ВТОРНИК - Семинар с доктором медицины Милтоном Г. Эриксоном (Уроки гипноза) - Дж.К. Зейг

(Эриксон начинает занятие с того, что дает анкету для заполнения новому сту7

денту. Затем, обращаясь к Кристине, он замечает, что двух его внучек зовут

Кристинами.)

Кристина: Это довольно необычно, назвать обеих одним и тем же именем.

Эриксон: Теперь я хочу, чтобы вы сели в другом порядке. (Обращаясь к Розе.)

Смотрите, как она уворачивается от моего взгляда. (Обращаясь прямо к Розе.)

Потому что пришла твоя очередь.

(Эриксон пересаживает Розу в зеленое кресло. Она говорит по,английски

слегка запинаясь.) Пыталась улизнуть от моих глаз?

Роза: Нет, у меня зрение неважное. Дальнозоркость. (Пауза.)

Эриксон (Кладет слева от себя на сидение коляски игрушечного пурпурного

осьминога, сделанного из пушистой пряжи.): В юности мы охотно познаем. Но

с возрастом налагаем на себя все больше ограничений. Хочу проиллюстриро7

вать вам эту мысль. (Наклоняется влево. Роза склоняется ближе к Эриксону.)

Семь. Десять. Один. Пять. Два. Четыре. Шесть. Три. Восемь. Девять. (Эриксон

обращается к группе.) Что я сейчас сделал?

Анна: Посчитали наоборот.

Зигфрид: Назвали числа.

Эриксон: Я повторю. Девять. Пять. Три. Шесть. Два. Один. Семь. Десять. Во7

семь. (Пауза.) Кто из вас слышал, как дети считают на пальцах от единицы до

десяти? Четыре. Семь. Десять. Восемь. Три. Пять. Два. Один. Семь. (В лад счету

Эриксон по очереди загибает пальцы на руках.) Чтобы научиться считать от

единицы до десяти, ребенку потребуется еще много времени. Сначала он запо7

минает название чисел, узнает понятие счета до десяти, но еще не знает пра7

вильной последовательности чисел.

(Обращается к Розе.) Скажи7ка, сколько у тебя пальцев?

Роза: Двадцать. Десять вверху и десять внизу.

Эриксон: Выпрями ноги. Положи руки на колени. Как ты думаешь, будет раз7

ница, если ты посчитаешь отсюда сюда? (Эриксон указывает направление сле,

ва направо на ее руках.)

Роза: У меня?

Эриксон: Будет разница?

Роза: Нет.

Эриксон: А если ты посчитаешь оттуда сюда (Показывает справа налево), ре7

зультат будет такой же?

Роза: Да. (С легкой заминкой.) Всегда будет десять.

Эриксон: Если ты сложишь число пальцев на одной руке с числом на другой

(Указывает на ее правую и левую руки), ответ будет правильный?

Роза: Пять плюс пять?

Эриксон: Я просто задал вопрос. Если ты сложишь пальцы одной руки с паль7

цами другой (Показывает свои левую и правую руки), ответ будет правиль7

ный?

Роза: Вы спросили, если я сложу эти и эти пальцы, какой будет правильный от7

вет? Десять. (Она указывает на свою левую и правую руки.)

Эриксон: Ты уверена?

Роза: Подождите, дайте подумать... Во всяком случае, я так считала до сих пор.

(Смеется.)

Эриксон (Смеется): Так говоришь, у тебя десять пальцев.

Роза: Да.

Эриксон: А я думаю — одиннадцать.

Роза: Одиннадцать. О’кей, я вам верю. (Сама отрицательно качает головой.)

Эриксон: Значит, веришь? (Смех.)

Роза: Конечно. Правда, вижу только десять.

Эриксон: Придвинь свое кресло поближе.

Роза (Пододвигает кресло ближе к Эриксону.)

Эриксон: Ну7ка, сосчитай их.

Роза: Один. Два. Три...

Эриксон: Нет, я буду указывать на пальцы, а ты считай. (Эриксон указывает.)

Роза: Один, два, три, четыре пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.

Эриксон: Это ты так считаешь. Мы уже договорились, что как их ни считай, от7

сюда или оттуда, разницы нет. (Эриксон показывает на пальцы на руках слева

направо и справа налево.) Ты согласилась, что если эти прибавить к этим

(Эриксон указывает на пальцы левой и правой рук), то получится правильное

число.

Роза: Правильное число.

Эриксон: Теперь буду считать я. Десять, девять, восемь, семь, шесть (Считает

пальцы на ее левой руке, а затем указывает на правую.), и здесь пять — по7

лучается одиннадцать. (Все смеются.)

Роза: А ведь верно. Теперь могу хвастаться, что у меня одиннадцать пальцев.

Эриксон: А ты можешь отличить правую руку от левой?

Роза: Говорят, что вот эта — правая. (Показывает правую руку.)

Эриксон: А ты так и поверила?

Роза: Поверила.

Эриксон: Спрячь эту руку за спину. (Роза прячет за спину левую руку.) Ну, ка7

кая рука осталась*? (Эриксон смеется.)

Роза: Это шутка.

Эриксон: Но это отличная методика для работы с детьми.

Роза: Это по7английски получается, а по7итальянски — нет.

Эриксон: Почему?

Роза: Потому что слово “левый” по7итальянский не имеет двух значений. У

него нет значения “оставшийся”. Нужны два разных слова, так что на другом

языке шутка не получится. Очень жаль.

Эриксон: Хочешь сказать, что у англичан осталась (left) одна правая рука, она

же левая (left).

Роза: Что?

Эриксон: Хочешь сказать, что у англичан правая рука может быть и левой.

(Смех.)

Роза: Да.

Эриксон (С улыбкой качает головой): Ох, уж эти национальные различия.

Просто диву даешься.

Ну, хорошо. Вчера я подчеркнул, как важно понять слова пациента, и понять

правильно. Не надо переводить его слова на свой язык. Вот мы только что с

ней продемонстрировали, что у англичан правая рука может оказаться левой.

Но такого не может случиться с итальянцами.

В каждом языке слова многозначны. У слова “бежать” (run), например, 142

значения.

Зигфрид: Бежать?

Эриксон: Да, “бежать”. Например “функционировать” (о правительстве), “вез7

ти” (о картах), “спустить петлю” (о чулках). Дорога “бежит” в гору и под гору,

сама оставаясь на месте. Сто сорок два значения лишь у одного слова.

*Игра слов: “Left” имеет значение “левый” и “оставшийся”.

В немецком языке один порядок слов в предложении, у англичан иной. Вы

должны знать языковые навыки своих пациентов. Каждый из нас говорит и по7

нимает по7своему.

Однажды меня пригласили выступить перед Медицинским обществом Сан7Луи7

са. Я был гостем президента общества и его жены. Хозяйка сказала мне: “Док7

тор Эриксон, я хочу угостить вас праздничным обедом и приготовить ваше лю7

бимое блюдо”. “Я большой любитель мяса и картошки, как бы их ни пригото7

вили. Отварите картошечки, если можно. А уж если хотите меня побаловать, то

сделайте немного молочной похлебки”.

(Спрашивает у студентов.) Знаете, что такое молочная похлебка? (Ответы:

“Нет”.) Надо разбавить молоком немного муки и прокипятить. Очень вкусно

получается.

Как только я произнес: “Если хотите меня побаловать, угостите молочной по7

хлебкой”, ее муж повалился от смеха на диван, а жену словно удар хватил, она

застыла с пылающим лицом. Муж никак не мог уняться, заливаясь смехом. На7

конец, он совладал с собой и объяснил: “Вот уже двадцать пять лет я прошу, я

умоляю ее приготовить мне молочную похлебку, но она неизменно отвечает:

“Молочная похлебка — это еда бедняков, белых отбросов Юга”. Ну уж пола7

комлюсь я молочной похлебкой сегодня вечером!” (Все смеются.)

Хозяин и я, мы оба выросли на ферме и оба знали, как это вкусно. А она вы7

росла в городе, где только бедняки ели молочную похлебку.

Вот приходят к вам пациенты и рассказывают о своих проблемах. Как вы ду7

маете, они говорят о действительных проблемах или о том, как они им пред7

ставляются? А может, проблемы становятся таковыми потому, что пациенты

воспринимают их как проблемы?

Одна мамаша привела ко мне на консультацию одиннадцатилетнюю дочь. Как

только я услышал слова “ночное недержание мочи”, я тут же выпроводил ма7

машу из кабинета и выслушал девочку. Это была высокая, белокурая и очень

хорошенькая девочка.

Она рассказала, что где7то в месячном возрасте у нее началось инфекционное

заболевание мочевого пузыря. Болезнью занялся уролог. Болезнь тянулась не

дни, не недели, не месяцы, а годы. И все это время ей регулярно делали цис7

тоскопию. С помощью специального зонда с лампочкой на конце, вводимого

через мочевой пузырь, ей исследовали обе почечные лоханки и обе почки.

Очаг инфекции был обнаружен в одной из почек, была сделана операция, и

она выздоровела. Но эта бесконечная цистоскопия... Надеюсь, вы знаете это

слово? Знаете? (Спрашивает у Розы.) Знаешь, что такое цистоскоп? Сфинктер

мочевого пузыря был настолько растянут, что, стоило ей расслабиться во сне,

как происходило мочеиспускание. В бодрствующем состоянии ей приходилось

собирать все силы, чтобы сдерживаться, но стоило ей рассмеяться или рассла7

биться, как штанишки становились мокрыми.

Ей было уже одиннадцать, прошло несколько лет после выздоровления, роди7

тели потеряли терпение. По их мнению, ей следовало научиться управлять со7

бой, а не мочить постель каждую ночь. У девочки были три младшие сестрен7

ки, которые смеялись над ней и давали ей гадкие прозвища. О ее болезни зна7

ли соседи и все дети в школе, где она училась. Дети старались ее рассмешить,

а потом издевались над ней, зная, что она обмочилась. Жизнь у нее была не7

сладкая. Я просил, не водили ли ее к какому7нибудь другому доктору, а она от7

ветила, что она им счет потеряла, а уж таблеток и микстур проглотила, навер7

ное, целую бочку. Ничто не помогло. И, наконец, мама привела ее ко мне.

Как бы ты взялась за ее лечение? (Эриксон смотрит на Розу.)

Роза: Как я? (Эриксон кивает.) Я бы собрала всю семью: отца, мать, сестер.

Встретилась бы со всей семьей сразу.

Эриксон: Семейная терапия. (Смотрит на Кэрол.) А ты как бы поступила?

(Пауза.) Что сделал бы каждый из вас? Не кричите все сразу.

Анна: Я бы сначала проверила физиологию, нет ли какого повреждения на

этом уровне. Получив информацию, я бы приступила к семейной терапии, ин7

дивидуальной терапии, выяснила, в какой мере недержание зависит от самой

девочки.

Эриксон: Сколько времени ты собираешься ее лечить?

Анна: Сколько? Надо сначала разобраться с семьей, выяснить, что да как, тог7

да можно определить... Скорее всего, дело не столько в девочке, сколько в ее

семье.

Эриксон: Кто еще?

