимы бросим общий взгляд на удивительный поток наше-го сознания, то прежде всего нас поразит   различнаяскорость течения в отдельных частях. Сознание подобножизни птицы, которая то сидит на месте, то  летает.Ритм языка отметил эту черту сознания тем, что каж-дую мысль облек в форму предложения, а предложениеразвил в форму периода. Остановочные пункты всознании обыкновенно бывают заняты чувственными впе-чатлениями, особенность которых заключается в том,чго они могут, не изменяясь, созерцаться умом неопре-Л. ленное время; переходные промежутки заняты мыс-.'г-.ми об отношениях статических и динамических, кото-рое мы по большей части устанавливаем между объек-тами, воспринятыми в состоянии относительного покоя.

Назовем осгановочные пункты устойчивыми частями,'</ переходные промежутки изменчивыми частями пото-ка сознания. Тогда мы заметим,   что наше мышлениепостоянно стремится от одной устойчивой части, толькоч; о покинутой, к другой, и можно сказать, что глазноеназначение переходных частей сознания в том, чтобынаправлять нас от одного прочного, устойчивого выводаь. другому.

При самонаблюдении очень трудно подметить пере-ходные моменты. Ведь если они — только переходная

ступень к определенному выводу, то, фиксируя на нихнаше внимание до наступления вывода, мы этим самымуничтожаем их. Пока мы ждем наступления вывода,последний сообщает переходным моментам такую силуи устойчивость, что совершенно   поглощает их своимблеском. Пусть кто-нибудь попытается захватить вни-манием на полдороге переходный   момент в процессемышления, и он убедится, как трудно вести самонаблю-дение при изменчивых состояниях сознания. Мысль не-сется стремглав, так что почти всегда приводит нас квыводу раньше, чем мы успеваем захватить ее. Если жемы и успеваем захватить ее, она мигом видоизменяется.Снежный кристалл, схваченный теплой рукой,   мигомпревращается в водяную каплю; подобным же образом,желая уловить переходное состояние сознания, мы вме-сто того находим в нем нечто вполне   устойчивое —обыкновенно это бывает последнее мысленно произне-сенное нами слово, взятое само по себе, независимо отсвоего смысла в контексте, который совершенно усколь-зает от нас.

В подобных случаях   попытка к самонаблюдениюбесплодна — это все равно, что схватывать руками вол-чок, чтобы уловить его движение, или быстро заверты-вать газовый рожок, чтобы посмотреть,  как выглядятпредметы в темноте. Требование указать эти переходныесостояния сознания, требование, которое наверняка бу-дет предъявлено иными психологами,  отстаивающимисуществование подобных состоянии, так же   неоснова-тельно, как аргумент против защитников реальностидвижения, приводившийся Зеноном, который требовал,чтобы они показали ему, в каком месте покоится стрелаво время полета, и из их неспособности дать быстрыйответ на такой нелепый вопрос заключал о несостоя-тельности их основного положения.

Затруднения, связанные с самонаблюдением, приво-дят к весьма печальным результатам. Если наблюдениепереходных моментов в потоке сознания и их фикси-рование вниманием представляет такие трудности, тоследует предположить, что великое заблуждение всехфилософских школ проистекало, с одной стороны,   изневозможности фиксировать изменчивые состояния со-знания, с другой — из чрезмерного преувеличения зна-чения, которое придавалось более устойчивым состоя-ниям сознания. Исторически это заблуждение вырази-лось в двоякой форме. Одних мыслителей оно привело

