_И_ - Словарь аналитической психологии - Зеленский В.

ИДЕНТИЧНОСТЬ (Identity; Identitat) — бессознательная тенденция в поведении, когда две разнородные сущности — как внешние, так и внутренние — воспринимаются как идентичные; может возникать и между внутренним и внешним элементами.

Понятие идентичности в аналитическом смысле использу­ется, в частности, в психологии младенчества, когда еще не возник­ла четкая сознательная дифференциация между младенцем и его родителями. Этот термин служит метафорой для обозначения мла­денческих позитивных и негативных образов, фантазий и чувств, сливающих младенца в единое целое с матерью. Динамика собы­тий такова: а) при рождении мать и дитя психологически разобща­ются; оба имеют врожденные способности для достижения состоя­ния идентичности; б) состояние идентичности достигнуто; в) из этого развивается личная привязанность; г) с этого момента начи­нается также и разобщение.

Юнг также использовал данный термин, чтобы суммировать результаты своих наблюдений относительно основных связей меж­ду психическим и материальным (см. Психическая реальность; Мир единый [Unus Mundus]).

ИДЕНТИФИКАЦИЯ (Identification; Identifizierang) — пси­хологический процесс, в котором личность частично или полно­стью диссимилируется от самой себя (см. ассимиляция). Бессозна­тельная проекция личностью себя на нечто иное, чем она сама: другую личность, дело или местоположение. Другими словами, это бессознательное отождествление субъектом себя с другим субъек­том, группой, процессом или идеалом. Является важной частью нормального развития.

«Отождествление с отцом, например, означает на практике ус­воение образа мыслей и действий отца, как будто сын был равен отцу и не был бы индивидуальностью, отличной от отца. Иденти­фикация отличается от имитации тем, что идентификация есть бессознательная имитация, тогда как имитация — сознательное подражание. Имитация — необходимое вспомогательное средство для развивающейся, еще юной личности. Она способствует разви­тию до тех пор, пока не служит для простого удобства и не задер­живает развития подходящего индивидуального метода. Подобно этому и идентификация может содействовать развитию, пока инди­видуальный путь еще не проложен. Но как только открывается лучшая индивидуальная возможность, так идентификация обнару­живает свой патологический характер тем, что оказывается в даль­нейшем настолько же задерживающей развитие, насколько до это­го она бессознательно содействовала подъему и росту. Тогда она вызывает диссоциацию личности, ибо субъект под ее влиянием расщепляется на две частичные личности, чуждые одна другой. Идентификация не всегда относится к лицам, но иногда и к пред­метам (например, отождествление с каким-нибудь духовным дви­жением или с деловым предприятием) и к психологическим функциям. Последний случай даже является особенно важным. В таком случае идентификация ведет к образованию вторичного характера и притом так, что индивид до такой степени отождествляется со своей лучше всего развитой функцией, что в значительной степени или даже совсем отчуждается от первоначального уклона своего характера, вследствие чего его настоящая индивидуальность впа­дает в сферу бессознательного. Этот исход является почти регуляр­ным у всех людей с дифференцированной функцией. Он составля­ет даже необходимый этап на пути индивидуации вообще. Отожде­ствление с родителями или ближайшими членами семьи есть отча­сти нормальное явление, поскольку оно совпадает с априорным се­мейным торжеством. В таком случае рекомендуется говорить не об идентификации, а о тождестве, как это и соответствует положе­нию дела. Именно идентификация с членами семьи отличается от тождества тем, что она не есть априори данный факт, а слагается лишь вторичным образом в нижеследующем процессе: индивид, образующийся из первоначального семейного тождества, наталки­вается на пути своего приспособления и развития на препятствие, требующее для своего преодоления особых усилий; вследствие этого возникает скопление и застой либидо, которое понемногу на­чинает искать регрессивного исхода. Регрессия воскрешает преж­ние состояния и, среди прочего, семейное тождество. Это, регрес­сивно воскрешенное, собственно говоря, почти уже преодоленное тождество есть идентификация с членами семьи. Любая идентифи­кация с лицами складывается на этом пути. Идентификация всегда преследует такую цель: усвоить образ мысли или действия другого лица для того, чтобы достигнуть этим какой-нибудь выгоды или устранить какое-нибудь препятствие или разрешить какую-нибудь задачу» (ПТ, пар. 711— 713)

Идентификация с комплексом (переживаемая как одержи­мость) — постоянный источник невроза, который может быть так­же вызван идентификацией с какой-то идеей или верованием.

«Эго сохраняет свою целостность только в том случае, если оно не идентифицируется с одной из противоположностей и если оно понимает, каким образом удерживать равновесие между ними. Это возможно лишь тогда, когда оно одновременно осознает обе противоположности. Однако необходимое просветление, инсайт — дело чрезвычайно трудное не только для социальных и политичес­ких лидеров, но и для религиозных наставников и учителей. Все они хотят решения в пользу одной вещи, и поэтому полная иденти­фикация с неизбежностью оказывется односторонней «истиной». Даже если речь идет о какой-то великой Истине, идентификация с ней все равно означала бы катастрофу, поскольку она задерживала бы все дальнейшее духовное развитие» (CW 8, par. 425).

Односторонность обычно возникает благодаря идентификации с отдельной сознательной установкой. В результате происходит утрата контакта с компенсирующими силами бессознательного.

«В любом таком случае бессознательное обычно отвечает сильными эмоциями, раздражительностью, потерей контроля, вы­сокомерием, чувством неполноценности, капризностью, депресси­ями, приступами гнева и т. д., связанными с утратой самокритики и неправильными суждениями, ошибками и чувственными обмана­ми, сопровождающими эту утрату» (CW 13, par. 454).

ИДЕЯ (Idea; Idee) — в психологии мысль или когнитивный процесс, непосредственно не являющиеся сенсорными по своей природе; ментальное содержание, суть которого не сводима к пер­цептивному процессу.

«Я употребляю слово идея для выражения смысла, заключен­ного в изначальном образе; смысла, абстрагированного от конкретики этого образа» (ПТ, пар. 714).

Фактически Юнг использовал термин двояко. С одной сторо­ны, слово относится к смыслу, который возникает из образа. В этом случае идея может выступать как явление вторичное. С другой сто­роны, «идея» несет в себе основную психологическую нагрузку, без которой нет ни конкретных эмоций, ни концептуализации.

«<...> я иногда пользуюсь понятием идеи для обозначения из­вестного психологического элемента, имеющего близкое отноше­ние к тому, что я называю образом <...> если образ не имеет мифо­логического характера, т. е. если он лишен созерцаемых черт и яв­ляется просто коллективным, тогда я говорю об идее (там же).

Идея есть психологическая величина, определяющая не толь­ко мышление, но, в качестве практической идеи, и чувство. Правда, я в большинстве случаев пользуюсь термином «идея» лишь тогда, когда говорю об определении мышления у мыслящего; но точно так же я говорил бы об идее и при определении чувств у чувствующего <...> Именно двойственная природа идеи как чего-то первичного ведет к тому, что этим термином пользуются иногда вперемежку с «изначальным образом». При интровертной установке идея являет­ся primum movens (первопричиной), при экстравертной — она ока­зывается продуктом» (там же, пар. 719).

ИЗНАЧАЛЬНЫЙ ОБРАЗ (Primordial image; Urbild), образ, первичный образ см. архетипический образ.

