АКСИОЛОГИЯ

( от греч. axia - ценность, logos - учение) - учение о формах и способах ценностного проектирования человеком своих жизненных устремлений в будущее, выбора ориентиров для наличной жизни и оправдания или осуждения прошлого, "иного" и общезначимого. Понятие А. и ее специфического места в философии складывается и осознается значительно позднее, чем возникает проблема ценностей и еще не обособившееся учение о ценностях.

Историю А. в западной философии принято начинать с Г. Лотце, немецкого физиолога и философа, который в 60- 70-е гг. XIX в. теоретически обособил сферу ценностного определения должного от двух других сфер - явлений действительности (фактов) и интеллектуальной веры в их постижимость (истин) - и на этой основе придал понятию "ценность" категориальный смысл, значимый как для бытия, так и для познания. Понять и оценить действительное значение этого эпизода можно лишь связав воедино три процесса: 1) историю метафизики, в недрах которой зарождается и трансформируется ценностная проблематика; 2) историю цивилизации, судьба которой в этой проблематике переживается и осознается: 3) историю и логику поиска людьми наилучших ориентиров для своих целей и устремлений.

Аксиологические представления впервые в их целостном виде складываются в метафизике Платона. Именно Платон не только различил два плана бытия - чувственный (физическую реальность) и сверхчувственный ( умопостигаемую реальность), но и ввел идею их высшего связующего начала - Единого, функциональным аспектом которого является Благо. Единое, манифестирующее себя как Благо, становится тем самым одновременно и началом бытия для всего множества вещей, и принципом истинности, и условием ценности, т. е. того, к чему устремляется человек в своих желаниях. Вся последующая история метафизики разворачивается с этого времени вокруг понимания связи Единого и Высшего Блага в его отношении к множественности форм бытия, познания и ценности. Начиная с Аристотеля, к пониманию концептуальной (содержательной) стороны метафизики добавляется еще и рефлексия над ее структурной ("формальной" в античном смысле) стороной, т. е. над отношением "первой философии" ко всей сфере зависимой от нее онтологической, гносеологической и акеиологической проблематики.

Рождение и эволюция ценностных идей и представлений в античную эпоху (VI в. до н. э. - VI в. н. э.) были обусловлены сложным переплетением тенденций и судеб греко-римской цивилизации. Решающую роль в этом сплаве играли цели и ориентации индивидов, непосредственно включенных в жизнь полиса и вынужденных постоянно определять его судьбу и судьбу временных политических союзов, предпочитая одни из них и отказываясь от других. Стремление свободных граждан полиса к устойчивым политическим объединениям и необходимость оценки их соответствия принципам автаркии и автономии превращали в повседневность ситуации выбора между благоприятными возможностями и злосчастными обстоятельствами; осуждения или оправдания последствий уже состоявшихся событий и открывающихся перспектив; переживания по поводу частичной утраты свобод и идей, например, общегреческого похода против варваров на Восток.

На теоретическом и метафизическом Уровнях такой же необходимостью становится, во-первых, конкретизация Единого: для одних она выступает в облике соответствия человека идеальной упорядоченности Космоса, для других - в образе Мудрости, для третьих и четвертых - конституируется в представлениях о Логосе или о Божественном. При этом Божественное рассматривается античными мыслителями в качестве такой идеи Блага, которая вносит в бытие порядок, но совсем не обязательно занимает в нем какое-то исключительное место. Главным вопросом, определяющим ориентации античной мысли и те концептуальные трудности, с которыми она сталкивалась, был вопрос о том, что следует понимать под Благом в его основных ипостасях - Высшее ли Благо (например, Единое Мудрое), Благо ли как таковое (например, у стоиков - "все, что сохраняет бытие") или же то, что практически наиболее полезно и возвышенно (например, по Эпикуру - дружба). На этом основании складывается целый спектр понятий, в которых идея Блага получает свои существенно различающиеся, "частные" смысловые характеристики, среди которых обсуждается и "спокойствие", и "цель", и "прекрасное", и "истина". В этом же ряду, ничем принципиально не выделяясь, стоит и "почитаемое" ( to aciou). Вторая тема, к которой также привлечено внимание античных мыслителей, относится к иерархии ценностей. После Единого Блага, которое практически все античные мыслители ставят на вершину пирамиды ценностей, второй уровень образуют Космос, Мудрость и Логос. Лишь на третьем уровне мы находим Божественное. И, наконец, на уровне повседневности начинает складываться ценностное отношение, которое в условиях античности было скорее психологическим, нежели духовным феноменом, - своеобразным "голосом благоразумия" в сложном противоборстве двух устремлений - к личной пользе (выгоде) и к исполнению некоторой социальной нормы (долга). Но говорить о едином ценностном мире в условиях античной эпохи еще не приходится: даже идея Логоса, казалось бы, синтезирующая множество смыслов, вплоть до первых веков н. э. не захватывает всей сферы человеческих устремлений. Когда же это происходит, античная мысль находится уже на закате, а сама идея Логоса подхватывается христианством, становясь Словом и вечной мыслью Бога, творящего мир и человека.