Кэрол: Я попробую гипноз.

Эриксон: И что же ты ей скажешь?

Кэрол: Пожалуй, я попробую сосредоточиться больше на том моменте, когда

недержание возникает во время смеха, чем на внушении самоконтроля. По7

дойду с этой стороны.

Эриксон: А чем, ты думаешь, она была занята последние четыре года, если не

этим самым самоконтролем?

Дан: А что если вернуть ее в тот возраст, когда у ребенка вырабатываются ги7

гиенические навыки, и научить ее заново? Сам я гипнозом не занимаюсь, но

первое, что мелькнуло у меня в уме, это послать ее к вам. (Смех.)

Джейн: (Джейн — врач из Нью7Йорка.) Я бы выяснила, нельзя ли укрепить

сфинктер.

Эриксон: Как бы ты это сделала?

Джейн: Посоветовалась бы со специалистом и выяснила, возможно ли это. Мо7

жет, есть специальные упражнения. Или направила бы девочку к физиотера7

певту, который научил бы ее управлять этим мускулом.

Эриксон: Сколько времени займет лечение, по7твоему?

Джейн: Я не знаю, сколько времени потребуется, чтобы привести в порядок

сфинктер.

Кристина: У меня тоже есть идея, но она похожа на то, что предлагает Джейн.

Может, вызвать у нее мотивацию под гипнозом и научить ее, ну, этому...

Эриксон (Перебивает): Если ребенка одиннадцать лет обзывают “мокрохвост7

кой”, это недостаточная мотивация?

Кристина: Ладно. Тогда начну по7другому. Надо попробовать научить ее воле7

вым усилием не опорожнять мочевой пузырь полностью, с тем чтобы восстано7

вить мускульный тонус.

Эриксон: Сколько потребуется времени?

Кристина: Думаю, много, если без гипноза. Под гипнозом, полагаю, дело уско7

рится. Да и для девочки под гипнозом будет понятнее, чего от нее хотят.

Эриксон: Понятно.

Кристина (Перебивая Эриксона): Вы, кажется, сказали, что мускул был по7

врежден.

Эриксон: Да.

Кристина: Ее надо заново научить, как укрепить сфинктер.

Эриксон: Все эти одиннадцать лет она только и делала, что пыталась укрепить

мускулы сфинктера, разве не так?

Кристина: Это так, конечно. Но, возможно, она не знает, как это делается пра7

вильно.

Эриксон: А как правильно? Объясни7ка ей.

Кристина: Пытаться терпеть как можно дольше и идти в туалет по желанию.

Время от времени повторять это.

Эриксон: Хорошо. Ответ все вы знаете, но не осознаете, что знаете. Я ей ска7

зал: “Я такой же доктор, как все остальные, и тоже не могу тебе помочь. Но

есть одна вещь, которая тебе известна, но ты этого не знаешь. Как только ты

узнаешь то, что ты уже знаешь, но не знаешь, что знаешь, постель у тебя ста7

нет сухой”. Что же это такое, что она знала, но не знала, что знала?

Кристина: Днем она почти всегда могла контролировать себя.

Эриксон: Говоря “почти всегда”, ты хочешь сказать, что могла, но не всегда. В

этом мало утешительного, если знала, что есть моменты, когда она ничего не

может с собой поделать.

Все мы, подрастая, узнавали, что если надо освободить мочевой пузырь, то

надо освободить его полностью. С этим знанием мы выросли. Мы принимаем

его как должное и пользуемся им ежедневно.

Вот что я сказал девочке: “Смотри на пресс7папье на моем столе, не двигайся,

не разговаривай. Просто держи глаза открытыми и смотри на пресс7папье”. Я

напомнил ей о ее первых занятиях в школе, когда она училась запоминать

буквы алфавита, как ей было трудно — все они разного вида и формы: печат7

ные и рукописные, прописные и строчные. Но потом у нее в уме сформирова7

лась зрительная память и осталась там навсегда, даже если она об этом и не

подозревает.

Затем я продолжил: “Смотри не отрываясь на пресс7папье, не шевелись, не раз7

говаривай, твое сердце бьется в измененном ритме, дыхание изменилось, кро7

вяное давление изменилось, двигательный и мускульный тонусы изменились,

твои рефлексы тоже изменились. Это не так уж важно, но я просто говорю это

для твоего сведения. А теперь я задам тебе очень простой вопрос и хочу полу7

чить очень простой ответ. Допустим, ты сидишь в туалете и мочишься, и в это

время кто7то заглядывает в дверь. Что с тобой будет?”

“Я замру”, — ответила девочка.

“Правильно. Ты замрешь и перестанешь мочиться. Как только незнакомая го7

лова уберется из двери, ты можешь продолжить свое дело. Тебе нужно только

попрактиковаться: начать мочиться и остановиться, начать и остановиться са7

мой по себе. Иногда ты забудешь практиковаться, но это ничего. Твое тело

тебя не подведет и всегда даст тебе не одну возможность попрактиковаться.

Полагайся на свое тело.

Я думаю, через две недели ты впервые проснешься в сухой кровати. Все нор7

мально. Не забывай тренироваться: начни и остановись, начни и остановись.

Проснуться в сухой постели два утра поряд — это гораздо труднее, а три

раза — еще труднее, а четыре — и совсем трудно. Зато потом будет легче: пя7

тый, шестой и седьмой раз. Вот уже получилась целая сухая неделя. А за ней и

вторая получится. Если уж три месяца подряд будет сухо, ты меня просто уди7

вишь. Но я удивлюсь не менее, если через полгода у тебя в кроватке не будет

всегда сухо.

Через шесть месяцев она могла с ночевкой гостить у своих друзей. Ей требова7

лось только узнать, что с помощью надлежащего стимулирования она может

перестать мочиться в любое время.

Эта истина известна вам всем. Но мы все упустили это из виду. Мы растем,

уверенные, что надо все делать до самого конца. Но это не так. И поэтому...

Анна: Что мы упустили?

Эриксон: Что нужно продолжать, пока не кончишь. Это неверно. При надлежа7

щем раздражителе мы всегда в состоянии прерваться. Все мы знаем, что про7

исходит, когда кто7то заглядывает в туалет, а вы в этот момент как раз мочи7

тесь. Вы тут же перекрываете кран. (Эриксон смеется.) Поскольку девочка

была совсем небольшая, одиннадцати лет, мне понадобилось целых полтора

часа, чтобы все ей растолковать... Вот и все.

Что касается семейной терапии, то я подумал, что папаше с мамашей и так бу7

дет нелегко привыкнуть к дочкиной сухой постели. (Смех.) Да и сестре пред7

стояли большие огорчения: привыкай теперь к тому, что у старшей сестры в

постели сухо. А уж школьникам не повезет — дразнить будет некого, такой

ценный объект исчезнет. В лечении нуждалась только одна девочка.

И вот через десять дней она принесла этого игрушечного осьминожка, чтобы

подарить его тому, кто разделил ее радость по поводу первой сухой постели, и

тем отметить это замечательное событие. (Эриксон смеется и показывает

всем пурпурного осьминога из пушистых ниток, которого девочка сделала

для него сама.) Кстати, первая сухая постель появилась через две недели. Я за

нее больше не беспокоился, нужды для повторного сеанса не было.

Что вы там прячетесь? (Эриксон поворачивается и обращается к женщине,

которая вошла в гостиную из кабинета позади Эриксона. Накануне ее на за,

нятии не было. На сегодняшнее занятие она явно опоздала. Это высокая

привлекательная блондинка. На ней джинсы и свободный блузон с топом

внизу. Она сдала свой докторский минимум, но еще не защитила диссерта,

цию по философии.)

Салли: Я боялась вас прерывать. Нет ли свободного местечка?

Эриксон: Я могу прерваться и продолжить в любом месте, так что входите и са7

дитесь.

Салли: Там есть где сесть?

Эриксон (Обращается Розе в зеленом кресле): Подвинь7ка вон тот стул. А

сюда можно поставить еще один. (Указывает рядом с собой по левую сторо,

ну.) Подайте ей стул. (Один из мужчин устанавливает складной стул слева

от Эриксона. Салли садится рядом с Эриксоном и кладет ногу на ногу.)

Эриксон: Не стоит сидеть нога на ногу.

Салли (Смеется): Подозревала, что вы так отреагируете. О’кей. (Она выпрям,

ляет ноги.)

Эриксон: Есть такая считалка: “Диллар, доллар, в десять школа”. Наши ино7

странные друзья могут ее не знать, но вы7то знаете, верно?

Салли: Нет.

Эриксон (Недоверчиво): Как, вы никогда не распевали “Диллар, доллар, в де7

сять школа”?

Салли: Я и продолжения не знаю.

Эриксон: Честно говоря, я тоже не знаю. (Салли смеется.) Вам удобно?

Салли: Не совсем. Я пришла уже к середине занятий и мне... Я как7то...

Эриксон: Вы у меня раньше не бывали?

Салли: М7м7м... Да, я вас однажды видела прошлым летом. Я была с группой.

Эриксон: А в трансе были?

Салли: Предполагаю, что да. (Кивает.)

Эриксон: Вы не помните?

Салли: Предполагаю, да. (Кивает.)

Эриксон: Только предполагаете?

Салли: Угу.

Эриксон: Предположение не есть действительность.

Салли: Почти то же самое.

Эриксон (Скептически): Предположение — это действительность?

Салли: Иногда.

Эриксон: Иногда. Так ваше предположение, что вы были в трансе — действи7

тельность или предположение? (Салли смеется и слегка откашливается. Она,

похоже, смущена и ей немного неловко.)

Салли: Разве это важно? (Студенты смеются.)

Эриксон: Это другой вопрос. А я спросил: ваше предположение — это предпо7

ложение или действительность?

Салли: Скорее всего, и то и другое.

Эриксон: Но ведь предположение может быть как реальным, так и нереальным,

стало быть, в вашем предположении соединены и реальное и нереальное?

Салли: Нет. У меня соединены предположение и реальность. (Упрямо тряхнув

головой, она замирает.)

Эриксон: Вы хотите сказать, что ваше предположение может быть реально7

стью, а может — нет? И в то же время оно реально? Так какое же оно? (Салли

смеется.)

Салли: Теперь я уже не знаю.

Эриксон: Стоило ли так долго упираться, чтобы признаться в этом? (Салли сме,

ется.)

Салли: Сама не понимаю.

Эриксон: Вам удобно?

Салли: О да, я вполне освоилась. (Говорит тихо.) Надеюсь, своим вторжением

я не очень помешала присутствующим.

Эриксон: Может, вы стесняетесь?

Салли: М7м... Мне было бы уютнее сидеть где7нибудь подальше, но...

Эриксон: Чтобы вас не было видно?

Салли: Не было видно? Да, пожалуй.

Эриксон: Что это за желание?

Салли: Быть неприметной.

Эриксон: Так, значит, вы не любите, когда на вас обращают внимание?

Салли: Ой, совсем вы меня запутали. (Смеется, и видно, как она смущена. Она

слегка откашливается, прикрывая рот левой рукой.) Это не так... не со7

всем... нет... хм... м7м7м...