ИМАГО (Imago — лат.) — понятие, используемое для уста­новления отличия объективной реальности того или иного субъек­та или предмета от субъективного восприятия его значения.

«Известно, что образ объекта, находящийся в нашей психике, никогда не бывает абсолютно равным самому объекту, а самое большее лишь похожим на него. Правда, образ этот создается через чувственную перцепцию и через апперцепцию этих раздра­жений, но именно с помощью процессов, которые уже принадле­жат нашей психике и лишь вызваны объектом. Опыт показывает, что свидетельства наших чувств в высокой степени совпадают с качествами объекта, однако наша апперцепция подвержена почти необозримым субъективным влияниям, которые чрезвычайно затрудняют верное познание человеческого характера. К тому же столь сложная психическая величина, какой является человеческий характер, дает чистой чувственной перцепции лишь очень немного точек опоры. Познание характера требует э.мпатии, размышления, интуиции. Вследствие таких осложнений естественно, что конеч­ное суждение имеет всегда лишь очень сомнительную ценность, так что тот образ человеческого объекта, который мы в себе слага­ем, оказывается при всяких обстоятельствах в высшей степени субъективно обусловленным. Поэтому в практической психологии поступают правильно, когда строго отличают образ, или имаго че­ловека, от его действительного существования. Вследствие крайне субъективного возникновения имаго оно нередко является скорее отображением субъективного комплекса функций, нежели самого объекта. Поэтому при аналитическом разборе бессознательных продуктов важно, чтобы имаго отнюдь не отождествлялось без оговорок с объектом, а, скорее, понималось как образ субъективно­го отношения к объекту. Это и есть понимание на субъективном уровне» (ПТ, пар. 808).

Термин имаго введен Юнгом в 1911—1912 годах и принят в психоанализе. Имаго-образы являются следствием комбинации личностного переживания и архетипических образов в коллектив­ном бессознательном. Как и все прочее в бессознательном, они переживаются в спроектированном виде, в частности образы роди­телей возникают не из непосредственного специфического опыта восприятия родителей, а основываются на бессознательных фанта­зиях или вытекают из действия архетипа.

«Чем более ограниченным оказывается поле человеческого сознания, тем более многочисленными становятся бессознатель­ные содержания (имаго), которые окружают его в виде квази­внешних видений и необычных явлений либо в форме духов, либо магических сил, спроектированных на живых людей (магов, ведьм, и т. д.)» (CW 7, par. 295; Функция бессознательного; ПБ, с. 251—252).

ИНДИВИД, ИНДИВИДУАЛЬНОЕ (Individ; Individual) — единичное, ни на кого не похожее существо. Отличается от сущест­ва коллективного.

«Психологический индивид отличается своеобразной и, в изве­стном отношении, уникальной, неповторяемой психологией. Свое­образие индивидуальной психики проявляется не столько в ее эле­ментах, сколько в ее сложных образованиях. Психологический индивид или его индивидуальность существует бессознательно априори — сознательно же он существует лишь постольку, поскольку налицо имеется сознательное отличие от других индиви­дов. Вместе с физической индивидуальностью дана, как коррелят, и индивидуальность психическая, но, как уже сказано, — сначала бессознательно. Необходим сознательный процесс дифференциа­ции, необходима индивидуация для того, чтобы сделать индивиду­альность сознательной, чтобы извлечь ее из тождества с объектом. Тождество индивидуальности с объектом совпадает с ее бессозна­тельностью. Если индивидуальность бессознательна, то нет и пси­хологического индивида, а есть только коллективная психология сознания. В таком случае бессознательная индивидуальность явля­ется тождественной с объектом, проецированной на объект. Вслед­ствие этого объект получает слишком большое значение и дейст­вует слишком сильно в смысле детерминирования» (ПТ, пар. 720).

Индивидуальная точка зрения отнюдь не предполагает обяза­тельного противоречия коллективным нормам, она лишь иначе ориентирована.

«Собственно говоря, индивидуальное может и совсем не про­тивостоять коллективной норме, потому что ее противоположно­стью могла бы быть лишь противоположная норма. А индивиду­альный путь, по определению, не может быть нормой. Норма воз­никает из совокупности индивидуальных путей и только тогда имеет право на существование и жизнеобразующее действие, когда вообще налицо имеются индивидуальные пути, время от времени обращающиеся к норме за ориентированием» (ПТ, пар. 726).

Юнг считал, что выживание индивида внутри группы зависит не только от его психологического самопонимания, но также и от личностного переживания более высшей истины.

«Индивид никогда и нигде не найдет реального оправдания для своего существования и своей собственной духовной и мораль­ной автономии, кроме как в потустороннем принципе, способном сделать относительным сверхмощное влияние внешних факторов Для этого ему необходимо свидетельство внутреннего трансцен­дентного опыта, который лишь один может защитить его от проти­воположного неизбежного погружения в массу <...> Сопротивле­ние организованной массе может быть эффективным только со стороны такого человека, который столь же хорошо организован в своей индивидуальности, как и сама масса» (CW 10, par. 511, 540; АППН, с. 142; ПП, с. 237).

ИНДИВИДУАЛИЗМ (Individualism) — вера в верховенство индивидуальных интересов над коллективными; не следует путать с индивидуальностью или индивидуацией.

«Индивидуализм означает умышленное подчеркивание и при­дание особого значения избранным отличительным качествам в противоположность соображениям и обязательствам коллектив­ного порядка» («Функция бессознательного», ПБ, с. 236).

ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ (Individuality; Individualist) — качества или характеристики, отличающие одну личность от дру­гой, — любое психологическое своеобразие и особенность индиви­да (см. также индивид).

«Индивидуально все, что не коллективно, т. е. все, что прису­ще лишь одному лицу, а не целой группе индивидов. Вряд ли мож­но говорить об индивидуальности отдельных психологических элементов, но лишь об индивидуальности их своеобразных и един­ственных в своем роде группировок и комбинаций» (ПТ, пар. 721).

В недифференцированной психике индивидуальность субъек­тивно отождествлена с персоной, но в действительности захвачена (удерживаема) внутренним непознанным аспектом самой себя. В таких случаях индивидуальность данного лица обычно пережи­вается в другом человеке, через проекцию. Если же (когда) эта ситуация становится невыносимой для психического, то в качестве компенсаторной попытки возникают соответствующие образы.

«Если кто-нибудь тождествен со своей персоной, то его инди­видуальные свойства ассоциированы с душой. Из этой ассоциации возникает символ душевной беременности, часто встречающийся в сновидениях и опирающийся на изначальный образ рождения героя. Дитя, которое должно родиться, обозначает в этом случае индивидуальность, еще не присутствующую в сознании» (ПТ, пар. 705).

ИНДИВИДУАЦИЯ (Tndividuation), восамление — процесс психологической дифференциации, осуществляющий с этой целью развитие индивидуальной личности.