В III - V вв. н. э. в Западной Европе происходят радикальная ломка основ греко-римской цивилизации, смена метафизических ориентиров и переоценка жизненных ценностей. В центре мировоззренческой парадигмы зарождающейся средневековой эпохи оказывается идея единого Бога. Античный космоцентризм с его идеей вечно сохраняющегося бытия сменяется абсолютным теоцентризмом с его верой в творение мира "из ничего". На смену идеала человеческой мудрости, ориентированной во вне и жаждущей постичь сверхчувственную структуру бытия и единое в своем многообразии благо, приходит идеал божественной мудрости, непостижимой по своему существу и творящей бытие свободным актом благодати. Этим актом человек, созданный Богом по образу и подобию своему, ставится во внутреннее отношение к Богу, открытое божественному слову и потому обладающее не только телом и душой, но и духовностью.

В метафизику средневековья, кроме идеи творения, входят еще и учение о Троице, и доктрина грехопадения. Средневековый Запад возник не просто на развалинах греко-римской цивилизации, но и из переживания множеством сменяющих друг друга поколений тех глубочайших страданий, которые сопровождали этот процесс, порождая чувство трагической безысходности. Христианство избавляет верующих от этого чувства, благодаря соединению трех идей: 1) Бог, с т. зр. христианства, создал все благим и для блага, в том числе свободную волю людей, способных не только разумно распорядиться своей свободой, но и злоупотребить ею; 2) Искупительная жертва Христа делает всех людей участниками всемирной истории, в начале которой находится грехопадение, а в конце - Страшный суд как наступление Царства Божия во всей его полноте; 3) Всякий истинно верующий имеет поэтому надежду на спасение от земных страданий в сверхчувственном мире Духа.

В течение тысячелетия (с VI по XVI в.) метафизические установки христианства, утвердившись в сознании, чувствах и в поведении людей, сталкивались с реальной повседневностью средневековья, т. е. с той почвой, в которой воедино сплелись угасающая античность, грубый натиск варварства и нарождающийся новый мир. Из этого сплетения духовного и материального, изживающих себя традиций и формирующихся новых складываются существенно отличающиеся от античных ориентиров ценностные представления и установки. Их первым и наивысшим непререкаемым образцом служит Христос, в словах и в судьбе которого каждый индивид может непосредственно внимать тайне божественной любви - самопожертвования ("агапэ"), радикально отличающейся и от безликого Логоса и от античного Эроса ("недостаточности в обладании"). Вера, надежда и любовь образуют следующий уровень ценностно-духовной "иерархии": на этом уровне осуществляется непосредственная связь имманентного (т. е. чувственно переживаемого каждым индивидом) и трансцендентного (внутренней обращенности к сверхчувственному триединству Бога - Отца, Сына и Святого Духа). Непосредственно на уровне обыденной жизни формируется ценностное отношение ко всему, что образует многообразие социокультурной сферы бытия средневековой эпохи - к труду и праздности, к жизни и смерти, к бедности и богатству и т. д. Ценностное отношение уже не есть всего лишь психо-социальная реакция на внешние для индивида события и факты, как это было в условиях античности, но это еще и не ценность как таковая: это скорее сплав осознанных и полуосознанных предпочтений и толкований, оценок и суждений о той "цене", которую каждому индивиду приходилось платить за соответствие метафизической парадигме средневековья и связанным с нею общепринятым нормам. Например, труд со стороны ценностного отношения мог выступать и выступал одновременно и в качестве "наказания за грехопадение", и "богоугодным занятием", и житейской "участью", и "призванием". Безраздельное господство религиозного мировоззрения объясняет и весьма значительное во времени (XIII в.) запоздание рефлексии над структурной стороной отношения теологии и философии, над способами их примирения, согласования и размежевания (Ф. Аквинский, У. Оккам, Дунс Скот).