Эриксон: Вам не нравится, то что я сейчас с вами делаю?

Салли: М7м7м... Нет. Скорее, у меня смешанное чувство. Я польщена внимани7

ем и мне интересно то, что вы говорите.

Эриксон (Перебивая): А сами думаете: когда же, черт побери, он от меня отвя7

жется? (Общий смех.)

Салли: Хм, смешанное чувство. (Подтверждает свои слова кивком головы.)

Если бы я не прервала занятия, а мы просто беседовали с вами — это одно

дело, а...

Эриксон: Вам, значит, неловко перед остальными?

Салли: Да, пожалуй, я...

Эриксон: Хм7м7м.

Салли: ...У них занятия... а я пришла и отняла столько времени.

Эриксон (Уставившись перед собой в пол): Давайте твердо запомним, что пси7

хотерапевт должен создать для своего пациента такую обстановку, чтобы ему

было спокойно и удобно. Я не пожалел усилий, чтобы Салли почувствовала

себя не в своей тарелке и смутилась, оказавшись в центре внимания, а это (об,

ращаясь к группе) вряд ли служит установлению добрых, способствующих из7

лечению отношений, не так ли? (Эриксон смотрит на Салли, берет кисть ее

правой руки и медленно поднимает.) Закрой глаза. (Она смотрит на него,

улыбается, затем смотрит вниз на свою руку и закрывает глаза.) Так и

сиди с закрытыми глазами. (Эриксон отводит пальцы от ее правой руки, и

она повисает в воздухе.) Входи в глубокий транс. (Эриксон снова берет ее за

запястье. Рука слегка опустилась. Эриксон медленно пригибает ее вниз. Он

говорит неторопливым и размеренным голосом.) Тебе очень удобно и очень

спокойно, и ты наслаждаешься чувством покоя... такого покоя... что забыва7

ешь обо всем, кроме этого чудесного состояния покоя.

Еще немного — и тебе покажется, что твой разум отделяется от тела и плывет

в пространстве — возвращается в прошлое. (Пауза.) Это уже не 19797й и даже

не 78 год. Вот остается позади 1975 год (Эриксон близко наклоняется к Сал,

ли), и 19707й улетает прочь, время откатывается вспять. Вот сейчас будет

19607й, а вот и 19557й... И, наконец, ты узнаешь 1953 год... И ты понимаешь,

что ты маленькая девочка. Как хорошо быть маленькой. Возможно, ты думаешь

о предстоящем дне рождения, или о том, как едешь в гости к бабушке... или

идешь в школу... Может, как раз сейчас ты сидишь в классе и смотришь на учи7

тельницу, а может, играешь в школьном дворе, а может, у тебя каникулы.

(Эриксон откидывается на спинку кресла.) Ты очень хорошо проводишь вре7

мя. Порадуйся тому, что ты маленькая девочка, которой еще только предстоит

стать взрослой. (Эриксон близко наклоняется к Салли.) Может, ты хочешь

узнать, кем ты станешь, когда будешь взрослая. Вероятно, тебе захочется

узнать, чем ты будешь заниматься, когда станешь девушкой. Мне интересно,

захочется ли тебе учиться в высшей школе. Подумай и ты об этом.

Мой голос повсюду будет следовать за тобой и превратится в голоса твоих ро7

дителей, учителей, подруг, в голоса ветра и дождя.

Возможно, ты собираешь цветы в саду. А когда ты станешь совсем взрослой де7

вушкой, много людей повстречается на твоем пути и ты с радостью будешь

рассказывать им о той поре, когда ты была маленькой девочкой. И чем тебе

удобнее и приятнее, тем сильнее будет у тебя ощущение того, что ты малень7

кая девочка, потому что ты и есть маленькая девочка.

 (Оживленным голосом.) Не знаю, где ты живешь, но, кажется, ты любишь бе7

гать босиком. Ты любишь сидеть на краю бассейна и болтать ногами в воде,

жалея, что не умеешь плавать. (Салли слегка улыбается.) Хочешь свою люби7

мую конфетку? (Салли улыбается и утвердительно кивает.) Вот, возьми, ты

чувствуешь сейчас ее вкус во рту, и она тебе нравится. (Эриксон дотрагива,

ется до руки Салли. Длинная пауза. Эриксон сидит, откинувшись на спинку

кресла.) Придет время, ты вырастешь и будешь рассказывать своим новым зна7

комым, какая у тебя в детстве была самая любимая конфета. Тебе придется

многому учиться и многое узнать. Вот прямо сейчас я покажу тебе одну вещь.

Я возьму твою руку. (Эриксон поднимает ее левую руку.) Я ее подниму и по7

ложу тебе на плечо. (Эриксон медленно поднимает ее руку за запястье и кла,

дет ей на правое предплечье.) Вот так. Я хочу, чтобы твою руку парализовало,

теперь ты не можешь ею двигать. Пока я не скажу, что ты можешь ею двигать,

твоя рука будет неподвижна. Даже когда ты станешь девушкой, даже когда

станешь совсем взрослой. Ты не сможешь пошевелить левой рукой и предпле7

чьем, пока я не разрешу тебе этого сделать.

Для начала я хочу, чтобы ты проснулась от шеи и выше, но твое тело будет все

глубже погружаться в сон... Ты проснешься от шеи и выше. Это трудно, но ты

сможешь. (Пауза.) Как приятно чувствовать, что твое тело крепко спит, твоя

рука парализована. (Салли улыбается, ее веки трепещут.) Как хорошо про7

снуться от шеи и выше. Сколько же тебе лет? (Пауза. Салли улыбается.)

Сколько тебе лет?.. Сколько тебе лет? (Эриксон близко склоняется к Салли.)

Салли(Тихо): Хм... Тридцать четыре.

Эриксон (Кивает): Очень хорошо. (Эриксон откидывается на спинку кресла.)

Тебе Тридцать пять, а почему ты сидишь с закрытыми глазами?

Салли: Мне приятно.

Эриксон: Так, я думаю, глаза у тебя сейчас откроются. (Салли улыбается, но не

открывает глаз.)

Эриксон: Они открылись, правда? (Салли слегка кашлянула, прочищая горло.)

Глаза откроются и останутся открытыми. (Салли улыбается, облизывает губы,

открывает глаза и моргает.) Я оказался прав. (Салли напряженно смотрит

перед собой.) Где ты находишься?

Салли: Полагаю, что здесь.

Эриксон: Ты здесь?

Салли: Да.

Эриксон: А ты можешь что7нибудь вспомнить из своего детства? Что можно

было бы рассказать другим. (Эриксон наклоняется к Салли.)

Салли: М7м7м, ну...

Эриксон: Громче.

Салли (Прочищает горло): Я... это... припоминаю... ну... дерево и двор, и

это... как его...

Эриксон: А ты лазила на это дерево?

Салли (Говорит тихо): Нет, это низкие растения. Еще... переулок.

Эриксон: Где?

Салли: Переулок между домами. И все дети играли на задворках. Играли, как

это...

Эриксон: Кто эти дети?

Салли: Их имена? Вы имеете в виду их имена?

Эриксон: Да.

Салли: О, так, хм... (Салли продолжает напряженно смотреть то направо, то

на Эриксона. Эриксон близко наклоняется к ней. Рука у нее все так же лежит

на плече, визуального контакта с присутствующими нет.) Пожалуй, я по7

мню Марию, и Эйлин, и Дэвида, и Джузеппе.

Эриксон: Бекки?

Салли (Повторяя громче): Джузеппе.

Эриксон: А когда ты была совсем маленькая, кем ты мечтала стать, когда вы7

растешь?

Салли: Я думала, хм, астрономом или писателем. (На ее лице появляется гри,

маса.)

Эриксон: Как ты думаешь, из этого что7нибудь получится?

Салли: Думаю, что7то одно получится. (Пауза.) Я... у меня левая рука не дви7

гается. Это просто удивительно. (Она смеется.)

Эриксон: Ты слегка удивлена насчет твоей левой руки?

Салли: Я припоминаю, как вы сказали, что она не будет двигаться и... хм...

Эриксон: Ты мне поверила?

Салли: Полагаю, да. (Улыбается.)

Эриксон: Всего лишь полагаешь. (Салли смеется.)

Салли: Я... это... мне кажется, что ею не пошевельнуть.

Эриксон: Значит, ты более чем полагаешь? (Салли смеется.)

Салли: Хм7м... да. (Тихо.) Я... это так удивительно, что можно пробудиться от

шеи и выше, а от шеи и ниже — нет.

Эриксон: Что удивительно?

Салли: Что человек может... хм7м... что тело может спать от шеи и ниже, а я

могу разговаривать и бодрствовать — а тела не чувствую, совсем онемело.

(Смеется.)

Эриксон: Другими словами, ходить ты не можешь.

Салли: Нет, пожалуй, не сию минуту. (Отрицательно трясет головой.)

Эриксон: Не в этот самый момент.

Салли (Со вздохом): Хм7м7м, не в этот самый момент.

Эриксон: Каждый акушер в этой группе теперь знает, как получить анесте7

зию... тела. (Эриксон выжидательно смотрит на Салли. Салли согласно кива,

ет, а потом делает отрицательное движение головой. Она продолжает

смотреть направо отсутствующим взглядом. Прочищает горло.) Как себя

чувствует человек, которому тридцать пять и он не может ходить?

Салли (Поправляет Эриксона): Тридцать четыре.

Эриксон: Тридцать четыре. (Улыбается.)

Салли: Хм7м... Чувствует... м7м... сейчас это приятно.

Эриксон: Очень приятно.

Салли: Да.

Эриксон: Вот когда ты только вошла, тебе понравилось, как я подтрунивал над

тобою?

Салли: Пожалуй, да.

Эриксон: Пожалуй, да?

Салли: Да.

Эриксон: А может, не понравилось?

Салли: Да, пожалуй, так. (Салли смеется.)

Эриксон: (Улыбается.) Вот момент истины.

Салли: Как? (Смеется.)

Эриксон: Вот момент истины.

Салли: Так, да, у меня смешанное чувство. (Смеется.)

Эриксон: Ты сказала “смешанное чувство”. Очень смешанное?

Салли: Как сказать? Мне это нравилось и не нравилось.

Эриксон: Очень7очень смешанное чувство?

Салли: Ох, вряд ли я смогу определить точный оттенок.

Эриксон: А не думаешь ли ты: черт меня дернул сюда прийти?

Салли: О, нет, я очень рада, что пришла. (Прикусила нижнюю губу.)

Эриксон: А придя сюда, разучилась ходить.

Салли (Смеется): Да, научилась не двигаться от шеи вниз. (Кивает.)

Эриксон: Вкусная была конфета?

Салли (Тихо): Ой, какая вкусная, только... м7м... мне хотелось бы... разных

сортов.

Эриксон (Улыбается): Значит, отведала конфеток?

Салли: Угу. (Улыбается.)

Эриксон: А кто тебе их дал?

Салли: Вы дали.

Эриксон (Согласно кивает): Вот какой я щедрый.

Салли: Да, очень мило с вашей стороны. (Улыбается.)

Эриксон: Понравилась конфета?

Салли: О, да.