«Индивидуация — процесс образования и обособления еди­ничных существ; говоря особо, она есть развитие психологического индивида, как существа, отличного от общей, коллективной психо­логии <...> Индивидуация является естественно необходимой, поскольку задержка индивидуации посредством преимущественной или исключительной нормировки по коллективным масштабам означает нанесение ущерба индивидуальной жизнедеятельности. Но индивидуальность уже дана физически и физиологически, и соответственно этому она выражается и психологически. Поэтому существенно задерживать развитие индивидуальности — значит искусственно калечить ее. Ясно без дальнейших рассуждений, что социальная группа, состоящая из искалеченных индивидов, не может быть установлением здоровым, жизнеспособным и долго­вечным, ибо только то общество может считаться живучим и долго­вечным, которое умеет сохранять свою внутреннюю связь и свои коллективные ценности при возможно большей свободе индивида. А так как индивид есть не только единичное существо, но предпо­лагает и коллективное отношение к своему существованию, то про­цесс индивидуации ведет не к разъединению, а к более интенсив­ной и более общей коллективной связанности» (ПТ, пар. 724—726).

Индивидуацию не следует смешивать с индивидуализмом. Различающим признаком здесь выступает отношение к норме. Индивидуальное никогда не является нормой. Лишь совокупность индивидуальных путей образует норму, но одновременно норма, претендующая на абсолютное значение, никуда не годится.

«Действительный конфликт с коллективной нормой возни­кает только тогда, когда какой-нибудь индивидуальный путь воз­водится в норму, объявляется нормой, что и составляет подлинный замысел крайнего индивидуализма. Но этот замысел, конечно, патологичен и совершенно не жизнен. Поэтому он не имеет ничего общего и с индивидуацией, которая, хотя и избирает индивидуаль­ные боковые пути, но именно поэтому нуждается в норме для ори­ентирования в своем отношении к обществу и для установления . жизненно необходимой связи между индивидами в их обществен­ной жизни. Поэтому индивидуация ведет к естественной оценке коллективных норм, тогда как при исключительно коллективном ориентировании жизни норма становится все менее нужной, отче­го настоящая моральность гибнет. Чем сильнее коллективное нор­мирование человека, тем больше его индивидуальная амораль­ность, безнравственность.

Индивидуация совпадает с развитием сознания из первона­чального состояния тождества. Поэтому индивидуация означает расширение сферы сознания и сознательной психологической жиз­ни» (ПТ, пар. 726—727).

Объединяющий аспект индивидуации выражен в самой эти­мологии слова «ин-дивидуация» in-dividuation (не-делимый). Здесь подчеркивается специфика процесса, в результате которого чело­век становится не-делимым, т. е. отдельным нераздельным единст­вом или «целым». В своих работах Юнг отмечал трудность разгра­ничения понятий интеграции и индивидуации.

«Снова и снова я замечаю, что процесс индивидуации подме­няется вхождением эго в сознание и соответственно эго отождеств­ляется с самостью, что вносит безнадежную путаницу. Тогда инди­видуация не что иное, как эгоцентричность и автоэротизм. Инди­видуация не отгораживается от мира, а собирает весь мир в чело­веке» (CW 8, par. 432).

Процесс индивидуации представляет два основных этапа. Первый этап заключается в посвящении, или инициа­ции, во внешний мир и завершается формированием персоны или структуры эго, т. е. такого склада личности, который самим носителем и окружающими его людьми воспринимается за таковую, но, в сущности, таковой не являющейся. Юнг пишет: «Можно сказать, немного преувеличивая, что персона есть то, чего в действительности нет, но о чем она сама, как и другие, думает, что есть» (CW 9i).

Второй этап есть посвящение в мир внутренний, и он являет­ся процессом дифференциации и отчуждения психологии индиви­дуальной от коллективной, иначе это процесс «восамления».

Индивидуация и жизнь в режиме коллективных ценностей представляют дивергентные (расходящиеся) тенденции. По мне­нию Юнга, их связывает друг с другом вина. Тот, кто вступил на личностную тропу, до некоторой степени отстраняется от коллек­тивных ценностей, но при этом не теряет тех аспектов психическо­го, которые коллективны унаследованным образом. Чтобы «искупить» вину за свой «уход», индивид обязан произвести что-то ценное для пользы общества.

«Индивидуация отделяет человека от личностного подчинения и, следовательно, от коллективности. Это и составляет ту самую вину, которую индивидуант оставляет за собой перед миром, вину, которую он должен постараться искупить. Он должен предложить какой-то выкуп вместо себя, т.е. должен принести некие ценности, которые окажутся равной заменой за его отсутствие в коллектив­ной личностной сфере. Без такого производства ценностей оконча­тельная Индивидуация аморальна и — более того — самоубийст­венна <...>.

У индивидуанта нет априорной претензии на ту или иную оценку. Он должен довольствоваться той оценкой, которая прихо­дит к нему со стороны, благодаря тем ценностям, которые он соз­дает. Общество не только имеет право, но оно обязано осуждать индивидуанта, если он не достигает успеха в создании эквивалент­ных ценностей» (CW18, par. 1095a).

ИНИЦИАЛЬНОЕ СНОВИДЕНИЕ (Initial dream; Initialtra-um) — под инициальным сновидением понимается в целом такое сновидение, которое случается при вступлении в новую жизнен­ную ситуацию или при начале какого угодно нового периода жизни (например, поступление на новую работу или учебу, в свадебную ночь, по достижении середины жизни и т. д.). В специальном смысле, однако, мы рассматриваем здесь инициальное сновидение как первое сновидение после начала аналитической работы при терапии. Сам Юнг и работающие по его методу терапевты не установили однозначно этого понятия или не ограничивались одним-единственным сновидением. Особенность и сущест­венность этого инициального сновидения состоит в том, что в нем выражаются факторы, вызывающие невротические заболевания или тяжелые жизненные ситуации. В связи с этим инициальное сновидение имеет важное значение для диагнос­тики, ведь оно позволяет познать бессознательные и скрытые движущие основания всякого рода трудностей.

Наряду с диагностическим аспектом во многих инициальных сновидениях проявляется еще и прогностическое измерение, благодаря чему образы сновидения позволяют распознать будущие возможности развития сновидца. Подобно тому, как переживание инициации в архаичных культурах или в религиозных обрядах и символах (например, крещении, первом причастии, конфирмации и т. д.) вводит в важный жизненный или религиозный опыт, инициальные сновидения позволяют проявиться основополага­ющему опыту и пробуждают будущие возможности развития.

ИНИЦИАЦИЯ (Initiation от лат. initio — начинать, посвя­щать) — переход индивида из одного статуса в другой, в частности включение в некоторый замкнутый круг лиц (в число полноправ­ных членов племени, в мужской союз, эзотерический культ, круг жрецов, шаманов и т. п.), и обряд, оформляющий этот переход; обряды или ритуалы инициации также называются переходными или посвятительными. В психологическом смысле инициация возникает тогда, когда человек осмеливается действовать вопреки природным инстинктам и открывает в себе возможность движения в направлении к сознанию. Ритуалы инициации известны с древнейших времен, они готовили человека к серьезным изменениям в его жизни, в частности сопровождали достижение им половой зрелости. Сложность обрядовых церемоний предпола­гает переключение психической энергии от рутинных занятий на новое и необычное дело. С инициируемым происходит онтологи­ческое изменение, что позднее находит свое выражение в осознан­ной перемене внешнего статуса. Важно отметить, что в процессе инициации субъект приобщается не к знанию, а к тайне.

