Глава XXII. Мышление - Психология - Джемс

Что такое мышление? Мы называем человека разумнымживотным, и представители традиционного интеллектуа-лизма всегда с особенным упорством подчеркивали тотфакт, что животные совершенно лишены разума. Темне менее вовсе не так легко определить, что такое разуми чем отличается своеобразный умственный процесс, на-зываемый мышлением, от ряда мыслей, который можетвести к таким же результатам, как и мышление.

Большая часть умственных процессов, состоя из цепиобразов, когда один вызывает другой, представляет не-что аналогичное самопроизвольной смене образов вгрезах, какой, по-видимому, обладают высшие живот-ные. Но и такой способ мышления ведет к разумнымвыводам, как теоретическим, так и практическим. Связьмежду терминами при таком процессе мысли выражает-ся или в смежности, или в сходстве, и при соединенииобоих родов этой связи наше мышление едва ли можетбыть очень бессвязным. Вообще говоря, при подобномнепроизвольном мышлении термины, сочетающиеся меж-ду собой, представляют конкретные эмпирические обра-зы, а не абстракции. Солнечный закат может вызватьв нас образ корабельной палубы, с которой мы виделиего прошлым летом, спутников по путешествию, прибы-тие в порт и т. д., и тот же образ заката может навести'нас на мысль о солнечных мифах, о погребальных ко-страх Геркулеса и Гектора, о Гомере, о том, умел лион писать, о греческой азбуке и т. д.

Если в нашем мышлении преобладают обыденныеассоциации по смежности, то мы обладаем прозаическимумом; если у данного лица часто непроизвольно возни-кают необыкновенные ассоциации по сходству и по

смежности, мы называем его одаренным фантазией, по-этическим талантом, остроумием. Но содержание мыслиобусловлено совокупностью всех звеньев в последова-тельной цепи образов. Подумав о чем-нибудь, мы затемзамечаем, что думаем уже о другом, почти не зная, ка-ким путем пришли к последнему выводу. Если в этомумственном процессе играет роль отвлеченное свойство,то оно лишь на мгновение привлекает наше внимание,а затем сменяется чем-нибудь иным и никогда не отли-чается большой степенью абстракции. Так, размышляяо солнечных мифах, мы можем мельком с восторгомподумать об изяществе образов у первобытного челове-ка или на мгновение вспомнить с пренебрежением обумственной узости современных толкователей этих ми-фов. Но в общем мы больше думаем о непосредственновоспринимаемых из действительного или возможногоопыта конкретных впечатлениях, чем об отвлеченныхсвойствах.

Во всех этих случаях наши умственные процессы мо-гут быть вполне разумны, но все же они не представля-ют здесь мышления в строгом смысле слова. В мышле-нии хотя выводы могут быть конкретными, тем не ме-нее они не вызываются непосредственно другими кон-кретными образами, как это бывает при простых ассо-циациях. Конкретные выводы связаны с предшествую-щими конкретными образами посредством промежуточ-ных ступеней, общих, отвлеченных признаков, отчетливовыделяемых нами из опыта и подвергаемых особомуанализу. Объект вывода может вовсе не быть элементомпривычной ассоциации по смежности или сходству сданными вывода, из которых мы его получаем. Он мо-жет быть вещью, которой мы вовсе не встречали впредшествующем опыте и которая не могла бы никоимобразом быть вызвана при помощи простой ассоциацииконкретных образов. Великая разница между простымиумственными процессами, когда один конкретный образминувшего опыта вызывается с помощью другого, имышлением в строгом смысле слова фактически заклю-чается в следующем: эмпирические умственные процес-сы только репродуктивны, мышление же — продуктивно.Грубый эмпирик ничего не в состоянии вывести из дан-ных, с которыми у него нет общих элементов ассоциа-ции и практическое значение которых ему неизвестно.Мыслитель же, наоборот, придя в столкновение с кон-кретными данными, которых он никогда раньше не видел и о которых ничего не слышал, спустя немного вре-мени, если способность мышления в нем действительновелика, сумеет из этих данных сделать выводы, совер-шенно сглаживающие его незнание данной конкретнойобласти. Мышление выручает нас при непредвиденномстечении обстоятельств, при которых вся наша обыден-ная ассоциативная мудрость и наше воспитание, разде-ляемые нами с животными, оказываются бессильными.

Точное определение мышления. Условимся считатьхарактерной особенностью мышления в узком смыслеслова способность ориентироваться в новых для насданных опыта. Эта особенность в достаточной степенивыделяет мышление из сферы обыденных ассоциатив-ных умственных процессов и прямо указывает па егоотличительную черту.

Мышление заключает в себе анализ и отвлечение.В то время как грубый эмпирик созерцает факт во всейего цельности, оставаясь перед ним беспомощным и сби-тым с толку, если этот факт не вызывает в его уме ни-чего сходного или смежного, мыслитель расчленяет дан-ное явление и отличает в нем какой-нибудь определен-ный атрибут. Этот атрибут он принимает за существен-ную сторону целого данного явления, усматривает в немсвойства и выводит из него следствия, с которыми до-толе в его глазах данный факт не находился ни в какойсвязи, но которые теперь, раз будучи в нем усмотрены,должны быть с ним связаны.