Эриксон: А вот все философы говорят: реальность в нашей голове. (Улыбает,

ся.) Что это за люди? (Салли смотрит вокруг. Эриксон близко склоняется

над ней.)

Салли: Представления не имею.

Эриксон: Скажи мне честно, что ты о них думаешь?

Салли: Как сказать... Они выглядят... по7разному.

Эриксон: Они выглядят по7разному.

Салли: Да, они все разные. (Прочищает горло.) Все очень милые. Только отли7

чаются... друг от друга.

Эриксон: Все люди не похожи друг на друга. (Салли смущенно смеется, прочи,

щает горло и вздыхает.) Где сейчас Эйлин?

Салли: О, представления не имею. Хм7м...

Эриксон: А ты давно ее вспоминала в последний раз?

Салли: Сейчас подумаю, хм7м... довольно давно. Э7э... у нее была сестра, Ма7

рия. Она была младше Эйлин... м7м7м... скорее, моих лет. Знаете, я их вспоми7

наю, они из моего детства, но я думаю о них редко.

Эриксон: Откуда ты родом?

Салли: О, м7м7м, из Филадельфии.

Эриксон: И ты играла на задворках.

Салли: Ага.

Эриксон: Как же ты там оказалась?

Салли (Смеется): Может, мне только показалось... м7м7м... что я там была.

Эриксон: Обрати внимание. Вон тот качает ногой, а этот переставил ступни, и

она села по7другому. (Указывает на присутствующих.) А почему ты сидишь

так неподвижно?

Салли: Разве вы мне не сказали что7то по этому поводу, что... хм...

Эриксон: Ты всегда выполняешь то, что тебе говорят?

Салли (Отрицательно качает головой): Подчиняться — для меня очень не7

обычно.

Эриксон (Прерывая): Ты хочешь сказать, что ты необычная девушка?

Салли: Нет, для меня необычно подчиняться. Я никогда не следую ничьим ука7

заниям.

Эриксон: Никогда?

Салли: Не то чтобы никогда — редко. (Улыбается.)

Эриксон: Ты уверена, что никогда не следуешь указаниям?

Салли: Нет, не уверена, кажется, я это только что сделала. (Смеется и прочи,

щает горло.)

Эриксон: Ты можешь выполнять нелепые пожелания?

Салли (Смеется): Хм... мне кажется, я могла бы пошевелиться.

Эриксон: Хм?

Салли: Если бы я по7настоящему захотела, я бы могла пошевелиться.

Эриксон: Посмотри7ка вокруг. Как ты думаешь, кто следующим окажется в

трансе? Посмотри на всех по очереди.

Салли (Оглядывая сидящих): М7м7м... Может быть, вот эта женщина с кольцом

на руке. (Указывает на Анну.)

Эриксон: Которая?

Салли: М7м7м... которая сидит прямо перед нами, у нее кольцо на левой руке.

Вот эта, в очках. (Эриксон наклоняется очень близко.)

Эриксон: А еще что про нее скажешь?

Салли: Еще что? По7моему, она войдет в транс следующей.

Эриксон: Ты уверена, что никого не пропустила?

Салли: Есть один7два человека, на кого я тоже так подумала — на мужчину ря7

дом с этой женщиной.

Эриксон: Еще кто7то?

Салли: Хм... да, еще кто7то. (Улыбается.)

Эриксон: А что ты думаешь о девушке, что сидит слева от тебя? (Указывает на

Розу.)

Салли: Да.

Эриксон: Как ты думаешь, сколько ей понадобится времени, чтобы снять одну

ногу с другой и закрыть глаза? (Роза сидит, скрестив руки на груди и заки,

нув ногу на ногу.)

Салли: М7м, не очень много.

Эриксон: Итак, наблюдай за ней. (Роза не распрямляет ноги. Смотрит на

Эриксона, потом вниз. Затем поднимает глаза, улыбается и оглядывается

вокруг.)

Роза: Мне и со скрещенными ногами удобно. (Пожимает плечами.)

Эриксон: Я не сказал, что тебе будет неудобно. Никто этого не говорил. (Роза

соглашается кивком головы.) Я только спросил у Салли, сколько времени тебе

понадобится, чтобы распрямить ноги, закрыть глаза и войти в транс. (Роза со,

гласно кивает. Пауза. Эриксон выжидающе смотрит. Обращаясь к сидящей

слева от него Салли.) Наблюдай за ней. (Пауза. Роза закрывает и открыва,

ет глаза.) Сколько еще тебе надо времени, чтобы закроешь (sic) их и больше

не откроешь (sic)? (Пауза. Эриксон смотрит на Розу. Роза моргает.) Ей все

труднее открывать глаза. (Роза закрывает глаза, затем, прикусив губу, от,

крывает их.) Видишь, как она старается пересилить меня, но проигрывает.

(Пауза.) Она даже не осознает, как она близка к трансу. Ну, закрой теперь гла7

за, и пусть они остаются открытыми. (Роза с трудом продолжает моргать.)

Ну хорошо, я подожду.(Опять моргает.) Но ты их закроешь. (Моргает.) Ког7

да глаза закроются в следующий раз, не открывай их. (Пауза. Роза закрывает

глаза и опять открывает, еще раз закрывает и снова открывает.) Ты уже и

сама понимаешь, что глаза у тебя закроются. Ты сопротивляешься и не пони7

маешь, почему я выбрал тебя. (Роза закрывает глаза и открывает их, снова

закрывает и открывает.) Вот так. (Закрывает глаза и больше не открыва,

ет.) Очень хорошо. Я хотел бы обратить ваше внимание на то, как она мне

помогала. Вполне естественно, что пациент может сопротивляться и делает

это. Я предполагал, что она будет противодействовать мне и тем самым пре7

красно проиллюстрирует такое противодействие. Сама того не сознавая, она

сейчас распрямит ноги. Но ей хочется доказать, что ей этого не надо. Все пра7

вильно. Каждый пациент всегда хочет малость поупираться. Здесь врач дол7

жен пойти ему навстречу. (Пауза. Роза ерзает в кресле, наклоняется вперед,

но ноги не распрямляет.) Не надо делать из пациента раба. Надо просто пы7

таться помочь ему. Вы требуете от него сделать то одно, то другое, а ведь каж7

дый из нас вырос с убеждением, что никто не смеет сделать из него раба и он

не обязан выполнять чьи7то приказы. И чтобы пациент раскрыл для себя свои

возможности, приходится прибегать к гипнозу. Он узнает, что ему под силу

сделать даже то, что, по его мнению, противоречит его желаниям. (Роза от,

крывает глаза. Салли покашливает. Эриксон обращается к Розе.) Что же ты

думаешь по поводу того, что я выбрал тебя?

Роза: Мне хотелось проверить, смогу ли я не поддаться вашему воздействию.

Эриксон: Так. (Салли кашляет.)

Роза: Вот видите, я могу распрямить ноги. (Она распрямляет ноги, а затем

снова скрещивает их. Салли смеется и кашляет. Эриксон мгновение мол,

чит.)

Эриксон: Я же сказал, что ты распрямишь ноги.

Роза: Хм7м?

Эриксон: Я сказал, что ты распрямишь ноги.

Роза: Да, я могу.

Салли (Кашляет. Кашель вынуждает ее пошевелить левой рукой. Кто,то из

студентов дает ей ментоловую таблетку от кашля, и она кладет ее в

рот. Затем она разводит руки в стороны и пожимает плечами в сторону

Эриксона.): Разве вы мне говорили, что я буду кашлять? (Смеется, дотрагива,

ется до Эриксона и снова начинает кашлять.)

Эриксон: О, какой ловкий, искусный ход... (Салли кашляет и прикрывает рот

рукой.) Ай да умница, как интересно и хитро сумела овладеть своей левой ру7

кой. (Салли смеется и согласно кивает.)

Салли: Прибегла к другому симптому.

Эриксон: Ты отделалась от паралича руки, начав кашлять. (Салли кивает и

кашляет.) Как это тебе удалось? (Салли смеется и кашляет.) Да, рабыни из

тебя не получится.

Салли: Думаю, нет.

Эриксон: Ты устала держать левую руку так высоко, как же ее опустить? Вот ты

и начала кашлять... (Салли смеется.)... и смогла опустить. (Салли вздыхает и

смеется.)

Кристина: Можно спросить про то, что рука устала? Я считала, что в трансе

человек не устает, в каком бы неудобном положении он ни находился. Это

заблуждение? У тебя правда рука устала... висеть так высоко? Или тебе стало

неудобно сидеть в таком положении?

Салли: Хм, я ощущала... э7э... Мне было как7то не по себе... Вроде чувство на7

пряжения, но... м7м7м... я бы еще могла так сидеть.

Кристина: Могла?

Салли: Мне казалось, что могла. Да... сидеть так еще довольно долго... хм7м.

Знаете, было какое7то странное состояние, я... (Эриксон перебивает ее и обра,

щается к Розе.)

Эриксон: Тебя зовут Кэрол, верно?

Роза: Что?

Эриксон: Тебя зовут Кэрол?

Роза: Меня? Нет.

Эриксон: А как?

Роза: Вы мое имя спрашиваете? (Эриксон утвердительно кивает.) Роза.

Эриксон (Озадаченно): Роза?

Роза: Как цветок “роза”.

Эриксон: Хорошо. Итак, я заставил Розу продемонстрировать свое сопротивле7

ние, а затем покорность, потому что глаза у нее все7таки закрылись. Как тебя

зовут? (Обращается к Салли.)

Салли: Салли.

Эриксон: Итак, мне удалось показать, как Роза противится, но в конце концов

уступает. (Салли улыбается.) А вот Салли, чтобы освободиться, раскашлялась

и тоже проявила сопротивление. (Розе.) Это ты подала Салли пример, последо7

вав, которому она освободила руку.

Роза: Честно говоря, я закрыла глаза, потому что так было проще. Иначе вы

продолжали бы повторять, чтобы я их закрыла. О’кей, сказала я себе, пожалуй,

надо закрыть, чтобы вы перестали повторять одно и то же.

Эриксон: Так. Но ты закрыла их. А Салли оказала сопротивление, следуя твое7

му примеру, правда, косвенно, через кашель. (Салли улыбается.) Умница.

(Салли кашляет и прочищает горло.)

(К Салли.) А как ты собираешься освободить ноги? (Салли смеется.)

Салли: Хм, да просто освобожу. (Эриксон ждет.) Вот посмотрите. (Прежде чем

пошевелить ногами, Салли озирается вокруг. Эриксон смотрит ей на ноги и

ждет.)

Эриксон: Видите, что она сделала? Для начала воспользовалась визуальной

подсказкой. Она поискала, куда бы ей переставить ногу. Сенсорный процесс

понадобился ей, чтобы вызвать мышечную реакцию. (К Салли.) Как ты теперь

встанешь?

Салли: Вот так и встану. (Салли со смехом смотрит вниз, затем с усилием

отрывается от кресла, упершись руками, и встает.)

Эриксон: Ты и обычно встаешь с таким усилием? (Салли кашляет и прочища,

ет горло.) Ты уверена, что съела конфету?

