7. Мистерия обожествления

В своем видении 1913 г. Юнг стал в позу распятого Христа, а затем превратился в львиноголового бога. Не могли ли эти отрывки из прочитанных им книг по археологии и мифологии предоставить ему те основные элементы, которые затем — в ходе видений — криптомнезически "сконденсировались", как говорил он сам, в его "обожествление"? Судя по всему, так и было. А если мы все же будем склонны поверить Юнгу и примем его идею о существовании филогенетического, или коллективного бессознательного, якобы являющегося подлинным источником подобных переживаний, то нам придется столкнуться с проблемами, решить которые он даже не пытался. Речь идет о криптомнезии и культурной диффузии мифов и символов. Юнг так ни разу и не попытался сознательно оспорить эти гипотезы, хотя они составляют вескую альтернативу его филогенетическому или коллективному бессознательному. Мистерия обожествления Мы знаем достаточно мало о ритуалах митраического посвящения и о связанных с ними верованиях, поэтому не можем окончательно утверждать, что кульминацией леонтики (Leonthica) было превращение посвящаемого в Deus Leontocephalns. Но нам, осведомленным о юнговском чтении Кьюмона, а также об археологических исследованиях, произведенных Юнгом при подготовке к написанию Wandlungen, ясно, что сам он считал процесс "самоотождествления с богом" апогеем процесса посвящения в митраические мистерии. Для Юнга это означало, что он становится тождественным с Митрой, а надев львиную маску (согласно описанию Кьюмона) — еще и с Deus Leontocephalus. Прочитав Кьюмона, Юнг был убежден, что индивид, ставший "участником" мистерий на ступени leo, обретает статус вечности. Об этом можно догадаться благодаря специфической форме, которую принимает львиноголовый бог в случае с эллинистическим богом вечности Лионом. В серии лекций, прочитанных в Англии в 1935 г. Юнг дал свое описание данного божества: В культе Митры есть особый бог — это бог ключа Аион, присутствие которого никак не удавалось объяснить; мне, однако, оно кажется вполне понятным. Он представляет собой существо с наделенным крыльями человеческим телом и головой льва; вокруг него, поднимаясь вверх, обвивается змея.... Это само Длящееся и Бесконечное время; он высший из богов в митраической иерархии, создающий и разрушающий все на свете__ Это солнечный бог. Лев — зодиакальный знак, в котором солнце находится летом, тогда как змея символизирует зиму или сезон дождей. Поэтому Аион, этот львиноголовый бог со змеей вокруг тела, также выражает единство противоположностей: света и тьмы, мужского и женского, созидания и разрушения. Он предстает перед нами со скрещенными руками, держа в каждой из них по ключу. Это духовный отец св.Петра, который также изображается держащим ключи. Ключи Аиона — это ключи от прошлого и будущего46. Как заметил ученый Говард Джексон, "ключевыми свойствами" львиноголового бога являются "обвитое змеей тело, крылья и сжатые в руках ключи"47. В том опыте обожествления, который пережил сам Юнг, не было ни крыльев, ни сжатых ключей, но эти аспекты присутствовали в самой ранней манифестации развившейся из Ильи-пророка воображаемой фигуры юнговского гуру по имени Филемон. BMDR Юнг сообщает, что как-то раз, уже после декабря 1913 г., ему впервые явилась во сне фигура Филемона — "парившего в небе крылатого существа". Это был "старик с рогами быка", что, видимо, является еще одним указанием на зависимость от Митры. "В руках он держал связку из [четырех] ключей, один он сжимал так, будто намеревался открыть замок. Крылья его окрасом напоминали крылья зимородка"48. Теперь понятно, что юнговский духовный гуру Филемон скорее всего базируется на элементах, традиционно ассоциирующихся с Лионом, хотя в сознании Юнга, судя по всему, произошло смешение митрических и гностических элементов. К 1916 г. он начал связывать свою самоидентичность и личное предназначение с гностическими ересями и в необычном трактате, который мы будем рассматривать в следующей главе, даже взял для себя псевдоним (чуть ли не голос) ведущего гностика второго века Василида из Александрии. Таким образом, ставшие столь важными для Юнга мифологические и археологические познания о митраизме и гностицизме сконденсировались в образе Филемона, явившегося вторым символом его самости — трансформированным imago dei, который начал доминировать в его жизни, после того как он стал переходить от своего увлечения митраизмом (приблизительно в1910-1914 гг.) к гностицизму (приблизительно в 1916 г.). В тридцатые годы Юнг включил их в грандиозную символическую систему алхимии. "У меня были переживания, которые являются... 