В условиях нового времени в процессе формирования капитализма, мирового рынка, государственности, культуры и этоса современного типа снова существенно преобразуются и сама цивилизация, и метафизика, и ценностная проблематика.

Процесс становления новой метафизической парадигмы занял почти три столетия (XVI - XIX вв.). В центре ее, начиная с Декарта, оказывается уже не Бог (или не только Бог), а человек, удостоверяющий свое собственное существование с помощью своего мышления. В результате отношение между парадигмальным центром и всей остальной ценностной периферией оказалось опрокинутым: предельные основания своего бытия и познания человеку приходится продумывать заново, опираясь на собственные ценностные ориентиры. Отныне на первый план выходит вера в науку, а не в космическую справедливость или в божественное предопределение; надежда на силу знания, а не на мудрость гения или милость Бога; любовь земная и профанная, а не платоническая или сакральная. Критическое отношение к религиозной догматике чем дальше, тем основательнее делает самого Бога предметом познавательного отношения к нему, а единый Космос - объектом обычного человеческого разума. К началу XX в. человек явно или неявно начинает осознавать себя существом, оказавшимся один на один перед всем мирозданием и поэтому самоценным.

Смена абсолютного геоцентризма мировоззренческим антропоцентризмом и связанный с этим гносеологический поворот в философской проблематике потребовали от философов не только концептуальных, но и структурных превращений в метафизике. Уже X. Вольф вводит в метафизику в качестве основной дисциплины "онтологию", но рядом с ней у него остаются все три части старой метафизики - "рациональная теология", "рациональная космология" и "рациональная психология" . Радикальное преобразование метафизики осуществляет Кант: рассмотрев все три идеи, лежащие в основании старой метафизики, - о боге, о космосе и о душе, он пришел к выводу, что изучающие их науки являются мнимыми. Метафизика, по Канту, может быть основана только на разуме. Такой подход потребовал от Канта строгого различения сущего и должного: только сущее может быть предметом теоретического разума. Должное же не существует, оно лишь значимо, а потому может быть предметом только практического разума, иными словами - этики. Анализируя сферу должного. Кант различает ценности, которые изначальны и всегда остаются мерой человечности и свободы, и Высшее Благо. Высшее Благо в мире, возможное через свободу, является конечной целью и условием абсолютной ценности человеческого существования. Казалось бы, в этих идеях Канта уже содержались все основоположения, достаточные для возникновения А. как особой философской дисциплины. Помешали этому два обстоятельства: 1) ценности у Канта не имеют единого основания (например, для нравственных ценностей основанием является вера, продиктованная конечными целями практической жизни; для эстетических же - чувство удовольствия "свободное от всякого интереса"); 2) справедливо отвергнув претензию религии на абсолютную истинность. Кант ограничился доказательством того, что не нравственность должна основываться на религии, а религия - на нравственности. Авторитет Бога оказался необходимым Канту для обоснования Высшего Блага как идеала человечности и условия действенности категорического императива.