к сенсуализму. Будучи не в состоянии подыскать устой-чивые ощущения, соответствующие бесчисленному мно-жеству отношений и форм связи между явлениями чув-ственного мира, не находя в этих отношениях отражениядушевных состояний, поддающихся определенному наи-менованию, эти мыслители начинали по большей частиотрицать вообще всякую реальность подобных состоя-ний. Многие из них, например Юм, дошли до полногоотрицания реальности большей части отношений   каквне сознания, так и внутри. Простые идеи—ощущенияи их воспроизведение, расположенные одна за другой,как кости в домино, без всякой реальной связи междусобой,— вот в чем состоит вся душевная жизнь, с точкизрения этой школы, все остальное — одни словесные за-блуждения. Другие мыслители, интеллектуалисты, не всилах отвергнуть реальность существующих вне областинашего сознания отношений и в то же время не имеявозможности указать на какие-нибудь устойчивые ощу-щения, в которых проявлялась бы эта реальность, так-же пришли к отрицанию подобных ощущений. Но от-сюда они сделали прямо противоположное заключение.Отношения эти, по их словам, должны быть познаныв чем-нибудь таком, что не есть ощущение или какое-либо душевное состояние, тождественное тем субъек-тивным элементам сознания, из которых складываетсянаша душевная жизнь, тождественное и составляющеес ними одно сплошное целое. Они должны быть позна-ны чем-то, лежащим совершенно в иной сфере,  актомчистой мысли, Интеллектом или Разумом, которые пи-шутся с большой буквы и должны означать нечто, не-измеримо превосходящее всякие изменчивые явлениянашей чувственности.

С нашей точки зрения, и интеллектуалисты и сен-суалисты не правы. Если вообще существуют такие яв-ления, как ощущения, то, поскольку несомненно,   чтосуществуют реальные отношения между объектами, по-стольку же и даже более несомненно, что существуютощущения, с помощью которых познаются эти отноше-ния. Нет союза, предлога, наречия, приставочной формыили перемены интонации в человеческой речи, которыене выражали бы того или другого оттенка или переменыoi ношения, ощущаемой нами действительно в данныймомент, С объективной точки зрения, перед нами рас-крываются реальные отношения; с субъективной точкизрения, их устанавливает наш поток сознания, сообщая

каждому из них свою особую внутреннюю окраску. Вобоих случаях отношений бесконечно много, и ни одинязык в мире не передает всех возможных оттенков вэтих отношениях.

Как мы говорим об ощущении синевы или холода,так точно мы имеем право говорить об ощущении «и»,ощущении «если», ощущении «но», ощущении «через».А между тем мы этого не делаем: привычка призна-вать субстанцию только за существительными такукоренилась, что наш язык совершенно отказываетсясубстантивировать другие части речи.

Обратимся снова к аналогии с мозговыми процесса-ми. Мы считаем мозг органом, в котором   внутреннееравновесие находится в неустойчивом состоянии, таккак в каждой части его происходят непрерывные пере-мены Стремление к перемене в одной части мозга явля-ется, без сомнения, более сильным, чем в другой; водно время obic'ipoia перемены бывает больше, в дру-гое — меньше. В равномерно вращающемся калейдоско-пе фигуры хотя и принимают постоянно все новую иновую группировку, но между двумя   группировкамибывают мгновения, когда перемещение частиц происхо-дит очень медленно и как бы совершенно прекращает-ся, а затем вдруг, как бы по мановению   волшебства,мгновенно образуется новая группировка, и, таким об-разом, относительно устойчивые формы сменяются дру-гими, которых мы не узнали бы, вновь увидев их. Точ-но так же и в мозгу распределение нервных процессоввыражается то в форме относительно долгих напряже-ний, то в форме быстро переходящих изменений. Ноесли сознание соответствует   распределению нервныхпроцессов, то почему же оно должно прекращаться, не-смотря на безостановочную деятельность мозга, и поче-му, в то время как медленно совершающиеся измененияв мозгу вызывают известного рода сознательные про-цессы, быстрые изменения не могут сопровождаться осо-бой, соответствующей им душевной деятельностью?

Объект сознания всегда связан с психическими обер-тонами. Есть еще другие, не поддающиеся   названиюперемены в сознании, так же важные, как и переходныесостояния сознания, и так же вполне сознательные. Напримерах всего легче понять, что я здесь имею в виду.

Предположим, три лица одно за другим   крикнуливам: «Ждите!», «Слушайте!», «Смотрите!» Наше созна-ние в данном случае подвергается трем совершенно различным состояниям ожидания, хотя ни в одном из воз-действий перед ним не находится никакого определен-ного объекта. По всей вероятности,   никто в данномслучае не станет отрицать существования в себе особен-ного душевного состояния, чувства   предполагаемогонаправления, по которому должно возникнуть впечат-ление, хотя еще не обнаружилось никаких признаковпоявления последнего. Для таких психических состоя-ний мы не имеем других названий, кроме «жди», «слу-шай» и «смотри».