Назовем факт или конкретную данную опыта S, су-щественный атрибут М, свойство атрибута Р. Тогдаумозаключение от S к Р может быть сделано толькопри посредстве М. Таким образом, сущность М заклю-чается в том, что он является средним, или третьим,термином, который мы выше назвали существенныматрибутом. Мыслитель замещает здесь первоначальнуюконкретную данную 5 ее отвлеченным свойством М.Что справедливо относительно М, что связано с М, тосправедливо и относительно S, то связано и с S. Таккак М есть одна из частей целого S, то мышление мож-но очень хорошо определить как замещение целого егочастями и связанными с ним свойствами и следствиями.Тогда искусство мышления можно охарактеризоватьдвумя чертами: 1) проницательностью или умениемвскрыть в находящемся перед нами целом факте S егосущественный атрибут М; 2) запасом знаний или уме-нием быстро поставить М в связь с заключающимися

в нем, связанными с ним и вытекающими из него дан-ными. Если мы бросим беглый взгляд на обычный сил-логизм:

М есть РS есть М

S есть Р,

то увидим, что вторая, или меньшая, посылка требуетпроницательности, первая, или большая,— полноты иобилия знаний. Чаще встречается обилие знаний, чемпроницательность, так как способность рассматриватьконкретные данные под различными углами зрения ме-нее обыкновенна, чем умение заучивать давно известныеположения, так что при наиболее обыденном употребле-нии силлогизмов новым шагом мысли является меньшаяпосылка, выражающая нашу точку зрения на данныйобъект, но, конечно, не всегда, ибо тот факт, что Мсвязано с Р, также может быть дотоле неизвестен иныне впервые нами сформулирован. Восприятие тогофакта, что 5 есть М, есть точка зрения на S. Утверж-дение, что М есть Р, есть общее, или абстрактное, суж-дение.

Скажем два слова о том и другом.

Что такое точка зрения на данный предмет? Когдамы рассматриваем S просто как М (например, кино-варь—просто как ртутное соединение), то сосредоточи-ваем все внимание на атрибуте М, игнорируя остальныеатрибуты. Мы лишаем реальное явление S его полноты.Во всякой реальности можно найти бесчисленное мно-жество различных сторон и свойств. Даже такое прос-тое явление, как линия, проводимая по воздуху, можнорассматривать в отношении ее положения, фоомы, дли-ны и направления. При анализе более сложных фактовточки зрения, с которых их можно рассматривать, ста-новятся бесчисленными. Киноварь не только ртутноесоединение, она, сверх того, окрашена в ярко-красныйцвет, обладает значительным удельным весом, привозит-ся в Европу из Китая и т. д. ad infinitum.

Все предметы суть источники свойств, которые по-знаются нами лишь мало-помалу, и справедливо гово-рят, что познать исчерпывающим образом какую нибудьвещь значило бы познать всю Вселенную. Или непосред-ственно, или опосредованно эта вещь окажется в соот-ношении со всякой другой, и для всестороннего изуче-ния ее необходимо будет познать все ее отношения. Но

каждое отношение представляет один из атрибутов ве-щи, один из углов зрения, по которым мы можем еерассматривать, игнорируя остальные ее свойства. Чело-век—весьма сложное явление; но из этого бесконечносложного комплекса свойств провиантмейстер в армииизвлекает для своих целей только одно, именно потреб-ление стольких-то фунтов пищи в день; генерал — спо-собность проходить в день столько-то верст; столяр,изготовляющий стулья,— такие-то размеры тела; ора-тор — отзывчивость на такие-то и такие-то чувства; на-конец, театральный антрепренер — готовность платитьровно столько-то за один вечер развлечения. Каждое изупомянутых лиц выделяет в целом человеке сторону,имеющую отношение к его точке зрения, и практическиевыводы не могут быть сделаны этим мыслителем до техпор, пока ему не удастся ясно и отчетливо выделить вчеловеке искомую сторону, а раз он ее выделил, он мо-жет игнорировать другие атрибуты человека.

Все остальные точки зрения на конкретный фактравно истинны. Нет ни одного свойства, которое можнобыло бы признать абсолютно существенным для чего-нибудь. Свойство, которое в одном случае существеннодля данной вещи, становится для нее в другом случаесовершенно неважной чертой. Теперь, пока я пишу, са-мым существенным в бумаге для меня является то, чтоона представляет поверхность, на которой можно писать.Если бы я не имел этого в виду, то должен был бы при-остановить работу. Но если бы я захотел зажечь огоньи под рукой не было бы никакого иного горючего мате-риала, кроме бумаги, то самым существенным свойствомбумаги оказалась бы ее способность к горению и я могбы игнорировать иные назначения бумаги. Она действи-тельно заключает в себе все свойства, какие ей можноприписать: поверхность для письма, горючая тонкаявещь, органическое соединение, предмет длиной в десятьи шириной в восемь вершков, отстоящий ровно на '/ачасть английской мили к западу от известного камня вполе моего соседа, предмет, сделанный на американскойфабрике, и т. д. ad infinitum.