Инициация подразумевает отмирание менее адекватных и неактуальных условий жизни и возрождение обновленных и более соответствующих новому статусу инициируемого. Здесь мы сталки­ваемся с трансформацией, изменением, поэтому сами ритуалы так таинственно-пугающи. Обряд инициации предполагает жертву, и именно она является главным источником страдания. Для его облег­чения предусматривается некое переходное состояние, соответству­ющее временной утрате эго. В соответствии с этим инициируемый сопровождается или патронируется кем-то, например священнослу­жителем или наставником (шаманом), мана-личностъю, способным взять на себя проектируемый перенос того, чем предстоит стать инициируемому. Отношения между инициируемым и инициатором носят глубоко символический характер. В психической жизни индивида инициация занимает важное место, и внешние церемонии соответствуют психологическому образцу изменения и роста. Риту­алы или обряды попросту оберегают человека и общество от дезин­теграции, в особенности когда в них происходят глубокие внутрен­ние и всеобъемлющие изменения.

«Трансформация бессознательного, возникающая в анализе, делает естественной аналогию с религиозными церемониями ини­циации, которые, тем не менее, в принципе отличаются от при­родного процесса тем, что ускоряют естественный ход развития и заменяют спонтанное возникновение символов сознательно укомплектованным набором символов, предписанных традицией» (CW 11, par. 854).

«Единственным процессом инициации, который живет и фак­тически практикуется сегодня на Западе, является анализ бессозна­тельного, используемый врачом в терапевтических целях» (там же, par. 82).

Юнг отмечал тот факт, что инициация тесно связана с исцеле­нием; т. е. когда психологическая ориентация изживает свою полезность, но не получает возможности трансформироваться, она начинает разлагать и заражать всю психическую систему.

ИНСТИНКТ, или влечение (Instinct; Instinkt) — непро­извольное влечение к определенной деятельности; побуждение к фиксированной активности (см. также архетипы).

«Когда я говорю об инстинкте (Trieb), то я разумею при этом то самое, что обычно понимают под этим словом, а именно: понуждение, влечение к определенной деятельности. Такая компульсивная устремленность может возникать от какого-нибудь внешнего или внутреннего раздражения, которое психически раз­ряжает механизм влечения-инстинкта, или же от каких-нибудь ор­ганических оснований, лежащих вне сферы психических каузаль­ных отношений. Характер инстинкта присущ каждому психическо­му явлению, причинно происходящему не от волевого намерения, а от динамического понуждения, независимо от того, что это пону­ждение проистекает непосредственно из органических и, следова­тельно, внепсихических источников или же существенно обуслов­лено энергиями, которые только разряжаются волевым намерени­ем — в последнем случае с тем ограничением, что созданный результат превышает действие, намеченное волевым намерением. Под понятие инстинкта подпадают, по моему мнению, все те пси­хические процессы, энергией которых сознание не распола­гает. При таком понимании аффекты принадлежат настолько же к процессам влечения-инстинкта, насколько и к чувственным процессам (см. чувство). Те психические процессы, которые при обычных условиях являются функциями воли (т. е. безусловно подлежащими контролю сознания), могут, уклоняясь от нормы, становиться процессами влечения-инстинкта вследствие присоеди­нения некоторой бессознательной энергии. Такое явление обнару­живается всюду, где или сфера сознания оказывается ограничен­ной вследствие вытеснения неприемлемых содержаний, или же где, вследствие утомления, интоксикации или вообще патологиче­ских процессов мозга, наступает понижение ментального уровня, где сознание уже не контролирует или еще не контролирует наибо­лее ярко выделяющиеся процессы. Такие процессы, которые неког­да у индивида были сознательными, но со временем стали автома­тическими, я бы не хотел называть процессами инстинктивными, но автоматическими процессами. При нормальных условиях они и не протекают наподобие инстинктивных, потому что при нормаль­ных условиях они никогда не проявляются в компульсивном виде. Это случается с ними только тогда, когда к ним притекает энергия, чуждая им» (ПТ, пар. 728).

Инстинкты в своей первозданной силе могут сделать почти невозможной социальную адаптацию индивида.

«Инстинкт — вещь неизолированная и практически не может быть изолированной. Он всегда приносит в своем составе архетипические содержания духовной природы, являющиеся одновременно и его основанием, и его ограничением. Другими словами, инстинкт всегда неизбежно связан с чем-то наподобие философии жизни, что, однако, остается архаичным, неясным, неопределенным. Инстинкт стимулирует мысль, и если человек не задумывается о своей собственной свободной воле, то тогда вы получаете компульсивное мышление, так как оба полюса психического, физио­логический и ментальный, неразрывно слиты» (CW 16, par. 185; ЮПП, пар. 185).

Психические процессы, которые обычно сознательно контро­лируются, могут стать инстинктивными в том случае, когда они оказываются пропитанными бессознательной энергией. Это непре­менно возникает, когда уровень сознания низок вследствие устало­сти, интоксикации, депрессии и т. д. Наоборот, инстинкты-влечения могут быть модифицированы соответственно до такой степени, что оказываются цивилизированными и пребывают под сознательным контролем. Этот процесс Юнг называл психшацией.

«Инстинкт, который подвергся слишком сильной психизации, может «отомстить» в форме автономного комплекса. Это одна из главных причин невроза (CW 8, par. 255).

Слишком много животного деформирует цивилизованного человека, слишком много цивилизации делает больными живот­ных» (ПБ, с. 57).

Юнг выделяет пять различных групп инстинктивных факторов: творчество, рефлексия, деятельность, сексуальность и голод. Голод — первичный инстинкт самосохранения, вероятно, самый основной из всех инстинктов. Сексуальность — инстинкт, близко примыкающий к первому и особо расположенный к психизации, позволяющей ему отводить свою чисто биологическую энергию по другим каналам. Побуждение к деятельности проявляется в путешествии, любви к перемене мест, неугомонности и игре. В категорию рефлексии Юнг включал религиозное побуждение и поиск смысла. Творчество также составляет особую категорию. Юнговские описания творчества огра­ничиваются побуждением к творчеству в искусстве.

«Хотя мы не можем классифицировать его «творчество» с высокой степенью точности, сам творческий инстинкт есть нечто, что заслуживает особого внимания. Я не знаю, является ли само слово «инстинкт» правильным. Мы используем понятие «творческий инстинкт», потому что этот фактор ведет себя, по крайней мере динамически, наподобие инстинкта. Как и инстинкт, он компульсивен, но вовсе не общеобязателен — он не является жестко фиксированным и неизменно унаследованным. Поэтому я предпочитаю обозначать творческий импульс как психический фактор, сходный по своей природе с инстинктом, имеющим в дей­ствительности очень тесную связь с инстинктами, но не отождест­вляясь ни с одним из них. Его связи с сексуальностью во многом носят дискуссионный характер, и, ко всему прочему, он имеет много общего с побуждением к деятельности и рефлективным инстинктом. Но может также и подавлять их или заставлять слу­жить себе до саморазрушительной степени. Творчество в одинако­вой степени является как созидающим, так и разрушительным началом» (CW 8, par. 245).

Юнг был также убежден, что аналитический процесс может только способствовать возрастанию истинного творчества.

«Творческая энергия и сила гораздо могущественнее, нежели ее обладатель. Если это не так, то она вещь незначительная и дан­ные благоприятные условия будут питать привлекательный талант, но не более. Если, с другой стороны, это невроз, то часто требуется лишь слово или взгляд, чтобы моментально из дымки возникла ил­люзия <...> Болезнь еще никогда не благоприятствовала творчес­кой работе — наоборот, она является наиболее грозным препятст­вием для творчества. И точно так же как анализ не может исто­щить бессознательное, анализирование подавлений не в силах раз­рушить истинное творчество» (CW 17, par. 206; КДД, с. 129).