Представьте себе, что вы припоминаете забытое имя.Припоминание—это своеобразный процесс   сознания.В нем есть как бы ощущение некоего пробела, и про-бел этот ощущается весьма активным образом. Переднами как бы возникает нечто, намекающее на забытоеимя, нечто, что манит нас в известном направлении, за-ставляя нас ощущать неприятное чувство бессилия ивынуждая в конце концов отказаться от тщетных попы-ток припомнить забытое имя. Если нам предлагаютнеподходящие имена, стараясь навести нас на истинное,то с помощью особенного чувства пробела мы немедленноотвергаем их. Они не соответствуют характеру пробела.При этом пробел от одного забытого слова не похож напробел от другого, хотя оба пробела могут быть намиохарактеризованы лишь полным отсутствием содержания.В моем сознании совершаются два совершенно различ-ных процесса, когда я тщетно стараюсь припомнить имяСпалдинга или имя Баулса. При каждом припоминае-мом слове мы испытываем особое чувство недостатка,которое в каждом отдельном случае бывает различно,хотя и не имеет особого названия. Такое ощущение не-достатка отличается от недостатка ощущения: это впол-не интенсивное ощущение. У нас может сохранитьсяритм забытого слова без соответствующих звуков, со-ставляющих его, или нечто, напоминающее первую бук-ву, первый слог забытого слова, но не вызывающее впамяти всего слова. Всякому знакомо неприятное ощу-щение пустого размера забытого стиха, который,   не-смотря на все усилия припоминания, не   заполняетсясловами,

В чем заключается первый проблеск понимания чего-нибудь, когда мы, как говорится, схватываем   смыслФразы? По всей вероятности, это совершенно своеобраз-ное ощущение. А разве читатель никогда не задавалсявопросом: какого рода должно быть то душевное состояние, которое мы переживаем, намереваясь что-ни-будь сказать? Это вполне определенное намерение, от-личающееся от всех других, совершенно особенное со-стояние сознания, а между тем много ли входит в негоопределенных чувственных образов, словесных илипредметных? Почти никаких. Повремените чуть-чуть, иперед сознанием явятся слова и образы, но предвари-тельное намерение уже исчезнет.   Когда же начинаютпоявляться слова для первоначального выражения мыс-ли, то она выбирает подходящие, отвергая несоответ-ствующие. Это предварительное состояние сознания мо-жет быть названо только «намерением сказать то-то ито-то».

Можно допустить, что добрые ^з душевной жизнисостоят именно из таких предварительных схем мыслей,не облеченных в слова. Как объяснить тот факт, что че-ловек, читая какую-нибудь книгу вслух в первый раз,способен придавать чтению правильную выразительнуюинтонацию, если не допустить, что, читая первую фразу,он уже получает смутное представление хотя бы о фор-ме второй фразы, которая сливается с сознанием смысладанной фразы и изменяет в сознании читающего егоэкспрессию, заставляя сообщать голосу надлежащуюинтонацию? Экспрессия такого рода почти всегда зави-сит от грамматической конструкции. Если мы чигаем«не более», то ожидаем «чем», если читаем «хотя», тознаем, что далее следует «однако», «тем не менее», «все-таки». Это предчувствие приближающейся   словеснойили синтаксической схемы на практике до того безоши-бочно, что человек, не способный понять в иной книгени одной мысли, будет читать ее вслух выразительно иосмысленно.

Читатель сейчас увидит, что я стремлюсь главнымобразом к тому, чтобы психологи обращали особенноевнимание на смутные и неотчетливые явления сознанияи оценивали по достоинству их роль в душевной жизничеловека. Гальтон и Гексли, как мы увидим в главе«Воображение», сделали некоторые попытки опроверг-нуть смешную теорию Юма и Беркли, будто мы можемсознавать лишь вполне определенные образы предме-тов. Другая попытка в этом направлении сделана нами,если только нам удалось показать   несостоятельностьне менее наивной мысли, будто одни простые объектив-ные качества предметов, а не отношения познаются на-ми из состояний сознания. Но все эти попытки недоста-

точно радикальны. Мы должны признать, что опреде-ленные представления традиционной психологии лишьнаименьшая часть нашей душевной жизни.