Становясь временно на любую из этих точек зрения,я начинаю несправедливо игнорировать другие точкизрения. Но так как я могу квалифицировать бумагукаждый раз только одним определенным образом, токаждая моя точка зрения неизбежно окажется ошибоч-ной, узкой, односторонней. Природная необходимость,

заставляющая меня поневоле быть ограниченным и вмышлении, и в деятельности, делает для меня извинитель-ной эту неизбежную односторонность. Мое мышлениевсегда связано с деятельностью, а действовать в однои то же время я могу лишь в одном направлении. Бога,которого мы представляем правящим сразу целой Все-ленной, мы можем также представить без всякого ущер-ба для его деятельности созерцающим разом без разли-чия все части Вселенной. Но если бы наше вниманиемогло быть в такой степени равномерно распределено поразличным частям созерцаемого мира, то мы оказалисьбы пассивно созерцающими явления и лишили бы себявозможности совершить какое бы то ни было определен-ное действие.

Уорнер в одном из произведений («Adirondae story»)рассказывает, что он застрелил медведя, не целясь в ка-кую-нибудь определенную часть тела — в глаз или серд-це, а целясь «в медведя вообще», но мы не можем по-добным же образом направлять наше внимание «наВселенную вообще»; всякие попытки должны исследо-вать явления по частям, не пытаясь охватить грандиоз-ную совокупность всех элементов природы, связывая вряды отдельные факты и преследуя свои мелкие ежечас-но изменяющиеся интересы. При этом односторонностьнашего миросозерцания в каждый данный момент урав-новешивается отчасти односторонностью иного характе-ра, в которую мы впадаем в следующий момент. В дан-ную минуту для меня, пока я пишу эту главу, способностьподбирать факты и умение сосредоточивать внимание наизвестных сторонах явления представляется сущностьючеловеческого ума. В других главах иные свойства каза-лись и будут еще казаться мне наиболее существенны-ми сторонами человеческого духа.

Односторонность в мировоззрении до того глубокоукоренилась в людях, что для поклонников здравогосмысла и схоластики (схоластика ведь та же точка зре-ния здравого смысла, только приведенная в систему)мысль, будто нет ни одного качества, которое было бына самом деле абсолютно, всецело существенно для чего-нибудь, представляется почти логически невозможной.«Сущность всегда делает вещь тем, что она есть. Безсущности, принадлежащей абсолютно только ей, она небыла бы ничем в частности, ее бы никак нельзя былоназвать, мы не могли бы указать оснований, почему онадолжна быть именно тем, а не этим. Например, к чему

вы говорите о материале, на котором пишете, что это —горючее вещество, предмет четырехугольной формы ит. д., когда вы знаете, что все это — случайные свойства,а то, что он есть на самом деле и чем должен быть,есть бумага и больше ничего?» Весьма возможно, чточитатель сделает мне подобное возражение.

Но ведь и сам он подчеркивает лишь одну сторонув данном явлении, соответствующую той незначительнойцели, которую он себе наметил: именно цели дать дан-ному предмету известное название; для фабриканта бу-маги важна иная цель—производство товара, на кото-рый есть всеобщий спрос. Между тем реальность оста-ется явлением, совершенно безразличным по отношениюк целям, которые мы с ней связываем. Наиболее обы-денное житейское назначение реальности, ее наиболеепривычное для нас название и ее свойства, ассоцииро-вавшиеся с последним в нашем уме, не представляют, всущности, ничего неприкосновенного. Они более харак-теризуют нас, чем саму вещь. Но мы до того скованыпредрассудками, наш ум до того окоченел, что наиболеепривычным для нас названиям вещей и связанным с ни-ми представлениям мы приписываем значение чего-товечного, абсолютного.

Сущность вещи должна характеризоваться наиболеепривычными для нас ее названиями; то, что означаетсяв ней менее привычными названиями, может иметь длянас значение случайного и несущественного свойства.Натуралисты могут подумать, что молекулярное строе-ние вещества составляет сущность мировых явлений вабсолютном смысле слова и что НгО есть более точноевыражение сущности воды, чем указание на ее свойстворастворять сахар или утолять жажду. Нимало! Все этисвойства равно характеризуют воду как некоторую ре-альность, и для химика сущность воды прежде всегоопределяется формулой Н20 и затем уже другими свой-ствами только потому, что для его целей лабораторногосинтеза и анализа вещество вода как предмет науки,изучающей соединения и разложения веществ, есть преж-де всего Н20.

Локк первым подметил это заблуждение. Но ни одиниз его последователей, насколько мне известно, не избе-жал этого заблуждения вполне, не обратил внимания нато, что «сущность» есть понятие телеологическое и чтообразование кояцептов и классификация суть чисто те-леологические средства, которыми пользуется наш ум.

Сущность вещи есть свойство ее, которое столь важнодля преследуемых мною интересов, что я могу совершен-но игнорировать остальные. Я классифицирую даннуювещь среди тех, которые обладают интересным для ме-ня свойством; я даю ей сообразное с ним название; япредставляю ее себе как нечто, обладающее этим свой-ством. И в то время как я ее так классифицирую, назы-ваю и представляю, все остальные истины, относящиесяк этой вещи, не имеют для меня ровно никакого значе-ния.

Для разных людей в различное время весьма раз-личные свойства кажутся наиболее важными. Благодариэтому для той же вещи у нас имеются различные назва-ния и концепты. Но многие предметы, входящие в со-став нашего домашнего обихода (например, бумага,чернила, масло, сюртук), обладают свойствами стольпостоянной для нас важности и названиями столь длянас привычными, что мы в конце концов начинаем ду-мать, будто есть только один истинный способ представ-лять себе эти вещи — именно тот, к которому мы при-выкли; на самом же деле этот способ не более истинен,чем другие, а только наиболее часто применялся намик делу.