Салли: Сейчас, что ли, или раньше?

Эриксон: Раньше.

Салли: Да, конечно. Но я помнила, что это было внушение.

Эриксон (Придвигается ближе к Салли): Как ты думаешь, ты сейчас совсем

проснулась?

Салли (Смеется): Да, думаю, вполне проснулась.

Эриксон: Вполне проснулась. Сейчас ты не спишь?

Салли: Нет, не сплю.

Эриксон: Ты уверена?

Салли (Смеется): Да.

Эриксон медленно поднимает ее левую руку. Руки у нее были сложены в за7

мок, он разъединяет их и поднимает левую руку за запястье.

Салли: Рука как будто не моя.

Эриксон: Что?

Салли: Рука словно не моя... когда вы это делаете. (Эриксон отводит руку, и

рука Салли каталептически повисает. Он смеется. Салли смеется.)

Эриксон: Теперь ты не так уверена, что не спишь.

Салли (Улыбается): Да, не так уверена. Я не ощущаю тяжести правой руки,

моя правая словно ничего не весит.

Эриксон: Не ощущаешь тяжести. Вот и ответ на твой вопрос, не так ли? (Обра,

щается к Кристине, которая спрашивала о человеке под гипнозом, у которо,

го рука в неудобном положении. К Салли.) Можешь ее так держать или рука

поднимется к лицу? (Эриксон делает движение левой рукой вверх.)

Салли: Хм7м. Вероятно, смогу так удержать.

Эриксон: Приглядывай за рукой. Думаю, она поднимется вверх.

Салли: Э7э... нет. (Отрицательно качает головой.)

Эриксон: Она начнет подниматься небольшими рывками. (Пауза. Салли смот,

рит прямо перед собой, затем переводит взгляд на Эриксона. Отрицательно

качает головой.) Ты, возможно, почувствовала первый рывок. Вот она подни7

мается. (Салли смотрит на свою руку.) Видишь этот рывок?

Салли: Когда вы говорите, я действительно чувствую.

Эриксон: Что?

Салли: Когда вы говорите о толчке, я его чувствую.

Эриксон: А всех рывков ты не чувствуешь?

Салли: Хм7м7м.

Эриксон (Взяв руку Салли за запястье, он медленно и постепенно подталки,

вает ее вниз. Затем убирает свою руку.): Я опускал твою руку, а ты сопро7

тивлялась, верно?

Салли: Да.

Эриксон: Зачем?

Салли: Так, как было, тоже неплохо.(Смеется.)

Эриксон (Улыбается): Так, как было... неплохо.

(Смотрит в пол.) Отслужив в морской пехоте и отвоевав войну в южной час7

ти Тихого океана, молодой тридцатилетний человек возвращается домой. По7

бывав во многих переделках, он не получил ни царапины.

Отец и мать были рады его возвращению. И оба они решили посвятить себя

своему мальчику. Мама стала диктовать, что ему есть на завтрак и на обед.

Каждый день мама советовала, что надеть. Беспокоясь, что сын слишком много

работает, папа стал заботиться о его отдыхе и подбирал в “Субботней вечер7

ней газете”, что Виллу следовало почитать.

Вилл был очень послушный сын. Он ел и носил то, что ему велела мама. Он

читал то, что предлагал папа. Родители не могли нарадоваться. Но Виллу осто7

чертело жить по указке папы и мамы. А они буквально не давали ему самосто7

ятельно вздохнуть. Единственным убежищем, где он чувствовал себя относи7

тельно свободно, была его работа в небольшой мастерской по ремонту и про7

даже подержанных автомобилей.

Вскоре выяснилось, что ему нельзя переходить через улицу Ван Бурен, где на7

ходилась мастерская. Затем оказалось, что ему не следует ездить на работу по

Северной Центральной Авеню, потому что на ней находится ресторан “Золо7

тые Ножки” со множеством окон по фасаду. Чтобы уберечь сына от соблазнов,

ему велели объезжать это место за несколько кварталов. А потом он обнару7

жил, что не может ехать в лифте, не может пользоваться эскалатором и испы7

тывает страх, переходя улицы.

Чувствуя, что дома у него не все ладно, он пришел ко мне на консультацию.

Когда я узнал, что Вилл боится ездить мимо ресторана “Золотые Ножки”, я ему

сказал: “Вилл, тебе придется пригласить миссис Эриксон и меня на обед, а рес7

торан я выберу сам”. Он ответил:”Надеюсь, это будут не “Золотые Ножки”? На

что я заметил: “Мы с миссис Эриксон будем твоими гостями, Вилл, и тебе захо7

чется сделать нам приятное. Ты же не откажешь нам в выборе. Тебе будет при7

ятно пригласить гостей туда, куда они сами пожелают”.

Кроме того, я добавил: “Похоже, ты боишься женщин. Даже продавая подер7

жанные автомобили, ты боишься оторвать глаза от пола и никогда не глядишь

на женщин. Ты их боишься. Поскольку ты приглашаешь нас с миссис Эриксон в

ресторан, будет очень мило, если и ты придешь с дамой. С твоими вкусами в

этом вопросе я не знаком, поэтому скажи, какого типа женщины тебе нравят7

ся”. Вилл ответил: “С хорошенькой и незамужней я бы не пошел”. “Ну, а кто

для тебя опаснее хорошенькой и незамужней?” — спросил я. “Конечно, разве7

денная, да еще хорошенькая, это гораздо хуже, чем незамужняя”. “А еще с ка7

кими женщинами ты бы не стал встречаться?” — спросил я. “С молодыми вдо7

вами”, — сообщил Вилл. Наконец, я задал последний вопрос: “Если бы ты ре7

шился пригласить куда7нибудь даму, какую бы ты выбрал?” — “О, если б уж

дело дошло до этого, то ей было бы лет 86, не меньше”. “Отлично, — заметил

я, — приезжай к нам домой во вторник к шести часам вечера и повезешь мис7

сис Эриксон, меня и еще одну даму в ресторан”. Вилл испуганно промолвил:

“Боюсь, у меня ничего не выйдет”. — “Вилл, я жду тебя в шесть вечера в сле7

дующий вторник, у тебя все выйдет”. В следущий вторник Вилл явился ровно в

шесть, весь разодетый и обливающийся потом. Я не мог спокойно сидеть на

диване. Я сообщил, что дама, которую я для него пригласил, еще не приехала и

мы приятно скоротаем время, поджидая ее. По лицу Вилла было видно, что

приятными его страдания не назовешь. Он беспокойно ерзал на диване, не от7

водя глаз от входной двери и с надеждой взирая на миссис Эриксон и меня. Мы

поддерживали обычную светскую беседу, пока в гостиную не вошла очарова7

тельная девушка, опоздав на двадцать минут. Вилл был в нескрываемом ужасе.

Я представил их друг другу: “Вилл, познакомься с Кич. Кич, Вилл приглашает

нас всех на обед”. Кич радостно всплеснула руками и расплылась в счастли7

вой улыбке. “Кстати, Кич, — спросил я, — сколько раз ты была замужем?” “О,

шесть раз”, — беззаботно ответила она. “А сколько раз разводилась?” “Шесть

раз”, — ответила Кич. (Эриксон смеется.) Вилл побелел, как полотно.

Я попросил: “Вилл, спроси у Кич, где она хочет пообедать”. Кич ответила: “О,

Вилл, мне хотелось бы в “Золотых Ножках”, на Северной Центральной Авеню”.

Миссис Эриксон поддержала: “Мне там тоже нравится”. А я добавил: “Это хо7

роший ресторан, Вилл”. Вилла всего передернуло, но я сказал: “Пошли. Взять

тебя под руку, Вилл?” Он ответил: “Нет, я сам пойду, но боюсь упасть в обмо7

рок”. Я предупредил: “Когда мы будем выходить, там будут три ступеньки.

Смотри не упади на них в обморок, а то разобьешься об асфальт. Погоди, пока

мы выйдем на лужайку. Вот там и падай”. “Не хочу я падать, — буркнул

Вилл. — Может, я и до автомобиля дойду”.

Когда мы дошли до автомобиля (моего автомобиля), а я знал, что вести маши7

ну придется мне, Вилл сказал: “Я прислонюсь к машине, чтобы не упасть в об7

морок”. “Не беспокойся, — заметил я, — здесь как раз безопасно падать”. А

Кич предложила: “Вилл, иди7ка сюда и садись со мной на заднее сидение”.

Весь дрожа, Вилл забрался в машину.

Добравшись до ресторана, я поставил машину на самом дальнем конце стоянки

и заметил: “Вилл, можешь выходить из машины и падать в обморок прямо

здесь, на стоянке”. “Не хочу я здесь падать”, — проворчал Вилл.

Выйдя из машины, мы направились к ресторану, а по дороге я все подсказывал

Виллу: “Вот хорошенькое местечко для обморока, и это — ничуть не хуже, а

вот здесь — то, что надо...” Так он дошел до входа в ресторан, а я поинтересо7

вался: “Ты где предпочитаешь упасть: внутри здания или снаружи?” “Я не

хочу падать на улице”, — ответил Вилл. “А, ну тогда пойдем внутрь, в случае

чего ты там сможешь упасть в обморок”.

Когда мы вошли, я спросил: “Вилл, ты какой столик предпочитаешь?” “Побли7

же к двери”, — ответил он. Тогда я подытожил: “В дальнем конце ресторана

расположена невысокая балюстрада с уютными кабинами. Давай там пообеда7

ем, оттуда хорошо виден весь ресторан”. “Да я потеряю сознание, прежде чем

туда доберусь”, — ответил Вилл. “Ничего особенного. Можешь упасть возле

этого столика, или этого, вот этот тоже подойдет”. Так мы благополучно про7

шли мимо всех столиков к выбранной нами кабинке.

Сначала села миссис Эриксон, рядом с ней Кич пригласила сесть Вилла, а сама

села по другую сторону от него, а я оказался с краю. Таким образом, Вилл по7

пал в женское окружение.

Подошла официантка. Стала записывать наш заказ, но позволила себе какую7

то грубость. Я сделал ей резкое замечание, она стала огрызаться, слово за сло7

во, и мы так разорались, что привлекли внимание всех посетителей. Вилл го7

тов был залезть под стол, но миссис Эриксон его удержала, заметив: “Такое не

каждый день увидишь”. Наконец разъяренная официантка ушла, и к нам подо7

шел управляющий, чтобы выяснить, в чем дело. Я и с ним сцепился, мы рас7

кричались, и он вынужден был ретироваться.

Затем вернулась официантка и спросила: “Что будете заказывать?” Миссис

Эриксон сделала свой заказ, я свой. Официантка обратилась к Кич: “Ваш заказ,

пожалуйста”. Кич начала: “Мой друг возьмет цыпленка, но только белое мясо.

К нему отварной картофель, средний: не крупный и не мелкий, сметана и лук.

Я думаю, всего полезней для Вилла будет порция тушеной моркови и хрустя7

щие булочки”. Затем она выбрала блюда для себя.

Во время еды Кич беспрестанно опекала Вилла, указывая, в каком порядке

приниматься за блюда, какой выбрать кусочек, и следила буквально за каждым

его глотком. Бетти и я наслаждались своим обедом. Кич наслаждалась своим.