Традиционные психологи рассуждают подобно тому,кто стал бы утверждать, что река состоит из бочек,ведер, кварт, ложек и других определенных мерок во-ды. Если бы бочки и ведра действительно  запрудилиреку, то между ними все-таки протекала бы масса сво-бодной воды. Эту-то свободную, незамкнутую в сосудыводу психологи и игнорируют упорно при анализе на-шего сознания. Всякий определенный образ в нашемсознании погружен в массу свободной, текущей вокругнего «воды» и замирает в ней. С образом связано со-знание всех окружающих отношений, как близких, таки отдаленных, замирающее эхо тех мотивов, по поводукоторых возник данный образ, и зарождающееся созна-ние тех результатов, к которым он поведет. Значение,ценность образа всецело заключается в этом дополне-нии, в этой полутени окружающих и сопровождающихего элементов мысли, или, лучше сказать, эта полутеньсоставляет с данным образом одно целое — она плоть отплоти его и кость от кости его; оставляя, правда, самыйобраз тем же, чем он был прежде, она сообщает  емуновое назначение и свежую окраску.

Назовем сознавание этих отношений, сопровождаю-щее в виде деталей данный образ, психическими оберто-нами.

Физиологические условия психических обертонов.Всего легче символизировать эги явления, описав схе-матически соответствующие им физиологические про-цессы. Отголосок психических процессов, служащих ис-точником данного образа, ослабевающее ощущение ис-ходного пункта данной мысли, вероятно, обусловленыслабыми физиологическими процессами, которые мгно-вение спустя стали живы; точно так же смутное ощу-щение следующего за данным образом, предвкушениеокончания данной мысли, должно быть, зависят от воз-растающего возбуждения нервных токов или процессов,а этим процессам соответствуют психические явления,которые через мгновение будут составлять главное содер-жание нашей мысли. Нервные процессы, образующиефизиологическую основу нашего сознания, могут бытьво всякую минуту своей деятельности охарактеризованыследующей схемой (рис. 4). Пусть горизонтальная ли-ния означает линию времени; три кривые, начинающие-

ся у точек а, Ь, с, выражают соответственно нервныепроцессы, обусловливающие представление этих трехбукв. Каждый процесс занимает известный промежутоквремени, в течение которого его интенсивность растет,достигает высшей точки и, наконец, ослабевает. В товремя как процесс, соответствующий сознаванию а, ещене замер, процесс с уже начался, а процесс Ь достигвысшей точки. В тот момент, который обозначен верти-кальной линией, все три процесса сосуществуют с ин-тенсивностями, обозначаемыми высотами кривых.

Интенсивности, предшествовавшие вершине с, былимгновением раньше большими, следующие за ней будутбольше мгновение спустя. Когда я говорю: а, Ь, с, тов момент произнесения Ь, ни а, ни с не отсутствуютвполне в моем сознании, но каждое из них по-своемупримешивается к более сильному Ь, так как оба этипроцесса уже успели достигнуть известной степени ин-тенсивности. Здесь мы наблюдаем нечто   совершенноаналогичное обертонам в музыке: отдельно они не раз-личаются ухом, но, смешиваясь с основной нотой, моди-фицируют ее; таким же точно образом зарождающиесяи ослабевающие нервные процессы в каждый моментпримешиваются к процессам, достигшим высшей точки,и тем видоизменяют конечный результат последних.

Содержание мысли. Анализируя   познавательную4)ункцию при различных состояниях нашего сознания,мы можем легко убедиться, что разница между поверх-ностным знакомством с предметом и знанием о немсводится почти всецело к отсутствию или присутствиюпсихических обертонов. Знание о предмете есть знание-• его отношениях к другим предметам. Беглое знаком-ство с предметом выражается в получении от него про-стого впечатления. Большинство отношений   данногопредмета к другим мы познаем только путем установ-ления неясного сродства между идеями при помощи пси-хических обертонов. Об этом чувстве сродства, пред-ставляющем одну из любопытнейших особенностей потока сознания, я скажу несколько слов, прежде чем пе-рейти к анализу других вопросов.