Мышление всегда связано с личным интересом. Об-ратимся опять к символическому изображению умствен-ного процесса:

М есть Р

S есть М' S есть Р.

Мы различаем в выделяем М, так как оно в даннуюминуту есть для нас сущность конкретного факта, явле-ния или реальности S. Но в нашем мире М стоит в не-обходимой связи с Р, так что Р— второе явление, кото-рое мы можем найти связанным с фактом 5. Мы мо-жем заключать к Р посредством М, которое мы с по-мощью нашей проницательности выделили как сущностьиз первоначально воспринятого нами факта S.

Заметьте теперь, что М было только в том случаехорошим показателем для нашей проницательности,давшим нам возможность выделить Р и отвлечь его отостальных свойств S, если Р имеет для нас какое-нибудьзначение, какую-нибудь ценность. Если, наоборот, Рне имело для нас никакого значения, то лучшим пока-зателем сущности S было бы не М, а что-нибудь иное.С психологической точки зрения, вообще говоря, с самого начала умственного процесса S является преоб-ладающим по значению элементов. Мы ищем Р иличто-нибудь похожее на Р. Но в целом конкретном фак-те 5 оно скрыто от нашего взора; ища в 5 опорныйпункт, при помощи которого мы могли бы добраться доР, мы благодаря нашей проницательности нападаем наМ, которое оказывается как раз свойством, стоящим всвязи с Р. Если бы мы желали найти Q, а не Р и еслибы N было свойством 5, стоящим в связи с Q, то мыдолжны были бы игнорировать М, сосредоточить вни-мание на N и рассматривать 5 исключительно как яв-ление, обладающее свойством N.

Мы мыслим всегда, имея в виду какие-нибудь частныевыводы или желая в каком-нибудь отношении удовлет-ворить свое любопытство. Мыслитель расчленяет кон-кретный факт и рассматривает его с отвлеченной точкизрения, но он должен, сверх того, рассматривать егонадлежащим образом, т. е. вскрывая в нем свойство, ве-дущее прямо к тому выводу, который представляет дляисследователя в данную минуту наибольший интерес.

Результаты нашего мышления могут быть нами по-лучены иногда случайно. Стереоскоп был открыт путемпредварительных теоретических соображений, но на этооткрытие человек мог бы натолкнуться и совершеннослучайно, играя с рисунками и зеркалами. Известно, чтоиногда кошки отворяют дверь, двигая ручку, но если быручка, испортившись, не стала поддаваться прежнимтолчкам, то ни одна кошка в мире не смогла бы дога-даться, как открыть дверь, пока какая-нибудь новая слу-чайность не натолкнула животное на новый способ дви-жения, который ассоциировался бы в его уме с целымобразом запертой двери. Мыслящий же человек сумеетотпереть дверь, выяснив, где находится препятствие.Для этого он определяет, что именно в двери поврежде-но. Если, например, рычаг не приподнимает в достаточ-ной степени запора над поперечной перекладиной,—значит, дверь низко повешена на петлях и ее необходи-мо приподнять. Если дверь пристает снизу к порогувследствие трения, ее также необходимо приподнять.Очевидно, малый ребенок или идиот могут быть науче-ны, как отпирать ту или другую дверь, не прибегая кэтим рассуждениям. Я помню, как моя горничная обна-ружила, что наши стенные часы могут правильно идти,только будучи наклонены немного вперед. Она напалана этот способ случайно, после многих тщетных попыток

заставить часы идти как следует. Причиной постояннойостановки часов было трение чечевицы маятника о зад-нюю стенку часового ящика; развитый человек обнару-жил бы эту причину в пять минут. У меня есть лампа,пламя которой мигает самым неприятным образом, еслине приподнять стекла примерно на '/is часть вершка.Я открыл это случайно, немало перед этим промучав-шись, и теперь всегда при помощи маленькой подпоркидержу стекло слегка приподнятым над основанием го-релки. Но все эти открытия представляют простую ас-социацию двух конкретных фактов: доставляющего не-удобство предмета и средства, устраняющего неудоб-ство. Человек, хорошо знакомый с пневматикой, вскрылбы путем абстракции причину мигания и тотчас же ука-зал средство устранить его.

При помощи измерения множества треугольниковможно было бы найти их площадь, всегда равную произведению высоты на половину основания, и сформули-ровать это свойство как эмпирический закон. Но мысли-тель избавляет себя от бесчисленных измерений, дока-зывающих, что сущность треугольника заключается втом, что он есть половина параллелограмма с тем жеоснованием и высотой, площадь которого равна произве-дению высоты на основание. Чтобы уяснить себе это, на-до провести дополнительные линии, и геометр часто дол-жен проводить такие линии, чтобы с их помощьювскрыть нужное ему существенное свойство фигуры.Сущность фигуры заключается в некотором отношенииее к новым линиям, отношении, которое не может бытьясным для нас, пока эти линии не проведены. Гений гео-метра заключается в умении вообразить себе новые ли-нии, а проницательность его — в усмотрении этого отно-шения к ним данной фигуры.

Итак, в мышлении есть две весьма важные стороны:

1) свойство, извлеченное нами из конкретного факта,признается нами равнозначным всему факту, из которо-го выделено; 2) выделенное свойство наталкивает насна известный вывод и сообщает этому выводу такуюочевидность, какой мы не могли бы извлечь непосред-ственно из данного конкретного факта.