Инстинкт и архетип являются парой противоположностей, связанных довольно сложным образом, и поэтому о них порой очень трудно говорить отдельно.

«Психические процессы кажутся балансиром энергии, теку­щей между духом и инстинктом, хотя вопрос о том, в каком случае процесс должен описываться как духовный, а в каком как инстинк­тивный, остается погруженным во мрак. Подобная оценка или интерпретация целиком зависит от точки зрения или состояния со­знательного разума» (CW 8, par. 407).

Когда сознание становится сверходухотворенным, блуждаю­щим слишком далеко, в результате чего потерявшим свою инстинк­тивную основу, то саморегулирующие процессы внутри психичес­кого активизируются в попытке достичь необходимого равновесия. В сновидениях это часто проявляется появлением животных сим­волов, в особенности змей.

«Змея репрезентирует мир инстинкта, в особенности те витальные процессы, которые, по крайней мере психологически, наименее всего доступны. Сновидения со змеей всегда обозначают какое-то конфликтное расхождение между установкой сознатель­ного разума и инстинктом, расхождение, в котором змея выступает как персонификация угрожающего аспекта этого конфликта» (CW5, 615; СТ, пар. 615).

ИНСТИНКТ ЖИЗНИ (Life instinct; Lebenstrieb) — посколь­ку Юнга весьма интересовало, каким образом прогрессивные и регрессивные силы соединяются в психическом, то он рассматри­вал инстинкт жизни в комплементарной паре наряду с инстинктом смерти. Например, символы и образы смерти можно понимать из их значения и смысла для жизни, а опыт и события жизни следует истолковывать как ведущие к смерти. Жизнь, рассматриваемая как подготовка к смерти, а смерть как полнота жизни в сумме соответ­ствуют взглядам Юнга (КСАП, с. 65)

ИНСТИНКТ СМЕРТИ (Death instinct; Todestrieb) — извест­но определенное критическое отношение, которое Юнг выражал по поводу фрейдовской классификации инстинктов, выделявшей особую группу инстинктов жизни (голод, агрессия, сексуальные инстинкты) и группу инстинктов смерти, тех, «которые стремятся привести живые существа к смерти» (КСП, с. 58). «Тем не менее представления, аналогичные инстинкту смерти, имеются и в ана­литической психологии» (КСАП, с. 66).

«Нейтральная природа психической энергии означает, что она может использоваться в различных целях, и это не исключает пара­доксального применения энергии, когда она направляется на пони­жение энергетического напряжения. В регрессии Юнг видел попытку «дозаправиться» или регенерировать личность столкнове­нием и слиянием с родительским имаго или Бого-образом. Это неизбежно ведет к растворению (или «смерти») эго в его старой форме с последующим понижением напряжений и возбуждений прежнего образа жизни. Метафорически это можно считать смертью, из которой эго-потенциал воссоединяется в более адек­ватной и осознанной форме» (КСАП, с. 66—67).

ИНТЕГРАЦИЯ (Integration) — процесс, с помощью которого части соединяются в целое; на личностном уровне состояние орга­низма, когда все составляющие элементы индивида, его черты или качества действуют согласованно как единое целое.

Юнг использовал этот термин трояко:

1) как описание (или даже диагноз) психологической ситуа­ции индивида. Она подразумевает обследование взаимодействия сознания и бессознательного, мужской и женской составляющей личности, различных пар противоположностей, позиции эго отно­сительно тени и динамики взаимодействий между функциями и установками сознания. Диагностически интеграция обратна диссоциации;

2) как подпроцесс индивидуации (интеграция создает основу для индивидуации). Как следствие интеграция может привести к чувству целостности в результате соединения воедино различных аспектов личности;

3) как стадию развития, типичную для второй половины жиз­ни, когда различные взаимодействия (описанные в п. 1) достигают определенного равновесия (или, правильнее, оптимального уровня конфликта и напряжения) (КСАП, с. 67).

Психическая интеграция служит организации полноголичностного осуществления, подгоняя отдельные части индивидуаль­ности друг к другу так, чтобы в итоге получить единую личность. Интеграция — это существенный шаг на пути индивидуации и самоосуществления (Selbstverwirklichung). Когда разные аспекты личности существуют независимо друг от друга, это может при­вести к диссоциации (разъединению и болезненному расщеп­лению) индивидуальности. Способность интегрироваться является выражением здорового и нормального эго. В особенности при терапии неврозов интеграция отделившихся и вытесненных содержаний является важнейшим процессом.

В сочинениях Юнга понятие «интеграция» имеет основопола­гающее значение в следующих двух областях: во-первых, при столкновении (Auseinandersetzimg) с «тенью» и, во-вторых, в области многослойных взаимоотношений (Interaktion) между сознанием и бессознательным. Часто Юнг говорит об интеграции тени, т. е. темной стороны личности. В то время как многие люди проецируют свою тень на других людей или на «общество», невроз, скорее всего, ведет к тому, чтобы осуществить интеграцию таких сил. Исходя из этого, Юнг охарактеризовал интеграцию бессознательных содержаний как «основную операцию» в аналитической терапии.

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ (Interpretation; Deutung) — действие, в результате которого выраженное на одном языке становится понятным на другом. Врачи, психиатры, аналитики, психотерапев­ты пытаются переводить психологические сообщения, поставляе­мые пациентами, поскольку сновидения, видения и фантазии по существу являются смутными метафорами. Выраженные символи­ческим языком, они передаются при помощи образов.

«Пациенту необходимо знать, как относиться к символическо­му содержанию, но терминология ему незнакома, и нельзя ожи­дать, что он последует по теоретическому пути психотерапевта. Последнему необходимо интерпретировать материал психологиче­ски, чтобы анализировать психические и архетипические явления.

Тем не менее если он слишком быстро продвигается вглубь в своем толковании, возникает опасность пренебречь потенциаль­ной вовлеченностью индивида в свой собственный процесс. Нахо­дясь под впечатлением нуминозности архетипических фигур или знаний и опыта психотерапевта, пациент невольно склоняется к объяснению бессознательных содержаний и не относится серьез­но к необходимости интегрировать их. Его собственное понимание образов может остаться чисто интеллектуальным, но не личност­ным или психологическим. Между ним и его внутренними процес­сами не устанавливаются диалектические взаимоотношения. Бла­гоприятствование, поддержание последних и есть функция интер­претации» (КСАП, с. 69).

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ СНОВИДЕНИЙ (Interpretation of Dre­ams; Traumdeutung) — толкование.