Между мыслями всегда существует какое-нибудь ра-циональное отношение. Во всех наших   произвольныхпроцессах мысли всегда есть известная тема или идея,около которой вращаются все остальные детали мысли(в виде психических обертонов). В этих деталях обяза-тельно чувствуется определенное отношение к главноймысли, связанный с нею интерес и в особенности отно-шение гармонии или диссонанса, смотря по тому, со-действуют они развитию главной мысли или являютсядля нее помехой. Всякая мысль, в которой детали покачеству вполне гармонируют с основной идеей, можетсчитаться успешным развитием данной темы. Для тогочтобы объект мысли занял соответствующее место вряду наших идей, достаточно, чтобы он занимал извест-ное место в той схеме отношений, к которой относитсяи господствующая в нашем сознании идея.

Мы можем мысленно развивать основную тему всознании главным образом посредством словесных, зри-тельных и иных представлений; на успешное развитиеосновной мысли это обстоятельство не влияет. Еслитолько мы чувствуем в терминах родство деталей мы-сли с основной темой и между собой и если мы сознаемприближение вывода, то полагаем, что мысль развива-ется правильно и логично. В каждом   языке какие-тослова благодаря частым ассоциациям с деталями мыслипо сходству и контрасту вступили в тесную связь меж-ду собой и с известным заключением, вследствие чегословесный процесс мысли течет строго параллельно со-ответствующим психическим процессам в форме зри-тельных, осязательных и иных представлений. В этихпсихических процессах самым важным элементом явля-ется простое чувство гармонии или разлада, правиль-ного или ложного направления мысли.

Если мы свободно владеем английским и француз-ским языками и начинаем говорить по-французски, топри дальнейшем ходе мысли нам будут приходить вголову французские слова и почти никогда при этом мыне собьемся на английскую речь. И это родство фран-цузских слов между собой не есть нечто, совершающее-ся бессознательным механическим путем, как простойфизиологический процесс: во время процесса мысли мысознаем родство. Мы не утрачиваем настолько понима-ния французской речи, чтобы не сознавать вовсе лингвистнческого родства входящих в нее слов Наше вни-мание при звуках французской речи всегда поражаетсявнезапным введением в нее английского слова.

Наименьшее понимание слышимых звуков выража-лся именно в том, что мы сознаем в них принадлеж-ность известному языку, если только мы вообще созна-ем их. Обыкновенно смутное сознание того, что все слы-шимые нами слова принадлежат одному и тому   жеязыку и специальному словарю этого языка и ччо грам-матические согласования соблюдены при этом вполнеправильно, на практике равносильно признанию,   чтослышимое нами имеет определенный смысл. Но есливнезапно в слышимую речь введено неизвестное ино-странное слово, если в ней слышится ошибка или сре-ди философских рассуждений вдруг попадается какое-нибудь площадное, тривиальное выражение, мы полу-чим ощущение диссонанса и наше полусознательноесогласие с общим тоном речи мгновенно исчезает. В этихслучаях сознание разумности речи выражается скореев отрицательной, чем в положительной форме.

Наоборот, если слова принадлежат тому же слова-рю и грамматические конструкции строго соблюдены, тофразы, абсолютно лишенные смысла, могут в ином слу-чае сойти за осмысленные суждения и проскользнуть,нисколько не поразив неприятным образом нашего слу-ха. Речи на молитвенных собраниях, представляющиевечно одну и ту же перетасовку бессмысленных фраз,и напыщенная риторика получающих гроши за строчкугазетных писак могут служить яркими иллюстрациямиэтого факта. «Птицы заполняли вершины деревьев ихутренней песнью, делая воздух сырым, прохладным иприятным»,— вот фраза, которую я прочитал однаждыв отчете об атлетическом состязании, состоявшемся вДжером-Парке. Репортер, очевидно, написал ее второ-пях, а многие читатели прочитали, не вдумываясь всмысл.