Рассмотрим подробнее первую сторону мышления. До-пустим, что мне предлагают в магазине кусок сукна.«Я не возьму его: оно на вид как будто линюче»,— го-ворю я, желая этим сказать только то, что вид его на-поминает мне что-то линючее. Мое суждение в этом

случае, может быть и верное, не есть процесс мышле-ния в строгом смысле слова, а чисто эмпирический вы-вод. Но если я могу сказать, что в состав окраски дан-ного сукна входит красящее вещество, химически неус-тойчивое, и потому сукно скоро выцветет, мое сужде-ние есть строго логический вывод. Понятие окраски естьпосредующее звено между понятиями сукна и линюче-сти. Необразованный человек станет путем эмпириче-ского вывода ожидать, что лед при приближении к ог-ню будет таять, а палец, разглядываемый в увеличи-тельное стекло,— казаться шероховатым. И в том, и вдругом случае результат явления предвидят без пол-ного предварительного знакомства с самим явлением.Здесь нет никакого акта мышления в строгом смыслеслова.

Но человек, рассматривающий тепло как род движе-ния, превращение твердого тела в жидкое состояниекак нечто тождественное возрастанию молекулярногодвижения, человек, знающий, что кривые поверхностипреломляют известным образом световые лучи и что ка-жущаяся величина всякого предмета находится в зави-симости от степени преломления световых лучей, входя-щих в глаз,— такой человек делал бы по поводу всехуказанных явлений правильные выводы даже в томслучае, если бы он никогда в жизни не наблюдал их вдействительности. И он поступал бы так потому, что,согласно сделанному нами предположению, он обладалбы теми идеями, которые были посредующим звеноммежду явлениями, служившими для него исходнымпунктом, и выводами, сделанными им из них. Но этиидеи суть лишь элементы, извлеченные из данного яв-ления или связанные с ним обстоятельства. Правда,движение, порождающее теплоту, и преломление свето-вых лучей глубоко скрытые ингредиенты; гораздо ме-нее скрытым ингредиентом было трение чечевицы маят-ника о стенку часового ящика, а приставание двери кполу почти и вовсе не может считаться скрытым от насингредиентом. Но во всех есть та общая черта, что ониустанавливают более очевидное отношение данного яв-ления к выводу, который не может быть получен из негонепосредственно с такой же очевидностью.

Обратимся теперь ко второй стороне мышления: по-чему следствия, выводы и комбинации, делаемые из со-ставных элементов данного явления, более очевидны, чемвыводы, делаемые прямо из целого конкретного явления? По двум причинам. Во-первых, отвлеченные свой-ства более общи, чем непосредственные, конкретные данные, вследствие этого они могут вступать в связь с фак-там;', более знакомыми для нас, более часто встречае-мыми в опыте. Предположите, что теплота —• движение.Тогда всё, что справедливо относительно движения,окажется справедливым и относительно теплоты, но вопыте нам приходится наблюдать в сто раз более явле-ний движения, чем теплоты. Начните рассматриватьлучи, проходящие через призму, как линии, наклонныек перпендикуляру, и вы заместите сравнительно малознакомое понятие призмы весьма привычным понятием«перемены в направлении линии», понятием, для кото-рого мы ежедневно имеем массу примеров.

Другая причина, почему отношения между свойства-ми, выделенными нами из данного предмета, так оче-видны, заключается в следующем. Эти свойства значи-тельно малочисленное совокупности всех свойств целого,из которого мы выделяем их. В каждом конкретномфакте свойства и выгекающие из них следствия такмногочисленны, что мы можем совершенно потеряться,не сделав из них того вывода, который надлежит сде-лать. Если же нам посчастливилось выделить надлежа-щее свойство, то мы разом можем как бы охватитьмысленно все вытекающие из него следствия. Например,то обстоятельство, что дверь пристает к порогу, связанов нашем уме с весьма немногими следствиями, междукоторыми выделяется такое соображение: приподнявдверь, мы уничтожим ее трение о порог. Между тем це-лый образ плохо отпирающейся двери может вызватьв нашем уме огромное количество понятий. Подобныепримеры могут показаться банальными, но они заклю-чают в себе сущность самого утонченного отвлеченногомышления. Физика становится все более и более дедук-тивной наукой, придавая математическую формулировкузаконам, управляющим основными свойствами материи(каковы молекулярные массы или эфирные волны раз-личной длины), именно потому, что непосредственныевыводы из таких понятий весьма малочисленны и мыможем разом охватить все их мысленно и извлечь изних те, в которых имеем надобность.

Проницательность. Итак, для того чтобы мыслить.мы должны уметь извлекать из данного конкретногофакта свойства, и не какие-нибудь вообще, а те, которые соответствуют правильному выводу. Извлекая несо

ответствующие свойства, мы получим неправильный вы-вод. Отсюда возникают недоумения: как извлекаем мыизвестные свойства из конкретных данных? И почемуво многих случаях они могут быть вскрыты только ге-нием? Почему все люди не могут мыслить одинаковоуспешно? Почему лишь одному Ньютону удалось от-крыть закон тяготения, одному Дарвину — принцип вы-живания существ наиболее приспособленных? Чтобы от-ветить на эти вопросы, нам необходимо произвести но-вое исследование, посмотрев, как у нас естественнымпутем развивается проникновение в явления действи-тельности.