Обращаясь к юнговскому методу интерпретации сновидений, можно выделить следующие положения:

«1) интерпретация должна привнести нечто новое в сознание, но не повторяться и не морализировать. Только обнаруживая не­знакомое, неожиданное или чуждое содержание, интерпретация может уловить компенсаторно-психологическое намерение про­цесса сновидения (см. компенсация);

2) интерпретация должна принимать во внимание личный контекст жизни сновидца и его психобиографический опыт. Эти факторы наряду с влиянием его социального окружения (которое иногда называют коллективным сознанием) выявляются путем ассоциации (см. коллективное);

3) символическое содержание сна — вне зависимости от его сюжета — становится более ценным, если сравнивается с типич­ными культурными, историческими, мифологическими мотивами. Они обогащают личный контекст сна и связывают его с «коллек­тивным бессознательным». Подобные сравнения подразумевают трудоемкую работу по амплификации;

4) интерпретаторам дается совет «оставаться верными образу сна», держаться как можно ближе к содержанию сновидения. Ассоциация и амплификация рассматриваются как способы прида­ния изначальному образу большей живости, значения и доступно­сти. Тем не менее образ сна принадлежит самому сновидцу, и его следует соотносить с его собственной психологической жизнью;

5) основной критерий «плодотворности» интерпретации — делает ли она возможным сдвиг в позиции сознания сновидца» (КСАП, с. 68).

ИНТРОВЕРСИЯ (Introversion) — способ психологической ориентации, в котором движение энергии осуществляется по направлению к внутреннему миру (ср. экстраверсия).

«Интроверсией называется обращение либидо вовнутрь. Этим выражается негативное отношение субъекта к объекту. Интерес не направляется на объект, но отходит от него назад на субъекта. Человек с интровертной установкой думает, чувствует и действует таким способом, который явственно обнаруживает, что мотивиру­ющая сила принадлежит прежде всего субъекту, тогда как объекту принадлежит самое большее вторичное значение. Интроверсия может иметь более интеллектуальный и более чувствующий харак­тер, точно так же она может быть отмечена интуицией или ощуще­нием. Интроверсия активна, когда субъект желает известного замыкания от объекта, она пассивна, когда субъект не в состоянии вновь обратно направить на объект тот поток либидо, который струится от объекта назад, на него. Если интроверсия привычна, то говорят об интровертном типе» (ПТ, пар. 730).

«Он постоянно должен доказывать, что все, что он делает, ос­новывается на его собственных решениях и убеждениях и никогда не зависит от влияния других, желания кому-то понравиться или снискать расположение какого-то лица или мнения» (ПТ, пар. 893).

Интровертное сознание может прекрасно осознавать внешние обстоятельства, но оно не мотивируется ими, не принимает их в расчет. «Отъявленный» интроверт реагирует прежде всего на внут­ренние впечатления.

«Интроверт не столь доступен, он как бы находится в постоян­ном отступлении перед объектом, пасует перед ним. Он держится в отдалении от внешних событий, не вступая во взаимосвязь с ними, и проявляет отчетливое негативное отношение к обществу, как толь­ко оказывается среди изрядного количества людей. В больших ком­паниях он чувствует себя одиноким и потерянным. Чем гуще толпа, тем сильнее нарастает его сопротивление. По крайней мере, он не «с ней» и не испытывает любви к сборищам энтузиастов. Его нельзя отнести к разряду общительных людей. То, что он делает, он делает своим собственным образом, загораживаясь от влияний со стороны. Такой человек имеет обыкновение выглядеть неловким, неуклю­жим, зачастую кажущимся сдержанным, и так уж водится, что либо по причине некоторой бесцеремонности манеры или же из-за своей мрачной недоступности, или чего-либо совершенного некстати, он невольно наносит людям обиду. Свои лучшие качества он прибе­регает для самого себя и вообще делает все возможное, чтобы умолчать о них. Он легко делается недоверчивым, своевольным, часто страдает от неполноценности своих чувств и по этой причине является также завистливым. Его способность постигать объект осу­ществляется благодаря не страху, но тому факту, что объект кажется ему негативным, требующим к себе внимания, непреодолимым или даже угрожающим. Поэтому он подозревает всех во «всех смертных грехах», все время боится оказаться в дураках, так что обычно ока­зывается очень обидчивым и раздражительным. Он окружает себя колючей проволокой затруднений настолько плотно и непроницае­мо, что, в конце концов, сам же предпочитает делать что-то, чем отсиживаться за ней. Он противостоит миру тщательно разработан­ной оборонительной системой, составленной из скрупулезности, педантичности, умеренности и бережливости, предусмотрительно­сти, «высокогубой» правильности и честности, болезненной совест­ливости, вежливости и открытого недоверия. В его картине мира мало розовых красок, поскольку он свсрхкритичен и в любом супе обнаружит волос. В обычных условиях он пессимистичен и обес­покоен, потому что мир и человеческие существа не добры ни на йоту и стремятся сокрушить его, так что он никогда не чувствует себя принятым и обласканным ими. Но он и сам также не приемлет этого мира, во всяком случае не до конца, не вполне, поскольку вна­чале все должно быть им осмыслено и обсуждено согласно собст­венным критическим стандартам. В конечном итоге принимаются только те вещи, из которых, по различным субъективным причинам, он может извлечь собственную выгоду» (ПТ, пар. 976).

Признаком интроверсии у ребенка обычно являются рефлек­тивная задумчивая манера его поведения, сопровождаемая застен­чивостью и некоторым страхом перед незнакомыми объектами, а также сопротивление внешним влияниям.

«Очень рано появляется тенденция отстаивать свои права над знакомыми объектами и пытаться овладеть или управлять ими. Ко всему неизвестному такой ребенок относится с недоверием, внеш­ние влияния обычно воспринимаются с сильным сопротивлением. Ребенок желает все делать своим путем и ни при каких условиях не будет подчиняться тому правилу, которое он не может понять. Когда он задает вопросы, то делает это не из любопытства или желания произвести впечатление, но потому что он хочет, чтобы имена, значения, смыслы и объяснения давали ему субъективную защиту против объекта» (там же, пар. 897).

Интровертная установка склонна обесценивать вещи и других людей, сомневаться в их значимости. Следовательно, путем компенсации крайняя интроверсия ведет к бессознательному подкреп­лению влиятельности объекта. Это переживается как при­вязка с сопутствующими эмоциональными реакциями к внешним обстоятельствам или другому лицу.

«Чем больше эго стремится обеспечить свою независимость, отсутствие обязательств и всяческое преобладание, тем более оно попадает в рабскую зависимость от объективно данного. Свобода духа заковывается в цепи унизительной финансовой зависимости, независимый образ действий раз за разом робко уступает, сломлен­ный общественным мнением, моральное превосходство попадает в болото малоценных отношений, властолюбие завершается жалоб­ной тоской — жаждой быть любимым. Бессознательное печется прежде всего об отношении к объекту и притом таким способом, который способен самым основательным образом разрушить в соз­нании иллюзию власти и фантазию превосходства. Объект прини­мает ужасающие размеры, несмотря на сознательное его уничиже­ние. Вследствие этого эго начинает еще сильнее работать над отры­вом от объекта и стремиться к властвованию над ним. В конце кон­цов, эго окружает себя формальной системой страхующих средств, которые стараются сохранить хотя бы иллюзию преобладания. Но этим интроверт вполне отделяет себя от объекта и совершенно истощается, с одной стороны, в изыскании оборонительных мер, а с другой стороны, в бесплодных попытках импонировать объекту и проложить себе дорогу. Но эти усилия постоянно скрещиваются с теми подавляющими впечатлениями, которые он получает от объ­екта. Против его воли объект настойчиво импонирует ему, он вызы­вает в нем самые неприятные и длительные аффекты и преследует его на каждом шагу. Он постоянно нуждается в огромной внутрен­ней работе, чтобы быть в состоянии «держаться». Поэтому типич­ной для него формой невроза является психастения — болезнь, отличающаяся, с одной стороны, большой сенситивностью, а с дру­гой — большой истощаемостью и хроническим утомлением» (ПТ, пар. 626).