'невыразимыми', 'тайными'" До тех пор, пока в распоряжение специалистов не будут предоставлены личные бумаги Юнга и его "Красная книга", у нас не будет никакой иной информации относительно того, что он на самом деле думал и чувствовал по поводу своего посвящения в мистерии Митры. Но в письме, написанном Юнгом Бернхарду Баур-Целио (Baur-Celio) 30 января 1934 г., мы можем найти своеобразное подтверждение того, что он действительно верил в реальность данного опыта. В своем письме к Юнгу Баур-Целио спросил, обладает ли он некоторым "тайным знанием", помимо того, о котором он уже написал. Юнг послал ему крайне провокационный (и, соответственно, таинственный) ответ. Это на самом деле весьма примечательное письмо. Юнг признался: "У меня были переживания, которые являются, так сказать, 'невыразимыми', 'тайными', ввиду того, что о них никогда не удастся рассказать полностью, а также ввиду того, что никто не в состоянии их понять. (Я даже не знаю, насколько точно понял их я сам)"49. Он признал и то, что эти переживания были к тому же "опасными", ибо за их разглашение его с полным правом можно было бы назвать сумасшедшим. Они также "катастрофичны", ибо после их публичного оглашения "вызванные этими рассказами предубеждения могли бы закрыть другим людям доступ к живой и дивной тайне". На них было наложено такое же "табу", как и на древние мистерии; а упомянув о греках, Юнг заявил, что его переживания были "святилищем", охраняемым "страхом перед богами". Далее Юнг все же намекнул на то, какими были эти переживания, процитировав выразительный отрывок из гетевского "Фауста" (часть вторая, акт 5, заключительная сцена): Глубочайшая пещера дает убежище Львам в безмолвии вокруг бродящим. Дружелюбные и ручные Защищают святую землю Святилища любви. А затем, в точно таком же стиле, как и другие посвящаемые (от апулеевского Луция до Юлиана Отступника), Юнг отрезал: "И так уже слишком много сказано". Однако в оставшейся части письма Юнг отверг понятие простой веры в опыт божественного в пользу постижения живой реальности подобного опыта. Он также напрямую связал встречу с бессознательным с тем обещанием обновления, которое давали античные мистерии: "по сути дела, исследование бессознательного открыло древний, извечный путь посвящения... Теперь это не просто моя "вера", а наиболее значительный и интенсивный опыт в моей жизни: будучи крайне неприметной боковой дверцей на не вызывающей никаких подозрений и с легкостью пропускаемой тропинке (узкой и неопределенной, ввиду того, что лишь немногие на нее ступали), эта дверь [в бессознательный разум] ведет к тайне трансформации и обновления". Таким образом, и спустя два десятилетия после своих первоначальных видений, Юнг по-прежнему интерпретировал их в контексте митраизма. Юнг рассматривал свой опыт видений как путь к искуплению, (или к "индивидуации", как он стал называть этот путь начиная с 1916 г.), которому можно научить других. Анализ стал процессом посвящения, погружением в бессознательный разум с целью вызвать процесс индивидуальной трансформации с помощью непосредственного столкновения с трансцендентальным царством богов. Подобно тому, как центральным событием, на котором было построено таинство причастия в Римско-католической мессе, оказалась Тайная вечеря, юнгианский анализ стал ритуализированным воспроизведением собственной внутренней драмы Юнга, истории о его героической борьбе с богами, тщательно сберегавшейся в качестве священного мифа аналитической психологии. Тем, кто пережил столкновение с богом (или богами) у себя внутри, Юнг обещал возрождение в качестве подлинного "индивида", свободного от репрессивных механизмов конвенциональных суеверий относительно семьи, общества и божества. Те, кто успешно пережил подобное языческое перерождение, становились вторично рожденными — существами, "достигшими индивидуации" и обладающими более высокой духовностью. Однако в данном случае Юнг о многом умалчивает. В тревожные годы Первой мировой войны, когда Юнг выдумывал свои мистерии, последние имели куда более глубокое значение для группы его последователей, костяк которой составляли швейцарцы по рождению, но немцы по крови и почве.