Непоследовательность Канта в определении судеб метафизики, выразившаяся в попытке понять онтологическую проблематику в одном - строго гносеологическом ракурсе, а аксиологическую - в другом, с помощью частично обновленной метафизики прошлой эпохи, послужила мощным катализатором для немецкой классической философии. В течение всего XIX вв. одна за другой следуют попытки переосмыслить метафизику в целом и все ее составные части в контексте науки логики (Гегель), наукоучения (Фихте), философии природы (Шеллинг), представления о мире как воли в себе (Шопенгауэр), антропологии (Фейербах), материалистически осмысленной философии практики (Маркс). Аксиологическая проблематика во всех этих теоретических трансформациях обнаруживает себя одновременно и в качестве особой сферы, не совпадающей "без остатка" со всеми другими, и в роли того искомого, от которого зависит конечная судьба метафизики. В этих условиях, когда проблема Высшего Блага никак не поддавалась концептуальному решению в духе нового времени, оставалась единственная возможность - оформить "остаток в виде особой философии ценности", т. е. выделить сферу ценностей в качестве самостоятельного "царства", отдельного от сфер бытия и познания. Эту назревшую идею и реализует Г. Лотце. Значение этого события было двояким и взаимозависимым: интерес к метафизике с этого времени резко падает, и, напротив, столь же резко возрастает потребность в целостном осмыслении всего, что имеет прямое или косвенное отношение к феномену ценностей. Трудности и тупики на пути теоретического оформления А. с необходимостью пробуждали к жизни и новые попытки сформулировать антропоцентрическую парадигму метафизики нового времени.

Первой трудностью вновь возникшей философской дисциплины стало сознание связи между самим феноменом ценности и его порождающим основанием (источником). От решения этой трудности жестко зависело понимание единства и многообразия ценностного мира. В ходе исследования обнаружились четыре поля концептуального притяжения, вокруг которых и складываются основные типы учений о ценностях. 1. Аксиологический психологизм (В. Вундт, Ф. Брентано, А. Мейнонг). В качестве источника ценностей здесь рассматривается субъективный мир человека - его цели, чувства, воля, социально сформированные потребности и установки, а сама ценность понимается как любой значимый для человека предмет. Сильной стороной этого подхода являются его погруженность в сферу повседневности и органическая связь с опытом. Неразрешимой трудностью в данном поисковом поле оказывается отношение субъективного к объективному, феномен общезначимости ценностей. 2. Аксиологический нормативизм (М. Вебер, В. Дильтей, О. Шпенглер). Источником ценностей здесь выступает социокультурная жизнедеятельность всего множества людей, а сами ценности отождествляются с нормами, правилами и теми оценками и нормативными убеждениями, которые обеспечивают их функционирование и историческое изменение. Выход на межличностный уровень позволяет не только преодолеть субъективизм, но и понять объективное своеобразие множества локальных культур и цивилизаций. Неразрешимой трудностью на этом уровне оказалось соотношение высшего и низшего, надличностно значимого единства и исторически устаревающей нормативности. Механизм предпочтения одних норм другим, их иерархия и способ сохранения родовой целостности человечества оказываются здесь в принципе необъяснимыми. 3. Аксиологический трансцендентализм ( Г. Лотце, В. Виндельбанд, Г. Риккерт). Это учение выходит в осознании источника ценностей на уровень единства исторически преднаходимой культуры с ее общезначимыми предпосылками и уникальным отличием от природы. Поскольку такая "последняя связь" всего со всем в сфере культуры остается принципиально недоступной для познания, постольку ценности в свою очередь образуют высшее царство смысла, систему общезначимых принципов, норм безусловного долженствования, идеалов, возвышающихся не только над единичными событиями и нормами, но и над бытием в целом. Такие ценности уже не являются ни субъективными, ни объективными, они трансцендентны и, будучи идеальными ("чистыми") сущностями, ориентируют людей на достижение некоторых высших целей. Разрешая задачи, недоступные для постижения на предшествующем уровне, данная концептуальная позиция порождает свои неразрешимые проблемы, связанные с отношением идеального и реального, трансцендентного и имманентного: сфера ценностей становится непостижимой либо мистически открывающейся (мистический экстаз, откровение, вера в бога, нирвана и т. д.). Данный тип учения о ценностях еще сохраняет связь с метафизикой старого времени, хотя и "утончает" эту связь. 4. Аксиологический онтологизм. Он формируется уже целиком в условиях XX века и может быть понят лишь в контексте критического отношения к трем другим концептуальным позициям и возродившихся уже в начале века настойчивых усилий по обновлению метафизики. Тенденция к этому типу представлений о ценностном мире обнаруживается уже у позднего Дильтея и позднего Риккерта, а наиболее разработанные варианты решения основных трудностей, стоящих на этом пути представлены в учениях М. Шелера и Н. Гартмана. От трансцендентализма эту позицию отличает неприятие всякой мистики и спиритуализма, от двух других - глубокая взаимозависимость способов, путей и теоретических решений в А., с одной стороны, и широтой исследовательского поиска по всему фронту развития философского знания, с другой. Как ни парадоксально, но именно этот плюрализм и кажущаяся мозаичность философского поиска сильнее всего выявляют характер новой метафизической парадигмы, от которой зависит единство философии нового времени, место аксиологической проблематики в целостной картине бытия и ее глубинный смысл для современности. Первый блок идей, принципиально важных для оформления метафизической и аксиологической парадигмы XX в., имеет своим истоком столкновение и последующую судьбу двух учений - учения Ницше о "смерти Бога" и переоценке всех ценностей и учение А. Бергсона о времени, а точнее - о мире как длительности, как о непосредственном переживании "неделимой подвижности реального". Смысл учения Ницше был в дальнейшем истолкован Хайдеггером под углом зрения неосуществимости высших сверхчувственных ценностей в реальном мире. Еще позднее Делез, опираясь непосредственно на учения Бергсона и Ницше, констатирует, что "больше нет ни глубины, ни высоты": современный мыслитель вынужден ориентироваться на "поверхностные эффекты". Говоря иначе, современный человек уже не может полагаться ни на глубину Мудрости в поиске Единого Блага, ни на высоту Бога в его благодати. На смену "вертикальному" видению ценностного мира приходит "горизонтальное", сочетающее повседневное бытие индивидов в мире с переживанием временной структуры этого бытия. Поиск метафизических оснований бытия, познания и ценностей, созвучных условиям XX в., не был завершен ни Бергсоном, ни Ницше: первому помешало виталистическое оправдание религии, второму - тот факт, что идеи вечного вращения и воли к власти не были им концептуально конкретизированы, договорены, а потому стали предметом социально-политических фальсификаций.