В менее экстремальных случаях интроверты попросту более консервативны, предпочитая привычное домашнее окружение и интимную обстановку с малым числом близких друзей — они экономят свою энергию и препочитают оставаться на месте, неже­ли перемещаться туда-сюда. Лучшее из того, что они делают, все­гда осуществляется по их собственной инициативе, собственными усилиями и индивидуальным образом.

ИНТРОЕКЦИЯ (Introjection; Introjektion) — процесс ассими­ляции объекта субъектом, противоположный проекции; способ интернализации опыта.

«Интроекция есть процесс экстраверсии, потому что для асси­миляции объекта необходима эмпатия и наделение объекта либидо. Можно выделить пассивную и активную интроекцию; первая разновидность проявляется, среди прочего, при лечении неврозов в явлении переноса и вообще во всех случаях, когда объект оказыва­ет на субъекта безусловное влияние — к последней разновидности принадлежит эмпатия, как процесс адаптации» (ПТ, пар. 732).

ИНТРОСПЕКЦИЯ (Introspection; Introspektion) — процесс рефлексии, концентрирующийся на личностных реакциях, стерео­типах поведения и установках.

Разница между интроспекцией и интроверсией заключается в том, что последняя относится к направлению, по которому есте­ственным путем движется энергия, в то время как первая относит­ся к самоанализу и самокритике. Ни интроверты, ни люди с хоро­шо развитой мыслительной функцией не обладают монополией на интроспекцию.

ИНТУИЦИЯ (Intuition) — психическая функция, инфор­мирующая нас о возможностях, которые несет в себе настоящее; осуществление интуитивного процесса достигается за счет дейст­вия бессознательного, проникающего в сознание в виде озарения или инсайта (ср. ощущение].

«Интуиция (от intucri — созерцать) есть в моем понимании одна из основных психологических функций. Интуиция есть та пси­хологическая функция, которая передает субъекту восприятие бес­сознательным путем. Предметом такого восприятия может быть все: и внешние, и внутренние объекты или их сочетания. Особен­ность интуиции состоит в том, что она не есть ни чувственное ощу­щение, ни чувство, ни интеллектуальный вывод, хотя она может проявляться и в этих формах. При интуиции какое-нибудь содержа­ние представляется нам как готовое целое, без того, чтобы мы снача­ла были в состоянии указать или вскрыть, каким образом это содержание создалось. Интуиция есть своего рода инстинктивное схватывание все равно каких содержаний. Подобно ощущению она есть иррациональная функция восприятия. Содержания ее имеют, подобно содержаниям ощущения, характер данности в противоположность характеру «выведенности», «произведенности», прису­щему содсржаниям чувства и мысли. Интуитивное познание носит характер несомнительности и уверенности, что и дало Спинозе воз­можность считать scientia intuitiva за высшую форму познания. Это свойство одинаково присуще интуиции и ощущению, физическая основа которого составляет как раз основание и причину его досто­верности. Подобно этому, достоверность интуиции покоится на определенных психических данных, осуществление и наличность которых остались, однако, неосознанными. Интуиция проявляется в субъективной или объективной форме: первая есть восприятие бессознательных психических данных, имеющих, по существу, субъективное происхождение; последняя есть восприятие фактичес­ких данных, покоящихся на сублиминальных восприятиях, получен­ных от объекта, и на сублиминальных чувствах и мыслях, вызван­ных этими восприятиями. Следует также различать конкретные и абстрактные формы интуиции, в зависимости от степени участия ощущения. Конкретная интуиция передает восприятия, относящиеся к фактической стороне вещей; абстрактная же интуиция передает восприятие идеальных связей. Конкретная интуиция есть реактив­ный процесс, потому что она возникает без дальнейшего, непосред­ственно из фактических данных. Напротив, абстрактная интуиция нуждается — так же, как и абстрактное ощущение, —- в некотором направляющем элементе — в воле или намерении.

Интуиция, наряду с ощущением, характерна для инфантиль­ной и первобытной психологии. В противоположность впечатлени­ям ощущения, ярким и навязывающимся, она дает ребенку и пер­вобытному человеку восприятие мифологических образов, состав­ляющих предварительную ступень идей. Интуиция относится к ощущению компенсирующе: подобно ощущению она является той материнской почвой, из которой вырастают мышление и чувство как рациональные функции. Интуиция есть функция иррациональ­ная, хотя многие интуиции могут быть разложены впоследствии на их компоненты, так что и их возникновение может быть согласова­но с законами разума. Человек, ориентирующий свою общую уста­новку на принципе интуиции, т. е. на восприятии через бессозна­тельное, принадлежит к интуитивному типу. Смотря по тому, как человек пользуется интуицией, — обращает ли он ее вовнутрь, в познание или внутреннее созерцание, либо наружу, в действие и выполнение, — можно различать интровертных и экстравертных интуитивных людей. В ненормальных случаях обнаруживается сильное слияние с содержаниями коллективного бессознательного и столь же сильная обусловленность этими содержаниями, вслед­ствие чего интуитивный тип может показаться в высшей степени иррациональным и непонятным (ПТ, 733—734).

ИНФЛЯЦИЯ (Inflation) — психическое состояние, в котором человек испытывает любое нереальное — либо слишком высокое (мания величия), либо слишком низкое (депрессия) — чувство своей идентичности; преувеличенное ощущение своей важности, которое зачастую компенсируется чувством неполноценности,— дезориентация, сопровождаемая либо чувством огромной значимо­сти и уникальности, либо, наоборот, ощущением своей никчемно­сти и незначительности, — выход личности за пределы своих соб­ственных границ за счет идентификации с персоной или, в патоло­гических случаях, с исторической или религиозной фигурой.

«Сознание в состоянии инфляции всегда эгоцентрично и не способно осознавать ничего, кроме собственного существования. Оно неспособно учиться у прошлого, неспособно понимать проис­ходящее сейчас и неспособно делать правильные заключения отно­сительно будущего. Оно загипнотизировано самим собой, и поэто­му с ним бесполезно спорить. Оно неизбежно обрекает себя на бед­ствия и катастрофу, приводящие, в конечном итоге, к своему собст­венному уничтожению. Парадоксально, однако, то, что инфляция есть регрессия сознания в бессознательное. Это случается всегда, когда сознание берет на себя слишком много бессознательных со­держаний и утрачивает способность к различению, без чего собст­венно (sine qua поп) сознания и нет» (CW 12, par. 563; ПА, пар. 563).

Всегда опасна инфляция эго, достигающая уровня, на котором эго начинает отождествлять себя с самостью. Наш отечественный исследователь С. С. Аверинцев отмечает связь термина «инфля­ция» с церковной фразеологией и полагает, что в русском синони­мическом исполнении он лучше всего может быть передан как «гордыня» (в строго религиозном смысле) или как «надмевание».

ИНЦЕСТ (Incest; Inzest) — в аналитической психологии инцестуальный импульс не понимается буквально и рассматрива­ется как регрессивное стремление обрести безопасность, которую ребенок имел в раннем детстве.