Первоначально все наше знание смутно. Мы хотимэтим сказать, что в нем первоначально нет внутреннихподразделений (ab intra) и точных внешних разграниче-нии (ab extra); но все же к нему применимы все формымысли. В нем может быть единство, реальность, пред-метность, объем и т. д.,— словом, оно есть познаниеобъекта, вещи, но познание вещи как нераздельного це-лого. При этом неясном способе познания ребенку, впер-вые начинающему осознавать комнату, она, вероятно,представляется чем-то отличающимся от находящейсяв движении кормилицы. В его сознании еще нет подраз-делений; одно окно комнаты, быть может, особеннопривлекает его внимание. Такое же смутное впечатлениепроизводит каждая совершенно новая сфера опыта ина взрослого.

Библиотека, археологический музей, магазин машинпредставляют собой какие-то неясные целые для нович-ка, но для машиниста, антиквария, библиофила целоепочти совершенно ускользает от внимания, до того стре-мительно они набрасываются на исследование деталей.Знакомство с предметом породило в них способностьразличения. Неопределенные термины, вроде «трава»,«плесень», «мясо», для ботаника и зоолога не сущест-вуют, до того они углубились в изучение различных ви-дов трав, плесени и мышц. Когда Кингслей показал од-ному господину анатомированную гусеницу, тот, увидевтонкое строение ее внутренностей, заметил: «Право, ядумал, что она состоит только из внешней оболочки имякоти». Мирный обыватель, присутствуя при корабле-крушении, сражении или пожаре, совершенно беспомо-щен. Опыт так мало пробуждал в нем способность кразличению, что его внимание не может сосредоточить-ся на какой-нибудь стороне сложного, исключительного

события, которое требует немедленной деятельности.Моряк же, пожарный или полководец сразу принимают-ся за дело. Они мигом умеют разобраться в данномположении и проанализировать его. Оно заключает всебе массу почти неуловимых деталей, которые замеча-ются специалистами благодаря постепенному развитиюих сознания в известном направлении, но которые неразличаются достаточно отчетливо не опытным в даннойобласти лицом.

Каким путем развивается в нас способность к ана-лизу, мы выяснили себе в главах «Различение» и «Внима-ние». Разумеется, мы диссоциируем элементы смутновоспринимаемых цельных впечатлений, направляя нашевнимание то на одну, то на другую часть целого. Но по-чему мы сосредоточиваем наше внимание сначала натом, а потом на другом элементе? На это можно тотчасже дать два ясных ответа: 1) благодаря нашим прак-тическим или инстинктивным интересам и 2) в силу на-ших эстетических интересов. Собака где угодно сумеетотличить запах себе подобных, лошадь чрезвычайно чут-ка к ржанию других лошадей, потому что эти фактыимеют для них практическое значение и вызывают уэтих животных инстинктивное возбуждение. Ребенок,замечая пламя свечки или окно, оставляет без вниманияостальные части комнаты, потому что последние не до-ставляют ему столь живого удовольствия. Деревенскиймальчишка умеет находить чернику, орехи и т. п. бла-годаря их практической пользе, выделяя их из массыкустарников и деревьев; дикарю доставляют немалоудовольствия бусы и кусочки зеркал, привозимые наторговых кораблях, вид же самого корабля не вызываету него никакого интереса, так как корабельное устройство недоступно из-за своей сложности его пониманию.Таким образом, эти практические и эстетические инте-ресы суть наиболее важные факторы, способствующиеяркому выделению частностей из цельного конкретногоявления. На что они направляют наше внимание, то ислужит объектом последнего, но, что такое они сами,мы не можем сказать. Мы должны в данном случае ог-раничиться признанием их далее неразложимыми, пер-вичными факторами, определяющими то направление, вкотором будет совершаться рост нашего знания.

Существо, руководимое в своей деятельности немно-гочисленными инстинктивными импульсами или немного-численными практическими и эстетическими интересами,

будет обладать возможностью диссоции'ровать весьманемногие свойства и в лучшем случае будет одареноограниченными умственными способностями; существоже, наделенное большим разнообразием интересов, будетобладать высшими умственными способностями. Чело-век, как существо, одаренное бесконечным разнообрази-ем инстинктов, практических стремлений и эстетическихпереживаний, доставляемых каждым органом чувств, всилу одного этого должен обладать способностью дис-социировать свойства в гораздо большей степени, чемживотные, и согласно этому мы находим, что дикари,стоящие на самой низкой ступени развития, мыслят не-измеримо более совершенным образом, чем самые выс-шие животные. Разнообразие интересов ведет, сверх то-го, к варьированию опытов, накопление которых стано-вится почвой для деятельности закона диссоциации приизменении окружающей обстановки, о чем мы говорилина с. 125.

Помощь, которую оказывают нам при мышлении ас-социации по сходству. Не лишено также вероятия, чтоассоциации по сходству, высшие ассоциации у человека,играют важную роль при различении свойств, связанныхс процессами мышления наивысшего порядка. Значе-ние этих ассоциаций настолько велико для мышления,а мы говорили о них так мало в главе «Различение»,что теперь необходимо остановиться на них подроб-нее.