Идеи второго блока не могут быть даже приблизительно описаны. Они складываются на пересечениях густой сети концептуальных представлений и единственным отличительным признаком, выделяющим их среди необозримого множества других, является одновременное отношение к проблеме метафизических границ бытия и познания и к теме смысла. Экзистенциализм, например, превращает проблему бытия в проблему смысла вопрошания о бытии. В результате такого радикального поворота в центре внимания оказалась уникальность человеческого бытия, сущее, взятое в контексте его собственной длительности, "временение", невыразимое на языке понятий и обрекающее индивида на свободу выбора ценностных определений своей жизни. Фактичность и проективность такой экзистенции требует безусловной полноты учета "иного" и "других", что на метафизическом уровне постигается через категорию "ничто", а на экзистенциальном - порождает состояния "ужаса", "заботы", "тревоги". Озабоченность перед лицом будущего пронизывает и феноменологию. Уже Гуссерль связывает свой поворот от методологической проблематики к мировоззренческой (смысложизненной) с судьбами европейской культуры и кризисом человека. Позитивистски ориентированный "объективизм", по мнению Гуссерля, обессмысливает жизнь индивида; напротив, феноменология, благодаря своей открытости миру, получает возможность пробиться к смыслу сквозь целые напластования кажимостей, идеологических толкований и двусмысленностей. При этом мир, которым мы живем, не есть "чистое бытие", он интерсубъективен, а поэтому источник смысла расположен не за субъектом, а перед ним. Идея проективности индивидуального бытия и мира, границы которого представлены только в языке; идея ответственности за нашу историю через выбор и решение, которым мы ставим на карту свою жизнь; идеи, связывающие смысл бытия и ценности жизни с будущим - все эти и близкие к ним идеи можно найти в философии культуры, в герменевтике, в лингвистической философии и современной философии истории. Все эти идеи подпитывают А. и определяют собой то проблемное поле, вне которого она просто немыслима.