Итак, мы видим, что во всех подобных случаях самосодержание речи, качественный характер представле-ний, образующих мысль, имеют весьма мало значения,можно даже сказать, что не имеют никакого значения.Зато важное значение сохраняют по внутреннему содер-жанию только остановочные пункты в речи: основныепосылки мысли и выводы. Во всем остальном потокемысли главная роль остается за чувством родства эле-ментов речи, само же содержание их почти не имеет

никакого значения. Эти чувства отношений, психическиеобертоны, сопровождающие термины данной мысли, мо-гут выражаться в представлениях весьма различногохарактера. На диаграмме (рис. 5) легко увидеть, как

разнородные психические процессы ведут одинаково ктой же цели. Пусть А будет некоторым впечаглением,почерпнутым из внешнего опыта, от которого отправля-ется мысль нескольких лиц. Пусть Z будет практиче-ским выводом, к которому всего естественнее приводитданный опыт. Одно из данных лиц придет к выводу поодной линии, другое — по другой; одно будет при этомпроцессе мысли пользоваться английской словесной сим-воликой, другое—немецкой; у одного будут преобла-дать зрительные образы, у другого — осязательные; уодного элементы мысли будут окрашены эмоциональ-ным волнением, у другого — нет; у одних лиц процессмысли совершается разом, быстро и синтетически,   удругих — медленно и в несколько приемов. Но когдапредпоследний элемент в мысли каждого из этих лицприводит их к одному общему выводу, мы говорим, иговорим совершенно правильно, что все лица, в сущно-сти, думали об одном и том же. Каждое из них было бычрезвычайно изумлено,   заглянув в предшествующийодинаковому выводу душевный процесс другого и уви-дав в нем совершенно иные элементы мысли.

Четвертая особенность душевных процессов, на кото-рую нам нужно обратить внимание при первоначальномповерхностном описании потока сознания, заключаетсяв следующем: сознание всегда бывает более заинтере-совано в одной стороне объекта мысли, чем в другой,производя во все время процесса мышления известныйвыбор между его элементами, отвергая одни из них ипредпочитая другие. Яркими примерами этой избира-тельной деятельности могут служить явления направ-ленного внимания и обдумывания. Но немногие из нассознают, как непрерывна деятельность внимания при

психических процессах, с которыми обыкновенно несвязывают этого понятия. Для нас совершенно невоз-можно равномерно распределить внимание между не-сколькими впечатлениями. Монотонная последователь-ность звуковых ударов распадается на ритмическиепериоды то одного, то другого характера, смотря по тому,на какие звуки мы будем мысленно переносить ударение.Простейший из этих ритмов двойной, например: тик-так,тик-так, тик-так. Пятна, рассеянные   по поверхности,при восприятии мысленно объединяются нами в ряды игруппы. Линии объединяются в фигуры. Всеобщностьразличении «здесь» и «там», «это» и «то», «теперь» и«тогда» является результатом того, что мы направляемвнимание то на одни, то на другие части пространстваи времени.

Но мы не только делаем известное ударение на не-которых элементах восприятии, но и объединяем однииз них и выделяем другие. Обыкновенно большую частьнаходящихся перед нами объектов мы оставляем   безвнимания. Я попытаюсь вкратце объяснить, как   этопроисходит.

Начнем анализ с низших форм психики: что такоесами чувства наши, как не органы подбора? (См. с. 25).Из бесконечного хаоса движений, из которых, по сло-вам физиков, состоит внешний мир, каждый орган чувствизвлекает и воспринимает лишь те движения, которыеколеблются в определенных пределах скорости. На этидвижения данный орган чувств реагирует, оставляя безвнимания остальные, как будто они вовсе не существу-ют. Из того, что само по себе представляет беспорядоч-ное неразличимое сплошное целое, лишенное   всякихоттенков и различий, наши органы чувств, отвечая наодни движения и не отвечая на другие, создали мир,полный контрастов, резких ударений, внезапных пере-мен и картинных сочетаний света и тени.

Если, с одной стороны, ощущения, получаемые намипри посредстве органа чувств, обусловлены известнымсоотношением концевого аппарата   органа с внешнейсредой, то, с другой, из всех этих ощущений вниманиенаше избирает лишь некоторые наиболее интересные,оставляя в стороне остальные. Мы замечаем лишь теощущения, которые служат знаками объектов, достой-ных нашего внимания в практическом или эстетическомотношении, имеющих названия субстанций и потомувозведенных в особый чин достоинства и независимости.