Что вы делаете, читатель, когда хотите точно опре-делить сходство или различие двух объектов? Вы с наи-возможно большей быстротой переносите ваше внима-ние то на один, то на другой предмет. Быстрая пооче-редная смена впечатлений в сознании выдвигает, таксказать, на первый план сходство и различие объектов,которые навсегда ускользнули бы от нашего внимания,если бы поочередное восприятие впечатлений разделя-лось большими промежутками времени. Что делает уче-ный, отыскивающий скрытый в данном явлении прин-цип или закон? Он преднамеренно перебирает в умевсе те случаи, в которых можно найти аналогию с дан-ным явлением. Заполняя одновременно всеми аналогия-ми свой ум, ученый обыкновенно оказывается в состоя-нии выделить в одной из групп этих аналогий ту осо-бенность, которую он не мог определить, анализируякаждую из них в отдельности, несмотря даже на то, чтов его минувшем опыте этой аналогии предшествовал»

все остальные, с которыми она теперь одновременно со-поставляется.

Наши примеры показывают, что для диссоциациисвойств простая повторяемость явления в опыте приразличной окружающей обстановке еще не дает доста-точного основания. Нам нужно нечто большее: именнонеобходимо, чтобы все разнообразие окружающих обста-новок возникло перед сознанием сразу. Только тогдаискомое свойство выделится из среды других и займетотдельное положение. С этим немедленно согласятсявсе, изучавшие «Систему логики» Дж. Ст. Милля и по-знакомившиеся с практическим применением «наведе-ния», с «четырьмя методами опытного исследования»:

методом согласия, различия, остатков и сопутствующихизменений. В каждом из них мы имеем ряд аналогич-ных случаев, среди которых искомое свойство можетнам попасться и сосредоточить наше внимание.

Из сказанного ясно, что всякий ум, в котором спо-собность образовывать ассоциации по сходству сильноразвита, есть ум, самопроизвольно образующий рядыподобных аналогий. Пусть Л есть данный конкретныйфакт, в котором заключается свойство т. Ум можетвначале вовсе не замечать этого свойства т. Но еслиА вызывает в сознании В, С, D и Е — явления, сходныес Л в обладании свойством т, но не попадавшиеся поцелым месяцам в опыте животному, воспринимающемуявление Л, то, очевидно, эта ассоциация сыграет в умеживотного такую же роль, какую играло в уме читате-ля преднамеренное быстрое сопоставление впечатлений,о котором мы только что говорили, или в уме исследо-вателя — систематический анализ аналогичных случаев,и может повести к выделению т путем абстракции.

Это само собой ясно и неизбежно заставит сделатьвывод, что после немногочисленных сильнейших влече-ний, связанных с практическими и эстетическими инте-ресами, ассоциация по сходству преимущественно помо-гает нам вскрывать в данном явлении те специфическиесвойства, которые, будучи раз подмечены и названы на-ми, рассматриваются как основания, сущности, названияклассов и средние термины в логическом доказательстве.Без помощи ассоциаций по сходству преднамеренныеумственные операции ученого были бы невозможны, таккак он не смог бы сгруппировать воедино аналогичныеслучаи. В высокоодаренных умах эти процессы соверша-ются непредумышленно: аналогичные случаи самопроизвольно группируются в голове, явления, отделенные вдействительности друг от друга огромными пространст-вами и временными промежутками, объединяются в та-ких умах мгновенно, и, таким образом, среди различияокружающих условий обнаруживаются общие всем яв-лениям свойства, которые для ума, руководимого однимиассоциациями по смежности, остались бы навсегда не-доступными.

Описанный нами процесс изображен схематически нарис. 18. Если т в данном представлении А вызывает внашем уме В, С, D и Е, которые сходны с Л в том, чтообладают все свойством от, и притом вызывает их в бы-строй последовательности одно за другим, то т, ассоции-руясь почти одновременно со столь различными окру-жающими условиями, выделится из среды и обратит насебя наше особое внимание.

Если читатель вполне уяснил себе мою мысль, то он,наверное, будет склонен думать, что умы, в которыхпреобладает ассоциация по сходству, благоприятствую-щая выделению общих свойств, наиболее способны кмышлению в строгом смысле слова, умы же, не прояв-ляющие наклонности к такому мышлению, по всей веро-ятности, располагают почти исключительно ассоциация-ми по смежности.

Все согласны в том, что гении отличаются от обык-новенных умов необычайным развитием способности кассоциациям по сходству. Установление этого факта —

266

одна из крупнейших психологических заслуг Бэна. Ука-занное свойство наблюдается у гениев не только в об-ласти мышления, но и в других областях психическойдеятельности.