Юнг отмечал некоторые конкретные формы выражения инце­ста в детском возрасте, однако он рассматривал фантазию инцеста как метафору на пути психологического роста и развития. Он истолковывал инцестуальные образы в сновидениях и фантазиях не конкретно, а символически, как показатель потребности челове­ка в новой адаптации, приспособлении, более согласованном с его инстинктами и влечениями. Такая позиция радикально отличалась от психоаналитического подхода Фрейда, что в конечном итоге и привело к разрыву в их профессиональных и личных отношениях.

«Пока ребенок пребывает в состоянии бессознательной иден­тичности с матерью, он остается на уровне животной психики, с тем же высоким уровнем бессознательного. Развитие сознания неизбежно ведет не только к отделению от матери, но к отделению от родителей вообще, от всего семейного круга, и в этом смысле к, в относительной степени, выходу из бессознательного, из мира инстинктивных влечений. Однако страстная тоска по этому поте­рянному миру остается, и когда возникает необходимость в нелег­ком приспособлении, то человек претерпевает всеискушающее стремление уклониться от этого, отступить, вернуться в инфан­тильное прошлое, которое тотчас же начинает подбрасывать инцестуозный символизм» (CW 5, par. 351; К. Г. Юнг. Символы трансформации, пар. 315).

В символике инцеста выражается страстное желание человека возродиться и полностью осуществить себя. Следовательно, речь идет не о сексуальной символике и не о стремлении к сексуаль­ному соединению с родителем противоположного пола, а в высшей степени о соединении с самим собой. Согласно Юнгу, наложение запрета на инцест означает предотвращение сексуального вожде­ления к отцу или к матери, и одновременно побуждение к фантази­рованию, поиск иных возможностей разгадки и символических значений инцеста. В то время как конкретное недопонимание сек­суального вожделения вело бы к роковым связям и симбиозу роди­телей и детей, символическое понимание представляет возмож­ность целостного развития и открывает путь личной свободе. Для Юнга, инцестуозное желание побуждает человека к душевному возрождению и обновлению, которые понимаются не только как психологическая задача, но одновременно являются и религи­озным опытом. В пользу этого понимания в качестве примера из библейского предания можно было бы вспомнить разговор Иисуса с главой общины Никодимом. Когда Иисус рассказывает ему о таинстве возрождения, Никодим представляет себе это совершенно конкретно и полагает, что должен снова войти в утробу матери своей и родиться второй раз. Тогда Иисус толкует ему, подобно тому, как это делает сегодня терапевт, эту симво­лику как духовный опыт (Иоанн 3, 3—8).

ИРРАЦИОНАЛЬНОЕ (Irrational) — не основанное на при­чине (ср. рациональное).

Юнг указывал, что элементарные экзистенциальные факты, укладывающиеся в эту категорию — например, то, что у Земли в качестве спутника есть Луна, [Волга впадает в Каспийское море], хлор является химическим элементом, а вода замерзает при определенной температуре и становится наиболее плотной при четырех градусах Цельсия, могут попадать сюда случайным обра­зом. Они являются иррациональными не потому что нелогичны, а постольку, поскольку пребывают вне причинного основания. В юнговской типологической модели психологические функции интуиции и ощущения описываются как иррациональные.

«Интуиция и ощущение являются функциями, которые нахо­дят свое осуществление в абсолютном восприятии постоянной смены событий. Следовательно, по самой своей природе они будут реагировать на любое возможное обстоятельство и будут настрое­ны на любую абсолютную случайность, утрачивая тем самым все рациональные измерения. По этой причине я называю их функция­ми иррациональными в противоположность мышлению и чувству, которые находят свое осуществление только тогда, когда они ока­зываются в полной гармонии с законами разума» (ПТ, пар. 739).

«Лишь только потому, что иррациональные типы подчиня­ются суждению и восприятию, было бы совершенно неправильным считать их «неразумными». Справедливее было бы сказать, что они оказываются в высшей степени эмпирическими. Они целиком основываются на опыте» (ПТ, пар. 616).

ИСТЕРИЯ (Hysteria; Hysteric) — психическое состояние, характеризующееся преувеличенным раппортом с лицами из непо­средственного окружения и адаптацией к окружающим условиям, доходящей до имитации.

«Мне кажется, что самая частая форма невроза у экстравертного типа есть истерия. Классические случаи истерии всегда отли­чаются преувеличенным отношением к лицам окружающей среды; другой характерной особенностью этой болезни является прямо-таки подражательная приноровленность к обстоятельствам. Основная черта истерического существа — это постоянная тенден­ция делать себя интересным и вызывать впечатление у окружаю­щих. Следствием этого является вошедшая в поговорку внушае­мость истеричных и их восприимчивость к влияниям, идущим от других. Несомненная экстраверсия проявляется также и в сообщительности истеричных, доходящей подчас до сообщения чисто фантастических содержаний, откуда и возник упрек в истеричес­кой лжи. Вначале истерический «характер» есть лишь преувеличе­ние нормальной установки; но в дальнейшем он осложняется при­входящими со стороны бессознательного реакциями, имеющими характер компенсаций, которые, в противовес преувеличенной экстраверсии, принуждают психическую энергию при помощи телесных расстройств к интроверсии. Благодаря реакции бессозна­тельного создается другая категория симптомов, имеющих более интровертный характер. Сюда относится прежде всего болезненно повышенная деятельность фантазии» (ПТ, пар. 566).

ИСЦЕЛЕНИЕ (Healing; Heilung) — следует отличать от объ­ективного лечения; под исцелением Юнг понимал цель анализа.

Для процесса психического исцеления основополагающее значение имеют как доверительные отношения между пациентом и терапевтом (см. перенос), так и трансперсональное событие, в котором скованный и невротический человек вновь обретает связь со своими корнями и испытывает целительные силы архетипических образов. При помощи терапевта, его проникнове­ния и толкований, для пациента становится возможным бороться со своими порождающими страх чувствами и травматическими комплексами, вновь их оживляя и упорядочивая психодинамику. В этом многослойном процессе терапевт не должен открывать пациенту свои связанные с исцелением намерения и убеждения, но должен принимать во внимание и признавать возможности его развития. В процессе оздоровления и исцеления архетипические образы и мифологические представления способствуют тому, чтобы «заставить вибрировать самое глубинное и интимное в человеке», для того чтобы привлечь из душевной глубины цели­тельные силы. Для психологического самоосуществления важно, что вышеназванные жизненные энергии не только ощущаются и воспринимаются, но приводят к функциональному изменению самой жизни. Когда пациент после долгих усилий находит и понимает скрытый смысл невротического симптома, это часто оказывается уже ненужным и бессмысленным. Для процесса выздоровления также важны образы, символы и мифологические представления, потому что они связаны с душевными глубинами и тем самым помогают новой ориентации.

В анализе сама цель или конечный результат определяется с позиций индивида и того, какие формы может принять его потенциальная целостность. Стремление Юнга выделить анализ из официальной медицины в общем и его особое внимание к качеству личности аналитика, в которой он, по примеру Фрейда, искал при­верженность технической стороне дела, в частности, вызывало в нем отношение к исцелению как к искусству, иногда он называл его «практическим искусством». Юнг также связывал исцеление с состраданием — взгляд, который находит отклик в современных попытках охарактеризовать действенные элементы в терапевтичес­ких взаимоотношениях, таких как теплота, искренность и эмпатия психотерапевта. На симптомы можно смотреть с позиций психопа­тологии или как на естественные попытки к самоисцелению (КСАП. с. 73).