Один Вилл чувствовал себя как на раскаленной сковороде.

Когда мы собрались уходить, Кич сказала: “Вилл, за обед, конечно, платишь ты,

и, я думаю, тебе следует дать официантке хорошие чаевые. Обед был чудес7

ный, так что дай ей...” — и она назвала точную сумму.

На выходе я продолжал советовать Виллу: “Если тебе плохо, вот у этого столи7

ка удобно падать”. Так я предлагал ему различные места для обморока, пока

мы не нашли наш автомобиль и не уселись в него.

Когда мы подъехали к нашему дому, Кич предложила: “Вилл, давай зайдем в

гости к доктору Эриксону и миссис Эриксон”. Взяв его под руку, она чуть ли не

силком втащила его в дом. Не успели мы перекинуться несколькими словами,

как Кич заявила: “Я так люблю танцевать”. Тут Вилл с облегчением ответил: “А

я не умею”. “Вот и чудесно, — не растерялась Кич. — Я просто обожаю обу7

чать мужчин танцам. Ковер нам не помешает... Включите ваш проигрыватель,

доктор Эриксон, что7нибудь танцевальное, а я поучу Вилла”. Она вытащила

Вилла на середину комнаты и вскоре объявила: “Вилл, да ты просто прирож7

денный танцор. Давай пойдем на дискотеку и всласть потанцуем”. Вилл нехо7

тя уступил, и они протанцевали до трех часов ночи. Затем Вилл проводил Кич

домой.

Когда на следующее утро мамаша подала ему завтрак, Вилл взбунтовался: “Не

желаю больше яиц всмятку. Поджарь мне три куска ветчины с яйцом, подай

два тоста и стакан апельсинового сока”. Мамаша слабо сопротивлялась: “Но,

Вилл...” “Никаких “но”, мама, я сам знаю, что мне надо”.

Когда Вилл вернулся с работы, папаша сказал: “Я подобрал для тебя интерес7

ную статью из “Субботней вечерней газеты”. “Я купил по дороге “Полицей7

ский вестник” и буду читать его”, — заявил Вилл. (Обращаясь к студентам.)

Попытаюсь объяснить для наших иностранцев: материал в этой газете очень

рискованный, горячий. Рассказы о разного рода преступлениях, особенно на

сексуальной почве. У папаши волосы встали дыбом, но Вилл на этом не оста7

новился: “На следующей неделе я от вас перееду и буду жить отдельно. И буду

делать все, что мне заблагорассудится”.

Он позвонил Кич и пригласил ее на обед в воскресенье, а потом они пошли на

танцы. Они продолжали встречаться в течение трех месяцев. Затем Вилл наве7

стил меня и спросил: “Что будет, если я перестану встречаться с Кич?” Я отве7

тил: “Она шесть раз разводилась. Думаю, переживет и твое исчезновение из ее

жизни”. “Тогда я исчезну”, — сказал Вилл. Он расстался с Кич и начал встре7

чаться с другими девушками. А свою сестру с мужем и двоюродного брата на7

правил ко мне лечиться.

Однажды Вилл заявился ко мне с молоденькой девушкой и сказал: “Мисс М. бо7

ится общаться, боится ходить в гости. Ее жизнь ограничивается только домом

и работой, в основном она молчит. На следующей неделе мои друзья устраива7

ют вечеринку, я ее приглашаю, а она отказывается. Я хочу, чтобы вы застави7

ли ее пойти”. Вилл вышел из комнаты.

“Мисс М., — обратился я к ней, — по всей вероятности, вы нравитесь Виллу”.

“Да, — согласилась она, — но я боюсь мужчин. Вообще боюсь людей и не хочу

идти на вечеринку. Я не знаю, что говорить, не умею поддерживать беседу с

незнакомыми людьми”. “Мисс М., — сказал я, — я знаю всех, кто там будет.

Они все обожают поговорить, чем и будут заняты. Но на вечеринке не будет

никого, кто умел бы внимательно слушать. Вы будете там просто бесценной

гостьей, потому что каждый получит отличного слушателя”.

Вилл и мисс М. поженились. Они вместе летали в Юму, вместе побывали в Так7

соне, вместе летали обедать в Флэгстафф. Теперь ему нипочем все эскалаторы

и лифты в Фениксе. Вилл возглавил новую автомобильную фирму. Единствен7

ный выход в “Золотые Ножки” показал Виллу, что он может себя свободно чув7

ствовать в ресторане, в аптеке, в любом здании с лифтами и эскалаторами. Он

убедился, что свидание с женщиной не грозит ему обмороком. (Эриксон усме,

хается.) Не кто иной, как Вилл, заявил матери, что он сам будет решать, что

ему есть. Не кто иной, как Вилл, заявил папаше, что у него есть собственный

читательский вкус... И это Вилл заявил родителям, где он собирается жить.

Мне же только пришлось организовать выход в ресторан да уговориться с офи7

цианткой и управляющим о живописной ссоре, которая доставила нам немало

удовольствия, а Вилл выяснил, что он может выдержать и это. (Эриксон улыба,

ется.) Он нормально перенес знакомство с хорошенькой шестикратно разве7

денной женщиной, которая к тому же научила его танцевать. Даже не понадо7

билось многонедельного лечения. Лечить надо было его семейство, но это я

предоставил самому Виллу. Я лишь доказал Виллу, что уморить его невозмож7

но, а посему жизнь продолжается. (Эриксон смеется.) Мне самому вся эта ис7

тория доставила удовольствие.

Как много людей, начитавшись книг, берутся за лечение. На этой неделе по7

пробуем так, на следующей — эдак. И правила вроде все соблюдают... Вот

столько на этой неделе, вот столько на следующей, вот столько в этом месяце,

а столько — в следующем. Виллу надо было всего лишь убедиться, что он мо7

жет перейти улицу и пойти в ресторан. А ведь ему приходилось объезжать его

за несколько кварталов. Каких только мест я не предлагал ему для обморока.

Но с ним ничего не произошло. Я предоставил ему полную свободу рухнуть в

обморок, даже умереть... (Эриксон смеется.) Но он понял, что жизнь — вещь

стоящая, и все лечение взял на себя. Что касается мисс М., то она уже мамаша

нескольких ребятишек и имеет добрых друзей и соседей, ведь каждому нужно,

чтобы его выслушали.

Честно говоря, я не верю в фрейдовский психоанализ. Безусловно, Фрейд обо7

гатил психиатрию и психологию массой ценных идей. Идей, до которых психи7

атрам и психологам следовало бы додуматься самостоятельно, а не дожидаться,

пока Фрейд им все разжует. Это он изобрел религию, которую назвал “психо7

анализом” и которая, по его мнению, подходит всем людям, без различия по7

лов, возрастов, уровня культуры, подходит для всех случаев жизни, даже для

таких, в которых сам Фрейд не может разобраться.

Его психоанализ годится для всех времен и проблем. Фрейд анализировал про7

рока Моисея. Готов спорить на что угодно, что уж с Моисеем Фрейду встре7

чаться не доводилось. Он даже представления не имеет, как Моисей выглядел,

однако он подверг его анализу. Но ведь жизнь во времена Моисея — это со7

всем не то, что жизнь во времена Фрейда. Он и Эдгара Аллана По проанализи7

ровал — по его произведениям, переписке и газетным рецензиям. Я считаю,

следует отдать под суд врача, который попытался бы диагностировать аппен7

дицит у писателя, исходя из его произведений, писем к друзьям и газетных

баек о нем. (Эриксон смеется.) Однако Фрейд подверг психоанализу Эдгара

Аллана По на основании сплетен, слухов и его произведений. И абсолютно в

нем не разобрался. А ученики Фрейда проанализировали “Алису в Стране Чу7

дес”. Но это же чистый вымысел. Нашим аналитикам все нипочем.

По Фрейду, чувство соперничества с братьями и сестрами в одинаковой мере

присуще единственному ребенку в семье и ребенку, где в семье еще десять де7

тей. Тот же Фрейд толкует о фиксации ребенка в отношении матери или отца

даже в тех случаях, когда и отец7то неизвестен. Тут тебе и оральная фиксация,

и анальная фиксация, и комплекс Электры. Никого не интересует истина. Это

вид религии. Однако спасибо Фрейду за те понятия, которые он внес в психи7

атрию и психологию, и за его открытие, что кокаин действует на глаза как

анестетик. (Эриксон смотрит на сидящую слева от него женщину.)

Возьмем психотерапию Адлера. Он утверждает, что левши пишут лучше, чем

правши. Вы знаете, что его теория в основном базируется на неполноценности

органов и превосходстве мужчины над женщиной. Он никогда не пытался про7

вести широкое исследование почерков у право7 и левосторонних людей и вы7

яснить, кто же пишет лучше. У меня есть знакомые доктора7правши с ужасным

почерком. Я думаю, и среди левшей найдется немало докторов с таким же бе7

зобразным почерком.

У Адольфа Мейера, которого я весьма почитал, существует общая теория пси7

хических заболеваний. У него все сводится к вопросу энергии. Допускаю, что

каждый душевнобольной обладает каким7то энергетическим потенциалом и

что эта энергия находит много путей для своего выхода, но нельзя брать за ос7

нову классификации душевнобольных энергию.

Нам всегда надо помнить, что каждый индивид уникален. (Салли открывает

глаза и снова закрывает их.) Точных копий в мире нет. Человечество суще7

ствует на этой земле уже три с половиной миллиона лет, и я с уверенностью

могу сказать, что за все это время не встретилось двух одинаковых отпечатков

пальцев или двух идентичных индивидов. Даже близнецы значительно отли7

чаются друг от друга отпечатками пальцев, степенью сопротивления болезням,

своей психической и личностной организацией.

Хотелось бы, чтобы последователи Роджерса, гештальт7терапии, трансактного

и группового анализа и многочисленных ответвлений различных теорий осо7

знали, что в своей работе они практически не учитывают того факта, что па7

циент № 1 нуждается в лечении, которое не подходит пациенту № 2. Сколько

бы у меня ни было больных, для каждого я изобретаю свой путь исцеления в

зависимости от его индивидуальности. Приглашая к обеду гостей, я даю им

возможность выбирать еду, поскольку не знаю их вкусов. И одеваться люди

должны, как им хочется. Вот я, например, одеваюсь как хочу, вам это известно.

(Эриксон смеется.) Я уверен, что психотерапия — это штучная работа.

А сейчас вернемся к той девочке, что мочилась по ночам. На первом сеансе мы

побеседовали часа полтора. Этого было более чем достаточно для первого

раза. Многие из моих коллег7врачей, я знаю, потратили бы на этот случай и

два, и три, а то и четыре года, а то все пять лет. А уж психоаналитику понадо7

билось бы лет десять.

Помню, был у меня очень способный практикант. И вдруг ему втемяшилось в

голову, что он хочет заниматься психоанализом. И вот он отправился к после7

дователю Фрейда, доктору С. В Детройте было два ведущих психоаналитика:

доктор Б. и доктор С. Среди тех, кто недолюбливал психоанализ, доктор Б. был

известен под кличкой “Святейший Папа”, а доктору С. было дано прозвище

“Иисусик”. Вот мой светлоголовый и явился к “Иисусику”. Если говорить точ7

нее, то трое моих практикантов перешли к нему.