Умственные способности животных. Ум гения нахо-дится в таком же отношении к уму простого смертного,в каком ум последнего — к умственным способностямживотных. Не лишено вероятия, что животные, в проти-воположность людям, не возвышаются до образованияобщих концептов и почти не имеют ассоциаций по сход-ству. Мысль животных, вероятно, переходит от одногоконкретного объекта к другому, обычно следующих вопыте друг за другом с гораздо большим однообразием,чем у нас. Другими словами, в их уме преобладают по-чти исключительно ассоциации идей по смежности. Нопоскольку можно было бы допустить,   что животноемыслит не ассоциациями конкретных образов, а путемотвлечения общих признаков, постольку пришлось быпризнать животное мыслящим существом, употребляяэто выражение совершенно в том же смысле, в какоммы применяем его к людям. В какой мере такое допу-щение возможно — трудно сказать. Известно только, чтоживотные, наиболее одаренные умом, поневоле руко-водствуются отвлеченными признаками; выделяют лиони сознательно эти признаки из конкретных образов,или нет — другой вопрос. Животные относятся к объек-там так или иначе, сообразуясь с тем, к какому классупоследние принадлежат. Для этого необходимо, чтобыживотное обращало внимание на сущность класса, хотябы последнее и не было отвлеченным понятием. Однавещь—конкретный индивидуальный фякт, в которомвнимание не направлено особенно ни на какую сторону,другая вещь—отчетливо понятое свойство, выделенноеособым названием из совокупности остальных атрибутовданного предмета. Но между совершенно непроанализи-рованным конкретным фактом и полным его анализом,между абсолютным отсутствием отвлечения признаковданного объекта и полной абстракцией лежит бесчис-ленное множество переходных ступеней Д.ля некоторыхступеней должны быть особые названия гак как оттен-ки в известных ступенях абстракции заметны для наше-го сознания. Для идеи смутно   отвлеченного понятиякласса объектов Романее предложил термин «рецепт»,а Ллойд-Морган—«конструкт». Последний вполне оп-ределенную абстракцию называет «изолат». Ни гермин

«конструкт», ни термин «рецепт» я не нахожу удач-ными; несмотря на это, они вносят в область психологи-ческих понятий некоторый новый оттенок, и потому яотмечаю их здесь. В следующем отрывке из книги Ро-манеса («Mental Evolution in Man») я предлагаю заме-нить термин «рецепт» более подходящим словом «ин-флуэнт»: «Водяные куры имеют привычку несколькоиначе опускаться на землю и даже на лед, чем на во-ду, а те породы, которые ныряют с высоты (например,чагравы и бакланы), никогда не опускаются на сушу ина лед так же, как на воду. Подобные факты показы-вают, что в уме этих птиц существует один рецепт, со-ответствующий твердой поверхности, и другой, соответ-ствующий жидкой поверхности. Подобным же образомчеловек никогда не попробует нырнуть с высоты надземлей или ледяной поверхностью и в воду всегда прыг-нет иначе, чем на сушу. Другими   словами, подобноводяной курице, он обладает двумя различными рецеп-тами, из которых один соответствует суше, а другой —воде. Но, в противоположность водяной курице, человекможет дать каждому из этих рецептов особое названиеи возвести их на степень концепта. Поскольку дело каса-ется чисто практического вопроса о передвижении на-шего тела, постольку, разумеется, неважно, превратилили мы данный рецепт в концепт или нет, но во многихдругих случаях способность превращать рецепт в кон-цепт имеет огромное значение».

Я знаю одну легавую собаку, которая не прикусы-вала приносимых ею в зубах птиц. Но однажды ей нуж-но было сразу принести двух птиц, которые еще былиживы и бились, хотя уже не могли летать. После неко-торого колебания собака одну из них удавила, взялав зубы другую и принесла живьем к хозяину, потом вер-нулась за первой, убитой, и принесла также ее. Нельзяне признать, что в голове собаки быстро промелькнулпри этом ряд отвлеченных мыслей вроде: «она живаеще», «а надо уйти», «необходимо убить ее», с ка-кими бы конкретными образами этот ряд мыслей нибыл связан.

Такое практическое руководство особыми соображе-ниями, которые могут при случае быть важными, за-ставляет предполагать в животном наличие основнойчерты мышления. Но свойства объектов, обращающиена себя внимание животных, весьма малочисленны ивсегда   непосредственно связаны с инстинктивными

стремлениями. Животные, в противоположность людям,никогда не отвлекают свойств от конкретных данныхради забавы. Это можно попытаться объяснить   какрезультат того факта, что у них почти совершенно от-сутствуют характерные для человеческого ума ассоциа-ции по сходству. Предмет напоминает животному дру-гой совершенно сходный предмет, но не предмет, сход-ный с первым лишь отчасти, и диссоциация при разли-чии окружающей обстановки, которая в человекеопирается в значительной степени на ассоциации посходству, в животном мире, по-видимому, почти вовсене имеет места.

Один конкретный факт во всей своей цельности на-поминает животному другой, а низшие млекопитающиеразличают свойства объектов неведомым для них са-мих путем; основным капитальным несовершенством ихума является неспособность постоянно расчленять, ком-бинировать группы идей в новом непривычном порядке.Животные навек порабощены рутиной, мышлением, по-чти не возвышающимся над конкретными фактами. Ес-ли бы самое прозаическое существо могло переселитьсяв душу собаки, то оно пришло бы в ужас от царящеготам полного отсутствия воображения. Мысли стали бывызывать в его уме не сходные, а смежные с ними при-вычные мысли. Закат солнца напоминал бы ему не осмерти героев, а о том, что пора ужинать. Вот почемучеловек есть единственное способное к метафизическимумозрениям животное.

Для того чтобы удивляться, почему Вселенная тако-ва, какова она есть, нужно иметь понятие о том,  чтоона могла бы быть иной, чем она есть; животное, длякоторого немыслимо свести действительное к возмож-ному, отвлекая в воображении от действительного фак-та его обычные реальные следствия, никогда не можетобразовать в своем уме это понятие. Животное прини-мает мир просто за нечто данное и никогда не отно-сится к нему с удивлением.