Но помимо того особого интереса, который мы придаемобъекту, можно сказать, что какой-нибудь столб пылив ветреный день представляет совершенно такую же ин-дивидуальную вещь и в такой же мере   заслуживаетособого названия, как и мое собственное тело.

Что же происходит далее с ощущениями, восприня-тыми нами от каждого отдельного предмета?   Междуними рассудок снова делает выбор. Какие-то ощущенияон избирает в качестве черт, правильно характеризую-щих данный предмет, на другие смотрит как на случай-ные свойства предмета, обусловленные обстоятельствамиминуты. Так, крышка моего стола называется прямо-угольной, согласно одному из бесконечного числа впе-чатлений, производимых ею на сетчатку и представляю-щих ощущение двух острых и двух тупых углов, но всеэти впечатления я называю перспективными   видамистола; четыре же прямых угла считаю его   истиннойформой, видя в прямоугольной форме на основании не-которых собственных соображений,   вызванных чув-ственными впечатлениями, существенное свойство этогопредмета,

Подобным же образом истинная форма круга вос-принимается нами, когда линия зрения перпендикуляр-на к нему и проходит через его центр; все другие ощу-щения, получаемые нами от круга, суть лишь   знаки,указывающие на это ощущение. Истинный звук пушкиесть тот, который мы слышим, находясь возле нее. Ис-тинный цвет кирпича есть то ощущение, которое мы по-лучаем, когда глаз глядит на него на недалеком рас-стоянии не при ярком освещении солнца и не в полу-мраке; при других же условиях мы получаем от кирпи-ча другое впечатление, которое служит лишь знаком,указывающим на истинное; именно в первом   случаекирпич кажется краснее, во втором — синее, чем   онесть на самом деле. Читатель, вероятно, не знает пред-мета, которого он не представлял бы себе в каком-тотипичном положении, какого-то нормального разреза,на определенном расстоянии, с определенной окраскойи т. д. Но все эти существенные характерные черты, ко-торые в совокупности образуют для нас истинную объ-ективность предмета и контрастируют с так называе-мыми субъективными ощущениями, получаемыми когдаугодно от данного предмета, суть такие же простыеощущения. Наш ум делает выбор в известном направ-

•пении и решает, какие именно ощущения считать болеереальными и существенными.

Далее, в мире объектов, индивидуализированных та-ким образом с помощью избирательной  деятельностиума, то, что называется опытом, всецело обусловлива-ется воспитанием нашего внимания. Вещь может попа-даться человеку на глаза сотни раз, но если он упорноне будет обращать на нее внимания, то никак нельзябудет сказать, что эта вещь вошла в состав его жиз-ненного опыта. Мы видим тысячи мух, жуков и молей,но кто, кроме энтомолога, может почерпнуть из своихнаблюдений подробные и точные сведения о жизни исвойствах этих насекомых? В то же время вещь, уви-денная раз в жизни, может оставить неизгладимый следв нашей памяти. Представьте себе, что четыре амери-канца путешествуют по Европе. Один привезет домойбогатый запас художественных впечатлений от костю-мов, пейзажей, парков,   произведений   архитектуры,скульптуры и живописи. Для другого во время путеше-ствия эти впечатления как бы не существовали: он весьбыл занят собиранием статистических данных, касаю-щихся практической жизни. Расстояния, цены, количе-ство населения, канализация городов, механизмы длязамыкания дверей и окон—вот какие предметы погло-щали все его внимание. Третий, вернувшись домой, даетподробный отчет о театрах, ресторанах и публичныхсобраниях и больше ни о чем. Четвертый же, быть мо-жет, во все время путешествия окажется до того погру-жен в свои думы, что его память, кроме названий неко-торых мест, ничего не сохранит. Из той же массы вос-принятых впечатлений каждый путешественник избралто, что наиболее соответствовало его личным интересам,и в этом направлении производил свои наблюдения.