При первой же встрече доктор С. заявил моему самому способному практикан7

ту, что в течение шести лет он будет вести его терапевтический анализ. Пять

дней в неделю в течение шести лет. А после этого, в течение еще шести лет,

он подвергнет моего практиканта дидактическому анализу. Алексу он сразу

сказал, что будет анализировать его двенадцать лет. Кроме того, доктор С. по7

требовал, чтобы жена Алекса, которую “Иисусик” в глаза не видел, тоже про7

шла шестилетний терапевтический анализ. И мой студент убухал двенадцать

лет жизни на психоанализ, а его жена — шесть лет. “Иисусик” заявил, что им

нельзя иметь детей, пока он не разрешит. А я ведь был уверен, что из Алекса

получится блестящий психиатр, он подавал огромные надежды.

Доктор С. утверждал, что он занимается ортодоксальным анализом в точности

по Фрейду. У него было три практиканта: А., Б. и В. А. должен был парковать7

ся в секторе А; Б. ставил машину в секторе Б, а В. парковался в секторе В.

А. приходил на занятия к часу дня и уходил в 1 час 50 мин. Он входил в одну

и ту же дверь, “Иисусик” пожимал ему руку, и Алекс ложился. “Иисусик” при7

двигал свой стул к левой стороне кушетки, устанавливая его ровно в 18 дюй7

мах (45 см) от изголовья и в 14 дюймах (35 см) от левого края. Когда приходил

следующий практикант Б., он входил в ту же дверь, а Алекс выходил в другую.

Б. укладывался на кушетку, а “Иисусик” усаживался, строго соблюдая свои 18

и 14 дюймов.

Всех троих лечили одинаково: Алекса шесть лет, Б. пять лет и В. пять лет. Как

подумаю об “Иисусике”, зло берет: разве это не преступление — в течение

двенадцати лет лишать Алекса и его жену счастья иметь детей, а ведь они так

любили друг друга.

Перейдем к другому случаю: двенадцатилетний мальчик страдал ночным не7

держанием мочи — очень крупный мальчик: рост 180 см, возраст 12 лет. С ним

пришли родители и стали мне рассказывать, как они его наказывают за мок7

рую постель: и тычут его лицом в мокрые простыни, и лишают сладкого, и не

пускают играть с товарищами. И ругали его, и пороли его, заставляли стирать

свое белье, убирать за собой постель, не давали ему пить после полудня. А

бедный Джо двенадцать лет кряду отправлялся спать и исправно заливал свою

постель каждую ночь без исключения.

Наконец, в первых числах января родители привели его ко мне. Я сказал:

“Джо, ты уже большой мальчик. Послушай, что я скажу твоим родителям. До7

рогие родители, Джо — мой пациент, и никто не должен мешать моим пациен7

там. Вы, мамаша, будете сами стирать белье Джо и приводить в порядок его

постель. Вы перестанете его ругать. Вы не будете его притеснять. И переста7

нете напоминать ему о мокрой постели. А вы, папаша, не станете его наказы7

вать или лишать чего бы то ни было. Относитесь к нему как к образцовому

сыну. Вот и все, что я хотел вам сказать относительно Джо”.

Я погрузил Джо в легкий транс и сказал: “Слушай меня, Джо. Вот уже 12 лет

ты мочишься в постель. Чтобы научиться спать в сухой постели, потребуется

время. В твоем случае времени, возможно, понадобится больше, чем обычно.

Все нормально. Ты имеешь право на определенный срок, чтобы научиться

спать в сухой постели. Сейчас начало января. Не думаю, чтобы мы добились

успеха менее чем за месяц, ну, а февраль вообще короткий месяц, так что ре7

шай сам, когда тебе кончать с сыростью, я думаю, неплохо бы к Первому апре7

ля, Дню Дураков”.

Срок от начала января до дня святого Патрика (еще раньше Дня дураков) ка7

жется таким большим для мальчика двенадцати лет. Это по детским меркам.

Поэтому я сказал: “Джо, никого не касается, когда ты начнешь сухую жизнь —

в день святого Патрика или в День дураков. Даже меня это не касается. Это бу7

дет твоя тайна”.

В июне пришла ко мне его мать и сообщила: “У Джо уже давно сухая постель.

Я заметила это только сегодня”. Она не могла сказать, как давно это началось.

Я тоже не знал. Может, в день святого Патрика, а может, в День дураков. Это

тайна Джо. Родители обратили внимание на сухую постель только в июне.

Вот еще один случай ночного недержания. Мальчику тоже 12 лет. Отец пере7

стал общаться с сыном, даже не разговаривал с ним. Когда мать привела его ко

мне, я попросил Джима посидеть в приемной, пока мы поговорим с его мамой.

Из беседы с ней я извлек два ценных факта. Отец мальчика мочился по ночам

до 19 лет, а брат его матери страдал той же болезнью почти до 18 лет.

Мать очень жалела сына и предполагала, что у него наследственное заболева7

ние. Я предупредил ее: “Я сейчас поговорю с Джимом в вашем присутствии.

Внимательно прислушайтесь к моим словам и делайте все, как я скажу. А

Джим будет делать все, что я ему скажу”.

Я позвал Джима и сказал: “Мама мне все рассказала про твою беду и тебе, ко7

нечно, хочется, чтобы у тебя все было нормально. Но этому нужно учиться. Я

знаю верный способ, как сделать постель сухой. Безусловно, всякое учение —

тяжелый труд. Помнишь, как ты старался, когда учился писать? Так вот, чтобы

научиться спать в сухой постели, понадобится не меньше усилий. Вот о чем я

попрошу тебя и твоих родных. Мама сказала, что обычно вы поднимаетесь в

семь часов утра. Я попросил твою маму ставить будильник на пять часов. Ког7

да она проснется, то зайдет в твою комнату и пощупает простыни. Если будет

мокро, она тебя разбудит, вы пойдете на кухню, зажжете свет и ты начнешь

переписывать в тетрадку какую7нибудь книгу. Книгу можешь выбрать сам”.

Джим выбрал “Принца и нищего”.

“А вы, мамаша, сказали, что любите шить, вышивать, вязать и стегать лоскут7

ные одеяла. Садитесь вместе с Джимом на кухне и молча шейте, вяжите или

вышивайте с пяти до семи утра. В семь встанет и оденется отец, а Джим к это7

му времени уже приведет себя в порядок. Тогда вы приготовите завтрак и нач7

нете обычный день. Каждое утро в пять часов вы будете щупать постель Джи7

ма. Если там мокро, вы будите Джима и молча ведете его на кухню, садитесь за

свое шитье, а Джим — за переписку книги. А каждую субботу вы будете при7

ходить ко мне с тетрадкой”.

Затем я попросил Джима выйти и сказал его матери: “Все вы слышали, что я

сказал. Но я не сказал еще одну вещь. Джим слышал, как я велел вам изучать

его кровать и, если в ней мокро, будить его и вести на кухню переписывать

книгу. Однажды наступит утро, и постель будет сухая. Вы на цыпочках верне7

тесь в свою кровать и заснете до семи утра. Затем проснетесь, разбудите Джи7

ма и извинитесь за то, что проспали”.

Через неделю мать обнаружила, что постель сухая, она вернулась к себе в

комнату, а в семь часов, извинившись, объяснила, что проспала. Мальчик при7

шел на первый прием первого июля, а к концу июля постель у него уже посто7

янно была сухая. А мать все “просыпала” и извинялась, что не разбудила его в

пять утра.

Смысл моего внушения сводился к тому, что мать будет проверять постель и,

если она мокрая, то “надо вставать и переписывать”. Но в этом внушении был

и обратный смысл: если сухо, то не надо вставать. Через месяц у Джима бы7

ла сухая постель. А отец взял его на рыбалку — занятие, которое он очень

любил.

В этом случае пришлось прибегнуть к семейной терапии. Я попросил мать за7

ниматься шитьем. Мать сочувствовала Джиму. И когда она мирно сидела рядом

со своим шитьем или вязанием, ранний подъем и переписывание книги не вос7

принимались Джимом как наказание. Просто он чему7то учился.

Наконец я попросил Джима навестить меня в моем кабинете. Я разложил пере7

писанные страницы по порядку. Глядя на первую страницу, Джим недовольно

заметил: “Какой кошмар! Я пропустил несколько слов, некоторые неправильно

написал, даже целые строчки пропустил. Ужасно переписал”. Мы просматрива7

ли страницу за страницей, и Джим все больше расплывался от удовольствия.

Почерк и правописание значительно улучшились. Он не пропускал ни слов, ни

предложений. А к концу своих трудов он был очень удовлетворен.

Джим снова начал ходить в школу. Недели через две7три я позвонил ему и

спросил, как идут дела в школе. Он ответил: “Просто чудеса какие7то. Раньше

меня в школе никто не любил, никто не хотел со мной водиться. Мне было

очень горько, и отметки у меня были плохие. А в этом году меня выбрали ка7

питаном бейсбольной команды и у меня одни пятерки и четверки вместо троек

и двоек”. Я просто переориентировал Джима в оценке самого себя.

А отец Джима, с которым я так и не познакомился и который годами игнориро7

вал сына, ездит теперь с ним на рыбалку. Джим не успевал в школе, а теперь

обнаружил, что может очень хорошо писать и хорошо переписывать. А это

дало ему уверенность, что и играть он может хорошо, и с товарищами ладить.

Такая терапия годится именно для Джима.

Приведу случай с еще одним молодым человеком, учеником старших классов.

Года за два до того, как я его увидел, у него на лбу выскочил прыщ, и он его

выдавил. Подростки всегда сражаются со своими прыщами, давят их нещадно.

И вот Кенни два года не оставлял в покое свой прыщ, так что он превратился в

огромную язву. У родителей кончилось терпение, и они отвели его к доктору.

Тот наложил ему тугую коллодийную повязку, но Кенни машинально продол7

жал подлезать под повязку и расковыривать фурункул. Доктор пригрозил, что

дело может кончиться раком кожи. К каким только наказаниям ни прибегали

родители: били его по рукам, пороли его, отнимали любимые игрушки, не вы7

пускали на улицу играть. В школе Кенни учился только на тройки и двойки, и

учителя тоже ругали его. Наконец, родители пригрозили Кенни, что они отве7

дут его к доктору, который лечит психов. Кенни разозлился и стал совсем не7

управляемым. Бывали дни, когда его держали на хлебе и воде, что уж тут го7

ворить про мороженое, десерты и торты. Сунут ему банку холодной свинины с

бобами, вот и весь обед. В то время как сами родители и сестра питались как

положено. Они без конца пилили его за то, что он ковыряет свой лоб, хотя

Кенни уверял, что это у него машинально получается, а не нарочно.

