Природа, искусство и техника в античности

Искусство и техника — совершенно разные, с точки зрения современного мышления, области человеческой деятельности. На взгляд античный это — одно и то же, . "Всякое искусство, — говорит Аристотель, — имеет дело с возникновением, и быть искусным — значит разуметь, как возникает нечто из вещей, могущих быть и не быть и чье начало в творце, а не в творимом. Искусство ведь не относится к тому, что существует или возникает с необходимостью, ни к тому, что существует или возникает естественно, ибо это имеет начало в себе самом" («Никомахова этика» VI 4, 1140а11-17). Раздельным сферам бытия и становления соответствуют и различные способы обращения к ним: сущему — нерушимое знание-эпистеме, текучему же — искусство имитации, мнимого уподобления, лишенного всякой непреложности, воспроизведения того, что могло бы быть, но чего в действительности нет. Поэтому философия и наука, имеющие дело с подлинным знанием, лучше, выше и ценнее техники — производства приспособлений и орудий. И хотя Сократ многих своих собеседников отыскивал в среде афинских ремесленников ("демиургов"), человек для греческой культуры — прежде всего существо разумное, способное к познанию вечного умопостигаемого, а не к производству текучего и обреченного смерти. Подобное отношение к науке иллюстрирует известный анекдот, рассказываемый Витрувием: „Аристипп, сократический философ, будучи выброшен после кораблекрушения на берег Родоса и увидев начерченные геометрические фигуры, как передают, сказал громко своим спутникам: будем надеяться на лучшее, ибо я вижу следы людей" («Об архитектуре». - В кн.: Архимед. Сочинения. М„ 1962. С. 57).

Техне — это хитрость, умысел, уловка, близкая к механе (, machina) в ловком замысле сделать то, чего нет. Поэтому техника и механика противопоставлены естеству, природе (ср. Платон, «Ион» 534с). Природа же есть основание или сущность имеющего начало движения в самом себе (Аристотель, «Метафизика» V 4, 1015а14-15), тогда как техника, механика или искусство — лишь подражательны и в этом смысле противоестественны. И если наука о природе , изучает само по себе существующее, природу, то механическое искусство, , создает (а подобие всегда хуже оригинала) то, чего не бывает, и тем самым как бы обманывает природу. Поэтому-то техника, имея дело с возможным, мнимым, рожденным, не может давать настоящего знания.

Надо, впрочем, заметить, что и в античности находились ученые — Архит, Евдокс, Архимед, — порою предварявшие математическое доказательство механическими построениями, однако и они понимали ущербность механики и подчиненность ее строгому умозрению, ее пригодность лишь к тому, чтобы облегчить усмотрение верного ответа, но не для его обоснования: ведь механическое представление — еще только намек, ничего не доказывающий и ни к чему не обязывающий. И Архимед пишет Эратосфену: "...Кое-что из того, что ранее было мною усмотрено с помощью механики, позднее было также доказано и геометрически, так как рассмотрение при помощи этого [механического] метода еще не является доказательством; однако получить при помощи этого метода некоторое предварительное представление об исследуемом, а затем найти и само доказательство гораздо удобнее, чем производить изыскания, ничего не зная" (Архимед, «Послание к Эратосфену: О механических теоремах». - Сочинения. С. 299; ср. Диоген Лаэртий. VIII, 79). А вот еще довольно пространное, но очень важное свидетельство Плутарха: „Механике — науке, любимой многими и пользовавшейся широким распространением, — положили начало Евдокс и Архит. Они желали сделать геометрию интереснее, менее сухой, и наглядными примерами, с помощью механики решали задачи, которые нелегко получались путем логических доказательств и чертежей... Платон был недоволен. Он укорял их в том, что они уничтожают математику и лишают ее достоинств, переходя от предметов умопостигаемых, отвлеченных к реальным, и снова сводят ее к занятию реальными предметами, требующему продолжительной и трудной работы ремесленника. Тогда механика отделилась от чистой математики" («Жизнеописание Марцелла»). В самом деле, несмотря на наглядность рассмотрения предмета, механика все же имеет дело лишь с телесным, становящимся и, возможно, может дать какой-то намек на правильное решение, но никогда не может гарантировать истинность этого решения. Математика же рассматривает предметы умопостигаемые, вне становления и потому оказывается отделенной от механики. Итак, механика и техника суть только некоторые вспомогательные приспособления для движения к истине; когда же истина достигнута, их отбрасывают и о них больше не вспоминают.