Если теперь, оставив в стороне случайные сочетанияобъектов в опыте, мы зададимся вопросом, как наш умрационально связывает их между собой, то увидим, чтои в этом процессе подбор играет главную роль. Всякоесуждение, как мы увидим в главе «Мышление», обуслов-ливается способностью ума раздробить анализируемоеявление на части и извлечь из последних то именно,что в данном случае может повести к правильному вы-воду. Поэтому гениальным человеком мы назовем тако-го, который всегда сумеет извлечь из данного опытаистину в теоретических вопросах и указать надлежащиесредства в практических,

В области эстетической наш закон еще более несом-ненен. Артист заведомо делает выбор в средствах худо-жественного воспроизведения, отбрасывая все тона,краски и размеры, которые не гармонируют друг с дру-гом и не соответствуют главной цели его работы. Этоединство, гармония, «конвергенция характерных при-знаков», согласно выражению Тэна, которая сообщаетпроизведениям искусства их превосходство над произ-ведениями природы, всецело обусловлены элиминацией.Любой объект, выхваченный из жизни, может стать про-изведением искусства, если художник сумеет в нем от-тенить одну черту как самую характерную, отбросив всеслучайные, не гармонирующие с ней элементы.

Делая еще шаг далее, мы переходим в область эти-ки, где выбор заведомо царит над всем остальным.Поступок не имеет никакой нравственной ценности, ес-ли он не был выбран из нескольких одинаково возмож-ных, Бороться во имя добра и постоянно поддерживатьв себе благие намерения, искоренять в себе соблазни-тельные влечения, неуклонно следовать тяжелой стезейдобродетели—вот характерные проявления этическойспособности. Мало того, все это лишь средства к дости-жению целей, которые человек считает высшими. Эти-ческая же энергия par excellence (по преимуществу)должна идти еще дальше и выбирать из нескольких це-лей, одинаково достижимых, ту, которую нужно счи-тать наивысшей. Выбор здесь влечет за собой весьмаважные последствия, налагающие неизгладимую печатьна всю деятельность человека. Когда человек обдумы-вает, совершить преступление или нет, выбрать или нетту или иную профессию, взять ли на себя эту долж-ность, жениться ли на богатой, то выбор его в сущностиколеблется между несколькими равно возможными бу-дущими его характерами. Решение, принятое в даннуюминуту, предопределяет все его дальнейшее поведение.Шопенгауэр, приводя в пользу своего детерминизма тотаргумент, что в данном человеке со сложившимся ха-рактером при данных условиях возможно лишь одноопределенное решение воли, забывает, что в такие кри-тические с точки зрения нравственности моменты  длясознания сомнительна именно предполагаемая закончен-ность характера. Здесь для человека не столь важенвопрос, как поступить в данном случае,— важнее опре-делить, каким существом ему лучше стать на будущеевремя.

Рассматривая человеческий опыт   вообще, можносказать, что способность выбора различных   людейимеет очень много общего. Род'человеческий сходит-ся в том, на какие объекты следует обращать особоевнимание и каким объектам следует давать названия;

в выделенных из опыта элементах мы оказываем пред-почтение одним из них перед другими также   весьмааналогичными путями. Есть, впрочем, совершенно ис-ключительный случай, в котором выбор не был произ-веден ни одним человеком вполне аналогично с другим.Всякий из нас по-своему разделяет мир на две поло"винки, и для каждого почти весь интерес жизни сосре-доточивается на одной из них, но пограничная чертамежду обеими половинками одинакова: «я» и «не-я».Интерес совершенно особенного свойств, который вся-кий человек питает к тому, что называет «я» или «мое»,представляет, быть может, загадочное в моральномотношении явление, но во всяком случае должен счи-таться основным психическим фактом. Никто не можетпрояйлячь одинаковый ингерес к собственной личностии к личности ближнего. Личность ближнего сливаетсясо всем остальным миром в общую массу, резко проти-вополагаемую собственному «я». Даже полураздавлен-ный червь, как говорит где-то Лотце, противопоставляетсвоему страданию всю остальную Вселенную, хотя п неимеет о ней и о себе самом ясного представления. Дляменя он—простая частица мира, но и я для него—та-кая же простая частица. Каждый из нас раздваиваетмп'1 по-своему.

Дав общую характеристику психических явлений,обратимся теперь к более тонкому анализу душевнойя.изни и в следующей главе прежде всего познакомимся("„лиже с фактом самосознания, к которому нас привелоьредшествующее исследование.