Когда родители предложили ему показаться мне, он отказался наотрез, поэто7

му мне пришлось зайти к ним, когда Кенни был дома. “Кенни, — обратился я к

нему, — я знаю, ты не хочешь у меня лечиться, верно?” “Конечно, не хочу”, —

ответил он. “Я согласен, это дело твоего выбора. Только послушай, что я скажу

твоим родителям”.

Я обратился к папе и маме Кенни: “Вы должны обращаться с Кенни точно так

же, как с его сестрой. Кенни будет питаться так же, как и другие члены семьи.

Вы вернете ему футбольный и бейсбольный мячи, его биту, лук и стрелы,

пневматический пистолет, барабан и все остальное, что вы у него отобрали.

Теперь Кенни мой пациент, и лечить я его буду, как сочту нужным. А вы долж7

ны обращаться с сыном, как положено нормальным родителям. А теперь, Кен7

ни, согласен быть моим пациентом?” “О чем речь!” — ответил Кенни. (Смех.)

“Послушай, Кенни, я думаю, ты не в восторге от своей болячки на лбу, мне она

тоже не нравится. Да и вряд ли она кому7нибудь может понравиться. Я буду

лечить ее своим способом, но потребуются значительные усилия. Я думаю, ты

работы не испугаешься. А работа будет вот какая. В течение недели тебе при7

дется написать тысячу раз следующее предложение: “Я полностью согласен с

доктором Эриксоном и осознаю, что продолжать расковыривать болячку на лбу

неумно, нехорошо и нежелательно”. И так тысячу раз в неделю в течение че7

тырех недель”. Через две недели болячка зажила. (Эриксон улыбается.)

Увидев это, родители воскликнули: “Слава тебе, Господи, наконец7то переста7

нешь переписывать свое предложение!” На что Кенни резонно ответил: “Док7

тор Эриксон сказал вам не вмешиваться в лечение. Доктор Эриксон велел мне

переписывать в течение четырех недель, что я и выполню”. И выполнил. Каж7

дую неделю он приносил мне свои труды.

Через четыре недели я сказал Кенни: “Все идет хорошо. Ровно через месяц, в

субботу, зайди, пожалуйста, ко мне”. “Будет сделано”, — ответил Кенни. И

пришел. Я разложил по порядку все его листочки, и мы стали их рассматри7

вать. Прочитав первый лист, Кенни сказал: “Жуткий почерк. Ошибок много,

слова пропущены и строчки кривые”. По мере того как мы переворачивали

лист за листом, глаза у Кенни удивленно расширялись и он заметил: “Почерк7

то все лучше и лучше. Нет ни ошибок, ни пропусков”. “Скажи7ка, Кенни, —

спросил я, — как у тебя дела в школе?” “За последний месяц у меня одни пя7

терки и четверки. Такого со мной раньше не бывало”.

(Эриксон смотрит на Кэрол и на других студентов.) Надо было направить

в другое русло его энергию, которая приносила зло. В результате пациент

исцелился, а родители значительно исправились. (Эриксон улыбается.) Учите7

ля тоже.

Был у меня десятилетний Джерри, тоже из водоплавающих по ночам. У него

был восьмилетний братишка, повыше и покрепче Джерри. Тот блаженствовал в

сухой постели.

А над бедным Джерри издевался всяк кому не лень. Родители пороли его и ос7

тавляли без обеда. Они принадлежали к одной малочисленной религиозной

конфессии. И вот в церкви вся паства молилась, чтобы Джерри перестал мо7

читься в постель. Такая огласка принесла ему одни унижения и издеватель7

ства. На него вешали картонные щиты спереди и сзади и стягивали их матер7

чатой полосой с надписью: “Я мочусь в постель”. Родители измывались над

ним как могли, но он все равно продолжал мочиться.

Я очень подробно побеседовал с родными Джерри и выяснил, что они чрезвы7

чайно религиозны. По моей просьбе они привели мальчика ко мне на прием.

Отец с матерью втащили его за руки в мой кабинет и заставили лечь на пол

лицом вниз. Я попросил родителей выйти и закрыл за ними дверь. Джерри во7

пил что есть мочи.

Если человек вопит, то иногда ему надо передохнуть. Терпеливо дождавшись,

когда Джерри на минуту смолк, чтобы набрать воздуха в легкие, я завопил

сам. Джерри изумился, а я сказал: “Это была моя очередь. Теперь твоя”. Джер7

ри снова заголосил. Когда он выдохся, заголосил я. Так мы орали по очереди,

пока я не заявил: “Сейчас моя очередь сесть в кресло”. Джерри сел в другое

кресло. Теперь я мог поговорить с ним.

“Я знаю, что ты любишь играть в бейсбол. А что ты знаешь о бейсболе? Эта

игра требует координации зрения и движений плеча и руки, умения баланси7

ровать всем корпусом. Это не просто игра, а наука. Требуется точная коорди7

нация, согласованность зрения, слуха. Это в футболе нужны ноги да мускулы,

чтобы гнать напролом”. Футболом увлекался восьмилетний брат Джерри.

(Эриксон смеется.) Мы поговорили о бейсболе с научной точки зрения, и

Джерри был просто в восторге от моего объяснения всех тонкостей этой игры.

Кроме того, Джерри увлекался стрельбой из лука. Я показал ему, как правиль7

но распределять усилие при стрельбе из лука, как тренировать глаз, учитывать

направление ветра, расстояние, угол подъема стрелы, чтобы попасть точно в

цель. “Умнейшая игра, — заключил я. — Научное название стрельбы из

лука — токсофилия”. Я не пожалел похвал, воздавая должное его успехам в

бейсболе и стрельбе из лука.

В следующую субботу, без всякого назначения, Джерри пришел ко мне и мы

опять беседовали о бейсболе и стрельбе из лука. Через неделю он опять при7

шел ко мне по своей инициативе и торжествующе заявил: “А ма никак не мо7

жет бросить курить”. Больше он ничего не добавил. Сам он бросил курить.

(Эриксон смеется.)

Так он продолжал захаживать ко мне все годы, пока учился в школе. Чего мы

только ни обсуждали, но я ни разу не упомянул про “мокрую постель”. Я гово7

рил только о том, что у него хорошо получалось.

Понятно, что сухая постель была целью Джерри. Поэтому я отметил его мус7

кульную, зрительную и сенсорную координацию, а он применил все это где

следовало. (Эриксон улыбается.)

Лечить пациентов надо индивидуально.

Однажды ко мне обратилась одна пара: он был врач, а его жена — медсестра.

Их очень беспокоил шестилетний сын, который пристрастился сосать свой

большой палец.

Если он оставлял палец в покое, то начинал грызть ногти. Родители его нака7

зывали, шлепали, пороли, оставляли без пищи, не разрешали вставать со стула,

в то время как его сестра играла. Наконец, они пригрозили, что пригласят док7

тора, который лечит сумасшедших.

Когда я пришел по вызову, Джеки встретил меня, сверкая глазами и сжав кула7

ки. “Джеки, — обратился я к нему,— твои папа и мама просят вылечить тебя,

чтобы ты не сосал палец и не грыз ногти. Твои папа и мама хотят, чтобы я стал

твоим доктором. Теперь я вижу, что ты этого не хочешь, но все7таки послушай,

что я скажу твоим родителям. Внимательно прислушайся”.

Повернувшись к доктору и его жене7медсестре, я сказал: “Некоторые родители

просто не понимают, что надо малышам. Каждому шестилетнему малышу надо

сосать палец и грызть ногти. Так что, Джеки, соси свой палец и грызи ногти в

свое удовольствие. И родителям не следует к тебе придираться. Твой папа —

доктор и знает, что доктора никогда не вмешиваются в лечение чужих пациен7

тов. Теперь ты — мой пациент, и он не может помешать мне лечить тебя своим

способом. А медсестра не должна перечить доктору. Так что не тревожься,

Джеки. Соси свой палец и грызи ногти, как все малолетки. Конечно, когда ты

станешь большим взрослым мальчиком, лет семи, то сосать палец и грызть ног7

ти тебе уж будет неловко, не тот возраст”.

А через два месяца у Джеки должен был быть день рождения. Для шестилетки

два месяца — это вечность. Когда еще будет этот день рождения, поэтому

Джеки согласился со мной. Однако каждому шестилетнему малышу хочется

стать большим взрослым семилетним подростком. И за две недели до дня рож7

дения Джеки бросил сосать палец и грызть ногти. Я просто воззвал к его разу7

му, но на уровне малыша.

Терапия должна быть индивидуальной, чтобы учесть особенности каждого от7

дельного пациента.

(К Салли.) Ты что7то уж слишком неподвижна для молодой женщины, которая

не спит. Похоже, ты слушала меня словно в трансе. Вижу, что и остальные

слушали словно под гипнозом, верно, за компанию. (К Анне.) Ты это лучше

всех чувствуешь.

Сколько времени?

Джейн: Без десяти три.

Эриксон: Без десяти три. Я вас вчера спрашивал, верите ли вы в лампу Аллади7

на, потерев которую, можно вызвать духа. Ну, кто из вас верит, что из лампы

может появиться дух? (К Стью.) Слышал, наверное, в детстве сказку про Алла7

дина и его волшебную лампу? У меня есть такая лампа Алладина, только

осовремененная. Ее и тереть не нужно, включаешь в розетку, а дух тут как тут,

самый настоящий. Как думаете, я вам правду говорю или плету нивесть

что? А?

Стью: Смотря на кого этот дух похож.

Эриксон: Она может послать поцелуй, улыбнуться, подмигнуть. Хотите позна7

комиться с таким прелестным духом?

Стью: Я не совсем понимаю.

Эриксон: Хотите увидеть такого чудесного духа?

Стью: Я не прочь, только ведь это ваша жена. (Смех.)

Эриксон: Нет. Это не жена.

Стью: Я бы с ней познакомился.

Эриксон: Это настоящий дух, который выходит из света лампы. (Обращается к

Анне.) Ты уверена, что хочешь увидеть ее?

Анна: Да.

Эриксон: Ты веришь, что я говорю правду? Или думаешь, что это выдумка?

Анна: Я верю, что вы говорите правду, но здесь есть какой7то трюк.

Эриксон: Трюк? Разве можно назвать прелестную девушку трюком?

Анна: Ну да, если она выходит из лампы Алладина, то конечно...

Эриксон: Но запомните: это мой дух и не пытайтесь ее отбить у меня. Моя

жена к ней не ревнует.

Ну7ка, начинайте дезинсекцию. (Эриксон показывает на мини,микрофоны на

лацкане пиджака.)

Эриксон ведет всех в дом, чтобы показать лампу Алладина и остальную кол7

лекцию. Лампу Эриксону подарил один из его студентов. Это голограмма жен7

ской фигуры. Когда свет зажигается, появляется объемное изображение жен7

щины. Если обойти изображение вокруг, то создается эффект, будто она под7

мигивает, улыбается и посылает зрителю воздушный поцелуй.

Эриксон с гордостью демонстрирует своим гостям коллекцию резьбы по дереву

и разные достопримечательности. У него обширная, занимающая всю комнату

коллекция резных изделий из железного дерева работы индейцев из племени

Сери. Он показывает студентам множество оригинальных подарков. Он часто

пользуется ими на своих семинарах для доказательства тех или иных законов

психологии.