Среди множества ученых, в той или иной мере определивших целостный облик и своеобразие А. XX в., следует выделить М. Шелера и Н. Гартмана. Особая заслуга М. Шелера выразилась в обосновании принципиальной возможности построения феноменологической А. и преодоления тех теоретических трудностей, которые в свое время вынудили Канта строить этику на разных метафизических основаниях. Формальному априори Канта Шелер противопоставляет эмоциональное априори, а его трансцендентальной логике - "логику сердца". Такой подход радикально преобразует картину ценностного мира: ценности становятся теперь внутренними (имманентными), а не внешними (трансцендентальными); способом их бытия оказываются объективные (материальные) качества, т. е. их бытие не сводится лишь к долженствованию, к суждениям, нормам или императивам; их постижение, а точнее - осуществление, экзистенциальное раскрытие, происходит путем внезапного интуитивного усмотрения, путем созерцания, основанного на чувстве любви, а отнюдь не так, как это выглядит у Канта, - благодаря соединению чистого теоретического разума с чистым практическим разумом. Отвергает Шелер и ту часть учения Канта, в которой постулируется рассудок, якобы предписывающий природе свои законы: по Шелеру "предписывать мы можем только знакам и их связям". Аксиологическая концепция Шелера с учетом времени ее создания (1913 - 1916 гг.) еще не вполне современна и тем более последовательна. Во-первых, в ней изначально постулируются блага: "нам даны" вещи и блага. Только во вторую очередь нам даны "ценности, которые мы чувствуем в них". Но как раз "благо" и является самой большой трудностью для аксиологической проблематики. Поскольку блага даны нам изначально, вся иерархия ценностей, построенная Шелером, по его же собственному признанию, неизменна. Во-вторых, позиция Шелера совпадает с позицией Канта по самому слабому в концептуальном смысле пункту его учения: абсолютной сферой действительного и ценного у Шелера остается Бог и религиозные ценности. Более того, если Кант вводит идею Бога с целью разрешения метафизических затруднений (Высшее Благо по Канту возможно только при условии существования Бога), то у Шелера Бог концептуальной роли уже не играет и наличествует в иерархии носителей ценностного мира скорее как гарант ее неизменности. У Н. Гартмана имеется много точек соприкосновения с позицией Шелера (экзистенциальный уровень рассмотрения, феноменологический метод, предпочтение проблемного подхода системному). Своеобразие позиции Гартмана в том, что он идет к А. от метафизики, но метафизики критической, которую он называет метафизикой неразрешимых проблем, имеющих всегда иррациональный остаток. Постижимый аспект бытия попадает в ведение онтологии, а феноменологический - в ведение А. Такой подход существенно изменяет картину ценностной проблематики. Подход к ценностям остается, как и у Шелера, внутренним, но уже не имманентным, а эмоционально-трансцендентным, предполагающим такие акты эмоционального ожидания, как предвосхищение, любопытство, надежду, а также эмоционально спонтанные акты - желание, воление и т. д. Среди четырех сфер бытия Гартман различает две первичные - реальную и идеальную. Важнейшим типом идеального бытия и является царство ценностей; при этом идеальное бытие по сравнению с реальным есть "низшее" бытие, а не "высшее", не "более возвышенное", как это считалось еще со времен Платона; человек является точкой пересечения двух разнородных миров - реального и идеального; ценности же воздействуют на реальный мир лишь посредством человека и его свободы. Н. Гартман наиболее последователен в своем отрицательном отношении к мистике и религиозному трансцендентализму. В отличие от Шелера он полностью исключает из классификации ценностей религиозные ценности, поскольку их существование метафизически не может быть доказано. Дух для Гартмана есть лишь особый уровень бытия, историчный по своему существу и основным формам. В противоположность реальному миру, который полностью детерминирован, мир ценностей не детерминирован.

Обзор истории и внутренней логики становления и развития А. позволяет сделать вывод о принципиальной незавершенности становления как метафизической парадигмы нового времени, так и самой А. Кризис цивилизации, нарастающий на всем протяжении XX в., и настоятельная потребность в целостной интеграции познавательного и практического опыта людей все более превращают А. в философское учение с его уникальной предметностью (желанным будущим) основным вопросом ("куда мы идем?"), своей историей (ради чего жили, живут ныне и готовы жить дальше сменяющие друг друга поколения человеческого рода), специфической реальностью (сфера проектирования), особым способом проникновения в будущее (поиск единого смысла во всем многообразии ценностей) и безусловной практической значимостью (судьба рода). (См. "Благо", "Польза, полезность", "Ценность", "Оценка", "Будущее", "Цивилизация".)

В. И. Плотников